В известной басне И.А. Крылова петух восторгался пением кукушки уже по той причине, что кукушка нахваливала его собственное. Этот сюжет, принадлежащий к своего рода классическим, прекрасно раскрывает глубокую мысль, согласно которой похвала бывает разной и нужно уметь её различать. Отсюда следует, однако, и то, что далеко не всякая похвала должна быть встречена ответной.
Несколько лет назад свет увидел сборник работ М.А. Лифшица «Надоело. В защиту обыкновенного марксизма», а совсем недавно появилась и новая рецензия на него за авторством Д. Потоцкого. Как может убедиться каждый, рецензент, стоящий на марксистских позициях, в целом положительно характеризует рецензируемый им труд. Признавая выдающиеся заслуги его автора перед марксистской эстетикой и наукой вообще, не оставляя незамеченными и особенные достоинства этого сборника, Д. Потоцкий подчеркивает его сохраняющуюся актуальность и ценность, несмотря на прошедшие со времени написания основных текстов, составивших издание, почти семь десятков лет.
У всякого, кому не безразлична судьба философского наследия М.А. Лифшица и всего «течения» 1930-х, появление положительной рецензии на этот прекрасный сборник, казалось бы, не может не вызывать хотя бы сдержанного одобрения. Причисляя себя к заинтересованной публике, и я бы очень хотел встретить её с воодушевлением как ещё одно свидетельство того, что работы философа не забыты и находят дорогу к своему читателю. Однако какое-то смутное внутреннее чувство предостерегает от слишком поспешных выводов.
В первом приближении можно заметить, что рецензия Д. Потоцкого состоит как бы из двух частей: сначала речь идет о содержании рецензируемого сборника, а затем проводится мост ко дню сегодняшнему с его заботами и проблемами. Знакомя нас содержанием, Д. Потоцкий отмечает, что «основу книги составляют полемические работы Лифшица периода литературных дискуссий 1930-х годов [...] и его интервью Ласло Сиклаи, в котором он высказал более поздний взгляд на события тех лет». Как повествует дальше автор, в дискуссиях 30-х столкнулись между собой с одной стороны — «Михаил Лифшиц, венгр Дьёрдь Лукач и дочь польского революционера Феликса Кона Елена Усиевич», а с другой — «приверженцы т.н. “вульгарной социологии”». В чём же заключался предмет этих дискуссий, что стало камнем преткновения? Д. Потоцкий пишет об этом так:
«Игнорируя всякий здравый смысл, “литературоведы от номенклатуры” [т.е. вульгарные социологи] сводили свои научные изыскания к выведению литературных достоинств великих писателей через определение их классовой принадлежности, [...] до предела примитивизировали марксистскую теорию, [в результате чего] отдельные теоретические положения, например, “классовая борьба”, оказывались чистой схоластикой, пустой фразой».
Но что же противопоставили идеям вульгарных социологов Лифшиц и его единомышленники? Исходя из рецензии, всё, что можно об этом сказать, сводится, по сути, к одной единственной фразе: «Целью Лифшица была борьба за научность и чистоту марксистского подхода». Эта фраза повторяется на протяжении всего текста на разные лады: так, согласно автору, литературная группа, ядро которой составили Лифшиц, Лукач и Усиевич, выступала «прежде всего за художественную ценность искусства и чистоту идей Ленина и Маркса», а глубокой сутью «идейного противостояния Лифшица и его товарищей с представителями “вульгарной социологии”» была «борьба за научность и чистоту марксистского подхода», и, конечно, отмечается, что сам М.А. Лифшиц «в своих критических работах, приведённых в сборнике, выступает с позиции защиты идеалов марксистской эстетики». Сказанное здесь кажется верным, но достаточно ли этого?
Как известно, чересчур абстрактная правда может довольно легко обернуться ложью, а истина всегда конкретна. И потому прекрасная декларация о защите идеалов марксистской эстетики остается только лишь пустой фразой, если дальше речь не идёт о том, в чем же, собственно, эти идеалы заключаются. К сожалению, нигде в тексте мы этого не увидим. А между тем для М.А. Лифшица этими идеалами являлись верность истине, добру, красоте, глубокая убежденность в объективности их существования, в реальности абсолютного, во всём том, что составляет ядро философии марксизма, и что отличало её тогда и продолжает отличать до сих пор от всех ходячих пошлостей века. Именно вокруг этого содержания и разворачивались литературные дискуссии 30-х годов. И если мы остановимся, как это делает Д. Потоцкий, на простой констатации факта, согласно которому «течение» отстаивало «научность и чистоту марксистского подхода», всё наше последующее повествование с необходимостью приобретет тревожащую двусмысленность, что и можно наблюдать в рецензии. Убедиться в этом довольно легко. Достаточно задаться вопросом: кем же были эти вульгарные социологи? Согласно Д. Потоцкому, они представляли собой приверженцев «формального подхода к марксистской теории, позитивизма и примитивно понимаемого детерминизма». Хорошо, но и эта обличительная характеристика повторяет судьбу положения о «чистоте марксистского подхода». Уже при беглом взгляде на действительную позицию вульгарной социологии здесь обнаруживается довольно досадная проблема: оказывается, что те самые «литературоведы от номенклатуры» чаще всего обращались именно к пресловутой «научности марксистского подхода», что отмечает и сам Д. Потоцкий: «критерием истины выступало следование — формальное! — классическим текстам Маркса и Ленина». Так чем же это отличается от описываемой в рецензии позиции М.А. Лифшица? Стало быть, и те и другие защищали «чистоту идей Ленина и Маркса». Возможно, ключевую роль здесь играет именно формализм и примитивность подхода, но вернемся к этому позже, а пока подумаем, возможно ли, оставаясь на позиции рецензента, хоть как-то отличить Лифшица от Ермилова или, скажем, от Фриче? Не станем, однако, и здесь судить слишком поспешно, быть может, в тексте мы все-таки найдем ответ на этот вопрос. Так, например, в самом начале рецензии мы видим, что представители вульгарной социологии были не кем иным, как «партийными приспособленцами», и если с формальной точки зрения, как она подается в рецензии, нам трудно усмотреть различия (и те и другие защищали «чистоту идей Ленина и Маркса»), то уж при рассмотрении существа дела мы с ними точно разберемся. Беспринципное приспособленчество под маской настоящего марксизма — вот с чем боролось течение 30-х. Но тут снова мы будем вынуждены заметить: «Всё это верно, но опять и опять — слишком абстрактно». В чем состояло это приспособленчество, кто, почему и как его осуществлял? Об этом автор рецензии предпочел не говорить. Но если мы хотя бы полистаем тексты пресловутых «вульгарных социологов», то без труда сможем обнаружить и у В. Переверзева, и у В. Фриче, и у И. Нусинова как незаурядную ученость, так и самую искреннюю, даже где-то безрассудную веру в собственную правоту, что очень далеко от обычного приспособленчества и вульгарности. Неспроста М.А. Лифшиц многие годы спустя напишет:
«Вульгарная социология была своего рода цинизмом, верой в силу, но цинизмом теоретическим, сопровождаемым фанатической убежденностью. Эти сверхматериалисты были иногда, конечно, далеко не всегда, идеалистами в практическом отношении».
И пусть нас не смущает указание на то, что «идеалистами в практическом отношении» они были далеко не всегда. Сам ход исторических событий, последовавших после разгрома вульгарной социологии, раскрывает нам природу этого приспособленчества: окончательно в свои права оно вступило именно тогда, когда бывшие социологи искусства вынуждены были облачиться в народные платья, когда в словаре студентов ИФЛИ появилось выражение: «Еще одного классика изнародовали...». И хотя явление приспособленчества и было тогда широко распространено, уместно ли всё же говорить о нём как об определяющем качестве вульгарной социологии, в этом ли было заключено ее основное содержание? Отчасти — но только отчасти — да, впрочем, вопрос этот значительно шире и интереснее. Без сомнения, вульгарные социологи тоже боролись именно за «чистоту марксизма». Учитывая эту немаловажную сторону дела, рассмотрим другой краеугольный тезис автора рецензии, который звучит так:
«литературоведческие работы представителей “вульгарной социологии” до предела примитивизировали марксистскую теорию. В их интерпретации отдельные теоретические положения, например, “классовая борьба”, оказывались чистой схоластикой, пустой фразой».
Обратимся к определению вульгарной социологии у М.А. Лифшица:
«[Вульгарная социология] это система взглядов, коренным образом противоположная марксизму и в этом смысле опаснейшая в нашем веке, ибо она похожа на марксистскую постановку вопроса сугубо внешне, ну, как согласно Апокалипсису, антихрист должен быть похож на Христа. Тем не менее, это все же, согласно догматам церковной веры, два враждебных полюса. Вот так же точно и марксизм имеет своего карикатурного соперника, коренящегося во всей совокупности общественных идей или, вернее, общественных мифов XX века. Вульгарная социология представляет собой, несмотря на достаточную палитру марксистских формул, ответвление общемирового социологического релятивизма XX века в духе ли Мангейма, в духе ли Франкфуртской школы, в духе ли вообще всяческой профессорской или публицистической социологии в катедер-марксистском облачении».
Получается, что дело не сводится к неумелому применению марксистской теории. В одной из архивных заметок Лифшица, написанных гораздо позднее, мы можем встретить и такое пояснение, согласно которому этот
«вульгарный марксизм […] не излишнее усердие, не невежд невинная простота. Кто этого не понял и теперь, тот продолжает ту же линию, находящуюся в полном противоречии с мировоззрением подлинного марксизма — Маркса и Ленина».
А потому вульгарная социология представляла собой скорее заражённую марксизмом буржуазную философию, чем зараженный буржуазной философией марксизм.
Если бы дело обстояло так, что «течение» просто разоблачало формализм в подходе, неумелость применения теории исторического материализма к сложнейшим вопросам искусства, дурацкие формулы и другие проявления вульгаризации марксизма, оно бы не вступило в тот конфликт с господствовавшим тогда направлением, закончившийся дискуссией, даже битвой 1936 года. И всё напряжение этой битвы исходило, конечно, не из уличения вульгарных социологов в «формальности подхода к марксистской теории, позитивизме и примитивно понимаемом детерминизме» — действительным его истоком явилась самая глубинная сторона дела, затрагивающая «духовное бытие» идей противника, «моральную сторону их самооправдания». В рецензии мы не встретим и слова об этой «стороне» — а в этой «стороне»-то и суть дела.
По словам Д. Потоцкого,
«идейное противостояние Лифшица и его товарищей с представителями “вульгарной социологии” шире, чем просто поиск грубых ошибок у оппонентов, это противостояние выходит за рамки дискуссий о литературе и искусстве».
Но всё дело в том, что столкновение «течения» и его противников в 30-е годы было не столько шире поиска грубых ошибок у оппонентов в упомянутой уже не раз дискуссии о литературе и искусстве, сколько глубже. Без отражения этой глубины любые фразы о расширении с неизбежностью остаются бессодержательными, какими мы и встречаем их на страницах рецензии.
В богатом наследстве, оставленном нашей эпохе 30-ми годами прошлого века, почетное место занимает идея борьбы на два фронта, послужившая основой для развития материалистической диалектики. Не обходит ее стороной и автор рецензии. По словам Д. Потоцкого, «“методика борьбы на два фронта” это тонкий и очень точный механизм развенчания различных псевдонаучных теорий (не только квазимарксистских). Средство отделения мух от котлет». Таким образом, «методика Лифшица» есть надежнейшее средство, способное помочь разобраться в сложной ситуации современности.
Диалектика, как известно, учит различать, находя разницу подобий и подобие различного. Либералы и консерваторы — две стороны одной медали, и если бы мыслящая часть нашего общества могла понять эту истину во всей её глубине, то мы избежали бы многих несчастий. На первый взгляд может показаться, что рецензент усвоил этот важнейший тезис «течения», он пишет:
«Представители модернизма-авангарда в искусстве и партийные функционеры от правительства являются частью одного господствующего, как и много лет назад, либерально-консервативного лагеря, в котором роль консерваторов-охранителей играют “православные государственники”, говорящие о традициях и морали, а “либералов-бунтарей” — деятели “современного искусства”, либеральные журналисты и потворствующие им “эксперты” и “просвещённые” чиновники».
И что же это означает для политической практики? Отвернуться с гордым видом и от тех, и от других — и от либералов, и от консерваторов, сохраняя в чистоте свой «марксизм»? Высокопарно рекламировать себя в качестве идеологов «пролетариата» и «классовой борьбы», когда никакой борьбы никакого чистого, умного и организованного, понимающего свои действительные интересы «пролетариата» и признаков даже не видно? Нет, мысль течения была совершенно иной, ведь и Г. Лукач, и М. Лифшиц, и Е. Усиевич, и И. Сац были прежде всего людьми дела, а не фраз. Вся суть «течения» — найденная им альтернатива в практически безальтернативное время. Вот чему надо нам сегодня учиться у этих борцов и мыслителей. Идея борьбы на два фронта заключала в себе актуальнейшую мысль, более того — тактику и стратегию: как быть вместе с народом, когда он выступает против самого себя, когда сам народ антинароден в некоторых важных своих проявлениях. Очищенному до состояния стерильности марксизму, лишённому идеалов истины, добра и красоты, подобные диалектические тонкости ни к чему. Но этот «чистый марксизм», согласно убеждению М. Лифшица, гораздо ниже обыкновенной буржуазной демократии, он ниже даже демократии мелкобуржуазной, именно он, абстрактный марксизм, представителями которого были образованные и нередко субъективно честные люди, явился проводником самых тёмных социальных сил и тенденций. Вот о каких трагических уроках следует нам всем задуматься, критикуя сталинизм и его идеологов с позиций марксизма.
Но вместо всей этой актуальной проблематики, которой буквально дышит каждая страница сборника статей Лифшица, мы узнаем из рецензии, что, оказывается, Лифшиц был «борцом за научность и чистоту марксистского подхода». Очистив подобным образом работы М.А. Лифшица от конкретного содержания, мы получаем готовый к употреблению продукт, равно удобный как для вульгарных социологов былых времён, так и для ортодоксальных марксистов нашего времени, гордых первых учеников прогресса.
Хорошая рецензия — это ворота в мир рецензируемого произведения, дурная рецензия — тоже ворота, но в мир самого рецензента. Представляется, рецензия Д. Потоцкого не даёт верного ориентира, верного подхода для начала серьёзного разговора об идеях российского марксистского «течения» 30-х годов. Такая рецензия может быть написана даже без обращения к произведению, которому по видимости посвящена. Здесь оно выступает лишь формальным поводом высказать свою позицию по тем или иным вопросам. Это можно принять, если подобное высказывание не искажает объективное содержание предмета. Ну а если всё же искажает? В таком случае это уже подделка — подделка произведения под чью-то мысль. А этого принять уже никак нельзя.
Апрель 2014 г.
Комментарий
Публикуя критику А. Лагуревым рецензии Д. Потоцкого на книгу Лифшица «Надоело. В защиту обыкновенного марксизма», редакция «Скепсиса» должна признать обоснованность одного его упрёка. Действительно, текст Д. Потоцкого грешит абстрактностью, и стоило в нём сказать важную для всякого марксиста вещь: идеалы истины, добра и красоты не являются в чистом виде идеологическими конструкциями, как пытается представить постструктурализм, вернее, любой релятивизм, отражая тем самым типичные признаки мышления филистера. Признание объективности истины — важнейший принцип марксистской гносеологии, и за немногими исключениями именно марксисты отстаивали этот тезис в ХХ веке. С другой стороны, многие марксисты с приставками «нео-», «пост-» и т. д. отказались от этого важнейшего постулата, причём именно в тот момент, когда марксизм укоренился в университетских аудиториях, но ушёл с улиц, ушёл от непосредственной практики политической борьбы. Как и во всяком обобщении, из этого правила можно найти исключения (одно из самых ярких — друг и ученик Лифшица венгерский философ Дьёрдь Лукач), но общая логика развития марксизма за пределами СССР в ХХ веке была именно такова.
Итак, в этом одном пункте А. Лагурев прав.
Оправданием рецензента может служить тот факт, что он пока ещё не погружён в философию, в марксизм, для него тексты Лифшица оказываются своего рода первым серьёзным введением в марксистскую методологию и споры вокруг неё. Этот argumentum ad hominem можно только принять к сведению, но не как оправдание.
Однако, как мне кажется, центральным пунктом рецензии А. Лагурева является другой тезис. Прочитаем внимательно, что он оспаривает.
Дан Потоцкий пишет:
«Представители модернизма-авангарда в искусстве и партийные функционеры от правительства являются частью одного господствующего, как и много лет назад, либерально-консервативного лагеря, в котором роль консерваторов-охранителей играют “православные государственники”, говорящие о традициях и морали, а “либералов-бунтарей” – деятели “современного искусства”, либеральные журналисты и потворствующие им “эксперты” и “просвещённые чиновники”».
На это ему возражает А. Лагурев:
«И что же это означает для политической практики? Отвернуться с гордым видом и от тех, и от других – и от либералов, и от консерваторов, сохраняя в чистоте свой «марксизм»? Высокопарно рекламировать себя в качестве идеологов «пролетариата» и «классовой борьбы», когда никакой борьбы никакого чистого, умного и организованного, понимающего свои действительные интересы «пролетариата» и признаков даже не видно?»
Затем автор уточняет верную, с его точки зрения, позицию:
«Вся суть “течения” – найденная им [Лифшицем] альтернатива в практически безальтернативное время. Вот чему надо нам сегодня учиться у этих борцов и мыслителей. Идея борьбы на два фронта заключала в себе актуальнейшую мысль, более того – тактику и стратегию: как быть вместе с народом, когда он выступает против самого себя, когда сам народ антинароден в некоторых важных своих проявлениях».
Значит, надо быть с народом даже тогда, когда он «антинароден»? В чём же это должно выражаться применительно к современности? Трудно понять, что имеет в виду здесь автор контррецензии, так как, вопреки своей критике, он остаётся тут не только абстрактным, он попросту уходит от ответа: в чём же состоит эта «актуальнейшая стратегия и тактика»?
Если речь идёт об отношении «течения» 30-х годов к сталинизму, то с ним всё не так просто. Логика поведения участников группы «Литературного критика» здесь отнюдь не бесспорна. Они в самые жуткие времена сталинской диктатуры пытались отстаивать букву и дух революционной теории, боролись с приспособленцами по мере сил, защищали великого писателя Андрея Платонова и не только его одного. Но платой за эту возможность стало подчинение — и, увы, не только формальное — кровавой диктатуре, которая извращала идеалы социализма и марксистской теории, и, прикрываясь ими — дискредитировала их. Последствия этой дискредитации мы пожинаем по сей день. Позиция Лифшица и его товарищей в этом вопросе — тема отдельного серьёзного разговора, но одно должно быть очевидно: не стоит преподносить компромиссную тактику и стратегию «Литературного критика» как единственно возможную и ничем не запятнанную. В те же годы были марксисты, которые пожертвовали жизнью в борьбе против диктатуры, и вот к ним на самом деле не может быть никаких этических претензий. Повторюсь: мы из 2000-х не можем этически осуждать Лифшица, Саца, Усиевич, Лукача, Платонова. Но и отказываться от объективного анализа их позиции мы тоже не должны.
Когда А. Лагурев говорит о современности, то и здесь он уходит от конкретики. И не случайно! М.А. Лифшиц не раз в своих работах однозначно противопоставлял либерализм и демократию, демонстрируя, как легко либерализм мостит дорогу самым реакционным политическим течениям — в частности, фашизму. Примеры этому мы видим совсем рядом с нами: только что либералы, либеральствующие (и даже леволиберальные «марксисты») на украинском Евромайдане с достойной удивления терпимостью отнеслись к присутствию националистов и неофашистов, а затем поддержали развязанную олигархами (крупным капиталом) гражданскую войну в своей стране. У меня нет никаких сомнений в том, как Лифшиц отнёсся бы к подобного рода терпимости: все его тексты наполнены презрением и уничтожающей иронией по отношению к такому «либерализму», за которым приходит чёрная сотня. Именно поэтому меня некоторое время назад так удивила позиция ряда марксистов, которые совершенно некритично присоединились к «болотным протестам», даже не попытавшись выступить на них со своей собственной программой, оказавшись охвостьем у либералов. С другой стороны, либералы — вернее, те, кто сейчас в России выступает в политике под этим названием — пользуются в народе заслуженным неприятием, а то и ненавистью. Перефразируя известную фразу Лифшица о модернизме, можно сказать: «Могут быть хорошие либералы, но не может быть хорошего либерализма». Так на какой же стороне должны выступать марксисты? Разве их миссия не состоит в том, чтобы своей войной на два фронта просвещать массы, заниматься контрпропагандой и всячески способствовать осознанию эксплуатируемыми классами своего положения? Поддерживать превращение класса-в-себе в класс-для-себя? Разве их миссия не состоит в том, чтобы разоблачать господствующую идеологию и создавать новую, отражающую интересы угнетённых, тех, кто пока лишён своего голоса, выступая только процентами в статистиках, собираемых разной степени добросовестности социологами? В современной России с разной степенью успешности соседствуют две враждебные народу идеологические конструкции: «государственническая» — «Православие, самодержавие, народность» и «(нео)либеральная», «прозападная» — «рынок решает всё». Они сочетаются, переплетаются с разной степенью эклектики, но в одинаковой степени ведут страну в тупик периферийного, зависимого капитализма. И все, кто забывает, что именно антикапитализм является центральной частью марксистского учения, вытравляют из него сущность.
Так в чём же не прав в этом пункте — о войне на два фронта — автор рецензии? Думаю, что, несмотря на отсутствие должного знания философского контекста и марксистской теории, Д. Потоцкий оказался здесь куда ближе к истине, чем его критик.
Главный редактор «Скепсиса» Сергей Соловьёв
По этой теме читайте также:
