На протяжении 1917–1918 гг. в России образовалось огромное количество всевозможных общественных объединений, в результате чего в общественное движение были вовлечены практические все слои общества. Особенно многочисленными были военные организации, в основном, солдатские, которые объединяли во время Первой мировой войны значительное количество солдат тыловых гарнизонов и действующей армии. После массовой демобилизации армии структура солдатских объединений изменилась, и в стране получили особенное распространение «Союзы фронтовиков», которые включали бывших военнослужащих. Хотя эти организации формально были лишь общественными и ставили себе задачей экономическую взаимопомощь своим членам, в условиях развития революции они стали серьезным фактором политической жизни и сыграли заметную роль в эскалации гражданской войны. Несмотря на это, они находятся на периферии исследовательского внимания, что отчасти объясняется недостатком документальных материалов. Обобщающих работ, даже в самом кратком виде дающих историю развития таких организаций, нет, но в ряде опубликованных источников имеются сведения, так или иначе затрагивающие этот вопрос и описывающие «союзы фронтовиков». Настоящая статья базируется на такого рода источниках и является попыткой дать сводный очерк истории солдатских объединений. В связи со спецификой источников наибольшее внимание в работе уделяется роли этих организаций в разворачиваемой в стране Гражданской войне.
Органы военной взаимопомощи, объединявшие бывших военнослужащих, возникли в России еще до революции. По инициативе Всероссийского земского союза и Союза городов с 1915 г. начинается общественно-благотворительная помощь инвалидам армии. С падением монархии эти /509/ организации стали самостоятельными[1] и некоторое время продолжили свое существование даже после Октябрьской революции. В 1916–1917 гг. идет достаточно активное создание в стране союзов солдаток, объединявших жен военных, оставшихся без кормильцев. Новыми организациями, возникшими после Февральской революции, стали союзы фронтовиков. Назывались эти организации по-разному: «Союз фронтовиков», «Союз безработных фронтовиков», «Союз безработных солдат», «Союз эвакуированных воинов» и т.д. Тем не менее, характер этих организаций был одинаков: они объединяли военнослужащих, прибывших из армии в тыл, и ставили целью экономическую помощь своим членам в условиях расширяющейся безработицы. Официально Союзы провозглашались надпартийными и внеполитическими организациями и работали в тесном контакте с местными советскими властями.
Первые отдельные организации начали появляться летом-осенью 1917 г., но массовым это движение стало к концу 1917 — началу 1918 гг., когда началась массовая демобилизация армии и города оказались наводнены бывшими военнослужащими. Так, в августе 1917 года при солдатской секции Самарского совета образовался Союз эвакуированных безработных, в котором состояло 197 человек, главным образом, солдат-специалистов. Отделившись от совета, Союз к 30 января 1918 года вырос до 4 тысяч человек. В сентябре появился союз в Омске, в октябре в Екатеринбурге, в декабре в Казани, а в январе появляются союзы в Сызрани, Царицыне, Покровске и в ряде других городов Поволжья. Численность их с притоком безработных и демобилизованных быстро возрастала: так, образовавшийся в январе 1918 г. союз фронтовиков в Саратове увеличился к марту с 3 до 7–10 тысяч, Воткинский — со 139 членов в марте до 600 в августе. По приблизительным подсчетам, только в крупных городах Поволжья и Урала организации «фронтовиков» объединяли около 25–30 тыс. человек[2]. В разных местах страны данные организации различались. Даже названия их варьировались: «Союз фронтовиков», «Союз солдат», «Союз безработных рабочих и солдат», «Союз эвакуированных». Объединяло их все то, что они были беспартийными и ориентировались прежде всего на экономическую взаимопомощь своим членам. В этом они смыкались с «Союзами увечных воинов». В одних случаях это влекло за собой объединение их усилий, в других — конкуренцию за финансовые потоки.
Главной проблемой для таких организаций была безработица. В условиях экономического кризиса, массовой демобилизации промышленности и уменьшения рабочих мест на всех предприятиях, найти работу «фронтовикам» было очень проблематично. Дороговизна и продовольственный дефицит ставили их нередко на грань выживания. В итоге люмпенизированные, лишенные сдерживающих рамок организации ветеранов стали добиваться от власти улучшения своего экономического положения разными, в том числе и принудительными мерами. /510/
На первых порах общим правилом практически для всех советов стала увольнение с заводов военнопленных мировой войны, на место которых принимались в первую очередь демобилизованные. Также широко практиковались финансовые обложения «имущих классов», деньги от которых шли на нужды городов, предоставление военным организациям своих небольших предприятий, мастерских или увеселительных заведений для получения заработка: театров, кинематографов или хотя бы дохода от них.
Между тем данных мер было явно недостаточно, а активность союзов безработных фронтовиков начала угрожать самим же советским органам. Демобилизованные требовали восстановить их на прежних местах, посылки на работу вне очереди или даже замены ими всех работавших. В Москве, Твери, Калуге, Туле, Ярославле, Воронеже, Рыбинске и других городах создавались органы безработных, которые стремились взять в свои руки контроль за распределением рабочих и заменить на заводах работавших своими членами, бывшими солдатами. В некоторых городах ими было введено принудительное обложение работавших в пользу своих финансовых фондов, они также требовали снимать с работы тех, у кого в семье уже были зарабатывавшие. Нередко безработные фронтовики выставляли требования власти с угрозами. На Троицком снаряжательном заводе Московской губернии бывшие солдаты потребовали замены всех рабочих и служащих фронтовиками и грозили членам завкома в случае отказа расправой. Такой же случай был за Кольчугинском заводе Владимирской губернии[3]. Смоленский Союз безработных потребовал передать в его руки некоторые заводы, право самостоятельно посылать рабочих на фабрики, посягал и на интендантское имущество, оставшееся после демобилизации армии[4]. Часто союзы безработных предъявляли даже требования допустить их к власти. Крайним можно назвать пример Одессы, где Союз безработных всерьез претендовал на самостоятельную роль в организации управления городом. Безработные постановили создать общее собрание из представителей своего союза и советов, а от каждой из секций союза командировать представителей к соответствующим комиссарам совнаркома для образования смешанных комиссариатов. Эти органы должны были претворять в жизнь резолюции совета безработных[5]. Более мягкие, но такие же тенденции проявлялись во многих городах.
В итоге власти усматривали выход в том, чтобы влить люмпенизированные массы солдат в уже существующие профсоюзные органы. Так, в марте 1918 г. II областной съезд комиссаров труда и представителей трудовых бирж Московской области высказался за вхождение безработных в профсоюзы и против раскола демобилизованными рабочего движения. Подобной же тактике активно следовали власти «на местах». Такая политика быстро натолкнулась на сопротивление. Если в /511/ Москве союз безработных был достаточно лоялен большевикам, то в Иваново-Вознесенске, крупном текстильном центре, ситуация была другой. Местные безработные, в основном бывшие солдаты, требовали вернуть их на работу или предоставить субсидии. Чтобы взять движение безработных под контроль, 6 апреля съезд бирж труда Иваново-Кинешемского района принял решение о роспуске союзов безработных и зачислении безработных в соответствующие профсоюзы без уплаты вступительных взносов. Выполняя это решение, 10 апреля Иваново-Вознесенский совет постановил распустить союз безработных солдат, а его членам предложил занять места военнопленных, которые возвращались на родину после установления мира с Германией[6]. Однако «фронтовики» не собирались подчиняться. 14 апреля они устроили собрание в столовой Куваевской мануфактуры, на котором выдвинули следующие требования: 1) Выдать вознаграждение всем вернувшимся с фронта в размере 3/4 жалования для семейных (но не более 2000 руб.), для холостых — на 15% меньше. 2) Обложить фабрикантов, торговцев, интеллигентов, не воевавших на фронте, особым налогом. Средства отдать: 15% — Союзу увечных воинов, 35% — Союзу безработных солдат, 50% — в специальный фонд. Не желая идти на поводу у демобилизованных, губисполком запретил выполнять эти требования. Из-за безработицы 12 мая в Шуе прошли стихийные митинги, которые были разогнаны оружием. В связи с этим, 23 мая в столовой Куваевской мануфактуры состоялось новое собрание солдат, на котором присутствовало более 3 тыс. человек. Оно вновь потребовало выдачи пособий, и призывало «очистить» фабрики от «постороннего» элемента и заменить женский труд на мужской (не ущемляя прав «солдаток», вдов погибших). На сей раз власти были вынуждены пообещать помощь[7]. Примерно так же происходит ликвидация аналогичных организаций: в январе — в Сызрани, в феврале — в Николаевске, в марте — в Камышине, в апреле — в Казани, 25 мая — в Вольске[8].
Такая бурная реакция безработных и демобилизованных объяснялась не только желанием сохранить свои корпоративные организации для отстаивания прав. Фигурировали и другие мотивы. Так, например, для ликвидации безработицы Советы неоднократно проводили массовые трудовые кампании, требующие большого количества рабочих рук: восстановление промышленности, строительство дорог, очистка города и т.п. Однако черная, неквалифицированная и низко оплачиваемая работа, скорее всего, удовлетворяла не всех безработных. Это нежелание трудиться на тяжелых и плохо оплачиваемых работах, было причиной того, что Совнарком постановил в сентябре 1918 г., что безработные не имеют права отказываться от предлагаемых вакансий[9]. В этих условиях для части безработных, привыкших к социальному иждивению, было выгоднее получать денежное пособие по безработице, получаемое с обложе/512/ния устроенных рабочих, «имущих классов» или доходов собственных заведений. К тому же на рубеже 1917–1918 г. в связи с обстановкой повсеместного дефицита, у части бывших солдат имелись благоприятные возможности для участия в повсеместной спекуляции. Часть солдат прибыла с фронта с трофейными ценностями, разграбленным имуществом и полковыми кассами, тыловые гарнизоны также неоднократно грабили военные склады. Накопленный капитал позволил многим безработным «фронтовикам» заниматься мелкой спекуляцией и особенно «мешочничеством»[10]. Положение не особенно изменилось и после свержения большевиков. Типична в этом отношении заметка томской газеты, которая в июне 1918 г. предлагала привлечь фронтовиков к очистке города от мусора и нечистот:
«В ряде необходимых мер, может быть, будет найдено возможным использовать труд безработных фронтовиков и рабочих, а также военнопленных. В таких городах, как Омск, “безработные фронтовики и рабочие” исполняют работы по очистке города, который снабдил их еще во времена “советского” режима инструментами; с другой стороны, привлечение к работам “фронтовиков-безработных” и военнопленных имело бы большое моральное значение, дав людям заработать честным трудом, а не спекуляцией и продажей вещей»[11].
Оппозиционные настроения безработных сами по себе были опасны для власти, но по-настоящему они стали проблемой для большевиков, когда ими решили воспользоваться контрреволюционные круги страны. Прежде всего, речь идет об оппозиционных партиях и органах самоуправления — земских управах и думах, которые вплоть до весны 1918 г. сохранялись во многих городах страны наравне с Советами. Эта тенденция проявлялась в некоторых городах России на рубеже 1917–1918 гг. Хотя больших успехов в этом плане достичь им не удалось, такие попытки известны. Под сильным влиянием эсеров находился союз фронтовиков в с. Балаково Николаевского уезда Саратовской губернии. Вместе с городским самоуправлением он протестовал в декабре 1917 г. против ареста местного заводчика И.В. Мамина. В ответ местный большевистский совет постановил распустить управу. После устроенных «фронтовиками» в конце января беспорядков высланный из Николаевска во главе с В.И.Чапаевым отряд распустил союз[12]. Союз фронтовиков вместе с дружиной охраны железнодорожных грузов выступил на стороне эсеровского уездного земства в Татарске, которое не желало признавать власть советов. В декабре 1917 г. при свержении земства несколько членов «союза» были арестованы большевиками[13]. Попытка сорганизовать союз была предпринята земской управой в Кинешме Ивановской губернии. Прибывших в город демобилизованных приглашали вступить в «союз фронтовиков», который проводил свои заседания в бывшем дворянском собрании. Однако в целом поддержки Союз не получил и вскоре распался[14]. В Ярославле Союз безработных /513/ солдат, стремившийся убрать своих конкурентов с фабрик, использовали против местного совета меньшевики, которые призывали к резолюции о непризнании советской власти. В итоге буйствующие безработные даже совершили налет на исполком[15]. В Сызрани «Союз безработных солдат» конфликтовал с местным Советом, в котором большевики руководили совместно с меньшевиками-интернационалистами[16]. В итоге в первой половине января 1918 года на совещании на бирже труда члены промышленного союза и гласные думы от правого блока предложили местному «Союзу безработных солдат» пять тысяч рублей на организацию дружины для охраны города, в противовес Красной гвардии. В Самаре союз безработных также стал серьезной помехой для власти. По словам местной газеты, безработные представляли «серьезную угрозу революции и советской власти. Они представляют благоприятную среду для всяких дезорганизующих анархических действий. Растущая безработица грозит снести Советскую власть»[17]. Этими настроениями попытались воспользоваться эсеры. 24 февраля, в момент подготовки к роспуску запасных частей, на многолюдном собрании эвакуированных солдат выступили известные правые эсеры Фортунатов, Брушвит и Ткачук, призывавшие вооружиться против большевиков. Под их влиянием правление «союза» потребовало от губисполкома распустить Красную гвардию. Еще до этого исполком Совета 14 января постановил ликвидировать союз безработных (что удалось сделать лишь 30 марта) и организовать комиссариат труда. В постановлении исполкома горсовета о роспуске его членам предлагалось вступать в соответствующие профсоюзы и указывалось, что демобилизованные будут обеспечиваться работой в первую очередь[18].
Конечно, известны и противоположные примеры. В ряде случаев «союзы фронтовиков» выступали на стороне большевиков и даже помогали утверждению советской власти. Например, в Бугульме союз фронтовиков совместно с большевиками и рабочими организовал «Комитет граждан города». Позиция Союза сыграла большую роль в феврале 1918 г., когда под его нажимом командование гарнизона признало советскую власть[19]. Довольно заметную роль сыграли солдатские организации в революционизировании деревни Поволжья[20]. Примерно так же происходили события и в Сибири — союз фронтовиков утвердил Совет в Онгудае[21], в Минусинске союз увечных воинов тоже утвердил Совет, а все военное руководство исполкома по существу состояло из его членов — так, командующим военными силами Минусинской коммуны был председатель союза Г. Лебедев. Поэтому когда в начале 1918 г. прибывшие в город офицеры попытались организовать «офицерский союз увечных воинов», им было указано войти в уже имеющуюся организацию, от чего офицеры отказались[22]. Вместе с тем, такие случаи были скорее характерны для деревни, чем города. /514/ Происходило это, видимо, потому что в этих случаях «союзы фронтовиков» представляли собой, по сути, организации рядовых солдат, заинтересованных в новых порядках, в то время как в городах они были общевоенными, беспартийными и поэтому «неклассовая» идеология «Учредительного собрания» отвечала сути таких организаций гораздо больше.
Приблизительно к весне стал очевиден системный кризис в стране. Тяжелое экономическое положение, сложившее в России после Брестского мира, массовая безработица, голод, постепенное разворачивание гражданской войны порождали сомнения в возможности стабилизации обстановки и привели к сильному падению популярности большевиков. К тому же, несмотря на массовую демобилизацию, война с немцами еще целиком не кончилась и вскоре наступление Германии возобновилось. Позиция «фронтовиков» в этих условиях была различна, но в целом они следовали отстаиванию своих собственных интересов. К моменту, когда города наводнили тысячи военнослужащих, Союзы начали представлять собой серьезную силу. Наличие у многих приехавших с фронта оружия, корпоративизм, склонность к оппозиции делала поведение этих организаций опасным для власти. Многие Союзы обзавелись вооруженными дружинами, которые либо использовались для самозащиты, либо зарабатывали деньги Союзу, охраняя город. Такие формирования были легальными конкурентами Красной Гвардии и милиции большевиков. А в условиях слабости государственного управления и военных сил большевиков вооруженная масса «фронтовиков» подчас становилась реальным кандидатом в борьбе за власть.
Показателен в этом смысле пример восстания «фронтовиков» в Мариуполе, где в итоге демобилизованным удалось разогнать военные силы большевиков. К весне 1918 г. в городе сложилась напряженная обстановка в связи с бесчинствами местного военного комиссариата под руководством Варганова. 8 апреля около 3000 «фронтовиков» собралось в местном цирке, где постановили свергнуть эту «власть отдельных лиц». В ответ комиссариат разогнал митинг красногвардейцами и попытался арестовать активистов, но после вооруженных стычек 8–9 апреля потерпел поражение. Варганов с частью членов исполкома скрылся, и власть перешла «оставшимся членам Совета», а также представителям Союза фронтовиков, Союза моряков, профсоюзов и «социалистических партий», включая большевиков. Интересно, что этот бунт, в отличие от большинства других, так и не превратился в антисоветский. С прибывшими частями Красной Армии были проведены переговоры, и новый исполком был организован в рамках коллегиальности от всех общественных организаций. Фронтовики сохранили свою организацию, ввели представителей в Совет и даже участвовали в охране города. Вскоре город заняли австрийцы, «фронтовики», как и все общественные организации, выразили им лояльность, и /515/ высказались за право сохранить свои вооруженные дружины. 25 апреля в занятом австрийцами городе даже был проведен День фронтовика с празднествами, доход от которых шел самому «союзу»[23]. Когда чуть позже через город проходил знаменитый отряд М.Г.Дроздовского, «военная коллегия фронтовиков» и не подумала ему препятствовать, а лишь потребовала прекратить мобилизовывать лошадей и фураж, ссылаясь на приказ австрийского командования[24].
Несколько по-другому складывались события в приазовском Бердянске. 18 апреля в городе поднял восстание местный союз инвалидов под руководством полковника А.А. Абольянца, объединявший в основном обер-офицеров и унтер-офицеров старой армии. Поводом послужила эвакуация большевиками хлеба и имущества из порта перед приходом немцев. Не желавшие лишаться припасов «инвалиды» захватили комиссаров города и взяли их в заложники. Власть вернулась городской управе, и А.А. Абольянц поспешил призвать в город дроздовцев и даже австрийцев. Пришедший вскоре отряд М.Г. Дроздовского вместе с «инвалидами» настоял перед управой на расстреле арестованных. Как видно из воспоминаний Дроздовского, «союз» был под несомненным офицерским влиянием: он пишет, что «исполнительный комитет и видные деятели инвалидов с нами в дружбе, помогают во всем». Но при этом были и иные элементы: «все руководители инвалидов понимали, что в тревожное время они вооружили беспорядочно разный сброд, что надо их разоружить, оставив оружие только в надежных руках»; «в некоторой небольшой части инвалидов, примыкающих к рабочим кругам, вернее, примкнувших к ним фронтовиков, ведется против нас агитация, стараются натравить на нас…». Часть «инвалидов» присоединилась и к самому отряду, отправившись вместе с ним дальше. Позднее от «союза фронтовиков» Таганрога Дроздовский получил оружие втайне от немцев[25].
Известны и противоположные примеры. В отличие от этих городов Приазовья, в других местах юго-запада — а именно в Херсоне, Николаеве и Измаиле — союзы фронтовиков взяли на себя роль лидеров управления для организации войны с немцами, а не борьбы с большевиками[26]. Несмотря на различия, эти примеры объединяет главное — сплоченность организаций фронтовиков для отстаивания своих интересов и в борьбе с противниками.
К весне 1918 г. начало консолидироваться контрреволюционное подполье. Стремясь свергнуть большевиков, оно закономерно обратило внимание и на «союзы фронтовиков», которые вполне годились на роль инструмента военного переворота. Поэтому вскоре к работе среди «фронтовиков» подключились нелегальные группы, в основном офицерские, которые ставили целью поднять бывших солдат на восстание против большевиков. Одна из первых попыток использовать «союз фронтовиков» была предпринята в Саратове и его окрестностях. Местный «со/516/юз» был крайне недоволен отсутствием хлеба и товаров, поэтому им было предъявлено совету требование об отчислении 50% дохода городских театров в свою пользу. В случае же отказа «союз» обещал, что не остановится перед тем, чтобы захватить всю «общественную жизнь». Вскоре власти выяснили, что союз руководится тайной организацией офицеров, которые готовят восстание в Саратове. Выступление должно было быть поддержано «Союзами фронтовиков» Вольска, Покровска, Кузнецка, Аткарска и других уездных городов. Силы у заговорщиков были вполне реальные: так, Вольский Союз фронтовиков насчитывал 500 человек и возглавлялся 36 офицерами, которым «буржуазия платила по 200 рублей в месяц». Организация владела и оружием[27]. Поэтому 5 марта по приказу Саратовского губисполкома были арестованы руководители и члены «союза фронтовиков»: Цванцигер, Петров, Портнов и другие — всего около 70 чел. «Союз» прекратил существование. Большинство других союзов в провинции тоже были запрещены и в результате восстание «фронтовиков» произошло только в Кузнецке. Часть подпольщиков позднее приняла участие в войне на стороне белой армии[28]. Одновременно с ликвидацией «союзов фронтовиков» Саратовский исполком создал 1 марта отдел по борьбе с безработицей, а 28 марта начал организацию фонда помощи безработным[29].
Если в Поволжье такие попытки в целом провалились, то на Урале и в Сибири, а также ряде других мест результат был, как правило, иной. Весной-летом по стране прокатилась целая волна выступлений и восстаний «фронтовиков», которая была следствием распространившегося недовольства к большевикам. Причинами его были как чисто социальные трудности времени, такие как безработица, дефицит хлеба и проч., так и начавшаяся гражданская война, которая побудила большевиков к мобилизации «фронтовиков». Последние, уставшие от боев на фронте, рассматривали новую войну крайне недружелюбно и в целом не намеревались воевать. Подобные настроения были опасны для большевиков, но хуже было то, что стихийными настроениями удалось воспользоваться тайным контрреволюционным организациям. Отличие этих восстаний от недавних волнений зимы-весны 1918 г. было в том, что теперь они проходили во время гражданской войны, когда военные силы большевиков были стянуты на фронт, что давало восстаниям большие шансы на успех, чем разрозненным выступлениям в поволжских городах зимой. Да и сам факт наличия антибольшевистской армии придавал смелости мятежникам. Вдобавок эти выступления нередко шли с опорой на местные антибольшевистские элементы, в том числе и рабочие слои, что гарантировало им массовость. Именно эти факторы сыграли роль в восстаниях «союзов фронтовиков» и прочего местного населения на Урале весной-летом 1918 г., которые в конечном итоге способствовали победам чехосло/517/вацкого корпуса и белого движения. По этой причине исследование динамики подобных восстаний, их особенностей и отличий, представляет большой интерес.
Наиболее основательно в современной науке рассмотрена история Ижевского и Воткинского союзов фронтовиков, в немалой степени потому, что масштабы и историческое значение Ижевского восстания, активными инициаторами которого были «фронтовики», ныне привлекает внимание исследователей. Тема Ижевского-Воткинского восстания начала изучаться удмуртскими учеными еще в 70-е и сейчас вызывает интерес и центральных исследований, что обеспечило введение в научный оборот немалого количества материалов. Наиболее подробными работами на эту тему являются труды Д.О. Чуракова и П.Д. Дмитриева[30].
Как и везде, организации фронтовиков в Ижевске были первоначально довольно разрозненными. До революции в городе были объединения увечных воинов, а в 1917 г. образовался «Союз солдат-рабочих, прибывших из частей войск» (ориентированный в основном на иногородних рабочих). В 1918 организовался и «Союз георгиевских кавалеров». Создание нового, общевоенного союза началось, по общероссийским меркам, довольно поздно, к весне 1918 г. Первоначально вернувшиеся демобилизованные военные хотели присоединиться к «Союзу солдат-рабочих», но его правление, которое опасалось вливания в свои ряды малознакомых фронтовиков, постановило принимать в союз лишь иногородних. По всей видимости, в этом проявилось противоборство, которое существовал в 1918 г. между массой «коренных» ижевских рабочих и иногородними. Число последних за годы войны сильно увеличилось, так как расширение производства, уход на фронт многих рабочих потребовало новых рабочих рук. В итоге в Ижевск было направлено немало рабочих, в основном из Петрограда. Между рабочим классом Ижевска и вообще горнозаводского Урала и пролетариатом Центральной России существовали значительные различия, неоднократно отмеченные в литературе. Прежде всего, это было сохранение определенных патриархальных традиций на уральских заводах, связанных с вековой работой на государство, тесная связь многих ижевских рабочих с деревней, наличие у многих из них частной собственности и дополнительных источников заработка (личный дом, покос, огород, скот). Новые рабочие фактически оказались в подчиненном положении, так как такими привилегиями не обладали. Отражением этого антагонизма и стало отношение «Союза рабочих-солдат» к фронтовикам-ижевцам.
В итоге фронтовики организовали свой союз на базе «Союза увечных воинов» и включила в себя часть бывших членов «Союза рабочих-солдат». Заявка о регистрации нового Союза была представлена в мае, но отклонена, так как в уставе не было прописано отношение к советской власти. Тем не менее, «союз фронтовиков» неофициально продолжил существовать под вывеской «союза увечных воинов». Проводил он в основном /518/ социально-культурную деятельность — собрания, лекции спектакли. У него был свой клуб, столовая и кружки искусств[31].
Несколько иной была ситуация в Воткинске. Здесь были «Союз солдат и солдаток» (зарегистрирован в марте 1918 г., в основном именовался как «Союз фронтовиков») и «Союз увечных воинов». Большевистский совет признал существование обеих организаций, хотя и сомневался в их целесообразности при существовании отдельных профсоюзов. Тем не менее, председатель союза прапорщик В.Н.Мерзляков стал членом совета. Однако вскоре союз проявил новые амбиции: в апреле он потребовал включения своих делегатов в управление заводом, в чем ему было отказано. Союз начал активно налаживать контакты с Ижевском.
Вопрос о политической ориентации этих союзов представляется весьма сложным и неоднозначным. По словам ижевского историка П.Д. Дмитриева, эти союзы состояли из бывших офицеров и солдат, костяк которых состоял из местных мастеровых — сельских обывателей, связанных с заводом. Офицеры в союзах являлись в основном выходцами из местной среды и продолжили работу на заводе в различных учреждениях. Это облегчало связь и взаимопомощь бывших ветеранов и смягчало антагонизм между офицерством и солдатами, типичный для 1918 г. Тем не менее, определенное недоверие к офицерам сохранялось и в Ижевске, результатом чего стало то, что правление его не включало ни одного офицера и состояло в основном из унтер-офицеров, бывших рабочих, вернувшихся после войны в мастерские.
В Ижевском «союзе» существовала подпольная военная организация, объединявшая в основном старших офицеров. Одним из ее организаторов стал полковник Д.И. Федичкин, который в январе 1918 г. работал в казанском подполье. Председатель «союза» фельфебель С.И. Солдатов, бывший приказчик, после войны поступивший в слесарную мастерскую, проявил интерес к работе организации и помогал ей вербовать новых членов. Сам «союз» также насчитывал немалое количество офицеров (200–350 из 3000 членов), которые стали опорой группы в организации. По некоторым сведениям, офицерское подполье прикамских «Союзов» имело связь с организацией Б.В. Савинкова, поэтому приток офицеров в ижевский район шел туда и из рядов разбитого подполья Казани, Ярославля, Мурома, Рыбинска. Однако из-за недоверия к офицерам ни один из них формально «союзом» не руководил.
Воткинский союз же был в этом плане заметно терпимее, причиной чего были традиционно более умеренные настроения населения; в итоге его правление состояло в основном из младших офицеров. В результате в Воткинске само правление Союза «втайне от рядовых участников» обратилось к местным офицерам с предложением возглавить вооруженное выступление против большевиков. Это встретило одобрение и началась совместная работа эсеро-офицерского подполья. /519/
Обращает на себя внимание тот факт, что как ижевский, так и воткинский «союзы», несмотря на оппозиционность к большевикам, не были единодушны в своем мнении. До начала 1918 г. большевистские лозунги пользовались среди солдат успехом, так как отвечали широко распространившимся желаниям мира и социальной справедливости. Однако последовавшее к весне ухудшение экономической обстановки, подорожание продовольствия, безработица привели к падению популярности коммунистов. Именно этими настроениями воспользовались законспирированные офицерские группы, которые решили перевести недовольство для свержения советской власти. Но им приходилось учитывать как распространенность «левых» настроений, все еще сохранявшихся среди масс, так и усталость от войны народа, которые не желали участвовать в новой гражданской междоусобице. По этой причине деятельность офицерского подполья в «Союзах» велась в строгом секрете от рядовых членов.
Важное значение для подпольщиков имел союз с другими антисоветскими организациями, прежде всего с партией эсеров, которая в начале 1918 г. оставалась достаточно многочисленной и обладала во многих местах, особенно на Урале, популярностью, причем не только среди интеллигенции, но и среди части рабочих и крестьян.
Общегосударственный кризис, интервенция, чехословацкое восстание и потеря популярности коммунистов в широких слоях давали надежду на скорое свержения их власти. В итоге к лету 1918 г. работа эсеров по антибольшевистской работе усилилась. Характерно, что долгое время эсеровские ряды Ижевска, оторванные от центра, не знали точно, как им поступать. В июне, когда Ижевск был еще не осведомлен о событиях в других местах, комитет эсеров во главе с Бузановым не препятствовал большевикам в борьбе с чехословаками и даже не отказывался от возможной помощи[32]. Однако спустя месяц позиция кардинально поменялась, не без влияния центрального руководства, которое уже перешло к решению о борьбе с большевиками. Незадолго до Воткинского восстания в город прибыл из Мотовилихи правый эсер А.Д. Корякин, который стал председателем горкома ПСР — позже он станет и членом повстанческого «правительства»: Прикамского комитета членов Учредительного собрания. В свою партийную газету воткинские эсеро-меньшевики привлекли штабс-капитана Нилова, который позже ненадолго станет командующим Воткинской армией. По поручению ЦК ПСР в ходе своей поездки по Уралу Ижевско-Воткинский регион посетил и считавшийся военным специалистом партии Н.Н. Иванов, причём целью его было руководство местной партработой для организации местного брожения и свержения советской власти. Также на Урал был направлен кандидат в члены ЦК И.И. Тетеркин. После их приезда в Ижевске состоялось собрание эсеров, разработавшее план действий по /520/ захвату города. Была создана своя партийная дружина, при которой были организованы курсы для подготовки командиров. 30 эсеровских боевиков были по традиционной схеме разбиты на отдельные пятёрки и проходили интенсивную военную подготовку. Тем не менее, сама по себе дружина была крайне небольшой и не могла в одиночку совершить восстание[33].
Обстановка подталкивала к сотрудничеству «фронтовиков» и «эсеров». Одним из членов правления воткинского «союза» был член эсеровского комитета М. М. Непряхин, который на заседании в конце мая особо отметил, что партия обратила внимание на работу среди «фронтовиков». Ижевские эсеры, сначала негативно настроенные к солдатам, которые поддержали ранее большевиков, тоже уловили изменение их настроений и в мае-июне 1918 г. и поручили своему члену, слесарю В.П. Черных, повести работу в «союзе». Правда, в отличие от Воткинска, надежной связи, видимо, не было налажено и определенного сочувствия ижевским эсерам среди «фронтовиков» достичь не удалось.
Оппозиционные настроения «союзов» и активность офицеров в них не осталась без внимания большевиков. Летом Ижевская ЧК с помощью своих агентов выяснила явно контрреволюционную направленность «союза» и даже разработала план его ликвидации. Однако провести его в жизнь, видимо, из-за слабости военной силы, так и не удалось, и Совет ограничился арестом группы офицеров. Все же в конце июля-начале августа 1918 г. состоялось заседание совета, на котором обсуждался вопрос о мобилизации фронтовиков под Казань. Представитель «союза» С.И. Солдатов категорически отказался отправляться на фронт, на что ему пригрозили признанием союза антисоветской организацией. Характерно, что угроза не прошла из-за позиции эсеров. 26 июля попытался запретить «Союз» и Воткинский совет, однако его постановление не было принято во внимание, и «фронтовики» фактически продолжили свою деятельность[34].
Само по себе подполье в Ижевске и Воткинске было не так многочисленно и могло быть своевременно обезврежено советскими органами, однако быстрота событий вскоре перечеркнула эту возможность.
В начале августа 1918 года ситуация на заводах чрезвычайно обострилась. Падение популярности большевиков привело к массовому выходу из партии и активизации политической оппозиции. В то же время чехословацкий фронт отчаянно требовал подкреплений и в итоге по настоянию командования в войска была отправлена почти вся вооруженная сила большевиков. Тем не менее, этого было недостаточно — 7 августа пала Казань и той же ночью Ижевском было принято решение о мобилизации населения на фронт. Есть все основания считать, что именно мобилизация стала главной причиной восстания, соединив массовой протест с действиями вооруженного подполья. Еще до ее объявления на завод /521/ была командирована группа представителей командования во главе с комиссаром А.П.Кучкиным с задачей набрать добровольцев. Однако набор провалился. По воспоминаниям Кучкина, с завода он отбыл с уверенностью не только в том, что массы рабочих почти поголовно не хотят воевать, но и в том, что они крайне отрицательно относятся к большевикам, склонившись в пику им к оппозиционным партиям — от эсеров до анархистов. Вдобавок в ситуацию вмешалась организация «фронтовиков».
Решение о восстании начало зреть в начале августа. В начале этого месяца проваливается попытка большевиков отправить «фронтовиков» на фронт, и вместо этого им приходится отсылать из города советские силы. В связи с удобной возможностью для восстания 4 августа состоялось подпольное заседание «Союза», на котором были делегаты-офицеры из Сарапула и Воткинска. Собрание попыталась разогнать ЧК, однако подпольщики оказали отчаянное сопротивление и в массе своей смогли скрыться. Вечером следующего дня «фронтовики» устроили митинг в цирке, который с трудом удалось разогнать милицией. Напряжение отчаянно росло. В этой обстановке было встречено объявление мобилизации. Конечно, «фронтовики», не желавшие идти на фронт, восприняли приказ крайне отрицательно. Настроенные до этого к большевикам неприязненно, но пассивно, теперь, перед угрозой новой войны, «фронтовики» были готовы взяться за оружие, чтобы отстоять свои интересы. Это и дало эсеро-офицерскому подполью шанс для использования бунтарских настроений.
После ночного митинга с объявлением мобилизации «союз» организовал свое собрание, на котором была принята резолюция: отправиться на фронт только при вооружении всех «фронтовиков» и организации из них самостоятельных частей. Большевики согласились с этим и предложили отправиться «фронтовикам» для организации на станцию Агрыз. Это не входило в планы подполья, поэтому делегаты «фронтовиков» стали требовать оружия на месте. Понимая, что это не случайно, большевики в итоге арестовали делегацию и потребовали от «союза» идти на фронт либо индивидуально, либо коллективно, но оружие тогда они получат на фронте по усмотрению командования. Это спровоцировали бурные митинги, которые «фронтовики» повели по всему городу. На них большевиков обвиняли в работе на Германию, недоверии к «старым солдатам» и прочих грехах. Колонна из тысячи «фронтовиков» маршем прошагала под окна исполкома и, не дав говорить большевикам, устроила бурный митинг, на котором агитировала собравшихся рабочих не верить власти, после чего таким же маршем удалилась. Утром 8 августа фронтовики устроили митинг у северных ворот завода, который открыл С.И. Солдатов, а за ним выступили эсеры и меньшевики, которые призвали «защищать Советы», а не партии. Таким образом, /522/ митингующие играли на симпатиях масс к советам, которые были задавлены «большевистской властью». Страсти прибавил посланный отряд милиционеров, который толпа встретила с негодованием. В итоге напряжение прорвалось, и митингующие захватили поверочные мастерские с оружием, а потом склонили к мятежу и митинг у чугунолитейной мастерской. После ожесточенных городских боев восстание победило. Восставшими был образован Военно-революционный штаб, который принял на себя власть в городе. Позже он был реорганизован в Штаб армии. Так как он был составлен из офицеров, членов «союза фронтовиков», его часто называли «штаб фронтовиков». В него вошли полковник Власов (начальник штаба), командующий повстанческой армией полковник Н.Я. Цыганов (вскоре заменен полковником Д.И. Федичкиным), председатель союза фронтовиков Солдатов и меньшевик Богданович. Одновременно Солдатов стал членом переизбранного спустя несколько дней исполкома совета. В день восстания в Ижевск приехали и активисты воткинского «союза» с просьбой об оружии. Ижевцы согласились отправить в Воткинск свой отряд с винтовками, и воткинцы вернулись, чтобы предупредить руководство «союза». План сработал, и 17 августа большевики были свергнуты в городе, в основном силами «фронтовиков» Ижевска и Воткинска.
Несмотря на лозунги восстания, «советская власть без большевиков» простояла недолго. Одновременно с переворотом руководители штаба — полковники Власов и Цыганов — повели с лидером местных эсеров Бузановым переговоры о необходимости «твердой власти». Под ней понималась организация Комитета членов Учредительного собрания или единоличное правление Бузанова — в любом случае, не советы. Сами военные не могли взять власть, так как военная диктатура была бы непопулярна среди населения. Речь шла не только о рабочих — даже среди рядовых «фронтовиков» началось брожение из-за офицерского состава штаба. В результате тот был вынужден заявить в печати, что офицеры не хотят:
«…власти для себя. Нам она не нужна. Как только будет установлена прочная связь с командующим Казанскими войсками, мы, если уполномоченный Комитета Членов Учредительного собрания товарищ управляющий военным министерством Вл. Лебедев прикажет сдать наши должности другим, мы — пойдём рядовыми бойцами»[35].
Демократические настроения привели к тому, что все решения в городе подписывались представителями штаба армии, союза фронтовиков, управления заводов и исполкомом совета (позже — Прикамским комитетом членов Учредительного собрания). В Воткинске же ситуация была уже иной: власть передали от советов членам Учредительного собрания еще во время переворота. Переизбранный, но потерявший власть совет оказался подчинен штабу и фактически подчинялся указаниям, которые проводил полковник Г.Юрьев. /523/
Несмотря на то, что повстанческая власть весь свой период существования говорила от имени восставших рабочих, крестьян и «фронтовиков», фактически же история «союзов» на этом и заканчивается. Хотя они сохранились, а его представители (в Ижевске — Солдатов, а в Воткинске — Мехоношин) регулярно подписывали все главные решения наравне с командованием и исполкомом, деятельность активистов «Союза» в дальнейшем не прослеживается. Надо предполагать, что мобилизационные мероприятия, которые были устроены во время борьбы с большевиками, постепенно растворили всю массу рядовых «фронтовиков». Одни из них ушли на фронт, другие — на завод, который с каждым днем восстания требовал новых рабочих рук. Даже инвалиды пригодились — увечными воинами заменялись служащие в штабах, а здоровые офицеры командировались на фронт. В этой обстановке наличие организаций бывших фронтовиков было фактически бессмысленным. Власть же фактически перешла к офицерской группе, вставшей во главе штаба[36].
Ижевское восстание было самым масштабным, но далеко не единственным восстанием на Урале, в котором активная роль принадлежала «союзу фронтовиков», или скрывавшемуся за ним военному подполью. Первым крупным восстанием такого рода было восстание на Невьянском заводе. В связи с уходом вооруженной силы на фронт невьянские большевики остались без вооруженной опоры. «Союз фронтовиков» отказался воевать с чехословаками, но потребовал оружия, в чем ему, конечно, было отказано. Инициаторами выступления в итоге стали не сами «фронтовики», а рабочие и офицеры 4-й тыловой автомастерской, эвакуированные в Невьянск. Созданная ими боевая дружина под руководством эсера А.Н. Елисеенко воспользовалась отъездом красноармейцев и 12 июня арестовала исполком. Немедленно был образован штаб, в который вошли в основном офицеры, а также правый эсер Воробьев и лидер местных меньшевиков Бахтин. Однако первое, что сделали восставшие после свержения большевиков — созвали собрание фронтовиков, на котором мобилизовали всех пришедших в свои ряды[37]. Отряд невьянцев спровоцировал на восстание и Верх-Нейвинский завод; мятеж возглавил эсер Печковский, его бывший управляющий. Лишь малочисленность нападавших не позволила невьянцам захватить Нижний Тагил. В итоге восставшие числом 2,5–5 тыс. человек были блокированы красными отрядами и постепенно разгромлены. Сыграл роль и недостаток у восставших винтовок. Между тем, нет сомнений, что в случае удачи «масштабы и последствия восстания резко увеличились бы — до уровня Ижевско-Воткинского восстания»[38].
В тот же день прошла попытка восстания в Верх-Исетске, причем и здесь имеются вполне установленные сведения о наличии в местном «Союзе» подпольной организации. Она возникла в марте 1918 г. на базе «Союза безработных офицеров» гарнизона. Когда вскрылась работа /524/ группы на дутовцев, «союз» был запрещен, и часть офицеров перешла в союз фронтовиков, действовавший в марте-апреле в Екатеринбурге на полулегальном положении. Возглавлял его штабс-капитан лейб-гвардии 3-й артиллерийской бригады Н.К. Ростовцев (Каргопольцев)[39]. К июню этот союз насчитывал 5–7 тыс. чел., в том числе около 800 офицеров[40]. Именно этот союз сыграл важную роль в дальнейших событиях. Когда в городе объявили мобилизацию, то, по словам члена Уральского обкома партии Е.А. Преображенского:
«Союз фронтовиков, усердно поддерживаемый кулацкими элементами завода и имевший председателем бывшего прапорщика, ярого защитника Учредительного собрания, обратился в военный комиссариат с требованием выдать членам союза оружие, чтоб они, старые солдаты, могли “в один день разбить чехословаков”. Требование было отклонено, а желающим бороться с чехословаками было предложено вступить в ряды Красной армии на общем основании».
«Фронтовики», как и в Ижевске, начали созывать митинги. Первый митинг был созван 11 июня, но прекратился еще до прибытия советских отрядов. Поэтому 12 июня «Союз» созвал второй митинг по вопросу мобилизации в расположенном рядом с городом Верх-Исетском заводе, на который пришли многие оппозиционно настроенные железнодорожники и делегаты красноармейского кавдивизиона. Митинг был возглавлен Н.К. Ростовцевым и есаулом Мамкиным. Митингующие потребовали вооружить фронтовиков и распустить Красную гвардию, а потом повели агитацию за захват оружейного склада 1-го железнодорожного района. Быстро распознав провокацию, большевики срочно вывели отряд, который разогнал митинг и арестовал предводителей «союза». Были проведены обыски и аресты. Заговор был сорван[41].
С большим успехом окончились бунты с участием «фронтовиков» в Златоустовском уезде. Власть большевиков здесь утверждалась с трудом, еще в начале 1918 г., имея большинство в уездном исполкоме, они уступали эсерам в городском совете. Именно по инициативе горсовета был образован местный союз фронтовиков, который стал оплотом оппозиции большевикам. Ввиду этого 16–17 марта отряд челябинских красногвардейцев разогнал союз, разоружил эсеровскую дружину и арестовал часть членов Совета[42]. Тем не менее, окончательно организация фронтовиков не исчезла, а эсеры повели напряженную борьбу с большевиками. По словам современника, когда позднее до Златоуста дошли вести о восстании Чехословацкого корпуса, эсеры, лишенные информации, не знали, стоит ли им поддерживать его или же это простая рознь двух одинаково враждебных лагерей. Однако, узнав падении большевиков в Сибири, они повели работу по восстанию, координируя свои действия с «союзом фронтовиков». Ряд офицеров был послан подпольщиками в деревни уезда для организации партизанских дружин. /525/ В результате когда Златоустовский Совет попытался объявить мобилизацию, местные рабочие не без стараний эсеров заявили, что не считают чехословаков контрреволюционерами и отказались от призыва. Мобилизация была провалена, но большевики, узнав про работу подполья, начали аресты[43]. В ответ 19 июня «союз фронтовиков» поднял восстание на Саткинском заводе, одновременно началось эсеровское восстание на Кусинском заводе. Вынужденные перебросить войска с фронта на их подавление, красные, хотя и разбили мятежников, ослабили фронт. В итоге 26 июня чехи захватили Златоуст и соединились с группой Чечека. Часть дружин повстанцев была в итоге влита в белую армию. В частности, посланный 20 июня из Челябинска для организации частей из златоустовских повстанцев поручик А.С. Рычагов сорганизовал отряд, который к осени был развернут в бригаду[44]. Аналогичные волнения и восстания с участием рабочих, эсеров и «фронтовиков», как стихийные, так и целенаправленные, прошли на многих других заводах: Миасском, Кушвинском, Нижне-Исетском, Полевском, Северском и др.
Сходный характер имели события и в других местах. Например, 26 июля, когда войска Добровольческой армии подходили к Армавиру, союз фронтовиков поднял восстание в городе[45]. Особенно масштабными были события в Астрахани. В конце апреля Астраханский совет был вынужден ввести в городе военное положение на время разоружения «союза демобилизованных», у которого было отобрано 160 винтовок[46]. Однако напряженность в отношении с фронтовиками не исчезла. 15 августа Астраханский совет постановил мобилизовать на фронт молодежь за два года. Призывники и фронтовики вместо этого собрались на митинг, на котором требовали гарантий обеспечения их семей. Отказ большевиков спровоцировал еще большее недовольство. Как пишет военком Анисимов, «впоследствии оказалось, что среди восставших мобилизованных был большой процент офицерства»[47]. Вскоре началось восстание под руководством полковника Марченко и эсера Семенова. Восставшие захватили склады с оружием, исполком и городскую крепость, арестовали многих комиссаров. На помощь большевикам пришли отряды рабочих-металлистов, матросы и проходивший на фронт в Баку полк имени Ленина. С их помощью удалось разгромить восставших — 17 августа мятеж был разбит[48]. Характерно, как по горячим следам описывает события «белая» газета:
«В Астрахани 2 августа солдаты-фронтовики и новобранцы потребовали отправки их на фронт, предъявили советской власти ультиматум о выдаче им вооружения и амуниции. На это требование совет ответил отказом. Во время переговоров с делегатом от фронтовиков и Советом одним из комиссаров был произведен выстрел в направлении в делегацию. Это послужило сигналом к восстанию фронтовиков, на сторону которых перешло мусульманство и население Астрахани. Второго, третьего и четвертого авгу/526/ста город был без власти. Население переживает второй раз несчастье гражданской войны. К вечеру третьего августа сильно вооруженная большевиками крепость была взята. Арестованы комиссар и красноармейцы. Разобрано оружие и роздано населению. Между рабочими и фронтовиками господствует лозунг: “Да здравствует уч[редительное] собрание!”»[49].
В отношении «Союзов фронтовиков» Сибири довольно мало информации, однако имеющиеся данные говорят за то, что там в целом действовали те же тенденции, что и в других местах. К осени «союзы фронтовиков» имелись в Омске, Бийске, Мариинске, Томске и других городах и станциях. Особенно интересным является пример возникновения «стихийного» солдатского союза в Иркутске в сентябре 1917 г. От прочих подобных организаций он отличается тем, что появился не в период эвакуации армии в город, а в ходе политических волнений гарнизона, был кратковременным, исключительно митинговым органом. Тем не менее, его взгляды сильно пересекаются с интересами более поздних «союзов».
События в Иркутске развивались так. 17 сентября анархисты созвали митинг гарнизона, на котором было провозглашено образование «Беспартийного союза взаимопомощи солдат». Руководителями его были избраны солдаты 11-го запасного полка анархисты Новиков и Гейцман, а также рядовой Суворовцев, ранее исключенный из училища за подделку документов, и другие. Руководство «союза» выступило с декларацией, в которой потребовало от командования Иркутского военного округа принять меры к улучшению экономического положения солдат, мобилизовать на фронт буржуазию и конфисковать ее имущество, изъять монастырские и церковные земли. Наряду с этим «союз» выступил на стороне государственной власти и призвал «защищать страну от реакции официальной Германии, поддерживать все революционные общества, организации, а также органы Временного правительства в их борьбе с темными силами контрреволюции». Конечно, командование округа отказалось выполнять эти требования. В ответ Союз принял решение не исполнять приказов начальников, не выходить на занятия и приостановить отправку маршевых рот. Делегация, отправленная солдатами в совет военных депутатов, была арестована. 21 сентября полки не вышли на занятия. В 12-м Сибирском полку стихийно состоялся митинг, на котором солдаты объявили, что не выйдут на занятия и не выедут на фронт до выполнения их требований. Когда на митинг прибыл командующий войсками округа подполковник А.А. Краковецкий, он тут же был арестован. Это стало точкой перелома. Восстание было подавлено, большое число солдат арестовано[50].
Данный эпизод, хотя и являлся лишь вспышкой настроений, был, однако, яркой демонстрацией настроений в стране, которая летом-осенью вступила в полосу внутриполитического кризиса. К тому же он /527/ служит примером солдатской самоорганизации и отстаивания своих требований в моменты слабости революционной власти.
К весне «союзы» имелись в Омске, Томске, Иркутске, Тобольске, Канске и многих других городах. Их отношение к власти в начале 1918 г. также сменилось с лояльного на оппозиционное. Как на Урале и в Поволжье, сибирские союзы пытается использовать местное контрреволюционное подполье. В Кузнецке «союз фронтовиков» стал легальным прикрытием для контрреволюционных сил, поэтому 23 апреля для его разгона пришлось объявить военное положение. Известно, что готовил восстание под руководством эсеров «союз фронтовиков» и в Бодайбо. Вскоре был арестован эсер П.Л. Яковлев, назвавшийся председателем Временного правительства Сибири. Стали все чаще арестовывать офицеров, пробиравшихся в города или на фронт к атаману Семенову. Все эти события, показавшие наличие в Сибири организованного подполья, побудили председателя Центросибири Н.Н. Яковлева напомнить 19 апреля губернским Совдепам о декрете от 28 марта, который приказывал распустить все организации бывших военных с конфискацией их средств и имущества[51]. Как и везде, данное решение натолкнулось на ожесточенное сопротивление. В начале мая губернский исполком начал обсуждать проблему иркутского «союза фронтовиков». Было решено, что «союз» должен быть распущен, а его члены должны войти в существующие профсоюзы в индивидуальном порядке, — последние должны оказывать им всемерную поддержку и принимать на работу в первую очередь. Для этого руководящий комитет было постановлено слить с секцией безработных при отделе труда и промышленности. Исполком выразил пожелание, «чтобы Комитет союза фронтовиков теперь же развил энергичную агитацию среди товарищей о нецелесообразности существования отдельного союза безработных фронтовиков»[52].
Однако «союз» не пожелал распускаться. 12 мая его общее собрание, проведенное в принадлежащем ему театре, высказалось за самосохранение. В ответ большевики арестовали секретаря «союза» Киселева, судить которого должен был ревтрибунал[53]. Но окончательно провести в жизнь роспуск «союза» не удалось. 23 мая среди рабочих начались волнения, вызванные арестами среди железнодорожников. Одновременно «фронтовики» подъехали к зданию Центросибири с пулеметами и потребовали освободить их секретаря, что и было выполнено. Фронтовики вскоре еще раз продемонстрировали свою нелояльность, фактически встав на сторону эшелонов чехословаков, которые прибыли 27 мая в город для переговоров с властями об условиях их пропуска на Дальний Восток[54]. Понятно, что после этого большевиками было обращено специальное внимание на проблему «союза».
К тому времени стало понятно, что среди рядовых масс «союза» скрываются сознательно контрреволюционные элементы. Эта проблема /528/ обсуждалась на заседании Иркутского совета 25 мая 1918 г. Некоторые советчики утверждали, что «Союз безработных фронтовиков в целом есть истинный защитник советской власти» и им самим принимаются меры для борьбы с антисоветчиками в своей среде, в итоге было принято следующее решение:
«...4) а) Союз безработных фронтовиков, как организация внеклассовая, объединяющая в своем составе людей разных классов, сословий, не может пользоваться поддержкой рабоче-крестьянского правительства. б) Все члены союза, чувствующие себя членами пролетарской семьи, стоящие не на словах, а на деле на защите интересов рабоче-крестьянской революции, должны немедленно оставить союз и вступить членами в соответствующие их профессии профессиональные союзы. в) Все профессиональные союзы обязаны в первую очередь устраивать и давать работы т.т. фронтовикам. г) Все недоразумения между тов. фронтовиками и тов. рабочими разрешаются в центр. бюро союза союзов. д) Вступить президиуму иркутского совета в соглашение с комитетом союза союзов о созыве общего собрания членов союза фронтовиков, впуская на таковое собрание по мандатам, для выявления отношения власти к союзу»[55].
Опубликованное через четыре дня постановление вызвало оживленную реакцию «фронтовиков». Для решения вопроса «союз» созвал 1 июня общее собрание в кинотеатре «Гранд-Иллюзион», обязав явиться всех своих членов. Собрание, проходившее довольно бурно, шло с 9 часов и до самого вечера, что показывает остроту прений. В то же время, как отметил современник, «говорили более о продовольственных вопросах»[56].
Опасения большевиков были оправданными. Среди Иркутского «союза фронтовиков» действительно вела конспиративную работу подпольная военная организация, руководителями которой были полковник А.В. Эллерц-Усов, подполковник Б.П. Иванов, прапорщик Н.С. Калашников и др. Войдя в контакт с «фронтовиками», они договорились о совместном восстании в надежде на скорый подход чехословаков. 14 июня в городе начался мятеж офицерской подпольной организации, к которой примкнула часть фронтовиков, служивших в Красной армии. Однако большевикам удалось организоваться и разбить восставших. Часть фронтовиков разбежалась, еще 80 из них было арестовано[57].
Понятно, что эти события, окончательно доказавшие наличие среди фронтовиков контрреволюционных групп, подтолкнули большевиков к его новому запрету. К тому времени в город прибыл бывший председатель Союза эвакуированных воинов Забайкалья П.Т. Винокуров. Огорченный антибольшевистскими настроениями среди «фронтовиков», он опубликовал длинное обращение в органе исполкома «Власть труда». Критикуя иждивенческие настроения «фронтовиков», он писал:
«Смешно сказать, что вы оттолкнуты от власти, что вам не дают работы, что, наконец, вы /529/ не можете поправить ваше хозяйство... еще смешнее и больнее слышать от вас надежду на перемену власти, могущую дать вам все виды помощи и могущую оплатить все векселя кровавого Николая и его генералов».
Винокуров призвал крепить союз с пролетариатом, разойтись в профсоюзы и честно трудиться на благо советской власти, как забайкальские фронтовики. В противном случае, предупреждал он: «союз фронтовиков... явится очагом контрреволюции и пристанищем бродяг, спекулянтов и прочего сброда, ищущего наживы». В том же номере Винокуров опубликовал и выписки из постановлений «Союза эвакуированных воинов» и «Союза солдаток Читы» о защите советской власти от Семенова, и Забайкальского «союза фронтовиков», в котором он постановил сформировать отряд на семеновский фронт и высказался за мобилизацию сил для поддержки советской власти.
Однако там же был опубликован и протокол Хабаровского исполкома, из которого видно, что и в Забайкалье власть предпочитала расформировывать «союзы фронтовиков» как потенциально опасные. Местный исполком, обсудив постановление центрального бюро профсоюзов и профсоюзной конференции о ликвидации «союза фронтовиков», принял решение, что после поступления большинства его членов на работу через профсоюзы его существование становится ненужным, поэтому Союз объявляется распущенным, его дела переходят союзу инвалидов, а денежные суммы — секции безработных. Понимая, что данное постановление не понравится «фронтовикам», исполком предупредил, что лица, пользующиеся в дальнейшем именем «союза» для контрреволюционной агитации и слухов, будут наказаны судом ревтрибунала[58]. Такое же отношение было и в других городах Дальнего Востока — так, в Верхнеудинске критиковали «союз фронтовиков», за то, что он разобщает рабочий класс[59].
26 июня Иркутский исполком, возможно, основываясь на опыте Хабаровска, принял постановление о роспуске «союза», как «организации внеклассовой», которая не нужна ввиду наличия профсоюзов и частично втянута в работу контрреволюционного подполья. Финансы «союза» было приказано отдать в секцию безработных, фронтовикам немедленно войти в профсоюзы в индивидуальном порядке. Также постановление пригрозило ревтрибуналом за использование «имени распущенного союза» для «ложных слухов»[60].
Возрождение «союза» произошло после свержения большевиков. 15 июля собрание фронтовиков подтвердило существование организации как исключительно экономической. Впрочем, новая власть тоже показалась им явно слишком правой. Очевидец писал: «Фронтовики недовольны, что офицеры записываются в армию в первую очередь и разбирают оружие. Они видят в этом себе какую-то угрозу. Закваска старого озлобления против офицеров еще есть»[61]. /530/
Примерно такая же ситуация сложилась в Омске. Отступавшие под натиском чехословаков большевики надеялись на помощь омских рабочих и «фронтовиков», для чего предоставили им оружие. Но «союз», как и железнодорожники, отказались помочь большевикам[62]. Более того — вместе они также выступили на стороне противника. Как сообщала после переворота сибирская газета, «7 июня омскими партизанами совместно с чехословаками при поддержке железнодорожных рабочих и фронтовиков был занят гор. Омск»[63]. Правда, скорее речь шла о взятии под контроль оставленного большевиками города для поддержания порядка, но это не отменяло благожелательного отношения к новой власти. Вскоре после этого на конференции профсоюзов и фабзавкомов 10 июня была принята по инициативе меньшевиков резолюция о присоединении к «политической платформе Временного Сибирского правительства». А 13 июня в здании железнодорожных мастерских состоялось многочисленное собрание, насчитывавшее, по словам газеты, 5 тыс. человек: «По заслушании объяснений представителей Сибирского Временного Правительства», собрание приняло резолюцию, основные положения:
«1. Во изменение пункта 3 резолюции, принятой конференцией проф. союзов, контроль над действиями Правительства осуществлять не при помощи советов раб. деп., а через своих представителей в составе Вр[еменного] Правительства
2. Члены “союза фронтовиков” могут вступать в войска Вр[еменного] Правительства, где образуют отдельный отряд.
3. Все оружие, находящееся в мастерских, сдать в артиллерийский склад»[64].
Митинги проходили и позднее. Например, «при зачтении приветственной телеграммы чехословаков из Татарска на митинге в Омских железнодорожных мастерских, служащих-мастеровых и “фронтовиков”, она была приветствована бурей аплодисментов»[65].
Похожие случаи участия «фронтовиков» в свержении большевиков были и в других местах Сибири. В ночь на 5 июня офицеры и эсеры совместно с фронтовиками г. Тары арестовали Совет и присоединились к омским белогвардейцам. 6 июня в селе Березовка «союз фронтовиков» совместно с отрядами продовольственной милиции арестовал Совет. Восставшими был организовал Народный совет без большевиков, а также восстановлена земская управа. Когда до села дошли вести об изгнании большевиков из Омска, восставшие стали действовать от имени новой власти, а совет заменили на временный исполком[66]. Известно, что офицерская подпольная организация Канска связалась с «союзом увечных воинов»[67]. Особенно успешно был использован сибирским подпольем «союз» во Владивостоке. Здесь он образовался еще до Октябрьской революции. После установления советской власти Союз фронтовиков и увечных солдат участвовал в борьбе с большевиками в рамках легального «Демократического блока» на выборах в /531/ думу, но одновременно в нем образовалась подпольная организация численностью в 100 чел. во главе с председателем «союза» полковником В.А. Волковым. Позднее «союз» создал вооруженную дружину, которая участвовала в свержении власти большевиков, а потом в полном составе вошла в 1-й сибирский полк[68].
Однако благожелательное отношение к Сибирскому правительству было недолгим. Аресты большевиков и советских служащих, доносы, обыски, притеснения Советов, явное усиление офицерства и буржуазии постепенно начали менять настроения в другую сторону. Вскоре меньшевики Омска заявили:
«Никто не должен преследоваться за политические убеждения, Советы рабочих и крестьянских депутатов как классовые органы пролетариата должны быть восстановлены, арестованные за политические убеждения — освобождены, все свободы — сохранены и закреплены, хлеб — отправляться в советскую Россию».
А 16 июля конференция правлений профсоюзов и фабзавкомов вынесла резолюцию о том, что они будут работать в полном контакте с Сибирским Временным правительством, которое ведет страну к Учредительному собранию. Однако при этом указывалось: «Советам должно быть предоставлено, когда потребуется, право широкого контроля над властью впредь до созыва Учредительного Собрания»[69]. Понятно, что с еще более правыми кругами армии у рабочих и фронтовиков отношения были прямо враждебными. Один из очевидцев, например, пишет, что когда многие офицеры на волне эйфории после переворота надели погоны и кокарды, вооруженные фронтовики пригрозили им расправой[70]. В итоге «поправение» сибирских властей летом 1918 г. перечеркнуло попытки профсоюзов и «фронтовиков» сохранить какую-то самостоятельность и оппозиционность. В начале августа омский «Союз», очевидно, прекращает существование. Фактически под силовым нажимом заканчивается и дискуссия о политическом контроле советов.
Иной была ситуация в Томске, где «союз фронтовиков» сразу и без оговорок высказался против новой власти. «Союз инвалидов и безработных фронтовиков» (он же «Союз безработных фронтовиков и рабочих») образовался в Томске в конце 1917 г. и к февралю 1918 г. объединял до 700 чел. По словам его председателя:
«Основной задачей Временный комитет себе поставил — обследовать товарищей особо нуждающихся. Распределили между собой районы, и оказалось, что многие семьи безработных, что называется, сидят без куска хлеба»[71].
«Союз» держал себя очень активно и часто требовал для себя многих льгот. Параллельно с ним существовал и «Союз солдаток», члены которого быстро отметились в продовольственных бунтах. Большевикам волей-неволей приходилось материально поддерживать эти организации, чтобы не довести дело до политических выступлений. Тем не менее, полностью установить над ними контроль они не смогли[72]. Все же симпатии к ним /532/ среди «фронтовиков» существовали. Так, ответственным секретарем «союза» был коммунист Н.Н. Федоров, бывший солдат. Он же занимал пост помощника командира отряда «союза»[73].
Томский «союз» крайне негативно воспринял военный переворот 1 июня в городе, сразу же охарактеризовав его как «реакционный». К этому подталкивало и поведение новых властей. Один из руководителей военного подполья, ставший начальником гарнизона, полковник-монархист Н.А.Сумароков надел погоны и поощрял к этому других. В итоге в первые же дни после переворота «союз фронтовиков» вынес резолюцию о восстановлении советов. Недовольный этим Сумароков приказал «союзу» «немедленно выявить свое отношение к новой власти», угрожая в случае негативного ответа разоружением[74]. Как пишет газета, «воинским командованием были приняты срочные меры, но вмешательства вооруженной силы не потребовалось, и фронтовики ограничились вынесением резолюции»[75]. Власти не стали дожидаться обострения, — в ночь на 3 июня правление «союза» было арестовано. Газеты опубликовали сообщение:
«Вследствие отрицательного отношения Союза безработных фронтовиков и рабочих к новой власти и усиленно ведшейся в воскресенье агитации с призывом к борьбе с военной партией в лице вновь восстанавливаемого корпуса офицеров, по ордеру Временного Сибирского правительства, местной военной властью решено произвести разоружение фронтовиков и безработных и арест главарей союза. Сегодня ночью помещение Союза — “Интимный” театр — было оцеплено усиленным вооруженным нарядом. Всем находящимся в помещении было предложено сдаться и выдать оружие — винтовки и пулемет. Предложение фронтовиками было принято. Арестовано — 78 человек, в числе их председатель союза б. офицер Кошкаров. Вся операция по разоружению Союза фронтовиков была закончена к 4 часам утра»[76].
После этого «союз» еще предпринимал попытки продолжить существование. 25 августа «фронтовики» пришли на свое общее собрание, но к ним была выслана конная команда, от одного вида которой часть «фронтовиков» разбежалась, а остальным так и не дали начать заседание. Фронтовики попытались устроить еще одно собрание 28 августа, но оно было запрещено, а собравшиеся опять разогнаны военными[77].
Такое упорство «фронтовиков» вызвало неудовольствие правой прессы Томска. «Сибирская жизнь» опубликовала статью «О Союзе фронтовиков», где фактически охарактеризовала его в тех же выражениях, что и большевики. Отметив, что «и в настоящее переходное время» необходимо наличие общественных организаций, газета заявила, что к «союзу фронтовиков» это не относится, так как в этой организации, объединившей без всяких политических целей несколько сотен разношерстных ветеранов, нет никакой нужды, и все нужды ее членов можно реализовать через поступление в иные профессиональные и партийные /533/ организации.
«При существовании советской власти это была организация, пользовавшаяся покровительством, так как советская власть сознательно поддерживала все источники брожения, которое, правда, часто обращалось против нее самой»
, — заявила газета, после чего открыто заявила, что «союз» поэтому вполне достоин закрытия[78].
Неприязненные отношения сложились у томских «фронтовиков» и с рабочими, которые раньше были вынуждены поддерживать их как безработных. В июле общее собрание рабочих и служащих Томской железной дороги вынесло постановление о том, чтобы делать отчисления в пользу всех безработных, а не в первую очередь фронтовиков, как это было ранее. Решение было поддержано собранием представителей профсоюзов железнодорожников: «борьбу с безработицей можно и нужно вести не путем обидных подачек... а путем создания общегубернских и общегосударственных предприятий»[79]. В итоге «союз» лишился значительной части своих финансовых пополнений и вскоре исчез с общественной сцены.
Одновременно с фактическим запретом Томского «союза фронтовиков» оживилась деятельность Томского уездного «союза увечных воинов»[80]. 13 июня состоялось его общее собрание, которое высказалось в защиту существующей власти. А 12 августа был вынесен вопрос о ходатайстве на формирование караульного батальона для охраны города[81]. Местные власти тоже обратили внимание на помощь безработным инвалидам. При губернском комитете социального призрения была организована секция увечных воинов. 6 сентября городская дума вынесла постановление о ассигновании 12 тысяч рублей на содержание мастерских «союза», уточнив, правда, что финансовая поддержка их временная, так как обеспечением увечных должна заниматься центральная власть[82]. Все же и к этому «союзу» относились без лишнего пиетета: сразу с разгоном «Союза фронтовиков» губкомиссариат постановил реорганизовать «союз увечных воинов» в благотворительную организацию[83]. Позднее, несмотря на просьбы инвалидов, здание духовной семинарии, в которой они размещались, было после недолгого рассуждения возвращено владельцам, причем это произошло после прямого вмешательства военного командования[84].
В массе своей «союзы увечных воинов» были на стороне новой власти. Примером может быть речь представителя такого «союза» Соколенко, который на земском собрании Петропавлавска заявил, что несмотря на притеснения большевиков, которые хотели расстроить их организацию, «инвалиды» не только вели свою хозяйственную деятельность, но и участвовали в антисоветском подполье, даже потеряв нескольких человек при выступлении. Оратор призвал присутствующих к помощи родине и вступлению в войска[85]. Причиной такого отношения является то, что власти внимательно отнеслись к делу орга/534/низации помощи инвалидам и организации им широкой помощи, поэтому с новой властью ветераны-инвалиды связывали надежды на улучшение своего положения.
Вместе с тем положения наступившей «демократической контрреволюции» отвечали демократическим и национальным настроениям, которые были характерны для многих подобных организаций. «Союз эвакуированных» Троицка писал в своей резолюции:
«Мы, фронтовики, на общем собрании 28 июля, обсудив текущий момент, постановили: всецело поддерживать сибирское временное правительство и чехословаков, которые помогали нам свергнуть комиссародержавцев и только при нашей поддержке временное сибирское правительство может довести страну до всероссийского Учредительного Собрания. Мы, фронтовики, по первому зову, по мобилизации, станем все, как один человек, на защиту страны от германского кулака. Долой похабный брест-литовский мир, да здравствует армия, да здравствует справедливая дисциплина!»[86]
Несмотря на то, что в Сибири проявились примерно те же тенденции, что и на Урале, обращает на себя внимание тот факт, что здесь «союзы фронтовиков» сыграли в свержении большевиков гораздо более скромную роль. Причина этого частично в том, что «союзы фронтовиков» аграрных сибирских губерний вообще были не так активны, частично в том, что большевики так и не успели мобилизовать «фронтовиков» и вызвать тем самым их недовольство. Но, возможно, дело и в том, что местное военное подполье, состоявшее в основном из «правых» офицеров, гораздо меньше уделяло внимание работе среди солдатских организаций, чем уральские заговорщики. Так или иначе, в каждом из этих восстаний довольно четко проявилась связь с местной общеполитической обстановкой и даже местными политическими традициями. Так, в Иркутске традиционно были сильны эсеры, что позволило им долгое время контролировать местный гарнизон, а после революции единственным в Сибири возглавить антисоветское подполье в городе. Томск же, напротив, был одним из наиболее радикальных городов Сибири, уже с начала Первой Мировой войны Томская губерния отметилась наиболее масштабными выступлениями мобилизованных, а Томский гарнизон был одним из самых активных с момента Февральской революции.
В целом, поведение местных «союзов» явно развивалось из похожих позиций городских гарнизонов Сибири в 1917 году. Настроения «фронтовиков» Урала тоже были непосредственно связаны с традициями социально-общественного устройства региона.
Особенную историю имеет восстание «Союза фронтовиков» в Ашхабаде 12 июля 1918 г., поскольку оно, хотя и разворачивалось по той же схеме, что и вышеприведенные примеры, стало единственным, которое /535/ привело к возникновению целого антисоветского фронта и вооруженной армии. К сожалению, об этом восстании опубликовано не так много сведений, к тому же эсеры и военное подполье, участвовавшие в нем, предпочитали просто не замечать друг друга, что только запутывает вопрос. Однако основные события этого сюжета вполне можно изложить.
Туркестан сильно отличался от других регионов России по своему общественному устройству. Здесь не было помещичьего вопроса, малочисленность русского населения сильно сглаживала рабочие конфликты. Вдобавок определяющую роль в экономике края имела Средне-Азиатская железная дорога, на которой сосредоточилась основная масса местных рабочих. Управление дороги всегда рассматривало службу на ней как крайне важную и не жалело денег для привлечения рабочих. Поэтому железнодорожники Туркестана, особенно западной его части, обладали немалыми привилегиями вплоть до устройства благоустроенных поселков. Это отразилось потом на их оппозиционности большевикам, а одновременно — и настроениях местных демобилизованных.
К лету 1918 г. в Туркестане сложилась опасная обстановка. Слабая в организационном отношении советская власть сильно зависела от экономического положения Центральной России. Влияние большевиков во многих городах, особенно западной части края, было мизерным, а наличие многочисленных оппозиционных слоев — интеллигенции, чиновничества, военных, буржуазии, значительных слоев рабочих, феодальной знати и т.д. — делало положение крайне шатким. К лету кризис разрешился восстанием, которое задолго до этого подготавливалось эсерами. По словам главы первого повстанческого правительства — «Закаспийского исполнительного комитета» — машиниста-эсера Ф.А.Фунтикова, задолго до него эсеры с помощью своей боевой дружины вступили в контакт с «союзом фронтовиков»:
«Эта контактная работа имела связь со многими аналогичными организациями и в других областях всего Туркестанского края. Главный нерв ее помещался в Ташкенте и Ашхабаде. Этой организации сочувствовала не только интеллигенция, но и некоторые рабочие (кроме, конечно, большевистсвующих и левых эсеров)»[87].
По всей видимости, главную роль в этой связи играл С.П. Гаудиц — эсер с 1904 года, который являлся одновременно и главой строго конспиративной боевой дружины эсеров, и председателем Ашхабадского «союза фронтовиков». Бывший военный, офицер 3-го Смоленского уланского полка, с марта 1917 г. он находился на Юго-Западном фронте, где разворачивал партийную деятельность. В декабре, с демобилизацией армии, Гаудиц вернулся в Ашхабад, где стал в апреле 1918-го организатором «союза», по его словам, «с целью защиты своих экономических интересов и интересов вдов и сирот убитых на фронтах товарищей». С.П. Гаудиц был одной из ключевых фигур подпольной эсеровской работы. Он одним из первых заговорил о восстании против /536/ большевиков и был активным реализатором этой идеи. Его решительность видна из того, что летом 1918 г. Гаудиц застрелил офицера погранстражи, который выступал против планов восстания. После переворота Гаудиц будет исполнителем убийства «9 ашхабадских» и «26 бакинских комиссаров» — которые были расстреляны по решению эсеровской верхушки новой власти[88]. Под «аналогичными организациями», о которых пишет Фунтиков, понимается, по всей видимости, военно-офицерское подполье в лице «Туркестанского Союза борьбы с большевиками», базировавшегося в основном в Ташкенте. Впрочем, насколько можно судить, среди «фронтовиков» и вообще в Ашхабаде он деятельности не развернул. Зато офицеры активно приняли участие в восстании и по соглашению с Фунтиковым мобилизовали себя на фронт. Впрочем, какая-то работа офицерских групп шла в Ашхабаде и до этого и, возможно, среди «фронтовиков» тоже. В Туркестане эти организации были сопоставимы по размеру с российскими, при том, что количество русского населения здесь было намного меньше; Ашхабадский Союз насчитывал более 2000 человек, Мервский — до 600 членов[89]. Возможность использования этих организаций контрреволюцией проявилась быстро — уже в январе 1918 г. на ст.Байрам-Али пришлось разоружить красногвардейский отряд штабс-капитана Эверлинга, в котором состояла и часть «союза фронтовиков»[90]. В итоге СНК Закаспия 2 (15) мая 1918 г. опубликовал постановление о роспуске «союза фронтовиков» и высылке всех контрреволюционных офицеров[91]. Конечно, не все бывшие солдаты были оппозиционны большевикам: фронтовики были нередко костяком красноармейских частей в Туркестане, известны большевики, активно работающие в «союзах фронтовиков», к тому же властью параллельно предпринимались меры по борьбе с безработицей — в январе в Туркестане стали открываться биржи труда, открывались бесплатные столовые. 13 мая приказом краевого СНК открыт отдел социального обеспечения при наркомате труда[92]. И все же, несмотря на предпринимавшиеся меры, большинство «фронтовиков» относилось к власти явно отрицательно.
Как пишет Фунтиков, предполагалось выступление во всех крупных городах Туркестана под лозунгом Учредительного собрания, однако события опередили планы, и восстание грянуло раньше. Поводом его послужила, как и в Ижевске, мобилизация, объявленная военным комиссариатом в Ташкенте. Организованный против нее в Ашхабаде 17 июня митинг рабочих и горожан большевики попытались разогнать, после того, как взбудораженные массы стащили с трибуны и избили комиссара Копылова. В итоге весь день между красноармейцами и фронтовиками с рабочими шли перестрелки по городу. Для подкрепления эсеры срочно вызвали из Кизыл-Арвата, где у них была сильная военная организация, пополнение. Вооруженный отряд действительно /537/ прибыл. Однако дело в итоге окончилось перемирием и решением переизбрать совет на коллегиальных основаниях. Однако 24 июня в Ашхабад прибыл уполномоченный ТуркСНК А.И. Фролов, который лично перестроил все Советы, включив в них только большевиков и левых эсеров, изъял оружие и объявил военно-осадное положение, потребовав продолжить мобилизацию. В ответ заговорщики влились в совет под видом левых эсеров и, дождавшись отъезда Фролова в Кизыл-Арват, сообщили об этом своим рабочим-сторонникам, которые 12 июля разбили его отряд. В Ашхабаде был тут же организован стачечный комитет, от имени рабочих города объявивший борьбу с Ташкентом. Примечательно, что сначала борьба шла под лозунгом Советской власти, избавленной от «бесчинств отдельных лиц». Особую ненависть в Ашхабаде вызывал сам Фролов, который кроме диктаторских распоряжений отметился также рядом грубых и диких выходок в пьяном виде. Поэтому восставшими был выдвинут лозунг переизбрания советов прямым голосованием. Данная точка зрения встретила сочувствие и у рабочих масс по другую сторону фронта[93].
Однако вскоре верхушка восставших, состоявшая в основном из эсеров, сознательно повела дело к гражданской войне. Лозунг советской власти в считанные дни сменился на Учредительное собрание[94], а ряд попавших в плен большевиков, несмотря на официальные прокламации о борьбе с «отдельными лицами», а не партиями, был расстрелян по решению самих эсеров. Они же фактически открыли военные действия, послав ополчение рабочих, фронтовиков, офицеров и туркмен к Ташкенту и в короткий срок дойдя до Чарджуя, находившегося прямо перед Бухарским эмиратом. Однако боевой дух закаспийских войск был так низок, что даже красногвардейским отрядам большевиков, тоже в значительной мере состоявшим из рабочих, удалось быстро оттеснить их. Недисциплинированность «фронтовиков», одной из опор восставших, тоже проявилась в полной мере. Фунтиков с раздражением писал, что в разгар боев ему приходилось «болтать» с ними о том, «что и сколько вы будете нам платить, а почему не гоните в первую очередь тех, которые совсем не были на войне»[95]. Встала перспектива поражения всего восстания, и положение спасла только военная поддержка британцев из Персии. Незадолго до восстания лидер «Туркестанского Союза» Е.П. Джунковский был командирован в Мешхед, где уговорил англичан помочь ему организовать отряд из сипаев для борьбы с большевиками. Отряд в итоге двинулся к Байрам-Али и сыграл большую роль в укреплении фронта. Некоторое время восставшие территории контролировались Стачкомом, который был позже реорганизован в Исполнительный комитет, состоящий из различных делегатов партий, военных, туркмен и пр. Однако вскоре он оказался придавлен властью англичан, а в конце 1918-го года, когда его политика вызвала /538/ протесты местных рабочих, распущен и реорганизован в Директорию из пяти человек. Вскоре после ухода интервентов власть переходит к эмиссарам Деникина.
Таким образом, по масштабам Ашхабадское восстание напоминает Ижевское: оно тоже создало целый фронт, который держался почти полгода, хотя в основном с помощью подкреплений со стороны. Восстание отличали массовость, активное противодействие большевикам и большая самостоятельность эсеров, которые не были, как это обычно было, связаны сотрудничеством с офицерским подпольем. Тем интереснее, что лидер «Туркестанского Союза» Е.П. Джунковский пытался до этого провести восстание по точно такой же схеме в Баку, который в это время оборонялся от турок. В то время в Бакинском совете существовала коллегиальность, хотя ведущие позиции принадлежали большевикам и армянской партии «Дашнакцутюн». Однако нелегкая борьба истощила силы города. Почти все партии стали ориентироваться на англичан, надеясь отстоять с их помощью город, что сильно подорвало популярность большевиков, выступавших против призыва любых иностранных сил. Обстановка особенно накалилась к лету 1918 г.
Для организации восстания Джунковский связался с председателем «союза фронтовиков» Сысоевым, чья организация уже неоднократно имела столкновение с большевиками. Она потребовала у властей сформировать из них отдельные военные части и предоставить им места во всех органах власти[96]. Также Джунковский связался с местными эсерами: заведующим комплектованием войск П.И. Ивановым и С.Ф. Кириченко, механиком канонерской лодки «Ардаган». Последнее имело большое значение, поскольку Каспийская флотилия негативно относилась к большевикам, что позволяло вести среди матросов работу эсерам и меньшевикам (позднее «Ардаган» примет активное участие в отстранении большевиков от власти и их аресте, а представители флотилии войдут в новое правительство). По признанию самого Джунковского, план предполагался следующий: 12 июня созывался митинг, на который прибудут оппозиционные большевикам рабочие, красноармейцы, матросы и «фронтовики», которых «в Баку было несколько тысяч, и все они находились у большевистских властей под подозрением как контрреволюционеры». Предполагалось объявить, что большевики губят город в пользу немцев, после чего объявить себя верховной властью в городе, распустить совет, арестовать Шаумяна с соратниками и послать за помощью против наступающих турецких войск к англичанам в Персию. Как указывал сам Джунковский, выступление планировалось под вывеской демократического: «не против советской власти вообще, а только против Шаумяна и его приверженцев», для чего были заготовлены воззвания — «хотя в советском стиле, но весьма патриотично». По существу, переворот заключался не в /539/ свержении Совета, а во взятии его под свой контроль. Данный пример лишний раз иллюстрируют популярность советских лозунгов даже в оппозиционных большевикам слоям населения. План был заранее согласован с англичанами, — Кириченко для этого посещал английских представителей в персидском городе Энзели, а Джунковский обсуждал вопросы заговора с американским послом Мак-Донеллом и представителем союзных держав на Кавказе полковником Пайпом, которые находились в Баку[97].
Однако план провалился. Повестки, которые были разосланы по фабрикам на бланках корабля «Ардаган», сразу вызвали подозрения у рабочих, поэтому их собралось крайне мало, и они вовсе не собирались бунтовать. Кириченко, который пытался подкупить экипаж четырьмя ведрами водки, чтобы они подвели пароход к городу, был арестован самими матросами. Иванов, едва придя на митинг, был арестован. Сам же Сысоев накануне был арестован за пьянство и своих «фронтовиков» не привел. Джунковский оказался единственный из компании заговорщиков, кто успел заранее спастись бегством из города. «Союз фронтовиков» в итоге был распущен[98].
Заканчивая этот обзор, зададим вопрос — а каких же конкретно взглядов придерживались описываемые организации? За недостатком материалов ответить на него однозначно трудно. В целом можно сказать, что организации фронтовиков, состоявшие в основном из рядовых солдат, держались крайне неопределенных политических настроений. Первоначально нередко поддерживавшие большевиков, они впоследствии стали склоняться к сохранившим популярность лозунгам Учредительного собрания — например, в Кушве, как сообщалось уже после подавления местного восстания, «фронтовики в небольшом количестве стоят за Учредительное собрание»[99]. В некоторых местах явно пользовалась популярностью идея советской власти, но часто «союзы фронтовиков» следовали за лозунгами «Учредительного собрания» и «демократической контрреволюции». Однако представляется, что это было скорее следствием бессознательного следования аполитичных солдатских масс популярному течению. П.Д. Дмитриев, говоря о «солдатских союзах» Прикамья, отмечает:
«Позиция части бывших солдат отражала точку зрения значительных наименее политизированных слоев рабочих и крестьян начального периода Гражданской войны; тех, кто в расколотой, поляризованной России пытался держаться центристских, нейтральных убеждений. Им были близки лозунги прекращения Гражданской войны, звучавшие тогда и в официальной правоэсеровской и меньшевистской пропаганде»[100].
По словам историка, в Томске «фронтовики» «были неуправляемы, не имели четкой идеологии, а их действия нередко определялись сиюминутной обстановкой»[101]. Большое распространение к лету 1918 г. среди рядовых фронтовиков получили внепартийные, аполитичные взгляды, /540/ которые к тому времени были свойственны и значительной части населения, уставшей от политики. Например, на выборах в Ижевский Совет в мае 1918 г. участвовало не более 20% местных рабочих, причем большинство из них проголосовало за беспартийных.
Такие же аполитичные настроения отличали и «фронтовиков», которых эсерам так и не удалось завоевать[102]. После победы эсеров в Златоусте там произошел митинг, на котором местные жители потребовали, чтобы власть была не партийная, а «общегражданская»[103]. По свидетельству Е.А.Преображенского, на подпольном собрании, созванном «фронтовиками» незадолго до Верх-Исетского восстания, развернулся спор о том, кому будет принадлежать власть после переворота. Одни высказывались за Учредительное собрание, а вторые «что лучше остаться просто без власти». В итоге собрание не пришло ни к какому решению. В Невьянске на устроенном после переворота митинге один из автомобилистов, «матрос-белогвардеец», доказывал, что после свержения советской власти надо устроить так, чтобы страной управлял один опытный в этом деле человек[104]. В целом ориентация «союзов» была крайне расплывчатой, чему причиной был как разнородный состав организаций, так и официальная внепартийность всех «союзов». Эта неясность настроений давала неплохую возможность для направления стихийного недовольства солдат против официальной власти. Стоит учесть, что ориентация «фронтовиков», в основном солдат, никогда не была однозначно правой и открыто контрреволюционной, что побуждало подполье, существовавшее в ряде «союзов», так или иначе провозглашать общедемократические или даже «советские» лозунги. Офицерские группы в «союзах» обычно кооперировали свои действия с социалистическими партиями, так как вчерашние солдаты в массе сохранили стойкое недоверие и к офицерам, и в целом к реставраторским идеям. Отношение офицеров и «фронтовиков» иллюстрирует мнение генерала В.Е.Флуга:
«Обособленно от других общественных групп стояли так называемые “фронтовики”, к которым примыкали “союзы увечных воинов”... Имея на совести тяжкие преступления в отношении офицеров прежней армии и считая делом чести наружно поддержать свой “пролетарский” облик, те же фронтовики — в массе разбогатевшие, изленившиеся и разнузданные, в большинстве чуждались общения с офицерскими организациями и буржуазными элементами, которые отвечали им таким же недоверием, далеко не лишенным основания, так как, например, в случаях, когда фронтовики участвовали в тайных организациях, они нередко оказывались предателями»[105].
Однако, как продемонстрировано выше, это не означало, что контакт офицеров и «фронтовиков» был редкостью. Известно, что зимой 1918 г. тобольский «Союз фронтовиков» был в напряженных отношениях с эсеро-меньшевистским Советом, и с ним имел связь, по некоторым сведениям, архиепископ-монархист Гер/541/моген, который передал 4 тыс. рублей его председателю офицеру Лепилину[106]. Прибывшему тогда в город офицеру-монархисту Соколову настроения фронтовиков не понравились:
«В городе нарождался “Союз фронтовиков”, “проливавших кровь” и “мерзших в окопах” и поэтому настроенных большевистски и точащих зубы на охрану, “отожравшую морду на народном хлебе”, и милицию, занявшую теплые места в ущерб фронтовикам, и на С. Р. и С. Д., идущих рука об руку с первыми»[107].
Однако это не помешало мемуаристу с товарищами завязать вполне дружественные контакты с «фронтовиками», сыграв на том, что он тоже был военным. Более того, автор решил вести среди них подпольную работу для осуществления переворота.
Подведем итоги. «Союзы фронтовиков» как беспартийные организации объединяли массу безработных фронтовиков, которые после демобилизации армии не смогли или не захотели найти работу. Это превращало организации в неконтролируемые объединения ветеранов-маргиналов, зарабатывавших себе на жизнь нередко спекуляцией или иждивенчеством. Экономическое положение и слабость советской власти пробуждали в них недовольство и заставляли их часто вмешиваться в общественную жизнь с требованием увеличить их привилегии. Это создавало из «союзов» источник постоянной социальной напряженности, очаги потенциального анархического бунтарства, которыми в ряде случаев умело пользовалось местное антисоветское подполье, как правило, эсеры и офицеры, направляя это брожение против большевиков. Учитывая настроения бывших солдат, они организовывали свою работу под «революционными» лозунгами Учредительного собрания, широкого народовластия, а подчас и вовсе восстановления беспартийной советской власти. В итоге большевики в основном ликвидировали организации фронтовиков, принуждая их членов влиться в состав профсоюзов, что обеспечивало контроль над ними, и изгоняя из них офицерские элементы. В целом подтверждается идеологизированный по форме, но верный по существу вывод советского историка:
«Появление “Союза фронтовиков” было прямым следствием ускоренной демобилизации старой армии, когда в короткий срок невозможно было решить проблему трудоустройства и оказания материальной помощи демобилизованным. Возникшие в основном в январе-феврале 1918 года “Союзы фронтовиков” становились благодатной почвой для эсеро-меньшевистской демагогии; они попадали под влияние буржуазных органов самоуправления там, где те еще сохранялись. Руководство в них прочно захватывали офицеры, военные чиновники, и сами союзы перерождались в полулегальные, а в отдельных случаях, и нелегальные организации, цель которых уже прямо заключалась в вооруженной борьбе с Советской властью. Однако “Союзы фронтовиков” не имели широкой социальной базы, они ориентировались на деклассированные элементы, большин/542/ство же демобилизованных солдат не поддержало антисоветского курса их руководства…»[108].
Оказавшиеся безработными демобилизованные массы были вынуждены сорганизовываться в корпоративные объединения для улучшения своего положения. Организованность, беспартийность, привычка к силовым методам и обстановка слабости новой власти позволяла им активно вмешиваться в общественную жизнь и требовать удовлетворения своих интересов. Многие из «Союзов» имели также оружие, что придавало им уверенности в борьбе с властью. Придерживающиеся крайне смутных взглядов, от демократических до полуанархических, склонные к бунтам и страдавшие от социального кризиса послереволюционного времени, они были удобной средой для контрреволюционной деятельности эсеров и офицерских групп, которые использовали такие организации как прикрытие. Понимавшие это большевики в течении зимы-весны 1918 г. ликвидировали Союзы, принуждая вступать их членов в профсоюзы или Красную Армию и таким образом нейтрализуя бунтарские настроения фронтовиков. Солдаты в ответ противодействовали власти, уклонялись от роспуска и стремились сохранить свои объединения. Их социальный корпоративизм проявился не только в требовании льгот за счет «не воевавших», но и в неоднократных требованиях составить из них отдельные части на фронте в случае посылки на войну. Вместе с тем для фронтовиков были характерны социальная неоднородность, деклассированность, маргинальность, моральное разложение, вызванное спекуляцией и мешочничеством, что превращало их из альтернативы профсоюзам в организации социального иждивенчества и ослабляло идейное единство членов. Однако общими для участников этих объединений были усталость от войны и нежелание сражаться за не обеспечивающую их интересы власть, поэтому мобилизации становились поводом для целой волны восстаний. Данными настроениями умело воспользовалось эсеро-офицерское подполье, причем его успехи были наиболее сильны там, где существовала смычка интересов «фронтовиков» с антибольшевистскими настроениями широких слоев местного населения. В итоге организации, которые не были взяты под контроль большевиками ни политическими, ни административными методами, сыграли определенную роль в их свержении, став на короткое время социальной базой режимов «демократической контрреволюции». Однако «фронтовики», как бывшие солдаты, сохраняли стойкое неприятие любых реставраторских поползновений и офицерских привилегий, поэтому политика «третьего пути», в целом не удовлетворявшая широкие интересы и все более склонявшаяся в сторону правых, военно-буржуазных элементов, быстро привела к потере симпатий среди фронтовиков. В дальнейшем «союзы фронтовиков» как наследие на/543/строений 1917 года и демобилизации армии, окончательно сходят с политической сцены по обе стороны фронта.
Оригинал публикации: От «германской» к Гражданской: становление корпуса народных вожаков русской смуты. Сборник статей и материалов. / Под ред. А.В.Посадского. – М.: АИРО-XXI. 2014. С.509-547.
Примечания