Журналисты, как известно, любят Владислава Юрьевича Суркова. А если даже и не любят, то не спорят с тем, что Владислав Юрьевич Сурков – известный харизматик и серьезный ньюсмейкер, и каждое из редких его появлений на публике само по себе – очень статусное политическое событие, игнорировать которое неприлично. Поэтому с некоторых пор любое мероприятие, на котором ожидают Владислава Юрьевича Суркова, сопровождается повышенным вниманием журналистов. Вот и презентация выпущенного издательством «Европа» сборника «Суверенитет» (послание Путина, лекция того же Суркова, интервью Медведева, две статьи Чадаева, одна Гараджи – полный, одним словом, комплект) прошла при большом стечении журналистов.
Пока журналисты заполняли фэповский конференц-зал, места во главе стола заняли Глеб Олегович Павловский и Виталий Товиевич Третьяков (главный редактор газеты «Московские новости» и журнала «Политический класс», основатель «Независимой газеты», корифей гласности), потом рядом с Павловским сел Алексей Чадаев, потом вокруг стола расселись еще какие-то люди (рассмотрев этих людей, я заметил политолога Сергея Маркова, главного редактора телеканала Russia today Маргариту Симоньян, начальника управления Администрации президента по связям со странами СНГ Модеста Колерова, члена Общественной палаты Марию Слободскую, знаменитого философа Никиту Гараджу, мудреца, равного Небу, Павла Святенкова, – больше в лицо я никого не знал). Вдоль стен на стульях сидели приглашенные на презентацию студенты гуманитарных вузов и активисты молодежных движений «Россия молодая» и «Местные». У самой двери, на наименее престижном стуле, сел заместитель руководителя управления внутренней политики администрации президента Алексей Чеснаков. Презентация «Суверенитета» уже должна была начаться, но почему-то не начиналась. То есть все понимали, почему, но вслух не говорили – чтобы, если Сурков не придет, никто не подумал, что все собрались здесь ради него, а не ради сборника «Суверенитет» или, например, ради лекции Виталия Товиевича Третьякова, с которой должна была начаться презентация. Лекция была запланирована в рамках Дней русской политической культуры.
Сурков появился, как и полагается настоящему харизматику, неожиданно. Павловский, делая вид, что Сурков не опоздал, а мероприятие задержалось само по себе, посетовал насчет того, что журналисты и студенты никак не займут свои места, и из-за них начало презентации так затянулось. Сурков сел между Марковым и Третьяковым, Павловский предоставил Третьякову слово для лекции на тему «Суверенная демократия».
Виталий Товиевич начал с того, что честно предупредил: за качество своей лекции он не ручается. Во-первых, потому, что он не ученый, а журналист, и на многие вещи смотрит именно как журналист, а во-вторых – потому, что он «проснулся в два часа утра», а вчерашний день провел в казахской столице Астане на каком-то форуме, после которого у Виталия Товиевича был сложный перелет.
На исходе первого часа своей лекции Виталий Товиевич пояснит, что между форумом в Астане и перелетом в Москву у него еще был банкет по случаю успешного окончания форума, и прийти в себя после этого банкета Виталий Товиевич еще не успел. Но в первые минуты лекции это было не так очевидно, за ходом мысли докладчика можно было следить, и Владислав Сурков, взяв лист бумаги, вооружился карандашом, вероятно, чтобы конспектировать лекцию.
Виталий Третьяков сообщил вначале, что ему приходилось бывать в Астане еще в бытность ее Целиноградом, а, съездив туда сейчас, он увидел, как идея казахской суверенной демократии воплощается в камне, при этом он сам – горячий поклонник суверенной демократии, журнал «Профиль» даже напечатал его фотографию в подборке «Отцов суверенной демократии» наряду с другими отцами, некоторых из которых он уважает, а к некоторым относится настороженно (по залу прошелестело – «Это про Паркера»), и он действительно может претендовать на роль отца суверенной демократии, потому что первым использовал это словосочетание в какой-то из своих статей.
– Придумал его, конечно, не я, – уточнил Виталий Товиевич, выразительно глядя на сидящего справа Суркова. – Я услышал эти два слова в Кремле от одного из сотрудников администрации президента, которого я не стану называть, поскольку он не давал мне таких полномочий. Но в этом словосочетании я сразу почувствовал что-то божественное, хотя сам я не верю в Бога.
Далее Третьяков похвастался, что нашел русский эквивалент слову «суверенитет» - это слово «самодержавие», но не в монархическом смысле, а в смысле – когда народ сам управляет страной. Но когда народ управляет страной сам – это одновременно и демократия, иными словами получается, что суверенитет и демократия – это одно и то же, а из этого, в свою очередь, следует, что любой строй, включая диктатуру, является демократией, за исключением случаев, когда в стране устанавливается чужеземная власть. Выведя эту формулу, Третьяков уточнил, что она непонятна либералам, хотя известно, что любой либерал, оказавшись в Кремле, за одну рабочую неделю делается лютым государственником (здесь Владислав Сурков отложил карандаш и засиял, торжественно поправляя пиджак), и даже если у власти окажется Валерия Новодворская, она перестанет быть либералом, а начнет подавлять оппонентов танками одновременно в пяти-семи регионах. У либералов между тем есть одно важное свойство – они постоянно ругаются матом. Виталий Третьяков знает многих государственников, которые не ругаются матом, зато знает много либералов-матерщинников, и один из них, выступая недавно по радио «Свобода», называл Третьякова последними словами только за то, что тот не стесняется называть себя государственником. А он действительно не стесняется, хотя часто испытывает затруднения при определении своей позиции – например, будучи москвичом, Третьяков мечтает о том, чтобы в Москве была демократия, а не диктатура, как сейчас, поэтому он всегда голосует против московских властей, понимая при этом, что если бы в городе действительно была демократия, то жилось бы в городе хуже. Вот в начале девяностых, например, в Питере была демократия, а в Москве был Лужков. Но в Москве жилось хорошо, а в Питере времена Собчака ассоциируются с разрухой (слышал бы его Путин!), вот и как тут разобраться, что лучше. Хотя все равно диктатура это тоже демократия, потому что она не чужеземная. А демократия – это суверенитет, вот когда русские осваивали Сибирь, это был суверенитет, потому что русские, осваивая Сибирь, не звонили ни в Париж, ни в Брюссель, чтобы получить разрешение на покорение Сибири («Хотя тогда и телефонной связи не было», - оговорился докладчик), а в Европе не понимают, что если бы русские не покорили Сибирь, то у кого бы сейчас Европа покупала нефть и газ. Да и, в конце концов, покорив Сибирь, Россия совершила самое большое в истории территориальное приобретение – не для себя, а для всего христианства. Правда, Латинская Америка – это тоже большое приобретение для христианства, но, по крайней мере, не большее, чем Сибирь. Поэтому Россия не может обойтись без суверенной демократии. Виталий Третьяков понимает, что у него недостаточно доказательной базы, но он, будучи горячим поклонником суверенной демократии, в ее необходимости по-настоящему уверен.
Суверенная демократия естественным образом ассоциируется с именем Владимира Путина, но не надо думать, что Виталий Третьяков во всем согласен с президентом. «У нас с Путиным есть серьезные расхождения», - сказал Третьяков и объяснил, что Путин не хочет идти на третий срок, а он, Третьяков, убежден, что третий срок Путину обязательно нужен, потому что нужно пройти точку невозврата, и когда эта точка будет пройдена, Путину можно будет запретить выдвигаться даже в местные советы, только бы он отработал третий срок. Потому что у России сейчас – транзитный период, транзит в переводе на русский – это переход, а в переходе живут бомжи.
Лекция шла уже полтора часа. О том, что выступление Третьякова только предваряет презентацию книги, думать не хотелось никому. Павловский предложил собравшимся высказаться по поводу услышанного, потом поправился – просит высказаться не всех, а только студентов, а гусары, то есть эксперты, пусть пока молчат. Студенты задали несколько абстрактных вопросов докладчику, получили несколько абстрактных ответов, потом Павловский попросил что-нибудь сказать депутата Госдумы с татарской фамилией. Я не запомнил эту фамилию, и хорошо, что не запомнил, потому что тому депутату было очень трудно позавидовать – когда он начал говорить, Сурков встал из-за стола и молча вышел.
За Сурковым вышел Павловский, а за Павловским – все остальные. Журналисты думали, что Сурков что-нибудь скажет им в коридоре, остальные, вероятно, просто хотели постоять рядом. Депутат же, который начал говорить, глядя на Павловского, теперь сидел в пустом на три четверти зале и смотрел на пустое кресло, не прекращая, однако, говорить. Его было жалко.
Пока Третьяков отвечал депутату, зал опустел еще наполовину. Председательство перешло к Чадаеву. На несколько минут появился Павловский, сел на стул Суркова (Владислав Юрьевич уехал, так ни с кем из журналистов и не поговорив). Какая-то студентка спросила Третьякова, почему все говорят о русской политической культуре, хотя Россия многонациональная страна. Девушке ответил Павловский, который, кажется, вложил в свой ответ всю ярость, адресованную, в общем-то, совсем не девушке, а Виталию Товиевичу, – срываясь на крик, Павловский объяснил, что никакой многонациональности нет, потому что «вы принадлежите к нации только тогда, когда вас убивают за принадлежность к ней». После этого Павловский снова вышел из зала, а Третьяков стал говорить о государствообразующих нациях – помимо русских в России это татары и евреи.
Я послал Чадаеву SMS – закрывай, мол, заседание, - Чадаев ответил, что не может. Почему не может, стало понятно после того, как Третьяков наконец замолчал, и Чадаев предоставил слово тому, кто давно хотел выступить.
Это был политолог Марков.
Марков заговорил о неправительственных организациях и о том, что он не считает, будто эти структуры не должны участвовать в политической деятельности – должны, но не американские у нас, а наши в Америке. И если американцы публикуют рейтинги уровня демократии в разных странах, то мы должны публиковать рейтинги уровня духовности.
– И Россия автоматом должна быть на первом месте, - подхватил Чадаев, заметными усилиями подавляя приступы смеха.
– Нет! – воскликнул Марков. – Россия должна бороться за первое место!
Продолжать дальше не было никакого смысла. Чадаев наконец закрыл заседание. Сборник «Суверенитет» так и остался непрезентованным. Больше всех расстроился составитель сборника Никита Гараджа, который долго потом еще ворчал, что он зря готовился.
Эх, Гараджа, Гараджа. Неправильно ты готовился. Надо было как Третьяков – Астана, банкет и перелет. Это же Дни русской политической культуры.
