Следите за нашими новостями!
 
 
Наш сайт подключен к Orphus.
Если вы заметили опечатку, выделите слово и нажмите Ctrl+Enter. Спасибо!
 


Предыдущая | Содержание | Следующая

1. Партия и армия

У каждой политической партии, борющейся за власть, – две главные заповеди: завоевание на свою сторону народа и обеспечение поддержки вооруженных сил. Победу одерживают обычно те, которым удается соблюсти обе заповеди. О работе партий среди населения мы уже говорили. Теперь остановимся на их усилиях по привлечению на свою сторону существующей, старой армии и организации новых, своих вооруженных сил.

В России за армию боролись в той или иной мере почти все партии. Это была одна из важнейших форм классовой борьбы. А вот в создании своих, классово-партийных, боевых отрядов участвовали только некоторые, главным образом большевики. В этом состояло их огромное преимущество перед другими партиями, умножало во много раз их силы. Кроме того, никто, кроме большевиков, не имел научно обоснованной и проверенной в классовых боях двух российских революций военной программы[i]. Исторический опыт России и других стран учит, а современность подтверждает, что революционные партии, не имеющие военных программ, а значит, и вооруженных сил, обречены на поражение. События в Чили в начале 70-х годов нашего века – жестокий и печальный тому пример. Генеральный секретарь Компартии Чили Луис Корвалан отмечал, что коммунисты не имели военной программы, /215/ революция оказалась не подготовленной к вооруженной борьбе, она фактически не завоевала на свою сторону армию[1].

В 1917 г. свои вооруженные отряды имели большевики и левые мелкобуржуазные партии (максималисты, анархисты, левые эсеры, некоторые национальные партии). Но только у большевиков в такие отряды входили члены партии и беспартийные, сочувствующие рабочие. РСДРП(б) располагала наиболее многочисленными и боеспособными вооруженными силами – отрядами Красной гвардии.

В «Письмах из далека» (в первом письме, 7 марта) В.И. Ленин писал, что гарантией свободы является вооружение пролетариата:

«Помогите вооружению рабочих или хоть не мешайте этому делу – и свобода в России будет непобедима, монархия невосстановима, республика обеспечена».

Марксисты должны учить рабочих, продолжал Ленин, «полагаться только на свои силы, на свою организацию… на свое вооружение». Через десять дней в статье «О задачах РСДРП в русской революции» он вновь повторил:

«…нужно вооружение пролетариата – единственная серьезная, реальная гарантия и против царизма и против стремления Гучковых и Милюковых восстановить монархию»[2].

Так же понимали этот вопрос и большевики в России. В первом номере газеты «Правда» (5 марта) наряду с призывами записываться в партию, создавать партийные организации читаем: «Создавайте кадры пролетарской и демократической гвардии». Но уже в дни Февральской революции большевики приступили к созданию отрядов рабочей милиции для борьбы со старой властью. После свержения самодержавия они охраняли общественный порядок. Буржуазные и мелкобуржуазные партии делали все, чтобы воспрепятствовать самостоятельному существованию рабочей милиции, пытались растворить ее в общей, «народной милиции», подчиненной Временному правительству. 7 марта исполком Петроградского Совета принял постановление о слиянии рабочей милиции с общегородской. Но во многих местах оно не выполнялось. Рабочая милиция продолжала существовать как одна из начальных форм массового вооружения пролетариата, его боевая сила.

В резолюции Русского Бюро ЦК РСДРП(б) о Временном правительстве (22 марта) говорилось, что важнейшей задачей Советов партия считает всеобщее вооружение народа, в том числе «немедленное создание рабочей Красной гвардии по всей стране»[3]. При создании /216/ вооруженных сил пролетариата большевики, как правило, действовали через Советы, реже – через фабрично-заводские комитеты. Меньшевики и эсеры, пользуясь своим большинством в Советах, пытались прибрать к своим рукам отряды Красной гвардии, но это им редко удавалось. С большевизацией Советов Красная гвардия уже официально становилась военной силой большевистской партии.

Первые отряды вооруженных рабочих (в форме рабочей милиции и Красной гвардии) после Февральской революции дали о себе знать уже во время апрельского кризиса, когда они охраняли демонстрации рабочих от нападения контрреволюционеров. Напомним, что рабочие располагали тогда значительным количеством оружия. Во время Февральской революции население столицы захватило на военных складах около 40 тыс. винтовок и 30 тыс. револьверов[4]. Значение вооруженных сил пролетариата возросло во время июньского и июльского кризисов, когда они также принимали участие в антиправительственных демонстрациях. В дни реакции, наступившей после 3–4 июля, когда Временное правительство при поддержке буржуазных и мелкобуржуазных партий пыталось уничтожить вооруженные отряды рабочих, руководимых большевиками, численность отрядов Красной гвардии и их роль заметно упали. Но во время борьбы с контрреволюционным заговором генерала Корнилова они вновь ожили и стали быстро расти, легализовав свое положение.

Отряды Красной гвардии наиболее многочисленными были в Петрограде, затем в Москве и в других крупных промышленных городах. В столице к началу Октябрьского вооруженного восстания численность отрядов Красной гвардии достигла почти 20 тыс. человек (в том числе почти 5 тыс. в Выборгском районе города); во всей стране – до 100 тыс. человек[5]. Такой огромной вооруженной силой и оперировала большевистская партия. Ни одна другая партия не имела подобной поддержки.

Большевики приложили много усилий, чтобы обучить рабочих строевой подготовке, искусству владения оружием.

«На… полянах мы развертывали свои шеренги, рассыпались строем, делали перебежки, наступления, маршировали, упражнялись во владении оружием. Работа кипела вовсю. Целый день инструктировали мы сменяющиеся рабочие отряды, надрывались до хрипоты, наподобие унтеров в запасных батальонах», –

рассказывал впоследствии о Красной гвардии Выборгского /217/ района активный ее организатор большевик В.Ф. Малаховский. Он поведал далее, как собирались конференции красногвардейцев, как они вырабатывали уставы, печатали и распространяли воззвания.

«То обстоятельство, –

продолжал автор воспоминаний, –

что мы могли издавать такие листки, призывающие весьма недвусмысленно к организации для свержения ига капитализма и тиранов, делегаты Красной гвардии могли собираться открыто и печатать в газете отчеты о своих конференциях, а Красная гвардия обучаться на улицах города, – все это достаточно убедительно показывало всю слабость и беспочвенность Временного правительства и его движущих сил»[6].

Основная борьба между партиями развернулась и на фронте, и в тылу за влияние на армию – главную вооруженную силу страны, насчитывавшую около 10 млн. человек личного состава. Однако классовый характер партий подсказывал, где, среди каких слоев военнослужащих они могут добиться наибольшего успеха, куда им необходимо направить свои главные усилия. Буржуазные партии, прежде всего кадеты, свое основное внимание сосредоточили на 100-тысячном офицерском корпусе, а точнее, на высшем и среднем командном составе и военном чиновничестве, состоявшем в основном из представителей эксплуататорских классов. Это совсем не означало, что буржуазные партии не пытались привлечь на свою сторону младший, низший командный состав и рядовых солдат. Но здесь чаще всего они не добивались успеха.

Мелкобуржуазным партиям, прежде всего эсерам и меньшевикам, не приходилось рассчитывать на понимание со стороны высших офицеров. Этот контингент часто разоблачался ими как сборище контрреволюционеров. Объектом их пропаганды были солдаты, средние и низшие офицеры.

Большевики основное внимание направили на солдат, привлекая на свою сторону также демократически настроенное офицерство, главным образом его низшие слои.

Для завоевания армии все крупные партии создали на фронте и в тыловых гарнизонах свои партийные организации; для руководства ими – специальные комиссии при центральных, а в ряде городов и при местных партийных комитетах, которые проводили конференции военных организаций, распространяли среди солдат и офицеров свою печатную продукцию.

Особое внимание большевики уделяли петроградскому гарнизону. В конце марта в столице уже существовала /218/ военная большевистская организация, объединившая 48 партийных ячеек. Через месяц она была преобразована в Военную организацию при ЦК РСДРП(б) (Военка). В.И. Ленин придавал ей особое значение. В мае в столичном гарнизоне насчитывалось около 6 тыс. большевиков. К июлю имелись уже сведения о существовании большевистских военных организаций в 43 городах, а в 10 городах они объединились с подобными организациями меньшевиков. В 23 (о других нет сведений) состояло свыше 19 тыс. членов РСДРП(б), в том числе в Москве – более 2 тыс.[7].

На фронте большевики развернули активную деятельность на Балтийском флоте, в частях ближайших к столице фронтов – Северного и Западного. В Кронштадте к концу июля в большевистских организациях состояло 3400 матросов, солдат и рабочих, в Ревеле – около 3 тыс., в Гельсингфорсе (в середине июня) – 4 тыс.[8] Известно, какую огромную роль сыграли матросы Балтики в подготовке победы революции.

Некоторые полки и даже бригады Северного фронта уже в конце весны стали на сторону большевиков. Так было с латышами. Латышская буржуазия в 1915 г. добилась создания национальных полков для защиты от немцев, рассчитывая сделать их своей опорой. Но 17 мая 1917 г. латыши заявили о своей поддержке большевиков. Орган буржуазного латышского Крестьянского союза «Lidums» 25 мая в передовой статье «Латышские полки» писал, что стрелки стоят на низком политическом уровне, не способствуют борьбе за «латышские народные идеалы». Та же газета 27 мая уверяла, что «у латышских стрелков большевистский дурман пройдет, но своего прежнего значения они никогда уже не приобретут». И далее. Принятием большевистской резолюции полки «отказались от национальной (читай: буржуазной. – Л.С.) точки зрения», «поставили на карту все свое существование, и карта эта, как теперь смело можно сказать, бита». Ошиблись пророки: карта оказалась выигрышной.

Когда часть офицеров выразила желание покинуть большевизированные полки, буржуазная партия советовала этого не делать: «Не выход из состава полков, как полагают многие национально думающие и сочувствующие офицеры, а, оставаясь в латышских полках, всеми силами бороться за то, чтобы 17 мая вычеркнуть из истории латышских полков»[9]. Латышской буржуазии не удалось зачеркнуть 17 мая, но значительная часть офицеров перешла в стан контрреволюции, что было вполне закономерно. /219/

Медленнее росли и малочисленнее были большевистские организации на удаленных от центра и промышленных районов страны Румынском и Кавказском фронтах, на Черноморском флоте. Там особенно большое преобладание имели эсеры, меньшевики, мелкобуржуазные национальные партии. Значительные трудности в строительстве военных большевистских организаций возникали из-за того, что до конца лета 1917 г. большинство партийных организаций (в масштабе армий) были объединенными. К октябрю размежевание произошло почти повсюду.

Важное значение в борьбе за армию имела состоявшаяся в Петрограде 16–23 июня Всероссийская конференция фронтовых и тыловых военных организаций РСДРП(б).

В резолюциях по докладам В.И. Ленина, П.В. Дашкевича, Н.В. Крыленко, В.И. Невского, И.В. Сталина конференция наметила главные задачи военных организаций в подготовке социалистической революции. В результате проделанной работы возросла численность большевистских организаций в армии, усилилось их влияние на солдатские массы. Перед Октябрем в армии и на флоте находилось 50 тыс. членов РСДРП(б)[10].

Свои военные организации создавали в армии и кадеты. При своем ЦК в начале июля они образовали военную комиссию. В ее задачу входило, писала 13 июля «Речь», «установление связи партии с солдатами, матросами, офицерами и военными чиновниками армии и флота, ознакомление лиц, сочувствующих партии, с ее взглядами на значение армии в жизни государства и проведение в жизнь армии здоровых начал, направленных к поднятию ее мощи». Именно через укрепленную армию, ее офицерский корпус, контрреволюционные военные и полувоенные организации кадеты пытались обуздать революцию, которая, по их словам, «сошла с рельсов» и скачет стихийно.

Партия народной свободы не сообщала ни числа своих организаций в армии, ни их численности, если не считать заявление на X съезде одного из руководителей Петроградского военного комитета кадетов, что к середине октября в армии и тыловых гарнизонах насчитывалось до 600 ячеек и фракций партии[11]. Видимо, речь шла не столько о партийных организациях, явно малочисленных, сколько о сочувствующих небольших группах офицеров, военных чиновников, вольнонаемных. Косвенные источники свидетельствуют, что чисто партийных организаций было мало. Кадеты /220/ больше действовали через «беспартийные» офицерские объединения, как временные, так и постоянные, прежде всего через офицерские союзы и съезды, в некоторых случаях – через офицерские комитеты, советы офицерских депутатов, широко использовались также органы Всероссийского земского союза, союза городов, культурно-просветительные учреждения, а также разного рода правые военные объединения вроде союза спасения родины, военной лиги, союза георгиевских кавалеров. Разумеется, буржуазные партии для достижения своих целей в армии старались всячески использовать эсеров и меньшевиков. В известной мере вначале это им удавалось. Так, в свое время они хвалили военного министра Керенского, помогали ему. Но все это было до поры до времени.

Много трудились по демократизации армии, разумеется в своем особом понимании, по завоеванию ее на свою сторону мелкобуржуазные партии, особенно эсеры. По крайней мере до осени 1917 г. это им удавалось. Формально количество эсеровских организаций на фронте и численность их членов значительно превосходили не только большевистские, но, пожалуй, организации всех партий, вместе взятых. П.А. Голуб приводит, с ссылками на эсеровскую печать, такие данные: только в одной 12-й армии Северного фронта к октябрю 1917 г. числилось 150 эсеровских организаций с 60 тыс. членов партии. На Юго-Западном фронте функционировало 50 тыс. эсеров, на Румынском – более 100 тыс. X.М. Астрахан подсчитал (тоже по эсеровским источникам), что из 700-тысячной эсеровской партии в тылу было примерно 300 тыс., остальные 400 тыс.– на фронте[12]. Это значит, что осенью 1917 г. только членов эсеровской партии на фронте было в 8 раз больше, чем большевиков. И тем не менее, имея такую численность, эсеры теряли влияние на армию, а 50 тыс. большевиков добились того, что в период совершения социалистической революции имели на своей стороне половину солдат. Напрашивается вывод, что никаких 400 тыс. членов партии социалистов-революционеров не было. Таковые числились только на бумаге. Многие из них, записавшись или сказав, что они эсеры, сразу забывали о принадлежности к этой партии.

В середине июня социалисты-революционеры провели в столице конференцию военных организаций. Открыл ее член ЦК эсеровской партии Герштейн. Была избрана специальная военная комиссия при Петроградском комитете партии эсеров, ставшая затем фактически комиссией при ее ЦК. Рекомендовалось /221/ образовать военные комиссии и при районных комитетах эсеровской партии[13].

Меньшевики также стремились усилить свое влияние в армии. В июне они создали при ОК специальное бюро для организации и руководства военными организациями. Однако находившиеся в армии солдаты-рабочие шли главным образом за большевиками, а солдаты-крестьяне, не понимая аграрной программы меньшевиков, их не поддерживали. По документам августовского Объединительного съезда меньшевиков, делегаты от военных меньшевистских организаций представляли всего 3700 членов партии. Только на Кавказском фронте в определенной мере чувствовалось влияние этой партии. Меньшевистские организации в армии насчитывали около 23 тыс. членов[14] .

Эсеры и меньшевики использовали в борьбе за армию и флот военные отделы Советов, в которых они превалировали. Главную роль здесь играл военный отдел Петроградского Совета, затем ЦИК. На фронт ехали их представители, направлялось огромное количество эсеро-меньшевистской партийной литературы. До августа на фронт было послано около 2300 тыс. разных газет («Известия», «Дело народа», «Рабочая газета», «Голос солдата»), 1,5 млн воззваний, более 0,5 млн брошюр. Кроме того, в самой армии эсеры и меньшевики издавали более десятка газет[15].

Налаживали свои организации в национальных частях армии и тыловых гарнизонах нерусские буржуазные и мелкобуржуазные партии (среди прибалтов, украинцев и других народов). Ситуация там складывалась примерно так же, как и в общероссийских партиях: самыми многочисленными оказывались военные организации эсеровского толка.

Проследим кратко, как практически проходила борьба за армию различных партий, как в связи с развитием революции и ведением партийно-политической работы в вооруженных силах менялась социальная психология солдат, матросов, офицеров, проходила классовая и партийная дифференциация.

В первые же дни после победы Февральской революции группа представителей буржуазных партий (главным образом членов Государственной думы) была направлена на фронт с информацией о событиях в Петрограде. В своем отчете посланцы сообщали, что их почти везде встречали хорошо, кое-где даже «носили на руках». Делегаты зачитывали приказ военного министра Гучкова о вежливом обращении с солдатами, и им кричали «ура». Согласно приказу №1 Петроградского Совета, /222/ на фронте началось создание комитетов. В некоторых полках солдаты и офицеры кое-как ладили, особенно там, где офицеры сразу же позволили снять портреты царя. Большинство же командного состава выказывало недовольство происшедшей революцией, приказом №1.

– Неужели вы не могли спросить армию, прежде чем производить революцию? – вопрошали они депутатов.

– Так вышло, и вы сами, проснувшись, не узнали бы Петрограда, – отвечали те.

Но уже тогда посланцы нового правительства не могли не заметить, что во многих местах солдаты не доверяли офицерам, кое-где даже грозили расправиться с ними. Больше всего солдат беспокоил вопрос о земле. Об окончании войны в то время почти не было разговора: надо бить немца. Депутаты сделали заключение, что в целом на фронте нормально, создается «революционная армия», разумеется в буржуазном понимании[16].

Характерно высказывание одного из офицеров Юго-Западного фронта в письме к родственникам, написанном почти в то же время:

«Между нами и ими (офицерами и солдатами. – Л.С.) – пропасть, которую нельзя перешагнуть. Как бы они ни относились лично к отдельным офицерам, мы остаемся в их глазах барами… В них говорят невымещенные обиды веков»[17].

Уже в апреле – мае солдаты не только не слушали представителей буржуазных партий, приезжавших на фронт, но просто прогоняли их. И те стали выступать вкупе с эсерами и меньшевиками только перед офицерами или на армейских съездах. Это был период, когда большинство солдат и офицеров (кроме высшего звена офицерского корпуса) шло за эсерами и меньшевиками, что подтверждают фронтовые съезды.

С 7 по 17 апреля в Минске проходил созванный по инициативе городского Совета первый съезд военных и рабочих депутатов армий и тыла Западного фронта. Вот как представила 8 апреля его открытие местная буржуазная газета «Новое варшавское утро». С утра в городе необыкновенное оживление. Солдатские депутаты, встречаемые на улицах криками «ура», подъезжают к городскому театру на автомобилях-платформах. «Серые герои» (так раньше называли солдат) – теперь граждане республики.

В 2 часа дня открывался съезд. Городской театр переполнен; заняты все ярусы, эстрада, проходы, кулисы. Собралось свыше 1200 делегатов. Подавляющее /223/ большинство делегатов съезда составляли солдаты. Они прислали своего представителя от каждого полка, в то время как офицеры – одного от дивизии. В фойе делегатов усиленно снабжали партийной литературой. При гробовом молчании съезд открывает председатель Минского Совета рабочих и солдатских депутатов Б.П. Позерн. На съезде присутствовали, гости, среди них Родзянюо, кадет Родичев, главнокомандующий армиями Западного фронта генерал Гурко, полковник французской армии Конжен, майор английской службы Торчинс. Характерная деталь: ни Родзянко, ни Родичев не осмелились выступить на съезде (слишком много было солдат и рабочих), зато с большой охотой они произнесли речи на улице, около театра, перед буржуазной публикой.

Позерн представился как социал-демократ, независимец (межрайонец) и заявил, что разделяет мнение петроградского совещания представителей Советов[ii] о войне. Его, как представителя рабочих, большинством голосов избрали председателем съезда, товарищем председателя стал солдат эсер Сороколетов, вышедший на трибуну в полном снаряжении и под крики «ура». Выступивший с докладом член исполкома Петроградского Совета меньшевик К.А. Гвоздев заявил, что приказ №1 относится к петроградскому гарнизону, а отнюдь не к фронту, как это неправильно поняли многие. Солдаты отрицательно реагировали на такое заявление, хотя в печати задолго до этого было опубликовано подобного рода разъяснение. Вопреки этому на фронте повсюду создавались комитеты как демократические органы власти. Офицеры поддержали Гвоздева.

Перед делегатами съезда «с успокоительными» разъяснениями выступили Чхеидзе, Церетели, Скобелев. Последний заявил, что ранее «аполитизированным» офицерам «революция продезинфицировала мозги»[18]. Выступления лидеров столичного Совета успокоили далеко не всех. Один генерал бросил упрек Чхеидзе, что тот «содействует розни между солдатами и офицерами». Съезд вскрыл глубокие противоречия, существовавшие в армии между солдатами и офицерами. Рядовые армии рассказали о контрреволюционной деятельности штабов армий, о реакционных настроениях высших командиров, с которыми они ведут борьбу. /224/ Солдаты наступали, офицеры больше оборонялись, оправдывались.

Выступавшие на съезде большевики, их было немного, разъясняли суть происходящих событий. Представитель Московского Совета большевик В.П. Ногин раскрыл махинации бывшего командующего Западным фронтом генерала Эверта, пославшего во время Февральской революции во вторую столицу войска для подавления восставших. Он рассказал также о том, как буржуазная печать травит рабочих, совершивших революцию, науськивает на них солдат, что даже здесь, в Минске, распространяется литература с угрозами в адрес рабочих. Заметим, что в то время в городе находился монархист Пуришкевич, который пытался напечатать ряд контрреволюционных брошюр.

Каждая из партий пыталась использовать съезд в своих целях: большевики – для полной демократизации армии, развития в ней классовой борьбы, подготовки к социалистической революции; меньшевики и эсеры – для мелкобуржуазной демократизации армии, для устранения высшего контрреволюционного командного состава, для примирения солдат и офицеров, для продолжения буржуазно-демократической революции; буржуазные партии (хотя их представители на съезде не выступали) – для сохранения основ старой армии, чуть подновленной, чуть демократизованной, но полностью буржуазной, для полного подчинения солдат офицерам.

На съезде верх одержали эсеры и меньшевики. Большинство солдат, а значит, и крестьян шло тогда за партией социалистов-революционеров. Резолюции по главным вопросам того времени (о войне и мире, об отношении к Временному правительству) полностью повторили текст решений петроградского совещания Советов, составленный мелкобуржуазными партиями и перепевающий, с небольшими модификациями, известные нам документы Петроградского Совета.

Приведем одну из таких модификаций:

«…създ призывает революционную демократию России, организуясь и сплачивая свои силы вокруг Советов солдатских, рабочих и крестьянских депутатов, быть готовым дать решительный отпор всякой попытке правительства уйти из-под контроля демократии или уклониться от выполнения принятых им на себя обязательств»[19].

Приноравливаясь к моменту, создатели постановления фронтового съезда о солдатском самоуправлении записали: «Все чины армии объединяются в одном звании солдата (солдат-рядовой, солдат-унтер-офицер, /225/ солдат-прапорщик, солдат-генерал). Название «офицер» упраздняется». Выборными солдатскими организациями являются комитеты, которые дают письменные аттестации лицам командного состава. При отрицательной оценке командир отстраняется от должности. Выборные солдатские организации, подчеркивалось в постановлении, должны защищать интересы солдат-граждан, выражать их политическое настроение, повышать боеспособность армии[20].

Состав избранного фронтовым комитетом президиума характеризует соотношение партийных сил в армиях фронта. В него вошли пять социал-демократов (почти все меньшевики), четыре эсера. Из девяти человек: 3 солдата (один из них – председатель), 2 офицера, 2 военных врача и 2 рабочих[21].

На отдаленном от Петрограда и других промышленных центров страны Кавказском фронте положение было несколько иное. Здесь общероссийские и национальные буржуазные партии в апреле еще оказывали немалое влияние на армию. Солдаты отдавали полное предпочтение меньшевикам, эсерам, их национальным собратьям, а роль большевиков была значительно меньше, чем в армиях Западного и Северного фронтов. Однако революционные процессы хотя и медленно, с опозданием, но захватывали и Закавказье.

На открывшемся 23 апреля в Тифлисе Кавказском фронтовом съезде (присутствовало 1300 делегатов) выступали представители всех имевшихся в регионе партий. Наблюдалось явное преобладание меньшевиков. Их местные лидеры Жордания и Рамишвили выступили с основными докладами. «Опережать в революции – это авантюра, а отставание – ослабление революционных сил», – вещал Жордания при открытии съезда. Он высказал надежду, что в решении главных проблем – войны и мира – делегаты пойдут за Петроградом и Западным фронтом. Так оно и случилось.

«Наши резолюции должны заключать в себе гармоническое соединение войны и революции… Будем поддерживать Временное правительство, пока оно выполняет наш приказ», – говорил Рамишвили. «Победа на фронте, – продолжал представитель Петроградского Совета Чхенкели,– означает победу в тылу». Меньшевик Попов взял под защиту «прогрессивную» буржуазию, проповедовал классовый мир. «Нельзя обращаться к силе, – заявил он. – Надо все вопросы решать мирно, в согласии всех классов. Вредно предъявлять какие-либо требования до Учредительного собрания». Его полностью поддержал эсер Березин: «Буржуазия /226/ везде господствует в мире, и свергать ее сейчас у нас нельзя, надо все делать постепенно». Дружный хор соглашателей дополнил представитель кадетов Амиров. Он уверял делегатов съезда, что «его партия всегда стояла за демократический строй», уговаривал солдат доверять офицерам. В прежних их грехах, витийствовал оратор, больше всего повинен старый режим. Нужно покончить с расколом в армии, в стране, «не время сейчас социализма – это убьет промышленность», – стращал представитель буржуазии[22] .

Большевики стойко и принципиально критиковали всех, кто шел за буржуазией, поддерживал политику Временного правительства. Горячую речь против продолжения войны произнес большевик Серго Кавтарадзе. «Пусть те платят за войну, в чьих интересах она ведется»,– сказал он в заключение[23].

Но большой перевес голосов, отданных меньшевикам и эсерам, отразил тогдашнее политическое состояние фронта. В результате съезд послал приветственную телеграмму буржуазному Временному правительству.

Апрельский кризис явился переломным моментом и в борьбе политических партий за армию. Буржуазные партии потерпели фиаско среди солдат. В какой-то мере утратили былое влияние на солдат и общероссийские мелкобуржуазные партии, тем не менее оно еще было значительным. Все более поднимался авторитет большевиков, особенно среди войск петроградского гарнизона.

Буржуазные партии стремились ослабить распространение влияния эсеров и меньшевиков на офицерство – последнюю свою опору. Офицерские съезды, состоявшиеся в конце весны – начале лета 1917 г., продемонстрировали перипетии борьбы за этот контингент. С 13 по 27 мая в Петрограде проходил Всероссийский съезд офицерских депутатов, на котором присутствовало 436 офицеров от действующей армии, 262 – от тыловых частей и 19 – от флота[24]. Выступали кроме самих делегатов съезда лидеры кадетов, меньшевиков, эсеров. Одна часть офицеров, полностью игнорируя Советы, требовала, чтобы армия подчинялась только правительству, другая стояла за поддержку Советов. Некий поручик Смирнов настолько резко отозвался о Петроградском Совете рабочих и солдатских депутатов, что его лишили слова. Но именно он внес резолюцию о предоставлении армии в исключительное распоряжение Временного правительства.

За резолюцию о поддержке Совета, внесенную /227/ эсерами, меньшевиками, группой Единство, проголосовали 265 делегатов, за резолюцию о поддержке правительства – 236 делегатов, 7 – воздержались. Примерно треть делегатов не присутствовала во время голосования[25].

26 мая среди делегатов произошел полный и окончательный раскол. Огласившие резолюцию с руганью в адрес Совета покинули заседание. Оставшиеся делегаты утвердили эсеро-меньшевистскую резолюцию, в которой признавалось тяжелое положение армии, отсутствие доверия солдат к офицерству, «которое в массе взята под подозрение», стремление солдат к миру. Офицеры призывались забыть все невзгоды, личные переживания и упорно работать над созданием «великой революционной армии», сознательной дисциплины. Одновременно резолюция предупреждала, что «неисполнение приказаний на фронте» нужно «объявить изменой родине», а провинившихся «приговаривать к расстрелу»[26]. Следует отметить, что эта резолюция была принята фактически меньшинством съезда, ибо большинство не принимавших участия в голосовании на деле бойкотировали работу офицерского форума. Высшая военная элита, отсутствовавшая на съезде, шла за буржуазными партиями.

Значительная часть средних и младших офицеров поддерживала эсеро-меньшевистские призывы. Кроме материалов съезда об этом свидетельствуют и другие источники. Характерно признание одного из офицеров Юго-Западного фронта. В июньском письме к своим родным он, твердо определив свое поведение, писал:

«Считая из всех социалистических партий партию с.-р. наиболее разумной, особенно в том, что касается войны и поддержания престижа власти, и полагая, что солдаты непременно будут социалистами, я исподволь работаю над ротой, обращая ее в с.-р. Это лучшее средство против ленинизма и большевизма»[27].

Не следует при этом забывать о том, что среди младших офицеров военного времени имелись большевики и им сочувствующие. Было их немного, но вершили они большое дело.

Особые надежды буржуазные партии возлагали на казаков, прежде всего на офицерство, которому рядовой состав подчинялся более, чем в других армейских частях. Казачество раздирало два направления: «казаки с демократией», т.е. в основном с эсерами, и «казачество обособленное» с данными ему привилегиями, льнувшее к кадетам. На проходившем в середине июня Всероссийском казачьем съезде второе направление /228/ взяло верх. Возглавлялось оно войсковым старшиной, председателем совета Союза казачьих войск А.И. Дутовым. Его девизом было: «Ни пяди земли наших предков не отдадим».

«Учредительный казачий съезд, –

говорилось в резолюции, –

считает, что единственным средством добиться мира, столь нужного для правильного государственного строительства, является немедленный и решительный переход в наступление. Сепаратного мира быть не должно. Война должна быть доведена до победы, которая дает возможность заключать мир на основах полного самоопределения всех народностей без насильственных захватов и карательных контрибуций»[28].

Под кадетской программой прошел и открывшийся 7 мая в Ставке съезд офицеров армии и флота, который потребовал восстановить власть офицеров над солдатами, увещевания заменить суровым наказанием.

Между тем на фронте и в тылу продолжалась дальнейшая революционизация войск. Этот процесс активизировался в связи с подготовкой армий к наступлению, а затем с его провалом. Большевики умело использовали сложившуюся ситуацию. Они всемерно развивали революционный процесс в войсках, вносили свой вклад в разложение самой мощной опоры буржуазной власти – ее вооруженных сил. В июне солдаты в ряде мест не только отказывались идти в наступление, но прогоняли, а иногда и физически расправлялись с агитаторами тех партий, которые звали к продолжению войны. 20 июня солдаты 703-го Сурамского полка 10-й армии Юго-Западного фронта поколотили четырех эсеро-меньшевистских агитаторов – членов исполкома Петроградского Совета – за призыв к наступлению, приговаривая при этом, что в «Правде» ничего нет ни о наступлении юго-западных армий, ни о подчинении всероссийскому органу Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, а делегаты-де – это «переодетые помещики и офицеры»[29]. Опять исторический парадокс: среди пострадавших оказался эсер Соколов, который являлся одним из авторов приказа №1, дававшего большие права солдатам. Керенский, чтобы как-то смягчить неприятный инцидент, произвел Соколова в сенаторы.

Генерал Брусилов накануне июньского наступления на фронте признавал:

«Какое, в самом деле, может быть значение такого наступления, когда во многих частях солдат приходится уговаривать идти в бой. Недавно я был восемь раз на митинге: когда с ними говоришь – согласны, когда уходишь – они опять несогласны. /229/ Они слушают охотно только социалистов, а буржуев слышать не хотят. Был случай, когда говорили о Керенском, который призывал идти в бой: это не настоящий Керенский, это фальшивый. Таким образом, вероятно, они приняли и Соколова за фальшивого Соколова и избили его»[30].

Сделаем выводы. К середине года буржуазные партии полностью обанкротились в армии (в тылу было то же самое). Их поддерживало только офицерство, и то далеко не все. В условиях развала дисциплины офицеры большой силы в борьбе с развивавшейся революцией не представляли. Сами буржуазные деятели, страшась солдат, верили только в «сильную власть», «которая сурово потребовала бы от каждого и всех выполнения своего долга»[31].

Многие высшие офицеры армии и флота ненавидели солдат, матросов, рабочих, крестьян, совершивших революцию. Нелестно отзывались они и о новом правительстве, особенно о его «социалистической» части. Командующий Черноморским флотом вице-адмирал А.В. Колчак в одном из приватных писем в конце апреля 1917 г. как бы суммирует настроение и мысли подобных ему:

«Я хотел вести свой флот по пути славы и чести, я хотел бы дать родине вооруженную силу, как я ее понимаю, для решения тех задач, которые так или иначе, рано или поздно будут решены, но бессмысленное и глупое правительство и обезумевший, дикий (и лишенный подобия), не способный выйти из психологии рабов народ этого не захотели»[32].

Но в то же самое время Колчак после беседы с Милюковым заявил в интервью корреспонденту кадетской газеты «Речь», что на Черноморском флоте устанавливаются лояльные отношения между офицерами и матросами, хотя отчужденность и существует, но нет вражды. И заканчивает: «Команды Черноморского флота вообще стоят на высокой ступени политической сознательности»[33]. Такое двурушничество было присуще многим офицерам. Авторитет мелкобуржуазных партий среди солдат неминуемо клонился к закату. Обман эсеров и меньшевиков о войне раскрывался все больше и больше. Тысячи и тысячи новых жертв, поражение на фронте свидетельствовали о бесперспективности войны. «Фальшивый Керенский» и «фальшивый Соколов» говорили о том, что не таким людям доверяли солдаты. Вера в посулы лидеров эсеро-меньшевизма сильно пошатнулась. Солдаты все больше поворачивались к большевикам.

После июльских событий процесс демократизации /230/ армии временно был как бы прерван. Введение смертной казни на фронте, репрессии по отношению к большевикам, к представителям левых партий сделали свое дело. Буржуазные партии во время корниловского мятежа пытались через офицерский состав науськать армию на революционные силы. Однако, как свидетельствует лидер эсеров Чернов, боявшийся во время генеральского мятежа «вместо Зимнего дворца очутиться в Петропавловке», «даже туземные дивизии отказались повиноваться приказам корниловского генералитета»[34].

Разгром корниловщины и проведение ряда мероприятий, связанных с борьбой против открытой буржуазной контрреволюции, а главное – большевизация Советов, и прежде всего Петроградского (последнее обстоятельство сыграло решающую роль в завоевании большевиками столичного гарнизона, а затем всей армии), создали новые условия для дальнейшей демократизации вооруженных сил, для деятельности в них политических партий.

Этот процесс все более активизируется. Влияние эсеров и меньшевиков катастрофически падало, а роль большевистской партии неуклонно возрастала. Падение престижа мелкобуржуазных партий наблюдалось и среди той части офицерства, которая в свое время их поддерживала или соблюдала нейтралитет. Всемерно увеличивается большевизация среднего и низшего звена солдатских комитетов.


Примечания

1. Чилийская революция, фашистская диктатура, борьба за ее свержение и создание новой демократии: Пленум Центрального Комитета Коммунистической партии Чили. Август 1977. М., 1978. С. 38.

2. Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 31. С. 20, 73.

3. Рабочее движение в России после свержения самодержавия. М., 1957. С. 106.

4. Речь. 1917. 5 апр.

5. Старцев В.И. Очерки по истории петроградской Красной гвардии и рабочей милиции (март 1917 – апрель 1918 г.). М.; Л., 1965. С. 192, 195; Верхось В. Красная гвардия в Октябрьской революции. М., 1976. С. 256.

6. Октябрю навстречу. Воспоминания участников революционного движения в Петрограде в марте – сентябре 1917 г. Л., 1986. С. 253, 257.

7. Голуб П.Л. Партия, армия и революция: Отвоевание партией большевиков армии на сторону революции. Март 1917 – февраль 1918. М., 1967. С. 77–79; Кузьмина Т.Ф. Революционное движение солдатских масс Центра России накануне Октября: По материалам Московского военного округа. М., 1978; Смольников А.С. Армия победившей революции: Советская историография большевизации армии в период подготовки и проведения Великой Октябрьской социалистической революции. М., 1984.


Источники и литература

8. Бюллетени Всероссийской конференции фронтовых и тыловых организаций РСДРП. 1917. 24 июня.

9. Lidums. 1917. 2. VI.

10. История Коммунистической партии Советского Союза. Т. 3. Кн. 1. М., 1967. С. 245.

11. Речь. 1917. 15 окт.

12. Голуб П.А. Указ. соч. С. 54; Астрахан X.М. Большевики и их политические противники в 1917 г. Л., 1973. С. 233.

13. Дело народа. 1917. 21 июня.

14. Миллер В.И. К истории борьбы непролетарских партий за армию в 1917 г. // Непролетарские партии России в годы буржуазно-демократических революций и в период назревания социалистической революции. М., 1982. С. 248.

15. Голуб П.А. Указ. соч. С. 54, 55.

16. Известия Временного комитета Государственной думы. 1917. 27 апр.

17. Красный архив. 1932. № 1-2. С. 200.

18. Новое варшавское утро. 1917. 11 апр.

19. Белоруссия в период подготовки социалистической революции (февраль – октябрь 1917 г.): Док. и матер. Минск, 1957. С. 197.

20. Там же. С. 208–209.

21. Новое варшавское утро. 1917. 21 апр.

22. Эртоба (Единство). 1917. 25 апр. (на груз. яз).

23. Там же. 5 мая.

24. Дело народа. 1917. 17 мая.

25. Там же. 14 мая.

26. Там же. 27 мая.

27. Красный архив. 1932. №12. С. 208.

28. Дело народа. 1917. 15 июня.

29. Там же. 25 июня.

30. Буржуазия и помещики в 1917 г. С. 132.

31. Там же. С. 192, 193.

32. ЦГАОР СССР, ф. 5844, оп. 1, д. 3, л. 19.

33. Речь. 1917. 20 апр.

34. Октябрьское вооруженное восстание. Семнадцатый год в Петрограде. Кн. 2. Л., 1967. С. 161.


Примечания

i. Некоторые советологи стараются принизить роль партии большевиков в создании вооруженных сил пролетарской революции. Так, американский историк Р. Уэйд в книге «Красная гвардия и рабочая милиция в русской революции» проводит мысль, что рабочие сами, стихийно, без всякого влияния партий создавали свои боевые отряды, а большевики, мол, их умело использовали (Wade R. Red Guards and Workers Militias in the Russian Revolution. Stanford, 1984).

ii. Речь идет о состоявшемся в столице в конце марта – начале апреля совещании представителей 80 Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, семи армий и многих отдельных воинских частей.

Предыдущая | Содержание | Следующая

Спецпроекты
Варлам Шаламов
Хиросима
 
 
«Валерий Легасов: Высвечено Чернобылем. История Чернобыльской катастрофы в записях академика Легасова и современной интерпретации» (М.: АСТ, 2020)
Александр Воронский
«За живой и мёртвой водой»
«“Закон сопротивления распаду”». Сборник шаламовской конференции — 2017