Украинские левые катастрофически слабы. То, что сейчас они не имеют никаких возможностей влиять на политические процессы, является неоспоримым фактом. Мне досадно это признавать — возможно, даже больше других. Иногда я просто кусаю локти.

Не всё зависело от нас. Факт, что основная причина неудач — глубокая реакция и установление в обществе едва ли не повсеместной правоконсервативной гегемонии. Такая ситуация сложилась не вчера, к этому все шло. На правый консенсус работали все без исключения общественные институты — школа, университеты, реакционная интеллигенция, мейнстримные медиа, спорт, церковь, корпоративная и государственная пропаганда... Козыри сами плыли в похотливые ручки мракобесов всех мастей. И прежде всего к националистам. Я говорю об объективном историческом процессе, где социалистическим взглядам оказалось уготовано место чуть менее, чем никакое.

Были у левых шансы? Могли мы развернуть процесс в кардинально противоположное русло? Следует признать — нет.

Чтобы быть честными перед собой, нам следует признать собственные ошибки. В левом лагере я восемь лет — фактически с того времени, когда здесь начали проявляться первые признаки жизни. Начиная даже не с нуля, а с отрицательной величины, я был свидетелем и непосредственным участником первых шагов леворадикального движения, когда оно добивалось первых, пусть и скромных, успехов.

Сейчас, считаю, настал момент, когда нам нужно максимально критически оценить весь предыдущий опыт. Подумать, что мы делали не так, где прогадали, когда ошиблись.

Речь пойдёт и о моих собственных недостатках. Ведь за целый ряд политических ошибок я лично несу ответственность.

Дело, которое никому не помогло

В последние годы через левые организации прошли сотни людей. Где они сейчас? Потеряны. Вот почему самой большой своей ошибкой я считаю постоянное избегание теоретической работы с кадрами. Отрицание пропедевтики.

Когда к левым впервые за два десятка лет начался массовый приток новичков, мы кайфовали. Имея за спиной опыт закрытых и упоротых сект, мы по-фрейдистски «убивали отца», стараясь быть как можно более непохожими на своих предшественников.

«Наконец-то! — думал я. — Вот они — обычные парни и девушки без сектантских заморочек; они пришли к нам, потому что находят в этом свой вполне конкретный интерес. Готовы быть с левыми, даже представления не имея о подробностях классового анализа».

Мне казалось, что мы схватили бога за бороду. Как я ошибался!

Я надеялся, что включившись в профсоюзную борьбу, неофиты сами возьмутся за книги, самостоятельно подтянут свой теоретический уровень. Люди приходили и исчезали. У них не было идейного стержня, инструментов для объяснения мира, для понимания возможности утопии: у них не было того, чего не дали им мы.

Мы цеплялись за каждого новичка. Ухаживали за ними, как на подростковых свиданиях. Боялись спугнуть «кондовыми», как тогда казалось, фразами. Марксистской терминологией. «Чувак, ты попал в правильное место, всё будет круто. Дай пять!» Где здесь политика? Скорее, тусовка.

Мы не читали и не советовали никому читать Ленина. Пробовали быть антибольшевиками больше, чем националисты. Мы опозорились. Мы не знали ленинских уроков о том, что горстка умников лучше сотни невежд.

Поэтому я и сам призывал держаться за каждого попутчика, насколько бы дремучими ни были бы его взгляды. А сейчас могу уверенно сказать: в определённые моменты организации нуждаются если не в чистке, то, по крайней мере, в сбросе балласта.

Мы призвали избегать серьёзных политических споров, хотя в них рождается истина. Именно из-за этого ангажированная идея меньшинства завязла в безыдейном аполитичном болоте симпатизантов.

Кто в то время задумывался, что без чёткой коммунистической ангажированности, без идейной гегемонии мы опустимся на самое дно общественных процессов? Кто мог предвидеть, что тысячи «простых» студентов, побывавших на наших акциях, уже через пару лет станут скакать на Майдане, доказывая, что они «не москали»? За такую недальновидность мы будем расплачиваться не один год.

Мы молчаливо терпели повсеместное невежество и политическую безграмотность. Прежде всего наши собственные. А господствующая идеология (чудо!) оказалась сильнее, чем тихое активистское болото.

Иногда раздавались и критические голоса: «Невежество ещё никому не помогало», — предостерегали опытные товарищи. И в ответ мы только улыбались, отказывался верить их словам. Что стояло за теми критиками, кроме красного словца? А за нами были десятки энергичных активистов. Какими же наивными мы были!

Чего мы только не придумывали, чтобы мотивировать своих товарищей к упорной деятельности! Составляли невероятное количество методов оповещения об акциях, пытались привлечь каждого... Эти попытки заканчивались неудачей. Ведь какие бы онлайн- сервисы ты ни поставил на службу левой организации, какую технику ни использовал, все это не будет работать без ключевой вещи — осознанной необходимости.

Читая на привокзальных мозаиках заповедь «Учиться, учиться, учиться», я только сейчас понимаю истинный смысл этих слов.

Вера в «экономизм»

Как известно, капитализм — это большая и тёмная задница, которая состоит из многочисленных мелких задниц. Борьба с каждой отдельно взятой задницей затягивает, не давая оглянуться шире, смотреть дальше. Как мы могли этого не учесть?

Мы выбрали в качестве тактики синдикализм и с полной самоотдачей кинулись создавать профсоюзы. Я искренне уверовал в то, что профсоюзы — это панацея, волшебный эликсир синдикалистских алхимиков. Но оказалось, что без гегемонии наших идей подобные структуры будут совершенно недееспособны. В конце концов, профсоюзы являются только небольшой частью многогранной политики.

Руководствуясь убеждённостью в собственной правоте, мы ввязывались в безнадёжные экономические конфликты на местах. Переходили к изнурительной позиционной войне с чинушами средней руки. Только сейчас приходит понимание, сколько усилий потрачено зря. Какую часть этих экономических конфликтов мы имели возможность политизировать? Минимум. Где мы могли привлечь новые перспективные кадры? Обычно об этом не было и речи.

Часто политическая целесообразность заволакивалась наивными буржуазно-гуманистическими чувствами. Мы слишком редко вспоминали, что всем не поможешь, особенно не имея на то достаточно сил, ресурсов, возможностей. Поэтому интенсивную политическую борьбу все чаще заменял рутинный экономизм и ритуальные уличные акции.

Такая тактика (хотя о её осуществлении можно поспорить) и неверно расставленные приоритеты не только не приносили спелых плодов побед, но истощали и деморализовали товарищей. В какой-то момент у них начал угасать огонёк политической страсти — а без неё, как утверждал Гегель, нельзя добиться ровным счётом ничего.

Революционная тактика, как учит нас Ленин, состоит в обратном. В том, чтобы находить слабые места системы. Не биться лбом об стену, а вбивать колья в самые уязвимые места фундамента, его трещины. К сожалению, мы были заняты другими делами.

«Хорошие» проигрывают

«Коммунисты считают презренным делом скрывать свои взгляды и намерения» — ещё одна неусвоенная заповедь Карла Маркса. Получилось так, что в том числе и с моей подачи левое движение впадало в грех лукавства и заигрывания.

Простой молодёжи мы представлялись «профсоюзниками», прессе — «общественными активистами», вместо того, чтобы со всей решительностью послать такое жеманство к чертям. Вместо того, чтобы навязать обществу свою повестку, мы подстраивались под его правила, его представления, его лексику. В классической литературе это называется «оппортунизм».

Мы пытались понравиться. Быть «хорошими».

Из-за этого кусать локти приходится ещё сильнее. Как понравиться мелкому буржуа, который изначально испытывает презрение к любым идеям равенства и общественной собственности? Коммунизм пробуждает в нем полный джентльменский набор реакционных инстинктов.

Годы уступок, беспринципных альянсов и филологических заигрываний послужили левому движению хуже, чем уличные столкновения с ультраправыми. Когда надо было проявлять принципиальность и радикализм, мы шли на переговоры, которые ни в коем случае не могли принести нам долгосрочных успехов. Победителем из такого рода возни всегда выходит реакция.

Здесь нам есть чему поучиться у правых радикалов. Они ни на минуту не стеснялись своей «самости», годами оттачивали свой радикализм. Без сомнения, на них играли все общественные институты, как уже говорилось выше.

Не раз ультраправые проверяли общественный консенсус на прочность. Устроят они террор против «коммуняк» — люди его проглатывают. Выкинут «зигу» на стадионе — пусть кто-то попытается что-то сказать против «патриотов». Когда они объявляют «смерть врагам» — пусть остальные доказывают, зачем «врагов нации» нужно щадить.

Я не призываю к безрассудству и сектантству худшего пошиба. Речь идет скорее о политической открытости, интеллектуальной смелости. Только так можно завоевать авторитет. Только так можно заявить о самостоятельности и сместить точку консенсуса влево от центра.

Иначе победят «плохие». «Хорошие» просто станут неинтересны.

60-х не будет

Наши идеалы тоже подложили нам свинью. Молодые украинские леваки едва ли не поклонялись студентам 1968 года. И нас можно понять. В этом мы видели «спасение» от первородного греха Великого Октября, демонизированного правой пропагандой. Инфантильно говорили о самоорганизации, либертарной педагогике, символическом насилии...

До глубинки мира под названием Украина глобальные тренды докатываются с опозданием на добрых 50 лет, и когда мы косплеили[1] бунт «благословенных 60-х», весь прогрессивный мир над ним уже смеялся.

В конце жирных застойных 2000-х мне казалось, что мы всю жизнь будем вынуждены бороться с апатией и равнодушием. Это было время окончательного заката «государства благосостояния», от которого уже в 2013 году камня на камне не осталось. А мы и дальше агитировали людей выходить на протесты «под социальными лозунгами».

Примеры? За прошедшие годы проведены десятки акций и кампаний против коммерциализации образования. Мы пугали студентов и их родителей кошельком, мобилизовали хлебом и маслом. Но в то же время проглядели более угрожающую тенденцию — реальную деградацию уровня образования. Первокурсник 2009-го и первокурсник 2014-го — кардинально разные люди. С последним трудно говорить не только о социализме, но и о банальном курсе школьной программы.

Через уличные социал-экономические акции левых прошли тысячи студентов. О том, где их сейчас можно увидеть, я уже писал. Для тёмного, политически безграмотного юноши «Слава Украине!» прозвучало в разы убедительнее, чем аргументированная проповедь против неолиберальных реформ. «Слава Украине!».

XXI век ещё не наступил — мы до сих пор живём в ХХ. А одной ногой отступили назад, в XIX. Более того, стремительно несёмся в направлении нового Средневековья.

Как минимум это означает, что 60-х уже не будет никогда. Как призвать трудящихся «ломать мостовую — под ней пляж», если значительная часть украинцев даже на море уже не отдыхает? Карнавала не будет.

Зато будет другое. С возвращением духа позапрошлого века к жизни возвращается и эпоха идеологий, антиутопий и утопий. Это время классического империализма, локальных войн, настоящих диктатур, борьбы идей, время радикальных политических партий.

Два года назад мы вели себя как слепые котята, не догадываясь о таких суровых перспективах. Большинство не догадывается до сих пор. «Социализм или варварство» — это звучало патетически и издалека, а теперь звучит в прямом эфире. Если мы не учтём этой ошибки, у левых не будет никаких политических перспектив.

Антистратегия

Партия — слово, которое было для большинства моих товарищей страшилкой. Прямым синонимом всего плохого, что есть в политике. А самоидентификация принимала форму «не-партии».

«Лучше сродство, чем политический субъект», — считали мы. — «Лучше леволиберальные НГО[2], чем марание рук о большую политику». Представления о том, что низовая политика всего лишь часть сложного многоуровневого политического процесса, мгновенно отвергались, объявленные ересью.

Мы попали в ловушку вульгарной линейной логики. Мол, партия — это власть, партия бюрократизируется, партия перерождается. А значит, даже мысль о ней ведёт чуть ли не к тоталитаризму, или, в облегчённом варианте, к социал-демократии.

Сейчас это напоминает мне подростковые страхи на почве сексуальности. Когда, во-первых, имеются мысли, что в интимную связь следует вступать только по большой и чистой любви. И, во-вторых, что секс непременно приведёт к нежелательной беременности и венерическим болезням. Идя на поводу у этих страхов, одержимые телесной страстью подростки занимаются мастурбацией — безопасной, эскапистской формой удовлетворения. Взрослое отношение к сексу является иным.

Таким же образом мы грезили низовой самоорганизацией как универсальным ответом на все вопросы сразу — простым ответом на сложные вопросы. Поэтому политически левые жили от одних протестов к другим. Каждый раз видя в социальных вспышках подтверждение собственной правоты. Когда вспышки неизбежно угасали, мы оставались у разбитого корыта и пробовали искать новые протесты для новых подтверждений и новых разочарований.

Стратегически мы даже не задумывались над перспективами двух-трёх-пятилетней дальности. Забавно: в среде, где постоянно говорилось о плановой экономике, до сих пор полностью отсутствует взрослое проектное мышление. Есть протесты — рисуем плакаты, нет — чешем затылок.

Красноречивым примером тому является деятельность левых на Майдане. Желание иметь хоть какое-то представительство в поле, совершенно чуждом коммунистическим идеалам. «Я хочу быть со своим народом. И если мой народ ошибается, я буду ошибаться вместе с ним», — сказал один левак, когда только начались первые беспорядки. Это ли не иллюстрация?

Может, наконец, перестать бояться концепта партии? Привыкать к словам «стратегия», «план», «политический риск», «партийная дисциплина», «демократический централизм».

Пусть это будет радикальная партия — с парламентскими амбициями и одновременно принципиально антипарламентская — партия саботажа, партия молодёжи. Она нужна.

Не влюбляться в себя

Напоследок я хотел сказать о моей персональной вине перед движением — это грех самолюбия. «Головокружение от успехов», если угодно. Стоило одержать первые победы, и я начал ловить кураж.

Когда статьи попадают в яблочко, когда во время выступления мандраж переходит в кураж, ты чувствуешь безграничную и удивительно обманчивую власть над ситуацией. Когда чиновники и капиталисты пили валидол, я переживал небывалый подъем.

Победы подкупали. Признаюсь, иногда я просто тащился от собственной крутизны. Бывало, просыпался утром с ощущением, что могу сделать абсолютно все.

Для общественности я стал публичным лицом — ещё позавчера никому неизвестный, вчера я раздавал по несколько интервью в день. Меня узнавали на улицах и хлопали по плечу: «Эй, я тебя знаю. Вы делаете правильное дело». Черт, как дёшево стоят эти похлопывания!

По словам Маркса, революционер должен слышать, как растёт трава. А я прислушивался к банальным вопросам киевских журналистов. Да что там я, все мы не воспитали в себе классических афинских добродетелей, необходимых политикам и революционерам.

Медные трубы не позволяют слышать глубинных процессов, за что в итоге пришлось дорого заплатить. Я искренне верил, что все делается правильно. Когда начались первые кризисы и неудачи, мне казалось, что надо лишь больше настойчивости, и тогда все будет получаться снова. Зачерпывай лопатой побольше и бросай подальше.

Как мог я забыть крылатую установку Жижека: «Не влюбляйтесь в себя»? В наших кругах модно было говорить о критическом мышлении, но как же тяжело оказалось критически отнестись к своим собственным действиям.

Навёрстывать время

И все, кто будет пополнять движение, пусть держат в голове мысли об этой опасности.

Сейчас нам нужно переосмыслить собственные ошибки и не бояться взять за них ответственность.

Впереди ещё долгое время господства реакции. Настоящие прогрессивные перемены начнутся нескоро. Но уже сейчас вместо того, чтобы невротически реагировать на события, нужно тщательно готовиться к следующим годам. По крупицам собирать новых людей. Шаг за шагом понемногу завоёвывать гегемонию. Усердно работать над собой. Развивать революционную теорию. Строить партию. Навёрстывать потерянное время.

---

По этой теме читайте также:

---

Примечания

Имя
Email
URL
Отзыв