Юрий Иванович Семенов — известный специалист по первобытности. Когда я был студентом, его книга «Как возникло человечество»[1] входила на исторических факультетах в список обязательной литературы. Уже в 90-е годы выяснилось, что Ю. И. Семенов еще и автор особой обществоведческой теории «политаризма». Эту теорию активно пропагандируют, например, журнал и сайт «Скепсис». Однако желающие ознакомиться с теорией во всей ее полноте сталкивались с серьезным препятствием: изложение разных ее аспектов было разбросано по разным текстам, найти которые зачастую (по причине крайней малотиражности) было практически невозможно. И вот Семенов собрал тексты, посвященные этой теме, в одну книгу. Что очень хорошо для читателей, поскольку дает им наконец возможность составить ясное впечатление о теории «политаризма», — и не очень хорошо для автора, так как теперь стали видны и несостоятельность, и несамостоятельность этой теории.

Дискуссии об «азиатском способе производства» дважды вспыхивали в отечественной науке: в конце 20-х — начале 30-х годов и в 60-е. Оба раза усилиями власти дискуссии были свернуты. Распространено мнение, что это было связано с тем, что советское партруководство испугалось «негативных ассоциаций», то есть настойчиво всплывающих аналогий между «азиатским способом производства» и советским общественным строем. На самом деле все было сложнее. Первая дискуссия была порождена спором о сущности, стратегии и тактике Китайской революции — и эта же тема дискуссию и погубила: сталинское руководство навязало КПК союз с Гоминданом (как с народнической антифеодальной партией в рамках проходившей в Китае буржуазно-демократической революции), но если оказывалось, что в Китае феодализма не было, а был некий «азиатский способ производства», то, следовательно, Сталин с Бухариным, выкрутив КПК руки, совершили тяжелейшую теоретическую ошибку и обрекли китайских коммунистов на поражение. Собственно, троцкисты именно в этом их и обвиняли (и справедливо). Вопрос, то есть, приобрел крайнюю политическую остроту. Неудивительно, что инициатор дискуссии видный деятель Коминтерна Джон Пеппер (Йожеф Поганьи) заплатил за свою инициативу головой — так же как и основной сторонник теории «азиатского способа производства» Людвиг Мадьяр (Лайош Мильхофер), еще один видный деятель Коминтерна.

Вторая дискуссия была начата вовсе не советскими, а французскими и итальянскими марксистами, над которыми ЦК КПСС все-таки был не властен, распространилась, насколько я знаю, на 15 стран — и если и была свернута, то лишь в СССР и его сателлитах. Здесь опять в дело вмешалась актуальная политика. Во-первых, дискуссию «отравляла» неявно, но откровенно присутствовавшая в ней тень Карла Августа Виттфогеля, автора известной книги «Восточный деспотизм»[2]. Виттфогель был типичной жертвой сталинизма. Немецкий коммунист, близкий к Франкфуртской школе, он был ошеломлен советско-германским пактом и — как десятки, если не сотни тысяч коммунистов по всему миру — вышел в знак протеста из партии. Убежденный, что подлинно социалистическое государство не может пойти на сговор с Гитлером, Виттфогель начал индивидуальную войну против сталинизма, задавшись целью доказать несоциалистический характер СССР. В результате он пришел к выводу о фактической однотипности «азиатского способа производства» (и «восточной деспотии» как его надстройки — термин тоже взят у Маркса) и советского общественно-экономического строя и создал теорию «восточного деспотизма», «тотального этатизма», существовавшего в двух вариантах — аграрном и индустриальном. Но окончательно угробило (в СССР и сателлитах) дискуссию вмешательство в нее видного теоретика Французской компартии Роже Гароди. В своей книге «Китайская проблема» Гароди прямо сослался на «азиатский способ производства» как на обоснование законности возникновения и существования в Китае особой, отличной от советской «модели социализма»[3]. Как назло, именно в тот момент отношения между СССР и КНР обострились до стадии осады хунвейбинами советского посольства в Пекине. А поскольку Гароди и дальше стал развивать ту же линию, говоря уже не только о Китае, но и подводя базу под югославскую и чехословацкую — а в перспективе и французскую — «модели социализма»[4], «Пражская весна» и советско-китайский военный конфликт 1969 года вновь придали дискуссии болезненно острополитический характер и похоронили ее. По счастью, времена были уже не сталинские, и никого из отечественных сторонников «азиатского способа производства» не посадили и не расстреляли.

В целом обе дискуссии завершились патом: сторонники «азиатского способа производства» не смогли представить доказательств существования какого-то иного уровня развития производительных сил – явно отличного от рабовладельческого и феодального (как должно быть при другом способе производства) и наличия какого-то особого «азиатского» способа присвоения прибавочного продукта, а их противники не смогли опровергнуть факт существования в странах «азиатского способа производства» иной системы отношений собственности и иной классовой структуры. Дискуссия зашла в тупик.

В первую очередь этот тупик был порожден догматизмом и начетничеством самих участников спора, сплошь и рядом заменявших анализ фактов ссылками на «священные тексты» классиков марксизма. Раз у Маркса написано «азиатский способ производства» — значит это именно способ производства, ничто другое. Хотя уже в ходе второй дискуссии было установлено, что Маркс употреблял термин «способ производства» двояко: в одних случаях строго, как термин марксистской политэкономии, а в других (в основном в рукописях) — «нестрого», как условно-описательную формулировку. Поэтому у Маркса можно найти не только «азиатский», но и «германский», «монгольский», «мануфактурный» и «национальные» способы производства. Счастье, что никто из участников дискуссии за это не ухватился и не начал на основе этих «способов производства» изобретать новые общественно-экономические формации!

Выходом из тупика мог стать только отказ от догматизма и восприятия текстов Маркса как Священного Писания. Достаточно было неначетнически посмотреть на результат дискуссии, чтобы обнаружить, что выявившееся «азиатское» своеобразие, собственно говоря, не относится к способу производства, а относится исключительно к общественному строю. Достаточно было вчитаться в единственный крупный отрывок у Маркса, где он не говорит об «азиатском способе производства» мельком и в перечислении, — в параграф «Азиатская форма собственности» в «Экономических рукописях 1857 – 1859 годов»[5], чтобы обнаружить то же самое. Тогда можно было бы выстроить строгую и логичную конструкцию, из которой следовало, что на протяжении всей послепервобытной истории человечества каждый из бесспорных для марксистов способов производства был представлен двумя параллельными общественными строями, из которых один опирался на частную собственность на средства производства, а другой — на государственную. Таким образом, рабовладельческий строй имел свое соответствие в этатизме-I, феодализм — в этатизме-II, а капитализм — в этатизме-III.

В самом деле, если способ производства — это не отвлеченные догматические измышления марксистских теоретиков, а реально существующее явление, каждый из способов производства можно представить, не прибегая, как это принято было в советском «марксизме», к схоластическому нанизыванию марксистских штампов один на другой в попытке охватить все на свете, а используя чисто описательные характеристики — по важнейшим параметрам. Тогда получим, что древний способ производства (рабовладение + этатизм-I) — это крупнотоварное (крупнопродуктовое) домашинное производство, основанное на внеэкономическом принуждении. Средневековый способ производства (феодализм + этатизм-II) — мелкотоварное (мелкопродуктовое) домашинное производство, основанное на внеэкономическом принуждении. Индустриальный способ производства (капитализм + этатизм-III) — крупнотоварное (крупнопродуктовое) машинное производство, основанное на экономическом принуждении. Все просто.

В полном объеме такую схему при советской власти легально предложить было нельзя: она уравнивала по способу производства капитализм и «реальный социализм» (то есть этатизм-III), что было равнозначно утверждению об отсутствии в СССР социализма (а это уже была чистая ст. 70 УК РС ФСР ). Но для предыдущих исторических периодов эту схему можно было предлагать и при советской власти — ведь предлагали же безнаказанно участники дискуссий об «азиатском способе производства» версии об отсутствии рабовладения как такового и существовании в античном мире феодализма (и даже капитализма!) или о существовании синкретического феодально-рабовладельческого строя. Но никто не рискнул, наши академические «марксисты» в очередной раз продемонстрировали свою трусость.

Не рискнул это сделать и Семенов — ни в советский, ни в постсоветский период. Он пошел по другому, хорошо известному пути: построил свою теорию на основе чужих, полностью сменив терминологию. Вкратце суть теории Семенова такова: в мировой истории существовал и существует некий способ производства, который Семенов назвал «политарным» (от греч. πóλις — государство), а Маркс по незнанию именовал (короткое время — в 50-е годы XIX века, затем этот термин из его работ исчез вообще) «азиатским». Этому способу производства соответствуют общественно-экономическая формация и социальный строй — «политаризм». Это — эксплуататорский строй, эксплуататором является некий «класс политаристов», или, иначе, «политократия» (говоря по-простому, государственная бюрократия), которая владеет средствами производства как общеклассовой собственностью (у Семенова она – вариант частной). «Политаризм» существует в двух вариантах: «агрополитаризм» и «индустрополитаризм» (или это вообще два «родственных» «способа производства» — Семенов признается, что сам этого толком не понимает, с. 160 – 161). Государственный аппарат при «политаризме» Семенов почему-то называет отдельным термином «политосистема». Высший чин в «политосистеме» (фараон в Египте, император в Китае, генеральный секретарь ЦК КПСС в СССР, царь (великий князь) на Руси, король в абсолютистской Франции, фюрер в III Рейхе и т. д. и т. п. – Семенов находит «политаризм» везде, где может) — «политарх». Группа лиц, чье благосостояние напрямую зависит от «политарха» — «политархия» (так объясняет сам Семенов — с. 62; из всего остального текста книги, впрочем, следует, что «политархия» — это всего-навсего государство, основанное на «политарном способе производства»).

Книга вообще перенасыщена множеством изобретенных автором терминов, что чрезвычайно затрудняет понимание, а местами просто делает ее неудобочитаемой. Вот пример: «Становящийся политаризм можно было бы назвать протополитаризмом. Довольно редко, но существовал на этой стадии и формирующийся нобиларный, или, короче, протонобиларный способ производства. Протонобиларное расслоение было аристарным» (с. 258). Таких терминов — десятки! Смысл терминотворчества неясен. Зачем, например, Семенову понадобилось придумывать такое страшилище, как «урбополитархии»? Чем ему не нравится давно существующий и всем понятный термин «города-государства»? Или «демосоциоры» (это всего-навсего племена и союзы племен, этнические группы, не слившиеся в нацию)? Или «геосоциоры» (это просто страны, государства в географическом смысле)? Зачем изобретать какой-то «политарнодоминарный способ производства» (с. 355) там, где речь идет об обычном государственном рабовладении? Ни для кого не секрет, что кроме частновладельческих рабов существовали и государственные! Зачем изобретать для Руси второй половины XV – XVI веков какой-то отдельный «державополитопоместный» строй («параформацию») (с. 302)? Речь-то всего-навсего идет о процессе централизации. Зачем вообще изобретать новые термины, если и старые хороши и всем понятны?

Но Семенов в обилии изобретает не только термины, а и целые способы производства: «нобиларный», «доминарный» (с вариантами: «доминарноприживальческий», «бракоприживальческий», «доминонаймитский», «доминокабальный» и «доминорабовладельческий»!), «магнарный» (опять-таки с вариантами: «магнорабовладельческий», «магноприживальческий», «магнокабальный», «магноарендный» — чтобы ошеломленному читателю стало ясно, о чем речь, объясню: «магноарендный» вариант «магнарного способа производства» — это всего-навсего всем хорошо известная издольщина), «доминомагнарный» и т. д. (с. 345 – 347). Сам себя Семенов называет «ортомарксистом» (от греч. óρτóς — прямой, правильный). Но либо просто не понимает, что такое в марксизме «способ производства», либо имеет на этот счет свое особое, отличное от всех остальных марксистов всех направлений, мнение. Дело в том, что в марксизме способ производства — это самая крупная экономическая категория (крупнее нее — только экономика вообще!), настолько крупная, что она порождает крупнейшую социологическую категорию — «общественно-экономическая формация». А то, что называет «способом производства» Семенов, — это даже не экономические уклады и даже не подуклады, а варианты и подварианты укладов и подукладов. Но это же нозологический нонсенс: называть подварианты подукладов «способами производства» — все равно что провозглашать каждую породу собак отдельным царством живой природы!

Стремление к изобретению не существующих в природе способов производства присуще Семенову давно. Он активный участник второй дискуссии об «азиатском способе производства». И один из немногих (буквально двух-трех), чье имя потом годами поминалось как пример «пользования сведениями из вторых и третьих рук» и «постулирования (без… убедительной аргументации) новых общественных формаций, до сих пор неизвестных»[6]. Сам Семенов не включил в книгу статьи этого периода и в предисловии высказался о них как-то невнятно: «…преувеличив значение одного из довольно редких подтипов „азиатского“ способа производства, я снова не смог постигнуть его суть» (с. 7). Но если обратиться к самим этим статьям, выясним, что в 1965 году Семенов уже изобрел (взамен «азиатского») один способ производства, который он назвал «кабальным». Этот «кабальный способ производства» «противоречиво соединял в себе признаки рабства, феодализма и наемного труда», причем это было «не механическое соединение отдельных черт антагонистических отношений указанных трех типов», а «особый, нерасчлененный, недифференцированный антагонистический способ эксплуатации, в потенции содержащий в себе все антагонистические способы производства» — рабовладельческий, капиталистический и феодальный (прафеодальный). Соответственно, эксплуатируемых Семенов предлагал впредь называть «кабальниками», а эксплуататоров — «кабаловладельцами»[7]. Под воздействием критики Семенов вскоре изменил точку зрения на «кабальный способ производства», выбросив из него «признаки феодализма»[8], а под воздействием последующей критики, как видим, и вовсе отказался от своего изобретения. Умение признавать свои ошибки, как известно, достоинство ученого. Остается надеяться, что критика теории «политаризма» окажет на Ю.И. Семенова аналогичное воздействие.

Но изобретение мелких и экзотических «способов производства» — все же побочная линия в теории Семенова. Увы, не выдерживают критики и основы теории. Например, постулат об «общеклассовой частной собственности» «класса политаристов» на средства производства. Пять раз в книге Семенов повторяет, как заклинание, этот постулат о существовании «общеклассовой собственности» (с. 53, 57, 129, 252, 341) — и ни разу не представляет никаких доказательств! А когда пытается это сделать, обнаруживается, что «доказательства» работают против него. На с. 54 он пишет, что «общеклассовая частная… собственность была собственностью государственной». С каких это пор государство стало классом? На с. 56 Семенов в подтверждение своей теории ссылается на «Капитал» Маркса — и получается забавно: в приведенной цитате Маркс говорит вовсе не об «общеклассовой» собственности, а о хорошо всем известной государственной. Дальше — веселее. Семенов пишет: «Отдельные политаристы могли выступать лишь в роли распорядителей… из всех их один лишь политарх мог распоряжаться всей собственностью класса» (с. 62). Тут, во-первых, Семенов путает владение собственностью и распоряжение ей, а во-вторых, де-факто превращает в класс… одного человека — «политарха»! А про «политарха» он далее сообщает: «Собственность его на землю была не персональной, а чисто должностной, титульной» (с. 64). То есть собственник — не человек, а его кресло. Простите, но кресло тем более не может быть классом!

Приводя далее в качестве «доказательств» цитаты из Томаса Ро и Франсуа Бернье, а затем и из Маркса с Энгельсом, Семенов опять-таки показывает лишь их согласие с тем, что на Востоке (в Персии, Индии и Турции) не было частной собственности на землю (а была государственная, формальным распорядителем которой был монарх) — и ни слова об «общеклассовой» (с. 312 – 313, 326). Между прочим, собственность — это такой институт, который неизбежно оставляет множество свидетельств о себе в виде документов — хозяйственных и юридических. Где хоть один документ, удостоверяющий существование общеклассовой собственности (неважно какого класса, необязательно «политаристов»)? Нет такого. А вот документов, в которых прямо говорится о государственной собственности, — хоть пруд пруди!

Наконец, возникает общеметодологический вопрос. Почему только «класс политаристов» (и больше никакой другой) может быть коллективным – общеклассовым – собственником средств производства? Так не бывает. Получается, что либо «класс политаристов» — это какой-то настолько особенный класс, отличный от всех известных общественных классов, что его с ними и сравнивать нельзя (а следовательно, и объединять в одну категорию «общественный класс», но тогда он — не класс), либо никакого «класса политаристов» в природе нет!

Откуда Семенов вообще взял «общеклассовую собственность»? Это не секрет: оттуда же, откуда взял бюрократию как правящий и эксплуататорский класс, — из Восленского, тот — из Джиласа, Джилас — из Шехтмана и Бёрнхема, а те, в свою очередь — из Бруно Рицци. Семенов этого не скрывает (с. 154 – 157) и даже дает ссылку (с. 157) на «Бюрократизацию мира» (1939) Рицци — ссылку, конечно, из третьих рук, так как на планете в публичном доступе (в библиотеках) осталось всего два экземпляра этой книги, и никто из отечественных авторов ее в глаза не видел. Проблема в том, что ни Восленский, ни Джилас не смогли доказать не только существование «общеклассовой собственности» (у них — коллективной), поскольку путали (как и Семенов) владение с распоряжением, но и то, что бюрократия вообще является классом — во всяком случае, классом в марксистском понимании (поскольку игнорировали такой важнейший признак класса, как отношение к средствам производства). Мне уже приходилось об этом писать в статье «Бюрократия как социальный паразит»[9]. Отдадим Семенову должное — он чувствует это слабое место, но пытается преодолеть его с помощью petitio principii: бюрократия у него — класс, так как владеет средствами производства, а владеет средствами производства потому, что является общественным классом. Позвольте, но это — circulus vitiosus!

Вслед за Восленским и Джиласом Семенов провозглашает бюрократию «эксплуататорским классом», оговариваясь, что эксплуататором является не вся бюрократия, а только ее верхушка (с. 153), — и, подобно Восленскому и Джиласу, не объясняет ни того, где и как проводить разграничительную линию между «верхушкой» и «не верхушкой», ни того, как такое вообще может быть — эксплуататорский класс, бoльшая часть которого не относится к эксплуататорам! Не объясняет он и того, как возможно, чтобы собственник не знал, что он собственник, чтобы у коллективного собственника не было прозрачных для него механизмов управления собственностью (таких как правление и общее собрание в кооперативе, АО и т. п.), чтобы, наконец, собственники воровали сами у себя (а бюрократы постоянно воруют государственные деньги) — и подвергались за это репрессиям (собственник, ворующий сам у себя — абсурд). И т. д. и т. п.

Итак, что же мы имеем? В основе своей теория «политаризма» (или двух «политаризмов» — «агро» и «индустро») – заимствованная (у Виттфогеля и, как ни смешно, у Шафаревича, только тот называл это «социализмом»[10]). Семенов лишь заменил терминологию, полемически и публицистически заостренную Виттфогелем против ненавистного ему сталинизма (а Шафаревичем — против ненавистной ему социалистической идеи), на самодельную, внешне академически-марксистскую. Классовую сущность своего «политаризма» Семенов позаимствовал у Восленского, Джиласа, Рицци и т. д. То есть оригинального в теории — только терминология и изобретение мелких не существующих в природе «способов производства». Подобно тому как Виттфогель оказался типичной жертвой сталинизма, Семенов оказался типичной жертвой советского «марксизма», оставшись в круге идей, подходов и методов этого псевдомарксистского уродца. Но надо признать, что, в отличие от подавляющего большинства своих коллег, Семенов попытался вырваться — не путем простого громогласного (и политически выгодного) отказа от марксизма после краха СССР, а путем его диалектического преодоления. Жаль, что не вышло.

Примечания