Вокруг интербригад создано немало легенд. Н.А. Бердяев справедливо отмечал, что «каждая великая историческая эпоха, даже в новой истории человечества, столь неблагоприятной для мифологии, насыщена мифами»[1]. Сказанное в полной мере относится и к истории интербригад. Как всякое неординарное историческое явление они породили не только диаметрально противоположные оценки, но и ряд мифов, которые должны либо приподнять и романтизировать их, либо принизить и дискредитировать. Существует масса неизвестных страниц, малоизвестных фактов и «белых пятен» в истории интернационального движения, не позволяющих воссоздать подлинную, а не мифологизированную его историю.

Одной из таких мифологизированных и запутанных страниц в истории интербригад является само их создание. Историки либо ограничиваются констатацией того факта, что интербригады возникли по инициативе Коминтерна, либо утверждают, что идея их образования возникла едва ли не через неделю после начала военного мятежа в Испании, когда на секретном совещании в Праге 27 июля 1936 г. представители Коминтерна и Профинтерна при участии члена ЦК Французской коммунистической партии (ФКП) Г. Монмуссо договорились сформировать интернациональный корпус добровольцев и направить его в республиканскую Испанию, возложив всю практическую работу по его созданию на комитет помощи в составе М. Тореза, П. Тольятти (Эрколи), X. Диаса, Д. Ибаррури и лидера испанских социалистов, главы правительства Испании Л. Кабальеро[2]. Однако обнаружить следы указанного совещания и комитета в архивах Коминтерна до сих пор пока не удалось. Поэтому можно согласиться с мнением французского историка К. Серрано, что в основу этой версии легла «утка», запущенная еще в 1936 г. берлинским радио и подхваченная всей реакционной печатью[3].

Между тем документы архива Коминтерна показывают, что до конца августа в коммунистическом движении преобладало поразительное благодушие и пассивность в оказании помощи испанским антифашистам[4]. Такую пассивность можно объяснить тем, что сама Коммунистическая партия Испании (КПИ) не била тревогу, полагая, что сама в союзе с другими партиями и организациями Народного фронта покончит с военно-фашистским мятежом[5]. Только в конце августа, когда стало ясно, что отряды рабочей милиции не в состоянии противостоять регулярным войскам мятежников, получавших к тому же во все возраставших объемах военно-техническую помощь со стороны Германии и Италии, руководство европейских компартий начало разворачивать широкое движение солидарности с республиканской Испанией и у некоторых лидеров возникли предложения послать в Испанию опытные в военном /18/ отношении кадры. Такое решение еще в начале августа принял ЦК Коммунистической партии Германии (КПГ)[6]. Тогда же ЦК компартии Италии и Исполком соцпартии заключили соглашение о создании из итальянских эмигрантов добровольческого отряда[7]. Идею формирования добровольческих соединений начали выдвигать М. Торез, Ж. Дюкло, А. Марти, В. Кодовилья (представитель ИККИ при ЦК КПИ), помощник Тореза А. Черетти, В. Ульбрихт и другие руководители компартий.

У этой идеи было много соавторов, но прежде всего она исходила от руководящих кругов ФКП, поскольку именно она столкнулась с массовым добровольческим движением, охватившим как различные слои французского общества, так и иностранную экономическую и политическую эмиграцию во Франции. Десятки добровольцев на свой страх и риск переходили франко-испанскую границу, создавали в Испании отряды, центурии (сотни), колонны, которые дрались с мятежниками на различных участках фронта. Компартии Франции, а также другим организациям Народного фронта пришлось активно включиться в организацию этого стихийного и хаотического движения. Они образовывали центры, решавшие задачи организации и экипировки добровольцев, оказания им помощи в установлении контактов с испанскими властями, переходе границы и т.п.

Что же касается Коминтерна, то его Исполком каких-либо решений о создании интербригад не принимал до середины сентября 1936 г. 16-17 сентября состоялся президиум ИККИ, обсудивший круг проблем оказания помощи народу Испании в борьбе с фашизмом и, как говорил Г. Димитров, предложивший компартиям развернуть «международную могучую акцию, которая бы могла в конце концов решить победу Испанской республики, испанского народа»[8]. В развитие рекомендаций президиума секретариат ИККИ 18 сентября принял решение об отправке в Испанию добровольцев-коммунистов, имевших боевой опыт или прошедших военную службу[9]. Но Исполком Коминтерна лишь оформил своими решениями директивы Кремля. 26 августа состоялось заседание политбюро ЦК ВКП(б), в котором приняли участие Г. Димитров и Д.З. Мануильский. Политбюро, как отмечал в дневнике Г. Димитров, рекомендовало ИККИ принять меры для «эвентуальной организации интернационального корпуса в Испании»[10]. Таким образом, хотя инициатива создания интербригад исходила от компартий, решение об их создании приняло руководство ВКП(б).

После сентябрьского решения секретариата ИККИ компартии развернули активную вербовочную кампанию в своих странах, а также и среди политической и экономической эмиграции ряда европейских и латиноамериканских стран, США и Канады. Поскольку в соответствии с соглашением «О невмешательстве в испанские дела», подписанном большинством европейских стран, запрещалась вербовка граждан этих стран на службу в испанские вооруженные силы, то компартии осуществляли вербовку добровольцев, или, как их называли, «волонтеров свободы», в основном нелегально или полулегально, тщательно скрывая местонахождение центров вербовки, маршруты следования и т.п. Полностью скрыть эту деятельность компартии не могли. Полиция и служба безопасности были информированы о добровольческом движении, а во Франции кто только не знал о поезде № 77, которым добровольцы добирались из Парижа до Перпиньяна[11]. Не менее активно вербовку вели некоторые социалистические и социал-демократические партии, анархистские организации, группы интеллектуалов. О размахе добровольческого движения можно /19/ судить из следующих данных, содержавшихся в докладе одного из начальников базы интербригад в Альбасете В. Цайссера (генерала Гомеса): с октября 1936 по сентябрь 1938 г. через базу прошло не менее 51 тыс. иностранных бойцов и офицеров[12].

Особое внимание ИККИ уделил набору добровольцев среди иностранцев-эмигрантов, проживавших и работавших в СССР, имевших боевой опыт, служивших в армии и военизированных организациях, окончивших советские военные училища и академии. Из этого контингента предполагалось создание командных и политических кадров интербригад. Решением секретариата ИККИ была создана под руководством Г. Алиханова и В. Черномордика комиссия, на которую была возложена вся работа по отбору добровольцев. С 13 октября 1936 г. по 11 апреля 1937 г. через комиссию прошел 1451 человек. Она рекомендовала с согласия НКВД, тщательно проверявшего каждого волонтера, для отправки в Испанию 725 человек, но отправлено в Испанию было всего 589 человек. Остальные не прошли сквозь сито НКВД. Нередко отобранные для отправки добровольцы арестовывались НКВД как «шпионы», «троцкисты» и т.п., а некоторые эмигранты сами отказались выехать в Испанию[13].

Далеко не все добровольцы, несмотря на конспирацию, благополучно добирались до Испании. Многие попадались руки полиции, оказывались в тюрьмах, были высланы на родину, погибли в пути. Так, например, в марте 1937 г. полиция задержала 500 югославских добровольцев, которые должны были у острова Брач погрузиться на французский пароход «Корсика», и направила их в тюрьмы[14]. В мае 1937 г. при подходе к Барселоне итальянской подводной лодкой был торпедирован испанский пароход «Сиутат де Барселона», погибло около 300 добровольцев[15].

Большие трудности возникали не только перед волонтерами из стран с фашистскими и авторитарными режимами. Всем американцам, выезжавшим за пределы США, в паспортах ставился штамп: «Недействителен для въезда в Испанию»[16].

Оказавшиеся в Испании добровольцы вначале концентрировались в крепости г. Фигерас, откуда в начале октября 1936 г. были отправлены в Барселону и далее в г. Альбасете, избранный под базу интербригад. Предварительно была достигнута договоренность с правительством Л. Кабальеро о формировании из них интернациональных частей [17]. 14 октября в Альбасете прибыла первая большая группа волонтеров в 500 человек, 15 — вторая в 700, а уже с 20 октября началось формирование первой 11-й интербригады, командиром которой был назначен советский генерал Моше (Манфред) Штерн[18]. 10 ноября по базе был отдан приказ о формировании 12-й бригады под командованием генерала М. Залка (Лукача), а 20 декабря — 13-й бригады под командованием генерала К. Сверчевского (Вальтера), будущего заместителя министра обороны Польши в 1946-1947 гг., убитого в 1947 г. националистами. 6 февраля 1937 г. была сформирована под командованием генерала Я. Гала (Галича) 15-я бригада[19].

Из-за тревожной обстановки, сложившейся под Мадридом, первые две бригады формировались всего 15-20 дней. Они не успели полностью экипироваться, вооружиться, получить все необходимое. Не у всех бойцов был военный опыт, некоторые из них не умели обращаться с оружием, окапываться, совершать перебежки, взаимодействовать друг с другом, ходили в атаку в полный рост. Все это /20/ привело к большим потерям, неразберихе, неудачам, хотя обе бригады, брошенные в бой под Мадридом, показали высокую стойкость и вместе с испанскими частями выполнили поставленную перед ними боевую задачу: остановить врага и не допустить его в Мадрид. Что касается других бригад, то они создавались в более спокойной обстановке, что позволило командованию учесть и исправить, хотя и не полностью, допущенные ошибки и промахи.

Появление интербригад под Мадридом не осталось незамеченным. Мировая печать широко освещала их участие в боях. Поэтому руководство Коминтерна решило, по предложению Г. Димитрова, «открыть» факт их существования. Правда, как показывают документы, не все члены ИККИ были вначале согласны с этим предложением. Получив от Димитрова письмо, в котором он предлагал «самым широким образом популяризировать интернациональные бригады, их бойцов, их замечательную роль могучего кулака действенной солидарности международного пролетариата с испанским народом»[20], Мануильский стал призывать Димитрова не торопиться с легализацией интербригад, опасаясь, что она позволит полиции расшифровать каналы переброски волонтеров в Испанию[21]. Но его позиция не получила поддержки в ИККИ и интербригады вышли из «подполья»[22].

Продолжавшийся приток добровольцев позволил в начале марта 1937 г. создать еще одну, 86-ю бригаду. В основном она состояла из испанских солдат и офицеров, но один батальон — из интернационалистов. Командиром бригады стал испанский офицер Ф. Мануэль[23]. Поскольку ее связи с Центральной базой интербригад носили спорадический характер, то командование не считало ее интернациональной частью[24]. В феврале завершилось формирование интернационального транспортного полка, вошедшего позднее в состав 5-го корпуса[25]. В июне завершилось формирование 150-й бригады, но как самостоятельная боевая единица она просуществовала менее месяца и была слита с 13-й бригадой. Наконец, в феврале 1938 г. в основном из славянских батальонов была создана 129-я бригада, которой вначале командовал М. Хватов (Харченко), а после его гибели В. Комар[26]. Таким образом, с октября 1936 г. по февраль 1938 г. было создано восемь интербригад, но собственно интернациональных соединений было только шесть: 11-я, 12-я, 13-я, 14-я, 15-я и 129-я бригады.

Дважды, как видно из документов, поднимался в ИККИ вопрос о создании интербригады из каталонцев, проживавших на юге Франции[27]. Первый раз об этом говорилось в решении секретариата ИККИ 27 декабря 1936 г.27 и второй — в марте 1937 г. В проекте постановления, подготовленного по поручению Димитрова в единственном экземпляре, говорилось, что в случае успеха Франко возникла бы неминуемая военная угроза для департаментов Восточных Пиренеев и юга Франции, и, чтобы не допустить этого, предполагалось создать во Франции и Каталонии комитеты защиты и французско-каталонскую бригаду с базой в Балгаре или Артесе-де-Сегре, близ Лериды. Ответственность за их создание возлагалась на Ж. Дюкло и А. Марти[28]. Однако эта идея так и не была реализована из-за сопротивления каталонского правительства и Национальной конфедерации труда (НКТ), опасавшихся усиления позиции коммунистов в Каталонии.

Все интербригады формировались как смешанные бригады в составе трех-четырех батальонов пехоты, пулеметных и саперных рот, артиллерийских батарей, взводов /21/ связи, кавалерийских эскадронов. Их численность колебалась от 1900 до 3 тыс. человек. Кроме этого, были созданы дивизионы и группы тяжелой артиллерии, подчинявшиеся непосредственно командованию республиканских соединений[29]. Из добровольцев, имевших специальности шоферов и автомехаников, в июле 1937 г. была создана интернациональная бронерота[30]. Значительные группы интернационалистов входили в состав трех партизанских батальонов по 300-400 человек каждый. Они действовали преимущественно на центральном и южном фронтах[31]. Позднее батальоны влились в 14-й (партизанский) корпус.

Значительная часть иностранных добровольцев, прибывших в разное время в Испанию, сражались в частях испанской народной армии, в авиации, танковых группах, на флоте. Часть из них вступила в анархистские соединения, в 29-ю дивизию, созданную ПОУМ (Рабочей партией марксистского единства). Эти добровольцы не включались в общий состав интернационалистов.

Одновременно с формированием интербригад шло становление Центральной базы в Альбасете. К январю 1937 г. ее структура, согласно отчетам командования, выглядела следующим образом: начальник базы, штаб, политкомиссия, отделы (кадров, почты и цензуры, разведки и контрразведки, военных инструкторов, центров обучения, транспорта, вооружения), санитарная служба, военные мастерские, редакции газеты «Доброволец свободы» и информационных бюллетеней, группа обслуживания, комендатура, дисциплинарная рота [32]. До марта 1937 г. действовал также Военный совет базы, решавший основные политические и организационные вопросы, в который входили представители базы и ЦК КПИ. В Мадриде, Валенсии, Барселоне, Аликанте и Фигерасе база имела свои представительства[33].

К весне 1937 г. была создана санитарная служба интербригад, включавшая в себя бригадные и фронтовые госпитали, а также госпитали в тылу, дома отдыха, передвижные эвакуационные отряды, службы гигиены, аптеки, центры реабилитации[34]. Их обслуживали 224 врача, 439 санитаров, 177 медсестер, 650 эвакуаторов[35]. Санитарную службу возглавляли Р. Нейман, а в дальнейшем Ц. Кристанов (Тельге) и П. Коларов. Она принимала на лечение бойцов не только интербригад, но и республиканской армии.

Альбасетская база сыграла важную роль в становлении и боевой деятельности интербригад. В разное время ее возглавляли: французы Ж. Мари (но он выполнял свои обязанности очень короткое время) и В. Гайман (Видаль) с октября 1936 по июль 1937 г.; с июля по октябрь 1937 г. болгарин К. Луканов (Белов); с ноября 1937 по май 1938 г. — немец В. Цайссер (Гомес). Генеральным инспектором интербригад, отвечавшим за всю политическую работу в них, с декабря 1936 г. и вплоть до роспуска интербригад в августе 1938 г., был Л. Лонго (Галло). Большую роль в деятельности бригад сыграли члены ИККИ А. Марти, Ф. Далем, П. Тольятти (Альфредо), а также представители Социнтерна — Ю. Дейч, П. Ненни, Ж. Дельвинье.

Многие компартии направили в Испанию представителей, возложив на них задачу обеспечения связей добровольцев со своими партиями, оказания политической и организационной помощи командованию в формировании частей. На первом, самом трудном этапе становления интербригад они сыграли весьма положительную роль.

То обстоятельство, что среди волонтеров подавляющее большинство составляли члены компартий и коммунистических союзов молодежи, дало основание многим зарубежным исследователям считать интербригады своеобразным «международным /22/ легионом Красной Армии», «вооруженным отрядом революционного интернационала», армией «мировой революции»[36]. Несомненно, коммунистическая партия и Коминтерн стремились максимально использовать сложившуюся в Испании ситуацию для того, чтобы пропустить через «испанский плацдарм» как можно больше своих активистов для накопления боевого опыта, который бы они могли использовать в грядущих революциях. Хотя из документов Коминтерна и его секций исчезли призывы к «пролетарской революции» и в них постоянно подчеркивалось, что стратегической задачей компартий является борьба за демократию, против фашизма, что в Испании идет борьба в защиту демократической республики нового типа (народная демократия), тем не менее многие коммунисты увидели в испанских событиях начало нового этапа социалистических революций. Часть волонтеров полагала, что они должны бороться в Испании за установление социалистического строя[37], а каждое мероприятие в частях сопровождалось пением «Интернационала» или партийных революционных песен. Даже в атаку части ходили с пением «Интернационала». Командованию приходилось прилагать большие усилия к тому, чтобы убедить добровольцев, что в Испании они сражаются не за торжество социалистической революции, а в защиту демократических свобод испанского народа, однако полностью преодолеть «революционаристские» настроения среди этой части бойцов и офицеров оно так и не смогло.

Интербригады приняли участие практически во всех сколько-нибудь крупных операциях народной армии республики: под Мадридом, на реке Хараме, под Гвадалахарой, в наступлениях на Брунете и Сарагосу, в штурме и обороне Теруэля, в оборонительных боях на Восточном и Левантийском фронтах, в наступательной и оборонительной операциях на реке Эбро, а отдельные группы — в боях в Каталонии. В этих боях они несли большие потери, испытывали огромные трудности, но не теряли присущих им высокого боевого духа, стойкости, упорства, стремления наилучшим образом выполнить полученные приказы. У них были неудачи, особенно в первое время, и поражения, однако интербригады оценивались командованием народной армии самым высоким образом, считавшим их лучшими частями по дисциплине, боеспособности, моральному состоянию[38]. Характерно, что так же оценивало их командование противника. В информационном бюллетене итальянской дивизии «Сориа» говорилось: «Интернациональные части существенно отличаются от милиции большей храбростью, большей решительностью и наступательным духом, большей способностью к маневренным действиям»[39]. Если учесть, в какой обстановке и какими темпами формировались интербригады, какие трудности при этом у них возникали, то можно сказать, что их организаторы проявили невиданную энергию, решительность, чудеса находчивости и такую веру в начатое ими дело, что за невиданно короткие сроки смогли создать боеспособные воинские части, оставившие неизгладимый след в антифашистской войне испанского народа.

Трудности, с которыми столкнулись организаторы интербригад, а затем их командование, были действительно огромные. Прежде всего это касалось личного состава. Как показывают документы архива, в Испанию ринулась масса людей, преисполненная ненависти к фашизму, огромного энтузиазма и революционного романтизма, готовых отдать делу испанского народа все свои силы и, если понадобится, жизнь. Однако далеко не все из них по состоянию здоровья и физическим данным были способны к воинской службе. Медицинская комиссия Центральной базы интербригад решительно отказывала слабым, хилым, хронически больным, лицам пожилого и допризывного возраста. Командование столкнулось также и с «добровольцами» иного рода: люмпенскими элементами, авантюристами, пьяницами, /23/ любителями поживы, увидевшими в испанских событиях удобный случай без особых, как им казалось, хлопот достичь своих отнюдь не светлых «идеалов». И хотя отбор добровольцев был строгим, тем не менее какая-то часть таких «борцов с фашизмом» просочилась в интербригады, внося элементы дезорганизации. Именно среди них чаще всего отмечались случаи недисциплинированности, пренебрежения к воинскому долгу, пьянство, мародерство и дезертирство. Едва только на фронте создавалась напряженная ситуация, как они покидали свои части и, пытаясь выбраться из Испании, устремлялись в порты, где тайком пробирались на иностранные суда[40], обращались в посольства и консульства своих стран с просьбами о визах. В свою очередь посольства провоцировали такие настроения, склоняя добровольцев к дезертирству[41].

Как правило, все эти отрицательные явления происходили во время отдыха частей. К. Сверчевской в докладной записке в Генеральный комиссариат бригад сообщал, что в 11-й бригаде, отдыхавшей после боев, абсолютно отсутствуют самые элементарные дисциплина и порядок[42]. В. Чопич, командовавший 15-й бригадой, отмечал в дневнике, что в батальонах бригады на отдыхе часто бывали случаи пьянок, что приводило к конфликтам с патрулями. Прибывшая на базу группа французов напилась в баре и устроила «грандиозный скандал», закончившийся дракой. Буйную компанию с трудом удалось сопроводить на гауптвахту[43].

Но недисциплинированность отдельных бойцов и офицеров объяснялась не только тем, что среди них были люмпенские или уголовные элементы. Даже среди членов компартий и профсоюзов, прибывших из демократических стран, отсутствовало самое элементарное представление о дисциплине в армии. В официальной истории 15-й бригады отмечалось, что во время затишья на фронте в батальонах резко падала дисциплина, бойцы самовольно уходили из частей в соседние городки и селенья, без уважительных причин уезжали в Мадрид[44]. Объясняя такое положение, авторы «истории» писали:

«Большинство волонтеров 5-й бригады прибыли из демократических стран, где в рабочих организациях, в том числе и среди коммунистов, не существовало жесткой дисциплины. Многие из них вплоть до приезда в Испанию вообще не знали, что такое воинская дисциплина. Прибыв в Испанию, они полагали, что, вступая в народную армию, они будут делать все, что захотят: приветствовать офицеров или ругать их, подчиняться распорядку, если он предусмотрен контрактом, или нет, смещать командиров на собраниях, если они им не понравятся, и т.д.» [45].

Неблагополучно с дисциплиной было на Центральной базе. Многие участники интердвижения отмечали, что на базе, где скапливалась иногда масса людей — раненые, выздоравливавшие, отозванные на учебу, просто увиливавшие от фронта, — часто встречались пьяные, происходили стычки с патрулями, драки[46]. Среди фронтовиков существовало такое правило: «Хочешь разложиться — поезжай в Альбасете»[47]. Командование принимало решительные меры против нарушителей дисциплины. В архиве интербригад хранятся сотни приказов командования о наложении на бойцов и офицеров дисциплинарных наказаний[48]. Для особо злостных нарушителей была создана дисциплинарная рота[49], а летом 1937 г., когда после тяжелых боев под Брунете резко возросло количество деморализованных бойцов и /24/ офицеров, дезертиров, был создан специальный лагерь, получивший имя генерала Лукача (М. Залки)[50].

Нередко часть подвергшихся наказанию, особенно по подозрению в симпатиях к троцкизму или обвинявшихся в шпионаже или воинских преступлениях, направлялись в тюрьмы Алкада, де Энарес, Мадрида и Барселоны, где они содержались вместе с уголовниками и фашистскими элементами. О порядках, царивших в этих тюрьмах, красноречиво говорится в отчете болгарского добровольца Т. Ненова, посетившего тюрьму в Барселоне. Он писал, что в ней «людей избивали, часто до потери сознания. Для этого было достаточно, чтобы заключенный сказал, что суп невкусный. Помещения были распределены по номерам, чем выше номер, тем хуже помещения и режим». В камерах стояло зловоние, заключенные задыхались, были полуодеты, лица измученные и бледные как у мертвецов[51]. Эти порядки вызывали бурное возмущение волонтеров. На собрании коммунистов 11-й бригады в марте 1938 г. было заявлено о необходимости решительно покончить с такими порядками.

Для поддержания дисциплины командование прибегало к такой мере, как отправка деморализованных волонтеров, наряду с инвалидами и больными, во Францию, а в отношении дезертиров, паникеров, «предателей» и «саботажников» применялась и такая мера, как расстрел. Сейчас уже невозможно установить, насколько правомерно применялась эта мера. В любой армии бывают люди, совершающие воинские преступления и несущие за это жестокие наказания. Но несомненно и то, что нередко «чрезвычайные» меры применялись и к волонтерам, не совершившим таких преступлений. Они нередко становились жертвами фракционной борьбы, личной неприязни, неправильно понятого приказа, политических и идеологических предубеждений.

В то время в коммунистическом движении царила идеологическая нетерпимость, сопровождавшаяся беспощадной чисткой рядов партий — от «троцкистско-зиновьевских шпионов и убийц», правых и других инакомыслящих. Московские судебные процессы еще более подогрели эту идеологическую и политическую истерию. Коминтерн ориентировал командование интербригад на беспощадную борьбу с троцкистами, «худшими врагами испанского народа»[52], вплоть до их полного уничтожения. В интербригадах шла настоящая «охота на ведьм». Поощрялись доносы, на собраниях выявлялись троцкисты, собирался компромат на тех, кто хоть в какой-то мере был связан с арестованными в СССР руководителями компартий. О том, какой размах приобрела эта охота, видно из донесения, отправленного с базы интербригад в ЦК КПИ в январе 1938 г. В нем перечислялись фамилии 20 человек, которые, по утверждению анонима, являлись агентами гестапо, итальянской, венгерской, польской и американской разведок [53]. Доносы были в то время обычным явлением. Например, ФКП выпускала периодически так называемые «черные списки», содержащие фамилии, фотографии и даже адреса лиц, подозревавшихся в троцкизме, связях с гестапо и пр.

Немалая роль в раздувании этой кампании принадлежала Марти. Марти сыграл большую роль в становлении интербригад. Посылая его в Испанию, ИККИ подчеркивал, что при организации интербригад он должен сосредоточить свои усилия в политической области[54]. При этом ИККИ учитывал не только прошлое Марти как участника восстания французских моряков на Черном море в 1919 г., но и то, что он родился во французской части Каталонии, носил испанскую фамилию, хорошо знал обстановку в Испании и мог легко договориться с руководителями республики /25/. Однако, оказавшись в Испании, Марти сосредоточил всю власть в интербригадах в своих руках.

Многие журналисты, участники испанских событий, и историки описывают деятельность Марти в самых мрачных красках. «Альбасетский мясник», «палач», «инквизитор» и другие клички мелькают на страницах многих книг [55]. Одни отмечают его крайнюю импульсивность, склонность к неожиданным приступам ярости[56], другие полагают, что он страдал манией преследования и повсюду видел врагов[57]. Вероятно, в этом следует искать причины его жестокости в отношении «дезертиров, слабых, подозрительных и шпионов»[58]. Малейшее несогласие или сомнение в его правоте тут же вызывало с его стороны обвинения в «троцкизме», «шпионаже» и т.п.[59].

Столь жесткие и негативные оценки деятельности Марти и черт его характера, несомненно, имели под собой серьезные основания. Марти являл собой типичный образец политического деятеля, сформировавшегося под воздействием сталинских методов идейно-политической борьбы. Вместе с тем он был глубоко убежден в своем военном таланте и политической прозорливости, в своем праве судить и миловать в силу высокого положения. Дело доходило до нелепости. Однажды Марги приказал арестовать английского добровольца, попросившего его говорить медленнее, так как он не понимал его[60].

Люди, работавшие с ним, давали ему в отчетах в ИККИ крайне отрицательные оценки.

«Марти — человек очень тяжелый. Играет роль военно-политического вождя бригады. Он прекрасно связан с массами, что не мешает ему арестовывать людей налево и направо, нервничать по пустякам. Он проявляет черты самодура-генерала, — писал один из них. — Марти не имеет формально никакого чина, а играет роль главнокомандующего»[61].

Импульсивность его была такова, что неоднократно сталкивавшийся с ним Штерн отмечал в отчете в ИККИ: «Марти, вдруг осиянный какой-нибудь “гениальной” идеей, делал в один день из мухи слона, а на следующий день из слона муху»[62].

Именно за эти методы критиковал Марти Тольятти, настаивавший на его отзыве из Испании[63]. Летом 1937 г. Марти был отозван, и хотя в конце года вернулся[64], но напрямую во внутренние дела интербригад уже более не вмешивался. Конечно, в расправах над инакомыслящими был виновен не только Марти. Многие историки называют имена других руководителей интербригад, связанных с представителями НКВД в Испании, в частности с А. Орловым (псевдоним Льва Фельдбина), а также с республиканской службой военной информации (SIM), находившейся одно время под контролем КПИ.

Другой, не менее сложной проблемой, с которой постоянно сталкивались интербригады, были межнациональные отношения. Казалось бы, высокий идейно-политический уровень подавляющего большинства «волонтеров свободы», высокие цели, за которые они сражались, интернациональный характер самих воинских соединений исключали возможность каких-либо конфликтов на национальной почве. Вместе с тем наличие в интербригадах представителей 53 стран со своим /26/ менталитетом, обычаями и традициями, вкусами и привычками, национальными предрассудками и интересами вызывали трения, подозрительность, разногласия и конфликты.

Им способствовал прежде всего сам принцип формирования интербригад в начальный период. Не было ни одной части, в которой бы не служило от 10 до 25 национальностей. Например, в батальоне им. Линкольна насчитывалось 25 национальностей[65], в артдивизионах — 14-15[66], в штабе 15-й бригады служило 46 человек 12-ти национальностей. Чтобы обеспечить нормальное его функционирование, в нем работало 12 переводчиков[67]. В 14-й бригаде в марте 1937 г. сражалось 606 французов, 59 бельгийцев, 31 чех и словак, 14 югославов, 20 русских (эмигрантов), 23 англичанина, а также датчане, испанцы, австрийцы, вьетнамцы, китайцы, болгары и др[68].

Переводчики ценились в частях на вес золота. От их оперативности, квалификации и выносливости зачастую зависел исход боя, да и вся нормальная жизнь. Пока приказ сверху или информация снизу доходили до адресата, все могло радикально измениться. В 12-й бригаде приказы доводились следующим образом: командир бригады М. Залка и его заместитель болгарин Петров отдавали приказ на русском языке, адъютант А. Эйснер переводил его на французский, а переводчики на немецкий, испанский, итальянский и т.п[69]. В частях для удобства общения сложился даже своеобразный арго, на котором говорили, отдавали приказы и даже пели песни[70].

Такая многонациональность с точки зрения политической или идеологической имела свои плюсы, поскольку интернационализм находил в этом свое чуть ли не классическое воплощение. Но одновременно возникала масса трудностей в общении, в организации управления, в деловой переписке. На этой же почве возникали многие недоразумения, а то и нездоровые явления, такие, как национальное соперничество, национальный эгоизм и протекционизм, конфликты между отдельными национальными группами. Конфликты имели место между немецкими и французскими добровольцами, причем дело доходило до применения оружия[71]. Национальные трения между испанцами, американцами, англичанами и украинцами наблюдались в 15-й бригаде[72]. В польской 13-й бригаде имели место антисемитские выходки, поскольку в ее составе был еврейский батальон[73]. Конфликтовали между собой выходцы из балканских стран: сербы, хорваты, болгары[74].

Командование довольно быстро заметило эти нездоровые явления. Марти, посетивший в конце января 1937 г. 12-ю и 13-ю бригады, с тревогой сообщал Гайману:

«Мы стоим перед самой большой опасностью, которая угрожает нашим интернациональным бригадам. Нет никакого сомнения в том, что в большей мере эти затруднения возникли не из-за вражды, но также нет никакого сомнения, что развитие этого явления не может быть ликвидировано полицейскими методами»[75].

Опасность межнациональных конфликтов, способных подорвать единство бригад, отмечал в докладной записке в политсекцию Военного совета и Гайман[76].

Сложные межнациональные отношения в бригадах были не столько результатом попыток фашистской агентуры «восстановить одну национальность против другой, /27/ восстановить испанцев против бойцов интернациональных бригад вообще»[77], сколько из-за национальных предрассудков и предубеждений. Великие цели, во имя которых сражались и умирали интернационалисты, не могли в одно мгновение освободить их сознание от предрассудков, приобретенных ими по мере того, как они росли, жили, учились, работали.

Погасить или смягчить эти конфликты могли бы представители компартий при интербригадах. Однако они нередко сами становились источником национальных конфликтов, всеми силами защищая интересы «своих». Они вообще оказались вне всякого контроля. Вот как описывал их деятельность Сверчевский:

«Представители братских партий существовали чуть ли не на положении легального официального аппарата, являясь в бригады и батальоны в любое время суток, зачастую даже не считая нужным поставить об этом в известность командование. Они вели себя как фактические владельцы и распорядители, рассматривавшие интербригады как собственное партийное хозяйство, а командование — как приказчиков, которым поручено ведение этого хозяйства»[78].

В. Цайссер в отчете о работе базы также отмечал, что представители партий вели в бригадах «собственную кадровую политику, через голову военного руководства вмешивались в административные и даже военные вопросы»[79].

Стремясь потушить конфликты на межнациональной почве, командование наряду с усилением политической работы предложило военному руководству республики отозвать все интербригады с фронта недели на две и реорганизовать их так, чтобы сделать более однородными по национальному составу. В частности, Марти в докладе генеральному штабу предлагал сделать 11-ю бригаду в основном немецкоговорящей, 12-ю — славянской, 13-ю — франкоговорящей[80]. Позднее он же предложил создать из французов и бельгийцев новую бригаду[81]. Аналогичные идеи выдвигал Гайман, считавший необходимым реорганизовать бригады по языковому признаку и на этой основе создать ударную силу высокой боевой ценности. Если этого не сделать, отмечал он, то в результате интербригады будут «окончательно уничтожены»[82].

В апреле-мае 1937 г. эти предложения были частично осуществлены. Интербригады последовательно выводились с фронта, реорганизовывались, пополнялись, в результате они стали более однородными по национальному составу, хотя создать мононациональные части так и не удалось, да это было и невозможно. Но и такая организация в значительной степени смягчила национальные противоречия. Тогда же 11-я, 13-я и 15-я бригады вошли в состав 35-й дивизии, которой командовали Сверчевский, а затем Ф. Морено, а 12-я и 14-я — в состав 45-й дивизии (командиры М. Залка, Ф. Козовски, Штерн, Г. Калле).

Другой, не менее сложной проблемой, вскоре вставшей перед интербригадами, стала проблема выживания. Большие потери и прекращение притока новых добровольцев из-за запретов, которые ввели страны-участницы соглашения о невмешательстве, на вербовку желающих служить в армии республики, и подобный же запрет со стороны правительства Л. Кабальеро привели к тому, что численность интерчастей начала быстро сокращаться. Возникла прямая угроза их истребления. Чтобы избежать этого, командование предложило пополнить ряды интернационалистов за счет испанских волонтеров. Оно полагало, что таким образом бригады получат постоянный источник пополнения и одновременно смогут органически включиться в составе народной армии. Идея «испанизации» бригад возникла в декабре 1936 г., когда в состав 13-й и 14-й бригад были включены батальоны, целиком /28/ состоявшие из испанцев[83]. С января 1937 г. началось массовое включение в интерчасти испанских подразделений. Интернационалисты вскоре стали составлять всего 20-25% от общего количества бойцов и офицеров интербригад, а к концу 1937 г. испанцы стали превосходить число интернационалистов во всех без исключения интерчастях.

Согласно данным базы интербригад на 22 декабря 1937 г. через интербригады прошло 27.414 иностранных волонтеров. В составе частей их насчитывалось, без учета убитых, раненых, репатриированных, пропавших без вести и дезертировавших, 20.089 человек. Общее же количество бойцов интерчастей на эту дату составило 42.447 человек, в том числе испанцев — 20.595[84]. В середине января 1938 г. в 45-й дивизии служило 1.919 интернационалистов и 5.386 испанцев. В 11-й бригаде испанцы составляли 81% личного состава, а 13-й — 70% и в резерве — 63%[85]. Хотя командные и комиссарские посты были по-прежнему заняты в основном интернационалистами, количество испанцев, занимавших офицерские посты, неуклонно росло.

Однако, как показывают многие факты, «испанизация» интербригад встретила где скрытую, а где открытую оппозицию. Привыкшие к полной автономии интернационалисты весьма болезненно восприняли приток испанских бойцов и офицеров как покушение на их самостоятельность. У них по-прежнему широкой популярностью пользовался тезис о превосходстве интербригад над испанскими, убеждение в том, что они «спасают Испанию» и что без них республике уготована участь Абиссинии (Эфиопии; захваченной войсками Муссолини. — «Скепсис».)[86]. «Автономность» интербригад доходила до того, что командование бригад выполняло приказы вышестоящих командующих лишь после того, как получало подтверждение из Альбасете[87]. Оно любой ценой стремилось сохранить «свой» транспорт, «свои» госпитали, пренебрежительно относилось к испанским офицерам, требуя от испанцев одновременно «безграничной признательности» за участие интербригад в войне, не проявляя при этом, как отмечал Сверчевский, «достаточного уважения ни к хозяевам страны, ни к законам республики»[88].

Некоторые командиры вообще отвергали саму мысль об интеграции интербригад в испанскую армию, на чем постоянно настаивал исполком Коминтерна. В постановлении от 27 декабря 1936 г. президиум ИККИ подчеркивал, что они должны стать «составной частью испанской народной армии», выступал против «чрезмерного выпячивания их роли и, решительно пресекая попытки их противопоставления другим частям республиканской армии», настаивал на том, чтобы они были «построены на основе народного фронта» и стали бы силой, содействующей «цементированию народной армии»[89]. Заслушав 4 марта 1937 г. доклад Марти о положении в интербригадах, секретариат ИККИ потребовал от их командования решительного слияния с народной армией, ликвидации всякой их «автономии»[90].

Нежелание некоторой части интернационалистов поступиться своей «автономией» было вызвано, однако, не столько их упрямством или непониманием проблемы, сколько сложными отношениями, сложившимися у них с политическим и военным руководством республики. Интербригады возникли в значительной степени независимо от него и даже вопреки ему, так же, как отряды народной милиции и другие военные формирования. Правительство беспокоило то, что они были созданы прежде всего коммунистами и могли укрепить позиции компартии в ущерб другим партиям и организациям народного фронта. Это же вызывало у него серьезные подозрения о /29/ подлинных намерениях организаторов бригад. В свою очередь попытки интернационалистов «оседлать испанцев»[91], по выражению Сверчевского, лишь усиливали такие подозрения.

Поскольку интербригады снабжались в основном за счет международной помощи, то республиканские власти не торопились решать жизненно важные для интернационалистов такие вопросы, как выплата жалования, пособий для семей, потерявших кормильцев, отправка на родину раненых и инвалидов, выезд на родину интернационалистов по неотложным делам (семейным, служебным, и др.)[92]. Такое отношение к интербригадам вызывало недовольство среди волонтеров, полагавших, что таким образом власти пытаются «подорвать престиж интернациональных бригад»[93]. Кроме этого, испанское пополнение оставляло желать много лучшего. Среди испанских волонтеров и призывников был высокий процент неграмотных, чаще наблюдались случаи дезертирства, переходов на сторону противника, самострелы. Они с трудом подчинялись военной дисциплине, плохо усваивали армейские порядки. Нередко испанское командование сплавляло в интербригады не только плохо обученных новобранцев, но и просто деклассированные элементы, уголовников, освобожденных из тюрем в обмен на обязательство сражаться с фашизмом.

Такое пополнение снижало боеспособность бригад, было источником серьезных конфликтов между испанцами и интернационалистами. Весьма характерным в этом смысле был инцидент, случившийся в 13-й бригаде в разгар ожесточенных боев под Мадридом в районе Брунете. Испанские батальоны, входившие в нее, не выдержали огневого воздействия и атак противника, покинули линию обороны и в панике, бросая оружие, ринулись в тыл. Командиру бригады Б. Винценто (Кригеру) и офицерам штаба с большим трудом удалось остановить бежавших, но, будучи отведенными на запасные позиции, деморализованные батальоны отказались выполнять приказы командования. Дезорганизация охватила французский батальон, из которого дезертировало 80 человек. Разъяренное испанское командование приказало расформировать бригаду, разоружить ее, а интербатальон распределить по другим бригадам. Руководство базы, не сумев разобраться в ситуации, поддержало приказ о расформировании 13-й бригады, хотя многие командиры и комиссары выступали против столь жестких мер[94]. Случай с 13-й бригадой был уникальным и более не повторялся. Однако он повлиял на то, что недостатки, в общем-то присущие любой армии, окрашивались в глазах добровольцев, прибывших «спасать Испанию», в самые черные тона и служили основанием для пренебрежительного отношения к своим испанским сослуживцам.

Положение осложнялось еще и тем, что абсолютное большинство волонтеров не знало испанского и каталонского языков, обычаев, традиций страны и ее регионов. Поэтому любое недоразумение, конфликт, проступок можно было раздуть до предела, особенно если отсутствовало стремление к взаимопониманию. Дело доходило до того, что некоторые командиры и комиссары требовали освободить интербригады от «испанских товарищей»[95]. Торез, посетивший интербригады в феврале 1937 г., в отчете в ИККИ сообщал, что подобные настроения получили широкое распространение. В частях пропагандировалась идея, согласно которой «интербригады лучше организованы, чем испанская армия», что у них «лучшее командование», что они «пример организации и храбрости»[96].

Командование и политорганы бригад принимали необходимые меры против антииспанских настроений, отдавая себе отчет в том, что без их преодоления /30/ невозможно превратить интерформирование в составную часть народной армии. С целью сближения испанских и иностранных волонтеров было введено обязательное обучение испанскому языку[97], значительная часть документации стала постепенно вестись тоже на испанском. Поощрялись и развивались контакты интернационалистов с местным населением, их участие в различного рода празднествах, в уборке урожая, собирались средства на содержание детских домов, для помощи беженцам и т.п.

Но если в интербригадах существовали антииспанские настроения, то подобные же настроения в отношении интернационалистов существовали и среди политических деятелей республики, в ее военных кругах, причем не только среди социалистов, анархистов или республиканцев, но и среди коммунистов. Коммунисты-военачальники ревниво следили за каждым шагом интербригад, за их успехами и неудачами. Нередко такая ревность оборачивалась даже пропагандистской кампанией против тех или иных командиров интербригад, как это произошло с Штерном (Клебером), которого вначале объявили «спасителем Мадрида», а затем развернули против него кампанию нападок и бездоказательных обвинений. Что касается большинства испанских офицеров, то их раздражение вызывали более высокие воинские звания офицеров-интернационалистов. В то время, как они командовали бригадами, дивизиями и даже корпусами в званиях майора или в лучшем случае полковника, командиры интербригад имели чин генерала[98]. Секретариату ИККИ пришлось специально подчеркнуть в постановлении в ноябре 1937 г. необходимость покончить с таким порядком, когда командиры бригад получали более высокие звания, чем испанские офицеры[99]. К сожалению, это указание сильно запоздало.

К весне 1937 г. руководству интербригад стало ясно, что если не будет ликвидирована их «автономия» и они не станут органической частью республиканской армии, то само интернационалистское движение потерпит морально-политический крах. Состоявшееся 2 марта 1937 г. совещание командного и политического состава интербригад решительно высказалось за полное слияние интерчастей с народной армией, дабы поставить интернационалистов и испанских солдат и офицеров в равные условия в снабжении, вооружении, организации санитарной службы и т.п[100]. Однако разработанный совещанием план не был осуществлен, поскольку интербригады принимали участие в крупных наступательных и оборонительных боях. Кроме того, ни у командования, ни у республиканских властей не было четкого понимания того, как осуществить слияние интерчастей с народной армией, на основе каких юридических и иных норм делать это.

Только в начале июня в министерстве обороны состоялось расширенное совещание представителей правительства, командования интербригад, советников. Попытка министра обороны И. Прието вообще расформировать интербригады и включить их подразделения в состав испанских бригад поддержки не нашла[101]. Абсолютное большинство участников высказалось за сохранение интербригад в качестве частей народной армии. Для практического решения вопроса о слиянии было решено создать правительственную комиссию, изучить положение в частях и на базе и только потом принять окончательное решение.

Выявилось несколько подходов к вопросу о дальнейшей судьбе интербригад. Они были близки по характеру, отличаясь некоторыми нюансами. Так, правительственная комиссия предложила создать из интербригад своего рода Иностранный легион, свести все интерформирования к пяти бригадам, в основном однородным по языковому признаку. Они должны были на 40-50% состоять из лучших иностранных /31/ добровольцев, а остальная часть — из испанцев, их следовало довооружить лучшим оружием для того, чтобы они сохранили характер ударных частей. Комиссия предложила подчинить базу в Альбасете непосредственно министерству обороны, сократить резко ее административный аппарат и сменить руководство, поскольку начальник базы Гайман «проводит политику национального протекционизма и покрывает своих соотечественников»[102].

Руководство интербригад в своем меморандуме правительству предложило включить интербригады органически в народную армию и основное внимание сосредоточило на таких проблемах, как статус, права и обязанности бойцов и офицеров, место интербригад в составе народной армии, распределение командных и политических постов между иностранцами и испанцами, организация набора волонтеров за границей, денежное содержание, отпуска, взаимоотношения между бригадами и базой, базой и командованием народной армии, распространение на бойцов законодательства Испанской республики и пр. В меморандуме также было высказано пожелание о реорганизации Альбасетской базы[103].

Проблема Центральной базы не случайно привлекла к себе внимание. Получилось так, что при ее создании забыли определить основные задачи, организацию, структуру, взаимоотношения с военными властями республики. Вначале она главным образом выполняла задачи формирования интерчастей, а с апреля 1937 г. особое внимание стала уделять вопросам обучения пополнения, подготовки офицерских и унтер-офицерских кадров. Только с апреля по июнь 1937 г. через курсы и школы военного обучения базы интербригад прошло 6017 волонтеров[104]. Однако качество обучения не всегда удовлетворяло командование. Прошедшим школы и учебные центры не хватало знаний по тактике, по использованию средств усиления частей. Во многом их знания зависели от национального состава инструкторов: одни учились по уставам германской армии, другие — по французской, третьи — по американской[105]. Такое многообразие не всегда способствовало взаимопониманию частей на поле боя.

Весьма сложными были отношения между базой и бригадами. Фронтовики жаловались на то, что база плохо связана с частями, ее представители почти не бывали на передовой, не знали их нужд, предпочитали «телефонное управление», протежировали представителям своих национальностей[106]. В то время, как части на фронте нередко испытывали острую нехватку в пополнениях, база была зачастую перегружена массой людей, занимавших различные командные должности в штабах, школах, в различных управлениях, складах, в отделах, не связанных непосредственно с боевой подготовкой волонтеров. По данным комиссии, проверявшей работу базы, на 31 июля 1937 г. из общего количества находившихся в ней людей 37% приходилось на служащих и обслуживающий персонал, 23,6% — на охрану и только 39,4% — на обучавшихся в школах и лагерях[107]. Особенно много находилось на базе представителей различных компартий, что давало основание фронтовикам язвительно называть базу «малым Коминтерном».

21 сентября начальник генерального штаба В. Рохо подписал приказ о реорганизации интербригад, а 23 сентября глава правительства X. Негрин одобрил декрет об интернациональных бригадах. В декрете указывалось, что «интернациональные бригады формируются как подразделения, входящие в испанскую армию» на основе уже существующих. Они должны были использоваться для выполнения всех задач вооруженных сил и формироваться так же, как и части испанской армии. На них распространялись законы, существовавшие в республике, установлен тот же порядок /32/ военной подготовки, обмундирования и знаков различия. База бригад оставалась в г. Альбасете. На нее возлагалась задача приема добровольцев, как испанских, так и иностранных, а также военная подготовка и направление бойцов в действующие части. Интербригады подчинялись командованию базы, должны были докладывать ей о всех сторонах своей жизни и боевой деятельности. Командованию базы вменялось распределять получаемые подарки, готовить материалы на обеспечение пенсиями семей погибших и инвалидов, вести учет всех данных о волонтерах, создавать центры подготовки и места отдыха.

В декрете подчеркивалось, что интербригады должны формироваться из испанских и иностранных граждан через бюро при главном управлении армии министерства обороны, причем персонал базы создавался из интернационалистов, непригодных к фронтовой службе, а работники бюро назначались министерством. Декрет предусматривал заполнение вакансий в должностях в бригадах испанцами и иностранцами в равных долях. На волонтеров распространялись в случае ранения или смерти те же права, что и на военнослужащих испанской армии. Декрет устанавливал для всех бойцов 13-дневный отпуск после каждых шести месяцев пребывания на фронте. Иностранные граждане, безупречно прослужившие в испанской армии более года, имели право на получение, по их желанию, испанского гражданства[108].

Реорганизация бригад и базы была проведена постепенно, поскольку в то же время части были задействованы в крупных наступательных операциях на Арагонском фронте. База была очищена от «свободной» публики, количество обучавшихся выросло до 64,5%, в то время как административный аппарат сократился до 21% и охрана до 14,5%, т.е. в полтора раза[109].

Сентябрьский декрет 1937 г. положил начало новому этапу в истории интернациональных бригад. Из чисто добровольческих соединений, автономных по своему характеру, они превратились в составную часть народной армии республики. Органическое включение интербригад в народную армию в то же время сохранило за ними некоторые специфические черты: добровольческий принцип формирования для иностранных бойцов в отличие от испанцев, служивших в них по призыву; многонациональный состав всех их соединений; определенная внутренняя автономия при подчинении всем законам и обычаям Испанской республики и ряд других.

Тогда же был решен вопрос о партийных представителях при интербригадах, вызывавших всеобщее раздражение своим бесцеремонным вмешательством в дела интернационалистов. По одним данным в конце декабря 1937 г., по другим — в январе 1938 г. по инициативе Тольятти институт представителей был ликвидирован. Большинство из них было отозвано из Испании, оставшиеся — подчинены отделу ЦК КПИ по работе с иностранными кадрами. Было также решено, чтобы интернационалисты вступили в ряды компартии Испании и руководствовались генеральной линией КПИ[110].

Однако реорганизация не означала, что интербригады тут же преодолели свои недостатки, тем более, что им приходилось перестраиваться в боевой обстановке. В декабре 1937 — феврале 1938 г. часть из них участвовала в наступательных и оборонительных боях под Теруэлем, а в марте-апреле 1938 г. в боях на Восточном фронте, закончившихся тяжелым поражением народной армии и интербригад, прорывом противника к Средиземному морю и расчленением республики на две части. В этих боях они понесли огромные потери, были деморализованы и ослаблены. Сверчевский, анализируя ситуацию в интербригадах в письме к Марти, с горечью /33/ признавал, что

«как войсковые части с точки зрения силы их организации, управления, крепкого офицерского и унтер-офицерского состава мы не выдержали экзамена в новой тактической ситуации. Как интербригады — мы оказались недостаточно спаяны и по сей день с испанцами, без чего нельзя и невозможно добиться нужного взаимного доверия в бою»[111].

Перечисляя проявившиеся к тому времени все слабости и недостатки интербригад, Сверчевский не преувеличивал их. Бои в марте-апреле выпукло показали, что интербригады не смогли после декрета полностью интегрироваться в народную армию, покончить с присущими им недостатками и слабостями.

На обстановку в бригадах оказывало сильнейшее воздействие еще одно обстоятельство. К тому времени антитроцкистская истерия достигла своего апогея. Московские судебные процессы, «большая чистка» в Коминтерне и эмиграция из СССР оказали крайне отрицательное воздействие на различные национальные группы, втянутые в бесконечную череду собраний, на которых они разоблачали и клеймили «врагов народа и партий». Так, венгерские добровольцы «разоблачали» на них всех, кто работал с Б. Куном[112]. Среди югославских добровольцев кипела острая фракционная борьба между сторонниками бывшего генерального секретаря партии М. Горкича и их противниками. Масло в огонь подлила прибывшая из Москвы специальная комиссия во главе с Р. Чолаковичем, которая занялась чисткой югославских частей от «горкичевичей»[113]. В особенно сложном положении оказались польские добровольцы. В конце 1937 г. из Испании были отозваны и арестованы в Москве представители ЦК КП Польши — Р. Рейхер (Рвал), Циховский, М. Каган-Серпинский и др. К тому времени компартия Польши была ликвидирована. В Испанию прибыла специальная группа во главе с А. Ивановым для «чистки» бригады им. Домбровского от «шпионов и провокаторов»[114]. Вероятно, группа действовала весьма напористо, если Марти сообщал Димитрову, что «наш друг Жан (Иванов) занимается этим делом энергично»[115]. Такие же кампании борьбы с «врагами народа» были проведены среди немецких, австрийских, литовских, украинских и белорусских добровольцев.

Потери, понесенные интербригадами в весенних боях 1938 г., были огромными. Если в начале марта 15-я бригада насчитывала 2329 человек, то в начале апреля — 160[116]. В 14-й бригаде накануне боев насчитывалось 5150 человек, а в начале апреля всего 2580[117]. Впервые франкисты в ходе этих боев захватили в плен большие группы пленных интернационалистов. Как отмечал один из участников боев, моральный дух частей настолько сломлен, что «достаточно было пустяка, одиночного выстрела, возгласа, чтобы вызвать тревогу, создать панику»[118].

Во время и после боев в Арагоне командование было вынуждено принять самые жесткие меры в борьбе с дезертирством. Об остроте проблемы можно судить из приказа министра обороны от 2 июня, в котором предусматривалось, что в случае дезертирства солдата или офицера его родственники по мужской линии должны были занять их место в армии либо направлялись на принудительные работы по строительству укреплений, дорог, линий связи[119]. Дела о дезертирах передавались в военные трибуналы, и судьба их была предрешена. В интербригадах с ними поступали /34/ не менее жестко, а то и жестоко. Известны случаи, когда устанавливался такой порядок борьбы с дезертирами и бежавшими с поля боя: если дезертировал солдат, то его мог расстрелять капрал, капрала — сержант, сержанта — лейтенант[120].

Но факты свидетельствуют, что дезертирство среди интернационалистов наблюдалось главным образом в тыловых частях, хотя его не избежали и фронтовые части. Вот некоторые данные о случаях дезертирства из интерчастей: 1 марта из 15-й бригады дезертировало два солдата, с 6 по 14 июля — пять солдат, 29 июля — 4 августа — два интернационалиста, 19-25 августа — четыре интернационалиста и два испанских солдата[121].

Чрезвычайно остро во время боев в Арагоне встала проблема сохранения Центральной базы. Уже в начале апреля стало совершенно ясно, что по крайней мере пять из шести интербригад отойдут в Каталонию и база будет отрезана от них. В свою очередь бригады лишатся пополнения, снабжения оружием и боеприпасами, практически будет потеряна вся санитарная служба. В этих условиях командование поставило вопрос перед министерством обороны о передислокации базы из Альбасете в Каталонию. 6 апреля такой приказ был отдан[122]. Эвакуация происходила в невероятной спешке, тем не менее за четыре дня в Каталонию было переправлено 8 тыс. человек, в том числе 3,5 тыс. раненых, больных, выздоравливающих интернационалистов, а также все имущество базы[123]. Последний поезд с ранеными проследовал через реку Эбро под носом противника, после чего мост был взорван[124]. Не удалось переправить в Каталонию лишь один эшелон с ранеными, и он был отведен в Валенсию[125].

Новая база интербригад разместилась в городке Орта близ Барселоны[126]. Одновременно в городке Олот был создан центр, на который возлагалась задача подготовки пополнения для интербригад. Ответственными за центр были назначены майор Р. Танги и капитан Реджионетти. В короткое время центр подготовил и отправил в действующие части 1875 человек[127]. Развернуться в полную силу новая база тем не менее не успела. Еще в феврале 1938 г. в кругах, близких к министру обороны, начали циркулировать слухи о предстоявшей ликвидации Центральной базы[128]. Эвакуация создала возможности для ее роспуска. Тем самым, по мнению командования испанской армии, ликвидировалось промежуточное звено между интербригадами и армией и они становились органической ее частью. 28 мая приказом министра обороны база действительно была ликвидирована и вместо нее создана центральная администрация интернациональных бригад, подчиненная секретариату сухопутных войск[129].

После пополнения и очередной реорганизации пять интербригад, оказавшиеся в Каталонии, приняли участие в одной из крупнейших операций народной армии — наступлении и обороне в среднем течении Эбро. Бои здесь носили исключительно упорный и жестокий характер. В ходе этих боев интерчасти понесли самые большие потери за все время боевой деятельности. Только в первую неделю боев 11-я бригада потеряла убитыми, ранеными и пропавшими без вести 307 человек, 13-я — 420, 15-я — 552, батальон пулеметчиков — 54. Всего же 35-я дивизия во время боев на Эбро потеряла 3872 человека, или одну треть личного состава[130]. Не менее значительными /35/ были потери интербригад, входивших в состав 45-й дивизии. По данным командования 14-й бригады только за два дня боев она потеряла убитыми, ранеными и пропавшими без вести 740 человек, а 12-я из 3200 бойцов — 1700[131]. Личный состав батальонов бригады сократился до роты, а рот — до взвода[132].

В разгар боев на Эбро правительство республики приняло решение об отзыве интербригад с фронта и демобилизации их личного состава. Вопрос об отзыве интербригад не возник неожиданно. Разговоры об их ликвидации начались еще ранней весной 1938 г., когда Марти на одном из совещаний сказал, что интербригады исчерпали себя как боевая и политическая сила[133]. Марти в общем-то был прав, поскольку к тому времени народная армия республики превратилась в массовую армию, насчитывавшую не менее 1 млн. человек. Шесть интербригад и несколько более мелких интернациональных частей сколько-нибудь серьезного воздействия на ход и исход войны оказать не могли. Они представляли собой скорее морально-политическую, нежели реальную военную силу, являясь символом международной солидарности демократических сил с Испанской республикой. В бригадах заявление Марти встретили с пониманием, что, однако, не отразилось на их боевой деятельности.

В мае на совещании высшего военного командования народной армии с участием представителей интербригад вопрос об отзыве был поставлен уже в практическую плоскость. К тому времени Лондонский комитет по невмешательству после долгих споров принял план эвакуации всех иностранных волонтеров как из республиканской, так и из франкистской зоны, и он вот-вот должен был вступить в действие. Поэтому совещание высказалось за роспуск и эвакуацию интербригад, хотя его участники знали, что уход интернационалистов может значительно ухудшить военно-политическую обстановку в Испании в пользу мятежников, поскольку было совершенно ясно, что поддерживавшие их Германия и Италия вряд ли выведут свои воинские части полностью[134].

Новый импульс демобилизационным настроениям среди интернационалистов придала массовая отправка в мае-июле из Испании больных, раненых и инвалидов. Наконец, нараставшая угроза германской агрессии в отношении Чехословакии, Польши и стран Прибалтики подтолкнула бойцов и офицеров из этих стран к требованию немедленной демобилизации и отправки на родину, где бы они могли продолжать борьбу с фашизмом[135]. В интербригадах росло понимание того, что они не сегодня-завтра будут ликвидированы.

Дискуссии о дальнейшей судьбе интербригад шли также в ИККИ. Если судить по документам, то выявились две линии, два подхода к ним. Меньшинство склонялось к мысли, что интербригады еще не исчерпали своих возможностей, их следует пока сохранить, пополнить новым притоком добровольцев, отозвать «выработавшие свой ресурс» кадры, очистить их службы от шкурников, авантюристов, трусов и пораженцев, решительно покончить с демобилизационными настроениями. Наиболее ярко эту позицию отстаивали те, кто сражался в Испании, хорошо знал обстановку изнутри, видел и сильные и слабые стороны интербригад. В частности, подобную позицию занимал Сверчевский, направивший в июле 1938 г. на имя Димитрова обширное письмо. Он подчеркивал в нем, что испанцы однозначно расценят вывод интербригад как «бегство с фронта и дезертирство в самый ответственный и решающий момент войны». Он считал, что не может существовать никаких мотивов и причин, оправдывающих уход хотя бы одного бойца с фронта во время боя, и что нужно, напротив, максимально укреплять линию фронта[136]. Сверчевский выдвинул в /36/ своем письме ряд предложений, осуществление которых, по его мнению, позволило бы значительно укрепить боеспособность интербригад, в том числе свести их в отдельную боевую группу, и расценивать демобилизационные настроения как трусость и бегство с поля боя.

Другую точку зрения отстаивал Марти. Накануне заседания секретариата ИККИ 24 августа он направил в него записку, в которой, исходя из того, что компартии практически прекратили вербовку добровольцев, вербовочные фонды были исчерпаны, а добровольцы коллективно и индивидуально настаивали на эвакуации, предлагал поставить перед правительством республики вопрос о дальнейшей судьбе интербригад следующим образом: согласиться на эвакуацию всех без исключения добровольцев, либо сохранить в народной армии лучшие интернациональные кадры (1000-1500 человек), эвакуировав остальных. Однако, замечал Марти, оставшиеся в ближайшие месяцы просто погибнут, ничего не дав защитникам республики. Отвергнув эту идею, Марти предложил освободить от службы в народной армии всех без исключения интернационалистов, получив от факта эвакуации «все политические преимущества», отправить их из Испании, уделив особое внимание добровольцам из фашистских стран, не имевших возможности вернуться на родину, часть волонтеров направить в СССР в спецшколы, чтобы максимально использовать их боевой опыт.

«Решение должно быть принято немедленно, так как решение правительства (об отзыве интербригад. — М.М.) с каждым днем становится все более известным и может нанести тяжелый удар по прекрасному моральному состоянию интернациональных бригад и иметь чрезвычайно опасные последствия»

, — заключал свою записку Марти[137].

Эта точка зрения возобладала. 25 августа 1938 г. после короткой дискуссии секретариат принял решение об отзыве и эвакуации из Испании интернационалистов, возложив на ЦК КПИ и ФКП всю организационную работу по осуществлению этой задачи[138].

21 сентября на сессии Лиги наций глава республиканского правительства Негрин объявил о том, что его правительство приняло решение «о немедленном и полном отзыве всех бойцов неиспанцев, которые участвуют в борьбе в Испании на стороне правительства»[139]. 25-28 сентября все интербригады, сражавшиеся на фронте Эбро, были отведены в тыл и размещены в 10 центрах демобилизации, созданных в районе Барселоны[140]. Что касается 129-й бригады, находившейся на фронте Леванта, то ее перевели в тыл в начале октября и разместили в районе Валенсии.

Проблемы, вставшие перед правительством республики и командованием бригад при эвакуации интернационалистов, оказались не менее сложными и трудными, чем при их создании. Необходимо было не просто демобилизовать 12.673 «волонтеров свободы», но и обеспечить их эвакуацию, договориться с правительствами ряда стран о приеме, оплате проезда, размещении, питании, медицинском обслуживании, не допустить расправы над теми, кто не мог вернуться по политическим мотивам на родину. Многие европейские правительства приняли законы, согласно которым добровольцы из интербригад лишались гражданства своих стран и подлежали суду за службу в «иностранной армии». Даже там, где власти не смотрели на службу в интербригадах как на уголовно наказуемое преступление и не чинили формальных препятствий волонтерам для возвращения на родину, возникало множество проблем юридического и иного характера. Например, при эвакуации 420 американских добровольцев консульство США выдало им всего 40 паспортов. Позднее удалось достать еще 210 паспортов через парижское консульство США[141].

Серьезным препятствием для эвакуации волонтеров явилась позиция правительства /37/ Франции, неоднократно срывавшего договоренности о транзите добровольцев через французскую территорию, отказавшегося принимать эшелоны с демобилизованными интернационалистами. В архиве Коминтерна находится обширная переписка Марти с Торезом, в которой он обращал его внимание на различные маневры французского правительства, срывавшего эвакуацию волонтеров, особенно тяжело раненых и инвалидов. Отправлявшиеся во Францию из Барселоны эшелоны неоднократно часами стояли на границе, зачастую возвращались назад. Правительство требовало, чтобы эвакуированные добровольцы из демократических стран сами оплачивали свой проезд, а те из них, кто в свое время эмигрировал во Францию из Германии, Италии, стран Восточной Европы, направлялись в Северную Африку[142].

Чтобы не допустить выдачи антифашистов из стран с фашистскими и авторитарными режимами, руководство интербригад и ЦК КПИ достигли соглашения с посольством Мексики в Испании об эвакуации их в эту страну. Такие же соглашения были достигнуты с посольствами Чили, Кубы и некоторых других латиноамериканских стран. Всего в Мексику предполагалось отправить 1500 человек[143]. Репатрианты получали справочный материал об экономическом и политическом положении в латиноамериканских странах, а коммунисты — специальные рекомендации, как вести себя по приезде в конкретную страну и устанавливать контакты с местными левыми силами. Так, в рекомендации выезжавшим в Мексику указывалось, что главная задача коммунистов состоит в том, чтобы «работать в рядах народных сил страны, в рядах движения мексиканского народа, особенно рабочего класса, за свободу, против фашизма». Коммунисты были обязаны поддерживать единство компартии Мексики, не создавать в ней автономных организаций или своих национальных групп, выполнять только директивы ЦК КПМ[144].

В течение сентября-ноября 1938 г. в центрах размещения интернационалистов — в Барселоне, Мадриде, Валенсии прошли торжественные собрания, народные празднества, встречи активистов с населением, представителями армий, партий и организаций народного фронта. Правительство учредило специальную медаль, которой были награждены все интернационалисты[145]. Каждому добровольцу вручили факсимильное издание — обращение Д. Ибаррури к иностранным добровольцам — «До скорого свидания, братья!»[146]

28 октября в Барселоне состоялись торжественные проводы бойцов интернациональных бригад, превратившиеся в одно из самых памятных торжеств в истории интернационального движения. В них участвовало 200 тыс. жителей Барселоны и ее окрестностей. По одной из красивейших улиц города — Диагонали — прошли специально сформированные части интернационалистов, представлявших каждую интербригаду и интерсоединение. Бойцы и офицеры, осыпаемые цветами, под бурные аплодисменты и приветственные клики, шли без оружия под прославленными знаменами своих частей. Их приветствовали глава правительства Негрин, лидеры народного фронта. Выступая перед ними, Ибаррури заявила: «Вы можете быть уверены, что воспоминания о вас будут вечно жить в наших сердцах... Пока существует Испания, будет жить в нас память об интернациональных бригадах»[147].

12 ноября 1938 г. первый эшелон с французскими волонтерами пересек франко-испанскую границу[148]. Всего до конца года было отправлено 13 эшелонов и еще один — в январе 1939 г[149]. В демократических странах общественность организовала торжественную встречу своих «волонтеров свободы». 7 декабря 300 английских /38/ добровольцев были торжественно встречены на вокзале Виктории. В церемонии встречи приняли участие видные деятели лейбористской и коммунистической партий, руководители тред-юнионов — К. Эттли, С. Криппс, У. Галахер, Т. Манн, Э. Хитт и др[150]. Тогда же в Париже на Елисейских полях чествовали французских добровольцев, торжественно продефилировавших мимо Триумфальной арки. Восторженный прием встретили в Нью-Йорке бойцы бригады им. Линкольна.

К концу декабря в Испании еще оставалось почти 6 тыс. интернационалистов, в том числе в центральной зоне — 1982 человека[151]. Моральное состояние еще не успевших эвакуироваться было сложным. Ходили слухи, что прибывшие во Францию бойцы оказались в концлагерях[152]. Конгресс активистов, состоявшийся в Барселоне, призвал всех бойцов и офицеров к сохранению боевого духа, к борьбе с пессимистическими настроениями, к укреплению единства, дисциплины и бдительности[153]. С подобным же посланием обратился к интернационалистам ЦК КПИ[154]. Стремясь поднять моральное состояние волонтеров, командование направило во все демобилизационные центры директиву, согласно которой добровольцы, желавшие остаться в Испании, могли подавать заявления в министерство обороны. Добровольцам, женатым на испанках, разрешалось выехать из страны вместе с женами. Что касается французских добровольцев, то они выезжали на родину без каких-либо ограничений.

Однако переломить пессимистические настроения не удалось, тем более стало известно, что многие интернационалисты из фашистских стран действительно были задержаны французскими властями и препровождены в специальные лагеря. Особое недоумение у добровольцев вызывало то обстоятельство, что советское посольство и консульство в Испании практически устранились от контактов с командованием интербригад, что они не ходатайствовали о выдаче виз для въезда в СССР. Они никак не могли понять, почему «первая страна социализма» практически не предпринимала никаких мер для спасения жизни тех, кто сражался в Испании против фашизма.

В делах секретариата Димитрова хранятся многочисленные документы, в какой-то мере раскрывающие обстановку, сложившуюся вокруг возвращения в СССР интернационалистов, посланных в Испанию по линии Коминтерна, а также больных и раненых, о которых ходатайствовал перед руководством ВКП(б) Коминтерн. 3 декабря 1938 г. Димитров направил секретарю ЦК ВКП(б) А.А. Андрееву письмо, в котором сообщал, что по линии Коминтерна в Испанию было направлено 589 членов братских партий. К началу декабря в Испании еще оставалось 466 человек, из которых 203 имели семьи в СССР, 115 были советскими гражданами и 209 не могли вернуться в свои страны, так как были по ложным обвинениям приговорены к смертной казни или многолетнему тюремному заключении. Среди них были раненые и инвалиды.

«Секретариат ИККИ, — писал Димитров, — просит разрешить возвращение в СССР 300 человек, эвакуированных теперь из Испании во Францию, являющихся инвалидами и имеющих смертные или многолетние судебные приговоры, вследствие чего они не могут вернуться в свои страны, а также не могут оставаться в других капиталистических странах ввиду опасности выдачи фашистским правительствам»[155].

Итак, оставалось еще 466 человек, но, зная порядки, царившие в то время в СССР, Димитров просил разрешение на въезд только для 300 человек.

Однако этим письмом дело не ограничилось. 16 декабря из секретариата Димитрова Андрееву был послан список на 428 бойцов, из которых предполагалось отобрать для возвращения 300[156]. Вероятно, Димитров в ЦК ВКП(б) не нашел понимания и 30 /39/ декабря послал список уже на 209 человек, на которых ИККИ располагал данными[157]. 10 января 1939 г. в письме в политбюро Димитров просил ускорить решение вопроса о возвращении в СССР 209 человек[158]. 20 января он отправил Андрееву дополнительный список еще на 36 человек[159]. Наконец, 20 августа 1939 г. Димитров и Мануильский передали письмо Сталину, в котором обращали его внимание на то, что во французских концлагерях все еще содержится 6011 бывших добровольцев, и просили «допустить от 3 до 3,5 тысяч бывших бойцов интернациональных бригад в СССР после тщательной проверки»[160]. Проверка действительно шла очень доскональная, если 21 марта 1939 г. секретариат ИККИ телеграфировал Торезу и Ибаррури: «Считаем целесообразным создать особо ответственную комиссию при ПБ ФКП и ПБ КПИ, которая должна рассматривать эти заявления (о въезде в СССР. — М.М.) и давать заключения в каждом отдельном случае»[161].

Конечно, СССР не был полностью закрыт для въезда как бойцов интербригад, так и для испанских антифашистов, но делалось это столь медленно, с такой бюрократической волокитой и иными помехами, что у них не могли не возникать сомнения в добропорядочности советского руководства. В течение всего 1939 г. они небольшими партиями отправлялись в СССР, где им оказывали необходимую помощь в устройстве на работу, на лечение и отдых, на получение жилья. Этим занималась специальная комиссия ИККИ в сотрудничестве с профсоюзами и местными органами власти.

Пока командование интербригад и правительство республики под наблюдением специальной комиссии Лиги наций осуществляли эвакуацию интернационалистов, наступил последний акт испанской драмы. 23 декабря 1938 г. франкистские войска развернули генеральное наступление на Каталонию. В середине января 1939 г. они сломили сопротивление республиканцев и началось беспорядочное отступление частей народной армии к французской границе. Вместе с ними к границе устремилась лавина гражданских беженцев. Перед командованием интербригад с необычайной остротой встала задача спасения почти 6 тыс. интернационалистов, не успевших покинуть Испанию. Как боевые части интербригады уже не существовали, они были расформированы, разоружены и в ожидании эвакуации разбросаны по маленьким городкам и поселкам Каталонии. Над ними нависла угроза пленения или уничтожения.

О том, в каком положении оказались интернационалисты, свидетельствует докладная записка, написанная неизвестным автором на имя Марти и начальников пунктов размещения демобилизованных бойцов. Согласно этой записке только в городках Осталетта, Кастельон де Амаириас, Сан Педро де Пескадоре и Парафружель было размещено около 2 тыс. интернационалистов, в том числе австрийцы, венгры, чехи, словаки, поляки, американцы, канадцы, причем половина из них не имела оружия и частично была деморализована[162].

Именно из этой массы людей, черпавших информацию из противоречивых слухов и панических рассказов беженцев о полном крахе фронта, о бегстве армии и правительства, было решено воссоздать боеспособные части, чтобы прикрыть отход республиканских частей и гражданских беженцев. Секретариат ИККИ дал командованию директиву, о чем Димитров сообщал Сталину, «принять меры для бесшумного восстановления интербригад», а ЦК ФКП — послать в Испанию новый контингент добровольцев [163]. /40/

23 января в Парафружеле состоялся общий митинг интернационалистов, единодушно принявший обращение к правительству разрешить им вновь вступить в народную армию. Из остатков бригады им. Домбровского была создана часть под командованием польского коммуниста М. Торуньчика. Остатки 11-й бригады возглавили немецкие коммунисты Г. Pay и начальник штаба Л. Ренн. Немецкий коммунист Э. Бланк, погибший вскоре в бою, стал командиром группы, насчитывавшей 450 человек. Из остатков 15-й бригады возник батальон неполного состава[164]. Все они влились в состав 35-й дивизии[165].

Порыв, охвативший интернационалистов, был настолько высок, что в новые интерчасти записывались даже раненые. Вооружившись тем оружием, которое у них еще было, или получив его от испанских частей, интербригады уже 26 января заняли оборонительные позиции севернее Барселоны. В течение двух недель они с боями отходили к французской границе. 10 февраля насчитывавшая в своих рядах всего около 1500 человек 35-я дивизия вышла к границе и на следующий день, построенная в колонны, с оружием в руках, под знаменами во главе с командирами частей пересекла границу, сложила оружие и в походном порядке направилась в концлагерь Гюрс[166], спешно сооруженный по распоряжению из Парижа для приема бойцов республиканской армии и интербригад. В концлагеря попали и другие группы интернационалистов, отошедшие во Францию. На этом эпопея интернациональных бригад на испанской земле закончилась.

Можно по-разному относиться к интербригадам, оценивать их вклад в борьбу испанского народа против франкизма и итало-германских интервентов. Но не следует забывать, что в Испанию ехали добровольцы не в туристские вояжи, не за наградами, руководствуясь не карьеристскими соображениями, а драться с фашизмом, зная, что им придется мучиться, страдать, а то и умереть на испанской земле, ехали по зову сердца, готовые перенести все тяготы и трудности войны. Образно о стремлениях и настроениях интернационалистов сказал Сверчевский:

«Всех объединяла большая, самая высокая и революционная цель — вооруженная борьба с фашизмом, и ради нее немцы, итальянцы, поляки, евреи, представители национальностей всего мира до негров, японцев и китайцев включительно умели договориться между собой, находили общий язык, терпели равные невзгоды, жертвовали одной жизнью, умирали героями, были преисполнены одной и той же ненавистью к общему врагу»…/41/[167]

Примечания