Побег из перестройки накануне 1937 года

Ровно двадцать лет тому назад известного московского остряка исключили из партии и лишили возможности публиковаться за одну шутку. Дедушка, спрашивает внучка старого большевика, я никак не пойму, какова линия партии: был 1937 год или его не было?

-- Будет, – отвечает ей дедушка, – непременно будет!

Эта острота разлетелась по Москве, принеся своему автору неприятности, будучи злой пародией на подспудный сталинизм первых политических шагов брежневского руководства СССР.

Сегодня в Москве мало кто помнит старые анекдоты. Диссиденты амнистированы и заседают в парламенте, если не скитаются по европейским курортам. Генералиссимус Сталин, вследствие критики периода гласности, приобрёл в глазах широких масс репутацию величайшего злодея, от которой едва ли уже когда-нибудь избавятся в России. Мало кто станет отрицать сегодня, что 1937 год был. Но может ли он быть ещё раз?

С этим вопросом я отправилась в СССР, где любят лишь те вопросы, на которые заранее приготовились отвечать.

Одним из результатов гласности стала публикация в толстых журналах записок западных гостей империи Сталина – знаменитых в 30-е годы Лиона Фейхтвангера и Андре Жида. Фейхтвангер, очарованный Сталиным, оправдывал его борьбу с Троцким угрозой фашизма (в книге «Москва 1937»). Андре Жид проявил естественный скепсис западного интеллектуала и в книге «Возвращение из СССР» выразил отвращение к тоталитарному коллективизму и подавлению личности. Критика Жида вызвала в предвоенной Европе большой скандал. Сегодняшний западный читатель, впрочем, отметит в обеих книгах большое совпадение. Оба интеллектуала больше думают о Западе, чем о России, и если они приходят к разным выводам, то не в силу разной любви к СССР, а скорее из-за разных приоритетов в общей для них предвоенной дискуссии о путях защиты от Гитлера.

Сегодня очевидно, ни яростный критик сталинизма Жид, ни рассудочный апологет Сталина Фейхтвангер не были пророками. Судьба СССР оказалась совершенно другой, чем виделось каждому из них. И если эта судьба заканчивается в наши дни, в её основе сохраняется привкус тайны, несмотря на целые библиотеки про- и антисоветской литературы, написанной на Западе. (Довольно забавная смесь Фейхтвангера с Жидом в западной советологии и подсказала мне идею присвоить моей статье название обеих книг).

Существует какая-то тайна России – иначе разоблачения её ничего бы не стоили. Тайна эта не относится к тому, что здесь скрывают, хотя скрывали здесь ещё недавно всё с той же тщательностью, с какой теперь выставляют всё напоказ. Разумеется, нельзя знать правды об СССР, не побывав там. Но, побывав, говорить правду ещё труднее.

Едва высадившись в Шереметьево и кинув взгляд на газетный прилавок, вы узнаете, что Ленин – кровожадный монстр, Горбачёв ничем его не лучше (на фоне этаких злодеев сам Сталин теряется и начинает казаться малозначимой переходной фигурой), а мистер Буш, генерал Шварцкопф и артист Шварценеггер (последних двух, как я обнаружила, здесь иногда путают даже московские политики) являются величайшими политическими гениями всех времён и народов.

Иностранцу в Москве очень приятно обнаружить, что он прибыл из страны самого Господа Бога и – независимо от поста и состояния – рассматривается как Его личный посланник. Это удовольствие, однако, снижается, как только вы обнаруживаете, что от вас, как от ангела, ждут чудес! А под чудесами в Москве понимают в первую очередь доллары – этим она неприятно напомнила мне Монровию.

Я рекомендую вам быть готовыми к тому, что «очередная и суверенная» советская республика попытается через вас вступить в ООН или, по крайней мере, завязать неофициальные отношения с Ватиканом. Лично я с трудом отбилась от устрашающего вида официальных грамот с печатями, подписями и чем-то вроде золотого тиснения; признаюсь, соблазн был велик, так как челночная дипломатия Генри Киссенджера владела моим детским воображением. Охладили моё честолюбие лишь намёки на то, что «американской стороне» (то есть мне) недурно бы пригласить – и, разумеется, за свой счёт «советскую сторону» для «обмена опытом строительства демократии». Я, конечно, поспешила отбиться от столь лестных предложений. Ремесло Генри Киссенджера уже не кажется мне таким привлекательным, и, я, кажется, понимаю происхождение его мизантропии.

Впрочем, коррупционные страсти здесь не пытаются скрывать ни чиновники, включая высокопоставленных, ни политики – независимо от их ориентации. Я боюсь, психология всемирного попрошайки отчасти сложилась по нашей вине. Русские – чрезвычайно сметливый народ во всём, что касается их личной выгоды, – догадались, что Запад готов щедро заплатить России за отказ от коммунизма. Наибольшего успеха здесь добились немцы, закамуфлировавшие в облака русолюбивой сентиментальности то, что было очевидной и очень выгодной – правда, для Германии, а не для русских – сделкой. В разных московских и ленинградских квартирах мне бросались в глаза картонные коробки с душераздирующим логотипом: надписью «Помогите России!» под изображением «русского мальчика», явно срисованного с умирающего эфиопа. Столь недорогой ценой Коль оплатил единую Германию.

Интересно, впрочем, что места, где я встречалась со следами германской помощи «голодной перестройке», были квартиры вполне благополучных деятелей либерального истеблишмента, нуждающихся, на мой взгляд, скорее в рекомендациях Поля Брэгга (Известный американский диетолог, борец с ожирением. – Ред.).

Спадает флёр и всё виднее нищета этой страны, а ещё больше – активных людей, её элиты. Русские преувеличенно жалобны и преувеличенно оптимистичны; во всех случаях – неимоверно и докучно болтливы. Побывавший в этой стране десять лет назад не узнает, в первую очередь, интеллектуалов – то, что казалось духовной глубиной, таящейся под тоталитарным прессом, вышло на поверхность и превратилось в сумму общих мест, позаимствованных, надо полагать, их кумирами из прилежного слушания нашей радиопропаганды (я и не подозревала, что деятельность мистера Уика во главе ЮСИА была столь эффективна).

…Все они очень любят жаловаться на разорившее их прошлое, однако трудно понять, каким образом Троцкий или Ленин помешали Гавриилу Попову, черноморскому греку из небогатой семьи, при последних коммунистических правителях подняться к видным постам в научной элите.

Даже Лион Фейхтвангер, посетивший Россию Сталина специально с целью оспорить антисталинизм Андре Жида, не сумел скрыть недоумения повсеместностью изображений Сталина во всех видах. «Сто тысяч портретов человека с усами, – спрашивал Фейхтвангер, – к чему они?» Любовь к образу вождя – общеизвестный тест на тоталитаризм. Похоже, Россия опять готова развернуть свою традиционную индустрию тоталитарного лубка.

Где бы я ни была меня неумолимо приветствовал – обычно ротфронтовским сжатым кулаком – Борис Ельцин, новый кумир антикоммунистических русских, почему-то именующих себя «левыми». Уже с десятого портрета его разудалое лицо, чем-то напоминающее фотографии популярного русского поэта-пропойцы Сергея Есенина (если бы только Есенин дожил до пятидесяти лет, а не вскрыл вены в молодом возрасте), стало вызывать естественную идиосинкразию; тем более, что в русский обычай вновь вошло величание политического лидера по имени и отчеству – «наш Борис Николаевич». Я-то думала, что после смерти Брежнева и Черненко эта манера низкопробного конформизма вышла из моды в СССР; однако это не так.

Новый русский кумир, пожалуй, наиболее соответствует мечте русских «народников» прошлого века (интеллигентов популистской ориентации) о крестьянском царе, соединяющим в одном лице легендарного бандита Стеньку Разина с тираном Петром Великим. В Ельцине заметна удаль, склонность к выпивке и своеобразная византийская хитрость, обычно недооцениваемая его врагами.

Я с тревогой отметила явные следы страха в поведении советских евреев. Большинство из них уезжают или собираются уезжать в уверенности, что ни от нынешнего правительства, ни от демократов, уже сегодня бравирующих своим национализмом, им не приходится ждать ничего хорошего. Кроме того, совершенно ясно, что переход власти из рук в руки будет сопровождаться насилиями, обычно принимающими в России форму еврейского погрома. Остающиеся пока в России носители опасной национальности торопятся эмигрировать. Мало кто на Западе знает, что почти во всех республиках оппозиция пришла к победе под лозунгом особых прав для так называемой «коренной национальности» – кроме тех мест, где, как в Средней Азии, коммунисты догадались перещеголять радикалов в расизме. В «советских республиках», на глазах превращающихся в маленькие тоталитарные анклавы со своими бантустанами, евреи, вместо иврита, срочно учат экзотические румынский и латышский языки, давая своим детям имена, которые сами не в состоянии выговорить. Я не заметила, чтобы эти уловки производили большое впечатление на новых национальных вождей. Когда я была в СССР, в Москву пришло сообщение о национализации молдавскими властями местного еврейского агентства по выезду в Израиль. Мало кто при этом осмелился протестовать. Один из руководителей агентства признался мне, что ласковые речи молдавского премьера пугают больше, чем его абсолютно холодный взгляд. «Так будет лучше для государства, мой друг», – только и сказал премьер Мирча Друк, известный как твёрдый националист и сторонник слияния Молдовы с Румынией – страной, где даже оппозиционная интеллигенция не скрывает своего антисемитизма. Неудивительно, что после такой сцены «друг премьера» стал спешно готовиться к эмиграции.

В РСФСР евреи пытаются вновь сделать ставку на лояльность «лагерю революции», заняв место в первых рядах оппозиции Горбачёву и бравируя неумеренным русским патриотизмом. Иногда это принимает довольно забавные формы; так, известный радикальный публицист Радзиховский в газете под названием «Россия» (которая, если не принимать во внимание доктринальной оппозиционности, по идеологизированности и заунывному конформизму перед новыми вождями народа является чем-то вроде ельцинской «Правды») объявил, что предстоящие выборы русского президента явятся «первыми выборами русского властителя России за тысячу лет» – поставив тем самым Бориса Ельцина в ряд с Владимиром Красное Солнышко, Иоанном Грозным, и другими обожаемыми в России самодержавными хозяевами жизни и смерти.

Когда я попросила объяснить мне этот парадокс демократического сервилизма, мой хозяин – кстати, сам московский еврей, – воспроизвёл мне фразу Владимира Ленина о том, что в России самыми большими русскими патриотами всегда являлись подвергшиеся русификации грузины, евреи и немцы.

Итак, чего ждать от России? Как знать. Всегда проще понять, чего ждать не стоит – например, демократизации, о которой здесь распространяются словоохотливые журналисты, впрочем, всегда готовые перевести разговор на обменный курс рубля в Вене. За десять дней в этой стране я не нашла никого, кого увлекала бы мысль о свойственных демократии ограничениях: ограничениях власти, ограничениях индивидуальной активности, ограничениях для высших должностных лиц. Любимые темы русских – «вся власть Советам» и чрезвычайные полномочия их нового бога Ельцина – от него ждут чудес, каких не ждали от самого Сталина. А каким образом они совмещают «всю власть» Советов со «всей властью» для Ельцина? Видимо, традиционным русским – при котором один человек и есть воплощение «всей власти»: сперва помазанник Божий и народный кумир, затем «узурпатор» и «кровавый деспот» – и, в конце концов, «разоблачённый враг народа» и труп, вышвырнутый из могилы.

Политические эксгумации, кстати, веками остаются здесь своего рода национальным спортом. Сталин поступал таким образом с мощами русских святых. Затем его самого выкинули их мавзолея после хрущёвских «разоблачений» (само это слово в России не имеет западного смысла диффамации и понимается с ритуальной буквальностью каннибализма: мёртвый ты или живой, у тебя отнимают всё, от орденов до костей, и объявляют не существующим). Сегодня той же участи ждёт мумия Ленина; что это не пустые угрозы, говорят прокатившиеся по Прибалтике и Закавказью эксгумации бывших коммунистов. В некоторых местах они сопровождались и осквернением еврейских кладбищ.

Я думала, что эти события застали врасплох столичных интеллектуалов, но опять ошиблась. Политическое варварство вызывает в Ленинграде и Москве подлинный энтузиазм, и сообщениями такого рода обмениваются с удовольствием. Более того, здесь мне показывали фильм, с которого, как многие утверждают, «началась гласность». Это утомительное политическое рококо в стиле «Антония и Клеопатры» символизирует инвариантность всех диктатур и – в весьма завуалированном виде – критику диктатуры Сталина. Фильм действительно заканчивается омерзительной сценой, где труп мёртвого диктатора извлекается из могилы и его вышвыривают на свалку. Всё это здесь истолковывается, мне объясняли, как «призыв к нравственному очищению». Я не стала спорить с моими московскими друзьями, но не скрою, с некоторым облегчением узнала, что грузин-режиссёр этого фильма сегодня входит в свиту «демократического дуче» Грузии Звиада Гамсахурдия – кстати, даже внешне поразительно похожего на киномодель тирана…

В этой стране с уникальным упорством называют себе и другим одни и те же сюжетные повороты. Четыреста лет назад Дмитрий Самозванец, о котором так и не узнали, был он на самом деле сыном Ивана Грозного или беглым монахом, отнял власть у царя реформатора Бориса тем же способом, как теперь Борис Ельцин отнимает её у президента-реформатора Горбачёва. Утвердив свою штаб-квартиру в нескольких километрах от Кремля, он предложил всем чиновникам переходить под его «юрисдикцию». Как ни поразительно, этот приём принёс ему победу, – я думаю, в силу традиционной двуличности московской бюрократии. Днём бояре присягали на верность царю Борису (сейчас бы сказали «союзному центру»), а ночью один за другим перебегали к лже-Дмитрию.

Надо ли говорить, что с несчастным победителем случилось то же самое, что с низверженным им реформатором? Год спустя и его растерзал московский плебс, недовольный ростом цен и прозападной ориентацией своего любимца, а тело его осквернили и выбросили на свалку, – находившуюся там, где теперь высится помпезный дворец парламента России, отменяющего, одно за другим, любые постановления Кремля. Это называется «войной законов», и я была совершенно потрясена, узнав, что эта феодальная практика, неизвестная Западу после реформ кардинала Ришелье, в глазах радикалов является главным достижением «демократии»!

Не понимаю, почему западные путешественники считают себя обязанными верить всему, что им здесь сообщают? Насколько я помню, никого на Западе (увы, кроме бедолаги Жискара д’Эстена) не очаровал золотой трон императора-людоеда Бокасы; но уж, по крайней мере, золото, из которого был сделан трон, было аутентичным. В СССР вы не увидите ничего настоящего, кроме ветхости зданий и самого человека, кроме крови и страданий в бесчисленных малых гражданских войнах, которые вот-вот сольются в ужасающую одну. Тем временем, всё новые и новые посетители «империи перестройки» повторяют басни о приверженности её новых оппозиционных вождей к «демократии». Почему бы вам не спросить их, что они понимают под этим словом?

По дороге в аэропорт Москва подарила мне прощальный, но впечатляющий образ лжи, которым проникнуто всё их так называемое «обновление»: кумачовые плакаты с лозунгом «Христос воистину воскрес!» Сперва думаешь, что перед тобой какая-то новая форма атеистического богохульства, и вдруг понимаешь, что Россия меняется значительно меньше, чем кажется ей самой. Кронштейны, к которым прикреплены эти символы нового «великого учения», вбиты давным-давно и явно предназначены для нравоучений вроде «КПСС – ум, честь и совесть всего народа».

Сегодня в Москве гадают, как будет называться следующая «руководящая партия»? Предлагают такие названия, как «русская народная партия» или «русская национал-демократическая партия». Впрочем, названию придают так же мало значения, как и политической программе, – чаще говорят о «партии Травкина», «партии Гдляна» или «партии Ельцина». Привычки, некогда породившие название официальной доктрины «марксизм-ленинизм» сохраняются в силе, и миру следует ждать, что его ещё раз озарят с Востока светом идей очередного кремлёвского гения.

1991 г.

Мария Фенелли

[Опубликовано в журнале «Век XX и мир», 1991, № 6, с. 29-34]