Заключённые по делу «6 мая» получили реальные сроки. От двух с половиной лет заключения до четырёх (один условный срок на семь отправок в колонию). Судья дочитала приговор не сразу — оглашение сроков было отложено, чтобы не омрачать торжественную церемонию закрытия Олимпиады.
Кто получил сроки и за что? — Все материалы дел легко найти в сети. Кто-то из пострадавших омоновцев «испытал физическую боль», а также «моральные страдания» от того, что его схватили за бронежилет, кто-то после столкновения «три дня не был с женой», у кого-то «подкожная гематома» и, наконец, ещё одному омоновцу сломали палец, правда, судя по всему, сломал его совсем не тот человек, которого в этом обвинили. Вывод: сроки были даны в прямом смысле слова за то, что обвиняемые (некоторые — буквально) тронули пальцем «представителей власти».
Власти же решили не слишком злить публику (скорее — западную, чем отечественных оппозиционеров) 5–6 годами заключения, но установка на запугивание очевидна и в нынешнем решении.
Эта установка была ещё раз подчёркнута, когда в дни оглашения приговора полиция демонстративно, в большинстве случаев — без малейшего повода задержала сотни людей, которые вышли на улицу поддержать обвиняемых. Сначала достаточно было выделяющейся одежды, например, красной куртки, а затем и вовсе недостаточной скорости прохода в метро.
18 февраля началось рассмотрение дела Удальцова. Не вдаваясь сейчас в суть обвинений, важно обратить внимание, что на скамье подсудимых оказался именно Удальцов. И Яшин, и Навальный, и сколковский лектор Пономарёв — организаторы шествия 6 мая и инициаторы (вместе с Удальцовым) «сидячей забастовки» перед милицейским оцеплением — по делу 6 мая проходили только в качестве свидетелей. И если Навальный получил условный срок по делу «Кировлеса», то Пономарёв (возможно, опасаясь за свои места в медведевских комиссиях и прочие сколковские доходы) и вовсе выступил в качестве провокатора, подставив своих коллег по оппозиции.
Но разве трудно было это все предвидеть?
«Дело в том, что ни один генерал с жалованьем в двести тысяч песо никогда не восставал» — так утверждает Эга де Гусман из Потоси, и, подозреваю, он прав, как никто…»[1].
Через пару дней после митинга 10 декабря 2011 года у моего товарища состоялся примечательный диалог с Анастасией Удальцовой. На его вопрос:
— Почему на митинге не было социальных лозунгов? Это условие Вашего соглашения с либералами? Вы считаете это правильным?
— ответ был следующим:
— Тематика другая. Соглашения не было, просто тематика иная, более актуальная. Если мы требуем, чтобы эта власть ушла — то чего требовать с них в тот же момент социальных улучшений? Пусть уходят.
— Именно потому, что Вы считаете, что «тематика разная», Вас опять кинут. И опять будут одни и те же грабли. Тематика одна, а либералы Вас и Ваших товарищей вновь цинично используют. И выкинут. И мне странно, что Вы этого до сих пор не понимаете.
Именно так в итоге и произошло. Как говорит сам Удальцов, в отличие от коллег по оппозиции, «за нашими спинами нет и никогда не было людей, которые бы нас прикрывали в эшелонах власти, в силовых структурах»[2], и потому он теперь сидит под домашним арестом и ждёт очевидно обвинительного приговора. Этот урок о вреде стихийных коалиций и неразборчивости в связях (в Российское социалистическое движение умудрились принять К. Лебедева, который до этого три года отработал пресс-секретарём «Идущих вместе», а в «болотном деле» выступил в роли стукача и провокатора) стоит, наконец, выучить — вне зависимости от отношения к Удальцову и его взглядам.
К вопросу о союзе с либералами. Известный политолог Дмитрий Орешкин пишет, например, что «собственность — всего лишь материальное воплощение личности. Презрение к собственности есть презрение к личности». А левых он честит так: «Если бы у левых были мозги, они бы не были левыми». Орешкину тоже могут не нравиться чиновники-бюрократы, но они ему в любом случае классово ближе. Это ещё в «Вехах» признали модные ныне «русские философы», напуганные революцией и побежавшие за защитой от «ярости народной» к царю и полиции[3]. Такая позиция вполне типична для социальной группы, к которой принадлежит Орешкин и ему подобные.
Что можно сделать? Очиститься от провокаторов и прохиндеев, оставить иллюзии относительно возможности политического единения с либеральной фрондой. Делать выводы из болотных протестов, Евромайдана, рабочего движения в Боснии, а также успехов и неудач чавизма в Венесуэле, подъёма правых в Европе. И понимать: у нас времени меньше, чем кажется. Опыт Украины показывает, что при отсутствии социалистической альтернативы стихийным негодованием людей могут воспользоваться крайне правые националисты.
* * *
Все, кто ходил на те или иные акции протеста в России, знаком с невесёлой традицией: сотрудников милиции/полиции (с добавлением сотрудников из других, более специализированных органов вроде центра «Э») бывает подчас столько же, а то и больше, чем участников акции. В зависимости от ситуации эта особенность может превратить акцию в фарс, а может и увеличить её резонанс. Но факт очевиден: никакой серьёзной опасности для власти уличные акции в подавляющем большинстве случаев не представляют.
Конечно, разные начальствующие в спецслужбах получают галочки и лычки за «предотвращение нарушений общественного порядка». Но власти и в самом деле считают нужным запугивать митингующих стройными рядами охранников в омоновской форме.
На часть протестующих, безусловно, страх действует. Те, кто вышел поддержать «узников Болотной», были совершенно не опасны, не вооружены и даже не думали ни о каких столкновениях. Тем не менее, их демонстративно скручивали и бросали в автозаки. Зачем? Почему власти не пошли на амнистию, на условные сроки, не ограничили наказание уже отбытыми сроками заключения? — Путин же сказал:
«Мы все должны учиться жить по закону и понимать, что если кому-то будет позволено нарушать этот закон — срывать погоны с полиции, бить в лицо, мы можем столкнуться с такими же проблемами, с которыми столкнулись в 1917 году».
Оставим юристам детальный анализ приговора и вопиющие противоречия заказного следствия. Но отметим, что президент плохо знает историю.
Опасность для власти представляют отнюдь не малочисленные, оторванные от масс «гражданские активисты», вышедшие поддержать заключённых. И, тем более, не схваченные наобум участники шествия 6 мая 2012 года.
Бюрократическая традиция презрения к личности, к человеку давно уже стала отличительной чертой современной России. Презрение к рабочему, которого вышвыривают на улицу после закрытия «неэффективного» завода. Презумпция виновности медика[4] и учителя — именно они сейчас главные коррупционеры, как нам не раз в последнее время объясняли чиновники. Про трудовых мигрантов и говорить нечего — в них просто не видят людей. Лидеров независимых профсоюзов избивают, сажают в тюрьмы по лживым обвинениям (дела Валентина Урусова и лидеров шереметьевского профсоюза пилотов — типичные примеры), им угрожают. Ещё одно из показательных проявлений государственного презрения к человеку — доведение до самоубийства умирающего от рака Вячеслава Апанасенко. И хоть погибший был контр-адмиралом, медицинское начальство оправдывается «человеческим фактором», снимая с себя вину за эту смерть.
Судебная система? Где приговор г-же Васильевой, пописывающей томные любовные стишки и протестующей против запрета ходить в храм Христа Спасителя? Где дело бывшего минобороны Сердюкова, успешно разработавшего прииск Министерства обороны вместе с Васильевой на несколько миллиардов? Почему выносят условные приговоры полицейским, которые пытали и насиловали людей[5], или заминают дела, когда богатые сбивают прохожих на своих дорогих иномарках? Таких примеров — тьма. Мало того, что это чудовищно несправедливо, ещё это — чудовищно унизительно.
…Вы слышали, как разговаривает с человеком чиновник, рангом чуть выше среднего? Каждый, кто слышал, знает: это стиль общения барина с холопом, причём барин искренне удивляется, если холоп начинает «качать права». Удивляется — ведь непривычное пугает. И барин-чиновник начинает искать кнопку вызова полиции.
Ненависть к бюрократам-паразитам в обществе накапливается — вне идеологий, вне социального протеста, вне политики. И чем меньше в обществе будет навыков самоорганизации и солидарности — тем более жестоким и разрушительным может быть социальный взрыв. Такая ненависть однажды уже прорвалась в 1905 и в 1917, но собиралась она десятилетиями, столетиями, подпитываясь голодом, барским произволом, скорострельной юстицией Столыпина, ходынками и Кровавым воскресеньем.
«Мы, господин, народ тёмный. Закону для мужика на этом свете нету, и доступать его мы не умеем. У нас так: терпим-терпим, а то уже, когда сердце закипит, — за оглоблю!» (Короленко В.Г. «В успокоенной деревне»).
Именно эта ненависть толкала людей в бои против полиции и войск, именно поэтому приказы «патронов не жалеть» оказывались бессмысленными, именно поэтому солдаты переходили на сторону рабочих и революционеров, а затем срывали погоны и били полицию. Неудивительно, что когда эта ненависть вовсю расплескалась в Гражданскую, её оказалось невозможно приглушить.
В 80-е годы минувшего века народный подъем начался именно в ответ на отчуждение и презрение к людям со стороны советской бюрократии. Правда, этот подъем, как мы знаем, наиболее беспринципная часть бюрократии сумела использовать в свою пользу[6]. И именно её наследники сейчас находятся у власти.
В современной России нет массовых репрессий, тем более нет и фашизма, о котором любят кричать слабонервные и демагоги, — отечественная версия периферийного капитализма достаточно отвратительна сама по себе. Нет и навыков солидарности — столетие назад пролетарии Российской империи в несоизмеримо большей степени были способны к самоорганизации чем и современные рабочие, и «гражданские активисты». Но унижение и вытеснение на обочину жизни миллионов людей — есть…
Сейчас речь идёт не только о том, что невиновные люди будут сидеть в колонии по «болотному делу», а провокаторы продолжат строить свои карьеры. Речь идёт ещё и о том, что пока власти боятся напрасно.
Но стоит подумать на пару ходов вперёд — крот истории роет медленно.
24–26 февраля 2014 г.
По этой теме читайте также:
Примечания
