18 (5) ноября выпал снег. Проснувшись утром, мы увидели, что карнизы окон совсем побелели. Снег был такой густой, что в десяти шагах ничего не было видно. Грязь исчезла. Хмурый город вдруг стал ослепительно белым. Дрожки сменились санками, с головокружительной быстротой несущимися по неровным улицам. Бороды до смешного закутанных извозчиков замёрзли и превратились в ледяные сосульки… Несмотря на революцию, с ошеломляющей быстротой увлекавшей Россию в неизвестное и грозное будущее, город встретил первый снег общей радостью. На всех устах была улыбка, люди выбегали на улицу и со смехом ловили мягкие, кружащиеся в воздухе снежинки. Все серые тона пропали, только золотые и разноцветные шпили и купола просвечивали из-под белоснежного покрова. Снег только усилил их своеобразную первобытную красоту.
В полдень даже взошло солнце, бледное и немощное, но всё-таки солнце. Исчезли насморки и ревматизмы, одолевавшие город в дождливые месяцы. Жизнь пошла веселей, и даже революция стала развёртываться ускоренным ходом…
Однажды вечером я сидел в трактире напротив ворот Смольного. Трактир назывался «Хижина Дяди Тома», и красногвардейцы часто посещали его шумное и низкое помещение. Теперь они тоже толпились здесь вокруг покрытых грязными скатертями столиков с огромными фарфоровыми чайниками, наполняя комнаты густым табачным дымом. Половые летали во все стороны, выкрикивая: «Сейчас! Сейчас!».
В одном углу сидел человек в форме капитана и пытался произнести речь, но присутствующие прерывали его через каждые несколько слов.
«Вы не лучше убийц! — шумел он. — Расстреливаете на улицах своих же русских братьев!»
«Когда мы это делали?» — спросил рабочий.
«В прошлое воскресенье, когда юнкера…»
«А они разве не стреляли в нас? (Один из присутствующих приподнял руку, висевшую на перевязи.) Они мне оставили памятку, дьяволы!»
Капитан напрягал голос изо всех сил. «Вам надо было держать нейтралитет! — кричал он. — Вам надо было держать нейтралитет! Кто вы такие, что смеете низвергать законное правительство? Кто такой ваш Ленин? Германский…»
«А ты кто такой?! Контрреволюционер! Провокатор!» — кричали ему со всех сторон.
Когда шум несколько стих, капитан встал. «Ладно, — сказал он, — вы называете себя русским народом, но русский народ — это не вы! Русский народ — это крестьяне! Вот погодите, крестьяне…»
«И погодим, — кричали ему спорщики, — и посмотрим, что скажут крестьяне! Мы-то знаем, что они скажут!… Разве они не такие же трудящиеся, как и мы?…»
В конечном счёте всё зависело именно от крестьян. Хотя крестьяне были политически плохо развиты, но всё-таки они имели свои собственные взгляды, а кроме того, составляли больше 80% населения России. Среди крестьянства у большевиков было сравнительно мало последователей, а прочная диктатура одних промышленных рабочих в России была невозможна… Традиционным представителем крестьянства была партия эсеров. Поэтому руководство им, естественно, отходило к левым эсерам, а не к какой-либо другой из партий, поддерживавших Советское правительство. И левые эсеры, зависевшие от милости организованного городского пролетариата, бесконечно нуждались в крестьянской поддержке…
Но Смольный вовсе не забывал о крестьянах. Издав декрет о земле, новый ЦИК первым делом созвал Всероссийский крестьянский съезд, действуя через голову исполнительного комитета крестьянских Советов. Спустя несколько дней были опубликованы подробно разработанные правила для волостных земельных комитетов, а за ними последовали ленинские письма к крестьянам, {1} просто и понятно рассказывавшие о большевистской революции и о новом правительстве. Наконец, 16 (3) ноября Ленин и Милютин опубликовали «Инструкцию эмиссарам, посылаемым в провинцию». Тысячи таких эмиссаров Советское правительство разослало по деревням.
«1. Эмиссар по прибытии в указанную губернию созывает совещание Исполнительного Комитета Советов Р., С. и Кр. Депутатов, где докладывает о земельном законе, ставит вопрос о созыве совещания уездных и губернских Советов Р., С. и Кр. Д..
2. Выясняет положение земельного вопроса в губернии:
а) были или нет взяты помещичьи земли на учёт и где и в каких уездах;
б) кто распоряжается помещичьими землями: земельные комитеты или по-прежнему помещики;
в) как поступали с инвентарём.
3. Увеличивался ли посев у крестьян.
4. Сколько грузится из того наряда, который назначен на губернию.
5. Указывать, что раз крестьяне получили землю, то необходимо как можно больше усилить погрузку и ускорить доставку хлеба по городам, и только таким увеличением доставки хлеба можно устранить угрозу голода.
6. Какие меры намечаются и принимались для перехода помещичьей земли в руки волостных и земельных комитетов и Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов.
7. Имения хорошо устроенные и оборудованные желательно передать в распоряжение Советов батрацких депутатов под соответствующим руководством агрономов…».
В деревне началось брожение, чреватое переменами, и причиной его было не только мощное действие декрета о земле, но и тысячи революционно настроенных солдат-крестьян, возвращавшихся о фронта… Именно эти люди с особенной радостью приветствовали созыв Крестьянского съезда.
Как старый ЦИК пытался не допустить II съезда рабочих и солдатских депутатов, так и исполнительный комитет крестьянских Советов пытался предотвратить Крестьянский съезд, созванный Смольным. А увидя, что сорвать этот съезд не удаётся, исполнительный комитет тоже подобно старому ЦИК принялся с лихорадочной поспешностью рассылать телеграммы, предписывая избирать консервативных делегатов. Среди крестьян даже распространили слух, будто съезд соберётся в Могилёве, и некоторые из делегатов действительно туда и направились. Но к 23 (10) ноября в Петрограде собралось около четырёхсот делегатов, и начались фракционные совещания…
Первое заседание съезда состоялось в Александровском зале городской думы, и первое же голосование показало, что больше половины делегатов съезда были левыми эсерами, тогда как большевиков оказалось около одной пятой, правых эсеров — четверть, а остальные делегаты объединялись только оппозицией к старому исполнительному комитету, возглавляемому Авксентьевым, Чайковским и Пешехоновым…
Огромный зал был набит шумной толпой. Глубокая, упорная вражда разделила делегатов на непримиримые группы. На правой стороне сверкали офицерские погоны, были видны патриархальные бородатые лица пожилых, более зажиточных крестьян, в центре было немного крестьян, унтер-офицеров и несколько солдат, слева же сидели почти исключительно рядовые солдаты. То было молодое поколение, служившее в армии… Галереи были переполнены рабочими, которые в России ещё помнят о своём крестьянском происхождении…
Открывая заседание, исполнительные комитет не в пример старому ЦИК отказал съезду в официальном признании: официальный съезд был назначен на 13 декабря (30 ноября). Под гром аплодисментов и яростных криков представитель исполнительного комитета заявил, что настоящее собрание является не более как «Чрезвычайной конференцией»… Но «Чрезвычайная конференция» очень скоро показала своё отношение к исполнительному комитету, избрав в председатели вождя левых эсеров Марию Спиридонову.
Почти весь первый день ушёл на ожесточённые споры о том, допускать ли к участию в съезде представителей волостных Советов или только делегатов от губернских организаций. Но в конце концов, как было и на съезде рабочих и солдат, подавляющее большинство высказалось за самое широкое представительство. После этого старый исполнительный комитет покинул зал заседания…
Почти непосредственно после этого стало очевидным, что большинство делегатов настроено враждебно к правительству народных комиссаров. Зиновьев пытался говорить от имени большевиков, но его освистали и ошикали, и, когда он среди смеха уходил о трибуны, раздались выкрики: «Сел в лужу народный комиссар!»
«Мы, левые социалисты-революционеры, — кричал провинциальный делегат Назарьев, — отказываемся признать это так называемое рабоче-крестьянское правительство, пока в нём не будут представлены крестьяне. В настоящее время это есть не что иное, как диктатура рабочих… Мы настаиваем на создании нового правительства, которое представляло бы всю демократию!»
Реакционные делегаты изо всех сил поддерживали такое настроение и, несмотря на громкие протесты с большевистских скамей, утверждали, что Совет Народных Комиссаров намерен либо подчинить себе съезд, либо распустить его вооружённой силой. Крестьяне встретили это заявление бурей негодования…
На третий день на трибуне неожиданно появился Ленин. Зал бесновался не меньше десяти минут. «Долой его! — ревел зал. — Не хотим слушать ваших народных комиссаров! Не признаём вашего правительства!»
Ленин стоял совершенно спокойно, охватив пюпитр обеими руками, и вдумчиво оглядывал беснующуюся толпу своими прищуренными глазами. Наконец, шум в зале как бы иссяк, за исключением правых скамей, где всё ещё продолжали кричать и свистеть.
«Я пришёл сюда не как член Совета Народных Комиссаров, — сказал Ленин и снова подождал, пока спадет шум, — а как член большевистской фракции, надлежащим образом избранный на настоящий Съезд». И он высоко поднял над головой мандат, так, чтобы все могли его видеть.
«Впрочем, — продолжал он совершенно спокойным голосом, — никто не станет отрицать, что теперешнее русское правительство сформировано большевистской партией… — он подождал ещё секунду… — так что, в сущности, это одно и то же…» Тут правые скамьи разразились оглушительным криком, но центр и левая заинтересовались и добились тишины.
Аргументация Ленина была проста. «Скажите откровенно, вы, крестьяне, которым мы отдали помещичьи земли: неужели вы теперь хотите помешать рабочим захватить контроль над производством? Ведь это классовая борьба. Помещики, разумеется, борются с крестьянами, а фабриканты борются с рабочими. Неужели вы хотите довести до раскола в рядах пролетариата? На какой стороне вы хотите быть?
Мы, большевики, являемся партией пролетариата, — точно так же крестьянского пролетариата, как и пролетариата промышленного. Мы, большевики, стоим за Советы, — точно так же за крестьянские Советы, как и за Советы рабочих и солдат. Современное правительство есть правительство советское, — и мы не только предложили крестьянским Советам принять участие в этом правительстве, но и пригласили представителей левых эсеров войти в Совет Народных Комиссаров…
Советы являются наиболее совершенным представительством народа, — как того, который работает на заводах и в рудниках, так и того, который работает на полях. Всякий, кто пытается подорвать Советы, повинен в антидемократических контрреволюционных действиях. И я позволю себе заметить вам, товарищи правые эсеры, и вам, господа кадеты, что если Учредительное Собрание попытается разрушить Советы, то мы этого Учредительному Собранию не позволим!»
К вечеру 25 (12) ноября спешно прибыл из Могилёва Чернов, вызванный исполнительным комитетом. Всего два месяца назад он считался крайним революционером и пользовался очень большой популярностью среди крестьянства, а теперь его вызывали, чтобы он удержал опасный уклон съезда влево. По прибытии в Петроград Чернов был арестован и доставлен в Смольный, где его быстро допросили и выпустили.
Первым его делом было жестоко разнести исполнительный комитет за уход со съезда. Исполнительный комитет согласился вернуться. При входе в зал Чернов был встречен сильными аплодисментами большинства, свистками и насмешками большевиков.
«Товарищи, я был в отсутствии. Я принимал участие в конференции XII армии по вопросу о созыве съезда всех крестьянских делегатов армий Западного фронта и очень мало знаю о происшедшем здесь восстании…»
Зиновьев вскочил с места и закричал: «Да, вас не было — несколько минут!». Страшный шум, крики: «Долой большевиков!».
Чернов продолжал: «Выдвигаемое против меня обвинение в том, что я будто помогал вести целую армию на Петроград, лишено всякого основания и является сплошной ложью. Откуда исходит подобное обвинение? Укажите мне источники!».
Зиновьев: «Оно исходит из ваших собственных газет, из “Известий” и “Дела Народа”!»
Широкое лицо Чернова, окаймлённое седеющей бородой и вьющимися волосами, побагровело от гнева. Его маленькие глазки сверкали. Но он сдержался и продолжал: «Повторяю, я фактически ничего не знаю о том, что здесь произошло. Я не вёл никакой армии, кроме вот этой. (Он жестом указал на крестьянских депутатов.) И я полностью беру на себя ответственность в том, что довёл её до этого зала!» Смех, крики «браво!».
«Вернувшись в Петроград, я посетил Смольный. Там мне таких обвинений не предъявляли… После очень короткого разговора меня отпустили — вот и всё! Пусть кто-нибудь из присутствующих повторит это обвинение!»
Поднялся страшный шум. Большевики и некоторые из левых эсеров вскочили с мест и принялись кричать, потрясая кулаками, а остальные делегаты пытались перекричать их.
«Это не заседание, а сплошное безобразие!» — воскликнул Чернов. С этими словами он ушёл из зала. Из-за шума и беспорядка пришлось прервать заседание…
***
Между тем всех очень волновал вопрос о положении исполнительного комитета. Объявляя собрание «Чрезвычайной конференцией», он имел в виду не допустить переизбрания исполнительного комитета, но это оказалось палкой о двух концах: левые эсеры решили, что если съезд не имеет власти над исполнительным комитетом, то и исполнительный комитет не имеет власти над съездом. 25 (12) ноября собрание постановило, что полномочия исполнительного комитета переходят к Чрезвычайной конференции и что право голоса имеют только те члены исполкома, которые избраны в качестве делегатов…
На следующий день, несмотря на отчаянное противодействие большевиков, была принята поправка к этой резолюции, давшая право совещательного и решающего голоса всем членам исполнительного комитета, независимо от того, были ли они избраны делегатами, или нет.
27 (14) состоялись прения по земельному вопросу, вскрывшие различие аграрных программ большевиков и левых эсеров.
Качинский, выступавший от имени левых эсеров, сделал краткий обзор истории земельного вопроса за время революция. Первый съезд крестьянских Советов, сказал он, совершенно точно и формально высказался за немедленную передачу помещичьих имений земельным комитетам. Но руководители революции и представители буржуазии во Временном правительстве настояли на том, что вопрос не может быть решён до открытия Учредительного собрания… Второй период революции, период «соглашательский», отмечен вхождением Чернова в министерство. Крестьяне были уверены, что теперь немедленно начнётся практическое разрешение земельного вопроса. Но, несмотря на недвусмысленно выраженную волю Первого крестьянского съезда, реакционеры и соглашатели из исполнительного комитета не допускали никаких действий. Такого рода политика повела к целому ряду аграрных волнений, явившихся вполне естественным выражением нетерпения и подавленной энергии крестьянства. Крестьяне поняли истинную сущность революции и пытались перейти от слов к делу…
«Последние события, — продолжал оратор, — это не простой мятеж и не “большевистская авантюра”, а, наоборот, настоящее народное восстание, сочувственно встреченное всей страной…
В общем, большевики заняли в земельном вопросе правильную позицию; но, советуя крестьянам захватывать землю силой, они совершили очень серьёзную ошибку… Большевики с первых же дней заявили, что крестьяне должны захватить землю “путём массового революционного действия”. Это не что иное, как анархия. Земля может быть взята организованно… Для большевиков было важно как можно скорее разрешить все проблемы революции, но тем, как будут разрешены эти проблемы, большевики не интересовались…
Декрет о земле, изданный съездом Советов, в основном вполне соответствует решениям Первого крестьянского съезда. Почему же новое правительство не хочет следовать и тактике, намеченной этим съездом? Потому что Совет Народных Комиссаров хотел ускорить разрешение вопроса о земле так, чтобы Учредительному собранию нечего было делать…
Но правительство видело, что необходимы и практические меры. Поэтому оно без дальнейших размышлений утвердило “Правила для земельных комитетов” и тем самым создало очень странное положение: ведь Совет Народных Комиссаров отменил частную собственность на землю, а правила, созданные земельными комитетами, основаны на принципе частной собственности… Однако это не беда, потому что земельные комитеты не обращают на советские декреты никакого внимания и проводят в жизнь свои собственные практические решения — решения, опирающиеся на волю огромного большинства крестьян…
Земельные комитеты не пытаются разрешать земельный вопрос законодательным путём, что является прерогативой одного лишь Учредительного собрания… Но захочет ли Учредительное собрание исполнить волю русского крестьянства? В этом мы не можем быть уверены… Мы можем быть уверены только в том, что революционная решимость крестьянства сильно возросла и что Учредительное собрание будет вынуждено разрешить вопрос о земле так, как того хотят крестьяне… Учредительное собрание не осмелится пойти на разрыв с ясно выраженной волей народа…»
После Качинского выступил Ленин, которого на этот раз слушали с огромным вниманием.
«В настоящий момент мы пытаемся разрешить не только вопрос о земле, но и вопрос о социальной революции, — и притом не только здесь, в России, но и во всём мире. Вопрос о земле не может быть разрешён вне зависимости от прочих вопросов социальной революции… Так, например, конфискация крупных имений вызовет сопротивление не только со стороны русских помещиков, но и со стороны иностранного капитала, с которым крупная земельная собственность связана через посредство банков…
В России частная собственность на землю представляет собой основу громадного гнёта, и конфискация земли крестьянами есть один из важнейших шагов нашей революции. Но он не может быть отделён от других шагов, что совершенно ясно видно во всех стадиях, через которые прошла наша революция… Ошибка левых эсеров состояла в том, что в то время они не боролись с соглашательской политикой, ибо они придерживались теории, что сознание масс ещё недостаточно развито…
Если социализм может быть осуществлён только тогда, когда это позволит умственное развитие народных масс, тогда мы не увидим социализма даже и через пятьсот лет… Социалистическая политическая партия — авангард рабочего класса; она не должна позволить, чтобы её останавливал низкий уровень развития масс, а должна вести массы за собой, пользуясь Советами, как органами революционной инициативы… Но для того, чтобы вести за собой колеблющихся, товарищи левые эсеры должны сами перестать колебаться…
Народные массы начали отходить от соглашателей ещё в июле, — а теперь, в ноябре, левые эсеры всё ещё протягивают руку Авксентьеву, цепляющемуся за жалкие остатки своей популярности… Если будет продолжаться соглашательство, то революция погибнет. Не может быть никакого соглашения с буржуазией; её власть должна быть окончательно свергнута.
Мы, большевики, не меняли своей земельной программы, мы не отказывались и не собираемся отказываться от уничтожения частной собственности на землю. Мы приняли “Правила для земельных комитетов”, — которые вовсе не основаны на принципе частной собственности, — потому что хотели исполнить волю народа тем самым путём, который избрал для этого сам народ, и, таким образом, ещё теснее сплотить союз всех элементов, борющихся за социалистическую революцию.
Мы приглашаем левых эсеров войти в этот союз, но при этом настаиваем, чтобы они перестали оглядываться назад и порвали с соглашательским крылом своей партии…
Что же касается Учредительного Собрания, то совершенно верно, что, как сказал предыдущий оратор, работа Учредительного Собрания будет определяться революционной решимостью масс. На революционную решимость надейся, — говорю я, — а винтовку из рук не выпускай!»
После этого Ленин огласил резолюцию большевиков:
«Крестьянский съезд всецело и всемерно поддерживает закон (декрет) о земле от 26 октября 1917 г., утверждённый Вторым Всероссийским съездом Советов рабочих и солдатских депутатов и изданный Советом Народных Комиссаров, как временным рабочим и крестьянским правительством Российской республики. Крестьянский съезд выражает свою твёрдую и непреклонную решимость отстоять грудью осуществление этого закона, призывает всех крестьян к единодушной поддержке его и к немедленному проведению в жизнь на местах самими крестьянами, а равно призывает крестьян выбирать на все и всякие ответственные посты и должности исключительно таких людей, которые не словами, а делами доказали свою полнейшую преданность интересам трудящихся и эксплуатируемых крестьян, свою готовность и способность отстаивать эти интересы вопреки какому бы то ни было сопротивлению помещиков, капиталистов и их сторонников или пособников.
Крестьянский съезд заявляет вместе с тем своё убеждение в том, что осуществление полностью всех мероприятий, составляющих закон о земле, возможно только при успехе начавшейся 25 октября рабочей социалистической революции, ибо только социалистическая революция в состоянии обеспечить и безвозмездный переход земли к трудящемуся крестьянству, и конфискацию помещичьего инвентаря, и полную охрану интересов наёмных рабочих в земледелии, наряду с немедленными началами безусловного уничтожения всей системы наёмного капиталистического рабства, и правильное и планомерное распределение между областями и жителями государства продуктов земледелия и продуктов промышленности, и господство над банками (без какового господства невозможно господство народа над землёй при отмене и частной собственности на землю), и всестороннюю помощь именно трудящимся и эксплуатируемый со стороны государства и т.д..
Поэтому крестьянский съезд, всецело поддерживая революцию 25 октября, и поддерживая её именно как революцию социалистическую, выражает свою непреклонную решимость в должной постепенности, но без всяких колебаний, проводить в жизнь меры социалистического преобразования Российской республики.
Необходимым условием победы социалистической революции, которая одна лишь обеспечивает прочный успех и полное осуществление закона о земле, является полный союз трудового, эксплуатируемого и трудящегося крестьянства с рабочим классом — пролетариатом — во всех передовых странах. В Российской республике отныне всё устройство и управление государством сверху донизу должно быть построено на таком союзе. Такой союз, отметая все и всяческие, прямые и косвенные, открытые и прикрытые попытки вернуться к осуждённому жизнью соглашательству с буржуазией и с проводниками буржуазной политики, один лишь обеспечит победу социализма во всём мире».
Реакционеры из исполнительного комитета уже не решались на открытые выступления. Однако Чернов несколько раз выходил на трибуну и говорил со скромной и подкупающей беспристрастностью. Ему предложили место в президиуме… На вторую ночь съезда председателю была подана анонимная записка с предложением избрать Чернова почётным председателем. Устинов огласил эту записку, но тут Зиновьев вскочил с места и закричал, что это уловка старого исполнительного комитета, желающего овладеть собранием. Зал заседания немедленно превратился в ревущую массу яростных лиц и размахивающих кулаков, обе стороны буквально выходили из себя… Однако Чернов всё ещё сохранял большую популярность.
Во время бурных споров о земельном вопросе и о ленинской резолюции большевики дважды собирались уходить со съезда, но вожди всё-таки удержали их… Мне казалось, что съезд безнадёжно раскололся.
Но никто не знал, что в Смольном уже ведутся секретные переговоры между левыми эсерами и большевиками. Сначала левые эсеры требовали, чтобы было создано правительство из представителей всех социалистических партий, как входящих, так и не входящих в Советы. Они требовали, чтобы это правительство было ответственно перед Народным Советом, состоящим из равного числа делегатов от рабочих и солдатских организаций и организаций крестьян, пополненным представителями городских дум и земств. Они требовали исключения Ленина и Троцкого из правительства, а также роспуска Военно-революционного комитета и других репрессивных органов.
Соглашение было достигнуто утром в среду, 28 (15) ноября, после ожесточённой борьбы, тянувшейся всю ночь. В ЦИК, состоявший из 108 членов, было решено ввести ещё 108 членов, избранных пропорционально от Крестьянского съезда, 100 делегатов, избираемых непосредственно армией и флотом, и 50 представителей от профессиональных союзов (35 от всероссийских союзов, 10 от железнодорожников и 5 от почтово-телеграфных служащих). Думы и земства были отведены, Ленин и Троцкий остались в правительстве, и Военно-революционный комитет продолжал свою работу.
Заседания съезда были перенесены в императорское училище правоведения, на Фонтанку, 6, где помещался исполком крестьянских Советов. Здесь, в огромном зале заседаний, собрались делегаты в среду вечером. Старый исполнительный комитет ушёл и открыл своё особое заседание в другой комнате того же дома, при участии отколовшихся делегатов и представителей армейских комитетов.
Чернов переходил из собрания в собрание, зорко следя за всем происходящим. Он знал, что соглашение с большевиками уже обсуждалось, но не знал, что оно уже достигнуто.
«Теперь, когда все стоят за создание общесоциалистического правительства, — говорил он на собрании отколовшихся, — многие забывают о первом министерстве, которое не было коалиционным и в котором был только один социалист — именно Керенский. В своё время это правительство было ведь очень популярно. Теперь все обвиняют Керенского, все забывают, что он был поставлен у власти не только Советами, но и народными массами…
Почему же общественное мнение повернулось против Керенского? Дикари делают себе богов и молятся им, но если боги не исполняют их молитв, то дикари их наказывают. То же самое происходит и сейчас… Вчера Керенский, сегодня Ленин и Троцкий, а завтра ещё кто-нибудь…
Мы предложили уйти от власти и Керенскому, и большевикам. Керенский согласился, — сегодня он заявил из своего убежища, что отказывается от поста министра-председателя. Большевики же хотят удержать власть, но не знают, что с ней делать…
Удержатся ли большевики или нет, судьбы России от этого не изменятся. Русская деревня великолепно знает, чего она хочет, и принимает свои собственные меры. И в конце концов спасёт нас та же деревня…»
Между тем в большом зале Устинов сообщил о соглашении между Крестьянским съездом и Смольным. Делегаты приняли это сообщение с бурной и необузданной радостью. Вдруг в зале появился Чернов и потребовал слова.
«Я вижу, — начал он, — что между Крестьянским съездом и Смольным заключается соглашение. Такого рода соглашение будет незаконно, потому что настоящий съезд крестьянских Советов соберётся только на той неделе…
Кроме того, я должен предупредить вас, что большевики никогда не исполнят ваших требований…».
Его речь была прервана взрывом хохота. Он быстро учёл положение, сошёл с трибуны, вышел из зала заседания — и унёс с собой всю свою популярность…
***
Поздно вечером в четверг 29 (16) ноября было открыто чрезвычайное заседание съезда. В воздухе чувствовался праздник, на всех устах была улыбка. Последние деловые вопросы, ещё остававшиеся нерешёнными съездом, были быстро покончены, и тогда выступил седобородый старейшина левых эсеров, старик Натансон. Дрожащим голосом, со слезами на глазах, огласил он отчёт о «брачном союзе» крестьянских и рабоче-солдатских Советов. Каждый раз, как ему приходилось произносить слово «союз», зал разражался громовыми аплодисментами… Когда Натансон кончил, Устинов возвестил о прибытии делегации Смольного в сопровождении представителей Красной Гвардии. Их встретили грандиозной овацией. Рабочий, солдат и матрос по очереди всходили на трибуну, приветствуя съезд.
Затем выступил представитель Американской социалистической рабочей партии Борис Рейнштейн. «День заключения союза между Крестьянским съездом и Советами рабочих и солдатских депутатов есть один из величайших дней революции. Весть о нём громким эхом облетит весь мир, она раздастся и в Париже, и в Лондоне, и за океаном — в далёком Нью-Йорке. Этот союз наполнит радостью сердца всех трудящихся!
Великая идея восторжествовала. Запад и Америка давно ожидали от России, от русского пролетариата, чего-то необычайного и потрясающего… Мировой пролетариат давно ждал русской революции, давно ждал великих дел, ныне осуществляемых ею…»
После приветствия председателя ЦИК Свердлова огромная крестьянская толпа устремилась на улицу с криками: «Конец гражданской войне! Да здравствует объединённая демократия!».
Ночь уже наступила, и на обледенелом снегу отражались бледные блики луны и звёзд. На набережной выстроился в полном походном порядке Павловский полк. Его оркестр играл «Марсельезу». Под громкие приветственные крики солдат крестьяне выстроились в колонну и развернули огромное красное знамя Исполнительного комитета всероссийских Советов крестьянских депутатов, на котором было заново вышито золотом: «Да здравствует союз революционных трудящихся масс!». Затем следовали другие знамёна, знамёна районных Советов. На знамени Путиловского завода было написано: «Мы преклоняемся перед этим знаменем, чтобы создать братство всех народов!».
Откуда-то появились факелы, осветившие ночь тёмно-багровым светом. Тысячекратно отражаясь на гранях льда, дымились они над толпой, с пением двигавшейся по набережной Фонтанки под взглядами многочисленных и молчаливых изумлённых зрителей.
«Да здравствует революционная армия! Да здравствует Красная Гвардия! Да здравствует крестьянство!»
Так шла через весь город эта огромная процессия. К ней беспрестанно примыкали, над ней развёртывались всё новые красные знамёна, шитые золотом. Двое согбенных трудом старых крестьян шли рука об руку, и на их лицах сияла детская радость.
«Ну, — сказал один из них, — теперь посмотрим, как у нас отымут землю!…»
Около Смольного по обеим сторонам улицы выстроились восторженные красногвардейцы.
«Я совсем не устал, — сказал своему спутнику второй старик-крестьянин. — Я всю дорогу летел, как на крыльях…».
На ступенях Смольного столпилось около ста рабочих и крестьянских депутатов со знамёнами, черневшими на фоне яркого света, бившего из дома. Как волна в бурю, бросились они вниз по лестнице, обнимая крестьян и целуя их. И вся процессия хлынула в двери и с громким шумом стала подыматься по лестнице…
В огромном белом зале заседаний её ждал весь ЦИК, весь Петроградский Совет и тысячи зрителей. Обстановка была торжественная: все сознавали величие переживаемого исторического момента.
Зиновьев огласил соглашение с Крестьянским съездом. Его сообщение было встречено громом восторга, который превратился в настоящую бурю, когда в коридоре зазвучала музыка и в зал вошли передние ряды шествия. Президиум встал, дал место крестьянскому президиуму и встретил его объятиями. За возвышением, на белой стене, над пустой рамой, из которой был вырезан царский портрет, красовалось два знамени…
И вот открылось торжественное заседание. После нескольких приветственных слов, произнесённых Свердловым, на трибуну взошла худая, бледная женщина в очках, с гладко причёсанными волосами, похожая на учительницу из Новой Англии, — самая популярная и влиятельная женщина в Россия, Мария Спиридонова.
«…Перед русскими рабочими открываются ещё невиданные в истории горизонты… До сих пор все рабочие движения неизменно кончались разгромом. Но теперешнее движение интернационально, и потому непобедимо! Нет в мире той силы, которая могла бы погасить огонь революции! Старый мир гибнет. Нарождается новый мир…»
Потом выступил полный огня Троцкий: «Добро пожаловать, товарищи крестьяне! Вы приходите сюда не как гости, а как хозяева этого дома, в котором бьётся сердце русской революции! В этом зале ныне сконцентрирована воля миллионов рабочих… Отныне русская земля знает только одного хозяина — союз рабочих, солдат и крестьян…»
Он с едким сарказмом заговорил о дипломатах союзных стран (Антанты), всё ещё пренебрегавших русским предложением перемирия, уже принятым центральными державами.
В этой войне родится новое человечество… «Здесь, в этом зале, мы клянёмся перед трудящимися всех стран оставаться на своём революционном посту. Если мы будем разбиты, то мы умрём, защищая своё знамя…»
За ним последовал Крыленко, рассказавший о положении на фронте, где Духонин готовил сопротивление Совету Народных Комиссаров. «Пусть Духонин и иже с ним хорошенько поймут, что мы не станем миндальничать с теми, кто загораживает нам дорогу к миру!»
Дыбенко приветствовал собрание от имени флота, а член Викжеля Крушинский сказал:
«С этого момента, с момента, когда осуществился союз всех истинных социалистов, — вся армия железнодорожников всецело отдаётся в распоряжение революционной демократии!».
Потом выступали еле удерживавший слёзы Луначарский и Прошьян от левых эсеров и, наконец, Сахарашвили, который заявил от объединённых социал-демократов интернационалистов, состоящих из групп Мартова и Горького:
«Мы ушли из ЦИК'а в виде протеста против непримиримой политики большевиков и с целью заставить их сделать уступки для осуществления союза всей революционной демократии. Теперь, когда этот союз осуществлён, мы считаем своим священным долгом снова занять места в ЦИК'е… Мы заявляем, что все ушедшие из ЦИК'а теперь должны вернуться!…»
Сташков, почтенный старик-крестьянин из президиума Крестьянского съезда, взошёл на трибуну и поклонился собранию на все четыре стороны. «Поздравляю вас, товарищи, с крещением новой русской жизни и свободы!»
Потом выступали Бронский — от имени польской социал-демократии, Скрыпник — от фабрично-заводских комитетов, Трифонов — от русских солдат, сражавшихся в Салониках, и другие ораторы, изливавшие сердца с радостным красноречием людей, видящих исполнение самых заветных своих надежд.
Стояла поздняя ночь, когда была предложена и единогласно принята следующая резолюция:
«Всероссийский ЦИК Советов Кр., Раб. и Сол. Депутатов совместно с чрезвычайным Всероссийским крестьянским съездом и исп. Советов подтверждает законы о мире и земле, принятые II Всероссийским Съездом Советов Рабочих и Солдатских Депутатов, а равно закон о рабочем контроле, принятый Всероссийским Центральным Исполнительным Комитетом Советов.
Соединённое заседание ЦИК и Всероссийского крестьянского Съезда, выражая твёрдую уверенность, что союз рабочих, солдат и крестьян — этот братский союз всех трудящихся и эксплуатируемых, укрепив завоёванную ими государственную власть, примет со своей стороны все революционные меры к ускорению перехода власти в руки трудящихся масс других более передовых стран и обеспечит, таким образом, прочную победу делу справедливого мира и делу социализма…»