Что надоело? Кому надоело? Почему надоело?..

А ведь правда надоело. Надоело участвовать в этой традиционной народной забаве — «бегу по тем же граблям».

Перед нами сборник «Надоело. В защиту обыкновенного марксизма» Михаила Александровича Лифшица — советского философа-марксиста, эстетика и литературоведа, именно ему принадлежит открытие и развитие эстетических концепций в трудах классиков марксизма: Маркса, Энгельса, Ленина. Основу книги составляют полемические работы Лифшица периода литературных дискуссий 1930-х годов — периода ожесточённых споров относительно методологии марксистской эстетической теории — и его интервью Ласло Сиклаи, в котором он высказал более поздний взгляд на события тех лет.

Михаил Лифшиц, венгр Дьёрдь Лукач и дочь польского революционера Феликса Кона Елена Усиевич в 30-е годы прошлого века составили ядро литературной группы, которая дерзко бросила вызов сочинениям партийных приспособленцев, ратуя прежде всего за художественную ценность искусства и чистоту идей Ленина и Маркса.

Их основными оппонентами были приверженцы т.н. «вульгарной социологии» (стр. 368), выступавшие с позиций формального подхода к марксистской теории, позитивизма и примитивно понимаемого детерминизма: Исаак Нусинов, Александр Дымшиц, Владимир Ермилов, Валерий Кирпотин и, наконец, самый известный — Александр Фадеев[1].

Сам Лифшиц так описывал сложившуюся тогда ситуацию:

«…распадение подхода к явлениям искусства на социологический и формальный, их противопоставление порождало удивительные аберрации и гримасы на почве ходячих представлений <…> это был примитивный топос, общее место, матрица, по которой решались вопросы <…> искусство превращалось в формальную абстракцию, во внешнее средство».

Игнорируя всякий здравый смысл, эти «литературоведы от номенклатуры» сводили свои научные изыскания к выведению литературных достоинств великих писателей через определение их классовой принадлежности. Пушкин и Шекспир у них получались, по ироничному замечанию Лифшица, чем-то вроде

«прогрессивного обуржуазившегося дворянства, переходящего на рельсы капитализма, капитализирующимися помещиками, смыкающимися с торговой буржуазией, правым крылом левой части среднепоместного дворянства» (стр. 328).

Литературоведческие работы представителей «вульгарной социологии» до предела примитивизировали марксистскую теорию. В их интерпретации отдельные теоретические положения, например, «классовая борьба», оказывались чистой схоластикой, пустой фразой. Значительное внимание уделялось нюансам толкования, критерием истины выступало следование — формальное! — классическим текстам Маркса и Ленина.

По поводу, например, полемики в «Литературной газете» в связи с рассмотрением роли классиков литературы, Лифшиц замечает, что

«Марксизм догматический понимает под классовым анализом установление исконных социально-психологических типов и стилей мышления, одинаково истинных с точки зрения их собственных классов и одинаково ошибочных с точки зрения классов противоположных. Социолог только объясняет эти типы, и его объяснения в конце концов сводятся к философии доктора Панглоса: “Все есть так, как есть, и не может быть иначе, чем оно есть”» (с. 317).

Но суть идейного противостояния Лифшица и его товарищей с представителями «вульгарной социологии» шире, чем просто поиск грубых ошибок у оппонентов. Это противостояние выходит за рамки дискуссий о литературе и искусстве. Целью Лифшица была борьба за научность и чистоту марксистского подхода. Этой борьбе он посвятил всю жизнь и, несмотря на различные препятствия, никогда своим убеждениям не изменял.

В своих критических работах, приведённых в сборнике, Лифшиц выступает с позиции защиты идеалов марксистской эстетики. У Маркса и Энгельса существовали разрозненные высказывания об эстетике, которых до Лифшица никто не замечал. Лифшиц свел их воедино и фактически вычленил марксистскую эстетическую теорию, в существовании которой до этого сомневались. Чтобы описать связь марксизма с вопросами эстетики, которая до сих пор многим кажется как минимум неочевидной, масштабов рецензии явно недостаточно, об этом можно прочитать на страницах сборника (см., например, стр. 264 или 310). Но это и не самое важное.

Важнее другое. Литература, искусство — это те области, в которых, в частности, отражается господствующая идеология и способы борьбы с ней. И поэтому критику «вульгарной социологии» у Лифшица стоит рассматривать не просто как область применения его полемических приёмов.

Работы Лифшица, в частности те критические работы, которые приведены в сборнике, — это «методика борьбы на два фронта». Это тонкий и очень точный механизм развенчания различных псевдонаучных теорий (не только квазимарксистских). Средство отделения мух от котлет. Чтобы понять, где наука, где искусство и что такое критика. Чтобы не отвлекаться на несуществующие проблемы, а заняться реальными.

А реальные проблемы нашего времени и современной общественно-политической и культурной ситуации имеют много общего с теми проблемами, которые решал Лифшиц.

«Нынешнему капитализму с его новой казёнщиной сопутствует в качестве её оборотной стороны не простая игра частных интересов, а роковая борьба за место под солнцем, слегка прикрытая нравственным лицемерием, — замечает Лифшиц. — С одной стороны, огромное количество мелкобуржуазного гороха во всем мире. С другой стороны, огромное количество по-мелкобуржуазному живущих пролетариев старых богатых капиталистических стран. Получилось что-то вроде постиндустриальной империи, отодвинувшей на задний план классическое противоречие господ и рабов»[2].

В современной социологии очевидным образом преобладает «демократическая» риторика (надо, кстати, отметить, что в риторике советской номенклатуры демократия упоминалась с не меньшей частотой). Однако, это понимание «демократии» так же вульгаризировано и сведено к набору догм, владению «правильным» терминологическим аппаратом (типа «демократические институты», «свобода слова» и т.д.) и цитированию «правильных авторов» (Френсис Фукуяма, Карл Поппер и т.д.) То же происходит и в дискурсе видных публичных фигур, таких как М. Леонтьев, С. Митрохин, А. Дугин и т.п.

Одновременно активно раскручиваются мифы об исключительности «русской нации», всякого рода националистические идеи, предпринимаются попытки изобразить новый духовный подъем и массовое добровольно-принудительное воцерковление всех и каждого[3].

В то же время марксизм в России находится на периферии научных дискуссий, хотя дело обстоит уже лучше, чем ещё лет 7–10 назад. Лишь изредка в научных работах современных историков проскакивает софистическое объединение неудачного опыта «советского проекта» и идей марксизма, в котором постулируется несостоятельность последних. Господствует идея, согласно которой марксизм создавался давно, за прошедшее время мир сильно изменился, и значит, Маркс безнадёжно устарел.

При этом классовая риторика — без упоминания марксизма — используется весьма активно как в научном, так и в общественно-политическом дискурсах представителями в первую очередь «либеральной» мысли, в том числе в изданиях, позиционирующих себя как «буржуазные»[4].

И хотя марксистское понимание классовой теории считается устаревшим, своего рода софизмом, а не социальной теорией, классовое общество никуда не исчезло. А это значит, что классовый подход не может не быть актуальным. И нужно помнить, что у классов нет национальной принадлежности, но есть экономические и политические интересы. Этот тезис подтверждается даже в работах противников марксизма:

«Процессы социальной дифференциации в обществе не приостанавливаются, имеет место безработица и маргинализация отдельных групп людей и, следовательно, не исчезают различные объективные интересы разных классовых групп общества, а значит, не могут исчезнуть и конфликты между ними»[5].

И если с марксистской теорией и обществом все обстоит так как обстоит, возникает логичный вопрос: насколько важно сейчас интеллектуальное наследие Лифшица вне узкого круга специалистов, и без того оперирующих его идеями? Насколько сейчас актуально для нас обсуждать особенности марксистской дискуссии 30-х годов? До того ли нам?

У властных структур со времён Лифшица набор формул общения с народом нисколько не поменялся. Изменилась только стилистика.

Более того, нынешний правящий класс — прямые наследники правящего класса советского периода, действующие по тем же схемам. А этого не замечают даже левые, размениваясь на искусственные конфликты вокруг «актуального искусства», выступлений «системной оппозиции», борьбу с геями, раскручивание межнациональных и межконфессиональных конфликтов.

Представители модернизма-авангарда в искусстве и партийные функционеры от правительства являются частью одного господствующего, как и много лет назад, либерально-консервативного лагеря, в котором роль консерваторов-охранителей играют «православные государственники», говорящие о традициях и морали, а «либералов-бунтарей» — деятели «современного искусства», либеральные журналисты и потворствующие им «эксперты» и «просвещённые» чиновники. При этом данное противопоставление иллюзорно, выражено лишь на словах, а на самом деле обе стороны мирно сосуществуют и готовы считать друг друга полноценными партнёрами. Целью же всего этого служит недопущение революции, отвлечение от социальных и классовых противоречий и защита рынка.

Заслуга Лифшица в том, что он рано заметил модернистский сдвиг, посредством которого совершается это движение идеологии и создаётся новая форма, новая фаза господствующей идеологии, соответствующая эпохе империализма. Утверждению мифа XX в. Лифшиц противопоставлял классическую традицию, продолженную марксизмом, в том числе Лениным. В его возвращении к классике не было консерватизма, такое возвращение он считал завтрашним днём, завтрашним днём всей культуры.

«Я думаю, что интегральный модернизм сегодняшнего дня уже настолько приелся и дошёл до таких крайностей, что он должен вызвать в конце концов совершеннейшее отвращение у всех мыслящих людей. Они не могут больше хотеть этой клоунады, иногда просто забавной, иногда политой в изобилии кровью. Такой является в настоящее время в своих эксцессах вся эта модернистская идеология, весь этот анархо-буржуазный мир. Я глубоко убеждён, что эксцессы XX в. — не столько протест против капитализма, сколько необходимая для него стихийно-анархическая питательная среда».

Ситуация сейчас до боли напоминает ту, что уже повторялась и в 20–30-е, и в 60–70-е. И есть средство разобраться в ней — методика Лифшица. Вопрос только в умении это средство применять.

В аннотации сборника заявлено, что Михаил Александрович с товарищами нанесли «идейное поражение вульгарно-социологической школе». Сам Лифшиц несколько скромнее описал это в интервью Сиклаи. Мол, им, ему и его единомышленникам, да, удалось переубедить некоторую часть интеллигенции, и в их глазах, естественно, разбить эту вульгарно-социологическую школу, однако среди широкой публики, на официальном уровне — она восторжествовала и торжествует до сих пор (cтр. 112).

Сталинско-сусловская школа, превратившая марксизм, по выражению Лифшица, в «деревянный марксизм», люди, спекулирующие на том самом сусловском «марксизме», которые получили свои учёные степени и звания за разработку этого «деревянного марксизма» (и благодаря степеням имеющие кредит доверия у невежественной публики), создают атмосферу, в которой нет предмета для научной дискуссии, потому что нет научной дискуссии, а есть травля и компрометация марксизма.

Речь поэтому сегодня должна идти об обращении к широкой общественности. Необходимо вернуть марксизм в пространство культуры, для чего необходимо вести масштабную просветительскую деятельность, нужно дать понять, что это — громадный пласт мировой культуры, вернуть марксизм из сферы религиозного сознания в сферу сознания научного. «Надо суметь отобразить марксизм как развивающуюся теорию, а не как Священное Писание»[6].

Для игнорирования текстов марксистко-ленинской эстетики сегодня нет абсолютно никаких оснований. Они годятся сегодня для понимания посткоммунистической ситуации так же, как и в ситуации 1930-х годов. В этом смысле сборник «Надоело. В защиту обыкновенного марксизма» является уникальным и актуальным источником для понимания этих идей.

По этой теме читайте также:

Примечания