Самые ясные и конкретные разделы программы Народного единства касались изменений в структуре экономики. Если в разделах о проблеме власти содержались общие положения, то в экономическом разделе детально излагались меры, необходимые для преобразования экономической структуры страны:
«Процесс преобразования экономики начинается с проведения политики, призванной создать доминирующий государственный сектор, состоящий из предприятий, которые уже принадлежат государству, и предприятий, которые будут экспроприированы. В первую очередь будут национализированы те основные богатства, которые, как, например, медь, железо, селитра и другие полезные ископаемые, находятся в руках иностранных капиталистов и местных монополий. Таким образом, в национализированный сектор войдут:
1) предприятия по добыче меди, селитры, йода, железа и каменного угля;
2) финансовая система страны, особенно частные банки и страховые компании;
3) внешняя торговля;
4) крупные торговые предприятия и монополии;
5) промышленные монополии, производящие стратегические материалы;
6) вообще все те отрасли, которые обусловливают социально-экономическое развитие страны, например производство и распределение электроэнергии, железнодорожный, воздушный и морской транспорт, средства связи, добыча, переработка и сбыт нефти и ее производных, включая жидкий газ, металлургия, цементная, нефтехимическая, крупная химическая, целлюлозная и бумажная промышленность»[144].
Наряду с государственным сектором предполагалось создать смешанный и частный сектора. Смешанный сектор «будет состоять из предприятий, объединяющих как государственный, так и частный капитал», например, таких, в которых государство вошло бы в долю с иностранными компаниями, обеспечивающими /134/ необходимую для Чили технологию. Частный сектор включал бы немонополизированные, не имеющие стратегического значения предприятия, составляющие 99% от их общего числа в стране.
Еще до прихода к власти правительства Народного единства государство играло важную роль в экономике. «Корпорация промышленного развития» (КОРФО) владела многими компаниями — электроэнергетическими, нефтяными, сахарными — и имела акции других фирм, в частности в сталелитейной промышленности. Государство осуществляло свыше 70% всех инвестиций. Однако это государственное участие было направлено на поддержку частных иностранных и местных монополий, которые занимали господствующее положение в экономике. Государство вкладывало средства в развитие менее прибыльных основных отраслей, предназначенных для обслуживания монополий, и оказывало поддержку частным компаниям путем предоставления им капитала и кредита. В первые годы создания КОРФО она оказывала финансовую помощь только чилийским компаниям, но затем стала предоставлять финансовые средства смешанным предприятиям, в которых участвовали американские фирмы.
Создание государственного сектора, предусматривавшееся программой Народного единства, преследовало несколько целей: лишить иностранные монополии экономической власти, взять в свои руки основные природные богатства страны, добиться ее экономической независимости и установить контроль над собственным рынком, а также ликвидировать власть местных монополий. Кроме получения прибыли и использования ее для экономического развития страны государство получило бы возможность планировать развитие экономики, направив основные усилия на производство тех товаров и создание тех услуг, которые необходимы народу, а не монополиям.
Народное единство сознавало, что экономические реформы обеспечат ему важные политические выгоды. Национализация монополий (наряду с земельной реформой) уничтожила бы материальную базу политической власти правящих классов Чили. Как и всюду, в Чили монополии использовали свои деньги для поддержки угодных им политических партий и кандидатов, газет и общественных деятелей. Вот несколько слов о том, как это делали американские меднорудные компании:
«Поражает тот факт, что компании, которые не продавали медь внутри страны, тем не менее тратили сотни миллионов эскудо на рекламу в печати, на радио и телевидение… Североамериканские компании тщательно следили за своей репутацией внутри страны... В течение многих лет приз Брейдена... /135/ присуждался тем людям и группам, в которых они были заинтересованы и которые считали бы себя обязанными им. Частые банкеты, приемы, вечера и подарки помогали ублажать полезных людей... В течение многих лет американские медные компании с удовольствием наблюдали, как в креслах Верховного суда Чили восседал не один сотрудник их юридических отделов...
Не так давно общественность узнала из газет, что сыновья и ближайшие родственники самых высокопоставленных членов юридической коллегии являлись служащими этих медных компаний. Одной из главных и постоянных забот американских компаний было поддержание самых тесных связей, предпочтительно на договорной основе и еще лучше, чтобы они приносили выгоду другой стороне, с влиятельными парламентариями и политиками... Компания “Анаконда” предпочитала иметь дело с членами бывшей радикальной партии до ее раскола... Компания “Кеннекотт” также стремилась установить связи с партиями правого толка»[145].
Некоторые представители Народного единства, видимо, считали, что уничтожение материальной базы господства правящих классов само по себе может решить проблему власти в Чили. Развитие государственного сектора и уничтожение материальной базы, на которую опирались правящие классы, создали бы якобы новую «альтернативную власть», которая неким образом приняла бы бразды правления у старой власти. Я нигде не читал и не слышал доходчивого объяснения того, как будет осуществлен такой переход к власти или как уничтожение материальной базы решит проблему вооруженных сил в буржуазном государстве.
Осуществление программы национализации началось быстрыми темпами. 22 ноября, спустя менее трех недель после торжественного вступления Альенде в должность, правительство установило контроль над компанией «Пурина де Чили», являвшейся дочерним предприятием фирмы «Ралстон пурина», и над компанией «Нибса», филиалом «Нортер Индиана брасс», которые их хозяева собирались ликвидировать. 22 декабря Альенде объявил на массовом митинге, что правительство представит конгрессу поправку к конституции, которая позволит национализировать медную промышленность. В январе к государству перешли компания «Лота-Швагер», которая давала 80% добычи угля в Чили, и «Банко де кредито э инверсионес», третий крупнейший банк в стране. В феврале государство купило завод «Эр-Си-Эй Виктор», являвшийся дочерним предприятием фирмы «Эр-Си-Эй интернэшнл».
Уже в первом послании конгрессу 21 мая 1971 года Альенде /136/ указал на такие важные достижения, как переход в государственный сектор железорудных и селитряных рудников, текстильных фабрик, банков, цементного завода, издательства, и заявил: «Мы действовали решительно».
Важнейшей отраслью, которую предстояло национализировать, была меднорудная промышленность. Мечта о ее национализации лелеялась давно. Левые члены конгресса, включая Альенде, начали вносить законопроекты о национализации еще в начале 50-х годов. Ее добивались Конфедерация рабочих медной промышленности и Единый профсоюзный центр трудящихся Чили (КУТ). В 1961 году Радомиро Томич заявил:
«На медь приходится две трети внешнеэкономических связей Чили. Тот, кто контролирует две трети внешнеэкономических связей страны, контролирует саму страну. Поэтому очевидно, что если мы хотим быть суверенной страной не формально, а фактически, медь должна быть в руках государственных организаций Чили, а не иностранных предприятий»[146].
Национализация медной промышленности была ключевым вопросом президентской кампании 1964 года левых партий, в ее поддержку высказались и некоторые христианские демократы. Правительство Фрея пыталось ослабить этот нажим путем «чилинизации» и «национализации по договоренности», но чилийцы вскоре осознали, что меднорудные монополии по-прежнему верховодят в их стране. Реакционный сенатор Франсиско Бульнес из национальной партии сетовал в 1965 году, вскоре после «чилинизации», что дочерняя компания монополии «Кеннекотт» — «Брейден коппер», имея половину своих бывших активов, лишь вдвое увеличила свои прибыли. Он был не совсем прав: в течение следующих четырех лет ее прибыли возросли в четыре раза[147].
Настроения в пользу полной подлинной национализации меднорудной промышленности крепли даже среди христианских демократов и других деятелей, не являвшихся левыми. Томич, выдвинутый позднее кандидатом в президенты от христианско-демократической партии, заявил вскоре после заключения Фреем соглашения с компанией «Анаконда», что «самая большая надежда страны» — национализация. В ходе своей избирательной кампании Томич указал, что он «немедленно и полностью национализирует основные меднорудные компании». Это означало, что двое из трех кандидатов, представлявшие две трети избирателей, добивались своего избрания на основе платформы, призывавшей к национализации.
Правительство Альенде решило провести национализацию меди не путем принятия обычного закона, а внесением поправки к конституции. Включение национализации в основной /137/ закон Чили произвело бы огромное впечатление, ибо вытекало бы из самого суверенитета Чили как нации, и сделало бы ее наименее уязвимой в правовом плане. По чилийской системе конституционная реформа имела еще одно преимущество: если бы конгресс, находившийся в руках оппозиции, выступил против этой меры, правительство могло бы провести плебисцит, и тогда решение принимал бы народ.
Первоначально правительство предложило иной метод национализации. Оно хотело национализировать собственность меднорудных компаний, а не сами компании, оставив за собой право создать новую организацию, которой оно могло бы передать перешедшую к нему собственность. Однако этому воспротивился блок христианских демократов в конгрессе. Они не хотели национализации, в результате которой смешанные компании, созданные во время их правления, перестали бы существовать, а «чилинизация» и «национализация по договоренности» были бы дискредитированы. Им принадлежит «историческая заслуга» как инициаторам борьбы за возвращение чилийской меди, и новая национализация должна просто завершить то, что они начали. Национализации подлежала, по их требованию, не собственность смешанных компаний, а сами компании. Этот способ, выдвинутый христианскими демократами, имел весьма серьезный недостаток: он втискивал национализированную отрасль в старые организационные формы — одна компания для рудника Эль-Теньенте, другая — для Чукикамата и т. д. — и подразумевал, что государство возьмет на себя долги старых смешанных компаний, достигавшие 700 миллионов долларов.
Альенде принял условия христианских демократов. Эдуардо Новоа, который занимался правовыми вопросами во время работы над проектом закона, вспоминает: Альенде понимал: чтобы Чили могла твердо отстаивать свои позиции на международной арене при решении проблем, которые вызовет национализация, требовалась поддержка большинства членов конгресса. «Без изменений, на которых настаивают христианские демократы, парламентского одобрения не добиться, придется вынести закон на плебисцит». Это могло вызвать осложнения: христианские демократы готовились оспаривать, являлся ли закон о национализации меди достаточным основанием для внесения поправки к конституции и проведения плебисцита[148].
Когда в июле законопроект был поставлен на голосование, он был принят единодушно. За него проголосовали даже члены национальной партии, которые ставили препятствия на пути его прохождения в конгрессе.
Правильно ли поступил Альенде, который согласился с /138/ требованием христианских демократов, чтобы заручиться их поддержкой при принятии законопроекта? Это один из коренных вопросов революционной стратегии. Какова была истинная цель — только ли осуществить национализацию медной промышленности или вообще продвинуть вперед революцию, используя национализацию для усиления Народного единства? Насколько важна была Народному единству парламентская поддержка для проведения национализации? Могла ли она действительно помочь при столкновении Чили с трудностями на международной арене?
Правительству не было необходимости спешить с заключением компромисса с христианско-демократической партией по этому вопросу. Оно могло настаивать на принятии лучшего варианта законопроекта вплоть до преднамеренного провоцирования общенационального обсуждения закона о национализации медной промышленности и проведения плебисцита. Принятие закона о национализации меди могло быть использовано для подъема революционных настроений, разоблачения руководства христианских демократов и членов национальной партии как защитников интересов иностранных империалистов. Оно могло помочь завоевать на сторону Народного единства сторонников ХДП и даже национальной партии. Национализация меди была одним из самых лучших способов достижения этих целей, и обстоятельства благоприятствовали этому. Вопрос этот отождествлялся с национальным суверенитетом и патриотизмом; его значение осознавалось самыми широкими слоями населения. Огромное большинство народа выступало за национализацию. Благодаря улучшению экономического положения страны правительство пользовалось большой популярностью. Члены ХДП и национальной партии в конгрессе понимали грозившую им опасность и отнеслись к законопроекту о национализации весьма осторожно, скрывая свое истинное отношение к нему, часто воздерживаясь во время голосований, пытаясь воспрепятствовать тому, что могло бы привести к проведению плебисцита. Народное единство могло попытаться заставить их вступить в открытый бой. Вместо этого оно дало согласие на такой законопроект, который они могли единодушно поддержать, хотя уже в то время члены ХДП и национальной партии готовились начать безжалостное наступление на Народное единство по различным вопросам и в обстоятельствах, наиболее выгодных для себя.
Утверждение, что для решения международных проблем, с которыми столкнулась бы Чили, была необходима широкая поддержка в парламенте, не имеет особых оснований. Формальности и юридические тонкости не произвели бы впечатления /139/ на империалистов — на медные компании и на правительство США. Какая им разница, проголосовал ли чилийский конгресс единодушно за национализацию или нет. Этот вопрос имел бы значение лишь в том случае, если бы свидетельствовал, что правительство Народного единства имеет прочную поддержку. Империалистические круги знали основные позиции национальной и христианско-демократической партий и их стратегию при голосовании за национализацию. Поэтому давали ли основания результаты голосования считать прочным положение правительства Народного единства?
Даже после принятия закона о национализации медной промышленности оставалась одна важная проблема, а именно компенсация, которая причиталась компаниям. Закон обусловливал только процедурные вопросы и правила определения компенсации, но не ее сумму. Она устанавливалась Контрольным управлением. Сумма компенсации должна определяться номинальной стоимостью предприятий. Однако Контрольное управление было вправе уменьшить ее на сумму стоимости оборудования, находящегося в непригодном для работы или некомплектном состоянии. Президент же имел право поручить Контрольному управлению вычесть сумму сверхприбылей, полученных компаниями с 1955 года. В случае их несогласия они могли обратиться в специальный трибунал, состоявший из члена Верховного суда, президента Центрального банка и ряда других высокопоставленных служащих.
Сравнив прибыли, получаемые «Анакондой» и «Кеннекотт» в Чили, с прибылями в других районах мира, президент обнаружил, что в Чили они были действительно чрезвычайно высокими. Он поручил Контрольному управлению вычесть 774 миллиона долларов как сверхприбыль (эта сумма прибылей сверх 12% годовых) из компенсации, причитавшейся этим компаниям. Эта сумма превышала номинальную стоимость собственности компаний. У компании «Серро», начавшей разрабатывать рудник Андина в 1971 году, сверхприбылей не оказалось[149].
Правительство США и американская печать внимательно следили за ходом национализации медной промышленности в Чили. 3 февраля 1971 года газета «Нью-Йорк таймс» поместила следующее сообщение из Сантьяго:
«Дипломаты из Соединенных Штатов, находящиеся в Чили, официально предостерегли чилийских официальных лиц, что правительственный план национализации доли американских компаний в медной промышленности мог бы серьезно повредить отношениям между двумя странами... Обеспокоенность официальных кругов соединенных Штатов формой национализации американских /140/ компаний является... основным фактором, определяющим возможность продолжения “корректных отношений” между администрацией Никсона и левым правительством д-ра Альенде».
После принятия в июле 1971 года закона о национализации газета «Нью-Йорк таймс» писала в редакционной статье:
«Президент Альенде подписал сейчас поправку к конституции Чили, которая национализирует медные рудники... Каждый из 158 присутствующих сенаторов и депутатов — от революционных социалистов и коммунистов слева до националистов справа — проголосовал за эту поправку. В такой атмосфере официальный Вашингтон мудро держал язык за зубами... Любой протест Вашингтона был бы не только тщетным, но и сыграл бы на руку пропаганде тех сил в коалиции д-ра Альенде, которые добиваются открытого разрыва с нашей страной... Даже Чили, склоняющаяся к строительству социализма, стремится получить иностранные инвестиции и банковские кредиты для осуществления честолюбивого плана промышленного развития. Определяя свой ответ на просьбы Чили, инвеститоры и банкиры во всем мире совершенно определенно примут во внимание то, как обошлись с медными компаниями»[150].
30 сентября, сразу же после издания президентом Альенде декрета о вычете Контрольным управлением сверхприбылей из суммы компенсации, газета «Нью-Йорк таймс» поместила такое сообщение из Вашингтона:
«Официальные лица Соединенных Штатов заявили сегодня, что вчерашнее решение президента Чили ничего не платить американским компаниям за национализированную собственность, несомненно, подтолкнет администрацию Никсона к принятию “жестких мер”... По достоверным сообщениям, высокопоставленные творцы политики Соединенных Штатов опасаются, что если США будут продолжать проявлять “мягкость” по отношению к слаборазвитым странам, которые экспроприируют частные американские активы, то это вызовет целый поток подобных действий».
13 октября государственный секретарь Уильям Роджерс заявил: «Правительство США глубоко разочаровано и озабочено этим серьезным отходом от общепринятых норм международного права». Он также добавил: американское правительство «надеется, что правительство Чили в соответствии со своими обязательствами по международному праву вернется к тщательному рассмотрению данного вопроса»[151]. На следующий день в статье под заголовком «Позиция Роджерса подхлестывает кампанию за укрепление единства в Чили», помещенной в газете «Нью-Йорк таймс», указывалось:
«Заявление, сделанное вчера государственным секретарем Уильямом /141/ Роджерсом, предостерегающее Чили от национализации доли американских компаний в крупных медных рудниках без компенсации, послужило толчком к проведению в стране кампании за “национальное единство”».
Министерство иностранных дел сделало заявление, в котором отвергло «нажим на нашу страну». В правительственной газете «Пуро Чили» появилась статья под заголовком «Дядюшка Сэм хочет подраться с Чили». По радио транслировались передачи, призывавшие чилийцев «защитить нашу национальную честь».
Предвидя возможность национализации, компании «Анаконда» и «Кеннекотт» приняли, с их точки зрения, надлежащие меры. После избрания Альенде, а в некоторой степени еще и до этого они стали вести дела своих чилийских компаний таким образом, чтобы извлечь наибольшую прибыль в наикратчайший срок, причем, если потребуется, даже путем приведения в негодность своей собственности. В 1971 году чилийское правительство попросило две группы технических специалистов — советскую и французскую — подготовить доклады о состоянии рудников. В обоих докладах отмечались серьезные нарушения, допущенные американскими компаниями.
В докладе советской группы относительно рудника Чукикамата указывалось, что в последние годы компания проводила политику интенсивной добычи без необходимого удаления пустой породы. Это привело к снижению запасов руды, приготовленной к добыче. Эту проблему следует решить безотлагательно, в противном случае подготовленные запасы минерала будут продолжать уменьшаться, что может привести к падению добычи меди[152].
Не заботясь об удалении пустой породы, компания «Анаконда» получала двоякую выгоду: она извлекала максимальные прибыли и оставляла своему преемнику трудные проблемы. «Кеннекотт» также не спешила производить необходимые расходы и инвестиции. В советском докладе указывалось также на нехватку воды для обработки минерала на руднике Эль-Теньенте. Вследствие нехватки воды обогатительная фабрика в Колоне, пущенная в начале 1971 года, производила только 11-12 тысяч тонн в день вместо 28 тысяч тонн по проектной мощности.
За много месяцев до национализации компания «Анаконда» конфиденциально дала указание иностранным техническим специалистам, работавшим на ее рудниках, покинуть Чили. Все они, за исключением небольшой группы, выехали из страны. Большую часть технических специалистов на руднике Эль-Теньенте, принадлежавшем компании «Кеннекотт», /142/ составляли чилийцы. Однако большинство из них также покинуло страну после национализации. Средний технический персонал в основном остался. Он пользовался огромными преимуществами. В частности, компания платила этим людям в долларах, что давало им возможность наживаться на продаже валюты на черном рынке. Вскоре после прихода к власти правительства Народного единства Центральный банк вынес решение платить жалованье среднему техническому персоналу в эскудо. Хотя оно было соответствующим образом пересчитано, они выразили недовольство. В августе 1971 года средний технический персонал рудника Чукикамата объявил забастовку, протестуя, по его словам, против назначения трех администраторов, не входящих в число лиц старого персонала. В знак солидарности объявили забастовку несколько человек с рудника Эль-Теньенте. Забастовщики с рудника Чукикамата прибегли к саботажу, силой захватив подстанцию и отключив несколько турбин, что вызвало перебои в снабжении током не только рудника, но и всей округи.
После национализации медной промышленности у правительства Народного единства возникло множество проблем. Так, 95% запасных частей и оборудования поступало из США. Одной из главных была организационная проблема. Было национализировано пять рудников, в том числе крупнейшие в мире рудники с открытой (Чукикамата) и подземной (Эль-Теньенте) добычей. У каждой эксплуатировавшей их компании была своя система организации работы и управления ими; разным было оборудование и материалы, используемые для одних и тех же операций; рабочие, выполнявшие одну и ту же работу, получали различную заработную плату. Необходимо было создать единую систему.
Деликатную проблему представляли отношения с рабочими этих рудников. Я видел в Эль-Теньенте похожие на бараки, ютящиеся на крутых, не защищенных от ветра склонах Анд жилища, в которых обитали их семьи, и поэтому не могу писать об их «привилегированном» положении. Однако заработная плата, пособия и жилищные условия горняков, работавших на медных рудниках, были лучше, чем у большинства других категорий рабочих Чили, гораздо лучше, например, чем у шахтеров угольных шахт «Лота-Швагер», чей труд не менее тяжел, чем у горняков. Среди горняков медных рудников в большей степени, чем среди большинства других категорий чилийских рабочих, были сильны традиции «экономизма», то есть использования силы своего профсоюза против иностранных нанимателей для улучшения своего экономического положения. Сейчас же «экономизм» должен был бы /143/ уступить место революционному сознанию, готовности в интересах революции и выгод, которые она принесет в более отдаленном будущем, отказаться от использования своей силы для приобретения сиюминутных благ.
Медная промышленность была одной из немногих отраслей, которые Народное единство перевело в государственный сектор путем принятия нового закона о национализации. Передачу в собственность государству почти всех остальных предприятий пришлось осуществлять другими средствами — путем выкупа или взятия в свои руки, в той или иной правовой форме — на основании законов, унаследованных от прошлого. В чилийском законодательстве, насчитывавшем 20 тысяч актов, несколько законов определяли переход собственности из одних рук в другие. Они предусматривали полную экспроприацию, вмешательство и реквизицию, в соответствии с которой административное руководство предприятием переходило к правительству, хотя в юридическом плане оно продолжало оставаться собственностью его хозяина. Почти забытый закон-декрет № 520, относящийся к революционному периоду 1932 года, давал правительству право экспроприировать предприятие, занимавшееся производством или сбытом товаров первой необходимости, если оно не могло обеспечить нормальный ритм его работы, что вело к возникновению нехватки этих товаров. Правительство могло также вмешаться в дела предприятий, втянутых в трудовые конфликты, если об этом его просила одна из конфликтующих сторон.
Другим стратегическим сектором экономики была банковская система. В речи, произнесенной 30 декабря, Альенде подчеркнул необходимость иметь такую банковскую систему, которая служила бы целям национального развития, а не интересам небольшого числа привилегированных клиентов из Сантьяго. Он объявил, что правительство представит в конгресс законопроект о национализации банков. Правительство, сказал он, предлагает также альтернативу — скупить акции банков. Альенде объяснил, что мелкие держатели акций окажутся в наилучших условиях и что все лица, которые решат продать свои акции, получат наибольшие выгоды по сравнению с теми, кто будет дожидаться принятия закона о национализации.
У правительства были сильные позиции в области финансов. Оно контролировало Центральный банк, который являлся основным источником фондов для коммерческих банков и управлял многими их операциями. Оно контролировало также /144/ суперинтендантство банков, через которое могло следить за строгим выполнением банковских законов. Против иностранных банков оно могло применить такие меры, как запрещение принимать депозиты местных вкладчиков.
Правительству так и не пришлось представлять в конгресс свой законопроект о национализации банков. Один за другим оно брало их под государственный контроль. В дела некоторых банков правительство вмешалось ввиду нарушения ими законов. Другие были выкуплены. Иностранные банки — «Бэнк оф Америка», «Ферст нэшнл сити бэнк» и другие — договорились с правительством о продаже своих чилийских филиалов. К концу 1971 года переход банковской системы в государственный сектор был почти завершен — правительство контролировало 16 банков, осуществлявших 90% кредитных операций[153].
Важнейшее значение имела также черная металлургия. Одним из первых актов правительства Народного единства была покупка находившихся в частных руках акций компании «Пасифик стил», и к середине декабря оно объявило об установлении своего контроля над ней. Эта компания производила всю выплавляемую в Чили сталь — 600 тысяч тонн и добывала одну треть железной руды. Затем правительство вступило в переговоры с компанией «Бетлехем стил» о приобретении ее чилийских железных рудников, и в марте с ней был подписан соответствующий договор. С приобретением этих рудников правительство стало контролировать 70% добычи железной руды. Оно предложило сделать компанию «Пасифик стил» основным предприятием металлургического комплекса, в который вошли бы рудники по добыче железа, сталелитейные заводы, машиностроительные цехи, верфи и заводы металлоизделий. Компания «Пасифик стил» начала приобретать контрольные пакеты акций ряда других фирм, например АРМКО, которая производила шлифовальные круги, СОКОМЕТАЛ, которая выпускала краны, котлы и железнодорожные вагоны, с целью включения их в комплекс.
«Селитра тоже стала нашей», — сказал Альенде в своем послании конгрессу 21 мая 1971 года. Чили приобрела компанию СОКВИМ, являвшуюся основным производителем селитры, и поставила другую селитряную фирму «Алемания» под управление государства.
В текстильной промышленности господствовало несколько крупных фирм. В ноябре 1970 года Управление промышленности и торговли (ДИРИНКО) установило контроль над закрывшейся текстильной фабрикой «Бельявиста-Томе», которая принадлежала семье Яруров и У. Р. Грейсу. В мае правительство /145/ реквизировало еще пять крупных текстильных компаний. К концу года девять текстильных компаний было реквизировано и четыре экспроприировано; доля государственного сектора в этой отрасли составила 50%.
Постепенно под чилийский контроль стала переходить автомобильная промышленность. В мае 1971 года компания «Форд» закрыла свой сборочный завод, заявив, что за два предыдущих года она понесла убытки в 16 миллионов долларов, 600 рабочих лишились работы. Завод был реквизирован.
В сентябре объявила о закрытии своего завода по выпуску грузовиков компания «Дженерал моторз». Ее дела расследовались в связи с невыполнением ею договорных обязательств об использовании запчастей местного изготовления в машинах, собираемых в Чили. Государство взяло в свои руки и этот завод.
К государству перешел также ряд других компаний. ДИРИНКО реквизировало две основные цементные компании, компанию по производству стекла и несколько фирм, выпускавших строительные материалы. КОРФО реквизировала фирму по производству сушеного и копченого мяса. Рабочие установили контроль над компанией по выпуску пива. К государству, стремившемуся сохранить рабочие места и обеспечить бесперебойное снабжение населения, перешли также десятки обанкротившихся мелких предприятий.
Что касается внешней торговли и распределения товаров, то правительство приобрело старые компании по импорту нефти, созданные еще в первые годы проникновения британского империализма в Чили. Оно приобрело обанкротившуюся компанию «Уэйр Скотт», а также фирмы «Дункан фокс», «Уильямсон Бэлфор» и «Габбс». Правительство создало несколько государственных распределительных агентств, таких, как Национальная служба по распределению товаров (ДИНАК), через которую проходило 30% оптового сбыта бакалейных изделий.
Как и в медной промышленности, монополисты, действовавшие в других отраслях, начали готовиться к экспроприации еще задолго до ее проведения. Первый министр экономики Педро Вускович сказал: «Буржуазия... подготовилась к экспроприации своих предприятий, изъяв заранее рабочий капитал, истощив запасы сырья, прекратив уход за оборудованием и т. д.»[154]
Иностранные компании сманивали технических специалистов, толкая их на выезд из страны. Примером этого может служить деятельность дочерней компании «Доу кемикл» в Чили. Согласно статье, помещенной в журнале «Форчун», /146/ компания «Доу кемикл» сообщила техническим специалистам,
«что если они придут в конторы “Доу кемикл” в других странах Латинской Америки, работа для них найдется... В итоге свыше 60 человек приняли предложение “Доу кемикл” переселиться за границу, и во многих случаях компания возместила им расходы по переезду, в частности стоимость авиабилетов. Компания предоставила некоторым беспроцентные займы на приобретение домов и автомобилей»[155].
Несмотря на плачевное состояние, в котором старые владельцы преднамеренно оставили свои предприятия, и на бесчисленные трудности, которые неизбежны при осуществлении коренных преобразований, правительство Народного единства и чилийский рабочий класс сумели не только обеспечить бесперебойную работу экспроприированных рудников и фабрик, но и увеличить производство в целом. В важнейшей отрасли — медной промышленности — добыча возросла на 2,5% во второй половине 1971 года по сравнению с первой. Несмотря на отъезд технических специалистов, забастовку среднего технического персонала, саботаж и унаследованные технические проблемы, новый управленческий персонал добился того, что добыча меди во втором полугодии на рудниках Чукикамата, Эль-Теньенте и Эль-Сальвадор снизилась всего лишь на 2,5% по сравнению с первым, а также такого увеличения добычи на новом руднике Андина, что оно более чем компенсировало это сокращение[156].
В течение девяти месяцев переход предприятий под контроль государства осуществлялся довольно быстро. Но как только конгресс проголосовал за национализацию медной промышленности, оппозиция развернула контрнаступление. 19 июля генеральный контролер Эктор Умерес, назначенный еще Фреем, отклонил решение о реквизиции текстильной фабрики «Ярур», предоставив правительству 30 дней на возврат ее прежним владельцам. В августе Умерес принял такие же решения в отношении еще нескольких крупнейших текстильных предприятий. Рабочие этих фабрик заявили, что они ни под каким предлогом не позволят возвратить предприятия старым хозяевам. Правительство использовало «декреты по настоянию», то есть декреты, подписанные всеми членами кабинета, чтобы заставить генерального контролера дать согласие на реквизицию.
В результате возникло юридическое противоречие. Правительство утверждало, что вопрос о «нехватке поставок», оправдывающей реквизицию, входит в компетенцию ДИРИНКО. /147/ Генеральный контролер же заявлял, что о правильности технического решения ДИРИНКО может судить только его канцелярия. Оппозиция обвинила правительство в злоупотреблении «декретами по настоянию». Враги Народного единства в конгрессе начали собирать материалы для вынесения конституционного обвинения против президента и его министров.
Воспользовавшись этим юридическим противоречием, оппозиционные партии и печать развернули политическую кампанию против экспроприации. Голосование оппозиции за национализацию медной промышленности упрочило ее позиции, ибо после этого ее нелегко было обвинить в игнорировании национальных интересов. Христианские демократы, которые ранее воздерживались от открытых выступлений против экспроприации, потому что, по их словам, «наша партия также выступает за структурные изменения», сейчас сочли возможным сделать это. Они-де по-прежнему не против структурных изменений, но этот процесс должен осуществляться в рамках закона, и решения генерального контролера следует уважать.
Оппозиция развернула кампанию по привлечению масс на свою сторону, против экспроприации. Она пыталась запугать экспроприацией чилийских мелких собственников. «Нельзя оставаться спокойным, глядя на то, как действует правительство Народного единства. Неизвестно, кто будет следующим», — кричали оппозиционеры.
В августе газета «Меркурио» подвергла нападкам предложение национализировать крупнейшую компанию по производству бумаги «Папелера». Она имела заводы в Пуэнте-Альто, Талька и других городах и не только занимала господствующие позиции на чилийском рынке, но и давала крупные валютные поступления. Газета «Меркурио» неустанно повторяла, что национализация и установление государственного контроля над производством бумаги означали бы конец свободе печати в Чили. Это был «хороший предлог» для оппозиции, и ее представители старались не упустить ни одной возможности, чтобы сыграть на нем. Правительство предложило выкупить акции бумажной компании. Однако газета «Меркурио» отказалась поместить правительственное объявление, обращенное к держателям акций, а представители оппозиции обратились к ним с призывом «не продавать свою свободу».
Осуществление экспроприации используемыми ранее методами сталкивалось со всевозрастающими трудностями. Серьезную озабоченность у правительства вызывала также возникшая среди мелких собственников паника, которую сеяли среди них враги Народного единства в связи с экспроприацией. Учитывая это, правительство решило внести в конгресс /148/ законопроект, который предоставлял бы ему право национализировать предприятия определенного типа и размера. Законопроект, объявленный в октябре, давал правительству право национализировать только те предприятия, чей капитал превышал 14 миллионов эскудо по состоянию на 31 декабря 1969 года. Правительство сразу же заявило, что оно не собирается брать в свои руки все эти предприятия, что оно предлагает национализировать лишь 150 из них, оставив в частном секторе предприятия немонополизированные и не имеющие первостепенного значения.
Внесли свой законопроект и христианские демократы. В соответствии с ним по каждому акту национализации требовалось принятие отдельного законодательства. Это означало, что правительство уже не могло экспроприировать предприятия на основании уже имеющихся законов и что полномочия решать вопросы о национализации перейдут к конгрессу. По этому законопроекту все решения о переводе предприятий в общественную сферу (государственный сектор), принятые после 14 октября 1971 года и не санкционированные законодательством, утвержденным согласно этой новой поправке, будут считаться «недействительными». Эта статья давала поправке обратную силу; в результате правительству пришлось бы вернуть прежним владельцам банки и другие предприятия, приобретенные до 14 октября, включая те, которые были выкуплены.
Переговоры между правительством и оппозицией по вопросу о принятии законодательства, дающего право на национализацию, и определении трех сфер собственности зашли в тупик. В декабре Альенде составил список, включив в него только 91 предприятие, которое должно перейти под государственный контроль, однако эта попытка пойти на компромисс не принесла успеха. Конгресс отказался принять законопроект, выдвинутый Народным единством, а президент наложил вето на поправку к конституции, принятую конгрессом.
В июне 1972 года представители Народного единства и ХДП провели переговоры с целью определить возможности выработки взаимоприемлемого законодательства. Христианские демократы настаивали на том, чтобы по крайней мере четыре банка и бумажная компания остались в частном секторе. В конце июня переговоры были прерваны.
Еще до срыва переговоров ведущий теоретик по юридическим вопросам в Народном единстве Эдуардо Новоа следующим образом охарактеризовал сложившееся положение:
«Для того чтобы иметь возможность действовать, правительство должно было пустить в ход ряд юридических распоряжений, о /149/ которых почти забыли. Однако, после того как они были максимально использованы, наступил момент, когда уже не осталось никакого правового механизма, с помощью которого можно идти дальше... Даже те немногие правовые механизмы, которые позволили бы более чем умеренное осуществление программы Народного единства, сводились на нет»[157].
Трудности с решением вопроса о национализации особенно усилились в тот момент, когда обострилась проблема инфляции. Обе эти проблемы являлись частью более общего кризиса, связанного с политическими затруднениями. Различные партии коалиции Народного единства и МИР, не входившее в нее, по-разному реагировали на кризис.
Коммунистическая партия считала, что следует «повернуть штурвал».
«Особенность современного положения, — отмечал Орландо Мильяс, — состоит в том, что в соотношении сил произошел сдвиг не в пользу рабочего класса и правительства Народного единства вследствие ошибок, допущенных в политике и экономике... Было бы фатально продолжать увеличивать число наших врагов; напротив, мы должны идти на уступки и, по меньшей мере, контролировать определенные социальные слои и группы...»
Нам следует не разглагольствовать, указывал Мильяс, по поводу отраслей, которые мы предлагаем перевести в государственный сектор в будущем, а улучшить управление и повысить эффективность работы тех, которые государство уже имеет[158].
Социалистическая партия, состоявшая из ряда фракций, не имела единого мнения. Однако преобладала линия против передышки для консолидации; ее сторонники утверждали, что материальная база олигархии должна быть уничтожена. Только наступая, можно расширить власть народа. Если отрасль «стратегическая», ее необходимо перевести в общественную сферу.
Что касается мелких партий, входивших в Народное единство, то радикалы выступали за «консолидацию», тогда как МАПУ раскололась на две группы: одна из них поддерживала консолидацию, вторая — дальнейшее наступление.
МИР заняло самую крайнюю позицию, критикуя переговоры с христианскими демократами и любую политику уступок или передышки. Его генеральный секретарь Мигель Энрикес требовал «мобилизации масс... и усиления наступления на фабрики и крупные поместья». Он разделил левые силы на два течения: одно — реформистское, другое — революционное. Реформисты выступали против захвата фабрик и поместий и ослабляли революционный процесс. «Только наступая, можно найти революционное решение проблемы»[159]. /150/
Альенде, как и представители коммунистической партии, считал, что необходимо изменить тактику. Средние классы должны быть «абсолютно уверены» в том, что программа Народного единства будет осуществляться в строгом соответствии с законом.
Часть рабочих призывала к «наступлению». В июне, когда переговоры с христианскими демократами еще продолжались, рабочие Серрильос-Майпу — промышленного пояса в Сантьяго — заняли несколько фабрик. Марши и демонстрации сопровождались лозунгами: «Наступать без компромисса».
Какое место занимала национализация предприятий в чилийском революционном процессе? Какую роль она играла на различных этапах этого процесса? Каково ее значение в установлении контроля над экономикой и в решении проблемы завоевания всей полноты государственной власти?
Национализация предприятий, осуществленная Народным единством, должна рассматриваться как часть общего революционного процесса, и, как таковая, она имела огромное революционное значение. Если бы правительство Народного единства смогло продолжить свою деятельность и завоевать всю полноту государственной власти, эти национализированные предприятия обеспечили бы Чили освобождение от империалистической зависимости и заложили бы основы для экономического планирования, индустриализации и перехода к социализму. С политической точки зрения их роль неизмерима. Переход из рук иностранцев в собственность Чили ее меди, селитры и железной руды, взятие в свои руки монополистических оплотов доморощенной олигархии, таких, как компании Эдвардса и Ярура, попытка создать банковскую систему, которая служила бы интересам народа, отвечали глубочайшим устремлениям большинства чилийцев — и народ должен был откликнуться на них.
Национализация предприятий дала в руки правительству важные рычаги экономической власти. Когда правительство Народного единства пришло к власти, государство владело предприятиями, дававшими 10% промышленного производства. К середине 1972 года принадлежавшие государству предприятия выпускали 40% всей продукции, производимой в стране. Национализация меди, селитры и железной руды обеспечила правительству контроль над 90% экспорта. Переход к государству банков дал ему возможность распоряжаться кредитом и усилил контроль, который оно уже имело, над валютными операциями. Переход к государству любого предприятия означал, что частный сектор уже не сможет использовать его в целях саботажа. /151/
И все же государство было еще далеко от такого контроля над экономикой, какой оно имеет в социалистическом государстве. В некоторых отношениях он был даже меньше, чем у большинства капиталистических правительств. Причина была проста: Народное единство не владело всей полнотой государственной власти. Оно даже не контролировало конгресс.
Национализация сама по себе не могла решить проблемы установления контроля над всей чилийской экономикой. Во-первых, правительство не могло национализировать все частные предприятия, в частности тысячи мелких цехов и магазинов розничной торговли. Даже если бы оно выполнило свою программу-максимум, 40% промышленности и еще большая часть розничной торговли по-прежнему оставались бы в частных руках. Кроме того, экономика — это нечто большее, чем группа предприятий, и чтобы контролировать ее, необходимо больше, чем национализировать эти предприятия.
Для того чтобы действительно контролировать национализированные предприятия, необходима власть, позволяющая создать соответствующий государственный орган, который управлял бы ими, — министерство промышленности. Для того чтобы капиталистическую банковскую систему превратить в социалистическую, необходима власть, позволяющая реорганизовать многочисленные индивидуальные банки в единую унифицированную систему. Правительство Народного единства, не имевшее контроля над конгрессом, не могло этого сделать.
Для того чтобы управлять всей экономикой, необходима власть над ее финансами, налогами, государственными расходами, шкалой заработной платы и валютой. Во всех этих областях власть правительства была частичной. Особенно слабой была она в налоговой сфере, и поэтому оно имело мало возможностей для борьбы с инфляцией.
Для того чтобы управлять экономикой в классовом обществе с антагонистическими интересами, необходима поддержка судебной системы и вооруженных сил. Экономика современных государств, в том числе слаборазвитых, — это сложный и тонкий механизм. Есть различные социальные группы, способные нанести ей ущерб, нарушить ее ход и блокировать ее крупные сектора. Даже в обычных обстоятельствах правительствам часто трудно контролировать их, не прибегая к юридическим санкциям или к применению силы. Для правительства Народного единства эта проблема была бесконечно более трудной. Его смертельные враги осуществляли глобальную стратегию, чтобы свергнуть правительство. ЦРУ стремилось /152/ спровоцировать различные группы использовать свою власть и не просто вырвать экономические уступки, а расстроить экономику, создать хаос. Правительство не могло рассчитывать на поддержку судов, полиции или вооруженных сил в борьбе против этих групп.
Борьба с оппозицией по вопросу национализации имела важное значение, однако в конечном итоге она не была решающей. Настаивать на том, что национализацию следует проводить как «наступление», без передышки и без компромиссов, с тем чтобы «власть народа могла быть расширена», а «материальная база олигархии» уничтожена, значило создавать замешательство и усиливать заблуждение относительно того, что коренная проблема власти может быть решена этим путем. Тем временем империалисты, располагающие колоссальными ресурсами, снабжали бы деньгами оппозиционные политические партии и газеты и плели бы заговоры среди офицеров вооруженных сил.
Решающие поля битвы — это те, которые могли бы оказывать самое прямое и сильное воздействие на борьбу за всю полноту государственной власти. Другими словами, на борьбу за укрепление позиций правительства Народного единства, а именно на идеологическую борьбу, чтобы повысить революционное сознание рабочих; на борьбу за завоевание союзников или, по крайней мере, за нейтрализацию возможных противников; на борьбу за вооруженные силы. Таковы были поля сражений, которые могли бы в наибольшей степени повлиять на соотношение сил, вовлеченных в борьбу за выживание или за государственную власть.
Национализация предприятий была частью общей борьбы, и ее влияние следует рассматривать на фоне этой борьбы. Если на определенном этапе революционного процесса дальнейшая национализация могла принести больше вреда, чем пользы, если она вела к потере Народным единством потенциальных союзников, если она осложняла отношения со сторонниками конституционных действий в вооруженных силах, если она могла быть осуществлена только такими средствами, которые привели бы к созданию политического климата, выгодного заговорщикам, готовящимся к осуществлению переворота, в таких условиях выбор один — прекратить на время национализацию.
К середине 1972 года проблема национализации намного отличалась от той, которая имела место, когда Народное единство только начало брать предприятия в свои руки. Тогда это был вопрос национализации основных отраслей, где господствовал иностранный капитал, и огромное большинство чилийцев /153/ поддерживали ее. Сейчас же мнения по вопросу о национализации разделились. Если национализацию можно осуществить только незаконным путем, то общественность возражала против нее. Та национализация, которую правительство смогло осуществить до середины 1972 года, имела несравненно большее значение, чем любая национализация, которую оно могло надеяться осуществить после этого: увеличение государственного контроля над промышленным производством с 40 до 50% — это не то же самое, что увеличение его с 10 до 40% или установление контроля над медной промышленностью Чили и ее банковской системой.
Отказ от дальнейшей национализации в середине 1972 года позволил бы правительству сконцентрировать внимание на более важной в тот момент экономической проблеме, чем национализация, а именно на контроле над инфляцией. Переход к обороне в вопросе национализации вовсе не означал, что правительству пришлось бы перейти к обороне по всем вопросам. Например, оно могло перейти в наступление на идеологическом фронте.
На конференции руководителей Народного единства в Ло Курро была сделана попытка прийти к согласованной политике в области национализации. Перестановки в кабинете министров, последовавшие за этой конференцией, свидетельствовали о том, что Народное единство не будет добиваться осуществления своей программы в области национализации столь же настойчиво, как прежде. Однако, принимая во внимание несогласие МИР, не входившее в Народное единство, и сочувствие к его позиции со стороны определенных сил в социалистической партии и в МАПУ, трудности остались.
Таким образом, проблема национализации в Чили прошла через два этапа. На первом этапе правительство Народного единства добилось огромных успехов. С политической точки зрения это непреходящие достижения. Чилийский народ никогда не забудет правительство, которое показало, что оно выполняет свои обещания, правительство, которое повело борьбу за изъятие чилийских ресурсов у иностранных монополий и приступило к строительству социализма. Однако второй этап характеризуется разногласиями между партиями Народного единства и с МИР. Второй этап показывает сложности проблемы управления, когда у власти стоит коалиция, не имеющая единой стратегии. /154/
Примечания
