Общеизвестно, что главное в судьбах человечества — его социальный прогресс. Тем не менее ныне мы все более убеждаемся в том, что национальные аспекты человеческого бытия также требуют к себе пристального внимания. <…>

А еще совсем недавно национальная проблематика была одной из закрытых зон жизни нашего общества, а соответственно, и нашего обществоведения. Поэтому к ней нужен явно новый подход. В частности, при изучении национальных отношений основное внимание уделялось исследованию обще республиканских показателей, чему немало способствовал и характер статистических материалов, из которых в последнее время все более исчезали национальные параметры социальных явлений. Но ведь национальное и республиканское отнюдь не тождественны, особенно многонациональных республиках, а таковых ныне большинство.

Существенные недостатки накопились и в вашем исследовательском инструментарии — понятийном аппарате, на который наложила свой от печаток и общая мажорная направленность подхода к национальной проблематике. Следует иметь в виду и многозначность самого исходной термина «национальный», который, помимо этнического, имеет и этатическое значение (например, «национальный доход»). В этой связи все чаще признается эвристичным рассматривать «этническое» в качестве родового понятия по отношению к «национальному». Иначе говоря, «национальные общности» выступают одной из разновидностей этнические образований (племен, народностей, этнических групп и т.п.)[2]. Такая понятийно-терминологическая исходная позиция в интересующем нас случае весьма существенна, ибо рассмотрение человека сквозь этническую призму открывает возможность более широкого подхода к одному из специфических аспектов этого феномена, нередко выпадающего из поля зрения исследователей человеческого фактора.

Под этническими системами или этническими общностями (этносами) в узком значении этих терминов в настоящее время в нашей отечественной науке обычно принято понимать исторически сложившиеся совокупности людей, которые обладают специфическими особенностями культуры, общим языком и характерными чертами психики, а также самосознанием и самоназванием (этнонимом), отличая себя от других подобных общностей[3]. При этом человека как носителя этнических свойств предложено именовать этнофором[4].

Впрочем, существует мнение, что этносы — биологические популяции [5]. Однако, как показывает специальный анализ этносов-народов, вопрос о соотношении их с популяциями гораздо сложнее.

Дело в том, что этносы, как правило, эндогамны, поскольку в них преобладает заключение моноэтничных браков. И это относится как к первобытным этносам-племенам, так и к современным этническим общностям-нациям, национальностям. В частности, в нашей стране этнически (национально) смешанные браки составляют не более 15% всех браков, я, стало быть, 85% браков — эндогамны. В качестве факторов, образующих границы эндогамии, выступают не столько природные, сколько общественные явления (язык, религия, обычаи, стереотипы поведения, этническое самосознание и т.п.). Обусловленная ими замкнутость круга брачных связей является своеобразным «стабилизатором» этноса, поскольку обеспечивает ему сохранение семей однородного этнического состава.

Но есть и другое важное последствие эндогамии для этноса. Как и брак, эндогамия не только социальное, но и биологическое явление. И в силу этого она выступает в качестве своеобразного генетического барьера этноса. В свою очередь, это обусловливает наличие у каждого этноса сопряженной с ним популяции людей. Иначе говоря, такая популяция представляет явление, производное от тех факторов, которые образуют эндогамию этноса, а это в основном социальные факторы. Таким образом, не популяция — основа этноса, а социальные факторы, образующие этнос, ведут к появлению сопряженной с ним популяции[6] Следовательно, перед нами картина, прямо противоположная той, которой придерживаются сторонники представления, что первооснову этноса составляет популяция.

Принципиальное отличие этноса от сопряженной с ним популяции особенно наглядно проявляется в модусах их воспроизводства. В популяции оно осуществляется путем передачи генетической информации по наследству от поколения к поколению через ДНК половых клеток. Механизм же воспроизводства этноса основан на коммуникативных «вне-биологических» связях.

Именно поэтому человек, родившийся в семье, принадлежащей одному этносу, но прошедший социализацию в другом, будет обладать этническими свойствами, характерными для этого последнего этноса. Особенно яркой иллюстрацией этого тезиса могут служить отдельные случаи воспитания с раннего возраста в семьях европейцев детей, родителя которых принадлежали к отсталым народам. Один из таких случаев связи с проживающим в Южной Америке крайне отсталым индейский племенем гуайналов. Однажды во время бегства этого племени от "чужаков" европейцев ими была забыта двухлетняя девочка. Ее удочерил французский этнограф. А через четверть века она стала довольно известным этнографом, блестяще владеющим несколькими европейскими языками.

К сожалению, кардинальное отличие способа наследования людьми этнических свойств от биологических далеко не всегда учитывается на практике определения этнической (национальной) принадлежности людей. Недостаточно принимается во внимание и вариативность проявления этнических свойств у различных представителей одного этноса, да и вообще существование «переходных» («маргинальных») в этническом отношении личностей, обладающих одновременно свойствами, присущими нескольким этносам. Все это, в частности, надо иметь в виду при определении национальности молодых людей, выросших в национально смешанных семьях. Согласно существующей у нас практике она определяется в зависимости от национальности их родителей. Между тем, например, в национально - смешанных семьях, живущих за пределам основного расселения обеих соответствующих национальных общностей (например, в эстонско-татарской семье, проживающей в Москве), представители старшего поколения нередко пользуются исключительно языком межнационального общения (преимущественно русским). Поэтому подростки в таких семьях усваивают национальные черты не столько своих родителей, сколько третьего (в данном случае — русского) этноса. И, следовательно, определение в этих случаях национальной принадлежности на основе национальности одного из родителей означает не что иное, как придание решающего значения биологическому фактору.

Кстати сказать, с биологическим подходом к проблеме национально смешанных семей так или иначе связан появившийся несколько лет назад в нашей научной литературе тезис, согласно которому в результате таких браков возникают некие химеры[7]. К сожалению, в последнее время подчас предпринимаются попытки в прямой или косвенной форме вновь реабилитировать этот чудовищный тезис. Более того, в научный обиход все настойчивее вводится «энергетическая» концепция неравенства народов — наличия у одних из них высокого, а у других — низкого процента пассионариев, то есть лиц с повышенной способностью абсорбировать энергию из природной среды[8]. Но все это отнюдь не значит что вообще следует сбросить со счетов вопрос о сопряженности этноса и соответствующей популяции. Как уже говорилось, такая сопряженность — реальность. Ведь, хотя сущность человека — «совокупность всех общественных отношений»[9], однако не приходится забывать, что он живое существо, представляющее собой единство биологического и социального[10]. Этнические аспекты этой проблемы на уровне человека – этнофора (особенно в аспекте "популяция - этнофор") обычно остаются вне поля зрения исследователей. Впрочем, даже такая, несомненно, более простая проблема, как этнос и его природная среда, то есть этно-экологическая система (этногеоценоз), по существу, начала разрабатываться лишь сравнительно недавно [11]. Что же касается проблемы взаимодействия популяции и этнической общности, то на неразработанности той части проблемы, которая касается воздействия биологического на социальное, видимо, сказались опасения оказаться в объятиях расизма или в лучшем случае быть обвиненным в биологизаторстве. Но главное, несомненно, в сложности этой проблемы, обусловленной в значительной мере тем, что воздействие сопряженной с этносом популяция на его черты (в силу включенности биологического в социальное) всегда или по крайней мере почти всегда опосредовано социокультурными факторами.

В научной литературе, например, уже не раз отмечались различия между этническими общностями в глубине, быстроте реакций на возможные жизненные ситуации [12]. Однако остается фактически недостаточно ясным, какая роль в возникновении таких различий принадлежит социокультурным факторам, подобно тому, как это имеет место в отношении темперамента, по поводу которого еще Н. Г. Чернышевский заметил, что «природный темперамент вообще заслоняется влиянием жизни» [13]. Действительно, в одной и той же ситуации, скажем, итальянский епископ будет вести себя более сдержанно, чем норвежский шкипер.

Но так или иначе само наличие этнической окраски взаимодействия биологического и социального не вызывает сомнений. Некоторые наиболее очевидные аспекты этой проблемы достаточно тривиальны. Таково, например, влияние на здоровье этнофоров этнически специфических черт традиционной медицины, особенностей экологического поведения (преобладание у этноса экофильных или экофобных установок), традиций, касающихся регулирования рождаемости, и т. п. Известно также, что большинство факторов, определяющих особенности естественного воспроизводства населения, то есть биологического в своей подоснове явления, либо непосредственно связаны с этносом (через народную культуру, быт и традиции), либо, что бывает гораздо чаще, связаны с ним косвенным путем (через антропологические особенности, специфику хозяйственной деятельности, религию, особенности демографической политики и т. п.) [14]. Наглядным примером взаимосвязи биологического и социального на уровне сопряженных с этносом популяций может служить и разный удельный вес в отдельных из них рождаемости мальчиков, которых, как известно, появляется на свет обычно больше, чем девочек. Так, для белого населения Америки соответствующий показатель 106, а для американских негров — 103; в Греции он повышается до 113, а на Кубе — снижается до 101 [15]. В рассматриваемой связи вообще, видимо, нельзя сбрасывать со счетов особенности социокультурной среды, в которой формируется и функционирует этнофор. Показательно, например, что, как уже неоднократно отмечалось, высокая профессиональная дифференциация населения (особенно городского) накладывает отпечаток на черты строения тела и конституционный габитус[16]. В этом же ряду стоят ссылки на влияние урбанизации в широком значении этого слова на процессы акселерации населения [17]. Соответственно, у более урбанизированных народов эти процессы оказываются сильнее выраженными. Видимо, с антропогенными факторами следует связывать и стагнацию данных процессов наметившуюся в последнее десятилетие.

Заслуживает также внимания вопрос об этнических особенностях взаимодействия психики и культуры. Общеизвестна формула, о проявлении психического склада нации в особенностях культуры. Но есть также взаимосвязь между, психикой; и культурой, характеризующаяся противоположным вектором. Это прежде всего проблема влияния на психику этнофоров языка и письменности. В данной связи обращено внимание на то, что различные системы письма (в частности, иероглифическое и фонетическое) вовлекают в процесс их употребления различные зоны коры головного мозга. Специальные исследования дают основание полагать что письменность, например, на русском и китайском языках «основанных на различных констелляциях мозговых зон» [18].

Интересные экспериментальные данные, касающиеся локализации человеческом мозгу речевой деятельности, получены японским ученым Т. Цунодой. В ходе <…> эксперимента были обследованы представитель нескольких десятков этнических групп (европейских, азиатских и африканских). Полученные материалы показали, что если у представителей подавляющего большинства обследованных групп гласные вызывали доминантность правого полушария (левого уха), то у лиц, родным языком которых был японский или один из полинезийских (тонга, восточно-самоанский и маори), — левого полушария (правого уха). Было выяснено также, что такого рода различия в характере доминантности вызваны не генетическими факторами, а лингвистической и слуховой средой. В свете всего этого Т. Цунода пришел к выводу, что причина указанных выше различий заключается в общем для японского и полинезийского языков свойстве: присутствии в них большого количества слов, состоящих только из гласных, и слов из двух или более гласных и согласных. В этих богатых гласными языках сами гласные столь же важны в узнавании слов и предложений, как и согласные. В результате гласные звуки «обрабатываются» в левом, или «речевом», полушарии [19].

В наиболее общей, концентрированной форме проблема влияния языка на мышление, как известно, получила выражение в гипотезе Сепира - Уорфа, именуемой также теорией лингвистической относительности. Согласно этой теории сходные физические явления позволяют создать похожую картину вселенной только при наличии сходства иди по крайне) мере при соотносительности языковых систем.

Доказательство того, что разные языки далеко не одинаково классифицируют мир, усматривается как в лексике, так и в грамматике. В связи с первой, в частности, делаются ссылки на тот уже сравнительно давно отмечавшийся факт, что разные языки обладают различным числом слов, обозначающих цвета. Например, в языке индейцев камайура (Бразилия) отсутствуют отдельные слова для синего и зеленого цветов: пятна обоих цветов обозначаются одним и тем же слогом, значение которого — «цвет попугая». У народности дани (Папуа — Новая Гвинея) цветовой словарь вообще состоит лишь из двух основных категорий (приблизительно «темный» и «светлый»). Подобные различия в словарном фонде языков народов мира - касаются самых разнообразных сфер объективной, реальности. В этой связи Уорф, например, обратил внимание на то, что в языке индейцев хони одним и тем же словом обозначаются все летящие предметы, за исключением птиц (насекомое, самолет, летчик и т. д.). И лишь контекст может уточнить, в каком смысле употреблено это слово. В то же время эскимосы пользуются рядом различных слов, обозначающих снег (падающий снег, талый снег, сухой снег) [20].

Но, разумеется, отсутствие в каком-нибудь языке отдельных слов для определенных явлений не означает, что говорящие на этом языке люди неспособны видеть эти явления среди остальных. Уже не раз была показана несостоятельность гипотезы лингвистической относительности в той ее части, которая имеет в виду жесткие ограничения, накладываемые языком на познавательные процессы [21]. И все же вряд ли было бы правильным полностью отрицать саму проблему влияния особенностей языков на мышление соответствующих народов, а стало быть, и этнофоров.

В этой связи, на наш взгляд, заслуживает внимания вывод, что языки отличаются друг от друга не столько тем, что в них можно выразить, сколько тем, что в них легче выразить [22].

Действительно, язык может благоприятствовать или не благоприятствовать выражению отдельных мыслей, концепций, в том числе философских систем, хотя, разумеется, не может быть причиной их возникновения. Язык, сформировавшийся в условиях богатых научных традиций и соответственно располагающий развитой терминологией, естественно, обладает определенными преимуществами в выражении специальных знании по сравнению с языком, не имеющим таких традиций. Если неверно полагать, что Кант на китайском языке создал бы совершенно иную философскую систему, то нельзя отрицать и того, что китайский, немецкий и эскимосский языки не находятся в совершенно одинаковых условиях для создания подобных концепций. Ошибочно думать, что он мог бы изложить свои философские взгляды на эскимосском языке ничуть не хуже, чем на немецком. Ведь немецкий к тому времени обладал сложной и развитой философской терминологией, сделавшей его удобным для отвлеченных рассуждений [23]. Все это, кстати сказать, необходимо не забывать в тех случаях, когда оценивается роль языка межнационального общения для развития культуры ранее отсталых народов.

Известно, что в наше время весьма часто в социализации этнофоров активная роль принадлежит билингвизму: использованию родного языка как языка межнационального общения. Значение последнего, в роли которого у нас выступает преимущественно русский язык, стало, казалось бы, аксиоматическим. И на этом можно было бы не останавливаться, если бы не появление некоторых, на мой взгляд, весьма тревожащих попыток, так сказать, научно обосновать вредность билингвизма в детском возрасте [24]. Между тем, как свидетельствуют исследования зарубежных специалистов, в действительности овладение детьми в раннем возрасте вторым языком, как правило, лишь содействует развитию их познавательных способностей [25]. Правда, бывают и издержки одновременного изучения двух (или нескольких) языков: слабое освоение и того, и другого, так называемая пиджинизация и т. п. Однако это обычно обусловлено недостатками обучения и потому вполне устранимо. Иначе говоря, такого рода издержки не могут быть использованы в качестве аргумента против билингвизма, подобно тому, как появление на свет олигофренов не может служить основанием для прекращения рода людского.

Представляется также весьма сомнительным встречавшееся до недавнего времени в нашей печати (в том числе и центральной) возражения против права свободного выбора учащимися (или их родителями) основного языка обучения (имеется в виду прежде всего русский язык) под предлогом, что тем самым предоставляется возможность не изучать «родной» язык. Между тем авторы подобных заявлений, видимо, забывают о ленинском завете, согласно которому, когда речь ждет о национальных запросах людей, надо проявлять максимальный такт, не допуская никакого нажима.

Наряду с языком этнические особенности социокультурного облика каждого человека в значительной мере содержатся в тех стереотипах eго обыденного сознания, которые фиксируют характерные для соответствующего этноса «знания», «умения», «ценностные ориентации», «нормы поведения» и т. п. Притом одна из специфических черт психики каждого этнофора — наличие в ней слоя, сформировавшегося безотчетно, стихийно. Этот слой охватывает всю сферу приобретенных в данной этнической среде установок и шаблонов поведения, слабо контролируемых или совсем не контролируемых разумом. В их формировании немалая роль принадлежит таким специфическим социально психологическим механизмам как внушение, подражание и взаимовыражение в масштабах всего этноса или его части. В результате всего этого горе или сострадание, радость или огорчение часто неотделимы от своеобразной формы выражения, в какой эти чувства переживаются представителями различных этнических групп. Эти формы кажутся самопроизвольными, ибо они стихийно воспринимаются от старших поколений как естественные образцы поведения и выражения эмоций, которым невольно следуют во всех соответствующих ситуациях [26].

С наличием подобных этнически специфических черт психики людей разумеется, нельзя не считаться.

В частности, ныне в условиях экономической реформы вряд ли следует игнорировать самобытность производственных, трудовых традиций народов нашей страны. Ведь человеческий фактор — это не абстрактные люди, а индивидуальности, впитавшие в себя особенности национальной культуры, являющиеся носителями вполне конкретных навыков, привычек, традиций труда.

Сложившийся в рамках национальной культуры своеобразный опыт трудовой деятельности содействует высокой результативности в одних обстоятельствах, но не позволяет достичь подобных результатов в других.

Возьмем в качестве примера основательно изученный этнографами опыт развития США. Здесь этнические группы продолжают играть определенную роль в профессионально-отраслевом разделении труда, связанном с культурными традициями. Так, среди немцев имеется более заметная, чем у выходцев из других стран, доля фермерского населения мигранты из Великобритании дали США особенно много горняков итальянцы — строителей, греки кондитеров; среди поляков особенно много рабочих автомобильной промышленности; а индейцы мохавки специализируются в качестве верхолазов.

Неравномерность тяготения лиц разной национальности к конкретным видам производственной деятельности прослеживается и в нашей стране. Ныне в условиях перестройки это, например, весьма наглядно проявилось при создании первых кооперативов. Так, в организации подобных объединений, связанных с кондитерским делом, впереди оказались эстонцы, со строительством — армяне, с производством трикотажных изделий — литовцы, в огородничеством — корейцы и т. д. Замечено также, что, в частности, русских, белорусов, украинцев, латышей, эстонцев больше привлекают отрасли обрабатывающей промышленности, особенно также наукоемкие, как приборостроение. В Средней же Азии, Молдавии коренные жители отдают предпочтение легкой и текстильной промышленности. Следует учитывать и то, что нередко овладение высокой культурой труда требует усилий поколений. Не случайно К. Маркс отмечал, что «историческое предназначение капитала будет выполнено тогда, когда... всеобщее трудолюбие благодаря строгой дисциплине капитала, через которую прошли следовавшие друг за другом поколения, разовьется как всеобщее достояние нового поколения...» [27]. Известно, что по большей части народы СССР не знали этой череды поколений, прошедших школу дисциплины капитала. И аналогичная историческая задача поэтому выпала у нас на долю социализма, который тоже не может решить ее полностью своими методами в короткие исторические сроки.

Словом, обращаясь к человеческому фактору, чрезвычайно важно иметь в виду традиции, связанные с трудовым ритмом в течение рабочей смены, недели, года, мерой интеллектуальности труда, его нестереотипностью, производственной дисциплиной и т. п. К сожалению, все это учитывается далеко не всегда. Однако было бы, например, неверно ориентироваться на использование в качестве идеальной модели для Таджикистана отраслевой структуры промышленного производства Латвии [27]. Вместе с тем общеизвестна практическая значимость специфических трудовых традиций даже весьма малочисленных народов. В частности, именно самобытные трудовые традиции малых народов Севера и ныне обеспечивают содержание у нас двухмиллионного поголовья домашних оленей. Известна и исключительная ценность традиций всех народов мира в сфере различных промыслов, прежде всего художественных. Но сегодня при восстановлении старых ремесленных секретов производственникам приходится обращаться порою не к старым опытным мастерам (таких, если промысел возрождается после долгого перерыва, может и не быть), а к материалам давних и недавних исследований этнографов. И все же было бы ошибочно не только игнорировать, но и абсолютизировать роль трудовых традиций.

<…>

Своими этническими аспектами характеризуются и экологические установки этнофоров. Конечно, в условиях научно-технической революции взаимоотношения человека и природы приобрели глобальный характер. Но и в наше время достаточно отчетливо проступают существенные различия во взаимодействии отдельных народов с природой (экофильные и экофобные традиции). И это надо непременно учитывать. Не случайно экологические проблемы в ряде регионов страны приобретают все более выраженную этническую окраску.

<…>

Как известно, этнокультурные потребности людей теснейшим образом связаны с эмоциональной сферой. Поэтому чрезвычайно важно оптимальное удовлетворение такого рода потребностей. В первую очередь это относится к национальным группам в республиках. Не случайно в последнее время уже не раз обращалось внимание на необходимость более полного удовлетворения их специфических культурных и бытовых запросов. К сожалению, сделано пока в данном отношении немного. Между тем в своей совокупности такие национальные группы составляют около 20% жителей страны (по переписи 1979 г. это 55 млн. чел., то есть более всего населения Франции). И наличие их в республиках как раз и определяет подавляющую часть непосредственных межнациональных контактов в стране. В этой связи, на наш взгляд, следовало бы подумать о здании «культурных ассоциаций» (или центров), объединяющих представителей отдельных национальностей, расселенных вне соответствующих национально-государственных образований. Подобные культурные ассоциации могли бы располагать своими клубами, печатными органами, кафе с национальной кухней, различными кружками — языковыми, фольклорными.

Непременным компонентом обыденного сознания являются устойчивые представления о других этносах. Эти стереотипы зачастую складываются из тех характеристик, которые данный этнос считает недостойными и противопоставляет своим понятиям о чести, нравственности, красоте. То, что применительно к собственному народу называется разумной экономикой, применительно к другим может именоваться скупостью. То что «у себя» определяется как настойчивость, твердость характера, применительно к «чужаку» может называться упрямством. Однако далеко не всегда «свое» оценивается выше, чем «чужое». Бывает и обратное. В частности, в наше время в условиях развитого межэтнического общения «преобладает система дифференцированных оценок, когда одни черты собственной этнической группы и ее культуры оцениваются положительно но, а другие отрицательно» [29]. Впрочем, преобладающими обычно являются положительные самооценки.

С этническими стереотипами неразрывно связаны установки на национальное общение. Это и отношение людей к межэтническому, межнациональному взаимодействию, и готовность идти на контакты с лицами иной национальности на производстве, в быту, в семейном, дружеском окружении, и отношение к этническим, (национальным) ценностям других народов. Особое значение ныне приобретает задача совершенствования культуры (этики) межнационального общения. Необходимо соблюдение хотя бы самых элементарных ее норм: к примеру, понимание нетактичности разговаривать в присутствии лиц другой национальности на непонятном им языке вместо того, чтобы использовать при этом язык, доступный всем присутствующим.

Этнические стереотипы, стереотипы и установки на межэтническое общение — важнейшие составляющие этнического самосознания. Последнее, как известно, включает также представление об общности исторических судеб членов этноса. Все это как бы интегрируется в представления об этнической принадлежности, наглядным выражением чего выступает этноним.

В наше время повсеместно наблюдается рост этнического, национального самосознания. Это явление - одна из непременных сторон этнического парадокса современности. Другую его сторону составляет неуклонная интернационализация культуры всех народов мира. Соответственно все более ослабевают у них объективированные формы существования этнической специфики. В этих условиях, казалось бы, и субъективное ее выражение должно ослабевать. Однако, сколь это ни парадоксально, этническое самосознание, как только что отмечалось, повсеместно усиливается. Одна из общих причин этого — развитие в условиях НТР средств массовой информации. Они стимулируют как внутриэтническую интеграцию, так и межэтническую дифференциацию, с одной стороны, как бы сокращая расстояния, усиливая контакты между однотипными этнофорами, с другой стороны — делая все более ощутимыми межэтнические различия. А такие различия в силу неравномерности развития народов не остаются неизменными.

Существенно и то, что интернационализация как при капитализме, так и при социализме способствует возникновению естественного стремления больше ценить самобытные черты собственной национальной культуры. И такая тенденция, несомненно, прогрессивна, спасая человечество от сенсорного голода, порождаемого монотонным культурным однообразием. Но вместе с тем достаточно очевидно, что современная культура не может быть сведена лишь к ее традиционным компонентам. Нужен гармоничный, взвешенный подход к соотношению в ней традиций и новаций. Между тем отдельные представители тех национальностей, у которых процесс интернационализации происходит особенно интенсивно, подчас воспринимают его как угрозу полной утраты своей национальной самобытности, культуры, языка и т. д. Быстрое технико-экономическое развитие, сопровождающееся ломкой многих традиционных, в том числе нравственных, устоев с серьезными экологическими издержками, вызывает у некоторых людей ностальгию по прошлому, идеализацию всего патриархального. С этим связаны и имеющие место случаи оживления наиболее старой, традиционной идеологии — религии, которая одновременно воспринимается и как связь с прошлым, и как утверждение своей национальной самобытности. Отсюда и стремление замкнуться в своей собственной национальной культуре. Ориентация эта чревата серьезными опасностями: она разобщает народы, каждый из которых апеллирует лишь к собственным предкам, оборачивается застоем и провинциализмом для национальных культур.

У роста этнического самосознания народов СССР есть и свои специфические причины. Прежде всего этот рост, несомненно,— результат их экономического, социального и культурного прогресса за годы Советской власти, вызывающий законную гордость каждого народа за свои Достижения, особенно ощутимые у ранее отсталых народов.

Следует иметь в виду и то, что изменения в соотношении различных параметров бытия народов имеют место не только за рубежом, но и в нашей стране. Правда, такие изменения обладают существенной особенностью, поскольку национальные отношения в данном случае лишены антагонистической классовой подосновы, в силу него развитие народов органически связано с их сближением, единением. Тем не менее не приходится забывать и то, что наша многонациональная, полиэтническая держава представляет собой динамичный организм. В нем у каждого народа отдельные сферы социальной жизни (от экономики и демографии до культуры и психологии) не только обладают определенными исторически сложившимися различиями, но и изменяются далеко не с одинаковой интенсивностью. В этом одна из предпосылок противоречий в сфере протекающих в нашей стране национальных процессов. [30]

<…>

Вместе с тем следует учитывать и то, что процесс демократизации нашего общества открыл некоторые «клапаны» — сделал явными прежде скрытые моменты напряженности в межнациональных отношениях, многих регионах рост национального самосознания отчасти может быть объяснен эффектом компенсации многолетних централизаторских установок, недостаточного внимания к интересам отдельных национальных групп, нарушения в прошлом принципов социальной справедливости в ношении отдельных народов (например, балкарцев, калмыков, ингушей крымских татар) и т. д. В немалой мере дает о себе знать и недостаточное внимание в ряде случаев к интересам отдельных групп в республиках в сферах культуры, языка, быта, о чем уже шла речь выше.

В последнее время наши специалисты-обществоведы убедительно показали, что рост национального самосознания ни в коем случае не следует отождествлять с национализмом. Но это, разумеется, отнюдь не значит, что национальное самосознание при социализме гарантировано от проникновения бацилл национализма, для которого характерно стремление обеспечить привилегии одной национальности за счет другой.

Каковы же конкретные причины возникновения негативных явлений в сфере национального самосознания, а соответственно, и в самих национальных отношениях?

Конечно, такие причины но могут быть сведены, как это обычно делалось, исключительно к пережиткам прошлого и воздействию зарубежной пропаганды, хотя эти факторы и нельзя сбрасывать со счетов.

Ныне мы хорошо знаем, что коллизии в области национальных отношений, включая националистические выступления, подобные Алма-Атинским, прежде всего вызваны застойными явлениями, деформациями жизни нашего общества[31]. Ведь все ее аспекты в той или иной степени проецируются на национальную сферу. Это необходимо учитывать в анализе низких темпов роста производительности труда как в промышленности ста, так и в сельском хозяйстве ряда республик, диспропорций между ними по наличию трудовых ресурсов, растущих расхождений в обеспеченности социокультурной инфраструктуры и т.д.[32]. Немалую роль здесь играет неравномерность этнодемографических процессов. В последние десятилетия сравнительно удовлетворительная картина воспроизводства населения В целом по СССР создается за счет коренных народов Средней Азии, казахов, азербайджанцев, темпы прироста которых в 3 раза вышe, чем общесоюзные. В результате доля народов славянской языковой группы снизилась с 77,1% в 1959 г. до 72,8% в 1979 г., доля народов тюркоязычной группы соответственно возросла с 11,1% до 15,2%.

Сказываются и нарушения принципов интернационализма в вопросах подготовки и расстановки кадров. Нельзя забывать, что при всей глубине этнических, национальных чувств отнюдь не этническая, национальная принадлежность, не этнические особенности являются определяющими для личности, а многие другие действительно основные черты ее социокультурного облика; трудовые, образовательные, нравственные. Между тем в некоторых республиках, как известно, получила широкое распространение практика комплектования некоторых учреждений, например вузов, по признаку национальной и даже локально-родовой принадлежности. В условиях возросшего образовательного уровня населения республик, в том числе лиц коренной национальности, в ряде случаев возникают конфликтные ситуации, связанные с распределением квалифицированных рабочих мест.

На национальную почву может переноситься ощущение каких-то нереализованных ожиданий в конкретных жизненных ситуациях, чаще всего связанных с производственной деятельностью и со сферой быта. Проецированию на национальные отношения социальных проблем способствуют бюрократизм, коррупция, бездушие со стороны руководящих работников, принадлежащих к иной национальности. Особенно это опасно, когда подобные антисоциальные действия прикрываются национальными лозунгами. Перестройка, обнажив деформации непосредственно в сфере национальных отношений, в отдельных случаях вызвала попытки прямого, а чаще косвенного сопротивления устранению таких деформаций. Торможение подобного рода нередко вызывается опасением лишиться тех или иных привилегий, связанных с национальным фактором.

Как уже говорилось, одной из важнейших составляющих этнического, национального самосознания каждого человека выступает представление об общности исторических судеб всех членов того этноса, к которому он принадлежит. Между тем, как показывает анализ этнической истории человечества, эта «субъективная» компонента этнического самосознания выступает на передний план тем в большей мере, чем слабее становятся возможности апеллировать к объективным особенностям культуры своего этноса. Не случайно поэтому в наше время обращение к историческому прошлому занимает столь большое место в национальном самосознании народов. Идеологически очень важно, на что будут направлены соответствующие знания: на формирование общесоветского патриотизма и интернационализма или только на национальное прославление, ведущее к обособлению народов.

К сожалению, в исторической литературе многие факты далеко не простой этнической истории народов нашей страны либо просто игнорируются, либо трактуются упрощенно, а то и вовсе искажаются. В ряде республик стал прямо-таки болезненным вопрос о происхождении коренных народов. Его освещение нередко сопровождается стремлением «удревнить» и «облагородить» историю своего народа. Особенно фантастический характер эта тенденция приобретает в сочинениях некоторых писателей. Например, делаются попытки установить «родство» между тюркскими и шумерским языками, или «обнаруживается» прямая связь между русским и этрусским языками. Более того, подчас отдельные авторы, затрагивая деликатные вопросы национальной психологии, видимо, даже не осознают, что скатываются на далеко не интернационалистские позиции косвенного или даже прямого признания исключительности собственной национальности.

Наконец, необходимо учитывать и сам механизм формирования национального самосознания. Как известно, человек не рождается ни националистом, ни интернационалистом. Но на процесс формирования его самосознания неизбежно в той или иной мере налагает печать синдром так называемого этноцентризма — восприятие каждым человеком культуры других народов хотя бы отчасти сквозь призму своей культуры. (Это кстати, сказалось на характере межэтнических оценок, о чем шла pечь выше). К тому же, если национальные ориентации, национальные чувства людей преимущественно складываются как бы сами собой в ходе социализации личности (прежде всего в семье), то интернационалистские взгляды в основном надо специально воспитывать. К сожалению, такое воспитание начинается в довольно позднем возрасте, притом нередко в весьма примитивной форме. Поэтому столь важно, чтобы наши люди с детских лет впитывали бы не только национальный, но и интернациональный исторический опыт. Надо основательно продумать механизм обеспечивающий ориентацию национального самосознания каждого советского человека прежде всего на общие для всей нашей страны цели как это было в годы Октябрьской революции и Отечественной войны. Следует также пересмотреть формы и методы интернационалистского воспитания, устранить из них декларативность и формализм.

---

По этой теме читайте также:

---