Глава 2 из книги «К проблеме субимпериализма. Теория зависимости в представлениях Руя Мауру Марини»

В этой главе даются основные характеристики теоретического и политического подхода Марини в рамках общей марксистской теории и теории империализма; особый акцент сделан на контексте, в котором развивалась марксистская теория зависимости Марини{I} и на её наиболее существенных сторонах. Нам предстоит определить предмет нашего исследования, субимпериализм, и осмыслить его с точки зрения его основных категорий и понятий, а также тех изменений, которые он претерпел на современном этапе. Впоследствии мы увидим, как сами эти изменения могут быть объяснены при помощи как теории зависимости, так и экономических и стратегическо-геополитических циклов субимпериализма.

Вклад Марини

Я познакомился с Руем Мауру Марини в 1975 г., будучи студентом факультета политических и общественных наук Национального автономного университета Мексики (UNAM). К тому времени он уже провел в Мексике несколько лет (с небольшими перерывами), изгнанный из родной Бразилии после военного переворота 1964 г., не только свергнувшего законного президента Жуана Гуларта, но и возвестившего начало историко-политического цикла военных диктатур в Латинской Америке, который продлился до середины 1980-х.

Как преподаватель мировой экономической и общественной истории он всегда демонстрировал выдающиеся исследовательские качества и знание предмета, и особенно глубокое понимание истории Америки и Бразилии. Марини выгодно выделялся своей способностью и описать эту историю теоретически, и изложить фактически, а потом представить в общей динамике мировых процессов. На самом деле все это было характерно для всех его курсов — не только на факультете политических и общественных наук, но и в других студенческих и аспирантских программах, таких как аспирантура факультета экономики UNAM, одним из основателей которого он стал{II} и где преподаванием и исследовательской работой заслужил должность профессора.

Марини всегда был честен и скрупулёзен в изучении общественных явлений, за что пользовался уважением как друзей, так и врагов. За 20 с лишним лет, проведённых в Мексике, он оставил неизгладимый след: воспитывал мексиканскую интеллигенцию, направлял и вдохновлял новые поколения, чем завоевал славу одного из тех марксистов и гуманистов, что озаряют путь к коренным общественным переменам и прогрессу человечества. И что важнее всего, он всё время подчёркивал необходимость преодолеть капитализм как таковой, как экономическую систему и общественную формацию, — а не просто одну из его граней вроде неолиберализма или неодевелопментализма{III}.

Марини постоянно был в курсе современных событий и неизменно располагал подходящей идеей, понятием или гипотезой, чтобы проникнуть в их суть. Он делал это изобретательно и филигранно, превосходно описывая текущие процессы и актуальные тенденции. Он никогда не навязывал свои взгляды и проявлял уважение и интерес к чужим мнениям, всегда прислушиваясь к ним, прежде чем изложить собственные идеи и приступить к их защите при помощи ясных, веских и логичных доводов, которые, как правило, оказывались убедительными. Читая лекции студентам, выступая и участвуя в спорах на научных собраниях, а также в своих книгах, Марини никогда не избегал упоминания противоположных точек зрения и делал это с величайшей выдержанностью. В отличие от тех, кто отвернулся от прежних убеждений, ни разу в жизни он не уклонился от открытого признания своей веры в марксизм и борьбу за лучшее будущее по ту сторону капитализма, которое представлялось ему как демократический социализм.

Руй Мауру Марини

Марини наиболее широко известен в мексиканских и латиноамериканских научных кругах как автор «Диалектики зависимости» (“Dialéctica de la dependencia”). В наши дни эта работа считается обязательной к прочтению классикой современных латиноамериканских общественных наук и латиноамериканской мысли вообще. Здесь он привёл веские — как всегда — рассуждения, опровергающие утверждения о «концептуальном кризисе» и застое в латиноамериканской мысли 1970-х—1980-х гг. Международная социологическая ассоциация назвала «Диалектику зависимости» одной из важнейших книг ХХ века наряду с такой мировой классикой, как «Одномерный человек» Герберта Маркузе, «Феноменология восприятия» Мориса Мерло-Понти, «Марксова теория отчуждения» Иштвана Месароша, «Политическая власть и социальная теория» Баррингтона Мура, «Стоимость в общественных науках» Гуннара Мюрдаля, «Очерк о критериях квалификации труда» Пьера Навиля, «Структура и процесс в современных обществах» Толкотта Парсонса и «Генетическая эпистемология» Жана Пиаже.

Кто не читал «Диалектику зависимости», тот не понимает ни её автора, ни его идей. Но для полного их понимания необходимо рассмотреть всё многообразие его работ, появлявшихся в различных газетах, журналах, докладах, книгах и прочих публикациях. В число других его крупных исследований входят “Subdesarrollo y revolución” («Отсталость и революция»), “El reformismo y la contrarrevolución: estudios sobre Chile” («Реформизм и контрреволюция: опыт Чили») и последняя книга на португальском “América Latina: depêndencia and integração” («Латинская Америка: зависимость и интеграция»). Он также руководил публикацией четырёхтомного сборника “La Teoría social latinoamericana” («Латиноамериканская социальная теория»), опубликованного издательством “Ediciones El Caballito” в 1994–1996 гг., и хрестоматии-приложения “Textos escogidos” («Избранные тексты»). Оба издания внесли огромный вклад в подготовку новых поколений мексиканских и вообще латиноамериканских обществоведов.

Мысли и труды Марини проникли в аудитории ведущих университетов Мексики — от столичных (UNAM, Столичный автономный университет, Национальный политехнический институт, Колехио де Мехико и т. д.) до региональных национального значения, таких как автономные университеты Пуэблы, Сакатекаса, Герреро, Колимы, Нижней Калифорнии и Веракруса. Его идеи достигли и научно-исследовательских учреждений Европы и США, обогатив изыскания преподавателей, студентов и дипломированных специалистов, стремящихся к критическому осмыслению мира, в котором мы живём. Кроме того, они помогли сформировать целые поколения студентов не только в Мексике, но и в других частях Латинской Америки, включая Чили, Аргентину и Центральную Америку. Где бы он ни работал, Марини терпеливо наставлял своих учеников и всегда проявлял участие к их заботам. Он руководил дипломными и кандидатскими работами в непринуждённой и доброжелательной манере, обращая их внимание на различные теоретические и методологические подходы и необходимые источники. В основе его мышления всегда лежал тщательный критический анализ.

В Бразилии теория зависимости вырвалась из академических рамок и оказалась в центре идеологических, научных и политических споров по поводу двух основных на тот момент концепций развития Бразилии и Латинской Америки, представленных Бразильской коммунистической партией (БКП) и Экономической комиссией ООН для Латинской Америки и Карибского бассейна{IV}. В разгар дискуссии в Бразилии возникла новая партия трудящихся «Рабочая политика» (“Política Operária”, POLOP). Она была независима от традиционных рабочих партий и контролируемых БКП крестьянских союзов, и Марини вступил в неё:

«Это заставило меня, хотя я всё ещё находился во Франции, выйти на связь с группой, издававшей молодёжный журнал Социалистической партии «Мувименту сосьялиста» (“Movimento Socialista”, «Социалистическое движение»), который напечатал статью, где я разделывался с национал-девелопментализмом. Так я познакомился с Эриком Саксом, с которым после моего возвращения у нас завязалась крепкая дружба.Его опыт и политическая культура оказали на меня огромное влияние. Основные отделения группы находились в Рио-де-Жанейро, Сан-Паулу и Белу-Оризонти. Впоследствии она была переименована в Революционную марксистскую организацию — Рабочую политику» (“Organização Revolucionária Marxista - Política Operária”)— первое бразильское воплощение революционных левых, которые стали появляться по всей Латинской Америке»[1].

Эти новые революционные левые, как их называли, чтобы разграничить с реформистскими левыми, широко прославились в последующие десятилетия, и особенно в Чили, где проходили многочисленные дискуссии между сторонниками эндогенизма{V}, ECLA и «зависимостного подхода»{VI}. В середине шестидесятых, после переворота в Бразилии (1964–1967), принципу зависимости удалось окончательно вытеснить идею «автономного национального развития» латиноамериканского капитализма, которую поддерживали старые девелопменталистские теории и структурализм{VII} ECLA. Как отметил Кардозу{VIII}, «...критика “социологии развития” и “критика функционализма{IX}” выдвинулись на передний план в то же самое время, что и критика национал-популизма и связанных с ним политических позиций. В совокупности вся эта критика политически и интеллектуально предвосхитила исследования в области зависимости»[2].

В результате многие латиноамериканские учёные стали пользоваться понятием зависимости в качестве особого теоретического и методологического инструмента изучения и анализа общественно-экономических и политических проблем периферии, и особенно Латинской Америки и Карибского региона, как блока неразвитых стран, подчинённых развитию и распространению мирового капитализма и империализма. Исследуя происхождение, природу и значение зависимости, Кардозу замечал:

«...мы предприняли попытку изучить... виды отношений между зависимыми странами (классами, государствами и хозяйствами) и империалистическими. В этом зачатки и основа теории зависимости. Как я уже не раз говорил, это не альтернатива теории империализма, а дополнение к ней. В этом смысле для теории зависимости крайне необходима постоянная корректировка периодизации экономики глобального капитализма и понимание текущей стадии империализма[3].

В то время Кардозу ещё верил в построение теории зависимости, но ни на одном из этапов своего пути по проторённой дороге от веберианского{X} реформизма к ортодоксальному неолиберализму он на самом деле не воспользовался идеей зависимости для «корректировки» теории империализма. Вместо этого он попросту применял её как веберианский приём в рамках консервативного извода концепции «взаимозависимости», воспринимающего зависимость в лучшем случае в качестве «переходного состояния». Но он был безусловно прав, утверждая, что (отвлечённые) понятия должны соотноситься с конкретными историческими обстоятельствами зависимости и тем самым постоянно переосмысляться в соответствии со способом периодизации развития капитализма как исторического способа производства. Любая подобная периодизация должна учитывать все общественные, политические и экономические изменения, влияющие на капитализм по всему миру на стадиях национальной консолидации и империализма от эпохи крупной промышленности и крупномасштабного производства и вплоть до нынешней информационной эпохи — царства финансовой экономики, фиктивного капитала и фиктивных прибылей[4].

Важно выделить две идеи, относящиеся к происхождению и к сути теории зависимости соответственно. Во-первых, как отмечает Рауль Форнет-Бетанкур{XI}, влияние Кубинской революции и провал «Союза во имя прогресса» {XII} помогли сделать общественные науки главным полем развития марксистской теории и марксистского анализа в Латинской Америке с середины 1960-х и по сей день. Оглядываясь на этот процесс, добавляет он, можно увидеть

«...выработку теории (или теорий) зависимости как действительно ключевого элемента развития этой новой латиноамериканской общественной науки, поскольку она предлагает новую парадигму для понимания положения дел на субконтиненте{XIII} и, следовательно, закладывает основу для политической деятельности»[5].

Но, как утверждал Марини, теория зависимости не зародилась в пределах марксистской традиции, а усвоила марксистские идеи. По мере развития эта теория «ощущала всё большую потребность в марксизме, пока наконец прочно не обосновалась под марксистским знаменем». И поскольку только марксистская теория могла должным образом исследовать и осмыслить феномен зависимости, теории зависимости потребовалось окончательно освободиться от структуралистских и функционалистских пережитков своей молодости[6].

Только следуя за Марини по пути такой марксизации теории зависимости можно выстроить последовательную критику, основанную на глубоком понимании обширной исторической перспективы и способную, несмотря на все трудности, вывести за пределы не только господствующей ныне идеологии неолиберализма, но и зависимого периферийного капитализма в его неолиберальной фазе. Напротив, две преобладающие точки зрения — неодевелопментализм, с одной стороны, и постмодернизм и его побочные продукты (постколониализм{XIV} и постоксидентализм{XV}), с другой — явно или скрыто озабочены дальнейшим сохранением зависимого неолиберального капитализма при помощи структурных реформ, а также альянсов с государством и правящими классами.

Вторая важная идея касается характеристик зависимости и того уровня, на котором теорию зависимости можно назвать теорией и методом. Ваниа Бамбирра{XVI} отвечает на этот вопрос следующим образом:

«Конечно, речь идёт не об общей теории капиталистического способа производства, поскольку она уже дана Марксом, и не о “зависимом способе капиталистического производства”, поскольку его не существует, а об изучении зависимых капиталистических общественно-экономических формаций, — т. е. о более низком уровне обобщения, дающем возможность уловить особое сочетание способов производства, сосуществующих в Латинской Америке при капиталистической гегемонии»[7].

Однако используемое Бамбиррой определение «сочетание способов производства» вызывает вопросы: хотя докапиталистические структуры производства, безусловно, существовали в прошлом Латинской Америки, капитализм здесь смог по-настоящему развиться только после того как передовые капиталистические центры сумели неким образом поставить себе на службу эти докапиталистические производственные образования и системы, тем самым обеспечив структурную основу отсталости и неразвитости региона. Как утверждает чилийский марксистский историк и теоретик зависимости (депендентист) Луис Витале:

«...способ производства в испано-американских колониях не был феодальным. Не нёс он и отличительных черт современного индустриального капиталистического государства. Происхождение капитализма там было иным, чем в Европе. История не идёт по одной прямой, и Латинская Америка не следовала по пути европейского капитализма, поскольку она двигалась непосредственно от примитивных сообществ к зачаткам капитализма на основе добычи драгоценных металлов и сырья[8].

Но наша задача заключается не в том, чтобы подробно обсуждать эту проблему, а в том, чтобы обозначить уровень, на котором формируется теория зависимости, и который можно назвать промежуточным. Теоретический и методологический инструментарий, выбранный для этой задачи, опирается не только на марксизм и теорию империализма, но также на особые черты латиноамериканских общественно-экономических форм, проявляющихся в характере устройства сообществ, социальных классов, жизненных укладов, труда и производства, регионов и национальных государств. Эта специфика обусловливает разнообразные и сложные аспекты и виды общей структуры.

С учётом этих двух уточнений можно сказать, что подход Марини диалектически формулирует определение зависимости и определение империализма, сохраняя их единство:

«Согласно теории зависимости, империализм не является чем-то внешним по отношению к зависимости, поскольку и то, и другое — результат развития мирового капитализма. Собственно, империализм повсеместно пронизывает зависимые экономики и общества, представляя собой формообразующий фактор общественно-экономического строя, государства и культуры. Подобный подход открывает новые горизонты для исторических и социологических исследований в Латинской Америке»[9].

То есть вопреки утверждениям ECLA и так называемого ортодоксального марксизма, обычно ассоциирующегося с латиноамериканскими компартиями, Марини вскрывает глобальный характер империализма. В качестве мировой системы он является неотъемлемой частью оборота капитала и моделей капиталистического воспроизводства в Латинской Америке, а не чем-то внешним, от чего можно «обособиться» в ходе «автономного национального развития», как говорится в вышеупомянутых утверждениях. Проводя эту мысль, Марини указывает на самую суть своих расхождений и своего разрыва с ECLA и другими школами теории зависимости, включая реформистскую (даже консервативную) точку зрения, представляемую как зависимостный подход, а также с прочими подходами, едва учитывающими зависимость, такими как концепции «стилей развития» {XVII} и «структурного дуализма»{XVIII}.

Зависимостный подход или теория зависимости?

В течение долгого времени считалось, что единственной теорией зависимости является та, что представлена школой Кардозу. Отчасти это было связано с тем, что после переворота в Бразилии разрабатывавшие теорию зависимости марксисты вроде Марини были вынуждены покинуть страну. И более двадцати лет прошло, прежде чем их идеи были заново открыты, и началась разработка настоящей марксистской теории зависимости (МТЗ), позволяющей осмыслить не только прошлое латиноамериканских стран, но также настоящее и будущее с точки зрения их зависимого и подчинённого положения в глобальной системе капиталистического рынка.

1960-е стали важным и плодотворным этапом разработки теоретических подходов, отражавших меняющиеся условия в Латинской Америке и в мире. Тогда разворачивался новый цикл военных диктатур, породивший то, что Марини назвал контрреволюционными государствами. В то же самое время и в связи с этим режим капиталистического накопления и воспроизводства, процветавший в Латинской Америке после Второй мировой войны, вступил в период очевидного упадка и кризиса. Особенно это относилось к Бразилии, Аргентине и Мексике, крупнейшим силам в регионе в плане органического строения капитала»{XIX}, урбанистического/индустриального развития, размера и населения, где в процессах накопления и воспроизводства центральную роль играло государство[10]. Целый ряд экономических проблем привёл к упадку и затем крушению импортозамещающей модели индустриализации, которую ECLA и прочие, включая депендентистов, пропагандировали в качестве главной «стратегии развития». В мировом масштабе эти проблемы только усугубили системный кризис капиталистического накопления, который достиг апогея в 1970-е годы, проложив путь неолиберализму[11].

Решающие десятилетия, 1960-е и 1970-е, оказались отмечены этим двойственным процессом контрреволюции и кризиса послевоенной модели накопления. Этот период стал подходить к концу с началом демократизации в середине 1980-х и последовавшим вскоре распадом Советского Союза, а также установлением Вашингтонского консенсуса[12] и закреплением модели, ныне известной как глобализация. С точки зрения движения мысли очевидно, что кризис совпал с кризисом господствующих в регионе идей, представленных ECLA, и одновременно с ростом влияния теорий зависимости. Я употребляю множественное число, потому что, как мы увидим, теория зависимости в конечном счёте разделилась на (реформистский) «зависимостный подход» и марксистскую теорию зависимости, сильно различающиеся в концептуальном и методологическом смысле и приходящие к различным оценкам и выводам.

Итак, в кризисе оказался весь диапазон идей, усвоенных ECLA и её ведущими теоретиками. Впрочем, на мой взгляд, эти идеи, по сути, никогда не подвергались проверке. Капиталистический кризис 1970-х привёл к тому, что они так и остались благонамеренными гипотезами, согласно которым зависимые и отсталые страны вроде наших могут при определённых общественных, экономических, политических и административных условиях построить автономный капитализм за счёт масштабного вмешательства и общественно-экономического планирования со стороны государства.

Такую позицию занимали ведущие теоретики ECLA, в том числе Селсу Фуртаду, Мария да Консейсан Таварес, Анибаль Пинто, Хуан Нойола, Альдо Феррер и Рауль Пребиш. Именно Пребиш первым обозначил теоретические, методологические и аналитические рамки теории зависимости на основе неортодоксального структуралистского подхода. Он воспользовался ими при разработке своей теории центра-периферии[13], из которой впоследствии вывел концепцию периферийного капитализма[14]. Благодаря Пребишу ECLA смогла привнести новые элементы в пользовавшуюся тогда широкой популярностью теорию международной торговли за счёт осмысления и описания подразделений мировой экономики как единого целого — с особым вниманием к существованию гегемонистского центра. В этом взгляде важно то, что господствующие отношения и циклы воспроизводства рассматриваются не только как обеспечивающие рост и развитие в гегемонистском центре, но и как одновременно создающие подчинённую, зависимую и отсталую периферию.

Этот подход стал крупнейшим вкладом исходящей из ECLA структуралистской версии теории развития в латиноамериканскую мысль, и именно с ним и вступил в спор Марини. Подход ECLA использовал идеи влиятельного бразильского радикального мыслителя Селсу Фуртаду, также связанного с комиссией[15], — и, безусловно основываясь на Марксе, опирался также на Кейнса и кейнсианскую школу вообще. ECLA стремилась сократить общественную несправедливость и концентрацию богатства за счёт государственного вмешательства в экономику в интересах общества в целом[16]. Она считала такое вмешательство, совмещённое с индустриализацией, ключом к (капиталистическому) развитию как таковому и к сокращению «внешней зависимости» в частности. При этом комиссия, что неудивительно, никогда не рассматривала социализм в качестве общественной формации и способа производства, способных стать альтернативным путём общественно-экономического развития.

В основе этих идей лежит вера в то, что зависимые страны «способны» сделать ставку на те же параметры, механизмы и ту же государственную политику, что и Мексика, Бразилия, Аргентина и Чили, и тем самым «усвоить» принцип комплексного развития, заданный США, с моделью общества, основанной на массовом потреблении промышленных товаров («идеальный тип»{XX} Вебера и Ростоу[17]), и со способами накопления и воспроизводства капитала, которые предполагает такая модель. Однако органическое строение капитала в зависимых странах оказывается ниже, чем в развитых, и в них формируется классовая структура, отличающаяся от британской, североамериканской или немецкой[18]. К тому же на протяжении 1950-х и 1960-х не менее 70-80% населения зависимых стран проживало в сельской местности. Уровень урбанизации был крайне низким, и развитие строилось на земледелии, животноводстве и добывающей промышленности. «Традиционное общество», чей доход происходил из сельского хозяйства или добычи природных ресурсов, преобладало над «полноценно развитой», «просвещённой» и индустриализованной частью социума[19].

Когда в середине 1960-х концепция ECLA оказалась в кризисе, в Бразилии возникли новые подходы, такие как «зависимостный подход» и марксистско-маринианская теория зависимости. В плане теоретического и политического осмысления глобального и латиноамериканского капитализма эти новые подходы предложили принципиальную альтернативу теориям общественных изменений вроде концепции ECLA, эндогенизма, теории модернизации»{XXI}, функционализма, — некогда популярным, но уже пребывающими в концептуальном кризисе. Поэтому требуется кратко пояснить, что такое «зависимостный подход» и почему он отличается от теории зависимости, которую отстаивал Марини и другие.

В течение продолжительного времени преподаватели, обществоведы и даже журналисты связывали учение о зависимости (как школу, подход или теорию) исключительно с преобладающим направлением, представленным Кардозу и рядом других теоретиков. Но хотя они изначально разделяли с Марини некоторые исходные положения, впоследствии их пути разошлись. Так, по вопросу зависимости сформировались две различные школы: одна возглавлялась Кардозу и была господствующей, к другой принадлежали Марини и прочие, стремившиеся к углублённому пониманию зависимости в целях объяснения латиноамериканских и мировых явлений и применявшие для этого особый, специально созданный понятийный и идейный аппарат. Таким образом, стало очевидно, что существует две позиции: одна — подход, а другая — теория. Первая стала способом, методом изучения общественной действительности{XXII}. Вторая сделала саму зависимость объектом исследования[20]. В ходе дискуссий и размежевания эти два течения оформились в политическом и идеологическом поле первое как буржуазно-националистическое и реформистское, второе как революционно-марксистское[21].

Хайнц Зоннтаг, тесно связанный со школой Кардозу, считает, что две эти позиции выражают крайне различные представления о зависимости. Для него «зависимостный подход» предполагает «конкретный анализ конкретных случаев зависимости», отдавая предпочтение исследованию класса и системы господства. Со своей стороны, теория зависимости Марини якобы недооценивает эти стороны общественной действительности и видит в зависимости структурное понятие, обладающее собственной теоретической ценностью и потому являющееся объектом исследования. Это приводит Зоннтага к ложному и нелепому выводу, что на этом основании теория зависимости «отрицает» возможность капиталистического развития в наших странах[22].

Подобный вывод совершенно не вяжется с основными положениями и позициями, выработанными теоретиками зависимости. В частности, для Марини зависимость как понятие обладает собственным историческим и структурным характером, и циклы зависимого накопления и воспроизводства капитала диалектически связаны с динамикой классов, классовой борьбы и государственной власти. Более того, он делает акцент не на «невозможности» капиталистического развития того, что называется периферией, а на последовательном перекачивании стоимости и прибавочной стоимости из периферии в империалистические центры капиталистической гегемонии. В то же самое время сверхэксплуатация рабочей силы служит в качестве компенсации этих потерь для правящих классов зависимых стран.

В сущности, теорию экономической стагнации Латинской Америки выдвинули другие, более близкие к ECLA авторы. Так, для Фуртаду рост оказался «придушен» тем, что от технического прогресса выигрывали главным образом наиболее эффективные и прибыльные отрасли производства, и тоже в результате «высокой концентрации прибыли». Он утверждал, что это задавало курс на стагнацию, и делал вывод: «Непосредственной причиной снижения экономической эффективности обычно является экономическая стагнация»[23] и «поэтому проблему экономической стагнации можно понимать как структурную проблему»[24]. С точки зрения Марини, как раз школа Кардозу отвергла понятие зависимости, чтобы в конце концов принять консервативный и неолиберальный термин «взаимозависимость». И в этом он был прав, если учесть, что для Кардозу зависимая экономика представлялась «случайностью» в историческом развитии капитализма, а не его «постоянным условием»[25].

С точки зрения МТЗ, зависимый капитализм исторически и структурно развивается не «вне» системы империализма, как утверждается сторонниками «зависимостного подхода» и в теориях эндогенистов и ECLA, а является (подчинённой) составной частью этой системы. Это важное представление, положенное в основу МТЗ, выражено на теоретическом и методологическом уровне в виде пяти исторических форм зависимости:

а) Традиционная, или изначальная зависимость колониального типа (1521–1850 гг.). Понятие колониального капитализма, выдвинутое аргентинским историком Серхио Багу, в данном случае является важным ответом на аргументы о существовании феодализма у латиноамериканских народов[26] и откликом на теории соединения способов производства. Также существует фундаментальный труд чилийского историка Луиса Витале, который противопоставил «феодалистским» утверждениям, подгоняющим общества испанских колоний под средневековые стандарты, собственную теорию раннекапиталистического развития в латиноамериканских странах[27].

б) Торговая экспортоориентированная зависимость в условиях олигархической/латифундистской системы (1850–1930 гг.).

в) Финансово-индустриальная зависимость (1930–1950 гг.).

г) Прекращение импортозамещения и новая волна прямых иностранных инвестиций придали зависимости новый, по большей части техническо-индустриальный характер (1950–1975).

д) Нынешнему периоду свойственна неолиберальная зависимость, имеющая в первую очередь финансово-технический характер. Её главные черты включают: фиктивно-спекулятивный капитал, ориентированный на финансовые услуги и информационные технологии; мировой рынок как средоточие накопления и спекуляции; новые периферии, созданные международным разделением труда и специализирующиеся на поставке природных ресурсов, продуктов питания и полезных ископаемых; а также экспорт дешёвой рабочей силы из зависимых стран в развитые (Испанию, Соединённые Штаты, Францию, Великобританию).

Эта современная структура зависимости не означает, что циклы капитала, особенно производительного и торгового, лишены собственного движения. Но это означает, что таковое движение теперь определяется их подчинением спекулятивному капиталу и техническому отставанию.

Текущая фаза глобальной деиндустриализации и перестройки капитализма позволяет нам выявить общественно-политические структурные изменения, разнообразными способами воздействующие на современное общество, в частности, влияние количественных и качественных перемен в сфере труда как развитых, так и зависимых/неразвитых стран. Нам также следует учесть, что всякое существенное изменение общества и общественно-политических отношений неизбежно скажется на общественной мысли и теоретических тенденциях, исторически формирующих её методы, идеи и понятия.

Наступление неолиберализма и реакция Марини

Наступление неолиберализма в 1980-х и 1990-х не обошло и Латинскую Америку; собственно, её территория послужила полигоном для отработки и «экспериментального подтверждения» эффективности неолиберализма. Различные теоретические течения оказались изолированы и вытеснены из системы общественных наук, из образовательных и исследовательских учреждений. Постигла эта участь и критический марксистский подход, отталкивающийся от принципа зависимости, связанный с именами Марини и других замечательных интеллектуалов. Неоконсервативное, неолиберальное мышление вытеснило даже не марксистские, но всё-таки критические по отношению к системе течения — неодевелопментализм и эндогенизм, исповедуемые латиноамериканскими компартиями. При этом неолиберализму удалось заново ввести в оборот функционализм на основе неоструктурализма и прочих неоклассических экономических школ»{XXIII}, получив в итоге эклектичную теоретическую смесь, главным признаком которой теперь, как и тогда, является подчинение капиталистического хозяйства и общества воле рынка и частных компаний при минимальном вмешательстве государства в экономику и незначительной госсобственности.

Марини и другие авторы, такие как Андре Гундер Франк{XXIV}, Ваниа Бамбирра и Орландо Капуто, противостояли идеологическому натиску неолиберализма с помощью марксистской теории зависимости. Делали это они путём переформулирования марксовой теории в контексте глобальной экономики, что позволяло им разоблачить глубокие противоречия в функционировании капиталистического способа производства в зависимых и неразвитых странах, в то время как «неоклассические модели» и функционалисты пытались спрятать эти противоречия за запутанными математическими схемами общественно-экономического состояния региона.

Усиленные нападки на теорию зависимости в 1980-х и 1990-х гг. фактически имели обратный эффект, поскольку позволили ей подтвердить свой критический потенциал и тем самым обрести ещё большую силу в глубоком кризисе латиноамериканского капитализма во время «потерянного десятилетия»{XXV}. Те, кто с шатких позиций эклектизма и ревизионизма предрекали смерть марксистской теории зависимости, глубоко ошибались, ибо сегодня она живее, чем когда-либо. Как писал Марини, «возврат к теории зависимости как к исходной точке означает возрождение лучших идей левого спектра»[28]. Однако он же и предупреждал: это не означает, что у МТЗ есть однозначное решение проблем, с которыми столкнулись Латинская Америка и весь мир.

Поиск подобного решения — задача, стоящая перед критической марксистской латиноамериканской мыслью в целом, а не перед отдельными «светлыми головами», как может казаться некоторым. Вот почему Марини постоянно повторял, что теория зависимости — не законченный продукт мысли, как заявляли многие критики, а набросок, проект, требующий дальнейшей разработки. Он лишь стремился заложить основы первой критической теории и школы мысли, познающей характер современного зависимого капитализма без вмешательства господствующих теорий европейского или североамериканского происхождения. Так, в конце своих воспоминаний он делает следующий вывод:

«<...> какую бы оценку мы ни вынесли теории зависимости, нельзя не признать её решающий вклад в поощрение изучения Латинской Америки самими латиноамериканцами, а также её способность впервые развернуть в обратную сторону отношения между этим регионом и крупными капиталистическими центрами так, что латиноамериканская мысль из объекта влияния превратилась в источник воздействия на прогрессивную мысль Европы и Соединённых Штатов[29]».

Никогда ещё потребность в этом вкладе не была столь остра, как в университетах XXI века и среди студентов и аспирантов, поскольку в этой среде однородная неолиберальная идеология насаждается в качестве единственного светоча человеческой мысли.

Воспоминания Марини дают нам счастливую возможность проследить происхождение его идей, его личный и политический путь вплоть до 1990 года; здесь приводится подробный список его исследований, как изданных, так и неизданных[30]. Вот почему эта работа ценна с точки зрения воссоздания ключевого периода деятельности революционных левых в Латинской Америке, и особенно в Мексике и Чили, где автор жил в изгнании. Из неё видно, как он применял свой марксистский багаж и конструктивную диалектическую критику в целях разоблачения консервативной буржуазной сущности исходивших по большей части из Северной Америки теорий развития и девелопменталистских и неодевелопменталистских течений, широко распространившихся на континенте, а также в целях опровержения эндогенизма и неолиберализма, направляющих сегодня наши экономики и общества[31].

В отличие от многих авторов, Марини порвал с девелопменталистской идеологией ECLA и современными ему позициями коммунистических партий, оспорив их. Тем самым он пролил свет на подлинные истоки теории зависимости:

«...сегодня её рассматривают в качестве сугубо академического побочного направления (и альтернативы) девелопменталистской теории ECLA, но в действительности теория зависимости происходит из идей “новых левых”, особенно бразильских, хотя её политическая разработка в противовес идеологии коммунистических партий дальше продвинулась на Кубе, в Венесуэле и Перу»[32].

Далее теории зависимости предстояло разработать собственные понятия и концепции на основе сложной региональной картины. Начало было положено новаторскими идеями сверхэксплуатации труда (краеугольный камень построений Марини), неэквивалентного обмена[33]; контрреволюционного государства и субимпериализма, интегрированной буржуазии{XXVI}, государства четвёртой власти{XXVII} и антагонистического сотрудничества, а также сделанными в разное время важными дополнениями Марини к теориям демократии и социализма.

Эти теоретические разработки составляют, согласно Марини, ось теории зависимости и используются в качестве методологического и теоретического инструментария живого антидогматического марксизма. Будучи применёнными к исследованию хозяйств и общественно-исторических формаций Латинской Америки, а также других зависимых и неразвитых регионов мировой экономики, они помогают осмыслить скрытые и противоречивые процессы, действием которых объясняется принципиальная неспособность этих стран в XXI веке вырваться из пут зависимости и отсталости. Нынешний кризис в Бразилии, Аргентине и прочих странах Латинской Америки является живым доказательством такого бессилия. Действительно, с 1980-х гг. эти обстоятельства вовсе не были преодолены и даже укрепились более, чем когда-либо (если брать недавнее прошлое), тем самым ещё раз продемонстрировав, как общие законы капитализма действуют в латиноамериканских обществах, составляющих особый сектор глобального рынка и международного разделения труда под властью развитых капиталистических стран.

В статье 1968 г. «Отсталость и революция в Латинской Америке» (“Subdesarrollo y revolución en América Latina” Марини выдвинул один из своих ключевых тезисов, актуальный до сих пор: «Здесь излагаются главные аспекты моих исследований с конца 1965 г. Содержание работы резюмировано в первой её фразе: “история латиноамериканской отсталости есть история развития мировой капиталистической системы”».

Марини стремится показать, что отсталость региона является особым способом встроить его в глобальный капитализм[34]. Это утверждение является в высшей степени актуальным и сегодня. Доказывая, что современные проблемы отсталости Латинской Америки, Азии и Африки по сути своей являются результатом невероятного расцвета индустриального капитализма в ХХ веке, он разоблачает повседневные противоречия, с которыми мы сталкиваемся в общественной, экономической, политической и культурной сферах, и которые проявляются в наших зарплатах, в наших условиях жизни и труда. Но на более общем, макроэкономическом уровне именно чудовищные размеры внешнего долга отсталых экономик сегодня служат примером эффективности современных «финансовых» способов сохранения наших стран отсталыми при одновременном обеспечении небывалого уровня концентрации и централизации капитала в развитых центрах.

Несмотря на повсеместное сопротивление этому тезису, он позволяет понять перестройку глобальной экономики в 1980-е годы, а также то, каким образом новые державы вроде Японии, Германии и США добились мировой гегемонии, сохранив за собой наиболее прибыльные составляющие производственного процесса и самые современные технологии, как это и показал Марини. В то же время зависимые страны оказались вынуждены накапливать внешний долг (с сопутствующим переносом стоимости) и всё более деиндустриализоваться, и этот процесс в последние годы охватил всю Латинскую Америку, в особенности Мексику, Бразилию, Аргентину и Чили.

В этом смысле «Диалектика зависимости» бесспорно новаторская книга, открывающая новые пути для марксистских исследований и предлагающая новую структуру исследования Латинской Америки:

«Вместо того чтобы следовать по этому пути рассуждений, я придерживался убеждения, что отсталость и развитие являются двумя сторонами одной медали, и исследовал как условия, на которых Латинская Америка была встроена в мировой рынок, так и то, как этот процесс а) послужил глобальной капиталистической экономике и б) повлиял на экономику Латинской Америки. С этой точки зрения экспортная экономика, возникшая в Чили и Бразилии в середине XIX века и затем распространившаяся на другие страны, представляла собой одновременно процесс перехода к капитализму и его конечный результат, а также ту форму, которую капитализм принял в рамках определённого глобального разделения труда. Таким образом, выкачанная в ходе этого процесса стоимость должна рассматриваться не как исключение из законов глобального рынка или препятствие для них, а как их следствие. Подобный перенос стоимости способствовал развитию капиталистического производства в Латинской Америке, происходившему на основе двух условий: изобилия природных ресурсов и сверхэксплуатации труда (что само по себе предполагало изобилие рабочей силы). Первое условие привело к монокультурной специализации{XXVIII}., а второе — к собственно признакам неразвитой экономики. Последующая индустриализация должна была происходить под влиянием внутренних и внешних производственных отношений, проистекающих из этих двух условий. Так разрешив основополагающий, на мой взгляд, вопрос о том, как капитализм повлиял на суть латиноамериканской экономики, и как здесь создавалась прибавочная стоимость, я перешёл к исследованию превращения прибавочной стоимости в прибыль, отличительных особенностей этого превращения. Моя книга [“Диалектика зависимости”] и прочие работы этого периода дают некоторое представление, насколько я продвинулся в этом исследовании, но разрешить проблему мне удалось лишь несколько лет спустя в Мехико»[35].

И Марини действительно вернулся к этой проблеме в своих последующих работах, пролив свет на причины периодических экономических кризисов в Латинской Америке:

«Что касается теоретических проблем, поднимаемых в “Диалектике зависимости”, я решал их на трёх уровнях во время моего третьего изгнания: цикл капитала в зависимой экономике, превращение прибавочной стоимости в прибыль и субимпериализм. В случае цикла капитала моё исследование исходило из отношения “обращение-производство-обращение”, в первую очередь прилагая его к изменениям в бразильской экономике после первого нефтяного кризиса. Я сделал это темой моего выступления на втором Национальном конгрессе экономистов в Мехико в 1977 г., как это описано в соответствующей части “Воспоминаний”. Из выступления родилась статья «Государство и кризис в Бразилии» (“Estado y crisis en Brasil”) , опубликованная в “Cuadernos Políticos”. Затем в контексте обозначенного отношения, но на общетеоретическом уровне я рассмотрел движение зависимой экономики с точки зрения цикла «капитал-деньги». Это стало темой моего выступления на семинаре по аграрному вопросу и рынку, текст которого включён в “ Рынок и зависимость” (“Mercado y dependencia”), публичную лекцию, напечатанную в 1979 г.»[36].

В 1980 г. мексиканский журнал “Cuadernos Politicos” опубликовал «Избыточную прибавочную стоимость и накопление капитала» (“Plusvalía extraordinaria y acumulación de capital”), диссертацию Марини, представленную на соискание должности штатного преподавателя факультета экономики UNAM. Как писал Марини, эта работа была

«...разделена на три части. В первой части я рассмотрел схемы воспроизводства, вопрос, возбуждавший множество споров на разных этапах истории марксизма{XXIX}. Я стремился показать их особое предназначение в теории Маркса — продемонстрировать, что величина стоимости, производимой в различных секторах экономики, всегда одинакова. Я проанализировал три [марксовы] допущения, вызвавшие столько дискуссий: а) исключённость из мирового рынка, б) существование лишь двух классов и в) постоянную норму эксплуатации. Во второй части я использовал изменения последнего из перечисленных факторов, чтобы изучить воздействие смены длины рабочего дня, а также интенсивности и производительности труда на отношение стоимости к потребительной стоимости и на распределение. Далее, в третьей части, я рассмотрел подход к схемам воспроизводства следующих авторов: Марии да Консейсан Таварес (в работах в целом), Франсиску де Оливейры и Фреда Маццучелли (в 1977 г.), Жилберту Матиаса (также в 1977 г.). Я показал, что первый автор оказался не только не в состоянии порвать с традиционной схемой ECLA (сельское хозяйство-промышленность-государство), но и путает потребительную стоимость со стоимостью как таковой. Де Оливейра и Маццучелли, с другой стороны прекрасно ухватили противоречие между национальными и мировыми деньгами, но в итоге сконцентрировались исключительно на обращении. Наконец, Матиас предложил замечательный анализ роли государства в установлении нормы прибыли, но не учёл соотношение прибыли и прибавочной стоимости. (В том же году мы возобновили дискуссию в Мехико, и Матиас признал, что его критика в мой адрес по вопросу о сверхэксплуатации труда была ошибочной). Эта моя работа — пожалуй, наименее известная — является необходимым дополнением к “Диалектике зависимости”, поскольку в ней представлены результаты начатых мною в Чили изысканий на тему воздействия сверхэксплуатации труда на уровень избыточной прибавочной стоимости»[37].

Я привёл эту длинную цитату, чтобы показать, что работы Марини всегда были логически и диалектически связаны между собой оригинальными основополагающими идеями, представленными в «Диалектике зависимости». Эти идеи не имеют никакого отношения к структурному дуализму или функционалистской теории модернизации, вращающихся вокруг представления о том, что традиционные общества должны превратиться в современные и индустриальные[38], — как ошибочно утверждали противники марксистского представления о зависимости. На мой взгляд, эта мысль должна лежать в основе всякой попытки развития идей Марини в рамках общей работы по развитию марксизма в XXI веке как единственной теории и метода, настроенных против капитализма во всех его проявлениях.

Далее, следует возродить, учитывая последние изменения в капиталистической экономике, метод Марини, который берёт глобальную экономику в качестве отправной точки и только после переходит к рассмотрению проблем способа производства, присущих зависимым странам: Марини использовал его в противовес эндогенистским теориям. Как он и предвидел, современная экономика воистину глобальна, способна подчинить хозяйства отдельных стран торговым союзам, причём первые перестраиваются в соответствии с потребностями последних. Наступление глобализации не принесло зависимым странам «автономного развития», поскольку оно, согласно теории центра/периферии ECLA, зависит от достижения всё более зрелых и развитых стадий индустриализации. Напротив, можно сказать, что на самом деле мы наблюдаем возвращение «старой» экспортной экономики XIX века, но на «современной» основе (например, на основе финансовых спекуляций и импорта компьютерно-информационных технологий) в ущерб «внутреннему развитию» промышленности и местных рынков, особенно тех, где важно массовое потребление. Такое видение будущего описал Марини в книге «Латинская Америка: зависимость и интеграция» (“America Latina: dependência e integração”). И оно приводит к различным заключениям относительно экономического роста и развития, в частности о том, что произойдёт с рабочими местами, зарплатами и квалификацией рабочей силы, которая сталкивается со всё более нестабильными условиями, возникающими в результате глобальной капиталистической перестройки. Эта нестабильность привела к широкому распространению сверхэксплуатации труда, и этот процесс потребовал радикальных политических и организационных перемен в трудовых отношениях и сфере труда в целом[39]. Чтобы увидеть подтверждение моих слов, достаточно взглянуть на влияние мер жёсткой экономии, предпринятых «тройкой» в отношении Греции, и на схожие действия, снова осуществляемые в Латинской Америке на фоне её нынешнего экономического кризиса.

Я считаю, что следует двигаться по пути, проложенному этими теоретико-методологическими и исследовательскими предпосылками, чтобы получить целостную картину зависимого капитализма как общественной формации в современной Латинской Америке — именно на этом уровне Марини приступил к разработке МТЗ.

Критика по адресу МТЗ зачастую была плохо сформулирована, то и дело игнорируя (намеренно или нет) теоретический уровень политических дискуссий середины 1960-х гг. в Латинской Америке, куда МТЗ погрузилась, пытаясь обосновать причины отсталости и зависимости, а также пути к преобразованиям и освобождению. Отчасти это было связано с безмолвием периода военной диктатуры и цензурой, установленной ею в интеллектуальной среде и СМИ. В самом деле, в случае Марини двадцатилетнее изгнание привело к тому, что лишь недавно его идеи стали снова изучаться в бразильских университетах, но даже после этого они сталкиваются с сопротивлением со стороны господствующих направлений, в том числе слева, например, в Университете Сан-Паулу и Уникампе{XXX}. И не только административный аппарат образовательных учреждений, но и большинство преподавательского состава крайне отрицательно относится к трудам Марини — и похожую ситуацию можно наблюдать по всей Латинской Америке.

Марини и сам предполагал, что возрождение депендентистских идей марксистского толка потребует

«...связать нить, оборванную в 1970-е, принять марксизм в качестве единственного эффективного оружия, которым может располагать левый для анализа и осмысления (капиталистического) мира, где он живёт, чтобы выстроить радикальную критику капитализма как составную часть проекта народной демократии будущего, который спасёт Латинскую Америку от кризиса и выкует новый тип экономики, отвечающий интересам большинства, а не национального или иностранного капитала»[40].

Конечно, это предполагает коллективную работу по теоретической, методологической и политической реорганизации с учётом множества изменений, повлиявших на глобальный капитализм в последние годы.

Как отметил Жилберту Васконселус[41], несмотря на попытки дискредитировать Марини и похоронить его наследие, он переживает нечто вроде теоретического возрождения наряду с такими мыслителями как А.Г. Франк и доселе почти неизвестный бразильский философ Алвару Виейра Пинту{XXXI}. Это не столько заметно в среде поколения, сдавшегося и принявшего новомодные теории защитников рынка, сколько среди тех, кто пришёл им на смену, включая рабочие и другие общественные движения. Например, Движение безземельных Бразилии солидаризовалось с идеями Марини, и другие массовые движения вместе с учёными и студентами всё более обращаются к МТЗ, обсуждают её. Эта теория также оказалась в центре дискуссий различных групп в интернете[42].

В отличие от интеллектуалов и социал-демократических правительств, отождествляемых с идеологией «третьего пути»{XXXII}, марксистская теория зависимости в своём наиболее радикальном виде не допускает возможности «реформировать» капитализм. Вместо этого она выдвигает переход к подлинному и глубоко демократическому социализму в качестве единственного пути преодоления частной собственности на средства производства, эксплуатации рабочей силы капиталом и системы империалистического господства, которая, как доказывал Джеймс Петрас{XXXIII}, действует в партнёрстве с государством.

Безусловно, МТЗ необходимо браться за новые темы и направления исследования. Строго говоря, к центральной структуре зависимости, описанной Марини, следует прибавить приставку «нео-». Основанием этой структуры служит сверхэксплуатация рабочей силы, то есть присвоение капиталом части фонда жизненных средств и стоимости рабочей силы с целью превращения их в источник накопления капитала{XXXIV}. Марини приложил эту схему к структурно зависимым странам, особенно к странам Латинской Америки. Но сегодня научные и технические достижения наряду с долговременным кризисом исторического капитализма, проявившимся в падении его совокупных темпов роста и производительности, позволяют применить её ко всей капиталистической системе.

Неолиберализм идеологически воспользовался такими событиями, как падение Советского Союза и закрепление Вашингтонского консенсуса для провозглашения «конца истории» и «зари демократии» в качестве «противоядия» от социализма. Но вопреки разрушительному воздействию этих событий на общественную мысль, они наряду со структурным, системным и цивилизационным кризисом, поразившим капитализм в 2008–2009 гг., возвестили исторический перелом. Несмотря на своё медленное и неравномерное продвижение, критическая мысль и марксизм снова сделались востребованными орудиями теории и анализа для значительного числа интеллектуалов в Европе и даже в Соединённых Штатах. Наперекор предпринятому неолиберализмом разобщению знаний с целью сделать их одномерными, целостное мышление возвращается в повестку дня, и, отбросив смирительную рубашку неолиберальных идей, мы можем теперь вернуться к таким вопросам, как закон стоимости, неэквивалентный обмен, перенос прибавочной стоимости в развитые центры, роль государства и сверхэксплуатации труда, чтобы добраться до сути общественных, политических и культурных проблем современности.

Мы должны отдать дань уважения человеку, заслуживающему признания в общественных науках, среди критически мыслящих интеллектуалов и революционных левых как истинный интеллигент, послуживший социальной и экономической борьбе рабочих и угнетённых и эксплуатируемых народов зависимых латиноамериканских стран — периферии капиталистическо-империалистической мировой системы. Структурные изменения, вызванные этой борьбой в русле более широкого общественно-исторического процесса, являются ярким выражением растущих трудностей и противоречий, с которыми столкнулся глобальный капитализм в XXI веке.

Заключение

Неолиберализм, социал-демократия и неодевелопментализм переживают кризис. Некогда они сулили светлое будущее тем странам, которые Всемирный банк, МВФ, ОЭСР и Межамериканский банк развития называют «развивающимися» (то есть зависимыми) — «независимое» и «самостоятельное» будущее и для них, и для их трудящихся. Со своей стороны, теории зависимости отмечают усиление сверхэксплуатации труда и классовой борьбы по мере того, как «структурные реформы», проталкиваемые зависимой буржуазией и международными финансовыми организациями, ставят рабочую силу в ещё более неблагоприятные условия. Более того, структурный кризис глобального капитализма привёл к возрождению субимпериализма в новых формах экспансии стран и капитала. В качестве примеров можно назвать Бразилию, Израиль, Иран, ЮАР и Нигерию. Конечно, это служит лишь дополнением к сползанию самого империализма к милитаризму и военной агрессии (в Сирии, Ираке, Ливии, Украине), что может рассматриваться как попытка удержать гегемонию перед растущими силами Китая и России{XXXV}, а также прогрессивными правительствами, добивающимися независимости перед лицом процесса балканизации{XXXVI}, продвигаемого ведущими империалистическими державами: США, Великобританией, Германией, Францией и Японией.

Таковы главные процессы, на которые следует взглянуть с современной критической точки зрения, способной полностью объяснить их движущие силы. Подобный взгляд принесёт пользу развитию и организации борьбы рабочих и народных движений, нацеленной не только на стратегически важную задачу преодоления неолиберализма, но также на уничтожение зависимого капитализма и капитализма вообще как причины причин всех бедствий, испытываемых рабочими и обществом в целом по всему миру: эксплуатации, неравенства, бедности, голода, безнадёжности, несправедливости, инфляции, безработицы, разрушения окружающей среды и братоубийственных войн, угрожающих самому существованию человечества.

Эти проблемы должны служить предлогом не для отвержения идей Марини, а для критического обновления их в контексте капитализма, упирающегося в свои исторические пределы. Мы имеем в виду не его окончательное низвержение, как бы желанно оно ни было, а его неустойчивые структурные пределы, которые необходимо полностью осмыслить, прежде чем можно будет выдвинуть новые концепции и понятия. Тогда и только тогда мы сможем построить лучшее будущее и ускорить неизбежный исторический закат чудовищной системы наёмного рабства и нищеты, установленной капиталистическим способом производства.

Для достижения этой стратегической цели мысли Марини и одновременного критического возрождения лучших достижений латиноамериканской общественной мысли ХХ века необходима новая теоретическая модель, адекватная реалиям XXI века и способная ухватить историческую действительность, её основополагающие тенденции и долговременные исторические циклы, через которые прошли народы Латинской Америки. Из нынешнего возрождения критической мысли должна возникнуть научная теория, указывающая народам мира ясный путь к созданию нового общественно-экономического строя, свободного от эксплуатации, господства и нищеты и впервые в человеческой истории основанного на свободе, народоправии и отношениях равенства и братства личностей и народов. Но действовать — если мы хотим избежать всеобщего уничтожения — надо сейчас!

По этой теме читайте также:

Прим. пер. и ред.

I. В России также известна как теория зависимого развития. — Прим. пер.

II. В 1976 году Национальная школа экономики, не дававшая научных степеней, была преобразована в факультет экономики UNAM с аспирантурой. — Прим. пер.

III. Под девелопментализмом здесь имеется в виду комплекс подходов к модернизации экономик отсталых стран, ориентированный на построение автономной национальной индустриальной капиталистической системы и в этом смысле противостоящий латиноамериканским теориям развития, нацеленным на усвоение капиталистической модели ведущих мировых держав (например, структурного дуализма; см. прим. ред. XXII). Упоминающийся далее «структурализм ECLA» (см. прим. ред. VII) относится именно к направлению девелопментализма. В рамках девелопментализма предполагается, что указанная автономная система может быть построена путём сбалансированных действий государства и капиталистических предприятий: первое контролирует развитие стратегических сфер, где стихийная конкуренция противопоказана как вредящая национальному развитию; последние же свободно действуют в остальных отраслях. История девелопментализма обычно отсчитывается от окончания Второй мировой войны, а неодевелопментализмом Сотело Валенсия называет различные корректировки девелопменталистских концепций (в т.ч. доктрину «стилей развития»; см. прим. ред. XXI), ставшие возникать с конца с 1960-х в условиях кризиса исходных установок и начала цикла военных диктатур, о котором сказано выше. — Прим. ред.

IV. ECLA (Economic Commission for Latin America and the Caribbean). — Прим. пер.

V. В широком смысле — один из элементов идеологии многих латиноамериканских традиционных коммунистических партий, отстаивавших приоритет внутренних факторов капиталистического развития над внешними (отсюда и название; эндогенный — вызванный внутренними причинами) и поэтому выступавших за союз трудящихся классов с «прогрессивной буржуазией» против латифундистских олигархий, не осознавая привязанности интересов этой буржуазии к интересам элит мировых держав. В узком смысле — направление марксистской и околомарксистской критики теории зависимости, согласно которому сторонники последней при оценке причин латиноамериканской отсталости преувеличивают жёсткую привязку экономик региона к экономическим выгодам стран центра и недостаточно учитывают специфику собственных капиталистических форм хозяйствования в Латинской Америке и особенностей здешней классовой структуры и борьбы. Один из наиболее известных эндогенистов (в итоге смягчивший свою критику) — эквадорский исследователь Августин Куэва Давила (1937-1992). — Прим. ред. (здесь и далее, если не указано иное).

VI. См. ниже, раздел «Зависимостный подход или теория зависимости».

VII. Имеются в виду идеи, на базе которых сформировалась одна из систем взглядов, которые сегодня принято объединять под грифом структуралистского направления теории зависимости (в т.ч. в той или иной степени противопоставляя марксистским концепциям зависимого развития). Одним из ключевых авторов этих идей и одной из наиболее известных фигур структуралистского направления является аргентинский экономист Рауль Пребиш (1901-1986; см. https://scepsis.net/authors/id_61.html), в 1950-1963 гг. — исполнительный секретарь ECLA (к структуралистской ветви обычно относят и Кардозу (см. прим. ред. VIII)). Пребиш считал, что мировая экономика действует как глобальная структура, разделённая на высокоразвитый центр и отстающую периферию, и поначалу, недооценивая империалистический характер их взаимоотношений, видел корень недоразвитости латиноамериканских стран в невыгодном товарообмене (см. прим. авт. 33) меду центром и периферией (последняя продает первому аграрно-сырьевые продукты и зависит от импорта его готовой продукции), вызванном как внешними, так и внутренними причинами и преодолимом за счёт ряда традиционных мер (протекционизм, импортозамещающая индустриализация, социально-ориентированная система распределения национального дохода и т.п.). Постепенно в течение указанного периода и далее Пребиш радикализировал свои взгляды и критиковал эти меры как однобокие и недостаточные, говоря о необходимости создания межпериферийных систем экономического сотрудничества и настаивая на более жёстком разрыве с экономиками центра. Структурализм, о котором здесь говорится, также известен (в осн. в Латинской Америке) как сепализм — от испаноязычной аббревиатуры ECLA, CEPAL (Comisión Económica para América Latina y el Caribe).

VIII. Фернанду Энрики Кардозу (р. 1931) — бразильский социолог и политик, один основателей Бразильской социал-демократической партии. В 1995-2002 был президентом страны, осуществляя неолиберальную программу в пику собственным декларациям как исследователя зависимости.

IX. Имеется в виду социологическое учение, известное под названием структурный функционализм и связанное прежде всего с идеями американского социолога Толкотта Парсонса (1902-1979), который считал, что основное свойство общественного порядка — стремление к саморегуляции для обеспечения состояния уравновешенности, и в этом смысле каждый его элемент обладает позитивной функцией, участвующей в поддержании необходимого баланса.

X. В данном случае под веберианством подразумевается сугубо социологический подход к изучению строения общества, отрицающий марксистскую классовую теорию и в целом не признающий разделение на экономические классы как определяющее для социальной структуры, утверждая, что социальная стратификация в отдельных областях общественной жизни (экономика, политика, культура) осуществляется по разным системам закономерностей, относительно независимых одна от другой.

XI. Рауль Форнет-Бетанкур (р. 1946) — кубинский философ, известный продолжением и переосмыслением идей латиноамериканской философии освобождения, зародившейся в Аргентине и Мексике в 1970-е гг., для которой характерна борьба с философским европоцентризмом и переоценка исторического опыта Латинской Америки с точки зрения её специфического положения в мире и собственных приоритетов социального развития.

XII. Запущенная президентом США Дж.Ф. Кеннеди в 1961 г. программа экономического взаимодействия с режимами Латинской Америки, которые представлялись тогдашней администрации приемлемыми партнёрами, способными использовать выгодную конъюнктуру и предоставляемую помощь во благо своему развитию и проведению ряда крупных реформ, прежде всего земельной. Североамериканские корпорации наживались на этом сотрудничестве, не давая развиваться местным хозяйственным системам, задачам администраций после Кеннеди эта программа не соответствовала, латиноамериканские правящие круги сопротивлялись коренным преобразованиям и, кроме того, в 1960-е началось то, что автор статьи называет историко-политическим циклом военных диктатур; по этим и по ряду других причин программа была приостановлена едва начавшись, а в 1973 г. её завершили официально.

XIII. Этим понятием, в отличие привычного нам «континент», часто пользуются в Латинской Америке, преимущественно в Южной.

XIV. Здесь автор, как следует из его рассуждений в 1 гл. книги, имеет в виду не постколониальные исследования как таковые (то есть распространившиеся в 1960-е гг. исследования социально-экономической жизни периферийных стран не по лекалам, навязанным странами центра, а исходя из их собственной внутренней логики). Он говорит только о тех вариациях, что под воздействием постмодернизма приняли форму «мультикультурализма» и озабочены прежде всего вопросами «культурных особенностей», «особого менталитета», «равной ценности всех культурных феноменов», не обращая внимания на всё остальное, прежде всего на культурный империализм и растворение всех культурных явлений в масскульте.

XV. Этим термином ряд латиноамериканских авторов (наиболее известен из них венесуэльский исследователь Фернандо Корониль) предложили называть сформулированное ими особое направление постколониализма. Логика их примерно следующая. Постколониальные исследования (прежде всего африкано-азиатские) часто называют «посториентализмом», т.к. они направлены на преодоление ориентализма (от лат. Oriens, Восток), идеологии, рассматривающей незападные страны (прежде всего Восток в широком смысле, т.е., опять же, Африку и Азию) как нечто загадочное и принципиально чуждое Западу (лат. Occidens) и потому враждебное или потенциально враждебное ему. Однако в подобной критике следует учитывать как необходимо сопутствующее ориентализму явление и «оксидентализм», «озападнивание», то есть влияние западной (в т.ч. ориенталисткой) идеологии на местные культуры. И в этом смысле в авангарде могут стоять латиноамериканские учёные, т.к., доказывают постоксиденталисты (основываясь на мысли, в значительной степени сходной с идеями структурного дуализма; см. прим. ред. XXII), Латинская Америка имеет особый опыт «оксидентализма»: в отличие от Азии и Африки, она не была простой колониальной территорией, ведь здесь осуществлялось формирование капиталистического уклада по модели Запада. Несмотря на то, что постоксиденталисты дистанцировались от постмодернизма и «мультикультурализма» и подчёркивали свой антиимпериализм, Сотело Валенсия, судя по всему, считает, что их работы обладают примерно той же теоретической ценностью, что и постмодернистские (и с ним трудно не согласиться, читая, например, статью Корониля “Beyond Occidentalism: Toward Nonimperial Geohistorical Categories” («По ту сторону оксидентализма: к системе внеимперских геоисторических категорий» // https://homepage.univie.ac.at/berthold.unfried/coronil.pdf), по стилю мышления очень напоминающую построения постмодернистов).

XVI. Ваниа Бамбирра (1940-2015) — бразильский экономист и социолог, общественная деятельница, соратница Марини и своего супруга, ещё одного известного теоретика зависимого развития, Теотониу дус Сантуса (http://scepsis.net/authors/id_632.html).

XVII. Концепция, принятая в ECLA в 1970-х, после кризиса прежнего сепалистского подхода (см. прим. ред. VII), сохранив многие его структуралистские черты. Смысл её заключается в том, что коль скоро «общие рецепты» девелопментализма (основные перечислены также в прим. ред. VII) не работают, то латиноамериканские страны при содействии соответствующих общерегиональных организаций на основе многофакторного анализа (учитывая не только политико-экономические условия, но и остальные, от экологической обстановки до культурных особенностей) должны выработать индивидуальные подходы к развитию, в основу которых следует положить принципы масштабной диверсификации экономики и увеличение экспорта. Основной идеолог «стилей развития» — чилийский экономист Анибаль Пинто Санта Крус (1919-1996).

XVIII. Система взглядов, сформировавшаяся под сильным влиянием структурного функционализма (см. прим. ред. IX) и достигшая расцвета в 50-60-е гг. Согласно ей в периферийных странах существуют очаги «успешного» капиталистического развития, сформировавшиеся по образцу и под воздействием стран центра, — и эти очаги чётко отделены от отсталых, «некапиталистических» структур и находятся в антагонистических отношениях с ними, причём взаимодействие между двумя полюсами этой системы осуществляется в основном не непосредственно, а через центральные страны. Соответственно, задача развития состоит в распространении капитализма «успешных» структур на отсталые. В книге Сотело Валенсия особо отмечает, что вариации структурного дуализма были характерны для догматического латиноамериканского марксизма, марксизма традиционных коммунистических партий.

XIX. См. комм. III (https://scepsis.net/library/id_3912.html#aIII) к Амин С., «Излишек при монополистическом капитализме и империалистическая рента».

XX. Один из методологических приёмов социологической теории Макса Вебера, принципиально абстрактное, «утопическое» представление о «чистой» форме общественных феноменов, которое можно использовать как ориентир и логический инструмент познания, но не как способ описания конкретной действительности и не как опору для практической деятельности в ней. Здесь звучит лёгкий отголосок иронии из других частей книги: автор иронизирует над тем, что вопреки указанию Вебера идеальные типы воспринимаются многими именно как образцовые модели, полезные для практики, — как, например, в теории пяти стадий развития общества, принадлежащей упомянутому в скобках У.У. Ростоу: она предполагает, что любое общество мира должно стремиться к системе массового производства и потребления, установившейся в странах центра, проходя в своём развитии одинаковые этапы.

XXI. К основным фигурам «теории модернизации» относятся упомянутые выше Парсонс и Ростоу. Наиболее известный латиноамериканский представитель — Джино Джермани. См. также: Тарасов А. Теория модернизации, вид оружия идеологической борьбы // Скепсис. 2008. № 5 (https://scepsis.net/journal/scepsis_5.pdf). СС. 56-58.

XXII. Здесь нелишне привести цитату из написанного в 1976 г. предисловия Кардозу и его чилийского коллеги Энцо Фалетто (1935-2003) к англоязычному изданию их известного совместного труда 1969 г., которая чётко обозначает позицию авторов: «Эти соображения приводят к выводу, что зависимые капиталистические экономики не идентичны “центральным”. Но несмотря на это, мы не поддерживаем попытки создания “теории зависимого капитализма”. Безусловно, анализ зависимого положения требует теоретической разработки и использования определенной методологии. Но уже по определению представляется лишенным смысла искать специфические “законы развития” для ситуаций, которые являются зависимыми, то есть теми, основные параметры которых определяются стадией развития и тенденциями роста капитализма в мировом масштабе. Были лишь предприняты попытки расширить перспективу анализа и показать специфику проявления уже установленных законов, которые уточняются и актуализируются авторами, заинтересованными в развитии общей теории капитализма. Наш вклад, если он имеет место, направлен именно на это. Мы не претендуем на создание новых теорий, выводимых из классических. Во избежание недоразумений мы говорим о “зависимом положении”, а не о “категории” или о “теории” зависимости». Ф.Э. Кардозо, Э. Фалетто. Зависимость и развитие Латинской Америки. Опыт социологической интерпретации. М.: Институт Латинской Америки РАН, 2002. С. 32.

XXIII. О неоклассической экономике см. прим. 8 (https://scepsis.net/library/id_3904.html#a8) к приложению 1 к: Баран П., «Политическая экономия роста».

XXIV. Андре Гундер Франк (1929-2005) — сын писателя-социалиста Леонгарда Франка, немецкий экономист, историк и социолог, специалист по Латинской Америке, известный как одна из наиболее значимых фигур для выработки теории зависимого развития, мир-системного подхода, а также для научного разгрома «теории модернизации». Значительную роль в формировании его теории сыграли элементы марксизма, хотя многие аспекты марксистской доктрины он подвергал критике.

XXV. “La década perdida” — так в Латинской Америке называют экономический кризис 1980-90-х гг.

XXVI. То есть тесно связанной интересами буржуазии центра.

XXVII. Под государством четвёртой власти Марини имеет в виду следующее. В конце 1970-х для стран центра стало очевидно, что откровенно силовые, диктаторские политические методы из-за суровых ограничений, накладываемых на общественную жизнь, и непредсказуемости авторитарного правления недостаточно эффективны для соблюдения интересов центральных капиталистических элит и интегрированной буржуазии, т.е. для поддержки необходимой интенсивности предпринимательской деятельности и уровня потребления в целях масштабного переноса стоимости. Новая модель накопления в интересах центра, неолиберальная глобализация, требовала формально конституционных правительств, «управляемых демократий». Это наложилось на стремление населения латиноамериканских стран избавиться от диктатур, поэтому цикл последних подошёл к концу, и начался их демонтаж — «(ре)демократизация», которая, согласно периодизации, предложенной упомянутым выше Куэвой Давилой, стартовала в 1979 г. в Эквадоре и завершилась в 1990 г. в Чили (сам Сотело в начале главы пишет об окончании цикла в середине 80-х, а далее в книге приводит периодизацию Куэвы Давилы). Возникли режимы с закреплённым в законодательстве традиционным для буржуазного конституционализма разделением на три ветви власти. Однако силы, на которых держались контрреволюционные государства (военные, полиция, спецслужбы, неофициальные вооружённые группировки и пр.), практически не были привлечены к ответственности и тем более разгромлены или значительно переформированы — напротив, они остались в тени конституций как «четвёртая власть», сохраняя мощное влияние на различные сферы и полностью контролируя вопросы «национальной безопасности». То есть контрреволюционное государство как таковое никуда не исчезло, а сохранилось в недрах «демократий».

XXVIII. Имеется ввиду не только сельскохозяйственная монокультура, но и узкая специализация на экспорте какого-либо сырья.

XXIX. См. «Капитал», т. II, кн. вторая, отд. 3.

XXX. Университет Кампинас, исследовательский университет штата Сан-Паулу.

XXXI. Алвару Боржис Виейра Пинту (1909-1987) — бразильский учёный, работавший во многих областях знания. Прежде всего известен исследованием проблем отсталости Бразилии и Третьего мира в целом, а также тем, что его учениками были выдающийся педагог, теоретик освободительного образования Паулу Фрейре (1921-1997) и крупный антрополог Дарси Рибейру (1922-1997), автор многочисленный прогрессивных образовательных реформ на континенте.

XXXII.Имеются в виду социал-реформистские правительства Латинской Америки, в частности, «розового прилива» 1990-2010-х гг.

XXXIII. См.: https://scepsis.net/authors/id_904.html.

XXXIV. Подробнее о сверхэксплуатации у самого Марини см.: Марини Р.М., «Зависимое капиталистическое накопление и сверхэксплуатация труда» (https://scepsis.net/library/id_3966.html); современное развитие концепции см. в: Смит Дж., «Империализм в XXI веке» (https://scepsis.net/library/id_3796.html); Хиггинботтом Э., «Империалистическая рента на практике и в теории» (https://scepsis.net/library/id_3916.html).

XXXV. Автор явно переоценивает степень угрозы империализму центральных стран со стороны России: она не обладает возможностями для активного противостояния, хоть сколько-нибудь сравнимыми с возможностями Китая и США, а её политическое руководство, чьи интересы лишь местами сталкиваются с интересами центра, больше озабочено тем, как выгоднее предстать перед собственным населением в свете конфликта с Западом, чем соблюдением какой-либо жёсткой линии в этом конфликте.

XXXVI. То есть раздробления в той или иной мере исторически связанного общими интересами региона на противостоящие друг другу сектора (процесс назван по примеру Балкан под властью Османской империи).

Примечания