Следите за нашими новостями!
 
 
Наш сайт подключен к Orphus.
Если вы заметили опечатку, выделите слово и нажмите Ctrl+Enter. Спасибо!
 


Предыдущая | Содержание | Следующая

II. Конец Коминтерна

Коммунистический Интернационал был образован в Москве 2 марта 1919 года. Свой смертельный удар он получил в Москве 23 августа 1939 года, как только Молотов и Риббентроп подписали протокол о заключении советско-германского пакта. Но признаки его упадка были заметны еще задолго до этого события.

Майским утром 1934 года я зашел в кабинет начальника контрразведки ОГПУ Волынского на десятом этаже здания ОГПУ на Лубянке. Внезапно с улицы послышались музыка и пение. Выглянув в окно, мы увидели, что внизу по улице идет колонна демонстрантов. Это шли триста членов австрийской социалистической армии «Шютцбунд», которые героически боролись на баррикадах Вены против фашистского «хаймвера». Советская Россия предоставила убежище этому немногочисленному батальону борцов за социализм. /92/

Я никогда не забуду это майское утро, счастливые лица людей, поющих свой революционный гимн «Братья, вперед к солнцу, вперед к свободе», их дружеское общение с группами советских людей, присоединившихся к шествию. На какое-то мгновение я забыл, где нахожусь, но Волынский вернул меня на землю:

— Как вы думаете, Кривицкий, сколько среди них шпионов?

— Ни одного,— ответил я со злостью.

— Вы глубоко ошибаетесь,— сказал он.— Через шесть-семь месяцев процентов семьдесят из них будут сидеть на Лубянке.

Волынскому на его посту было хорошо известно, как действовала сталинская машина власти. Из тех трехсот австрийцев на советской территории не осталось теперь ни одного. Многие были арестованы сразу же по прибытии в Советский Союз. Другие, хотя и сознавали, что ждет их дома, устремились в австрийское посольство за разрешением вернуться на родину — и там отсидели в тюрьмах свой срок.

— Лучше за решеткой в Австрии, чем свобода в Советском Союзе,— говорили они.

Какая-то часть этих беженцев в составе интербригады была отправлена в Испанию для участия в гражданской войне. Сталин стремительно продвигался по пути к тоталитарному деспотизму, и Коминтерн уже был ему не нужен.

Коммунистический Интернационал был основан российской большевистской партией (примеч. – В качестве «делегатов» действовали социалисты и новообращенные коммунисты из числа членов соцпартий, оказавшиеся в Москве. Единственным настоящим делегатом от зарубежной революционной организации был Эберлейн — от германского общества «Спартак». Но и тот прибыл с наказом Розы Люксембург голосовать против нового Интернационала. Авт.) двадцать лет назад в преддверии, как тогда считалось, мировой революции. Ленин был убежден, что социалистические и рабочие партии Западной Европы, поддерживая «империалистическую войну», которую вели их правительства в 1914 — 1918 годах, предали интересы трудящихся масс. Он считал, что традиционные рабочие партии и федерации профсоюзов Германии, Франции, Великобритании и США со своей верой в представительное правительство и мирное врастание в более справедливое социальное Общество совершенно устарели и что задача одержавших /93/ победу русских большевиков состоит в том, чтобы возглавить революционное движение рабочих всех стран. Целью Ленина было создание Коммунистической партии США и, в конечном счете, победа коммунизма во всем мире.

Ленин был уверен, что большевики, несмотря на свой энтузиазм, в упоении первыми победами не смогут построить коммунистическое общество в России, если трудящиеся передовых стран не придут к ним на помощь. Он понимал, что его смелый эксперимент обречен на неудачу, если к отсталой аграрной России не присоединится хотя бы одна великая индустриальная держава. Самые большие свои надежды он возлагал на скорую революцию в Германии.

Прошедшие двадцать лет подтверждают, что Ленин недооценивал значимость существующих рабочих организаций, как профсоюзных, так и политических, и переоценивал возможность применить к Западной Европе идеи русского большевизма с его лозунгом немедленного свержения всех правительств, демократических и автократических, и установления диктатуры Коминтерна.

На протяжении двух десятилетий Коминтерн, основанный, вдохновляемый и направляемый партией большевиков, искал пути навязывания своих методов и своей программы за пределами России. Повсюду он создавал компартии в соответствии с в высшей степени централизованной и дисциплинированной большевистской моделью, послушные и подотчетные только штаб-квартире в Москве.

Коминтерн направлял своих агентов во все уголки мира. Он планировал выступления масс и военные перевороты в Европе, на Дальнем Востоке и в Западном полушарии. Наконец, когда все эти усилия ни к чему не привели, Коминтерн предпринял свою последнюю политическую акцию — создание в 1935 году Народного фронта. На этом заключительном этапе, вооруженный новыми видами камуфляжа и компромиссов, он повел свое наступление на общественные организации и даже правительственные учреждения ведущих демократических стран, проникая в их недра.

Я имел возможность с самого начала вплоть до 1937 года наблюдать за деятельностью Коминтерна. На протяжении восемнадцати лет я принимал непосредственное участие в его военных и политических акциях за /94/ рубежом. Я был одним из исполнителей воли Сталина во время интервенции в Испании, куда Коминтерн в последний раз бросил свои боевые силы. Я начал работать в Коминтерне в 1920 году, во время войны с белополяками. Меня направили в органы советской военной разведки Западного фронта, штаб которой находился в Смоленске. По мере продвижения армии Тухачевского по пути к Варшаве задачей нашего отдела было устраивать диверсии, саботаж на транспорте при погрузке вооружения, вести пропаганду в польской армии для подрыва ее морального духа, снабжать руководство Красной Армии военной и политической информацией.

Поскольку у нас и агентов Коминтерна в Польше не было четкого разграничения обязанностей, мы сотрудничали всеми возможными способами с только что образованной Польской коммунистической партией и издавали революционную газету «Свит» («Заря»), которую мы распространяли среди солдат польской армии.

В день, когда Тухачевский стоял у ворот Варшавы, депутат от крестьян Домбаль заявил в польском парламенте:

— Я не считаю, что Красная Армия наш враг. Напротив, я приветствую Красную Армию как друга польского народа.

Для нас это было чрезвычайно важным событием. Мы опубликовали речь Домбаля в «Свите» и распространили сотни тысяч ее экземпляров по всей Польше, особенно среди польских солдат.

Домбаль был тут же арестован и заключен в Варшавскую цитадель — польскую тюрьму для политических преступников. Через три года Советское правительство добилось наконец его освобождения, обменяв его на группу польских аристократов и священников, взятых заложниками. Он тогда приехал в Москву и был встречен как один из героев Коминтерна. На него обрушилась лавина почестей и наград. Ему был предоставлен высокий пост. В течение почти десятилетия Домбаль был одним из самых важных деятелей Коминтерна из числа нерусских его членов.

В 1936 году он был арестован по обвинению в шпионаже в пользу Польши на протяжении семнадцати лет, то есть с момента его речи в польском парламенте. ОГПУ посчитало, что приветствие Домбалем Красной Армии, а также тот факт, что он три года отсидел в /95/ тюрьме, были спланированы польской военной разведкой. Домбалъ был казнен.

Во время советскопольской войны Польская коммунистическая партия работала рука об руку с нашими службами, и мы готовили ее для сотрудничества с Красной Армией. Польская компартия подчинялась всем приказам наступающей армии Тухачевского.

Члены Польской компартии помогали нам, организуя саботаж, диверсии, мешали транспортировке военного снаряжения из Франции. Мы организовали забастовку в Данциге, чтобы не допустить поставку французского оружия для польской армии. Я ездил в Варшаву, Краков, Лемберг, в немецкую и чешскую Силезию и в Вену, организуя забастовки, чтобы не допустить разгрузки оружия. Успешной была организованная мной железнодорожная забастовка на чешской узловой станции Одерберг, воспрепятствовавшая передаче Пилсудскому военного снаряжения, изготовленного на заводе «Шкода».

«Железнодорожники!— писал я в листовке.— Вы возите пушки, которые будут бить по вашим собратьям, русским рабочим».

В то же самое время правительство Советской Польши, предвкушая захват Варшавы, приближалось вместе со штабом Тухачевского к польской столице. Возглавить это правительство было поручено Феликсу Дзержинскому, ветерану польского революционного движения и руководителю Чека (прежнее название ОГПУ).

Русско-польская война была одной из серьезнейших попыток, предпринятых Москвой, установить большевистские порядки в Западной Европе на остриях штыков. Она потерпела крах, несмотря на наши усилия, военные и политические, несмотря на победы Красной Армии и на то, что на нас работала польская секция Коминтерна вместе с нашими пропагандистами и разведчиками по ту сторону польской границы. В конечном счете измотанная Красная Армия была вынуждена отступить. Пилсудский стал хозяином Польши. Лопнула надежда Ленина протянуть руку трудящимся Германии через Польшу и помочь им распространить революцию до берегов Рейна.

Мысль ускорить большевистскую революцию посредством военного вторжения родилась еще раньше, в 1919 году, во время недолгого существования Венгерской и Баварской республик. Отряды Красной гвардии /96/ стояли тогда почти в сотне километров от границы с Венгрией. Но большевики были еще слишком слабы; к тому же они были заняты войной с белыми.

К началу 1921 года, когда между Россией и Польшей был подписан договор в Риге, большевики, в особенности сам Ленин, осознали, что революция в Западной Европе была трудной задачей будущего. Рассеялись надежды на быстрый успех в международном масштабе, на который рассчитывали на Первом и втором конгрессах Коминтерна, когда его председатель Зиновьев заявил, что в течение одного года вся Европа станет коммунистической. Однако и после 1921 года, и уже в 1927 году Москва пыталась организовать ряд революционных восстаний и путчей.

Тысячи рабочих в Германии, Прибалтике, на Балканах и в Китае пали напрасными жертвами этих безответственных авантюр. Коминтерн посылал их на верную смерть, стряпая планы военных переворотов, всеобщих забастовок и восстаний, ни один из которых не имел шансов на успех.

В начале 1921 года в России сложилась особо угрожающая ситуация для советского режима. Голод, крестьянские восстания, Кронштадтский мятеж и всеобщая стачка петроградских рабочих подвели правительство к черте, за которой был крах. Победы, одержанные на полях гражданской войны, казались напрасными, и большевики вслепую искали пути выхода, встречая оппозицию со стороны тех самых рабочих и матросов, которые некогда были их главной опорой. Коминтерн, оказавшись в этой отчаянной ситуации, принял решение, что единственный путь, который может спасти большевизм, — это революция в Германии. Зиновьев послал в Берлин своего верного соратника Бела Куна, еще недавно стоявшего во главе Венгерской Советской республики.

Бела Кун прибыл в Берлин в марте 1921 года с приказом ЦК Компартии Германии от Зиновьева и Исполкома Коминтерна, гласящим: в Германии сложилась революционная ситуация, коммунистическая партия должна взять власть. Члены ЦК Германской компартии были в недоумении. Они не верили собственным ушам, понимая, что надежды на свержение берлинского правительства нет. Но приказ Бела Куна был ясен: немедленное восстание, отказ от Веймарской республики и установление диктатуры коммунистов. ЦК Германской /97/ компартии подчинился инструкциям из Москвы. Будучи во власти Исполкома Коминтерна во главе с Зиновьевым, ЦК Германской компартии не мог ослушаться.

22 марта была объявлена всеобщая забастовка в промышленных районах Центральной Германии — Мансфельде и Мерзебурге. 24 марта коммунисты захватили здания муниципальных учреждений в Гамбурге. В Лейпциге, Дрездене, Хемнице и других городах Центральной Германии коммунисты организовывали захват зданий, судов, муниципалитетов, банков и полицейских участков. Официальный орган немецких коммунистов «Роте фане» открыто призывал к революции.

На медных рудниках Мансфельда коммунистический Робин Гуд Макс Гельц, который за год до этих событий один на один вел партизанскую войну против правительства Берлина в Фогтланде, в Саксонии, заявил, что он руководит всеми операциями. Примерно в это время по всей Германии прокатилась волна угроз взорвать общественные здания и монументы. В правительстве поняли, что это дело рук Гельца.

24 марта рабочие-коммунисты крупного завода по производству азота в Лейне, вооруженные винтовками и ручными гранатами, забаррикадировались в здании завода.

Однако все старания коммунистов скоординировать эти выступления на местах не увенчались успехом. Преданные и прошедшие подготовку партийные активисты откликнулись на призыв, и батальон за батальоном были посланы партией на смерть с не меньшей жестокостью, чем это делал Людендорф, бросая войска на фронт. Огромная масса рабочих не отозвалась на призывы присоединиться ни ко всеобщей забастовке, ни к отдельно вспыхнувшим выступлениям. К началу апреля восстание было подавлено по всей стране.

Лидер Германской компартии д-р Пауль Леви, с самого начала возражавший против этой авантюры, сочтя ее безумием, был исключен из партии за то, что назвал виновников своими именами. Он дал понять Москве, что она совершенно не разбирается в том, какова ситуация в Западной Европе, и ее безумная затея стоила жизни тысячам рабочих. Иначе как «негодяями» и «дешевыми политиканами» вождей и эмиссаров большевистской партии он не называл.

Сразу же после мартовского восстания Компартия Германии потеряла половину своих членов. Что касается /93/ подстрекателя Макса Гельца, хотевшего динамитом расчистить путь к власти, то он был судим за убийство, поджог, разбой и другие преступления и приговорен к пожизненному заключению.

Меня интересовала судьба Гельца потому, что, несмотря на все его сумасбродные идеи, он был, несомненно, честным и храбрым революционером. Для рабочих его родного Фогтланда он был легендарной фигурой. Когда я работал в Бреслау, где Гельц отбывал наказание, я установил контакт с одним из его тюремных надзирателей, который сильно к нему привязался. Через него я посылал Гельцу книги, шоколад, кое-что из еды. С ним мы обдумывали план побега Гельца. Но мне были необходимы помощь и разрешение партии. Я связался с Хаманом, руководителем местной партийной организации в Бреслау, и он пообещал дать мне надежных людей. Тогда я поехал в Берлин и изложил свою просьбу перед ЦК Компартии. Там обсудили этот вопрос. Одни хотели освободить его легально — путем избрания в депутаты рейхстага. Другие считали, что его побег послужит хорошим средством разбудить массы, которые в то время проявляли апатию к Компартии. Мне дали разрешение попытаться организовать побег. Приехав в Бреслау, я узнал от тюремщика, что ему приказано усилить охрану Гельца.

Власти узнали о нашем намерении не от кого другого, как от самого Хамана, руководителя коммунистической организации Бреслау, депутата рейхстага н полицейского провокатора.

Позже Гельц был освобожден законным путем. Хотя я сделал все возможное для его побега и был с ним в Бреслау в постоянном контакте, встретились мы с ним впервые в Москве в 1932 году на квартире писателя Киша, тоже члена Компартии. Когда он узнал, кто я такой, он сказал, рассмеявшись:

— Так это вы тот самый богатый американский дядюшка, посылавший мне еду и книги!

В Москве Гельц некоторое время слыл героем. Его наградили орденом Красного Знамени, его именем была названа фабрика в Ленинграде и ему предоставили хорошую квартиру в гостинице «Метрополь». Но когда в 1933 году коммунисты капитулировали перед Гитлером, не сделав ни одного выстрела, и стало ясно, что такова политика Сталина и Коминтерна, Гельц попросил, чтобы ему выдали заграничный паспорт. Его просьбу все /99/ откладывали и откладывали, а за ним установили слежку. Он возмутился, потребовал немедленно разрешить ему выезд. Друзья Гельца стали избегать его. ОГПУ отказал вернуть ему паспорт. Вскоре в «Правде» появилась небольшая заметка о том, что Гельц утонул в речке под Москвой. В управлении мне сказали, что, после того как Гитлер пришел к власти, Гельца видели выходящим из здания германского посольства. ОГПУ, несомненно, организовало убийство Гельца потому, что его славное революционное прошлое делало его потенциальным лидером революционной оппозиции Коминтерну.

Поражение мартовского восстания в Германии в значительной степени отрезвило Москву. Даже Зиновьев смягчил тон своих заявлений и манифестов. Европа явно не разделалась еще с капитализмом. Да и сама Россия тоже. После крестьянских восстаний и Кронштадтского мятежа Ленин пошел на важные экономические уступки крестьянам и коммерсантам. В России наступил период восстановления, и вопрос о мировой революции решительно отступил на задний план. Коминтерн принялся искать козлов отпущения, подвергнув чистке руководителей компартий в различных странах, назначая взамен их новых лидеров. Из-за фракционной борьбы в зарубежных компартиях коминтерновская машина работала без остановки, выпуская резолюции, контррезолюции и решения об исключениях из партии.

В январе 1923 года я работал в Москве, в Третьей секции Разведуправления Красной Армии. До нас дошли сведения о том, что Франция собирается присоединить к себе Рурскую область в счет покрытия репараций. В то время я жил в гостинице «Люкс», в которой жили тогда деятели Коминтерна и приезжавшие из-за границы коммунисты.

Нужно пояснить, что гостиница «Люкс» была и до сих пор остается штаб-квартирой западноевропейских коммунистов в Москве. В ее коридорах можно встретить лидеров компартий всех стран, а также профсоюзных деятелей и просто рабочих, которые так или иначе заслужили право на паломничество в пролетарскую Мекку.

Поэтому для Советского правительства было чрезвычайно важно пристально наблюдать за «Люксом», чтобы в точности знать, что говорят и думают товарищи из разных стран, каково их отношение к Советской власти и различным противоборствующим течениям внутри /100/ партии большевиков. «Люкс» кишел агентами ОГПУ, прописанными там в качестве постоянных жильцов и гостей. Среди этих постояльцев «Люкса», информировавших ОГПУ о деятелях коммунистического и рабочего движения, был Константин Уманский, в данный момент посол Советского Союза в США.

Впервые я встретил Уманского в 1922 году. Он родился в Бессарабии и проживал в Румынии и Австрии до 1922 года, после чего приехал в Москву. Благодаря знанию иностранных языков он был назначен на работу в ТАСС. Его жена работала машинисткой в одном из учреждений Коминтерна.

Когда Уманскому пришло время служить в Красной Армии, он не пожелал, как он мне сказал сам, «терять» два года в казармах. Тогда еще жизнь в Советском Союзе не была построена по кастовому признаку, и это признание Уманского неприятно меня поразило. Многие коммунисты до сих пор считают право служить в Красной Армии большой привилегией. Но с Уманским все было иначе. Он представил в Разведуправление письма от наркома по иностранным делам Чичерина и руководителя ТАСС Долецкого с просьбой направить его на «службу» в Красной Армии в качестве переводчика Четвертого отдела.

Однажды, когда мы с Фириным, бывшим в то время помощником Берзина, начальника Управления военной разведки, сидели в одном московском ресторане, я вдруг увидел Уманского. Я подошел к его столику и спросил, почему он уходит из ТАССа. Тот ответил, что хочет убить двух зайцев — остаться сотрудником ТАССа и отслужить свой срок армейской службы в Четвертом отделе.

Когда я повторил его слова Фирину, он ответил со злостью:

— Можешь быть уверен, что он не будет работать в Четвертом отделе.

В те времена не так-то легко было заработать себе теплое местечко, и Уманский не стал переводчиком в Красной Армии. Однако ему удалось увильнуть от неудобных солдатских казарм, получив работу дипкурьера в Наркоминделе. Это считалось равноценным службе в армии, так как все дипкурьеры зачислялись в штат ОГПУ. Сохранив за собой место в ТАССе, Уманский ездил в Париж, Вену, Токио, Шанхай.

Работая в ТАССе, Уманский сотрудничал также и с ОГПУ, потому что журналисты и корреспонденты ТАССа близко сталкивались с внешним миром, и в его положении ему было удобно шпионить за тассовскими журналистами, сидя в московском кабинете и за рубежом. Живя в «Люксе», он тоже держал ухо востро, прислушиваясь к разговорам, которыми обменивались зарубежные коммунисты...

Константин Уманский принадлежит к числу немногих коммунистов, кому удалось проникнуть за колючую проволоку, отделяющую прежнюю партию большевиков от новой. Он отлично преуспел в этом.

Когда до нас дошла новость об оккупации Рура французами, группа из пяти-шести сотрудников, в которую входил и я, получила задание немедленно отправиться в Германию. В течение суток все формальности были улажены. Москва надеялась, что в результате французской оккупации откроется путь для нового наступления Коминтерна в Германии. Не прошло недели, как я оказался в Германии. У меня сразу же сложилось впечатление, что страна находится накануне катастрофы. Инфляция подняла цены до астрономических высот, росла безработица, ежедневно случались уличные стычки рабочих с полицией или рабочих с нацистскими боевиками. Оккупация Рурской области французами подлила масла в огонь. Казалось даже, что измученная и истощенная Германия в любой момент может ввязаться в самоубийственную войну с Францией.

Вожди Коминтерна следили за событиями в Германии с опаской. 1921 год для них закончился плохо, и они хотели одного — не трогать никого, пока внутренний хаос не уляжется. Нашим, тем не менее, были даны совершенно иные инструкции. Нас послали в Германию для разведки, мобилизации недовольных элементов в Рурской области и подготовки рабочих к благоприятному моменту для восстания.

Мы сразу же образовали три типа организаций в Германской компартии: разведслужбу, действующую под руководством Четвертого отдела Красной Армии; военные формирования как ядро будущей Красной Армии Германии и небольшие отряды боевиков (Zersetzungsdients (нем.). Прим. сост.), в функцию /102/ которых входило разложение морального духа рейхсвера и полиции.

Возглавлять разведслужбу партии мы назначили Ганса Киппенбергера, сына гамбургского издателя. Он неустанно трудился над созданием сложной сети осведомителей в армии и полиции, в правительственном аппарате, во всех политических партиях и враждебных нам военизированных организациях. Его агенты проникли в монархистскую организацию «Стальной шлем», в отряды «Вервольфа» и нацистов. С помощью боевиков они, соблюдая секретность, выясняли у определенной части офицеров рейхсвера, какую позицию те займут в случае коммунистического переворота.

Киппенбергер служил Коминтерну верой и правдой. Во время событий 1923 года он ежедневно рисковал жизнью. В конечном счете его постигла судьба всех преданных коммунистов. Будучи избранным в 1927 году в рейхстаг, он вошел в Комитет по военным делам. Считая себя представителем Коминтерна в этом органе, он многие годы снабжал советскую военную разведку ценной информацией. После прихода Гитлера Киппенбергер ушел в подполье. Осенью 1933 года он бежал в Россию, а в 1936 году был арестован как гитлеровский шпион.

Следователь ОГПУ требовал от него признания, что он сотрудничал с немецкой разведслужбой. Киппенбергер отказывался «признаваться».

— Спросите Кривицкого, мог ли я стать нацистским агентом, — просил он.— Он знал, чем я занимался в Германии.

— Разве вы не были знакомы с генералом Бредовом, главой военной разведки рейхсвера?

— Разумеется, я его знал,— отвечал Киппенбергер.— Я был членом коммунистической фракции рейхстага и членом Комитета по военным делам. (Генерал Бредов часто выступал перед комитетом рейхстага.)

ОГПУ не располагало другими «инкриминирующими» свидетельствами против Киппенбергера. Тем не менее после шести месяцев допросов этот бесстрашный человек «сознался», что он агент германской военной разведки.

— У меня в голове гвоздь,— повторял он,— Дайте мне что-нибудь, чтобы заснуть. /103/

В Германии мы работали над организацией военных коммунистических формирований для будущей германской Красной Армии по строго продуманному плану, деля их на отряды по сто человек (Hunderschaft). Мы составляли списки коммунистов — участников первой мировой войны, располагая их по рангу. Из этого списка мы намеревались сформировать офицерский корпус германской Красной Армии. Подобрали и технический персонал из числа опытных специалистов: пулеметчики, артиллерийские командиры, авиаторы и связисты из квалифицированных радистов и телефонистов. Шло обучение женских отрядов для медико-санитарной службы.

Однако в Рурской области из-за французской оккупации мы столкнулись с не известной нам доселе проблемой. Рур представлял собой сцену одного из самых странных спектаклей в истории. Немцы, не способные противиться французской армии силой, стали оказывать там пассивное сопротивление. Остановились шахты и фабрики, на которых оставался минимум персонала, чтобы не допустить затопления шахт и сохранить в порядке фабричное оборудование. Железные дороги почти не действовали. Росла всеобщая безработица. Правительство, боровшееся с колоссальной инфляцией, вынуждено было практически полностью содержать все население Рура.

Тем временем французы стали поощрять сепаратистов, целью которых было отделение всей Рейнской области от Германии и образование независимого государства. Неосмотрительные наблюдатели считали, что сепаратистское движение — не что иное, как плод французской пропаганды. На самом деле оно родилось на месте и было очень серьезным. И если бы англичане не противились ему, то в 1923 году Рейнская область отделилась бы от Германии. Во многих домах Рейнланда я видел бюсты Наполеона, создателя Конфедерации Рейна. Все чаще и чаще я слышал жалобы жителей на то, что Пруссия обирает их богатую страну.

Компартия боролась с сепаратистским движением всеми доступными ей способами. Лозунгом Коминтерна был «Война Штреземану и Пуанкаре!» (Г. Штреземан — министр иностранных дел Германии; Р. Пуанкаре — премьер-министр Франции. Прим. сост.). Лозунг нацистов и их союзников — националистов: «Война Пуанкаре /104/ и Штреземану!» Именно в эти дни французскими военными властями был казнен нацистский террорист Шлагетер. Казнь Шлагетера осталась бы не замеченной никем за пределами узкого круга его единомышленников, если бы Карл Радек, самый умелый пропагандист Коминтерна, не довел этот факт до сознания немецкого народа. «Вступайте в Компартию, и вы добьетесь национального и социального освобождения своей родины», — призывал он. Шли даже переговоры между Радеком и некоторыми лидерами нацистской и националистической партий, к последней принадлежал граф Ревентлов. Основой сотрудничества служил тот факт, что единственным шансом на успех для националистической партии было заключение союза с большевиками против Франции и Великобритании. Но планы этого союза так и не осуществились. Он был заключен лишь в 1939 году далеко не на тех условиях, на которые рассчитывала Москва, когда Германия была так унижена.

Тем временем все было готово для сепаратистского переворота. Лидеры сепаратистов Матес, Дортен и Шмидт начали действовать. Сигналом для провозглашения Рейнской республики должна была послужить крупная демонстрация в Дюссельдорфе во второй половине сентября.

Националисты боролись против сепаратистов средствами отдельных террористических актов. Компартия призывала устроить контрдемонстрацию протеста против «сепаратистских предателей». Когда обе конфликтующие стороны столкнулись на перекрестке двух магистралей города, я впервые в жизни увидел, как коммунисты бьются бок о бок с националистическими террористами и немецкой полицией. Сепаратисты потерпели поражение главным образом из-за вмешательства в конфликт прогермански настроенного кабинета Великобритании.

Мы приняли решение, что в случае восстания коммунистов в Германии мы не позволим втянуть нас в конфликт с французской армией, хотя уже поддерживали немецких националистов против французов, находящихся в Рейнской области и Рурском бассейне. Целью стратегии, выработанной нашими сотрудниками в Рейнской области, был вывод наших формирований в районы Центральной Германии, Саксонии и Тюрингии, где коммунисты в то время занимали особенно сильные позиции. С этим /105/ намерением мы и вели обучение наших отрядов.

Готовясь совершить революцию, немецкие коммуннсты создавали так называемые «группы Т» — небольшие террористические группы для деморализации рейхсвера и полицейских сил с помощью серии покушений. «Группы Т» состояли из храбрецов, фанатически преданных партии.

Я вспоминаю встречу с членами одной из этих групп в один из сентябрьских вечеров в городе Эссен незадолго до коммунистического восстания. Помню, как они собрались, спокойно, почти торжественно слушая отдаваемые им приказы. Их командир объявил без лишних слов:

— Сегодня ночью мы приступаем к действию.

Они спокойно вынули свои револьверы, проверили их в последний раз и по очереди вышли из помещения. На следующий день эссенские газеты сообщили, что найдено тело убитого полицейского офицера, убийца неизвестен. На протяжении нескольких недель эти группы наносили быстрые и эффективные удары в разных частях Германии, выбирая для этой цели полицейских чинов и других противников коммунистического дела.

С наступлением мирного времени эти фанатики не могли найти себе дела в упорядоченной жизни страны. Многие из них участвовали в вооруженных захватах имущества для нужд революции, а иногда и просто в разбойных нападениях. Для тех немногих, кто добрался до России, их путь закончился ссылкой в Сибирь.

Тем временем Германская компартия продолжала ждать инструкций от Коминтерна, которые, казалось, шли невероятно долго. В сентябре лидер партии Брандлер и несколько его коллег были вызваны в Москву для инструктажа. В Политбюро пошли бесконечные дискуссии, на которых руководители большевистской партии дебатировали вопрос о назначении точного часа начала революции в Германии. Лидеры Германской компартии провели в Москве многие беспокойные часы, пока мозговой трест большевистской партии вырабатывал окончательный план действий.

Москва решила в этот раз продумать все до мелочей. Она тайно направила в Германию своих лучших людей — Бухарина, Макса Левине, одного из лидеров Баварской советской диктатуры, просуществовавшей 4 недели, Пятакова, венгерских и болгарских агентов /106/ Коминтерна и самого Радека. Мы, командиры Красной Армии, продолжали в Германии обучение войск. Проводили секретные ночные маневры близ Золингена в Рейнской области, в которых порой принимали участие по несколько тысяч рабочих.

Наконец пришла новость: «Зиновьев установил дату восстания».

Отряды Компартии по всей стране стали ждать последних указаний. В адрес ЦК Германской компартии поступила телеграмма от Зиновьева с указанием точной даты. Курьеры Коминтерна поспешили разъехаться по партийным организациям в разных частях страны с приказом из Москвы. Из тайников доставали оружие. С нарастающим нетерпением ожидали мы условленного часа. И тогда...

— Новая телеграмма от «Гриши»,— сообщило нам руководство.— Восстание откладывается!

Снова коминтерновские курьеры засновали по Германии с новыми приказами и новой датой начала революции. Несколько недель мы жили по тревоге. Почти каждый день приходили телеграммы от «Гриши» (Зиновьева), означающие новые приказы, новые планы, прибытие новых агентов из Москвы с новыми инструкциями и новыми революционными прожектами. В начале октября компартия получила приказ присоединиться к правительствам Саксонии и Тюрингии, вступив в коалицию с левыми социалистами. Москва полагала, что эти правительства станут центром притяжения сил к коммунистам и тогда полиция будет заранее обезоружена еще до начала восстания.

Наконец возник окончательный вариант. От Зиновьева поступила телеграмма с категорическим приказом. Курьеры снова принялись развозить его по партийным ячейкам. Снова были приведены в боевую готовность коммунистические батальоны. Роковой час близился. Дороги назад нет, думали мы и с надеждой ждали конца изматывающим отсрочкам. В последний момент было срочно созвано совещание в ЦК Компартии.

— Еще одна телеграмма от «Гриши»! Восстание опять отложено!

Снова посыльные понеслись по всей стране с приказом в последнюю минуту отложить начало революции. Курьер, направленный в Гамбург, прибыл слишком поздно. Гамбургские коммунисты, дисциплинированные, как все немцы, открыли боевые действия в назначенный /107/ час. Сотни рабочих, вооруженных винтовками, начали атаку на полицейские участки. Другие заняли стратегические позиции в городе.

В других частях Германии разразилась паника среди рабочих-коммунистов.

— Почему мы бездействуем в то время, как гамбургские рабочие борются на баррикадах? — спрашивали они у своих партийных вожаков.— Почему мы не приходим им на помощь?

Партийным вожакам нечего было ответить. Только наверху знали, что рабочие Гамбурга гибли на баррикадах из-за последней телеграммы «Гриши». Гамбургские коммунисты продержались три дня. Основная масса рабочих в городе осталась индифферентной, а Саксония и Тюрингия не пришли на помощь восставшим. Войска рейхсвера под командованием генерала фон Секта вошли в Дрезден и разогнали коалиционное правительство левых социалистов-коммунистов Саксонии. Правительство Тюрингии постигла та же участь. Революция была задушена.

Мы в Германии понимали, что ответственность за фиаско лежит на Москве. Вся стратегия предполагаемой революции была выработана лидерами большевиков в Коминтерне. Требовалось поэтому найти козла отпущения. Соперники Брандлера в Германской компартии были знакомы с коминтерновскими приемами замазывания ошибок высшего руководства, и они сразу же начали действовать. Брандлер и ЦК в ответе за то, что нам не удалось взять власть! — кричала новая «оппозиция» во главе с Рут Фишер, Тельманом и Масловым.

— Совершенно верно,— вторила им Москва.— Брандлер — оппортунист, социал-демократ. Пусть убирается вон! Да здравствуют новые вожди революции — Рут Фишер, Тельман и Маслов!

На следующем Всемирном конгрессе Коминтерна последовали ритуальные резолюции и постановления, и власть в Компартии Германии с благословения Москвы была передана новому руководству.

Брандлер был вызван в Москву, где он был лишен немецкого паспорта и получил работу в советском учреждении. Германские проблемы, сообщил ему Зиновьев, не должны его больше касаться. Все его попытки вернуться на родину были безуспешны, пока его друзья не стали угрожать международным скандалом и обращением за помощью к берлинскому правительству, /108/ Только тогда его выпустили из Советского Союза и исключили из партии.

Известный французский писатель Суварин, автор самой полной биографии Сталина, в свое время испытал то же самое. Будучи отстранен от руководства Французской компартии по приказу Коминтерна, он был задержан Советским правительством. Подействовала только угроза друзей обратиться к французским властям.

Дорогостоящий эксперимент Советского правительства не совсем пропал даром только для одного ведомства. Этим ведомством было военно-разведывательное управление. Когда мы убедились в крахе усилий Коминтерна, мы заявили:

— Давайте спасать то, что осталось от германской революции.

Мы отобрали лучших людей, прошедших нашу подготовку, людей из отрядов боевиков, и включили их в систему советской военной разведки. На руинах коммунистической революции мы построили в Германии для Советской России великолепную разведывательную службу, которой могла бы позавидовать любая страна.

Пережив потрясение от поражения в Германии, Москва стала искать новые сферы завоеваний. Уже глубокой осенью 1924 года положение в Германии стабилизировалось. Коминтерн еще почти шесть лет не мог одержать ни одной победы для оправдания огромных денежных трат и человеческих жертв. Тысячи коминтерновцев паразитировали за счет Советской власти. Положение Зиновьева в партии становилось зыбким. Добиться ощутимой победы в любой точке земного шара и любой ценой было просто необходимо.

С запада с Советской Россией граничила Эстония, крохотное государство, явно находившееся тогда в тисках кризиса. Зиновьев вместе с Исполкомом Коминтерна приняли решение отбросить в сторону все марксистские теории. Призвав к себе начальника Разведуправления Красной Армии Берзина, Зиновьев сказал ему примерно следующее:

— Эстония переживает революционный кризис. Мы не станем действовать так, как это было в Германии. Нам нужны новые методы — никаких стачек, никакой агитации. Все, что нам нужно,— это несколько крепко сколоченных групп, руководимых горсткой командиров Красной Армии, и в два-три дня мы станем хозяевами Эстонии. /109/

Берзин был человеком, который привык подчиняться приказам. Через несколько дней была создана группа командиров человек в шестьдесят, главным образом выходцев из Прибалтики, во главе с Жибуром, героем гражданской войны. Им было приказано проникнуть в Эстонию, используя различные пути; одни прибыли туда из Финляндии и Латвии, другие тайно перешли границу. В Эстонии их ожидали рассыпанные по всей стране группы общей численностью около сотни человек. К концу ноября все приготовления закончились.

Утром 1 декабря 1924 года вспыхнула «революция» в намеченных стратегических точках Ревеля, столицы страны. В стране сохранялось полное спокойствие. Рабочие, как всегда, направлялись на работу на свои фабрики. Шла своим чередом деловая жизнь, и через 4 часа «революция» была полностью подавлена. Около ста пятидесяти коммунистов были убиты на месте. Сотни других, никак не связанных с этим делом, попали в тюрьму. Красные командиры быстро вернулись в Россию заранее запланированными путями. Жибур вновь сел за свой рабочий стол в управлении Генерального штаба, а историю с эстонской революцией постарались как можно быстрее замять.

В Болгарии Коминтерну удалось некоторое время продержаться, пока у власти был Стамболийский, лидер Крестьянской партии. Стамболийский был дружески настроен по отношению к Москве. Остатки белой армии генерала Врангеля, которую большевики вытеснили из Крыма, осели на территории Болгарии, и Советское правительство мечтало устранить эту угрозу. С согласия Стамболийского из России была заслана для этой цели группа секретных агентов. Они пользовались разными методами, начиная с публикаций в прессе и кончая убийствами. В какой-то степени им удалось деморализовать эту потенциально опасную для Советского Союза армию.

Несмотря на дружеские отношения между Стамболийским и Москвой, Коминтерн дал указание Болгарской компартии оставаться нейтральной, когда Цанков устроил военный переворот, свергший правительство Стамболийского.

Болгарские коммунистические лидеры лелеяли надежду, что в результате смертельной схватки между реакционными военными элементами и Стамболийским вся власть окажется в их руках. /110/ Стамболийский был сброшен и убит. Цанков установил военную диктатуру. Тысячи невинных людей пошли на виселицы, а компартия ушла в подполье.

Прошло два года, и коммунисты решили, что настало время устроить путч. Заговор был составлен в Москве руководителями Болгарской компартии с помощью руководства Красной Армии. Одним из этих болгарских лидеров был Георгий Димитров. Коммунисты разузнали, что 16 апреля 1925 года высокопоставленные члены правительства будут присутствовать на богослужении в софийском кафедральном соборе. ЦК Компартии решил воспользоваться случаем для восстания. Во время службы в соборе была взорвана бомба. Погибло около 150 человек. Но премьер-министр Цанков и его министры не пострадали. Все непосредственные участники покушения были казнены. Сам Димитров продолжал работать по заданиям Коминтерна в Москве. Его вскоре назначили представителем Коминтерна в Германии. В конце 1932 года его вызвали в Москву, и знающие люди поговаривали, что его карьере пришел конец. Он не успел подчиниться приказу, так как был арестован в связи со знаменитым делом о поджоге рейхстага. Благодаря смелому и умному поведению на нацистском суде, когда ему удалось возложить вину на самих нацистов, коммунисты признали в нем героя.

Этот случай — один из самых курьезных в истории Коминтерна, когда устроитель взрыва в Софии стал впоследствии представителем Коминтерна, официальным защитником «демократии», мира и представителем Народного фронта.

Москва выискала научное оправдание своих неудач в Венгрии, Польше, Германии, Эстонии и Болгарии. Целые тома тезисов, резолюций и докладов составляли основу этих доказательств. Ни в одном из них, однако, не было и намека на то, что большевизм и его русские лидеры несут ответственность за эти неудачи. Миф о непогрешимости руководства Коминтерна поддерживался с истинно религиозным упорством. Чем очевидней становился факт провала, тем грандиозней росли планы на будущее, изощренней становилась структура Коминтерна.

Хотя Коммунистический Интернационал не выполнил ни в одной стране своей первоначальной задачи — установление диктатуры коммунистов,— он превратился, особенно после того как прибег к такой уловке, как создание /111/ Народного фронта, в одну из самых влиятельных политических сил в мире.

Общая структура Коминтерна не представляет собой тайны. Но никому почти не известно, как устроен его аппарат и каковы его связи с ОГПУ и советской военной разведкой.

Главный штаб Коминтерна, тщательно охраняемый агентами ОГПУ в гражданском, расположен напротив Кремля. Граждане, входящие по делу в его здание, независимо от ранга немедленно попадают под строжайшее наблюдение. Если Эрл Браудер, генеральный секретарь Компартии США, захочет попасть на прием к Димитрову, он должен получить пропуск в комендатуре слева от входа в здание, где его документы тщательно исследуют. Прежде чем он покинет здание, его пропуск будет внимательно изучен вторично. На нем должна стоять подпись Димитрова с точным указанием времени, когда беседа окончилась. За каждую лишнюю минуту пребывания в здании требуется отчет. Случайные беседы в коридорах строго запрещались, и нередко высокие чиновники Коминтерна получали строгий нагоняй за нарушение правил. Такая система позволяла ОГПУ составлять подробные формуляры, свидетельствующие о связях русских и иностранных коммунистов, которые в нужный момент пускались в дело.

Ядро Коминтерна — это никому не известный отдел международной связи (ОМС). Пока не начались чистки, ОМС возглавлял старый большевик Пятницкий, еще при царском режиме прошедший школу распространения нелегальной революционной пропаганды. В начале этого столетия Пятницкий заведовал переправкой ленинской «Искры» из Швейцарии в Россию. Когда был организован Коминтерн, то выбор Ленина на пост руководителя такого важного подразделения пал на Пятницкого. В этом качестве он стал фактически ведать финансами и кадрами Коминтерна.

Под его руководством была создана сеть постоянных, ему непосредственно подчиненных агентов, служивших связующим звеном между Москвой и номинально автономными коммунистическими партиями в Европе, Азии, Латинской Америке и США. Как представители ОМС, эти резиденты Коминтерна жестко контролировали деятельность руководителей национальных компартий. Ни рядовые члены партии, ни их руководители не знали подлинного имени представителя ОМС, который подчинялся /112/ только Москве и лично в дискуссиях не участвовал.

В последние годы ОГПУ постепенно прибрало к рукам некоторые функции ОМС, особенно функцию выслеживать и докладывать о тех, кто не согласен со Сталиным.

Самым щепетильным делом, выполняемым агентами ОМС, остается обязанность распределения денег для финансирования компартий, оплата их дорогостоящей пропаганды и их фальшивых фронтов, таких, как, например, Лига в защиту демократии, МОПР, «Друзья Советского Союза» и целый сонм других якобы независимых организаций, которые стали особо необходимы, когда Москва принялась создавать Народный фронт.

На протяжении многих лет, когда перспектива революций казалась многообещающей, большая часть денег Коминтерна поступала в Германию и Центральную Европу. По мере того как он все в большей степени становился придатком Советского правительства и революционные задачи уступали политике сталинизации общественного мнения и захвата ключевых позиций в демократических правительствах, коминтерновский бюджет для Франции, Англии и США вырос до огромных размеров.

Ни одна компартия в мире не способна была покрыть и малой толики своих расходов. Москва считала своим долгом оплачивать в среднем 90—95% расходов коммунистических партий. Эти выплаты производились за счет советского бюджета через ОМС, суммы которых определяло сталинское Политбюро.

Агент ОМС имел преимущественное право судить о целесообразности новых расходов компартии. В Соединенных Штатах, например, если компартия желает открыть новую газету, требуется консультация с агентом ОМС. Он рассматривает предложение и, если оно заслуживает внимания, связывается с руководством ОМС в Москве. Последнее в важных случаях передает дело на рассмотрение Политбюро ЦК ВКП(б). Мелкие вопросы агент ОМС решает, конечно, самостоятельно.

Один из самых излюбленных способов пересылки денег и инструкций из Москвы за рубеж — дипломатическая почта, не подлежащая досмотру. По этой причине представитель ОМС состоит на службе в постпредстве Советского Союза в какой-нибудь номинальной должности. Из Москвы он получает пакеты с правительственной /113/ печатью, пачки денег, а также секретные инструкции по их распределению. Он лично передает деньги руководителю компартии, с которым поддерживает прямой контакт. Однажды по чьей-то небрежности американские и французские банкноты были посланы за рубеж с печатью советского Госбанка.

В первые годы существования Коминтерна передача средств на нужды компартии осуществлялась еще более примитивно. Вспоминается, что обычной процедурой было указание Политбюро ОГПУ доставить в адрес Коминтерна мешок с конфискованными бриллиантами и золотом для отправки за границу. С тех пор разработаны более тонкие методы. Удобной ширмой служат советские торговые корпорации, такие, как Аркос в Лондоне и Амторг в Соединенных Штатах, и ведущие с ними дела частные фирмы. Частые смещения руководителей в компариях представляют специфическую проблему для ОМС в том, что касается денежных операций. Когда Москва сменила руководство Компартии Германии после провала революции 1923 года, Миров-Абрамов, агент ОМС в Германии, так же как Пятницкий в Москве, провел много беспокойных часов, размышляя о том, кому теперь доверить коминтерновские деньги. Они облегченно вздохнули, только узнав, что в новом руководстве остается Вильгельм Пик, а ему и Пятницкий, и Абрамов доверяли больше всего.

Мирова-Абрамова я знал много лет. Он был представителем ОМС в Германии с 1921 по 1930 год. Официально он работал в отделе печати советского постпредства в Берлине. На самом же деле он ведал распределением денежных средств и следил за тем, чтобы инструкции Коминтерна, предназначенные для Германии и большей части Центральной Европы, доходили по назначению. В самый разгар активизации деятельности Коминтерна в Германии Миров-Абрамов набрал себе штат из 25 человек — помощников и курьеров. Позже он был отозван в Москву и назначен помощником Пятницкого. Когда старый большевистский состав руководства Коминтерна был уничтожен Сталиным, Мирова-Абрамова, так же как и Пятницкого, убрали из Коминтерна. Благодаря его исключительно тесным контактам с подпольем в Германии он был переведен в Управление советской военной разведки, где и служил до 1937 года. Он погиб в период великой чистки. Абсурдным было заявление Ягоды на процессе в следующем году, где он выступал свидетелем, /114/ что он посылал крупные денежные суммы Троцкому через Мирова-Абрамова.

Финансы Коминтерна и его Иностранный отдел — это лишь небольшая часть забот, лежащих на ОМС. ОМС еще и центральная нервная система Коминтерна. Люди, посылаемые Москвой в качестве политкомиссаров в компартии зарубежных стран, устанавливают все свои контакты через ОМС, который снабжает их паспортами, «надежными адресами» и вообще действует как связующее звено между руководством в Москве и этими политическими агентами за рубежом.

Известным комиссаром Коминтерна в Соединенных Штатах еще несколько лет назад был венгерский коммунист Погани, известный в США под именем Джон Пеппер. Его основной миссией там было устранение лидеров Компартии США Ловстона и Гитлова, после того как они получили вотум доверия огромного большинства членов партии. Погани-Пеппер выполнил данный ему приказ и поставил во главе компартии новое руководство. Сам Пеппер в 1936 году был арестован и расстрелян.

Паспортное бюро ОМС в отличие от ОГПУ не занимается непосредственным изготовлением паспортов. Оно добывает подлинные документы где только возможно и только слегка подгоняет их под определенные требования, меняет фотографии, подделывает другие нужные данные.

Практически все дела, связанные с изготовлением и подделкой паспортов и других документов, поручались только русским. Условия жизни в довоенной царской России дали им исключительную практику в этом искусстве. Сложные паспортные правила, получившие распространение в большинстве стран Европы после 1918 года, не застали большевиков врасплох. В кабинетах ОГПУ и IV отделе армии были такие умельцы, которые могли подделывать консульские подписи и государственные печати, совершенно неотличимые от подлинных.

Отдел международных связей выполняет еще одну очень важную функцию. Он координирует деятельность Коминтерна, связанную с обучением и пропагандой в международном масштабе. В его ведении находятся школы, расположенные в Москве и ее окрестностях, для тщательно отобранного состава слушателей, которые изучают все аспекты гражданской войны, начиная с пропаганды и кончая умением обращаться с пулеметом. /115/ Эти школы ведут свое начало со времен Октябрьской революции, когда для немецких и австрийских военнопленных были организованы краткие курсы с той перспективой, что эти «кадры» используют свои знания на баррикадах Берлина и Вены. Позднее курсы превратились в постоянные учебные заведения. Способные слушатели проходили военную подготовку в Управлении разведки Генштаба Красной Армии.

В 1926 году в Москве был основан университет для западноевропейских и американских коммунистов. Это так называемая Ленинская школа существует на средства ОМС, предоставляющего также и жилье своим слушателям. Директор школы — жена Емельяна Ярославского, главы советской «Лиги безбожников». Теперешние слушатели — главным образом британские, французские и американские коммунисты — ведут обособленный образ жизни и минимально общаются как с русскими, так и с иностранцами, проживающими в Советском Союзе. Выпускники школы обязаны возвратиться в свои страны для работы в пользу Коминтерна в профсоюзах, правительственных учреждениях и других некоммунистических органах. От них требуется строгое соблюдение секретности, ибо их ценность для Москвы полностью утрачивается, если вдруг обнаружится, что они проходили обучение методам гражданской войны в Управлении военной разведки Красной Армии.

Существуют еще одни курсы для избранного круга коммунистов, прошедших тщательную проверку, расположенные в Кунцево под Москвой. Здесь их обучают технике разведслужбы, работе с радиопередатчиками, подделке паспортов и т. д.

Когда Коминтерн обратил свои взоры на Китай, он решил организовать университет народов Востока, так называемый Университет Сунь Ятсена во главе с Карлом Радеком. Москва была охвачена энтузиазмом в ожидании революции в Китае. Сыновья генералов и высоких чинов китайского правительства были приглашены в качестве слушателей этого специального учебного заведения. Среди них был сын Чан Кайши. Гоминьдан — китайская националистическая партия — работала с Коминтерном рука об руку, и Москва предвкушала большую победу на этом фронте.

В Гоминьдан был послан политический советник Бородин и военный советник Гален (Блюхер), командовавший впоследствии Красной Армией на Дальнем Востоке /116/ вплоть до его ареста и казни в 1938 году. Коммунисты наводнили Гоминьдан, многие из них вошли в его ЦК, внедрились в военную академию в Вампу. Когда Чан Кайши полностью насладился плодами советской поддержки, он сделал крутой поворот и согнал коммунистов со всех ключевых постов. Однако Сталин не пошел на полный разрыв с Чан Кайши в надежде перехитрить его в будущем.

В то время я проживал в гостинице, известной до революции под названием «Княжий двор». На одном этаже со мной жил генерал Фенг. Несмотря на крутой поворот в отношениях с Советским Союзом, коминтерновцы продолжали верить в грядущую победу в Китае. Фенг прибыл в Москву, пытаясь с помощью маневрирования вести переговоры с целью заключить альянс против Чан Кайши. Советское руководство придавало его визиту большое значение, его приглашали на собрания и встречи, приветствуя как лидера китайских трудящихся. Фенг играл свою роль превосходно, обещая в своих пламенных речах бороться за победу ленинизма в Китае.

Почти ежедневно я наблюдал, как у двери его номера, охраняемого сотрудниками ОГПУ, появлялись все новые и новые ящики с книгами и брошюрами. Я несколько раз беседовал с ним, объясняясь то по-русски, то по-английски. Он был типичный китайский вояка, которому ничто в мире не было так чуждо, как ленинизм, которым его постоянно пичкали. Он не оправдал возложенных на него надежд, как, впрочем, не оправдали их и многие другие. Так ни разу и не открыв ни одного ящика с книгами, он возвратился в Китай, забыв про свои обещания «бороться за ленинизм».

В декабре 1927 года, после того как Чан Кайши перестрелял и обезглавил тысячи коммунистов в Шанхае, Коминтерн направил в Китай Хайнца Неймана, одного из бывших вождей Компартии Германии, чтобы тот возглавил восстание в Кантоне. Восставшие продержались два с половиной дня, что стоило жизни почти шести тысячам человек. Китайские лидеры восстания были казнены, а Хайнц Нейман сбежал в Москву.

Централизованный пропагандистский аппарат Коминтерна действует совершенно независимо от обширных пропагандистских механизмов компартий за рубежом, издающих свои газеты, журналы, брошюры, которые обходятся ежегодно в миллионы долларов. Он находится в ведении Бюро агитации и пропаганды, но финансируется /117/ и фактически руководится Отделом международных связей. Он публикует международный пресс-бюллетень (IPC) на английском, французском и немецком языках, предназначенный главным образом для редакторов сотен коммунистических изданий за рубежом. Нацисты последовали этому примеру и стали издавать свой бюллетень «Уорлд сервис» в Эрфурте, распространяемый между профашистскими и антисемитскими изданиями во всем мире.

Для Москвы самое страшное, хотя и случающееся не так часто, когда официальные органы компартий путают поступающие к ним сигналы и занимают противоречивые позиции. Когда был подписан пакт Берлин — Москва, то за 10 дней до начала нынешней войны в Европе официальные органы печати компартий работали на редкость синхронно. Лондонская «Дейли уоркер», парижская «Юманите» и «Дейли уоркер» в США одновременно и идентичным языком приветствовали этот сигнал ко всеобщей войне как великий вклад в дело мира.

Коминтерн издает также во всех ведущих странах мира журнал под названием «Коммунистический Интернационал», помещающий на своих страницах решения Коминтерна, а также статьи видных русских и зарубежных коммунистических деятелей.

Эти важнейшие органы печати служат двойной цели. Они не только обеспечивают единство взглядов всех компартий Европы и Америки, но, что за последние годы стало наиболее важным, являются и частью механизма, гарантирующего организованную поддержку любым решениям, которые выносит в Москве Сталин. В период великой чистки Кремлю было необходимо продемонстрировать советскому народу, что все прокоммунистические писатели Западной Европы и Амёрики целиком и полностью поддерживают его кампанию уничтожения героев Октябрьской революции.

За границей слабо сознают, как жизненно необходимо было для Сталина в 1936, 1937 и 1938 годах получить возможность заявить, что английские, американские, французские, немецкие, польские, болгарские и китайские коммунисты единодушно поддерживают ликвидацию «троцкистско-фашистских предателей», в числе которых были даже Зиновьев и Бухарин — два первых шефа Коминтерна.

Еще до того как Коминтерн официально начал осуществлять свою тактику создания Народного фронта, /118/ ОМС стал работать над созданием новой, более совершенной формы пропаганды. Москва сочла, что старая лозунговая форма более не соответствует целям пропаганды. В лице Вилли Мюнценберга, некогда видного деятеля Германской компартии и депутата рейхстага, ОМС нашел человека, сумевшего организовать новое издание под эгидой Народного фронта. ОМС снабдил Мюнценберга деньгами для открытия издательского дела. Он стал выпускать яркие иллюстрированные газеты и журналы, якобы не имеющие прямого отношения к Советскому Союзу, но сочувствующие ему. Впоследствии Мюнценберг занялся и кинобизнесом, основав концерн, известный под названием «Прометей». Дело было очень умело организовано и вскоре распространилось на Скандинавию. С приходом Гитлера к власти Мюнценберг перевел его в Париж и Прагу.

Когда во время чистки очередь дошла до Мюнценберга, он оказался не так-то прост. Он отклонил приглашение «посетить» Москву. Председатель Коминтерна Димитров писал ему письма с заверениями в том, что он крайне нужен здесь, в Москве, что ему хотят дать новое поручение. Мюнценберг не клюнул ни на одно из этих заверений. Тогда ОГПУ направило к нему своего агента Белецкого с целью убедить его, что ему нечего бояться.

— Кто решает вашу судьбу,— спорил с ним Белецкий,— Димитров или ОГПУ? А я знаю, что Ежов на вашей стороне.

Мюнценберг не пошел в западню и все лето и осень 1937 года укрывался в надежном месте, опасаясь более сильных методов убеждения. Он передал дела чешскому коммунисту Шмералю. Германская компартия исключила его из своих рядов как «врага народа». Мюнценберг и сейчас проживает в Париже. Но он никогда не выступал открыто против Сталина.

После VII конгресса Коминтерна, состоявшегося в 1935 году, издания Мюнценберга стали образцом для подражания во всей Европе и США. В Париже Коминтерн стал издавать даже вечернюю газету. Но за последние три-четыре года все больше и больше денег уходило на открытие новых «независимых» газет и организаций Народного фронта в США. Поскольку Москва постоянно действовала под прикрытием создания системы коллективной безопасности и антигитлеризма, американское общественное мнение стало подлинным рупором для /119/ пропагандистских кампаний Москвы. Ее заботили теперь не поиски новых «кадров» среди американских трудящихся, а задача убедить правительство Нового Курса, влиятельные деловые круги, профсоюзных боссов и журналистов, что Россия идет во главе сил «мира и демократии».

Кампания по созданию Народного фронта достигла своего апогея, а режим в Советском Союзе приближался к тоталитарному, и чистка становилась определяющим фактором советского образа жизни. Больше, чем когда-либо, становилось ясным, что Коминтерн по своей сущности пособник ОГПУ.

У Коминтерна была своя собственная Контрольная комиссия, построенная по образцу Комитета партийного контроля, в задачи которой входило следить за политическими настроениями своих членов. По мере того как власть Сталина приобретала все более единоличный характер и обострялась фракционная борьба в партии, международный шпионаж становился основной деятельностью этого органа. Комитет партийного контроля выбрасывал из партии всех, кто не был уверен в правоте Сталина. Контрольная комиссия Коминтерна следовала этому примеру в международном масштабе.

Надо сказать, что Контрольная комиссия не была, однако, самым жестоким инструментом сталинской инквизиции. В помощь ей был создан один инструмент — орган под невинным названием Отдел кадров. Это теперь рука ОГПУ в Коминтерне. Долгие годы его возглавлял Краевский, польский коммунист, давний друг Дзержинского, много лет проработавший как агент Коминтерна в Латинской Америке. Краевский внедрял своих агентов во все компартии и довел систему межпартийного шпионажа до современного уровня высочайшей эффективности.

Раз в десять дней начальник Отдела кадров встречается с начальником соответствующего отдела ОГПУ и вручает ему материал, собранный его агентами. ОГПУ использует эти данные по своему разумению. Сейчас этот полицейский орган в Коминтерне делает все, чтобы добраться до истоков малейшего намека на оппозицию к Сталину. Особенно бдительно он следит за любой нитью, ведущей от зарубежных коммунистов к потенциальной оппозиции внутри партии большевиков.

Один из самых неприглядных видов деятельности этого отдела состоит в том, чтобы всеми силами заманить в /120/ Москву деятелей зарубежных компартий, подозреваемых в нелояльности к Сталину. Какой-нибудь член компартии, считающий, что он находится в прекрасных отношениях с Коминтерном, получает известие от Исполкома, что его ждут в Москве. Польщенный вниманием к своей особе, он спешит в столицу Коминтерна. По прибытии в Москву его хватают в ОГПУ, и он навсегда исчезает из виду. Часто подобные пропажи приписывают Отделу кадров, который нередко получает не столько ложную, сколько злонамеренную «информацию» о том, что тот или иной коммунист идет не в ногу со сталинской линией. Возможно, никогда не удастся установить, сколько зарубежных коммунистов заманили и уничтожили таким образом.

Москва пользуется также и более утонченными методами сношения с лидерами зарубежных компартий, попавшими в немилость. Прежде чем убрать со сцены какого-нибудь политического деятеля, престиж которого в среде его единомышленников достаточно высок, его репутацию стараются подорвать. Его компрометируют в глазах коммунистов в его собственной стране. Когда это сделано, то с ним немедленно расправляются.

Процесс компрометации хорошо известен. Первым делом его убирают со своего поста в своей собственной стране. Прибыв в Москву по вызову, он должен выбрать между послушанием и немедленным исключением. Ему нельзя отказаться и в то же время остаться в рядах партии. Но если он занимает очень видное положение, то не так-то легко сделать его простым подручным. В кабинетах Коминтерна он узнает, что ему поручена важная миссия в Китае, на Ближнем Востоке или в Латинской Америке. Это означает начало его ухода со сцены. Оторванный от своей партии, в незнакомой ему среде, он мало что может сделать и возвращается в Москву, чтобы предстать пред укоризненным взором коминтерновского шефа.

— Ну что ж, товарищ,— говорит шеф,— чем ты можешь оправдать шесть месяцев своего пребывания в Бразилии и израсходованные шесть тысяч фунтов стерлингов?

Никакие отговорки не принимаются в расчет. Известный аргумент и бесспорный факт, приводимый в оправдание, что рабочий класс Бразилии еще не достиг достаточного уровня политической зрелости для усвоения пролетарского учения, не производит никакого впечатления. /121/ Узнав об этом, его товарищи по партии дома, если они еще не окончательно забыли его, смотрят на него иными глазами. Вот ведь, Коминтерн послал его в Бразилию, а он не оправдал доверия.

Следующий шаг логично вытекает из сказанного выше.

Ему теперь предоставлено место в одном из тысяч советских учреждений. Он становится советским служащим, получающим зарплату от властей, и его политическая карьера окончена. С этого момента, если у него есть характер, главной его задачей становится как можно скорей выбраться из Советского Союза, добраться до родины н оборвать все связи с Советской Россией и с Коминтерном. Это не всегда и не всем удается. Один из самых трагических случаев такого рода произошел с моим другом Станиславом Губерманном, братом всемирно известного скрипача. Стах Губер, как называли его в нашем кругу, вступил в польское революционное движение во время первой мировой войны. Наряду с Мюнценбергом он считался одним из основателей польского комсомола. Он проявил себя как бесстрашный партиец-подпольщик и вскоре стал одним из руководителей компартии. В Польше он отсидел не один срок в тюрьме, испытав на себе жестокие побои полицейских.

Когда Коминтерн решил сменить состав Центрального Комитета Польской компартии, Губер был вызван в Москву. Вскоре ему дали работу в одном из вновь созданных учреждений, связанных с железными дорогами. Губер ничего не смыслил в этом деле. Он тщетно пытался настаивать на своем возвращении в Польшу на прежнюю работу. Его стали перебрасывать с места на место, давая ему возможность изучить различные аспекты советской бюрократии, но в Польшу, к своим товарищам он так и не вернулся.

Когда в Доме союзов праздновалась 15-я годовщина комсомола, Губер все еще работал в Москве в каком-то учреждении. В президиуме восседали новые важные лица советского режима. Произносились пламенные речи о величии задач комсомола в Советском Союзе и во всем мире. На заднем ряду в зале сидел Стах Губер — один из основателей комсомола. Гуляя в перерыве по коридору, он встретил своего старого товарища, тоже давно отверженного всеми. Они были рады встрече, и старый друг пригласил Губера к себе на квартиру. Они провели за бутылкой почти всю ночь, вспоминая о прошлом. /122/ Несколько дней спустя Стаха вызвали в Контрольную комиссию Коминтерна.

— Признаете ли вы, что в прошлую среду провели вечер на квартире у товарища N?

Губер ответил утвердительно на это «обвинение». Его тотчас же исключили из партии, выгнали с работы, и он оказался без крыши над головой. Я приютил его тогда у себя.

Я был почти уверен тогда, что Стах покончит с собой. Ему помог один из руководителей Коминтерна, Мануильский. Контрольную комиссию удалось убедить пересмотреть свое решение. Губер был восстановлен в партии, получив строгий выговор с занесением в учетную карточку. Ему удалось получить работу на железной дороге в городе Великие Луки. Губер понимал свое шаткое положение и работал не покладая рук в надежде, что смоет этим пятно со своей партийной репутации.

Он так хорошо трудился, что в 1936-м его наградили поездкой в Москву на празднование годовщины Октябрьской революции. Самолет, на котором летел Губер, разбился, и Стах погиб. Через несколько месяцев один из его друзей сказал:

— Повезло Стаху, что он погиб в авиакатастрофе!

Действительно, как ему повезло! В Великолукской области местный партийный секретарь наградил его за хорошую работу, а для ОГПУ он был всего лишь старым большевиком, исключенным из партии и восстановленным с испытательным сроком. В самый разгар чистки ОГПУ бросилось на поиски Стаха Губера.

Не всегда дело имело трагический конец. Лидер австрийской компартии Томанн был назначен воспитателем в общежитие моряков в Ленинграде. Он уговорился, чтобы ему послали телеграмму с известием о том, что его мать умирает. На этот раз Москву удалось провести. Прибыв в Вену, Томанн заявил о своем разрыве с Коминтерном.

Община иностранных коммунистов в Москве, проживающих главным образом в гостинице «Люкс» как постоянные представители своих партий, вела образ жизни, резко отличающийся от образа жизни советских граждан. Компартии, конечно, не посылали в Москву на постоянное жительство своих высших руководителей. Такие, как Поллит, Браудер и Торез, приезжали в Москву, только когда их вызывали на съезды и совещания. Но каждая партия имела в Москве своего постоянного консула, /123/ который отличался от дипломатического только тем, что получал зарплату не от тех, кто его послал. Хотя Политбюро и в особенности сам Сталин смотрят на зарубежных товарищей с презрением, они ведут или вели до недавнего времени в Москве весьма светский образ жизни.

Во время голода, сопровождавшего насильственную коллективизацию 1932—1933 годов, когда средний советский служащий вынужден был довольствоваться сушеной рыбой и хлебом, был создан кооператив для обслуживания иностранцев, где они по низким ценам покупали все, что ни за какие деньги нельзя было достать. Гостиница «Люкс» стала символом социальной несправедливости, и всякий москвич, будучи спрошен, кому хорошо живется в Москве, скажет: «Дипломатам и иностранцам в «Люксе».

Для ОГПУ вся эта разношерстная публика, живущая в «Люксе» за государственный счет, всегда была объектом для подозрений. Этот картонный мирок «пролетарской революции» вечно бурлит интригами, ссорами, взаимными обвинениями в недостаточной верности Сталину. Через своих осведомителей ОГПУ заносит себе на заметку эти обвинения и контробвинения.

В период чистки начались облавы и аресты иностранных коммунистов в Советском Союзе. Коминтерновские консулы получили, наконец, важную работу. Они стали агентами ОГПУ и занялись очернительством своих соотечественников, спасая собственное положение, а порой и голову только тем, что выдавали их ОГПУ.

Как ни печально, но именно в это время, когда Коминтерн превратился в креатуру Сталина и ОГПУ, Советский Союз пользуется наивысшим престижем в демократических странах. Создание Народного фронта в качестве троянского коня, провозглашенное Димитровым на VII конгрессе Коминтерна в 1935 году, принесло новые веяния. Отбросив большевистские лозунги, которые за последние два десятилетия не смогли завоевать популярность ни в одной стране за рубежом, Москва превратилась в еще один оплот цивилизации, демократии и антигитлеровской коалиции. Уже когда великая чистка шла полным ходом, терроризируя все слои общества, Сталин даровал своим гражданам «самую демократическую конституцию» в мире, которая хотя и существовала только на бумаге и открыто гарантировала всевластие партии, построенной по фашистскому образцу, однако рассматривалась /124/ либералами за рубежом если не как великое достижение, то во всяком случае как «значительное устремление».

Народный фронт действовал практически только в пяти странах — в Англии, США, Франции, Испании и Чехословакии. Во всех странах с фашистским или полуфашистским режимами Коминтерн сдал свои позиции, даже не пытаясь сопротивляться. Численность так называемых компартий в подполье в Германии и Италии, как я это имел возможность наблюдать, возглавляя службу военной разведки в Западной Европе, была ничтожной. Они были полны фашистскими провокаторами, и единственной их функцией было посылать своих людей на смерть. Идеи коммунизма в этих странах давно обанкротились, и если новая революционная волна когда-нибудь захлестнет Германию в результате гитлеровских войн, то можно быть уверенным, что возглавлять ее будет уже не Москва.

В прогрессивных странах Скандинавии со стабильными демократическими правительствами лозунги Народного фронта не нашли никакого отклика, так же как и революционные лозунги прошлых лет.

С другой стороны, в Англии, хотя в среде трудящихся и нашлось немного сторонников нового курса Москвы, ее антифашистские лозунги привлекли массу студентов, писателей и профсоюзных лидеров. Во время войны в Испании и в дни подписания мюнхенского договора отпрыски британских аристократических семей вступали в интербригаду (коминтерновскую армию в Испании), шли на службу в советскую разведку. В разгар чистки один из членов ЦК Компартии Великобритании сказал моему коллеге:

— Зачем Сталину расстреливать своих людей? Я знаю вашу преданность Советскому Союзу, но я уверен, что, как только вы вернетесь в Москву, вас тут же расстреляют.

Такие настроения возникали и гасли. А казни продолжались. Ужасы войны в Испании обнаруживали общую картину тоталитаризма. Однако Сталин продолжал привлекать к себе сочувствующих как великий союзник демократической антигитлеровской коалиции.

Во Франции Народный фронт так тесно связан с франко-советским альянсом, что он чуть ли не полностью охватил всю правительственную структуру. Правда, были и такие люди, как Леон Блюм, которые пытались /125/ не допустить, чтобы военная ситуация влияла на внутреннюю политику, но в большинстве случаев такие попытки ничем не кончались. Значительная часть французской публики, начиная с генерала Гамелена и депутата консерваторов Де Кериллиса и кончая профсоюзным лидером Жуо, так носились с идеей, что безопасность Франции связана с Москвой, что Народный фронт прочно вошел во французскую жизнь. Коминтерн действовал через свои пряничные организации. Многие газеты, клубы книголюбов, издательства, театры, кинокомпании стали проводниками политики сталинского антигитлеровского фронта.

Еще отчетливее сказывалось влияние Сталина в Чехословакии. Многие ответственные члены пражского правительства расценивали Советский Союз как бдительного защитника ее независимости. Идея панславизма больше, чем когда-либо, сыграла здесь на руку кремлевским вождям. Чехословаки настолько уверовали в то, что великий славянский брат защитит их от нацистской Германии, что они дали себя втянуть в одну из самых трагических интриг в современной истории. О том, как Сталин использовал чехословацкое правительство в своих целях, рассказано в моем предисловии.

Роль Компартии США, как таковой, никогда не была серьезной, и на нее Москва смотрела с величайшим презрением. За все долгие годы своей деятельности, вплоть до 1935 года, она не добилась никаких успехов. Профсоюзное движение не отзывалось на ее лозунги, а основная масса американцев вряд ли подозревала о ее существовании. Но даже в те годы американская партия была для нас важна прежде всего тем, что она более чем какая-либо другая компартия была связана с нашим ОГПУ и разведслужбой. Когда началась модернизация Красной Армии, члены Компартии США служили в качестве наших агентов на авиастроительных, автомобильных и военных заводах.

Несколько лет назад, будучи в Москве, я сказал руководителю нашей военной разведки в США, что, по моему мнению, он зашел слишком далеко, вербуя такое количество американских партийных активистов для разведывательной работы. Его ответ был типичным:

— Что тут плохого? Им хорошо платят за это. Революции им никогда не совершить. Так пусть хоть отрабатывают свои деньги.

Призвав под знамя демократии тысячи новобранцев, /126/ шпионская сеть компартии на службе ОГПУ выросла до небывалых размеров и проникла в недоступные дотоле сферы. Тщательно скрывая свою принадлежность к партии, коммунисты заняли сотни ключевых должностей. Москва получила возможность влиять на должностные лица, которым не пришло бы в голову близко подойти к агенту ОГПУ или Коминтерна.

Более впечатляющим, пожалуй, чем его успехи в шпионаже и в политике оказания давления, было проникновение Коминтерна в профсоюзное движение, издательства и газеты при помощи такого маневра, как замена коминтерновского лозунга антигитлеровским.

Коминтерновцы всегда считали компартии всего мира и их руководство в Москве образцом преданности. Такие видные деятели, как член Комиссии по военным делам германского рейхстага Киппенбергер, член британской палаты общин Галлахер, член Комиссии по иностранным делам Габриель Пери, заявляли только о своей приверженности Коминтерну. Когда же Коминтерн превратился в инструмент личной власти Сталина, они свою приверженность перенесли на Сталина.

Эпоху Народного фронта завершил оглушительный взрыв, случившийся 23 августа 1939 года. Занавес, прикрывающий фарс Народного фронта, упал в тот момент, когда Молотов в присутствии улыбающегося Сталина поставил свою подпись вслед за нацистским министром иностранных дел фон Риббентропом под пактом Берлин — Москва. Сталин предоставил Гитлеру «карт бланш», и через десять дней мир был охвачен войной. В Берлин была послана советская военная миссия для выработки деталей широкого сотрудничества между двумя самыми авторитарными и всеобъемлющими тираническими диктатурами во всем мире.

Для Сталина коалиция между этими двумя диктатурами была вершиной, к которой он стремился многие годы. Безнадежно увязнув в последствиях своих экономических и политических просчетов, ему оставалось только надеяться на сотрудничество с Гитлером, чтобы остаться у власти.

Отношение Сталина к Коммунистическому Интернационалу и его зарубежным функционерам всегда было циничным. Еще в 1927 году на заседании Политбюро он сказал:

— Кто такие эти люди из Коминтерна? Это — нахлебники, живущие за наш счет. И через девяносто лет они не смогут сделать ни одной революции.

Излюбленное словечко, которое Сталин применял к Коминтерну, было «лавочка». Однако он старательно оберегал свою «лавочку», ибо она хорошо служила как целям его внутренней политики, так и его внешнеполитическим маневрам. После ОГПУ это было его самое нужное личное оружие.

Хотя Сталин нанес Коминтерну смертельный удар, заключив пакт с Гитлером, он сделает все, чтобы сохранить костяк партийных машин в демократических странах. Они будут продолжать до конца играть роль креатуры его тоталитарного деспотизма.

Возникли, однако, новые обстоятельства: 23 августа 1939 года всему миру стало ясно, что тот, кто служит Сталину, служит и Гитлеру.




Предыдущая | Содержание | Следующая

Спецпроекты
Варлам Шаламов
Хиросима
 
 
«Валерий Легасов: Высвечено Чернобылем. История Чернобыльской катастрофы в записях академика Легасова и современной интерпретации» (М.: АСТ, 2020)
Александр Воронский
«За живой и мёртвой водой»
«“Закон сопротивления распаду”». Сборник шаламовской конференции — 2017