Следите за нашими новостями!
 
 
Наш сайт подключен к Orphus.
Если вы заметили опечатку, выделите слово и нажмите Ctrl+Enter. Спасибо!
 


Предыдущая | Содержание | Следующая

Россия. 1934

Гостиничное обслуживание

Гостиница называется «Ново-Московская», пока что я живу здесь, но не собираюсь тут задерживаться. Здание довоенной постройки, к трем первоначальным этажам пристроили еще четыре. Как на мой вкус, так гостиница чересчур помпезна. Мой номер — угловой, с окном на улицу и видом на Москва-реку и Кремль. Обстановка — на первый взгляд тоже вроде бы в довоенном духе: кровать с металлическими спинками, диван, плетеное кресло, зеркальный шкаф — при ближайшем рассмотрении оказывается советского производства. Равно как и зеленое глазурованное блюдо, украшенное виноградными листьями и идиллическими пастушками. Ванная с горячей водой, но вентиляционного отверстия нет и в помине, пар валит в крохотную прихожую. В ванну с шумом низвергается вода, но тотчас же и стекает, поскольку заткнуть сток нечем.

— Пробок у нас нет, — с обезоруживающей прямотой заявляет дежурный, которого после долгого колебания я все же решаюсь вызвать.

— Знаете, что? — советует он по некотором размышлении. — Можно ведь сесть на сточное отверстие. Или заткнуть его пяткой.

Каким бы гигантским ни был народ, душа его прорывается и дает о себе знать в подобных мелких проговорках. Это было первое коснувшееся меня дуновение необозримого мира исконной русской души.

Коридор как раз проветривают. Я шагаю к лифту по широкой красной ковровой дорожке сквозь строй колышущих веерами пальм и горничных в крахмальных наколках. Это вызывает чувство неловкости; мне было бы привычнее видеть громоздких привратниц или вооруженных стражников с пронзительным взглядом.

Ресторан находится на седьмом этаже. У входа одетый в униформу слуга — другого выражения просто не подберу, так как он склоняется передо мной чуть ли не в три погибели — просит вручить ему мой головной убор.

Огромный, сплошь застекленный зал, в конце его размещается джаз-оркестр.

Скатерть плотного дамаста, салфетки величиной с полотенце, хрустальные бокалы, двойные тарелки. Чайный стакан в изящном подстаканнике. Учтивый официант меняет тарелки перед каждым очередным блюдом. Словом, безукоризненная роскошь, с которой — с неловкостью и смущением плебея — сталкиваешься в самых изысканных ресторанах Европы, если не удалось уклониться от приглашения богатых покровителей.

Завтрак: масло, джем, четыре ломтика ветчины, жареный пирожок с вкусной мясной начинкой и компот. Да, забыл упомянуть об икре... Нетрудно домыслить, что дома я питаюсь совсем не так.

Не собираюсь язвить и насмешничать. Щедрое гостеприимство воспринимаю как почесть. Моему тщеславию могло бы польстить то обстоятельство, что я пользуюсь комфортом, предназначенным лишь для самых избранных иностранцев. Но есть ли необходимость окружать такой роскошью даже привилегированных гостей, пусть они и сторицей расплачиваются за подобные услуги? Ведь мы находимся в пролетарском государстве: спрашивается, какое же представление вынесут отсюда приезжие? Скорее всего, такое, что понятие о чистоте, порядке и вежливости здесь тоже существуют на уровне роскоши. Мой опыт пребывания в Европе подсказывает, что с мучительным, натужным стремлением к чистоте сталкиваешься, как правило, там, где сам народ живет в несусветной грязи.

Респектабельных посетителей ресторана подобные раздумья явно не одолевали. Даже к завтраку они являлись в ослепительных туалетах, болтали меж собой с развязностью завоевателей, препирались с официантами, высмеивали русские «достопримечательности». Что привело их сюда? Наверняка не симпатия к стране и даже не беспристрастная заинтересованность — подобное угадывается с первого взгляда. Эти заявились сюда затем, чтобы поближе взглянуть на медведя и перестать его бояться. А может, не только из-за медведя, но и ради шкуры его.

Среди обслуживающего персонала выделяется один — самый учтивый, самый расторопный и при этом... венгр.

В углу зала, где я сижу, окна выходят на две улицы. Светит солнце. Вид изумительный, пожалуй, красивейший в Москве. Внизу, от гостиницы, через реку переброшен железный мост, за ним — возвышение, на котором сверкают-переливаются синими, желтыми, зелеными красками купола знаменитого храма Василия Блаженного. Слева Кремль с его белоснежными дворцами и золотом сводов, над одним из которых развевается гигантское полотнище красного флага. Отсюда, с высоты, виден широкий двор, поросший изумрудно-зеленым газоном, где проводят учения красноармейцы; по мощенным булыжником мостовым время от времени проносятся машины. Огромная средневековая пушка, а рядом с ней — колокол высотой с дом; при подъеме он упал с лесов, с тех пор так и лежит, ткнувшись зевом в землю и напоминая великанский кубок.

Мне удается насчитать тридцать восемь куполов и колоколен — больших и поменьше. Напротив Кремля, по эту сторону реки, высится громада сверхсовременного двенадцатиэтажного здания — Дом правительства, где живут члены правительства и правительственные служащие. На воде качаются лодки.

У разукрашенного флажками причала я насчитал пятьдесят шесть двухвесельных лодок. Справа от моста, на берегу, огражденная каменным парапетом, что-то вроде будки для продажи мороженого, а затем длинная, высокая, «китайская стена», вдоль которой на широкой полосе газона скамьи. Позади стены раскинулся город, похожий на итальянский: дома с красными крышами, выстроенные плотно один к другому каменные здания, среди которых несколько возвышающихся над прочими ГУМ, Народный комиссариат тяжелой промышленности, Народный комиссариат обороны.

Вдали, на краю горизонта, устремляются вверх строительные леса, увенчанные красными флажками и пятиконечными звездами, используемыми также и для ночного освещения.

Неожиданно под окнами гостиницы раздаются звуки духового оркестра. Медленно, торжественно движется большой грузовик, на скамьях по бокам кузова рыдают убитые горем родственники, между ними — открытый гроб, мне видно желто-восковое лицо покойника, до подбородка укрытого красным покрывалом и осыпанного белыми цветами. Вслед за грузовиком, ослепительно сверкая медными трубами, вышагивает оркестр, а за ним — небольшая колонна людей в теннисных тапочках. Время от времени процессия останавливается; на проезжей части каждые пять минут возникают скопления машин. Сейчас утро, десять часов десять минут.

Предыдущая | Содержание | Следующая

Спецпроекты
Варлам Шаламов
Хиросима
 
 
«Валерий Легасов: Высвечено Чернобылем. История Чернобыльской катастрофы в записях академика Легасова и современной интерпретации» (М.: АСТ, 2020)
Александр Воронский
«За живой и мёртвой водой»
«“Закон сопротивления распаду”». Сборник шаламовской конференции — 2017