Следите за нашими новостями!
 
 
Наш сайт подключен к Orphus.
Если вы заметили опечатку, выделите слово и нажмите Ctrl+Enter. Спасибо!
 


Предыдущая | Содержание | Следующая

Глава VII
Биология человека: специальные вопросы

Л.Н. Гумилев и проблема этнических отношений

В Советском Союзе конца 70-х годов биологические интерпретации исторического процесса и поведения человека все чаще и чаще начинают выступать как основа политического консерватизма. Некоторые из работ, в которых эта точка зрения была представлена особенно ярко, не могли быть опубликованы в официальной печати, а потому циркулировали в форме публикаций «самиздата». Сам по себе поворот к консерватизму не был случайным, поскольку именно консерватизм был характерен для «подпольной» советской политической культуры того времени. Говоря об истоках движения «новых правых» в Советском Союзе, западные аналитики отмечали, что консервативные настроения получили особенное распространение после того, как были подавлены движения в защиту прав человека и за политические и социальные реформы, появившиеся в Советском Союзе в 60-х и начале 70-х годов[1]. К концу 70-х годов можно было уже говорить о том, что либеральные течения в Советском Союзе уже отошли в прошлое и новую силу набирали течения консервативные. Органы милиции, как казалось, проявляли большую терпимость к этому новому консервативному течению, нежели до этого к движению либералов, хотя время от времени обрушивались и на представителей этого движения.

Одним из наиболее интересных эпизодов, связанным с распространением консерватизма, является публикация работ, авторами которых стали Гумилев и Бородай (соответственно в 1979 и 1982 гг.). Следует отметить, что история этих публикаций остается до сих пор не вполне ясной.

Лев Николаевич Гумилев является сыном двух знаменитых советских поэтов — Николая Гумилева и Анны Ахматовой. Как известно, Н. Гумилев был репрессирован советскими властями в 1921 г. по подозрению в участии в антиправительственном заговоре. Мать Л.Н. Гумилева — А. Ахматова умерла в 1966 г.; ее судьба также связана со сталинскими репрессиями — ее стихи были запрещены постановлением ЦК ВКП(б) 1946 г. и начали публиковаться только после смерти Сталина.

Сам Л.Н. Гумилев — историк, специализирующийся на проблемах восточной культуры, — также провел много лет в сталинских лагерях и в последние годы являлся сотрудником Ленинградского университета. Работая на географическом факультете университета, он занимался вопросами влияния географической среды на формирование поведения человека. В начале 70-х годов им было опубликовано несколько работ по проблемам этнической истории Китая в III в. Постепенно его интересы расширялись, и к концу 70-х годов он написал большую работу, в которой предпринял попытку анализа контактов между различными этническими группами, имевших место на протяжении истории человечества, а также тех последствий, которые имели эти контакты. Получив отказ советских издательств опубликовать эту работу, Гумилев депонирует свою трехтомную рукопись в ВИНИТИ, перехитрив тем самым издательских деятелей, поскольку в таком виде рукопись оказывалась доступной читателям (хотя их круг и был ограничен). Доступ к депонированным рукописям имели сотрудники академических институтов и лица, имеющие специальное разрешение. Нет сомнения в том, что ему не удалось бы осуществить этот маневр без поддержки достаточно влиятельных людей /250/ (возможно, из числа сотрудников ВИНИТИ). Кроме того, ксерокопии рукописи Гумилева распространялись географическим факультетом Ленинградского университета. Это можно было делать, не опасаясь обвинений в распространении изданий «самиздата», поскольку сам факт депонирования рукописи придавал ей официальный статус. Другими словами, рукопись была просто не опубликована, а не запрещена цензурой.

Идеи Гумилева, его интерпретация истории человечества вскоре начали распространяться в среде интеллектуалов Москвы и Ленинграда. Сам факт ограниченности доступа к рукописи привлекал к ней внимание и придавал ей значение «секретного знания». При этом мало кто отдавал себе отчет (и, как представляется, не придавал этому особого значения) в политической направленности идей, содержащихся в рукописи Гумилева. В своих мемуарах, опубликованных за границей, Раиса Берг вспоминает о популярности идей Гумилева среди молодых советских студентов 70-х годов. Вспоминая атмосферу дискуссии на факультете прикладной математики университета, в которой она принимала участие вместе с Гумилевым, Берг пишет о том, что они чувствовали себя как в «оазисе среди пустыни декретированной науки». Вместе с тем она пишет и о том, что в интерпретациях Гумилева было «нечто от астрологии, нечто совершенно неприемлемое» для нее как биолога[2].

То обстоятельство, что Л. Гумилев был сыном известной поэтессы Ахматовой, пострадавшей от преследований со стороны сталинских прихвостней, заставляло многих людей предполагать, что сам он также принадлежит к числу «антисталинистов и либералов»; однако вскоре некоторые из числа его читателей начали осознавать, что излагаемые Гумилевым взгляды могут явиться привлекательными и для вновь появившихся защитников так называемых «русских национальных традиций». Другие пытались рассмотреть содержание рукописи Гумилева и выдвигаемые им идеи в свете дискуссии по вопросу соотношения социального и биологического и в связи с этим характеризовали взгляды автора рукописи как «биологизаторские»[3].

Парадокс, связанный с книгой Гумилева, носящей название «Этногенез и биосфера Земли», заключается в том, что обзоры и отзывы на нее были опубликованы в советской печати, а сама она так и не издана до сих пор. (Замечу в скобках, что такое случалось иногда с работами зарубежных, но не советских авторов.) В связи с этим хочу подчеркнуть, что мои представления о содержании этой рукописи (или книги) основываются на двух публикациях о ней в советских журналах: весьма положительном отзыве об этой работе, содержащемся в статье Бородая[4], и отзыве сокрушительно критическом, подписанном Кедровым, Григулевичем и Крывелевым[5]. Таким образом, поскольку сам я лишен был возможности прочесть эту работу Гумилева, а вынужден излагать ее основные идеи, опираясь на отзывы защитников и противников этих идей, очевидно, что при этом могут быть допущены известные искажения собственных взглядов Гумилева. Вместе с тем хочу отметить, что за последние 25 лет Гумилевым было опубликовано множество работ по истории этносов, в которых обсуждались многие из тех идей и концепций, которые позднее /251/ вошли в содержание рассматриваемой неопубликованной рукописи[6].

Как уже отмечалось, Ю.М. Бородай (являющийся сотрудником Института философии АН СССР) в своей работе, опубликованной в научно-популярном журнале АН СССР «Природа», познакомил широкие круги советских читателей с основными положениями рукописи Гумилева, сделав это с очевидной симпатией по отношению к взглядам последнего. Как отмечает Бородай, строя свою схему развития мировой истории, описывая подъемы и падения цивилизаций, Гумилев широко использует такие биологические термины, как «этнос», «мутация», «химера», «симбиоз», «геобиценоз», «экосистема», «экзогамия», «раковая опухоль» и др.

Согласно Гумилеву, важнейшей единицей в истории человеческой цивилизации является «этнос», который определяется им как «замкнутая система дискретного типа»[7]. Каждый этнос, живя сам по себе, способен к значительным достижениям в области культуры, искусства и философии, поскольку обладает собственным «органичным и оригинальным мироощущением». Вместе с тем если происходит смешение этнических групп и, как следствие этого, наложение друг на друга «несовместимых» мироощущений различных этносов, то возникает такое крайне негативное явление, как «химера», являющаяся «негармоничным сочетанием двух-трех элементарных этносов», — сочетанием, порождающим «мироотрицающий настрой» и соответствующую деструктивную практику и идеологию. (В ботанике химера — это особая форма клеток, возникающая в результате прививок растений.) Идеологические концепции, порождаемые химерами, наподобие вампиров «сосут кровь» из здоровых этносов. По образному выражению Гумилева, соотношение между этносом и химерой можно сравнить с соотношением между «здоровой тканью» и «раковой опухолью».

Когда Гумилев говорит о «смешении» этнических групп, совершенно ясно, что он имеет при этом в виду смешанные браки между представителями этих групп; он говорит о том, что в рамках одной семьи это смешение реально воплощается в детях, «ассимилирующих разнохарактерные, несовместимые поведенческие стереотипы и ценностные установки родителей».

Хотя Гумилев нигде особо не оговаривает конкретный механизм, приводящий к появлению негативных идеологий (возникающих в результате смешения этносов), можно быть уверенным в том, что он был убежден в генетической природе этого механизма. Он пишет о том, что «нельзя сказать, что к принятию негативного взгляда на мир людей побуждает ухудшение бытовых условий или экономические затруднения. Нет, их не больше, чем было до этого, а иной раз и меньше, ибо в зонах контакта (этносов. — Пер.) обычно начинается интенсивный обмен вещей (промышленность и торговля), людей (работорговля) и идей (торговля верой)». По мнению Гумилева, рассматривать исторический процесс в категориях экономики означает впадать в «иллюзии вульгарного социологизма, стремящегося всюду увидеть классовую борьбу». Учитывая это, неудивительно, что позиции Гумилева были критически оценены марксистами.

После знакомства с довольно мрачной картиной развития мировой истории, рисуемой Гумилевым, возникает естественный вопрос о том, видит ли он что-нибудь положительное в ней, особенно учитывая то обстоятельство, что нигде в мире не существует этнически чистых групп /252/ людей. История цивилизации — это история контактов между различными этническими группами. Почему в таком случае «концепции-вампиры» не всегда одерживают победу? Отвечая на этот вопрос, Гумилев выдвигает несколько возможных вариантов развития контактов между этносами: по его мнению, возможен вариант, когда различные этносы могут быть «совмещены в одном ареале» и это их совмещение может не иметь негативных последствий, если будут соблюдаться определенные условия; кроме того, даже в том случае, если происходит худшее и результатом контакта оказывается химера, существует (правда, в редких случаях) возможность сохранения нормальных отношений между этносами. В схематичном виде описанные возможности можно представить следующим образом.

Если две этнические группы (этносы) живут рядом, не вмешиваясь в быт друг друга, то эту форму сосуществования можно, по мнению Гумилева, сравнить с «симбиозом» в биологии. Другим примером гармоничного сосуществования может служить случай, когда группа «иноземцев-специалистов», приглашенных для оказания помощи в выполнении каких-то работ, селится в чужой для них стране, но не вступает с местным населением в контакты, не связанные с выполнением этих работ. Такого рода отношения Гумилев называет «этнической ксенией», опять-таки используя биологическое понятие.

Что же происходит в случае, если в результате контакта между этносами возникает химера? Тогда, как считает Гумилев, вся надежда на то, что в результате некой «мутации» у отдельных индивидов или их группы может возникнуть «повышенная активность» или, как еще ее называет Гумилев, «пассионарность». Согласно Гумилеву, появление такого рода мутаций характеризует моменты наивысшего подъема истории цивилизации, а потому, считает он, можно говорить о том, что именно тот механизм взаимодействия этносов, который, как правило, приводит к катастрофам, способен иногда порождать и «жизнеутверждающие этносы».

Возникновение христианства Гумилев рассматривает как одну из величайших подобного рода мутаций в истории человечества. По его мнению, христианство явилось реакцией на ту химеру, которая возникла в результате слияния «греческого» и «израилитского» этносов. Вместе с тем Гумилев не считает, что подобные позитивные мутации неизбежны, равно как он не убежден и в неизбежности самосохранения этих позитивных мутаций. Так, например, считает Гумилев, такая позитивная мутация, как ислам, явившаяся результатом подавления «гностицизма», не смогла сохранить себя как здоровый этнос, причиной чего явилась «экзогамия», осуществлявшаяся через гаремы. Внедрение в исламский этнос «персов, грузин, армян, сирийцев, греков, турок и берберов» привело в результате к появлению новой «химерной целостности», породившей новую негативную идеологию — «исмаилизм». Капитализм и протестантизм также являются, по мнению Гумилева, не до конца еще побежденными негативными идеологиями. возникшими как порождение химерной целостности, сложившейся в Европе в результате торговли между расположенными здесь странами, особенно между Англией и Голландией. У Гумилева не находится хороших слов и о Реформации или каких-либо религиозных ересях, которые он также считает порождениями химерных целостностей. Так, например, учение альбигойцев, живших в Лангедоке (Франция), Гумилев считал продуктом химеры, возникшей от смешения местного населения с арабами.

Почему же столь умозрительная и лишенная научного обоснования концепция, каковой является концепция истории цивилизации, выдвинутая /253/ Гумилевым, наделала столько шума и вызвала такой переполох среди советских интеллектуалов? Прежде всего, необходимо подчеркнуть, что большинство тех, кто обсуждал рукопись Гумилева, никогда не читали ее, а были знакомы с ней лишь понаслышке. Во-вторых, идеи, изложенные Гумилевым, представлялись привлекательными для различных групп людей, поскольку отражали их групповые интересы. Так, участники дискуссии по проблеме соотношения социального и биологического, подчеркивающие роль и значение именно природных факторов, по крайней мере, на первых порах с симпатией отнеслись к идеям Гумилева, рассматривая его рукопись как еще один «залп», направленный против их оппонентов. Кроме того, как уже отмечалось, среди советских интеллектуалов в то время было распространено мнение, что всякие попытки биологических объяснений проблемы человеческого поведения автоматически означали их антисталинскую направленность, а в случае с Гумилевым эта связь еще более усиливалась, поскольку в глазах советских либералов (особенно представлявших литературные круги) он был прежде всего сыном своих репрессированных родителей. В-третьих, концепция Гумилева отвечала различным политическим интересам и способна была привлечь внимание как либералов-диссидентов 60-х годов, так и диссидентов-консерваторов 70-80-х годов. Вся история России представлялась иллюстрацией доктрины Гумилева: повторяемые вновь и вновь попытки иностранного завоевания России, подавления ее национальных особенностей, ее этноса в конце концов оказывались безуспешными.

Наиболее драматичные события связаны с монгольским нашествием. Советские генетики обнаружили, что если пересечь Евразию с востока на запад, то можно отметить следующее обстоятельство: с продвижением на запад существенно сокращается число людей с группой крови «Б». При этом известно, что наличие той или иной группы крови определяется генетическими факторами. В связи с этим еще до начала второй мировой войны на страницах публикаций, выходящих на Западе, можно было встретить гипотезы, согласно которым гены, определяющие наличие группы крови «Б», были «занесены» в Европу в результате монгольского нашествия. Степень смешения монголов со славянами была очень высока. Существуют свидетельства, говорящие о том, что наибольшее распространение это смешение получило в среде русской знати, многие представители которой позднее даже хвастались своими монгольскими предками. Таким образом, славянское крестьянство обеспечивало генетический резерв этноса. Затем произошла «мутация», выдвинувшая такого лидера, как Дмитрий Донской — человека, обладавшего «повышенной активностью» (пассионарностью), и монгольское иго было сброшено. По мнению Гумилева, монголы утратили свое могущество в результате столкновения с другими «доминантными» этносами.

Всякий, кто знаком с работами русских консервативно настроенных диссидентов, опубликованными за последние 15 лет, воспримет отдельные мысли Гумилева как уже известные. В этих работах среди героев, боровшихся с иностранными завоевателями, упоминаются Сергий Радонежский, Дмитрий Донской, Минин и Пожарский, Кутузов, а иногда даже и Сталин; как видим, перечисленные имена лишний раз свидетельствуют об идеологической разнородности нового русского консерватизма. Концепция Гумилева, изложенная Бородаем, носит достаточно общий характер, а потому каждый может увидеть в ней то, что хочет. Так, представители Русской Православной церкви могут найти в рукописи Гумилева выражение почтения по отношению к ортодоксальному христианству и одновременно презрения к западноевропейским ересям /254/ и религиозным сектам; сторонники защиты окружающей среды будут привлечены тезисом Гумилева о том, что этносу аборигенов свойственно уважительное отношение к природе, а этносу мигрантов — пренебрежительное отношение, приводящее к разрушительным последствиям; антиамерикански настроенные читатели могут испытывать чувство удовлетворения от того описания отношения американцев к индейцам, которые дает Гумилев, и, наконец, социалисты будут ободрены, прочтя, что капитализм является порождением химеры.

Однако серьезные советские марксисты не в состоянии принять интерпретацию истории, предлагаемую Гумилевым, поскольку она полностью игнорирует или, по крайней мере, подрывает основы марксистской интерпретации, основывающейся на экономических подходах, недооценке роли отдельных индивидов и критическом отношении к религии. Интересным в этом отношении является то, что основная атака на Гумилева и Бородая была осуществлена не представителями официальных партийных органов, а группой ученых, возглавляемых академиком Б.М. Кедровым. Сам Кедров был крупным ученым, искренне убежденным марксистом. Его отец был другом и соратником Ленина, и до самой своей смерти в 1985 г. Б.М. Кедров любил вспоминать, как, будучи ребенком, он играл на коленях у Ленина. Отец Б.М. Кедрова был расстрелян по приказу Сталина, о чем упоминал в своем известном «секретном докладе» на XX съезде КПСС Хрущев. Б.М. Кедров, будучи убежденным марксистом, всегда выступал против догматического подхода к этому учению. В период после окончания второй мировой войны он возглавлял журнал «Вопросы философии» и пытался в своей деятельности избежать следования сталинским догмам, за что и поплатился (см. об этом главу 10 настоящей книги).

Кедрова и его соавторов прежде всего беспокоила не позиция Гумилева и Бородая в вопросе о соотношении биологического и социального (для Кедрова было типичным оставлять решение конкретных вопросов за специалистами в области конкретных наук), а тот факт, что оба они практически полностью игнорировали концепцию исторического материализма, а также их предубеждение по отношению к некоторым национальностям. Оценивая подход Гумилева и Бородая к вопросу о смешении рас, Кедров с соавторами пишет:

«Такие утверждения неверны и прямо и непосредственно противостоят линии нашей партии и социалистического государства на всемерное сближение наций и на перспективу (хотя и отдаленную) их слияния в едином социалистическом человечестве»[8].

Далее в статье отмечается отказ Гумилева и Бородая использовать классовый подход к анализу истории религиозных ересей, хотя, по мнению Кедрова и его соавторов, «еретические движения западноевропейского средневековья были формой революционной борьбы угнетенных народных масс против феодализма и феодальной церкви»[9]. В заключение они пишут о том, что публикацию такого рода материала, дающего неправильное антинаучное освещение ряда важнейших проблем, следует решительно признать ошибочной.

Как видим, критика была уничтожающей. Однако, как ни странно, Кедров и его соавторы нигде прямо не обвиняли Гумилева и Бородая в «расизме», то есть в том, что сразу же могло прийти на ум при прочтении их статьи. Во время беседы, состоявшейся у меня с академиком Кедровым вскоре после публикации этой статьи, он объяснил, что не назвал Гумилева и Бородая «расистами» потому, что те не утверждали /255/ превосходство одной расы над другими, они просто высказывались против смешанных браков между представителями различных этнических групп; более того, Кедров сказал, что он и его коллеги сознательно избегали тех эпитетов, которые ранее употреблялись в ходе философских дискуссий в Советском Союзе с целью дискредитации оппонентов, а не с целью изучения предмета спора. Этот ответ представляется типичным для Кедрова. Хотя в некоторых работах западных авторов его и называли «либералом»[10], сам он возражал против этого и на самом деле никогда не был либералом в том смысле, как это понимают на Западе; он был убежден в том, что статьи, подобные статье Бородая, действительно не следует публиковать. Понятие свободы печати, в том смысле, как ее понимают на Западе не входило в его словарь. Кедров был сторонником того направления советского марксизма, представители которого выступали за то, чтобы рассуждения о философии и обществе велись в рамках представлений аутентичного марксизма.



1. Dunlop J.B. The Faces of Contemporary Russian Nationalism. Princeton, 1983; Yanov A. The New Russian Right. Berkeley, 1978.

2. Berg R. Sukhovei. N. V. 1983. P. 289-291.

3. См., напр.: Дубинин Н.П., Карпец И.И., Кудрявцев В.Н. Генетика, поведение, ответственность. С. 101-102.

4. См.: Бородай Ю.М. Этнические контакты и окружающая среда//Природа. 1981. № 9. С. 82-85.

5. См.: Кедров Б.М., Григулевич И.Р., Крывелев И.А. По поводу статьи Ю.М. Бородая//Природа. 1982. № 3. С. 88-91.

6. Ссылки на некоторые из этих работ содержатся в упомянутых статьях Бородая и Кедрова, Григулевича, Крывелева.

7. Другие советские этнографы и географы также используют термин «этнос», но в другом значении. См., напр.: Бромлей Ю.В. Очерки теории этноса. М., 1983.

8. Кедров Б.М., Григулевич И.Р., Крывелев И.А. По поводу статьи Ю.М. Бородая... С. 89.

9. Там же. С. 90.

10. Hahn W. B.M. Kedrov — A Soviet «Liberal»//Postwar Soviet Politics: The Fall of Zhdanov and the Defeat of Moderation. 1946-53. Ithaca, N.Y., 1982. P. 161-181.

Предыдущая | Содержание | Следующая

Спецпроекты
Варлам Шаламов
Хиросима
 
 
«Валерий Легасов: Высвечено Чернобылем. История Чернобыльской катастрофы в записях академика Легасова и современной интерпретации» (М.: АСТ, 2020)
Александр Воронский
«За живой и мёртвой водой»
«“Закон сопротивления распаду”». Сборник шаламовской конференции — 2017