Следите за нашими новостями!
 
 
Наш сайт подключен к Orphus.
Если вы заметили опечатку, выделите слово и нажмите Ctrl+Enter. Спасибо!
 


Об истории и ремесленнике

Бердинских В.А. Ремесло историка в России. М.: Новое литературное обозрение, 2009. – 608 с., ил.

Бердинских В.А. Ремесло историка в России. М.: Новое литературное

Мне повезло, и я купил удивительную книгу, захватившую меня буквально с первой страницы. Всю свою жизнь я наивно полагал, что талант и мастерство историка вовсе не зависят от места жительства, но доктор исторических наук, профессор Виктор Аркадьевич Бердинских поставил меня на место: «Книга предназначается прежде всего историкам-провинциалам, поскольку столичные историки в силу множества причин Россию ощущают слабо, знают ее жизнь недостаточно, а понимают искаженно» (С.6). Тут, конечно, не поспоришь, мало ли у кого какой жизненный опыт. Тем более, что в первом же предложении автор предупредил: «Это — глубоко личностная и субъективная книга…». (Там же). Но ошеломляющее открытие последовало, когда я перевернул страницу.

Бывали случаи, и человек, не дожидаясь признания современников или потомков, сам себя провозглашал гением («Я, гений Игорь Северянин»). Но чтобы поэт заявил, что до него стихов вообще никто не писал — такого что-то не припоминается. Я утверждаю, что книга Виктора Аркадьевича уникальна.

«До сих пор никто и никогда не изучал специфику исторической памяти, народа и личности, сам механизм историзации прошлого» (С.8). Это ведь подумать только! Никто и никогда до В.А. Бердинских, родившегося в 1956 г., не заинтересовался вопросом: что же это за наука такая — история? Каков ее механизм?

Тут, конечно, попытаться возразить можно. Вот ведь стоят на полках книги: Бенедетто Кроче «Теория и история историографии», Гегель «Философия истории», Р.Дж. Коллингвуд «Идея истории», Карл Ясперс «Смысл и назначение истории», Джон Тош «Стремление к истине. Как овладеть мастерством историка». Пол Томпсон «Голос прошлого. Устная история», А.Дж. Тойнби «Постижение истории»… Даже изданные в нашей стране книги перечислять очень долго. А уж сколько статей, диссертаций на русском, английском и иных языках понаписано — не счесть. А какие споры по этим вопросам будоражили умы! На высказывание Гегеля «Единственная вещь, которой учит история, — то, что никто никогда ничему у нее не научился» не без ядовитости ответил В.О.Ключевский:

«История, говорят не учившиеся истории, а только философствующие о ней, никого ничему не научила. Если это даже и правда, истории это нисколько не касается как науки: цветы не виноваты, что слепой их не видит. Но это и неправда: история учит даже тех, кто у нее не учится; она их проучивает за невежество и пренебрежение».

В.А. Бердинских правда, признает, что на него оказал влияние замечательный французский историк Люсьен Февр и даже цитирует Марка Блока, но собственный, во всё и вся проникающий взгляд автора абсолютно самостоятелен. Да ему и незачем вспоминать Гегеля, Ключевского и прочих.

«Существенный момент для понимания течения историографии — бренность и умирание научных книг и статей историков в течение максимум двух поколений. Они уже не участвуют в живом течение науки, а получают статус мертвых памятников — источников цитат или кусочков любопытных документов». (С.8)

Сильно сказано! А главное — объясняет уверенность В.А.Бердинских в том, что историческая наука действительно начинается с него.

Гению простительна небрежность. В примечаниях к своей книге (С.593,598) дважды сославшись на работу замечательного историка В.Б. Кобрина «Кому ты опасен, историк?» (М.,1992.), Бердинских даже назвал ее по-своему: «Чем ты опасен, историк?» Но не стоит отвлекаться на мелочи.

«В немалой мере историческая наука опосредованно по-прежнему влияет на государственную идеологию и национальный менталитет» (выделено мной — А.Ш.) (С.21). Это написано автором о нашей стране. Я до сих пор думал, что у нас было всё совсем наоборот: идеология влияла на историю. Но профессор уже успел убедительно «подкрепить» свою точку зрения: «Ведь именно в ХХ веке общественный имидж истории как служанки идеологии, увы, упрочился в советском обществе» (С.16). Из великих людей в прошлом именно так поступал товарищ Сталин — в разное время высказывал прямо противоположные мысли. А уж суметь их правильно понять, объяснить и совместить — дело историков, писателей, политиков. У них получалось. И у читателя этой книги тоже обязательно получится, если постараться.

В начале книги я прочел: «История и истина — это понятия из круга разных наук. Совпадение их невозможно». (С.30). А в конце с интересом узнал:

«Главным противником старой АН в правительстве был М.Н. Покровский, считавший необходимым историко-филологическое отделение вообще прикрыть, поскольку академические ученые — беспристрастные искатели истины, а не строители социализма». (Выделено мною — А.Ш.) (С.565)

Вот как мастерски умеет автор заставить читателя задуматься!

Разумеется, любое знание относительно. Это наглядно объяснил еще английский философ Герберт Спенсер. Нарисуем круг. Всё, что находится внутри этого круга — то, что мы знаем. Всё, что его окружает — область незнаемого. Допустим, что мы стали знать больше (увеличим площадь круга). Мы увидим, что граница соприкосновения знаемого с незнаемым увеличилась. То есть, чем больше мы узнаем, тем больше мы понимаем, что чего-то не знаем. Поэтому древние египтяне полагали, что знают все на свете, а мы в начале ХХI века осознаем, как мало нам известно. Постижение истины — это процесс. Но это бесспорно для любой науки. Точность точнейшей из наук математики заключается в том, что она в состоянии указать степень неточности, а ее научные положения основаны на нескольких недоказуемых постулатах. Альберт Эйнштейн писал о физике, что она вовсе не является коллекцией законов, а созданием человеческого разума с его свободно изобретенными идеями и понятиями. Но если бы кто-то изрек, что физика и истина — это понятия из круга разных наук, то интересно, как бы отнеслись к этому его коллеги.

Или вот такая неожиданная мысль ученого о работе историка: «Но одновременно с углубленностью занятий приходит непременная идеализация прошлого»(С.47). То есть, по мнению Бердинских, исследуя историю фашизма, социализма, инквизиции или цензуры непременно будешь ощущать «что «золотой век» все же был позади» (Там же).

Поражает и безаппеляционность автора: «Окинем орлиным взглядом процесс развития исторической науки» (С.54), — так он начинает. Менее двух страниц книги, и готов художественно зримый вывод: «Пока же мир теории исторического познания представляет собой руины из останков конструкций прошлых веков»(С.55). С высоты орлиного полета парящему гению В.А.Бердинских, наверное, лучше видится куча исторического мусора на месте прошлых и настоящих исторических школ.

В своей книге автор представил краткий биографический словарь историков России (С.373—554), которому предпослал такие поэтические строки:

«Время мумифицирует давно ушедших людей, кровь отливает из жил, румянец пропадает из щек, — сухие останки прошлого нередко внушают жалость и пренебрежение. Между тем, нам интереснее сегодня не что и когда написал историк (сухой шелест его страниц), а как он жил и работал» (С.373).

Обычно личностью интересуются в том случае, если шелест ею созданных страниц увлек. Но автор, безусловно, имеет право на собственный взгляд. И грусть вызывает лишь тот факт, что в большинстве представленных биографий ничего нового нет, они давно и хорошо известны. А вот материалы о большинстве историков второй половины ХХ века «из-за недостатка личностной информации» (там же) отсутствуют. Вероятнее всего потому, что «Доброжелательность и стремление помочь своему коллеге — не самое распространенное среди историков качество»(С.86).

Еще в ХVIII веке итальянский профессор Джамбаттиста Вико пришел к выводу, что при изучении свидетельства главным вопросом является не вопрос истинно оно или ложно, а что это свидетельство означает? Историк, поставив вопрос так, способен не повторять чужие фразы, а мыслить самостоятельно. Он может раскрыть то, что было всеми забыто, то, что до него вообще никто не знал. Вот пример качественной смены стиля работы. А Бердинских, человек ХХI века, увидел кардинальное изменение способа исследования в другом: а именно, когда отложив в сторону шариковую ручку, ученый стал пользоваться современной техникой:

«Все вышесказанное вовсе не означает, что ксерокс, компьютер или прочие новшества нельзя использовать. Историк должен просто реально представлять, что он приобретает и что теряет, качественно меняя стиль работы»(С.122.)

Автор не скрывает от читателя формулу своего успеха: «Система работы, осознанный и налаженный ритм деятельности, полезные привычки — все это делает историка не меньше, а больше, чем ум, талант и удача»(С.146).

При всем при этом поражает скромность ученого автора.

«Тип историка-интеллектуала, организатора науки, любителя литературы и искусства, а также широкого гуманитария, к сожалению, полностью исчез в нашей историографии уже во второй половине ХХ века. Эпоха индивидуальностей в науке закончилась. Наступило время массовых научных работников»(С.201).

Видимо, автор не считает индивидуальностями в науке П.А.Зайончковского, Н.Я. Эйдельмана, В.Б. Кобрина, А.Я. Гуревича, С.Г. Скрынникова, С.О. Шмидта, А.А. Зимина и прочих разных, но при этом как тактично Бердинских умолчал о себе. Лишь один пример: «Да, Иосиф Джугашвили стал царем в своей империи, но я соглашусь с его матерью — лучше бы он стал священником. В этом случае в его жизни было бы гораздо больше счастья» (С.587-588). Сколько их было, историков, бесцельно объяснявших былое, а вот Виктор Аркадьевич способен безошибочно сравнивать произошедшее и никогда не существовавшее.

Суровый взгляд историка рентгеном высвечивает эпоху:

«К ХХI веку значительная часть населения индустриально развитых стран мира лишилась, сама того не замечая, существенных элементов счастливой и душевно комфортной жизни. Мир, в котором мы живем, сильно оскудел для человека, его чувств и эмоций»(С.586).

Или вот: «Городская скученность (вместо домов — квартиры) делает тяжелым и трудно выносимым повседневный быт каждого горожанина — и бедняка и богача» (С.587). Честно говоря, мой московский быт (может быть потому, что я не богач и не бедняк?) не столь тяжел и драматичен. Я вспомнил Амстердам, Париж, Берлин, Рим, Лондон, Нью-Йорк, но почему-то острое чувство жалости ко всем жителям этих городов меня не охватило. Вероятно, я просто не в состоянии почувствовать весь трагизм происходящего:

«Установка на восприятие, а не на созидание вскормила массовую культуру, рассчитанную не на среднего человека, а на среднего идиота. Колоссальное оглупление и обеднение чувств, мыслей, строя жизни общества уже во второй половине ХХ века заметно всем. Торжествующая пошлость и кретинизм американского кинематографа, ставшего образцом для прочих национальных киноиндустрий, — яркое доказательство этих слов». (Там же.)

Автор почему-то уверен, хотя и не подкрепляет свою точку зрения никакими доказательствами, что в первой половине ХХ века, не говоря уже о предшествующих веках, большинство жителей планеты были созидателями, не подверженными идиотизму. Особо впечатляет его убежденность в том, что американская киноиндустрия как раковая опухоль паразитировала на здоровом теле национальных киноиндустрий, например, советской.

И хотя последними строками своей книги автор не оставил мне никаких надежд: «Регресс человеческого общества в ХХ веке — вне сомнения. Пути выхода из исторического тупика неизвестны. Утерянные человеком ценности в значительной мере невосстановимы» (С.589), — я все же думаю, что пока продолжает работать такой удивительный историк, как В.А.Бердинских, еще не все потеряно.

Я процитировал лишь небольшую часть необыкновенного сочинения. Эта книга, как редчайший образец ошеломляющих абсурдностью исторических утверждений, без сомнения, может стать ценнейшим пособием для преподавателей, работающих с учащимися старших классов лицеев, гимназий, школ с углубленным изучением гуманитарных предметов, а также для студентов исторических факультетов.




По этой теме читайте также:

Имя
Email
Отзыв
 
Спецпроекты
Варлам Шаламов
Хиросима
 
 
«Валерий Легасов: Высвечено Чернобылем. История Чернобыльской катастрофы в записях академика Легасова и современной интерпретации» (М.: АСТ, 2020)
Александр Воронский
«За живой и мёртвой водой»
«“Закон сопротивления распаду”». Сборник шаламовской конференции — 2017