Книги создаются не для авторов, а для читателей. И потому автор должен приложить все усилия к тому, чтобы его труд был понят и оценен по достоинству. Открывая новый научный трактат, читатель после беглого знакомства с ним должен принять решение: продолжать чтение или закрыть книгу и никогда больше ее не открывать. Все зависит от первого впечатления. Таков всеобщий закон человеческого общения (коммуницирования, если воспользоваться излюбленным словом Г.Э. Говорухина).
Что значит предложить читающей публике текст, подобный дилогии Г.Э. Говорухина? Текст, изобилующий ошибками всех видов, — свидетельство тотальной безграмотности автора. Предъявить такой текст сообществу ученых в качестве серьезного научного труда — это все равно, что прийти на официальное торжественное мероприятие в засаленном /45/ спортивном костюме, в рваных кроссовках на босу ногу, заросшим недельной щетиной и к тому же под хмельком. Безграмотный текст — свидетельство крайнего неуважения автора к читающей публике.
Прискорбно низкое качество текста работы Г.Э. Говорухина, конечно, в определенной степени — результат ненадлежащего исполнения своих обязанностей редактором В.В. Благодатским. Но, с другой стороны, поставьте себя на место редактора. Вообразите, что вам приносят текст объемом в полторы сотни страниц, написанный на каком-то экзотическом воляпюке, где слова означают совсем не то, что в речи обычных людей, где одна сложная конструкция громоздится на другую, где тьма слов с латинскими и греческими корнями, знаки препинания расставлены произвольным образом, нормы орфографии и грамматики сброшены с парохода современности, стили беспорядочно перемешаны. Ваша задача — в течение недели переработать этот материал в добротный текст. Не вина В.В. Благодатского, что он не смог справиться с такой задачей, ибо она невыполнима в принципе.
Редактор может «причесать» только такой текст, который отвечает минимальным нормам качества. В силах редактора устранить недостатки стиля, но не дефекты мышления.
Несомненна вина рецензентов, которые благословили выход дилогии Г.Э. Говорухина в свет.
Скорее всего, они ее не читали, а просто подмахнули приготовленную Г.Э. Говорухиным «рыбу» — и дело с концом. Что дает мне основания так утверждать? Я не имею чести знать лично рецензента первой монографии доктора исторических наук А.С. Ващук, но не могу предположить, что она столь безграмотна, что не заметила бесчисленных ляпов работы.
То же я могу сказать о кандидате исторических наук К.В. Куликовой.
Рецензенты второй монографии — доктор философских наук Л.Е. Бляхер и кандидат исторических наук Е.Ю. Иванова. Труды Л.Е. Бляхера я читал, был официальным оппонентом на защите его докторской диссертации. Он — филолог по образованию, пишет, разумеется, грамотно, знает несколько иностранных языков. Поэтому не видеть того, что текст работы Г.Э. Говорухина изобилует ошибками, Л.Е. Бляхер не мог. Что его заставило подписать положительную рецензию, не читая монографии, я не знаю. С Е.Ю. Ивановой я знаком, читал ее труды, могу со всей /46/ ответственностью засвидетельствовать, что она пишет грамотно. Так что в данном случае она проявила непростительную для ученого доверчивость.
К сожалению, случай, подобный тому, с которым мы сейчас имеем дело, далеко не единичен. Многие авторы подписывают положительные отзывы, не давая себе труда прочитать работу. Так в науку проникают бездари и недоучки. Доброта — это одно, а добрячество — другое. Доброта по отношению к автору состоит в критике недостатков его работы. Критика выполняет конструктивную роль, она помогает улучшить текст. Добрячество — снисходительность, граничащая с безразличием. Поэтому в науке на критику не обижаются, в науке за критику благодарят. Даже если вы не согласны с критикой, вы получаете представление о том, как другие воспринимают вашу работу. Это позволяет продумать контраргументы, углубить свое понимание проблемы. Потом вы во всеоружии фактов и логики сможете отстаивать свои идеи в любой аудитории.
Когда вы сами станете мэтрами, не облегчайте себе жизнь подписыванием заранее приготовленных для вас отзывов.
На это читатель может возразить, что Г.Э. Говорухин вряд ли будет благодарен мне за критику. Но тут случай особый.
Критика критике рознь. Весь вопрос в том, каков предмет критики. Если критике подвергается работа, соответствующая нормам научности, — это одно дело. Критикуя такую статью или монографию, необходимо указать на ее недостатки и на возможные пути их исправления. Мои работы подвергались, естественно, такой критике, да и сам я написал десятки критических рецензий. В науке это самое обычное дело. Это, так сказать, критика принимающая. Но бывает и критика отвергающая. Когда ученый сталкивается с работой, которая претендует на научность, но в действительности находится за пределами науки, критик отвергает ее целиком. Так действует механизм защиты науки от халтуры или некомпетентности.
Приведу в качестве примера один показательный случай. В 2005 году на меня была возложена обязанность официального оппонента на защите докторской диссертации Л.А. Васильевой «СМИ в политических процессах тоталитарного и транзитного типов: сравнительное исследование места и значения печатных средств массовой информации советского и российского паттернов», представленной на соискание ученой степени доктора политических наук. Изучая пухлый /47/
(более 500 страниц) труд Л.А. Васильевой, я пришел к твердому убеждению, что он находится за пределами науки. Это публицистический трактат, закамуфлированный под диссертацию. (Причем и публицистика в нем далеко не первого сорта, но это к делу не относится.) Разумеется, я не стал скрывать свое мнение и написал отрицательный отзыв[8].
Защита состоялась 29 июня во Владивостоке. Два других официальных оппонента (доктор политических наук И.Ф. Ярулин и доктор философских наук О.Ф. Русакова) дали положительные отзывы о диссертации Л.А. Васильевой. На защите я оказался в полном одиночестве. В дискуссии приняли участие и неофициальные оппоненты. Смысл их речей сводился к следующему: в работе имеются как достоинства, так и недостатки, но достоинства преобладают. Я внимательно слушал ораторов, чтобы понять: каковы же эти достоинства, которых я не заметил? Но мои ожидания были обмануты: ни одного конкретного суждения относительно вклада Л.А. Васильевой в науку так и не прозвучало. Несмотря на то, что все члены совета проголосовали за присвоение Л.А.Васильевой искомой ученой степени, ВАК диссертацию отклонила.
Конечно, Л.А. Васильева может считать, что в ее неудаче виноват слишком принципиальный профессор Лившиц. Однако, по совести говоря, винить в провале она должна себя: не надо заниматься делом, в котором ты ничего не понимаешь. (Л.А. Васильева — журналист по профессии.)
Из всей этой истории можно сделать два вывода. Первый вывод: в науке нельзя быть конформистом. Если ты пришел к определенному мнению, отстаивай его, чего бы это тебе ни стоило. Да, вероятность того, что ты окажешься в одиночестве, велика. Но зато тебя не будут мучить угрызения совести. И второй вывод: не все еще потеряно в нашем Отечестве. Механизмы защиты науки от проникновения в нее случайных людей все-таки действуют. Есть циники, которые утверждают, что ВАК — коррумпированная организация, что диссертации продаются и покупаются. К счастью, циники не правы.
Случай Г.Э. Говорухина другой: тут мы имеем дело не с публицистикой под маской науки, а с текстом, не отвечающим элементарным критериям качества. /48/
Обсудим возможные возражения.
Первое возражение. Язык — система гибкая, слова обладают размытым смыслом, кроме того, существуют явления полисемии, омонимии, синонимии, паронимии и т.д. Терминология (особенно в новых науках) бывает неустоявшейся. К тому же сами нормы русского языка допускают разные варианты написания слов, разные варианты пунктуации. В отдельных случаях возможна авторская расстановка знаков препинания. Не предъявляем ли мы чрезмерно жестких и потому невыполнимых требований к авторам? Не является ли требование следовать нормам правописания ограничением свободы научного творчества?
Нет, не является. Смысл такого требования — не в ограничении свободы, а в осуждении произвола. Только то творчество плодотворно, которое основано на граните традиции. Проблема Г.Э. Говорухина в следующем: он не знает и не понимает элементарных вещей, нарушает общепринятые стандарты изложения просто из-за того, что до них не дорос. Он пишет «наиболее оптимальный», потому что не знает, что означает слово «оптимальный». Он не знает, что в выражении «такая огромная территория, как Дальний Восток», перед «как» обязательна запятая. Поставить или нет запятую — это не вопрос выбора между творчеством и следованием рутине, а вопрос элементарной грамотности. Г.Э. Говорухин написал на с. 7 «в течении многих столетий». Следовательно, он не понимает разницы между сочетанием предлога в с существительным течение и предлогом в течение. Гибкость языка и богатство его выразительных средств не освобождают пишущего от необходимости соблюдать нормы орфографии и пунктуации. Наукой, как и любым другим видом творческой деятельности, может заниматься лишь тот, кто обладает необходимым культурным багажом. И не надо элементарную безграмотность выдавать за творческую оригинальность.
Представьте себе на минуту, что примеру Г.Э. Говорухина последовали все. Каждый стал творить, не заглядывая в словари и справочники, подчиняясь только своему внутреннему чувству. Каждый стал писать «этноним», где надо «топоним», «аутентичный» вместо «идентичный», «силлогизм» взамен слова «афоризм», придумывать монструозное «вытекаемое» следствие и чудовищное «застолбление». Что получится в результате? Не находите ли вы, что сумасшедший дом в сравнении с наукой окажется в таком случае образцом порядка и цивилизованности? /49/
Возражение второе. Язык и стиль научного труда не имеют принципиального значения. Да, автор не в ладах с орфографией, пунктуацией, стилистикой и грамматикой, но это несущественно. Язык и стиль — это форма, а в науке главное — не форма, а содержание. Наука — не поэзия, где форма обладает самоценностью, в науке главное — мысль. Поэтому и судить о тексте надо не по количеству содержащихся в нем ошибок, а по глубине и оригинальности изложенных в нем идей.
Эти аргументы — чистейший образец софистики. Не следует забывать, что форма содержательна. Совершенная идея не может быть облечена в уродливую форму. В этом смысле между наукой и поэзией принципиальной разницы не существует. Просто в поэзии форма воспринимается непосредственно, а в науке — нет. Отличить псевдонаучный текст от действительно научного сложно, ибо форма научного текста не столь явственно выражена. К тому же понимание научного текста требует специальной подготовки, которая имеется далеко не у всех. Например, если квалифицированный социолог читает текст по филологии, ему нелегко понять, что перед ним — добротная научная работа или подделка под нее.
Отсюда следует, что «блохастый» текст не может содержать идей, заслуживающих внимания научного сообщества.
Возражение третье. Ясность и точность — достоинство учебных текстов, а не научных. Задача учебника — популяризировать научные знания, делать их доступными для широкой публики, а вот научный текст обращен к специалистам, к нему требования иные. Здесь ясность и точность — не главные достоинства, здесь основное требование — глубина. Научные тексты пишутся для посвященных, и потому они сложны для восприятия человека, который не имеет специальной подготовки.
В общем и целом это верно, но только в общем и целом. Дело в том, что существуют разные уровни ясности и точности. Если, допустим, в тексте по биологии встречается фраза, которую человек, не являющийся биологом, не понимает, то это еще не говорит о плохом качестве текста. Это, возможно, свидетельствует, о том, что читатель не обладает необходимыми познаниями для понимания соответствующей фразы. Он не знает смысла использованных терминов, ему неведомы закономерности, о которых идет речь. Но этот гипотетический читатель в принципе может преодолеть барьер непонимания, если ликвидирует пробелы в своих познаниях по биологии. То /50/ есть тут ситуация такая: содержательный смысл фраза имеет, однако для того, чтобы его уяснить, необходима специальная подготовка. Другое дело, если фраза не имеет содержательного смысла. «Радиус треугольника равен десяти градусам». Понять смысл этой фразы невозможно, поскольку она его не имеет. Бездари в науке обычно прячут пустоту и бессодержательность суждений, сочиняя сложные конструкции, напичканные терминами, как арбуз семечками.
Добротный научный текст понятен любому образованному человеку, по крайней мере, на уровне синтаксиса.
Поясним, что имеется в виду. Возьмем знаменитую фразу «Глокая куздра штеко будланула бокра и кудрячит бокренка», придуманную великим лингвистом Л.В. Щербой. Фраза сконструирована из слов, которых нет ни в одном славянском языке. Но фраза, тем не менее, передает некие отношения, изображает некое событие. Схему этого события мы понимаем: какое-то существо («куздра») является «глоким». Оно произвело некое действие «будланула» с другим существом («бокром»). Причем действие было произведено определенным образом «штеко». У «бокра» есть детеныш («бокренок»), на которого «куздра» как-то воздействует («кудрячит»). Нам остается только узнать смысл непонятных слов, и наступит ситуация полного понимания.
Псевдонаучная абракадабра не может быть понята в принципе.
Вывод для аспирантов: написав текст, проверяйте его на неспециалистах. Если то, что вы написали, не понимают неспециалисты, подумайте, как улучшить написанное. Могу поделиться опытом. Лично я поступаю так. Когда я пишу текст, то представляю себе, что сочиняю письмо. Оно адресовано человеку, окончившему советскую среднюю школу на крепкие тройки. (Советское образование давало целостные знания и приучало мыслить системно.) Надо написать так, чтобы до его сознания моя мысль дошла.
Существует три уровня компетентности. Первый уровень — общекультурная компетентность. Она приобретается в результате получения общего среднего образования. Второй уровень — общепрофессиональная компетентность, которую дает высшее образование. И, наконец, третий уровень — специальная компетентность, обретаемая творчеством в той или иной области культуры. Эти три уровня представляют собой пирамиду, где вышележащие уровни базируются на тех, что расположены ниже. Если человек не овладел /51/ общепрофессиональной компетенцией, он не сможет стать квалифицированным специалистом ни в какой области. Если же он не сумел в должной мере освоить программу средней школы, то, естественно, он не в состоянии получить общепрофессиональную подготовку. (Правда, он может получить диплом о высшем образовании, даже с отличием, но давайте не будем путать наличие диплома об образовании с действительной образованностью.)
Грамотность — исходный, базовый уровень культуры личности. Тот, кто не смог одолеть барьер, отделяющий неграмотного человека от грамотного, не может, разумеется, овладеть более высокими уровнями культурной компетенции. Научное творчество — один из самых сложных и трудных видов человеческой деятельности. Как, скажите, человек, не овладевший навыком грамотного письма, сможет научиться вещам неизмеримо более сложным?
Между мыслью и словом существует отношение соответствия. Мысль может быть выражена только в слове и вне слова не существует. Если словесная форма запутанна, туманна, сугубо неясна и неряшлива, это значит, что и мысль, в ней заключенная, такая же по качеству. Кто ясно мыслит, тот ясно излагает. Это известно всем. Но, соглашаясь с данным бесспорным тезисом, следует сделать из него логический вывод. Он состоит в следующем: косноязычие — верный признак творческого бесплодия.
На этом, собственно, можно было бы закончить нашу работу.
Но, поскольку далеко не все согласятся с этими рассуждениями и у Г.Э. Говорухина всегда найдется довольно адвокатов, которые станут утверждать, что мы слишком категоричны в своих выводах и оценках, что следует «стереть случайные черты» с его текстов и тогда добытые им перлы научной истины засияют во всем своем изумительном блеске, мы продолжим наш нелегкий труд.
Примечания
Предыдущая |
Содержание |
Следующая
