Редакция «Скепсиса» с глубокой печалью сообщает, что 26 апреля ушел из жизни Юрий Иванович Семёнов (5 сентября 1929 – 26 апреля 2023 г.) – философ, историк и этнолог. Большинство создателей «Скепсиса» формировались на идеях Семёнова и продолжают считать себя его учениками.
«Межнациональные компании Севера сохраняют (и даже усиливают) свой контроль над процессами производства и сбыта внутри этих цепочек... Это обстоятельство и позволяет им внедрять “гибкую” и “экономную” организацию и тем самым оперативно реагировать на колебания рыночного спроса, достигая увеличения объёма производства, но перекладывая производственную деятельность и ответственность на зависимые компании. <...> В конечном счёте, именно рабочие – то есть непосредственные производители – несут все издержки, сопряжённые с вышеупомянутыми стратегиями».
«Какое-то время после революции Ленин считал и заявлял, что никакого конфликта между диктатурой пролетариата и диктатурой партии нет; Сталин положит этот тезис в основу легитимизации собственной тотальной власти. В случае же Ленина немногое говорит о его величии столь же ясно, как то, что он, будучи во власти, стал сомневаться в этом утверждении и увлёкся мыслью, что его нельзя принимать как само собой разумеющееся. Он вполне мог бы, как это сделали его последователи, попробовать скрыть от самого себя масштабы разрыва между словами и действительностью, но он этого не сделал; и то, что Ленин умер глубоко обеспокоенным, — немаловажная часть его наследия <…>».
«Марксизм периода упадка большевизма — иначе говоря, марксизм бюрократии, оттеснившей от власти рабочий класс, — есть тоталитарный, деспотический, аморальный и оппортунистический. Он дошел до странного и чудовищного отрицания самого себя. Можно ли из всего этого сделать иной вывод кроме того, что общественное сознание в его высших формах не свободно от бытия, которое оно отражает, освещает и пытается преодолеть?».
«В зависимой экономике <...> возможность снижения заработной платы рабочего не имеет ограничений, накладываемых необходимостью реализации продукта, т.к. он предназначен для экспорта; потребление рабочего теперь не имеет отношения к реализации продукта. Следовательно, характер, который принимает оборот капитала в экономике такого типа, не создаёт никаких препятствий для эксплуатации рабочего, а напротив, принимает форму сверхэксплуатации. Концепция сверхэксплуатации труда необходима, и здесь мы должны смело браться за теорию, если желаем оставаться настоящими марксистами».
«Бедственное положение экономики, порождённое кризисом, ставит на повестку дня дилемму “социализм или варварство”. Но что делать, чтобы рабочие выбрали социалистическую альтернативу? Райх убеждён: в любой подобной ситуации рабочие в первую очередь выбирают варварство. Вульгарный марксизм понимает под идеологией комплекс идей, навязываемых обществу, а следовательно, и трудящимся. И люди, разделяющие это утверждение, верят, что во время экономического кризиса идеи марксизма усиливают свою притягательность, так как на практике опровергают идеи консерваторов. При таком анализе ускользает собственно характер действия идеологии, которого не может показать схоластическое определение её “сущности”».
«Недавние демонстрации правых в Бразилии вызвали такое изумление, будто они перенеслись к нам из другого времени и места как обломок тёмных времён, которые, казалось, остались позади. Изумление испытывают и те, кто считает подобное явление совершенно новым — отсюда такие определения, как “новые правые”, “консервативная волна” и проч. Мы же, напротив, не считаем консерватизм, проявляющийся в политических акциях правых, ни обломком прошлого, возвращающимся в виде анахронизма, ни чем-то новым, возникающим из ничего. Консерватизм у нас был всегда, он здравствует и никуда не пропадал. Очевидно, что с ним боролись не так, как надо, и следует задать вопрос: почему?»
«Какие бы накопления ни были созданы в экономике, они в основном выводятся за пределы страны или тратятся на потребление, вместо того чтобы быть направленными на производственные цели. Большая часть национального дохода, остающегося внутри страны, уходит на оплату труда тех, кто не вовлечён напрямую в производство благ, и лишь выполняет вспомогательные задачи: чиновников, торговцев, солдат, представителей сферы развлечений. Ситуацию ухудшает то, что всё больше людей занимаются именно такой работой, а не по-настоящему нужной для обеспечения эффективного удовлетворения общественных потребностей. В довершение всего эти люди не вкладываются в сельское хозяйство или производство. Они растрачивают блага, созданные крестьянами и рабочими, на авто, виски и парфюм».
«Только следуя за Марини по пути марксизации теории зависимости можно выстроить последовательную критику, основанную на глубоком понимании обширной исторической перспективы и способную, несмотря на все трудности, вывести за пределы не только господствующей ныне идеологии неолиберализма, но и зависимого периферийного капитализма в его неолиберальной фазе. Напротив, две преобладающие точки зрения — неодевелопментализм, с одной стороны, и постмодернизм и его побочные продукты, с другой — явно или скрыто озабочены дальнейшим сохранением зависимого неолиберального капитализма при помощи структурных реформ, а также альянсов с государством и правящими классами».
«Изучение современной мир-системы позволяет понять, что наши рабочие и наёмные работники вообще оказываются отнюдь не в худшем положении, да ещё и полученном не в результате сознательной борьбы. Поэтому возлагать революционные ожидания на всех них скопом чересчур оптимистично. Для начала нам необходимо изучить эти слои, увидеть, что нет просто рабочих и некоего пролетарского единства между ними, что в разных отраслях у них разные условия труда и перспективы сопротивления капиталу. По образцу “третьего мира” нам стоит искать формы объединения (помимо профсоюзов) и организации борьбы широко распространённого неформального труда, который в большей мере может обладать революционным потенциалом».
«У работы Лауэсена есть одно безусловное достоинство. Помимо того, что эта работа представляет собой самый масштабный пример тьермондистского взгляда на проблемы политической стратегии в условиях кризиса неолиберализма, она еще является и, пожалуй, лучшей книгой для знакомства с современным состоянием теории зависимости как способа понимания капитализма – по крайней мере, если говорить о работах авторов из Западной Европы и Северной Америки».
«Эта книга — исследование не столько экономических проблем Африки, сколько ее общественных проблем. Принятый нами метод основан на диалектическом материализме; мы исходим из того, что материальные условия (прежде всего экономическая система) представляют собой решающий фактор, формирующий социальную структуру, и служат отправной точкой при исследовании законов общественного развития. И если я уделяю столь большое внимание экономической системе, то это связано не с узким интересом к экономике, а с решающим влиянием экономической системы на общественную структуру. В действительности подход автора, используемый в настоящей работе, по существу, отвергает идею изучать специальные дисциплины (например, экономику) во имя того, чтобы исследовать проблемы всеобъемлющей, построенной на основе диалектики социальной науки, предполагающей, что материальные условия служат отправной точкой анализа».
«Похоже, для того, чтобы привести марксову мысль в соответствие с миром, где движение по нисходящей является универсальным, общепризнанным на уровне здравого смысла фактом, марксистам требуется совершить невозможное: либо отвергнуть здравый смысл, либо оспорить наследие Маркса в его важнейшем пункте. Большинство марксистских адептов в Великобритании выбирают первое и во имя Маркса отрицают сущностный признак мировой экономической системы, основанной на низкой оплате труда: перенесение стоимости с глобального Юга на Север, а также вытекающие из этого изменения классовых отношений на Юге и на Севере. Иными словами, они отрицают существование империалистических стран в качестве обществ-рантье. Главный экономический тезис этого течения заключается в том, что в среднем более высокие зарплаты рабочих Севера вызваны их более высокой производительностью, а не более жестокой эксплуатацией рабочих Юга. Невероятно, но факт».
«Доля империалистической ренты, которая переносится из периферии в центры, подтверждает глобальный дисбаланс, на который указывал Баран, и является дополнительной причиной разбухания излишка, требующего поглощения. Контраст между вялым ростом в центрах (Соединённые Штаты, Европа, Япония) и быстрым подъёмом в растущих экономиках периферии, наблюдаемый ходе текущей фазы кризиса, может быть понят только в рамках комплексного анализа, связывающего изучение способов поглощения излишка и изучение способов извлечения империалистической ренты».
«Близорукость современной буржуазной мысли в корне искажает основы экономической теории и эмпирических исследований. Фетишизация понятийного аппарата и статистических категорий экономики, которую Маркс разглядел ещё сто лет назад, стала откровеннее, более широко распространилась и прочно укоренилась. Безусловно, прогресс, достигнутый в ряде отраслей академической экономической науки, позволил развеять ряд заблуждений, которые до недавнего времени входили в стандартный арсенал преподавателя экономики. <…> Однако стремление защищать и оправдывать иррациональность, присущую монополистическому капитализму, породило паутину новых фетишей и апологетических аргументов, раскинувшуюся даже шире, чем в своё время паутина заблуждений насчёт конкурентной стадии капитализма».
«Буржуазные экономисты, занимающиеся историческим анализом, всячески стремятся доказать, что экономическое развитие, полагавшееся на силы свободного рынка и на частную инициативу, достигалось в прошлом без чрезмерных жертв. Очевидно, мораль этих рассуждений сводится к тому, что данный метод ещё представляет наиболее привлекательный путь экономического прогресса. Буржуазные историки, разумеется, не упоминают или почти не упоминают о той роли, которую сыграла в развитии западного капитализма эксплуатация нынешних слаборазвитых стран. Они, конечно, игнорируют тот факт, что колониальные и зависимые страны в настоящее время не имеют доступа к таким источникам первоначального накопления капитала, какими пользовались в своё время ныне развитые капиталистические страны, что экономическое развитие в период монополистического капитализма и империализма наталкивается на препятствия, которые имеют мало общего с трудностями, наблюдавшимися два-три столетия назад, что то, что возможно в одной исторической обстановке, становится невозможным в другой».
«Традиционная марксистская теория отталкивается от предположения, что строительство социалистического общества равносильно отходу от товарного производства и рыночных механизмов. Правда, большинство теоретиков марксизма всегда признавали, что искусственное сворачивание рынка сразу после свержения капитализма невозможно. Они считали, что некоторые виды рыночных механизмов сохранятся в переходный период от капитализма к социализму (или, как это определяли некоторые, даже на “первой стадии социализма”). Они с готовностью допускали, что планирование сможет воспользоваться этими рыночными механизмами для повышения собственной эффективности».
«В этой статье мы хотим продемонстрировать, что низкие цены на товары, производимые на глобальном Юге, и сопутствующий скромный вклад его экспорта в ВВП Севера скрывают реальную зависимость экономики последнего от низкооплачиваемой рабочей силы Юга. Мы утверждаем, что перемещение промышленности в страны глобального Юга за последние три десятилетия привело к массовому увеличению переноса стоимости на Север. Основными механизмами такого переноса являются репатриация прибавочной стоимости за счет прямых иностранных инвестиций, неэквивалентный обмен товарами, воплощающими неравные объемы стоимости, и вымогательство за счет обслуживания долга».
«...Этот томик стихов мужа Женни держала при себе и никому не показывала, иногда перечитывала, а после смерти Маркса, пережившего жену на 15 месяцев, в его сюртуке был найден ее портрет... Маркс был влюблен в свою жену до самой смерти и мучился от того, что не смог дать ей жизни без страданий, заставил пройти через настоящую нищету, которая, по мнению супругов, была причиной смерти трех из шести детей. По словам дочери Маркса Элеоноры, «он потому и умел так остро ненавидеть, что был способен так глубоко любить». В навязываемые сейчас штампы о Марксе эти факты, безусловно, не вписываются».
«В знаменитом интервью журналисту Жану Даниэлю (июль 1963 года) Че сделал заявление, которое уже было имплицитной критикой “реального социализма”: “Экономический социализм вне коммунистической морали мне не интересен. Мы боремся против нищеты, но в то же время боремся против отчуждения. Маркса волновали не только экономические отношения, но и их отражение в сознании. Он называл это «фактом сознания». Если коммунизм отвлекается от фактов сознания, он может быть методом распределения, но теряет характер революционной морали”».
«В этом специфическом политическом контексте, где борьба между перезапущенной и обновлённой гегемонией капитала и контргегемонией народных масс до предела натягивает струну социального конфликта, снова возникает фигура Че Гевары. Старый насмешливый и мятежный призрак. Несмотря на то, что он был столько раз отвергнут, проигнорирован, опорочен, сегодня его ироничная улыбка снова мелькает среди полицейских щитов, автозаков сил по борьбе с беспорядками, в гуще протестов. Он, упрямый и своенравный, противостоит любым попыткам инкорпорации, навязывания роли украшения салонов традиционной политики. Каждый раз Че возникает в условиях яростного спора».
«Анализ тенденций неолиберальной глобализации показывает, что именно глобальное регулирование труда является её основным движущим фактором. Оно стало возможным благодаря высокому уровню эксплуатации в странах с дешёвой рабочей силой. Главный вывод из нашего обзора “Капитала” Маркса состоит в том, что это соответствует третьему способу повышения прибавочной стоимости, значение которого было подчёркнуто Марксом, но который он исключил из своей общей теории. Вот единственно возможный прочный фундамент для возрождения марксизма в мировом масштабе. Этот центральный вывод также позволяет нам увидеть роль неолиберализма в истории».
«Мы увидели, что когда потребитель покупает устройство, предмет одежды или импортные продукты питания, лишь небольшая часть конечной розничной цены отображается в ВВП страны, где товар был произведён, а большая часть — в ВВП страны, в которой он потребляется. Только экономист может решить, что здесь всё нормально! Ещё более поразительная иллюстрация парадокса, вызванного статистикой ВВП: в 2007 году государством с самым высоким ВВП на душу населения стали Бермудские острова. Фактически единственной производственной деятельностью там является изготовление коктейлей и предоставление других элитных туристических услуг. В 1 600 км к юго-западу от Бермуд находится другое островное государство — Доминиканская республика, где 154 тыс. рабочих трудятся за гроши в пятидесяти семи зонах экспортного производства, изготавливая одежду и обувь, в основном для североамериканского рынка. В 2007 году Доминикана оказалась на 97 мест ниже Бермуд в таблице ЦРУ по ВВП на душу населения. Но, скажите, какая страна вносит больший вклад в мировое богатство?»
«Фетишизм — не обман разума. В этом состояло печальное заблуждение многих марксистов, хороших людей с верными взглядами, которые, однако, с моей точки зрения, в корне не поняли “Капитала”. Полагать, будто фетишизм есть лишь вид иллюзии, идеологический феномен — будто, если мы его исчерпывающе объясним, то тем самым и преодолеем, — критическая ошибка. Это очень наивный взгляд, предшествовавший Марксу и типичный для просвещённых людей европейского XVIII века, согласно которому невежество народа преодолевается хорошим разъяснением, когда учёные — просвещенное меньшинство — растолковывают невежественным массам, как устроен мир, и этим кладут конец фетишизму. Маркс от такого умирал со смеху».
«Помню, как-то раз одна преподавательница режиссерского искусства, человек прекрасный, но очень склонный к академической моде лингвистических и постмодернистских кругов, в течение двух месяцев настаивала, что всё есть нарратив, а истины не существует. Я молча слушал её. Пока однажды не выдержал, не поднял руку и не спросил: “Я хотел бы уточнить, «без вести пропавшие» погибли или гуляют по Парижу? Они исчезли, или это всего лишь нарратив?” Дискуссия сразу закончилась. Женщина моментально признала, что они исчезли, они погибли, и это трагическая, но неопровержимая истина. Признание этой исторической истины, гибели 30 тысяч товарищей, было плодом долгой и упорной общественной борьбы!»
«Уверен, что сейчас главная теоретическая полемика марксистской философии практики ведётся не против диамата, в который уже почти никто не верит, и который достаточно скудно представлен среди левых организаций. Ныне главная задача заключается в полемике с политическими производными постмодернизма и постструктурализма (оба — исключительно европейского, преимущественно французского происхождения), которые в Аргентине обыкновенно принимают более симпатичное название и менее отталкивающую форму “автономизма”. И здесь речь идёт уже о борьбе не столько против правых, сколько внутри собственного лагеря».
Проблемы лекции: непоследовательность домарксистского материализма; философия и социальные науки в поисках объективного источника общественных идей: философия истории Г. Гегеля, концепции французских историков эпохи Реставрации, классическая политическая экономия, унитарно-стадиальная концепция истории цивилизованного общества; создание К. Марксом и Ф. Энгельсом материалистического понимания общества и истории; общественно-экономические формации как основные социально-экономические типы и стадии всемирно-исторического развития.
«Cын верного слуги короны, уроженца процветающего юга Англии, он блистал в средней школе, но позже потерпел полное фиаско на академическом поприще. Страстный сторонник левых взглядов, он, тем не менее, сохранил кое-какие атрибуты воспитанника частной школы, в том числе аристократическое произношение и толпу друзей-мажоров. <...> С высоты своего положения, чувствуя себя в относительной безопасности, он периодически совершал рейды в мир «униженных и оскорблённых», отчасти для того, чтобы не терять политического нюха, отчасти потому, что это давало ему ценный журналистский материал. Блестящий и острый ум — но не интеллектуал в прямом смысле слова — с налётом раздражительности и склочности внепартийного левака и своенравного англичанина: он умел задирать своих собратьев-социалистов ничуть не хуже, чем оскорблять оппозицию. С годами он становился всё более упрямым, пока в своей ненависти к мрачным авторитарным государствам не пришёл, как рассудили многие, к предательству своих левых идеалов».
«“Ничейная территория”, которую представляло собой раннее Средневековье, является одним из самых уязвимых мест марксистской теории, особенно если вспомнить не менее уязвимые для критики идеи о “революционном” переходе к феодализму, выразившимся в пресловутой “революции рабов” и смене способа производства на всём пространстве римской ойкумены. С точки зрения общей логики марксистской историографии формационный переход от Античности к Средневековью не менее важен, чем проблемы буржуазных революций, однако количество работ, посвящённых этой теме, на фоне общей массы относительно невелико. <...> И несмотря на все противоречия, обнаруженные при внимательном изучении метода Уикхема, его работу следует признать выдающимся явлением в изучении социально-экономической истории».
«Лифшиц считал модернизм интегрированным бунтом, то есть бунтом абстрактным, который в итоге ведёт в старый хлев: капитализм интегрирует этот протест, научается с ним работать. Порой это происходит действительно в трагических формах. Но вспомним, что говорил Лифшиц. Иногда от трагедии до шарлатанства один шаг. Кое-кто, кажется, уже давно не против того, чтобы его интегрировали: в старом хлеву не так уж и плохо, там тепло и кормят. Изредка можно угрожающе повизгивать в сторону хозяев хлева, но это так — для успокоения души и для имиджа. Вот так можно объяснить всю раздвоенность гутовской позиции».
«В 1929 году Лифшица спасло только то, что он действительно не принадлежал ни к какому политическому направлению, ни к «правому уклону», ни к «левому», а выска
зался «только» по вопросу эстетическому. Ныне же модернизм стал и является всё более ощутимой и прямой политической силой и, может быть, заставляет признать всё более актуальным и самым актуальным вот это его определение, данное Мих. Лифшицем: «Обывательское приспособление профессоров и литераторов к реакционной политике империалистических государств — это мелочь по сравнению с евангелием нового варварства, заключённым в самых искренних и невинных исканиях модернистов».
«Нет ничего отвратительнее сознательного искажение правды, пишет он в первом абзаце своего текста. Это наблюдение выводит нас уже на следующий уровень. Как чудесно, начать разговор с обвинения противника не в заблуждении, непонимании, даже не в недоумии, а в сознательном искажении истины. Здравствуй племя младое, незнакомое! Впрочем, и не такое незнакомое. Я хорошо помню подобный стиль письма по советскому времени».
«В этом деле, как и во всяком другом, нет, по меткому выражению Лифшица, ничего полезнее поиска истины. Найти её трудно, но тем ценнее всякое искреннее стремление к правде – и тем отвратительнее сознательное её искажение. Могло ли при жизни Лифшица кому-нибудь прийти в голову, в том числе и ему самому, что авангардисты и постмодернисты будут учить, как правильно “читать Лифшица”? Учить, имея мощную поддержку разных влиятельных общественных структур, получая финансирование под свои проекты?»
«Общество без единой воли обойтись не может: нужно, чтобы оно было стабильно, чтобы все соблюдали какие-то общие нормы, поэтому другого выхода нет, кроме как навязать волю господствующего класса всем членам общества. Вот так и возникает право, которое опирается на силу государственного аппарата <...>. И аппарат возникает для того, чтобы навязать волю господствующего класса всему обществу в целом <...>. Это и выражается в формулировке классиков марксизма: “право есть воля господствующего класса, возведенная в закон” (то есть зафиксированная государством, охраняемая государственной машиной). Думаю, это положение верно».
«У всякого, кому не безразлична судьба философского наследия М.А. Лифшица и всего “течения” 1930-х, появление положительной рецензии на этот прекрасный сборник, казалось бы, не может не вызывать хотя бы сдержанного одобрения. Причисляя себя к заинтересованной публике, и я бы очень хотел встретить её с воодушевлением как ещё одно свидетельство того, что работы философа не забыты и находят дорогу к своему читателю. Однако какое-то смутное внутреннее чувство предостерегает от слишком поспешных выводов».
«Казахстанский (постсоветский) капитализм тоже уникальное явление, фактически не имеющее прецедентов в мировой истории. Никогда еще не случалось такого, чтобы страны покинувшие периферию экономической миросистемы (СССР, напомню, именовался “вторым миром”) вновь туда возвращались. Не было случаев, чтобы общества ударными темпами прошедшие столь радикальную модернизацию, также стремительно скатывались бы в архаику и отсталость. До тех пор, пока эти сложные процессы не будут изучены, невозможно говорить о выработке политической стратегии для левого проекта в Казахстане и других государствах центральноазиатского региона».
«Работы Лифшица, в частности те критические работы, которые приведены в сборнике, — это “методика борьбы на два фронта”. Это тонкий и очень точный механизм развенчания различных псевдонаучных теорий (не только квазимарксистских). Средство отделения мух от котлет. Чтобы понять, где наука, где искусство и что такое критика. Чтобы не отвлекаться на несуществующие проблемы, а заняться реальными. А реальные проблемы нашего времени и современной общественно-политической и культурной ситуации имеют много общего с теми проблемами, которые решал Лифшиц».
«Я писал в книге “XXI век: социализм или варварство”, что если бы сегодня мне пришлось изменить знаменитую формулу Розы Люксембург “социализм или варварство”, я бы прибавил к ней: “Варварство, если нам повезёт”. Уничтожение человечества представляет собой нарастающую угрозу. До тех пор, пока мы не сможем решить главные проблемы, распространяющиеся на всё наше существование и отношение к природе, эта опасность не исчезнет с нашего горизонта».
«Власти всевозможными способами насаждают в обществе идеологические мифы, распространение которых облегчает манипуляцию общественным мнением. Поэтому необходима сознательная борьба против национализма, фашизма, клерикализма и неолиберализма. Необходимо изучать — теоретически и эмпирически — социальные отношения в современном российском обществе, а также в мире; без этого невозможно создание ни тактики, ни стратегии для социалистического движения. Необходимо восстановление и сохранение памяти о революционно-демократической традиции в России и мире, чтобы учиться борьбе на конкретных исторических примерах — и учиться осознавать саму возможность альтернативы».
«…в мире существует некое затмение умов, проистекающее, должно быть, из особой сложности основного вопроса времени. Люди уже привыкли слышать самые удивительные вещи. Прогрессом называют воскрешение религии, свободой — идеал средних веков, реализмом — отказ от реального взгляда на мир. Правое горделиво считает себя очень левым. Принимая во внимание нынешнюю склонность строить из всяких подручных материалов антимиры, все это можно было бы назвать антимышлением. Согласно моде на антимышление вы должны считать передовые идеи тёмными, а тёмные — передовыми, иначе вас самих зачислят в мракобесы».
«В 60–70-е годы сложилась такая своеобразная ситуация — особенно это расцвело при социалистах, при Миттеране — когда левый сегмент французского философского мира, до того как бы оппозиционный и как бы маргинальный (по крайней мере он так воспринимался), вдруг слился с истеблишментом. <...> При этом проиграла не правая сторона, не истеблишмент, проиграла левая, потому что она оказалась интегрирована в Систему, потому что левые начали обсуждать не проблемы, а квазипроблемы, философизировать то, что философизировать не надо. <...> В описанной ситуации Бадью вдруг вновь выруливает на знаменитый 11-й тезис о Фейербахе, не называя его прямо, и говорит, что мы все равно должны возвращаться к практике».
«Так в чем же тогда разница между крайне левыми 70-х годов, и современными крайне левыми? В том, что последние приняли территорию! Они приняли ту область деятельности, которую им предоставила буржуазия, они смирились со своей резервацией, со своим загоном, согласились ходить по кругу, избегая — вот поэтому я и говорю о “стратегии избегания” — истинных зон конфликта. <...> Левые прежде всего должны представлять культуру противостояния, ведь классовая борьба никогда не прекращается, и левые формируются в процессе этой борьбы (поколение за поколением) подобно горным осадочным породам».
«Так или иначе, но настоящее знакомство историков с работами Л.В. Даниловой начнется тогда, когда нынешние молодые старики — те, кому “усталое знание досталось в наследство”, — пройдут до конца круг нигилистического отрицания “устаревшего” марксизма, а их сыновья — в прямом и переносном смысле слова — вновь вернутся к проблемам типологии развития человеческого общества и на новом уровне обратятся к работам предшественников. Среди них почетное место займут и работы Л.В. Даниловой».
«…основным итогом, величайшим открытием философии от истоков и до нашего времени, является открытие социальной материи, того источника общественных идей, которое определяет то, какими будут все отношения в человеческом обществе, какими побуждениями будут руководствоваться люди, и вообще, в конечном итоге, какими они будут сами. Ни один детектив или приключенческий роман не сравнится по занимательности с излагаемой Ю.И. Семёновым историей трудных, но невероятно интересных приключений мысли величайших умов человечества на пути, позволившем им создать диалектический материализм — “первый в истории философской мысли достроенный доверху, в равной степени объемлющий и природу, и общество, материализм”».
«Любой исследователь, который предпримет достаточно серьезную попытку опровергнуть основные положения материалистического понимания истории, неизбежно, если он достаточно объективен, придет к выводу об их истинности. Основные идеи исторического материализма не только не мешают познанию как истории, так и современности, но, наоборот, только и дают возможность проникнуть в сущность происходивших в прошлом и происходящих сейчас процессов. Препятствием для познания является утвердившийся у нас в прошлые годы псевдомарксизм вообще, примитивно-шаблонный, догматически понимаемый исторический материализм в частности. Его нужно преодолеть, что очень не просто. Но самое главное — нужно творчески развивать материалистическое понимание истории на основе обобщения всех данных, добытых общественными науками, прежде всего историей».
«Невозможно существовать и жить, когда вас устраняют, а ведь они действительно стараются нас уничтожить. Я уже говорил об этом в терминах классовой борьбы (класс против класса и т.п.), а сейчас спрашиваю с неортодоксальной точки зрения: как вообще можно жить в капиталистической системе? Меня могут спросить, как бороться и противостоять, и тогда я отвечу вопросом на вопрос: как вообще можно тут существовать? Прошло всего полтора месяца с того момента, как я вышел из тюрьмы, сдал электронный браслет и перестал носить номер заключенного, — и я уже начал себя спрашивать: как можно жить в этом повседневном дерьме? Я по крайней мере никогда не знал этого. У меня в тюрьме были вертухаи, которые отпирали и запирали мне дверь, но я хотя бы никогда не видел дурака из компании сотовой связи “Orange”, который в сотый раз спрашивает тебя, не хочешь ли ты подключить все опции… <…> Когда ты проводишь 12 часов на рабочем месте — это что, нормальное существование? Это украденное существование!»
«Капитализм никогда не решает проблемы своих кризисов. Он лишь переносит эти проблемы в другие географические регионы. Сейчас мы как раз наблюдаем процесс такого географического перемещения: вокруг уже начали говорить, что США потихоньку начали выкарабкиваться из кризиса. А потом внезапно экономика рухнула в Греции».
«Есть ли альтернатива? Разумеется, есть, и она, к сожалению многих, очевидна, банальна и даже скучна. Если современная левая мысль, отказывающаяся от традиционной классовой постановки вопроса, приводит к эскапизму и безболезненному встраиванию в систему, то к обратному эффекту может привести только обращение к традиционной марксистской теории. Это не значит, что нужно срочно становится “рабочистами”, заучивать наизусть Ленина, и предавать анафеме за слова “дискурс ”или “биополитика”».
«Марксистская концепция революции должна учитывать изменения в масштабе и социальной структуре развитого капитализма и новые формы противоречий, характерных для нынешней фазы развития капитализма во всём мире. Внесение изменений в марксистскую концепцию {революции}, таким образом, является не инородным включением в нее и не корректировкой, а дальнейшей разработкой самой марксистской теории».
«Боевой опыт и идейное наследие АД лишний раз доказывают нам, что даже в условиях глобального неолиберального наступления, массового предательства большинством левых в метрополии своих идей и безнадежности положения тех немногих, кто остался им верен, даже несмотря на огромные технические возможности буржуазии “первого мира” по подавлению опасных для нее противников и перспективы неизбежной гибели многих революционеров, взявшихся за оружие, борьба против капитализма и в пользу всех угнетенных возможна и необходима на любой территории».
«…Так в чем же причина такого противоречия во взглядах Рохаса? Ответ достаточно прост: в его академизме и ориентированности на нормы буржуазной науки. Будучи кабинетным ученым, Рохас изучил многие труды настоящих ученых и теперь с удовольствием пересказывает прочитанное. Но по-настоящему понять и творчески применить эти теоретические положения к действительности он не может. Его личный опыт и окружающая академическая среда диктуют совсем другие правила».
«Равнодушие — могучая сила, действующая в истории. Оно действует пассивно, но все же действует. Это — покорность року, то, на что нельзя рассчитывать, что срывает программы и ломает лучшие планы; это грубая материя, восстающая против разума и губящая его. То, что происходит, то зло, что обрушивается на всех, то возможное добро, которое может быть порождено героическим действием (общечеловеческой значимости), — результат не столько инициативы тех немногих, кто действует, сколько равнодушия, безучастности большинства».
«Пора оставить привычку относиться к культуре просто как к своего рода энциклопедии. Тогда человек предстает исключительно как вместилище и хранилище эмпирических данных, неосмысленных и разрозненных фактов, которые надо сложить в его мозгу наподобие словарных колонок, а в нужный момент в ответ на тот или иной запрос из внешнего мира выдать их. Такой подход к культуре воистину вреден, особенно для пролетариата.<…>Настоящая культура не имеет с этим ничего общего. Она — высокая организованность, самодисциплина, она — овладение собственной личностью, овладение высшим сознанием, благодаря которому удается постичь своё собственное место в жизни, своё в ней предназначение, свои права и обязанности».
«Со времени Октябрьской революции прошло уже почти 50 лет. Но ни одна передовая страна, действительно вступившая в империалистическую стадию, до сих пор не пошла по пути, указанному Россией. На этот путь стремились страны, которые ещё более отстали в своём социальном развитии, чем Россия в 1917 г. — страны Азии и Африки. Чем же объясняется такое обстоятельство? Верно ли официальное обоснование Октябрьской революции? Для ответа на этот вопрос следует прежде всего напомнить теории революционного развития, создававшиеся крупнейшим идеологом и вождём русского революционного пролетариата В.И. Лениным на протяжении многих лет его деятельности. Надо выяснить, насколько верно намечались в них перспективы национального развития. И вместе с тем надо установить, что же реально происходило в России 1917 г. и в последующие десятилетия и соответствовало ли всё это его теориям».
«Зачем такая очень сильная дискредитация основателя Советского государства? ... Что здесь происходит, в нашем регионе? По-моему, есть одна основная причина. Причина в том, что “Ленин” — синоним антикапиталистической альтернативы сегодняшнему режиму, сегодняшней системе российского полупериферийного капитализма».
«Сейчас в Беларуси ситуация, как в конце 80-х годов в СССР: власть позиционирует себя как левая, оппозиция — праволиберальная — говорит: Лукашенко коммунист, наследник Сталина и т.д. Он себя называет «левым» и оппозиция его так называет, и получается, что он «левый». В стране, где есть такое специфическое «левое» правительство, недовольные идут в правую оппозицию. <…> И мы — немногие белорусские левые — находимся в очень странной ситуации, когда якобы полусоциалистическое правительство проводит либеральные реформы, а недовольство этим правительством носит сугубо праволиберальный характер. Наша задача — пытаться объяснять суть происходящих в стране событий не с либеральных позиций, а с позиций классового марксистского анализа».
«Классовая эксплуатация и борьба — это не только абстрактные термины высоколобых дискуссий; мы легко можем увидеть их вокруг нас: в реалиях снижения и сдерживания роста зарплат, увеличения рабочего дня, разрушения солидарной пенсионной системы ради увеличения якобы низкой производительности (а в действительности — интенсивности) труда, на которую жалуются капиталисты на страницах бизнес-журналов. Это также и реалии изнурительного физического труда в деградирующей постсоветской промышленности...»
«Капитализм нельзя разрушить извне — в буквальном смысле слова. Для этого надо, чтобы с ним боролись инопланетяне. Даже при выбывании — в результате суперэтатистских революций — из капиталистической экономики одной страны за другой мы все равно будем иметь разрушение капитализма изнутри (просто по частям). Думать иначе — это возвращаться к сталинской имперской, то есть несоциалистической и недиалектической концепции “конфликта двух социальных систем” — концепции, которая уже доказала свою ущербность».
«Как забастовщики в рамках одного предприятия или отрасли принуждают руководителей и владельцев предприятия к выполнению своих требований, отказавшись работать и тем самым отказавшись производить прибавочную стоимость, а соответственно и капиталистический барыш, в условиях международной эксплуатации труда и деления наций на бедные и богатые, эксплуатируемых и эксплуататоров, пролетариев и буржуа рабочие классы наций-пролетариев поднимутся на борьбу и захватят политическую власть в своих странах, отменят частную собственность и подорвут классовое господство буржуазии».
«Я в принципе отрицаю право троцкистов критиковать опыт успешных антибуржуазных революций, совершенных герильерос, потому что такое право есть лишь у тех, кто либо сам совершил успешную антибуржуазную революцию (каким-то другим методом), либо у тех, чьи методы еще не опробованы. Но не у троцкистов, которые за без малого сто лет своего существования не могут похвастаться ни одной успешной революцией.
И уж совсем нелепа защита “антиглобализма” только потому, что “антиглобализм” дал возможность российским левым потусоваться среди левых западных, лично поездить по заграницам. “Свойственные российским левым в 90-е годы” “замкнутость, маргинальность, национализм” от этого никуда не делись, вопреки заявлениям М. Васильева: каждая секта по-прежнему – секта, все вместе по-прежнему – маргиналы, сталинисты по-прежнему – националисты».
«Атакуя современный “альтерглобализм”, тов. Тарасов также не изрекает никаких откровений. Да, безусловно, левые в России, в том числе участники социальных форумов, во многом осознают его, мягко говоря, противоречивую природу. Однако мы далеки от того, чтобы видеть один только негатив в участии российских левых в движении социальных форумов. На наш взгляд, замкнутость, маргинальность, национализм, свойственные российским левым в 90-е годы, таили в себе не меньше опасностей, одна из которых — это соблазн конструирования далеких от действительности и от исторических фактов мифологем. Социальные форумы дали российским активистам невиданные ранее возможности живого общения, возможности своим глазами увидеть спектр мировой левой — от реформистской до радикальной составляющей, а также возможности понять методы работы институтов империализма с левым и протестным движением».
«Сегодня те, кто способен лишь на митинги ходить, знамена носить и лозунги скандировать, просто не нужны. Возможно, в них возникнет историческая необходимость на следующем этапе. Но не сейчас. Сегодня для успешной работы, для создания будущего левого движения нужны только те, кто способен изучать социальную действительность, анализировать её с научных позиций, кто способен развивать теорию или актуализировать и адаптировать для наших условий достижения мировой левой мысли, кто способен изучать, анализировать с научных позиций исторический опыт и делать из него практические выводы, то есть те, кто может писать сам или переводить с других языков. А также очень нужны те, кто может быть редактором, корректором, издателем, создателем сайтов, кто обладает даром убеждения и организаторскими способностями (то есть может создавать кружки и низовые группы сопротивления), талантом пропагандиста и агитатора, способностью к технической организационной работе».
«Главный вывод, к которому пришла в ходе своего исследования
Люксембург, известен. По её мнению, именно некапиталистические
социальные слои и некапиталистические страны позволяют осуществлять
накопление капитала, предоставляя рынки сбыта для капитализации части
прибавочной стоимости, которая не может быть реализована лишь за счёт
буржуазии и пролетариата. <…> Но несмотря на ошибочность главного
вывода, теория накопления капитала Розы Люксембург имеет ряд
положений, которые сохраняют свою актуальность и могут многое
прояснить при анализе процессов, происходящих в современном мире».
«Мистифицируя своё возможное будущее, истинный характер и реальное прошлое, рынок мистифицирует, в конце концов, и политику, необходимую для того, чтобы справиться с увеличивающимися проблемами, а именно с социальным и экономическим неравенством, безработицей, перепроизводством, коррупцией, загрязнением окружающей среды и циклическими кризисами. Если принимать неисторические представления о рынке, отделённом от происходящего в сфере производства, эти проблемы выглядят как независимые одна от другой и от системы, в которой они возникают. Капиталистическое отсутствие прозрачности наиболее вопиюще там, где существует самая острая потребность в ней. Когда не рассматривается ничего, кроме формы, в которой каждая проблема заявляет о себе, тогда решения обычно направляются на изменение лишь некоторых сторон действительности, особенно тех, в которых люди выступают как продавцы или покупатели товаров, рабочей силы и капитала».
«Главная черта марксистского литературоведения — понимание литературы как части идеологической сферы жизни общества. Его задача состоит в обнажении и критике идеологических механизмов, лежащих в основе литературного текста, в основе его восприятия и трактовки. Эта критика должна служить одним из строительных блоков общей научной критики идеологии, которую предлагает марксизм — не только комплексная научная теория, но и вытекающая из теории практика социального освобождения».
«...начальная и средняя школы — это народные школы и школы мелкой буржуазии, социальных слоев, монополизированных в вопросе воспитания церковниками, потому что большинство из них не доходит до университета, т.е. получит не современное воспитание, в его высшей критико-исторической фазе, а лишь догматическое воспитание. Университет — это школа для правящего класса (руководящего персонала), это механизм, с помощью которого осуществляется отбор индивидов и других классов, чтобы включить их в персонал правящий, административный, руководящий».
«Объективно сегодня нет условий для совершения социалистической революции: нигде в мире производительные силы не развились настолько, чтобы выйти за пределы экономической формации и индустриального способа производства.<...> Следовательно, необходимо развести понятия революции антибуржуазной и революции социалистической — чтобы не обманываться самим и не обманывать других. Грядущие антибуржуазные революции будут вынужденно суперэтатистскими, и общества, порожденные этими революциями, будут обществами крайне несовершенными, суперэтатистскими, все оправдание существования которых будет в том, что они станут зонами социально-экономических и культурных антикапиталистических экспериментов <...> и послужат плацдармом для революций в других странах, революций, цепь которых в конце концов покончит с мировым капитализмом».
«Современный российский капитализм требует специального кропотливого и строго научного изучения – как феномен уникальный, не имеющий аналогов в истории. Это изучение невозможно заменить ни заучиванием и воспроизведением готовых схем (неважно каких – социалистических, либеральных или консервативных), ни механическим переносом на Россию выводов, полученных в результате анализа иного исторического и экономико-социального опыта, ни тем более бездумным повторением политических лозунгов прошлого (вне зависимости от их происхождения – сегодня равно неадекватны столыпинское “Нам нужна великая Россия!”, черносотенное “Бей жидов!” и большевистское “Вся власть Советам!”)».
«Итак, что мы имеем? Книгу абсолютно неграмотного и некомпетентного автора-палеоконсерватора, широко прибегающего к подтасовкам и прямой лжи и протаскивающего под видом “марксологического исследования” конспирологические теории и ультраправую пропаганду. Причем автора, умственный уровень которого таков, что он готов верить любым сказкам, если эти сказки исходят от правых и направлены против левых и либералов».
«Издание на русском языке книги “Теория литературы: введение”, одной из самых известных работ Иглтона, может обогатить отечественное литературоведение, помочь ему заново открыть собственный опыт марксистского анализа. Этот подход может оказаться важным для понимания того, почему литература не есть “вещь в себе”».
«Но как могло случиться, что человек, по рождению и воспитанию принадлежавший “к высшей помещичьей знати в России”, вдруг “порвал со всеми привычными взглядами этой среды”? Такого рода “кризисы” не могут быть проявлением просто индивидуальной “совести” — они должны иметь историческую опору и подготовку; а если так, то каковы же те исторические корни, из которых в конце концов вырос идейный кризис Толстого, приведший его к крестьянству и сделавший “зеркалом” крестьянской революции?».
«Что же это за экономические отношения собственности? Очередное “изобретение” Семенова? Вовсе нет. Идея экономических или материальных отношений собственности составляет важный элемент Марксовой концепции общества. Маркс задолго до Семенова провел черту между отношениями собственности “в их юридическом выражении как волевых отношений” и “в их реальной форме, то есть как производственных отношений”. Причем, по Марксу, только анализ “реальной формы” отношений собственности позволяет ответить на вопрос: “Что она такое?”».
«Для А.Н. Тарасова все просто, все ясно, все понятно. Это порождает у него горделивое чувство глубокого превосходства на теми, для которых почему-то не все понятно и ясно, для которых почему-то существуют какие-то нерешенные проблемы, которые занимаются какими-то поисками, в ходе коих путаются и даже впадают в заблуждение».
«Семенов собрал тексты, посвященные этой теме, в одну книгу. Что очень хорошо для читателей, поскольку дает им наконец возможность составить ясное впечатление о теории “политаризма”, — и не очень хорошо для автора, так как теперь стали видны и несостоятельность, и несамостоятельность этой теории».
«Ленин, например, считал политикой, выведенной из абстрактных принципов, теорию перманентной революции Парвуса и Троцкого, а также неограниченную привязанность анархистов к конечным целям. Защищая диалектику, он с переменной интенсивностью, в борьбе с разными противниками неизменно критиковал те теории, которые ограничивали или парализовывали деятельность революционного движения, стимулировали авантюристические выступления, усиливавшие изоляцию рабочего движения. Именно поэтому он отвергал политику терроризма, а также независимую от конкретных ситуаций абстрактную революционность, сторонники которой действовали под отвлеченным девизом “будь всегда и во всех случаях революционнее других”».
«В работах, включённых в данную книгу, всесторонне рассмотрена проблема т.н. «азиатского» способа производства, который автор именует политарным способом производства. Прослежена история проблемы с XVII в. по XXI в. включая две дискуссии, которые имели место в марксистской философской и исторической науке 20-30-х и 60-70-х годах XX в.».
«Когда отсутствует жизненная потребность в упразднении (отчужденного) труда, когда, напротив, наличествует потребность в сохранении и расширении труда, даже когда тот утрачивает свою общественную необходимость; когда нет жизненной потребности в радости, счастье с чистой совестью, а есть невероятно убогая потребность извлекать прибыль из всего, что только можно; когда указанных жизненных потребностей нет или же они задушены репрессивными потребностями, остается ожидать действительного превращения новых технических возможностей в новые возможности властного подавления».
«Национальный гнет есть одна из форм политического гнета. Вопрос о самоопределении наций, как неоднократно подчеркивал В.И. Ленин, целиком и полностью относится к области политики. Национальное движение есть движение политическое. А это значит, что общность людей, именуемая нацией, выступает прежде всего в общественной жизни в качестве определенной политической силы».
«Вопрос революционных истоков особенно смущает буржуазию. Разве не является средний класс самым мирным из всех, преданным в силу своих материальных интересов идеалам стабильности, предсказуемости и терпения, более склонным к миролюбию и парнокопытной медлительности, чем к неуёмности хищников? Тогда как буржуазия может согласовывать этот идеал со своим действительно кровавым появлением на исторической арене? И как может она примирить своё стремление к стабильности с тем, что её революция, вне всякого сомнения, никогда на самом деле не прекращается — что класс капиталистов, как указывает нам Маркс, является по своей сути наступающей силой, вечно сотрясающей, разоблачающей, подрывающей, разрушающей?»
«Во времена термидора, как всем известно, затвердевают сердца и слабеют желудки. В таких обстоятельствах многие не могут противопоставить представлению о том, что наверняка всё будет только ещё хуже, ничего, кроме воли к смирению с меньшим злом из предлагаемых; когда это происходит, “дряблые изверги” поздравляют друг друга, подмигивают и хлопают друг дружку по спине».
«Все очерки, включенные в книгу, отвечают названию “Прошлое толкует нас”, поскольку каждый из них в свое время появился на свет в качестве историко-философского отклика на известную актуальную проблему: каждый представлял собой попытку привлечь прошлое к интерпретации запутавшейся современности».
«Поэтому желание говорить правду – лишь один из признаков интеллектуала. Остальные признаки – это смелость, готовность продолжать рациональное исследование, куда бы оно не привело, выслушивать "безжалостную критику, безжалостную в том смысле, что она неумолима ни в своих собственных выводах, ни в конфликте противоборствующих сил". (Маркс) Исходя из этого, интеллектуал – социальный критик по своей сути, человек, чья обязанность определять, анализировать и таким образом помогать в преодолении препятствий, мешающих продвижению к лучшему, более гуманному и более рациональному общественному порядку».
«Сегодня кажется невероятным, что толпы людей на политической сходке могли с энтузиазмом аплодировать философу классической школы, который умел с одинаковой легкостью говорить как о Канте и Гегеле, так и о Марксе, Фаноне или Дучке. Невозможно поверить, что люди не возмущались, когда этот философ советовал им включать мозги, чтобы понять, о чём он говорит с высокой трибуны. Урок, который я вынесла из этих воспоминаний, заключается в том, что нам надо снова учиться доносить свою мысль, сметая барьеры и рамки, созданные для разобщения».
«Мошенническая власть капитала и эксплуатация рабочего класса не могут длиться вечно. Производителей не удастся постоянно удерживать под контролем. Маркс утверждал, что капиталисты — всего лишь персонификация капитала. Они действуют не свободно, а согласно велениям системы. Поэтому для человечества важно не только вымести кучку капиталистов. Простая замена одних представителей капитала другими приведет к тем же бедам, и рано или поздно мы придем к реставрации капитализма».
«Глядя на множество вставных кадров и отрывков, особенно из немого кинематографа, и яркую графику из текстов Маркса и Эйзенштейна, становится очевидным, что титры немых фильмов могут держать в сильнейшем напряжении, особенно если они оживлены энергичным цветом и эффектным оформлением».
«Повторю то, что только что сказал Карл: “Мы не можем ждать, и мы не будем ждать”. И я сам определенно не могу ждать. Не только из-за моего возраста. Я вообще не считаю, что мы должны чего-то дожидаться. У меня просто нет выбора, потому что далее терпеть положение, когда ничего не меняется, совершенно невозможно. Я задыхаюсь.
Мне хотелось бы сегодня обрисовать, насколько это возможно, реальную ситуацию новых левых. Это требует определенной теоретической рефлексии, за которую, кстати, я не собираюсь извиняться, так как если у левых и есть аллергия на теоретические изыскания, то это означает, что с ними не все в порядке».
«Кому верить — теоретикам футуризма, утверждающим, что диалектика в искусстве ведет от познания жизни к какому-то жизнь строению, от реализма к тому, чтобы "превращать индивидуумы в простые рупоры эпохи",— или "именующим себя марксистами" Марксу, Энгельсу, Плеханову, Ортодокс, утверждающим, что диалектика в искусстве ведет к Шекспиру, к Толстому, к реализму, к точному познанию жизни?»
«Когда и как началось перерождение – от служенья муз к выставкам мусора и сеансам любительского стриптиза? Никакие субъективные объяснения – сумасшествие, мошенничество, чей-то там низкий уровень образования – здесь не работают, потому что процесс повсеместный, он оплачивается из бюджетов, окормляется академической наукой, а где люди не хотят участвовать, там начальство заставит».
«Мы уже привыкли к гигантским тиражам именно псевдонаучной литературы, а также к тому, что именно ей уставлены полки магазинов. Никто не удивляется: жизнь диктует нам свои суровые законы. Так и на рецензентов эти законы, как видим, тоже распространяются; рецензенты тоже все более научным трудам предпочитают “ширпотреб”. Дубровский же делает все то, что и другие, он лишь одна маленькая струйка в большом потоке. “И, стало быть, все в порядке, стало быть, все как надо…”»
«Человечество не может жить без идеалов... А, собственно, почему? И какой бы ни была интонация этого вопроса – издевательски-скептической, наивно-простодушной или философски-глубокомысленной – так или иначе он требует универсального и абсолютного ответа, то есть такого, который соответствовал бы любой содержащейся в вопросе интенции. Но начать, во всяком случае, придется издалека: чтобы понять, зачем нужен идеал, необходимо выяснить, что это такое, а для этого нужно поместить данное понятие в определенные референциальные рамки. Предельным понятием, задающим такие понятийные границы, в этом случае – применительно к моим целям и с моей точки зрения – и будет категория “культура”, каковое понятие и следует, поэтому определить прежде, чем состоится какой угодно разговор об идеале».
О серьезном с юмором? Марксизм в комиксах? Бертел Оллман, известный
американский марксист, предлагает своим читателям вместе поразмыслить над
важными социально-философскими проблемами, - и посмеяться!
«С точки зрения задач собственно буржуазной революции, действия якобинской диктатуры (максимум, вантозские декреты) были уже явно излишними. Но в том-то и величие лидеров якобинцев, что, вырвавшись за рамки целей и задач собственно буржуазной революции, они продвинулись так далеко, что потом никакая Реставрация оказалась не способна ликвидировать основные революционные завоевания: революции было куда отступать».
«Настало время заново оформить коалицию тех, кто видит историю как рациональное исследование хода трансформаций человечества, против тех, кто искажает ее в угоду политическим интересам – и, более широко, против релятивистов и постмодернистов, которые отрицают саму возможность такого исследования. Учитывая, что некоторые из последних видят себя на левом фланге, новая коалиция может разделить историков по новой неожиданной политической границе. Марксистский подход – обязательный элемент воссоздания авангарда разума».
«Ситуация изменилась: от классового анализа теперь просто так не отмахнуться. Глобализация, обнажив противоречия капитализма, заставила активно говорить о “классовой войне”, о “восстановлении классового влияния” и т.п. А какую метаморфозу претерпел марксизм! Вроде бы навсегда дискредитированное учение вдруг обрело новых сторонников, став даже, по выражению С.Жижека, “безобидной академической модой”. Левые теперь обильно цитируют тезис Сартра о том, что подлинным концом марксизма будет только конец капитализма – похоже, для этого вывода у них есть основания».
«Один глобальный класс — страны Запада. Они вместе взятые выступают в
качестве класса эксплуататоров. Другой глобальный класс образуют страны
новой и старой зависимой периферии. А раз глобальный социоисторический
организм расколот на классы, из которых один эксплуатирует другой, то
в нем с неизбежностью должна иметь место глобальная классовая борьба».
«1968 год показал, однако, не только степень гибкости и циничности Системы, но и степень ее обеспокоенности и способности делать выводы. Именно из-за и после “68-го” была развернута серьезная работа по созданию “молодежного гетто”, то есть по развитию, рекламе и эксплуатации (в том числе коммерческой) “молодежной культуры”, по поощрению, изобретению и насаждению молодежных субкультур – по принципу “чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не свергало власть капитала”».
«…самый факт, что кризисы, несмотря на все уроки прошлого, продолжают регулярно повторяться через определенные промежутки времени, не позволяет усматривать их конечную причину в опрометчивости отдельных лиц. Если к исходу какого-либо данного периода торговли спекуляция выступает на сцену как непосредственный предвестник краха, то не следует забывать, что сама-то спекуляция зародилась в предшествующих фазах того же периода и потому сама является следствием и проявлением, а не конечной причиной и сушностью»
«Апологеты капитализма должны быть довольны. Когда на твою мельницу неожиданно начинают лить воду те, кто выставляет себя непримиримыми оппонентами – это ли не повод для радости?»
«Проследив существующие тенденции глобального развития, мы поймем, что у нас, очевидно, осталось не более нескольких десятилетий на то, чтобы остановить разрушительную силу капиталистической системы, явно не веков. Великий либеральный экономист Шумпетер когда-то характеризовал (и идеализировал) капитализм как систему “производительного разрушения”. В целом это было верно для восходящей стадии развития капитализма. Сегодня, напротив, мы достигли состояния, когда вместо “производительного разрушения” мы все больше сталкиваемся с разрушительным производством капитала, разрастающимся в пугающем масштабе».
«В этой статье на основе теоретических положений К. Маркса разработаны наиболее общие методологические принципы психологии. В силу своей большой общности и философской фундаментальности многие положения статьи сохраняют свое эвристическое значение до сих пор».
«Собственно философов в точном смысле слова в это время не было. Были философоведы, которые зарабатывали на философии на хлеб, а то и с маслом, но были совершенно не способны ни к какому творчеству. Они ограничивались пересказом и комментированием чужих мыслей. Если же появлялись люди с пытливым умом, то их мигом извлекали за ушко да на солнышко».
«И здесь можно попытаться заново ввести ленинистское противопоставление “формальной” и “действительной” свободы: в акте действительной свободы ломается эта соблазнительная власть символической действительности. В этом состоит момент истины резкого ответа Ленина его меньшевистским критикам: подлинно свободный выбор — это выбор, при котором я выбираю не между двумя возможностями в рамках заданных координат, но сами эти координаты»
«Данная книга — заключительный выпуск серии «Введение во всемирную историю». Он содержит изложение истории человечества в эпоху цивилизации. Этот, по необходимости краткий, очерк носит теоретический характер. В центре внимания — не исторические события сами по себе, а то, что в них проявляется, — исторический процесс. В книге выявляется необходимость, внутренняя объективная логика развития классового общества, пробивающая себе дорогу через массу конкретных исторических явлений, каждое из которых случайно. В результате всемирная история предстает не как сумма историй отдельных стран, а как единое целое».
«Итак, университетская философия не терпит Ленина (как и Маркса) по двум причинам, которые в итоге сводятся к одной. Во-первых, для нее нестерпима мысль, что она может чему-либо научиться у политики вообще и у какого-то политика в частности. А во-вторых, она не допускает мысли, что философия может быть предметом теории, то есть объективного познания».
«На опыте древности и средневековья профессор Андерсон приходит к неутешительному выводу общего характера: именно массовое поступление рабов из-за рубежа служит предохранительным механизмом от закабаления соотечественников».
«В предлагаемом исследовании основное внимание уделяется формальным структурам марксизма, получившего развитие на Западе после Октябрьской революции. Мы стремились избежать сравнительной оценки достоинств и значения творчества его основных представителей. Вместе с тем восприятие западного марксизма как единой традиции не снимает необходимости дифференцированной оценки его многообразных достижений».
«Если окинуть взглядом интеллектуальную сцену в целом, то обнаруживается таинственно жуткий парадокс. Марксизм как критическая теория испытывал беспрецедентный подъем в то самое время, как в романских странах, где он был наиболее мощным и продуктивным в послевоенный период, марксизм претерпевал стремительный спад, и прежде всего во Франции и в Италии, на родине современного исторического материализма 50-х и 60-х годов».
Не нужен социализм, чтобы повергнуть капитализм, нужен только сам капитализм непосредственно; система, конечно, способна к совершению харакири. Но, действительно, необходим социализм или нечто ему подобное, чтобы свергнуть систему, не погрузив при этом нас всех в варварство. Вот почему настолько необходимы оппозиционные силы: для того, чтобы сопротивляться как можно дольше фашизму, погромам и дикости, которые должны явиться результатом главного кризиса системы.
«Эта концепция должна решать вопросы не локальные, а именно глобальные и предъявлять очень высокие требования к своим адептам: очень высокие требования к уровню развития личности, очень высокие требования к способности к самопожертвованию. Строго говоря, эта теория не рассчитана на среднего человека. Новая идеология вынуждена будет исходить из того, что её сторонники должны будут сильно отличаться от среднего человека. Они должны будут иметь способность даже в состоянии тотальной изоляции продолжать оставаться единицей Сопротивления и держать в голове общую картину, общую задачу, общий смысл и сопрягать свои шаги именно с этими общим смыслом, общей задачей. То есть помнить всегда, что цель и задача их – планетарная Революция».
«Вопрос о том, каким образом внести в психологию дух диалектического материализма, приобретал все большую актуальность. К ответу побуждал не только диктат коммунистической идеологии. Ситуация в психологии приобрела характер очередного кризиса, на сей раз более катастрофического, чем предшествующие. Это был всеобщий, глобальный кризис мировой психологии. “Нет большей ошибки в понимании современного кризиса в психологии, как ограничение его пределами и границами русской научной школы. Так изображают дело представители нашей эмпирической психологии. Послушать их — на Западе все незыблемо и спокойно в психологии, а у нас марксисты ни с того, ни с сего затеяли реформу науки”. Это было сказано в 1926 г. Л.С. Выготским».
«В классовом обществе все привилегированные классы, социальные группы и слои в силу самого факта своей привилегированности оказываются классами, группами и слоями общественно паразитическими — и речь может идти лишь об их большей или меньшей паразитичности, о соотношением между размером их общественной полезности и общественной же паразитичности».
«Я полагаю, наша ситуация куда больше похожа на ситуацию девятнадцатого века, чем на ситуацию двадцатого. Если угодно, она ближе к Марксу, чем к Ленину, метафорически выражаясь. Ленин был в действительности мыслителем, разработавшим новую концепцию революционной политики с идеей о том, что мы можем победить, что революция возможна. Сегодня ситуация не совсем такова: сегодня идея революции сама по себе туманна. Но мы можем поступить так, как поступил Маркс – рассматривать ее как метафору, как образ. Необходимо осмыслить множественность общественного (popular) опыта, философских направлений, новых исследований и так далее. Вы должны проделать все то, что проделал в свое время Маркс».
«Мы полагаем, что, вводя психологическое развитие поведения в контекст исторического развития человечества, мы делаем первые шаги к постановке важнейших проблем новой генетической психологии. Мы вносим тем самым, по выражению Турнвальда, историческую перспективу в психологическое исследование. Мы понимаем всю рискованность и всю ответственность всякого первого шага в новом направлении, но только на этом пути мы видим возможность генетической психологии как науки».
«…Человеку, интересующемуся марксистским истолкованием истории, легко обнаружить его там, где его в действительности нет. Поэтому, пожалуй, стоит указать, что автор настоящей статьи, изучая XVII в. с совершенно иными целями, был изумлен целым рядом заявлений и теорий современников, которые, если сделать поправку на различие в обстановке и во времени, поразительно напоминают теории, сформулированные на два столетия позже Марксом. Если подумать, то такое сходство совсем не покажется необъяснимым. Середина XVII в. в Англии была периодом буржуазной революции, и этот период, отнюдь не будучи тождественным с периодом, в котором жил Маркс — в середине XIX столетия, — тем не менее предвосхитил в более ограниченном масштабе и в менее развитой форме некоторые его черты».
Статья из книги «Проблемы преподавания философии в высшей школе. Материалы Всероссийской конференции 13, 14, 15 марта 1996 г».
«Надо знакомить студентов со всем спектром современных философских и социально-философских концепций, включая в качестве полноправного момента философию марксизма. Студенту нельзя принудительно навязывать ни марксизм, ни антимарксизм. Ему должно быть представлено полное
право самостоятельно выбрать из большого набора философских учений то, которое представляется ему истинным. Студента нужно учить самостоятельно мыслить. Но делать это могут только те преподаватели,
которые сами способны к самостоятельному мышлению».
Мышление как объективный процесс есть явление чисто социальное. «Естественно, что проникнуть в его сущность невозможно без выявления сути общества, без открытия социальной формы движения материи. Поэтому диалектический материализм как диалектическая логика, как наука об истине с необходимостью является материализмом и историческим».
«Во втором выпуске “Введения во всемирную историю” дается теоретический очерк истории первобытного (доклассового) общества. В своей реконструкции развития доклассового общества автор опирается на гигантский фактический материал, накопленный к настоящему времени наукой, которую у нас именуют этнографией, или этнологией, а на Западе - социальной антропологией. Значительная часть этих фактических данных и сделанных на их основе обобщений и выводов у нас мало известна или совсем не известна. А между тем без их знания трудно, а иногда и совершенно невозможно понять процессы, происходившие в ранних классовых обществах (древневосточном, античном, феодальном и “парафеодальном”, каким было в частности древнерусское общество)».
«При капитализме возможен такой политический режим, при котором все члены общества имеют равные права на участие в управлении его делами.
Однако жесткой корреляции между капиталистической частной собственностью и демократией не существует. При капитализме возможен не только демократический, но и авторитарный и даже тоталитарный режим. Ведь и фашистская Италия, и нацистская Германия были капиталистическими странами».
«Книга представляет собой уникальный энциклопедический справочник по философии истории и общей теории исторической науки, не имеющий аналогов не только в нашей, но и в мировой литературе. В работе рассматривается развитие философии истории (историософии) и общей се теории от зарождения в античную эпоху до наших дней. В ней раскрывается, как на протяжении многих веков ставились и решались основные философско-исторические вопросы: проблема субъекта исторического процесса, проблема понимания и истолкования этого процесса и, наконец, проблема основы общества и движущих сил истории. Дается обзор всех основных существовавших и существующих сейчас в философской и исторической науках точек зрения по этим вопросам (ч. 1 —3). Вслед за этим следует теоретический очерк всемирной истории как единого закономерного процесса (ч. 4), а затем выявляются и рассматриваются основные тенденции современного исторического развития и место России в мире к началу XXI века (ч. 5)».
«Мало знает этот век исторических деятелей, которым были бы до такой степени чужды риторика, напыщенность, самолюбование, так органически претило бы славословие в свой адрес, которые столь иронично и беспощадно относились бы к себе, как Че Гевара. Именно поэтому не хочется писать о Че “высоким штилем” А избежать этого невозможно».
«Я попытался написать не “занимательную историю”, не что-то вроде сборника исторических анекдотов, а именно очерк всемирной истории, предназначенный как раз для пытливых, ищущих умов. Только они и могут решить, удалось ли мне это сделать».
«Каким же образом умеренный либеральный буржуа, да к тому же еще и ревностный христианин, смог подняться до материалистического понимания истории, как согласовать приписываемую Моргану приверженность к капитализму, как лучшей из всех систем, с тем фактом, что он не только подверг критике цивилизацию — общество товарного производства, основную форму нашего, современного общества, но и высказался о грядущем преобразовании этого общества в таких выражениях, которые мог бы произнести Карл Маркс?»
«Наши сталинисты, как пресловутые французские аристократы, “ничего не забыли и ничему не научились”. Они потерпели грандиозное всемирно-историческое поражение – но выводов никаких делать не хотят!»
«Режим невиданного террора и колоссального шпионажа, осуществляемых посредством необычайно централизованного и вместе с тем разветвлённого гигантского аппарата, сосредоточившего в своих руках все материальные ресурсы страны и поставившего в прямую зависимость от себя физическое существование десятков миллионов людей, – вот главная основа диктатуры Сталина. Вся система государственного аппарата, включая и партию, терроризируя других и в то же время сама живя под постоянным дамокловым мечом террора, вопреки сознанию каждой его отдельной клеточки, как машина, вынуждена совершать свои движения, получаемые от первоисточника, и выполнять волю главного “механика”».
«В конкретных психологических исследованиях накапливалось все больше фактов, показывавших, что строение сознания изменяется с историей и что как по мере развития ребенка, так и по мере перехода от одной общественно-исторической формации к другой меняется не только содержание сознания, но и его строение. Иначе говоря, факты все более и более отчетливо начинали указывать на историческую природу психических процессов человека».
«Подведем итог. Московия была воспитана и выросла в ужасной и гнусной школе монгольского рабства. Она усилилась только благодаря тому, что стала virtuoso в искусстве рабства. Даже после своего освобождения Московия продолжала играть свою традиционную роль раба, ставшего господином. Впоследствии Петр Великий сочетал политическое искусство монгольского раба с гордыми стремлениями монгольского властелина, которому Чингисхан завещал осуществить свой план завоевания мира».
«Только посредством насильственного
низвержения республики собственники богатства могли свалить тяжесть ими
же вызванной войны на плечи производителей этого богатства. Таким
образом, невиданное дотоле разорение Франции побудило этих патриотов —
представителей земельной собственности и капитала — на глазах и под
высоким покровительством чужеземного завоевателя завершить внешнюю
войну войной гражданской, бунтом рабовладельцев».
«Русская дипломатия не только без вреда, но и с прямой выгодой для себя выдержала уже так много западноевропейских революций, что, когда разразилась февральская революция 1848 г., она могла приветствовать это как чрезвычайно благоприятное для нее событие. Революция перекинулась в Вену, не только устранив главного противника России, Меттерниха, но и пробудив от спячки австрийских славян — этих возможных союзников царизма; она охватила Берлин и тем самым излечила снедаемого жаждой деятельности, но совершенно беспомощного Фридриха-Вильгельма IV от его страстного желания стать независимым от России. Что могло быть более благоприятным?».
«Иностранные дипломаты постоянно ухаживали за правительством Александра III. Оно гордилось тем, что благодаря этому другие державы еще больше считались с Россией. Политическое положение России было действительно необычайно благоприятно, но правительство Александра III было в этом так же неповинно, как новорожденный младенец. Оно лишь пожинало плоды франко-германской войны 1870 — 1871 гг., бросившей Францию в объятия русского царя. Франция возлагает большие надежды на дружбу с «северным колоссом». Она не замечает только того, что глиняные ноги этого колосса с каждым днем все больше и больше начинают подкашиваться».
«Как материализм и как диалектика, точно так же исходным принципом для Лотмана был и историзм - и точно так же этот историзм метода сталкивался с антиисторизмом идеологии. Идеологическая схема эгоцентрична, она навязывает всем эпохам одну и ту же систему ценностей – нашу. Что не укладывается в систему, объявляется досадными противоречиями, следствием исторической незрелости. Для марксистского метода противоречия были двигателем истории, для марксистской идеологии они, наоборот, препятствия истории».
«Я не задаю вопроса, где же революционный субъект. Раньше левые искали его в «третьем мире», затем и среди маргинализированных слоев общества. Но однажды, после тщательного изучения всех этих поисков, я сказал: «Посмотрите в зеркало. Либо вы увидите революционного субъекта там, либо вы его вообще не увидите». Нас часто спрашивают: сможем ли мы создать и развить нечто такое, что могли бы одобрить и другие? Мы потерпим неудачу, если будем игнорировать этот вопрос».
«В моих руках – новая старая книга, переизданная в этом году в Киеве издательством “Час-Крок” - работа выдающегося отечественного психолога и философа Эвальда Ильенкова «Об идолах и идеалах», вышедшая впервые аж в 1968-ом и, казалось бы, обречённая безнадёжно устареть. Однако, открываю первую же главу – и нахожу там сказку, точнее, притчу о цивилизации мыслящих машин, которые в бесконечно далёком будущем пытаются восстановить в своей коллективной памяти, что такое «человек», да и мыслимо ли в природе такое нелепое чудище».
«С началом «оттепели» бюрократический контроль над литературой несколько ослаб и появление в печати нескольких ранних произведений Солженицына о сталинском времени свидетельствовало для Лукача о том, что программа «социалистического реализма» имеет шанс воплотиться в действительности».
«Для профессоров философии марксизм в лучшем случае означал довольно неважный параграф из очень бегло в общем обозреваемой главы истории философии в XIX столетии под заглавием “Разложение Гегелевской школы”. Да и сами “марксисты”, хотя и по совершенно иным мотивам, не придавали в общем особого значения “философской стороне” своей теории. Даже сами Маркс и Энгельс, так часто с гордостью указывавшие на тот исторический факт, что немецкое рабочее движение в “научном социализме” явилось наследником классической немецкой философии, отнюдь не хотели истолковать это положение в том смысле, что научный социализм или коммунизм по существу представляет собою “философию”».
«Ирония истории состоит в том, что, несмотря на доступность источников, в современном мире нет предела для искажений и неверных толкований различных теорий. Самым ярким примером такого рода служит то, что делается в последние десятилетия с учением К. Маркса. Создается впечатление, что ни политики, ни журналисты ни разу не прочли ни единой Марксовой строчки, а социологи и обществоведы привыкли довольствоваться минимальными знаниями текстов Маркса. И при этом они явно чувствуют себя совершенно уверенно, ибо никто из влиятельных в этой области людей не высказывает недоумения по поводу их сомнительных, невежественных заявлений».
«И все-таки не худо было бы русской интеллигенции однажды позабыть товарища Чебрикова. Подобно Кентервильскому привидению у Оскара Уайльда, призрак его до сих пор не знает покоя и все гремит цепями, пугая всех претерпевших за диамат с самиздатом. Но расстаться с ним самое время, ибо ветхий наш замок давно уже купил «достопочтенный посол, мистер Хайрам Б. Отис из Госдепартамента США», и, стало быть, сопротивляться надлежит безрадостному будущему, а вовсе не сгинувшему прошлому».
«По своей сути марксизм не является теорией классовой структуры. Прежде всего это теория классовой борьбы и социальных изменений. Анализ классовой структуры — это не конечная цель марксистской теории, а лишь точка отсчета. Необходимость анализа классовой структуры вызвана к жизни тем, что структура классовых отношений — поле, на котором развертывается классовая борьба и происходят социальные изменения. Целью изучения классовой структуры является осознание того, что способствует изменениям и что их ограничивает. Главная цель настоящей работы — очертить контуры длящихся среди марксистов дебатов по поводу правильного способа определения современных капиталистических классов».
«Переходом от предклассового общества к классовому было не только возникновение первой классовой общественно-экономической формации - политарной, но и доминомагнатного общества, которое в Средиземноморье трансформировалось в рабовладельческое (античное) - вторую классовую общественно-экономическую формацию».
«Процессы, происходившие в эпоху перехода от собственно первобытного общества к классовому, советские ученые характеризовали прежде всего как разложение первобытнообщинного строя. И лишь во вторую очередь видели в них становление новых отношений. Истоки такого подхода во многом уходят к работам Л. Г. Моргана и Ф. Энгельса, в которых была явно абсолютизирована роль рода и вообще родственных объединений в системе общественных отношений первобытности».
«Фромм говорит, что, подобно чемодану, человек должен быть в моде на рынке, а чтобы быть в моде, он должен знать, какого рода личности пользуются спросом на рынке. То есть происходит полный отказ личности от себя в угоду моде и стремлению себя продать. Иначе говоря, этот человек заявляет: «Я таков, каким вы хотите меня видеть», где «вы» – это покупатели. Этот человек низводит себя до уровня проститутки. Причем отношение к другим у него тоже ничем не отличается от отношения к себе, поскольку другие тоже воспринимаются как товар и они сами выступают не такими, какие они есть сами по себе, а предъявляют ту часть себя, которая пользуется товарным спросом».
«Сведенный к голым схемам, превращенный в догму марксизм только проиграл. Его развитие в СССР практически остановилось. Поэтому так революционно звучал в 80-х постмодернизм. Поэтому широкую демократическую дискуссию, которой так не хватало советскому марксизму, приходилось проходить “индивидуально”, “проживая” реставрацию капитализма и прочитывая книги. Поэтому так затянулось возвращение к пониманию актуальности и эвристичности марксизма сегодня».
«Семенов развертывает перед нами картину внутреннего развития этого эгалитарного авангарда зарождающегося человечества. Эта часть его теории изложена захватывающе, с блеском к страстью, что позволяет поставить ее рядом с великими поэтическими и философскими притчами о происхождении человеческого рода. Семенов выступает здесь не только как ученый, но к как моралист, причем в его подходе явно чувствуются отзвуки идей Руссо и Дюркгейма».
«Если в современном марксизме=трансмарксизме фундаментальной становится просто иная проблематика, через которую в своё время теоретики “перешагивали” (или вовсе не замечали – не боги ведь!) как через частности, а теперь это уже не частности, а серьёзные научные новации, то стоит ли настаивать на том или ином нео-изме?»
«Первое, что я хотел бы отметить... это масштаб влияния Маркса на современную интеллектуальную жизнь. Готовясь к интервью, я потрудился набрать имена некоторых известных мыслителей в поисковой системе “Google”. Как я и предполагал, по частоте упоминаний Маркс следует сразу за Чарльзом Дарвином».
«Историческая роль марксизма сыграна. Теоретические основы великого учения настолько расшатаны, что даже самые искренние ортодоксы вынуждены на каждом шагу разъяснять, что Маркс имел в виду не это, а то…»
«Трансмарксизм – теория Большого синтеза. Это не диалектический и исторический материализм и принципиальная всеохватная эклектика социологии Питирима Сорокина. Трансмарксизм – не словечко, призванное обозначить еще одну марксистскую секту». [Статья пока существует только в журнальном варианте.]
«Когда читаешь христианско-аскетические проповеди гг. Булгаковых и Бердяевых, лик которых обращен одной стороной к бирже, а другой к Голгофе, невольно приходят на память слова евангелия: “Горе вам, книжники, фарисеи, лицемеры и т. д.”».
«...Недостижимые нравственные высоты, которые, по мнению своих сегодняшних почитателей, занимает Бердяев, нисколько не мешали ему проповедовать самый аморальный, погромный антисемитизм. Излагая “научно обоснованные” причины ненависти к еврейству, он тут же говорил о христианских добродетелях и, более того, выводил первые из последних».
«Скептицизм - не конец познания и не болото, в котором познание увязает, не будучи в силах, как Мюнхаузен, вытащить себя из болота за волосы. Скептицизм - это мыслительно-познавательная установка, настроение, которое автоматически действует в познавательном механизме, ставя под сомнение любую истину, всякую мнимую очевидность. Скепсис как состояние ума - таможенный пункт для контроля над ввозом наркотиков». [Статья пока существует только в журнальном варианте.]
«В рассуждениях Хардта и Негри есть, конечно, своя логика, причем глубоко идеологическая. Приняв за абсолютную истину неолиберальную теорию глобализации, они, однако, не хотят примириться с властью капитала. На этой основе они формулируют собственные выводы и даже свою программу борьбы, которая отвечает новой реальности и новым правилам».
«Читайте Монтеня, Пушкина, Толстого: Нет большего хамства, чем
презрение к народу. Народ и толпа не одно и то же. Народы создают
великое сплочение революции, тогда как толпа, руководимая демагогами,
его разлагает и губит. Движения, подобные фашизму, превращают народ в
толпу; движения подобные Октябрьской революции, поднимают толпу до
уровня народа. Это два противоположных потока сил, мировая борьба,
перед которой битва Ормузда и Аримана – незначительный эпизод».
«Чтобы человек, обладающий талантом известного рода, приобрел благодаря ему большое влияние на ход событий, нужно соблюдение двух условий. Во-первых, его талант должен сделать его более других соответствующим общественным нуждам данной эпохи: если бы Наполеон вместо своего военного гения обладал музыкальным дарованием Бетховена, то он, конечно, не сделался бы императором».
«Материалистическое понимание истории есть прежде всего ее понимание как естественно-исторического процесса развития и смены общественно-экономических формаций. Естественно, что понятие общественно-экономической формации является центральной и основной категорией исторического материализма. Без глубокого понимания этой категории невозможно проникновение в сущность материалистической
теории исторического процесса».
«Кто думает, что Сталин держался только на страхе, тот знает не всю истину: он обладал дьявольской способностью обманывать, заметать следы, говорить одно, а делать другое. И так как философы занимали ключевые позиции в этой пропаганде лжи, а философия - центральное место в мозговом тресте по выработке “аргументов”, то все рассказанное в этой книге не есть жизнеописание отдельных людей, а описание методов, какими пользовались в один из переломных периодов человеческой истории».
«Несмотря на возросшее уважение и внимание, которые ему
оказываются, суть его мысли по большей части все еще игнорируется.
В основе весьма произвольных ссылок на Маркса лежит
целый ряд весьма живучих мифов о природе его мысли. Эти мифы не новы –
большинство их было сформулировано критиками Маркса еще столетие
назад. Однако они увековечиваются системой образования и средствами
массовой информации, в особенности в их высших, наиболее уточенных
кругах».
«Казалось бы: требования, которые ставит современность перед теми, кто называет и считает себя последователями Маркса, чрезвычайно высоки – возможно, как никогда раньше. А эти последователи, словно ничего не случилось, продолжают печь статьи по старому бюрократическому шаблону…»
«И всё же главным, чем я занимался в 50-е годы, была не философия истории, а теория познания. Безо всякой аспирантуры я написал работу “Некоторые проблемы предыстории человеческого мышления”, которую намеревался защитить в качестве диссертации на соискание ученой степени кандидата философских наук. В то время единственным местом в Сибири, где можно было это сделать, был Томский государственный университет. Туда я эту работу и представил».
«Каждый знает, что ученому работать в стол трудно, если вообще возможно. К началу 70-х годов стало ясным, что писать и публиковать практически почти все, что я думаю, можно только в одной области — истории первобытного общества».
«С появлением регулярного избыточного продукта обеспечение людей стало более гарантированным. Общество оказалось теперь в состоянии обеспечить прожиточный уровень всех своих взрослых членов даже в том случае, если они трудились не в полную меру. Возникла возможность если не полного, то частичного социального паразитизма. В таких условиях стали нужными новые стимулы к труду».
«Вклад Б. Малиновского в исследование первобытной экономики прежде всего состоит в том, что он впервые наглядно показал глубину отличия экономических отношений доклассового общества не только от капиталистических, но и от товарно-денежных и вообще от всех привычных экономических отношений».
«Многие народы Азии и особенно Африки были втянуты в сферу влияния мировой системы капитализма тогда, когда сами они находились на стадии перехода от первобытного общества к классовому».
«Возвращаясь к проблемам гносеологии, хочу подчеркнуть, что единственной теорией познания, согласующейся с наукой, является теория отражения, причём не пассивного, зеркального, а активного, творческого. И недаром все учёные, даже придерживающиеся в теории самых антиматериалистических взглядов, как только переходят от общих философских рассуждений к своему делу, неизбежно переходят на позиции теории отражения».
«Люди стремились создать общество, в котором все средства производства
принадлежат народу, где не будет ни классов, ни эксплуатации человека
человеком, ни государства, а возник социальный порядок, основанный на
частной собственности и характеризующийся наличием классов,
эксплуатации и необычайно мощного государства. Иначе говоря,
результаты действий людей оказались прямо противоположными тому, к
чему они стремились. Таким образом, буквально ни одно положение
марксистского учения о социализме не было претворено в жизнь. Поэтому
утверждение, что советское общество было построено в полном
соответствии с марксистскими идеями, не выдерживает никакой критики.
Это общество не было сознательно построено. Оно, как и любое другое
общество, сложилось стихийно в силу исторической необходимости».
«Совесть есть стержень человека. Она служит признаком человека не в
меньшей степени, чем, скажем, наличие у него разума, мышления.
Человек, лишенный разума, не есть человек. Это - человекоподобное
животное. Человека без совести трудно назвать человеком, даже если он
сохранил разум. Он в подобном случае представляет собой пусть и
рационально мыслящее, но все же животное. Такой индивид - рационально
мыслящий и поэтому особенно опасный зверь».
Статья из курса лекций по социальной философии — с социально-философским анализом этого феномена. Фактически — очень краткое введение в культурологию.
«В век крушения социальных идеалов особенно важно понимать, во-первых, их абсолютную необходимость для развития культуры, во-вторых, их неизбежную утопичность. Культура может существовать без творчества, но преодолевается — только творческим усилием, доведенным до своего предела».
«Новый вариант эстафетно-стадиального подхода – эстафетно-формационное понимание всемирной истории. Это – современная, отвечающая нынешнему уровню развития исторической, этнологической, социологической и других общественных наук форма теории общественно-экономических формаций».
«Для левых всего мира актуальными сейчас являются два вопроса: осознание причин поражения советского эксперимента и обновление социалистической теории. Для того, чтобы решить эти вопросы, необходимо сначала строго на научной основе разобраться в том, чем являлся в действительности так называемый реальный социализм, и составить представление о подлинно социалистическом (коммунистическом) обществе, о социалистическом (коммунистическом) способе производства».
«Революции – явления, известные истории многих (если не большинства) стран мира. Для политологов и политиков-практиков особый интерес представляют РЕВОЛЮЦИЯ СОЦИАЛЬНАЯ и РЕВОЛЮЦИЯ ПОЛИТИЧЕСКАЯ».
«Среди подавляющего большинства философов, социологов и даже этнологов, не говоря уже о людях далеких от всякой науки, бытует представление, что брак между индивидами и семья, т.е. группа, состоящая из мужчины, женщины и их детей, существовала всегда. Очень многие из них утверждают, что существование такого рода брака и такого рода семьи обусловлено биологией размножения человека и что эти институты унаследованы им от его животных предков. Все это совершенно неверно».
«Классовые противоречия эксплуататоров и эксплуатируемых в определенной мере, безусловно, выступают как абсолютные. Поэтому, в конечном счете, эти классы должны уничтожить друг друга. Но если эти рассуждения, которые касаются практического политического действия, перенести на область теории, наступит последний день теоретической Помпеи».
«Расизм, к сожалению, нельзя отнести к числу явлений прошлого. Он жив и сейчас. Идеи расизма активно пропагандируются сейчас и в нашей стране. Если националисты отстаивают этнорасизм, то наши деятели, причисляющие себя к числу демократов и либералов, занимаются апологией социорасизма. Как утверждают они, наукой и опытом веков доказано, что только незначительная часть людей (8-12%) людей от природы одарена способностью заставить собственность приносить прибыль».
«Ни Россия, ни другие зависимые периферийные страны никогда не смогут добиться подлинного прогресса, не смогут покончить с той нищетой, в которой сейчас находится подавляющее большинство их населения, без освобождения от зависимости, без уничтожения паракапитализма, что невозможно без борьбы против центра, против ортокапитализма. В глобальном классовом обществе с неизбежностью началась и будет обостряться глобальная классовая борьба, от исхода которой зависит будущее человечества».
«Единственный путь, который может привести к созданию теории любой формации, заключается в выявлении того существенного, общего, что проявляется в развитии всех социоисторических организмов данного типа. Раскрыть общее в явлениях невозможно, не отвлекаясь от различий между ними».
«Кроме антагонистических укладов – всегда стержневых – в обществе могут существовать дополнительные уклады, как правило, антагонистическими не являющиеся. И люди, связанные с каждым из таких дополнительных укладов, образуют особый общественный класс, ибо занимают особое место, но только не внутри какого-либо уклада – как в случае с парно-антагонистическими классами – а в социально-экономическом строе общества в целом, который при этом обязательно включает в себя не менее двух укладов».
«Коренное отличие людей от животных заключается в том, что они производят, занимаются производством. Производство – необходимое условие существования людей. Стоит прекратиться производству – и люди погибнут. Только производственная деятельность могла породить разум, мышление. Лишь производство могло вызвать к жизни общество, без которого оно развиваться не могло. Породив общество, производство тем самым превратило животное в социальное существо, т.е. в человека».
«Понятия “общество” – самое важное для всех социальных дисциплин, включая социальную философию, философию истории, социологию, историческую науку, или историологию, политическую экономию, культурологию и др. Поэтому в нем необходимо детально разобраться. Обращаясь к анализу смысла слова “общество”, мы сразу же сталкиваемся с тем, что оно имеет не одно, а множество значений».
«Хорошо известно, какую смуту в умах естествоиспытателей вызвало появление квантовой механики. Невозможно было понять вновь открытые процессы, не допустив существования объективной случайности и объективной же вероятности. Но практически все физики до этих открытий, независимо от того, сознавали они этого или не осознавали, стояли на позициях абсолютного детерминизма. Для них понятие детерминизма было равнозначно понятию абсолютного детерминизма».
О главной теоретической работе Юрия Семенова – «Философия истории»: «Книга серьезная. Несмотря на интереснейшие сюжеты, настоящие энциклопедии легковесными не бывают. Это вам не “Аванта+”: Читать эту энциклопедию еще труднее, чем вот эту мою рецензию. Рискнете, коллега-педагог?»
«Но положа руку на сердце – кому в наши дни помешало бы знание о том, что такое то самое общество, в котором мы живем, каковы его законы и закономерности, наконец, как надо себя вести: нет, жить в этом обществе, с тем чтобы не прийти в трагическое противоречие с действительностью своей эпохи.
Всеми этими проблемами занимается особая научная дисциплина, которая в самое последнее время получила вполне устоявшееся название – эту науку называют ныне социальной философией».
«...В конечном счете, то, каким становится человек, определяет социально-экономическая структура общества. Но происходит это сложным образом. Чтобы возникли и закрепились те или иные моральные нормы, выражающие интересы общества, люди, живущие в этом обществе, должны их осознать. Но это осознание не представляет собой простого процесса их познания. Оно всегда происходит далеко не в адекватной форме».
Все права на материалы сайта принадлежат редакции журнала «Скепсис». Копирование публикаций приветствуется при наличии гиперссылки на scepsis.net и гиперссылки на страницу заимствуемой публикации; коммерческое использование возможно только после согласования с Наш e-mail:
