...Введен подсудимый М ы ш к и н.

На вопрос первоприсут[ствующего] о виновности в принадлежности к противозаконному сообществу подсудимый ответил:

— Я признаю себя членом[2], но не того противузаконного сообщества, о котором говорится в обвинительном акте, а членом русской социальной партии и прошу позволить мне теперь объяснить, в чем заключается то преступление, которое, по собственному сознанию, совершено мною против русских государственных законов.

П е р в о п р и с у т [с т в у ю щ и й]. Объясните, что имеете.

М ы ш к и н. Я отрицаю свою принадлежность к тайному сообществу потому, что я, как и многие другие товарищи, не только по заключению, но и по убеждению, не составляли нечто особенное, нечто целое, связывающее нас единством общей для всех организации. Мы составляем не более как ничтожную частицу в настоящее время многочисленной в России социальной революционной партии, понимая под этими словами всю совокупность лиц одинаковых[3] убеждений, лиц, между которыми хотя существует преимущественно только внутренняя связь, но эта связь достаточно тесная, обусловленная единством стремления, единством цели и большим или меньшим однообразием тактических действий[4]. Цели ее заключаются в том, чтобы создать на развалинах существующего буржуазного строя[5] тот порядок вещей, который удовлетворял бы народным требованиям в том виде, как эти требования могли выразиться и в мелких, и в крупных движениях народных, И который в то же время составляет наисправедливейшую форму будущего строя, состоящего из союза производительных, независимых обществ[6]. Строй этот может быть осуществлен не иначе, как путем социальной революции, потому что государственная власть заграждает всякие пути к мирному достижению этой цели; потому что она никогда не откажется добровольно от насильственно присвоенных ею себе прав. За это нам ручается ход всей истории.

И действительно, можем ли мы мечтать о мирном пути, когда государственная власть не только не подчиняется голосу народа, но даже не хочет его выслушать; когда за всякое желание, несогласное с требованиями правительства, люди награждаются каторгою. Можно ли рассуждать при таком режиме о потребностях народа[7], когда народ для выражения их не имеет других средств, кроме бунта — этого единственного органа народа...»[8],

П е р в о п р и с [у т с т в у ю щ и й]. Позвольте, вы объяснили нам, в чем заключаются ваши стремления. Затем, препятствия к осуществлению этих стремлений не входят в круг предметов обсуждения суда, и потому я не вижу ни возможности, ни даже надобности для суда выслушивать то, что вы в настоящее время говорите[9]. Вы отвечали на мой вопрос, что признаете себя виновным в принадлежности ко всеобщей социальной революции. Для суда в настоящее время, еще до производства судебного следствия, это представляется достаточным. Затем, каким образом вы хотели этого достигнуть, что вам в этом препятствовало,— это может быть выяснено во время самого судебного следствия.

М ы ш к и н. Я думаю, что для суда не только важно знать о цели моей деятельности,— была ли она революционной или иной,— но знать, как вообще мы смотрели на эту деятельность, т. е. считали ли эту цель осуществимой, может быть, в весьма отдаленном или в весьма скором времени; считали ли необходимым действовать в таком виде, чтобы тотчас создать революцию или только гарантировать успех ее в будущем, потому что от этих вопросов зависит взгляд суда на преступность и на виновность мою и других моих товарищей...[10]

П е р в о п р и с [у т с т в у ю щ и й]. В этом я не буду вам препятствовать говорить, потому что это входит в предмет обвинения.

М ы ш к и н. Таким образом практическая деятельность всех друзей народа[11] должна заключаться не в том, чтобы искусственно вызвать революцию, а в том, чтобы гарантировать успешный исход ее, потому что не нужно быть пророком, чтобы[12] предвидеть неизбежный исход вещей, неизбежность восстания. Ввиду этой неизбежности восстания и возможной продуктивности его мы полагали предостеречь народ от тех фокусов европейской буржуазии, посредством которых она обманула народ[13]. Такая цель может быть достигнута путем объединения всех революционных элементов, путем слияния двух главнейших ее потоков: одного — недавно возникшего, но проявившегося уже с серьезной силой[14], и другого потока, более широкого, более могучего — потока народной революции[15]. В этом единении революционных элементов путем окончательного сформирования их и заключалась задача движения 1874 г.[16] Эта задача, если не вполне, то в значительной степени была выполнена. Но в только что сказанных мною словах я разумею лишь центр нашей деятельности. Я должен сказать, что масса принимавших участие состояла из лиц, стоящих на различных степенях революционного развития, начиная от тех, которые делали только первые шаги к уяснению народных страданий, и до тех, которые делали попытки к внешней организации революционных /373/ сил[17] и что при всем различии взглядов по менее важным вопросам адепты революции сходились в одном, а именно — что революция может быть совершена не иначе, как самим народом, при сознании[18], во имя чего она совершается; другими словами: существующий государственный порядок может и должен быть ниспровергнут только тогда, когда этого пожелает сам народ. Следовательно, если правительство блюдет интересы народа, то оно не может считать нас заговорщиками, когда мы говорим: мы ходатайствуем перед народом об удовлетворении нужд страны. Мы сознаем хорошее и вредное[19] и предлагаем свои посильные услуги. В нашем распоряжении нет ни тюрем, ни коммерческих предприятий, которые закабаляют рабочего; все подобные средства находятся и практикуются в руках наших противников. Следовательно, если даже при этих невыгодных условиях правительство может опасаться, что наша деятельность может увенчаться успехом, то значит, мы не ошибаемся в потребностях и желании народа, следовательно, в этом случае, мы не злоумышленники[20].

Указавши цель и средства той партии, к которой я и мои товарищи принадлежали, я перехожу к другим не менее важным фактам и скажу о причинах, под влиянием которых появилась и развилась эта партия[21]. В обвинительном акте дело представлено таким образом, что были-де на Руси обломки прежних тайных сообществ, была русская эмиграция в Швейцарии и вот явилось несколько энергичных личностей и по их слову возникло революционное движение во всех уголках обширной России. Конечно, никто из людей, сколько-нибудь понимающих смысл этого движения, не удовлетворится подобным прокурорским объяснением[22], вообще не отличающимся особенною добросовестностью...

П е р в о п р и с [у т с т в у ю щ и й]. Прошу не выражаться подобным образом.

М ы ш к и н. Я говорю, что нельзя искусственно создавать это уважение[23] и приписывать его только среде интеллигенции. Начиная с {18}60-х гг.[24], мы натолкнулись на тот факт, что каждое революционное движение интеллигенции соответствует параллельному /374/ движению в народе и составляет только отголосок последнего; так что движение в народе является потоком параллельным, стремящимся слиться позади той плотины, которая создана вековой рознью сословий, вековой отчужденностью друг от друга. Такое движение среди интеллигенции 60-х гг. было отголоском движения народа после того, как народ не мог удовлетвориться мнимым освобождением от крепостной зависимости. Ко времени истечения 10-ти лет со времени уничтожения крепостного права в народе стали ходить настойчивые слухи о сокращении или совершенном уничтожении выкупных податей. Эти слухи[25] поддерживали сильное волнение в народе, и отголоском его было новое движение в среде интеллигенции, завершившееся так называемым Нечаевским делом. Наконец, страшно тягостное положение народа, вследствие огромных платежей, породило в нем ропот, и ответом на этот ропот послужило движение 1874 г. [26] Эта естественная связь между[27] движениями в интеллигенции и в народе легко может ускользнуть от внимания общества благодаря практикуемому у нас способу гласности. Всем известно, что у нас доводят до сведения общества о всевозможных пустяках, но о серьезных явлениях жизни систематически умалчивается или не менее систематически извращается. Так о бунтах, бывших в {18}60-х гг...[28]

П е р в о п р и с [у т с т в у ю щ и й]. Примеры нам не нужны...

М ы ш к и н. Если для Особого присутствия мои объяснения представляют несомненную истину, то я воздержусь от примеров...

П е р в о п р и с у т [с т в у ю щ и й]. Для суда ваши объяснения вовсе не составляют истину. Суд должен выслушать от вас, что вы можете сказать по обвинению...

М ы ш к и н. Так как весьма важны примеры...

П е р в о п р и с [у т с т в у ю щ и й]. Вы можете указывать свои положения, не приводя примеров.

М ы ш к и н[29]. Общество наше знает в настоящее время только то, что был суд, что происходит суд над представителями революционной партии, но ему может показаться, что движения эти не имеют под собой прочной почвы, не имеют связи с народом. Оно может подумать это потому, что от него будут скрыты эти явления[30], а в этих явлениях[31] недостатка не было. Не говоря уже 375 о сильном волнении между уральскими казаками, о котором общество имело весьма скудные сведения, в 1874 г. не раз приходилось прибегать к помощи войска для усмирения нескольких татарских селений, затем возмущение раскольников на уральских заводах...[32]

П е р в о п р и с [у т с т в у ю щ и й]. Я уже объявил вам однажды, что примеры нам не нужны.

М ы ш к и н. Иначе мои заявления будут голословны.

П е р в о п р и с [у т с т в у ю щ и й]. Дело суда судить о том, будут ли они голословны или нет. Вообще, вы входите в такие пространные размеры вашей речи, которые вовсе не соответствуют существу того вопроса, который я вам сделал. Я сделал вам вопрос на основании закона, о том, признаете ли вы себя виновным в принадлежности к тому противузаконному сообществу, о котором говорится в обвинительном акте. Теперь я не препятствовал вам говорить о том, что вы принадлежали, как вы сказали, к другому противузаконному сообществу. Затем, я не вижу, что же еще нам остается выслушивать относительно этого предмета.

М ы ш к и н. Имеет ли подсудимый право говорить о причинах преступления?

П е р в о п р и с [у т с т в у ю щ и й]. Можете.

М ы ш к и н. Причины того преступления, в котором я обвиняюсь, есть народное движение, бывшее в последнее время. Следовательно, мне необходимо констатировать факт, что движение существует и что наше движение есть только отголосок на более сильное движение в народной среде...

П е р в о п р и с [у т с т в у ю щ и й]. Эти ваши объяснения не могут служить для суда каким-либо доказательством или таким фактом, который он должен был бы принимать за несомненный вывод из того, что вы говорите. Следовательно, если вы желаете говорить, то говорите так, чтобы ваша речь не имела в настоящее время уже характер защитительной речи, потому что в настоящее время мы до этого еще не дошли. Поэтому, если желаете объяснить, то говорите так, чтобы суд мог себе уяснить, признаете ли вы себя виновным в преступлении, в котором обвиняетесь, то, что вас к этому побудило, не касаясь тех фактов, которые ни в каком случае не могут подлежать здесь обсуждению.

М ы ш к и н. Если я говорю, что меня побудило невыносимо тяжелое положение народа, то могу ли я сказать об этом положении?[33]

П е р в о п р и с [у т с т в у ю щ и й]. Совершенно излишне. Вы сослались на тяжелое положение народа, и достаточно. Продолжайте дальше.

М ы ш к и н. Я, конечно, имею[34] право доказывать. Разумеется, суд может относиться к моим доказательствам как ему угодно. Он может признать мои взгляды ошибочными, но они, во всяком случае, не могут повредить никому, кроме мне самому; если же в моем взгляде есть слова правды, то нет основания зажимать мне рот...

П е р в о п р и с [у т с т в у ю щ и й]. Никто вам не зажимает[35]. По закону я обязан допускать доказательства только те, которые-могут относиться к данному предмету. Поэтому я не могу вам дозволить говорить о таких фактах, которые не могут подлежать нашему обсуждению. Затем, я не препятствую вам продолжать речь, ограничиваясь теми выводами, которые из высказанных вами положений вы признаете нужным высказать суду.

М ы ш к и н. Я хотел указать на один очень серьезный факт. Так как я обвиняюсь коллективно, то хотел бы указать [на то], что мы видим в настоящем деле: что девушка, желавшая читать революционные лекции крестьянам; юноша, давший революционную книжку какому-нибудь мальчику; несколько молодых людей, рассуждавших о причинах народных страданий, рассуждавших, что не худо было бы устроить даже, быть может, народное восстание,— все эти лица сидят на скамье подсудимых, как тяжкие преступники, а в то же время в народе было сильное движение, которое смирялось помощью штыков; а между тем эти лица, эти бунтовщики, которые были усмирены воетвою силою, вовсе не были привлечены на скамью подсудимых[36], как будто бы говорить о бунте, рассуждать о его возможности считается более преступным, нежели самый бунт. Это может показаться абсурдом, но абсурд этот понятен: представители силы народной могли бы сказать на суде нечто более полновесное, более неприятное для правительства и поучительное для народа[37]. Поэтому-то зажимают рот и не дают сказать это слово на суде...

Та естественная связь, о которой я говорил, вызвала движение среди интеллигенции и будет вызывать до тех пор, пока не прекратятся причины, вызвавшие его. Я указал только на один факт, но есть другие, не менее уясняющие революционное движение, как, напр., распространенность таких религиозных сект, где отрицание государственной власти возводится в догмат, где источник государственной власти именуется антихристом[38]; далее, образование обществ с целью неплатежа податей, исчезновение целых деревень с целью уклонения от поборов.../377/

П е р в о п р и с [у т с т в у ю щ и й]. Все это опять-таки вовсе не входит в предмет обсуждения суда. Постарайтесь ограничиться тем, что имеете сказать по обвинению вас в том преступлении, о котором я вам объявил[39]

М ы ш к и н. Я говорю, что отголоском народного движения было движение в среде интеллигенции и образование социально-революционной партии. В этом образовании люди приняли участие, благодаря главным образом следующим двум причинам. Как известно, сильным влиянием и крупнейшим проявлением революционной мысли было образование общества рабочих и освобождение крестьян, потому что в среде рабочих[40] образовалась фракция [41], послужившая ядром социально-революционной партии[42]. Кроме того, крестьянская реформа оказала весьма важные услуги революционному делу. С 19-го февраля {1861 г.} началась новая народная жизнь[43] с[о] своим неизбежным спутником — борьбой между капиталом и трудом; .затем крепостная реформа послужила наглядным доказательством своей несостоятельности в деле улучшения народного быта[44]. И действительно, мы видим в результате, что народ доведен до крайней бедности, до страшного голода, и вовсе не нужно обладать крайним радикализмом[45], чтобы усумниться в хороших качествах[46]этой реформы для массы освобожденных крестьян, которые стали лицом к лицу с представителями государственной власти и которые убедились, что жестоко обманывались этой /378/ прославленною свободою...[47]

П е р в о п р и с [у т с т в у ю щ и й]. Вы говорите о крестьянах, но вы не представитель крестьян. Они одни могут судить о том, каково их положение.

М ы ш к и н. Мне необходимо уяснить эту сторону вопроса, потому что тогда только вы поймете, что я хочу сказать. Я сын крепостной крестьянки и солдата, я видел уничтожение крепостного права и тем не менее не только не благословляю[48] эту реформу, но стою в рядах отъявленных врагов ее[49]. Вот почему вследствие моего рождения, моего воспитания, моих чувств, которые связывают меня с народом, я имею право несколько подробнее коснуться этой стороны вопроса. Народу не трудно было убедиться, что эта превознесенная реформа освобождения крестьян в конце концов сводится к одному — к переводу более 20 млн. населения из разряда помещичьих холопов в разряд государственных или чиновничьих рабов...

П е р в о п р и с [у т с т в у ю щ и й]. Я повторяю, что все то, что вы говорите о крестьянах, я считаю в настоящее время неуместным и неподходящим к делу...

М ы ш к и н. Я указывал на причины, которые заставили меня... Может быть, мой взгляд ошибочен, но я утверждаю, что эти причины заставили меня вступить в ряды революционной партии...

П е р в о п р и с [у т с т в у ю щ и й]. Вы указываете совершенно ненужные нам подробности. Вы можете сказать это в двух словах.

М ы ш к и н. Крестьяне увидели, что их наделили песком и болотами и какими-то разбросанными клочками земли, на которых невозможно вести хозяйство, хотя сколько- нибудь обеспечивающее крестьянскую семью[50], когда увидели, что это сделано с соизволения государственной власти, когда увидели, что[51] нет той таинственной статьи закона, которую они предполагали как охраняющую народные интересы и которую, как думали, от них скрывали[52]; когда увидели это, то убедились, что им нечего рассчитывать на государственную власть, что они могут рассчитывать только на самих себя. Рядом с этим крестьяне, сделавшись орудием экономического положения[53], поняли всю прелесть[54] договора между голодным рабочим[55]и сытым капиталистом; они поняли /379/это еще более потому, что во всех столкновениях рабочих о капиталистами государственная власть становится на сторону капиталистов[56]. Вследствие всего этого.крестьяне не могли не относиться с полною ненавистью...[57]

П е р в о п р и с [у т с т в у ю щ и й]. Ваша речь заключалась до сих пор только в порицании...

М ы ш к и н. Я хочу указать те элементы, из которых сложилась социально-революционная партия.

П е р в о п р и с [у т с т в у ю щ и й]. Я не могу вам дозволить открыто порицать правительство. Вы можете сказать, почему вы обратились к такому-то сообществу, но порицать правительство я вам не могу дозволить, так как сам закон этого не дозволяет...

М ы ш к и н. Это значит — я должен не признавать себя виновным? Если преступник сознает себя виновным, то уже этим сознанием он порицает. Признавая себя виновным, я и высказался. Скажу еще относительно умственного пролетариата, который не мог не присоединиться к этой партии; наконец, в ряды ее[58]стали люди из других классов общества, которые по натуре своей способны действовать только во имя идеала[59]. Вот те элементы, из которых почерпала и почерпает свои силы социально-революционная партия. Цементом им служит крайне бедственное положение народа, то, что народ под гнетом...[60]

П е р в о п р и с [у т с т в у ю щ и й]. Вы об этом говорили уже несколько раз. Не возвращайтесть к этому...

М ы ш к и н. Я хочу указать, что бедственное положение народа... /380/

П е р в о п р и с [у т с т в у ю щ и й]. Мы здесь не судим вопроса об этом, а судим известное число лиц, которые обвиняются в принадлежности к известному сообществу. Следовательно, нам нужно знать, признаете ли вы себя виновным в принадлежности к этому сообществу...[61]

М ы ш к и н. Во всем обвинительном акте нет страницы, где бы не говорилось, что подсудимый указывал на бедственное положение народа[62]. Вот почему весьма естественно, что каждый из нас не может не говорить о таком, даже по обвинительному акту, самом крупном факте — о народных страданиях как единственной причине, заставившей вступить нас в эту партию. Вот почему, может быть, лишний раз я коснусь этого предмета, и притом примите во внимание невозможность говорить спокойно вследствие столь частых перерывов. Может быть, я не так часто возвращался бы к этому предмету, если бы говорил с большею свободою.

П е р в о п р и с [у т с т в у ю щ и й]. Вы ведите вашу речь о том, в чем вы призвали себя виновным[63].

М ы ш к и н. Я не признал себя виновным[64]. Я сказал, что признаю себя членом социально- революционной партии. Затем я хотел только разъяснить мой ответ. То, что я говорил, касалось причин, которые послужили к созданию социально-революционной партии.

П е р в о п р и с [у т с т в у ю щ и й ]. Вы много сказали об этих причинах, и нам не нужно более знать.

М ы ш к и н[65]. Теперь я хочу перейти, в таком случае, еще к некоторым очень важным[66] вопросам, хотя и более частным,— к целям, которые преследует наша партия. Из обвинительного акта видно, что будто бы те лица, с которыми я готов признать солидарность,[67] задались борьбой против религии, собственности, семьи, науки и возводили на степень идеала леность и невежество и соблазняли народ обещанием жить на чужой счет. Если это верно, а я не был в заседании суда по предыдущим группам, но если действительно таково было объяснение других подсудимых, то я руками и ногами открещиваюсь от этих людей и поэтому считаю /381/ необходимым высказать, какого мнения я придерживался[68] по отношению к этим вопросам. Начинаю с вопроса о религии. В тех идеалах общественного строя, стремиться к которым я поставил задачею своей жизни[69], нет места уголовному закону за распространение иных верований, за совращение в ересь, словом, нет места насилию на мысль[70]. Каждый может верить[71] во что ему угодно и как угодно. Каждая община будет иметь право, если пожелает, построить сколько угодно церквей и содержать сколько угодно попов (конечно, на свой счет) — в этом никто не может ей помешать потому, что это согласно нашему идеалу, потому что община есть полная распорядительница всех своих дел. В этом идеале нет власти, которая могла бы принудить человека жить семьей[72]...

П е р в о п р и с [у т с т в у ю щ и й]. Я прошу вас воздержаться от инсинуаций...

М ы ш к и н. Я под страхом наказания не могу перейти в другое исповедание[73]...

П е р в о п р и с [у т с т в у ю щ и й]. Это есть существующий закон, который не подлежит обсуждению.

М ы ш к и н. Я его не порицаю и говорю только, что в силу государственного закона я обязан лицемерить. Затем нет власти, которая заставляла бы крестьян идти под конвоем...[74]

П е р в о п р и с [у т с т в у ю щ и й]. Вы входите в такие сопоставления, что я решительно не могу вам позволить...

М ы ш к и н. Относительно религии я ограничусь. Наш идеал — полнейшая веротерпимость и глубокое убеждение в том, что при свободе слова и правильном воспитании истина сама собою...[75]

П е р в о п р и с [у т с т в у ю щ и й]. О ваших убеждениях нам нет надобности знать... /382/

М ы ш к и н. За что же я сужусь?

П е р в о п р и с [у т с т в у ю щ и й]. Вам известно обвинение, которое против вас предъявлено...

М ы ш к и н. Именно за мои убеждения...

П е р в о п р и с [у т с т в у ю щ и й]. За известного рода убеждения, которые проявились в известного рода действия[76].

М ы ш к и н. Затем перехожу к науке. Обвинение говорит, что будто бы мы возводим невежество в идеал[77]. Я считаю это клеветою и опровергнуть эту клевету мне не стоит труда. Я приведу хотя бы такой пример: кого скорее можно считать невежественными — тех лиц, кто печатает, напр., книги Лассаля, или тех, кто их сжигает...

П е р в о п р и с [у т с т в у ю щ и й]. Подсудимый, вы в настоящее время говорите защитительную речь. Дозволить вам это я теперь не могу и последний раз, после столь частых напоминаний, спрашиваю вас: на мой вопрос по первому обвинению вы признали себя виновным хотя не в том, в чем обвиняетесь, но сказали...

М ы ш к и н. Я сказал, что не виновен. Я считаю для себя долгом чести и обязанным принадлежать и быть членом...

П е р в о п р и с [у т с т в у ю щ и й]. Затем никаких объяснений я не буду от вас принимать...

М ы ш к и н. Я обвиняюсь еще вместе с другими в борьбе с религией), собственностью, наукою, семьею. Имею ли я право сказать — разделяю ли я подобное воззрение?

П е р в о п р и с [у т с т в у ю щ и й]. Нет, в настоящее время не имеете; мы еще не дошли до этого. Все эти обвинения на суде еще не предъявлены...

М ы ш к и н. Они предъявлены в обвинительном акте...

П е р в о п р и с [у т с т в у ю щ и й]. Они будут предъявлены во время судебного следствия, и когда оно будет касаться этого предмета, тогда вы можете представить свои опровержения.

П р и с я ж н ы й п о в е р е н н ы й У т и н. Здесь есть маленькое недоразумение со стороны подсудимого.

П е р в о п р и с [у т с т в у ю щ и й]. Я полагаю, что тут нет недоразумения. Позвольте судить об этом мне.

У т и н. Я сказал, что со стороны подсудимого недоразумение, а не с вашей стороны. Вы изволили неверно понять меня. Недоразумение заключается в том, что Мышкин полагает, что он обязан высказать все, что желает и имеет. Если ему будет объяснено, что он будет иметь эту возможность на судебном следствии...

П е р в о п р и с [у т с т в у ю щ и й]. Это я только что ему и объяснил[78]. (К подсудимому). Вы сверх того обвиняетесь в том, что с целью распространения участвовали в составлении, печата-/383/ нии и рассылке сочинений, по содержанию своему направленных к явному возбуждению и неповиновению власти верховной. Признаете вы себя в этом виновным?

М ы ш к и н. Я признаю, что считал своей обязанностью в качестве содержателя типографии печатать и распространять книги[79] и прошу позволить мне объяснить те причины, которые побудили меня совершить это. Мысль о печатании этих книг созревала во мне постепенно, уже давно, и только в 1874 г. я решился привести ее в исполнение, потому что окончательно убедился, что печать наша находится в безнадежно жалком положении, не соответствует ни массе[80], ни интеллигенции. У нас каждый непод-крашенный рассказ из жизни русского народа[81], освещающий его страдания, каждая статья, указывающая на язвы в организме народной жизни [82],— все это воспрещено и строго преследуется[83]...

П е р в о п р и с [у т с т в у ю щ и й]. Вы опять входите в такие объяснения, которых я не могу допустить...

М ы ш к и н. Могу ли я объяснить те побуждения...

П е р в о п р и с [у т с т в у ю щ и й]. В настоящее время я вас об этом не спрашиваю.

М ы ш к и н. Я желаю знать, когда же наступит тот момент, когда я могу подробно объяснить...

П е р в о п р и с [у т с т в у ю щ и й]. Этот момент наступит впоследствии.

М ы ш к и н. Я желаю знать, когда.

П е р в о п р и с [у т с т в у ю щ и й]. Это мое дело. Сверх того, вы обвиняетесь в том...

М ы ш к и н. На следующие вопросы я не отвечу до тех пор, пока не буду иметь возможности объяснить причины, заставившие меня совершить второе преступление[84].

П е р в о п р и с [у т с т в у ю щ и й]. Садитесь...[85]

* * *

П о д с у д и м ы й М ы ш к и н. По поводу свидетельского показания Гольдмана, я желал бы представить свои объяснения. Но прежде объяснений этих я хотел обратиться к суду с одним ходатайством. Хотя на основании 729 ст[атьи] Уст. уголовного судопроизводства я имею право требовать, чтобы мне было объяснено/384/ все то, что происходило на суде во время судебного следствия по рассмотренным 11-ти группам[86], но так как я убежден, что эта просьба не будет уважена, то я желал бы, по крайней мере, чтобы суд объяснил мне то из происходившего на суде, что непосредственно относится до меня как до члена того сообщества, в участии в котором меня обвиняет прокурор. Между прочим, прокурор в обвинительном акте говорит, что члены этого сообщества, следовательно, в том числе и я, выражали готовность к совершению всякого рода преступлений ради приобретения денег. Поэтому я желал бы знать, подтвердило ли следствие те факты, из которых прокурор сделал этот вывод. Я желал бы знать, подтверждено ли на следствии, что некоторые из моих товарищей по сообществу предлагали г-же В.[87]сделаться любовницей какого-то старика[88] с тем, чтобы обобрать его, отравить, а деньги представить в пользу г-же В...[89]. Затем я указал бы еще на другие факты, относительно которых я желал бы знать, подтверждены ли они на судебном следствии или нет...

П е р в о п р и с [у т с т в у ю щ и й]. До вас производилось следствие по 11-ти группам и в течение всего этого следствия ни свидетелями, ни в вещественных доказательствах вашей фамилии не упоминалось[90].

М ы ш к и н. Тогда я желал бы знать, до кого относится это обвинение, что члены этого сообщества выражали готовность к совершению всякого рода преступлений ради приобретения денег. Так как в обвинительном акте не сказано, до кого относится это обвинение, то я думаю, что оно относится до всех, а следовательно, и до меня...

П е р в о п р и с [у т с т в у ю щ и й]. Это в настоящее время не может быть вам сказано. Это вопрос обвинения.

М ы ш к и н. Но из обвинительного акта видно, что это обвинение возводится на всех, следовательно, и на меня...

П е р в о п р и с [у т с т в у ю щ и й]. Когда вы выслушаете обвинительную речь товарища обер-прокурора...

М ы ш к и н. Тогда уже будет поздно говорить о том, что происходило на следствии...

П е р в о п р и с [у т с т в у ю щ и й]. Да, но я вам объяснил, что о вас не упоминалось в свидетельских показаниях...

М ы ш к и н. Все обвинение меня в принадлежности к этому сообществу основано не на каких-либо строго определенных показаниях. Таких показаний, которые были бы строго указаны в обвинительном акте, я не вижу; этих улик нет в обвинительном акте. Прокурор не говорит, что на основании таких-то фактов я /385/ обвиняюсь в принадлежности к сообществу, и, следовательно, я имею основание думать, что это обвинение происходит вследствие предположения, что между всеми подсудимыми существует внутренняя связь, известная солидарность. Я готов ее признать, но мне для этого необходимо знать, действительно ли подсудимые таковы, какими выставляет их обвинение. От этого зависит, признать или не признать мою солидарность.

П е р в о п р и с [у т с т в у ю щ и й]. Это вы можете сказать в своей защитительной речи, признаете ли...

М ы ш к и и. Как же я могу знать, признаю ли себя солидарным с таким-то, когда я не знал, что говорилось относительно его на следствии, когда я не присутствовал при судебном следствии?

П е р в о п р и с [у т с т в у ю щ и й]. Вам будет предъявлено на судебном следствии то, что было относительно вас, и из этого вы можете сделать тот или другой вывод.

М ы ш к и н. Кроме того, есть такие обвинения, которые огульно на всех возведены. Относительно [этих-]то обвинений я бы и хотел знать, подтверждены ли судебным следствием те факты, из которых они выведены. Я очень хорошо знаю, что большинство этих фактов лживы, выдуманы прокурором...

П е р в о п р и с [у т с т в у ю щ и й]. Прошу не выражаться подобным образом, оскорбительным для представителя обвинительной власти, иначе я прикажу вас вывести.

М ы ш к и н. В таком случае я, разумеется, не имея фактов, не имея возможности знать их, буду лишен возможности опровергать те заключения, которые угодно было сделать прокурору, и не только я, но и все мои товарищи будут лишены возможности касаться общей стороны дела, и прокурор может делать какие угодно выводы и заключения, как бы они ни были абсурдны. Никто из нас не будет обладать достаточным фактическим материалом для опровержения этих выводов, благодаря постановлению, которое состоялось 11-го октября [91]. В таком случае я желал бы высказать теперь опровержение по крайней мере относительно других обвинений, которые возводятся прямо на меня — одинаково' вместе с другими подсудимыми. Так, в обвинительном акте сказано, что обыкновенно интеллигентные люди служат пропагандистами, приглашаются бросать учение и идти в народ, выставляя, что наука есть не более, как средство для эксплуатации народа. Я желал бы сказать несколько слов по этому поводу, потому что я готов признать себя виновным[92] в том, что разделяю тот взгляд, что для революционера в настоящее время нет надобности оканчивать курс в государственной школе. Затем, так как этот взгляд навлек на нас немало нареканий со стороны известной части общества, то я считаю себя вправе объяснить, какие причины довели /386/ меня до подобного, кажущегося многим безрассудным, взгляда. Я предложил, что, если бы в настоящее время Россия находилась под татарским игом, если бы во всех городах на деньги, собранные в виде дани с русского народа, существовали татарские школы[93], в которых бы читались лекции о добродетелях татар[94], об их блестящих военных подвигах[95]...

П е р в о п р и с [у т с т в у ю щ и й]. Это к делу не относится, таких сопоставлений на суде не допускается.

М ы ш к и н. Прошу извинить, но у меня такой склад ума, что я могу убедить[96] только путем сравнения, путем аналогии. Вот я и хотел бы привести такое сравнение, так как оно лучше всего доказывает справедливость моей мысли. Если бы в таких школах доказывалось право татар владеть русским народом и если бы все учение в них было направлено к тому, чтобы создать из русской молодежи ревностных и покорных слуг татарских ханов, то спрашивается: была ли бы необходимость для русской молодежи оканчивать курс в подобных школах и посвящать все свои силы отъявленным врагам своим? Я полагаю, что нет[97]. Точно так же и для революционера нет никакой необходимости оканчивать курс в государственных школах, потому что... впрочем, пожалуй, я воздержусь от окончания этой фразы из опасения быть остановленным и удаленным. Кроме того, в обвинительном акте возводится обвинение в том, что...

П е р в о п р и с [у т с т в у ю щ и й]. Вы опять говорите защитительную речь. В настоящее время следствие еще не окончено. Из данных, которые обнаружатся на следствии, вы можете потом делать свой вывод, в настоящее же время мы не обязаны выслушивать вашу защитительную речь...

М ы ш к и н. Так как никто не будет говорить из свидетелей, что...

П е р в о п р и с [у т с т в у ю щ и й]. Вы не можете еще знать, что будут говорить свидетели...

М ы ш к и н. Но мы уже видели здесь, что когда свидетеля спрашивали, не высказывал ли я когда-нибудь свой взгляд относительно религии, науки, семьи, то он отвечал отрицательно. Вот по этому поводу я и хотел бы сказать. В обвинительном акте прокурор делает еще тот общий вывод, что будто бы революционное учение заключается в отнятии у своего ближнего собственности /387/ или в уничтожении власти, которая сему препятствует. Я не знаю такого революционного учения. То учение, которого я придерживаюсь, говорит об обеспечении блага трудящегося народ[98], о праве безусловного пользования продуктами труда. Действительно, это совершенно необходимо для осуществления блага трудящегося народа. В самом деле, можно ли признать заслуживающей названия охранительницы права собственности ту самую государственную власть, которая присваивает себе право налагать произвольные контрибуции на народ[99]...

П е р в о п р и с [у т с т в у ю щ и й]. Вы опять пускаетесь в порицание. Я этого не дозволяю. Поэтому предлагаю сесть...

М ы ш к и н. Я вовсе не хотел порицать. Я обвиняюсь в платоническом порицании...

П е р в о п р и с [у т с т в у ю щ и й]. Я обвиняю вас в том, что вы делаете порицание на суде, и так как закон всякое порицание на суде воспрещает, то я запрещаю вам говорить в этом смысле и приглашаю вас сесть. Употребленные вами выражения составляют порицание правительства.

М ы ш к и н. В таком случае я хотел бы еще сказать относительно тех. незаконных мер, которые были приняты во время предварительного следствия против меня и которые имели влияние на поведение мое и производство дела как во время предварительного следствия, так и на суде. После первого допроса за нежелание отвечать на некоторые из вопросов я был закован в кандалы[100] и затем в наручники. Одновременно с этим я был лишен права пользоваться не только собственным чаем, но даже простою кипяченою водою...

П е р в о п р и с [у т с т в у ю щ и й]. Выговорите все это голословно...

М ы ш к и н. Нет, не голословно. Протокол о заковке меня в кандалы имеется при самом деле. Кроме того, я просил истребовать протокол о заковке меня в наручники, но мне было в этом отказано Сенатом. Затем, относительно всего другого, что будет говориться против меня, я хотел вызвать свидетелей, но мне также было в этом отказано. Как на факт, который доказывает, до какой степени мстительности доходит правительственная власть по отношению к политическим преступникам, я укажу на следующее ничтожное, но довольно характерное обстоятельство. Когда я унизился до мелкой просьбы о том, чтобы мне под кандалами позволили/388/ носить чулки, так как кандалы сильно терли ноги[101], то даже и в этой просьбе мне было отказано...

П е р в о п р и с [у т с т в у ю щ и й]. Все, что вы говорите, совершенно голословно, и суду нет надобности выслушивать вас об этом.

М ы ш к и н. Даже если я буду говорить о фактах...

П е р в о п р и с [у т с т в у ю щ и й]. Да, если вы говорите голословно.

М ы ш к и н. Я хотел указать еще на то, что во время моего содержания под стражей мне не было позволено ни разу повидаться с матерью...

П е р в о п р и с [у т с т в у ю щ и й]. Это опять такой предмет, который суд не может здесь проверить...

М ы ш к и н. Но я обращался об этом с письменною просьбою...

П е р в о п р и с [у т с т в у ю щ и й]. Только не в суд. Следовательно, суд этого не может проверить.

М ы ш к и н. Да позвольте, в таком случае, если могут пытать, могут делать что угодно и мы не можем заявить об этом на суде...

П е р в о п р и с [у т с т в у ю щ и й]. Потому что всякое заявление должно быть подтверждено известными фактами или данными...

М ы ш к и н. Тогда стоит только спросить у прокурора бумагу, в которой заявлялась просьба о свидании с матерью, и из нее будет видно, что он не разрешил этого свидания...

П е р в о п р и с [у т с т в у ю щ и й]. Это предмет, не подлежащий обсуждению суда...

М ы ш к и н. То есть и пытки.

П е р в о п р и с [у т с т в у ю щ и й]. Не подлежат обсуждению суда...

М ы ш к и н. Пытки, допущенные на предварительном следствии, не подлежат...

П е р в о п р и с [у т с т в у ю щ и й]. Действия прокурора не подлежат рассмотрению суда. Он имеет свое начальство...

М ы ш к и н. Но если бы меня пытали прежде, то это имело бы влияние на показания, данные на предварительном следствии, а эти показания имеют влияние на то представление, которое составил себе суд обо мне.

П е р в о п р и с [у т с т в у ю щ и й]. Вы не можете знать, какое представление составил себе суд...

М ы ш к и н. Я думаю, что он составляет его из тех документов, которые у него пред глазами, а эти документы выпытываются и вымучиваются. Следовательно, можно сказать, что пытки, употребляемые обыкновенно жандармами и прокурором, имеют влияние на то представление, которое составляет о нас суд. Вот почему, я полагаю, что имею право сказать, и думаю, что общество /389/ должно знать, как обращаются с политическими преступниками, т. е. хуже, чем турки с христианами...

П е р в о п р и с [у т с т в у ю щ и й]. Что же, вы можете сказать, что вас пытали, вынуждали ваши показания?..

М ы ш к и н. Да. Заковка в кандалы производилась специально с целью вынудить показание...

П е р в о п р и с [у т с т в у ю щ и й]. Вы давали показание относительно своей виновности?

М ы ш к и н. Давал.

П е р в о п р и с [у т с т в у ю щ и й]. Чем же вы можете подтвердить, что вас пытали?

М ы ш к и н. Относительно заковки в кандалы есть протокол. Затем, у меня было много заявлений по поводу принятых против меня мер, но все они хранятся под сукном. Кроме того, против меня употреблена еще другая пытка, более существенная, чем заковка в кандалы. Кандалы — это еще пустяки. Она состояла в том, что с специальной целью вынудить от меня желаемое жандармами показание я в течение нескольких месяцев был лишен возможности пользоваться какими-либо книгами, даже книгами религиозного содержания, даже Евангелием...

П е р в о п р и с [у т с т в у ю щ и й]. Это вы говорите о дознании?

М ы ш к и и. Да.

П е р в о п р и с [у т с т в у ю щ и й]. Это не подлежит нашему обсуждению.

М ы ш к и и. Если употребляются на дознании такие меры, то где же искать правды? Какое правды! Я правды не буду даже искать, но, по крайней мере, я желал бы, чтобы общество-то знало, какие меры принимаются...

П е р в о п р и с [у т с т в у ю щ и й]. Я не могу дозволить вам говорить об этом...

М ы ш к и н. Сидеть в одиночном заключении, в четырех стенах и при этом не иметь никакой книги — да это хуже всякой пытки. Вот этим и объясняется то громадное число случаев смертности и сумасшествия, которые обнаружились по этому делу. Многие из товарищей моих уже сошли в могилу и не дождались суда...

П е р в о п р и с [у т с т в у ю щ и й]. Если они не дождались суда...

М ы ш к и н. Именно вследствие этой пытки, а вы ценой той каторги, которая меня ожидает, каторги очень продолжительной, не даете права сказать, несколько слов об этом крайнем беззаконии, которому я подвергался...

П е р в о п р и с [у т с т в у ю щ и й]. Вы продолжаете неприлично...

М ы ш к и н. Я не совсем кончил, позвольте мне докончить...

П е р в о п р и с [у т с т в у ю щ и й]. В настоящее время это не относится к делу. Теперь мы производим судебное следствие...

М ы ш к и н. Значит, мне не позволяется...

П е р в о п р и с [у т с т в у ю щ и й]. Вы прерываете ход следствия... /390/

М ы ш к и н. Вот и вы точно так же не позволили мне возразить на общий вывод прокурора. Тогда я считаю себя обязанным сделать последнее заявление. Теперь я вижу, что у нас нет публичности, нет гласности, нет не только возможности располагать всем фактическим материалом, которым располагает противная сторона, но даже возможности выяснить истинный характер дела, и где же? В стенах зала суда! Теперь я вижу, что товарищи мои были правы, заранее отказавшись от всяких объяснений на суде, потому что были убеждены в том, что здесь, в зале суда, не может раздаваться правдивая речь, что за каждое откровенное слово здесь зажимают рот подсудимому. Теперь я имею полное право сказать, что это не суд, а пустая комедия... или... нечто худшее, более отвратительное, позорное, более позорное...[102].

При словах «пустая комедия» [первоприсутствующий сенатор] Петере закричал: — Уведите его...[103].

Жандармский офицер бросился на Мышкина, но подсудимый Рабинович, загородив собою дорогу и придерживая дверцу, ведущую на «голгофу»[104], не пускал офицера; последний после нескольких усилий оттолкнул Рабиновича и другого подсудимого, Стопане, старавшегося также остановить его, и обхвативши одною рукою самого Мышкина, чтобы вывести его, другою стал зажимать ему рот. Последнее, однако ж, не удалось: Мышкин продолжал все громче и громче начатую им фразу:

...более позорное, чем дом терпимости: там женщина из-за нужды торгует своим телом, а здесь сенаторы из подлости, из холопства, из-за чинов и крупных окладов торгуют чужой жизнью, истиной и справедливостью, торгуют всем, что есть наиболее дорогого для человечества.

Когда Мышкин говорил это, на помощь офицеру бросилось еще несколько жандармов, и завязалась борьба. Жандармы смяли Рабиновича, преграждавшего им дорогу, схватили Мышкина и вытащили его из залы. Подсудимый Стопане приблизился к решетке, отделяющей его от судей, и громко закричал:

— Это не суд! Мерзавцы! Я вас презираю, негодяи, холопы!

Жандарм схватил его за грудь, потом толкнул в шею, другие подхватили и потащили. То же последовало и с Рабиновичем. Эта сцена безобразного насилия вызвала громкие крики негодования со стороны подсудимых и публики. Публика инстинктивно вскочила со своих мест. Страшный шум заглушил конец фразы Мышкина. Вообще во время этой башибузукской расправы с подсудимыми в зале господствовало величайшее смятение. Несколько женщин из числа подсудимых и публики упало в обморок, с одной случился истерический припадок. Раздавались стоны, истерический хохот, крики:
— Боже мой, что это делают! Варвары! Бьют, колют подсудимых! Палачи, живодеры проклятые!

Защитники, пристава, публика, жандармы — все это задвигалось, заволновалось. Так как публика не обнаружила особой готовности очистить залу, то явилось множество полицейских, и под их напором публика была выпровождена из залы суда. Часть защитников старалась привести в чувство женщин, упавших в обморок. Рассказывают, что туда же сунулся жандармский офицер.

— Что вам нужно? — спрашивает его один из защитников.
— Может быть, понадобятся мои услуги?
— Уйдите, пожалуйста, разве вы не видите, что один ваш вид приводит людей в бешенство? — ответил адвокат.

Офицер махнул рукой и ушел, последовав умному совету. Во время расправы первоприсутствующего с подсудимыми прокурор и секретарь вскочили со своих мест и, видимо, смущенные оставались все время на ногах. Первоприсутствующий ушел и, растерявшись, позабыл объявить заседание закрытым. Пристав от его имени объявил заседание закрытым. Говорят, будто защитники возразили, что им нужно слышать это из уст самого председателя. Поэтому они были приглашены в особую комнату, где первоприсутствующий объявил им о закрытии заседания. Защитники требовали составления протокола о кулачной расправе, но первоприсутствующий не счел нужным удовлетворить их просьбу и даже упрекнул адвокатов в подстрекательстве. [Обер-прокурор Сената] Желеховский воскликнул по этому поводу: — Это чистая революция[105].

---

Примечания