Элиас Канеллис: С современной точки зрения, после великих революций, войны против нацизма, крушения социализма в Восточной Европе и свободного рынка – каково ваше мнение о двадцатом веке, «эпохе крайностей», как его называет Хобсбаум[1]?

Иштван Месарош: Я очень рад, что вы задали этот вопрос, так как проблемы, поднятые в нем, имеют большое значение. Во-первых, революции. Их лучше всего сравнить с грандиозными землетрясениями. Горные хребты, которые при этом возникают, не могут быть затолканы обратно в чрево земли. Но вот, например, как выдавал желаемое за действительное видный член «мозгового треста» президента Кеннеди, Уолт Ростоу[2], который отчаянно пытался дискредитировать Русскую революцию, сказав, что «если бы не началась Первая мировая война - или если бы она началась десятилетием позже, - Россия бы наверняка успешно осуществила модернизацию и сделала себя неуязвимой для коммунизма».

Такие аргументы не считающихся с фактами резонеров не могут получить хорошую оценку даже будучи высказанными на первых занятиях вводного курса философии, но пропагандистская машина выдает их за глубокую мудрость. В действительности же великие революции потрясают народы на протяжении веков, до тех пор, пока действуют причины, их вызвавшие. Их последствия могут быть такими же мощными, как и сам первоначальный взрыв. Более того, влияние революций не ограничивается местом, в котором они происходят. Так, Французская революция 1789 г. потрясла Северную Америку так же, как и всю Европу. И даже сегодня, 210 лет спустя, эта революция во многом сохраняет свое значение, ведь некоторые ее цели так и не были достигнуты. Что произошло со свободой, равенством, братством? Они либо вычищены из общественных идеалов, либо сведены к формальным понятиям. В самом деле, по случаю двухсотлетия Французской Революции политики всего мира, собравшиеся в Париже, не стыдились уважительно слушать тирады Маргарет Тэтчер против Французской Революции и о непобедимости ее, Тэтчер, политики.

Преждевременные похороны Французской Революции хорошо иллюстрируют глупость и политические предрассудки тех, кто занят этим погребением. Не менее глупо пытаться похоронить Октябрьскую революцию 1917 г. из-за того, что произошло на месте ее свершения 10 лет назад. Это была революция с социалистическими устремлениями, а их нельзя просто взять и выкинуть из истории. Ее последствиями стали Венгерская Советская республика 1919 г., германские восстания после окончания Первой мировой войны, Китайская революция 1927-49 гг., Кубинская революция 1957 г., освободительные движения в колониальных странах Африки и Юго-Восточной Азии и борьба вьетнамского народа, одержавшего победу над мощью американских агрессоров во время Вьетнамской войны. Также можно вспомнить о том, что в наши дни Китай празднует пятидесятую годовщину победы своей революции, освободившей страну от длительного иностранного владычества. Несмотря на все проблемы и противоречия в этих странах, социалистическое наследие Октябрьской революции не исчезло из истории двадцатого века.

Если мы взглянем на мировые потрясения в этой перспективе, то картина двадцатого века рисуется гораздо более положительной, чем многие люди – в основном те, кого итальянцы называют «раскаявшимися»[3], – представляют себе. Те же самые люди в прошлом рисовали абсурдные розовые картины о тех же исторических событиях.

Короче, мы должны помнить, что движение от одной общественной формации – в нашем случае от капиталистического способа производства – к ее радикальной альтернативе (которая возникла на политическом горизонте немногим более восьми десятков лет назад) является исключительно сложным и трудным социальным процессом, не только продвигающимся вперед, но также подверженным значительным откатам. И никакие откаты, неважно, какими серьезными и трагическими они бы ни были, не могут уничтожить человеческие надежды и силы, влекущие к качественным изменениям строя.

Что касается «свободы мировых рынков», то здесь необходимы некоторые разъяснения. Самое значимое из них это то, что, несмотря на весь триумф капитализма, половина земного шара не живет согласно требованиям «свободного рынка». Вспомните о большинстве громадного населения Индии или миллиарде с лишним из 1250-миллионного населения Китая. Можно говорить о существовании в Китае относительно малых капиталистических анклавов, но даже те находятся под всеобщим политическим контролем некапиталистического китайского государства. Сюда же можно отнести бóльшую часть Африки и Юго-Восточной Азии (например, многие миллионы людей занимаются натуральным хозяйством в Индонезии, и говорить перед ними о «свободном рынке» было бы неудачной шуткой). Не нужно забывать и о значительной части населения Латинской Америки, настолько значительной, что ее никак нельзя проигнорировать.

Все эти примеры свидетельствуют о великом историческом провале капитализма как системы, которая стремится стать глобальной. Более того, непонятно (по целому ряду серьезных причин, включающих чрезмерные экологические издержки процесса капиталистического развития), как «усовершенствованный капитализм» со своим «свободным рынком» сможет стать глобальным в будущем.

Наличие «свободного рынка» на капиталистическом Западе тоже может быть принято лишь с оговорками. Когда-то в странах Восточного блока было много политических анекдотов в форме вопросов армянскому радио. Например, такой: «Правда ли, что в субботу на Красной Площади будут раздавать роскошные американские автомобили?» Ответ: «Да, товарищ, совершенно верно, но с тремя уточнениями: они будут не американскими, а русскими; это будут не автомобили, а велосипеды; их не будут раздавать, их будут отбирать». Подобные уточнения следует провести в отношении «свободных рынков» с «идеальной конкуренцией», чтобы обозначить три их особенности: а) мы наблюдаем все большую монополизацию в каждой капиталистической стране (очевидно, что это никак не развивает «свободу рынков», а наоборот, ведет ко все большему вмешательству в них, угрожая существованию рынка как такового, в любом смысле этого слова); б) наши «свободные рынки» характеризуются широким протекционистским вмешательством государства (от «единой сельскохозяйственной политики» до «экспортных гарантий» и от огромных исследовательских фондов в распоряжении капиталистических предприятий, освобожденных от налогов, до астрономических сумм, выделяемых на военно-промышленный комплекс); в) «транснациональная глобализация» - в соответствии с доминирующим принципом расстановки сил - невероятно мешает экономическим рыночным отношениям в угоду ведущей сверхдержаве, Соединенным Штатам.

Роберт Райх, бывший министр труда президента Клинтона, без всякого смущения совершенно четко заявлял, что Соединенные Штаты будут всеми средствами усиливать свой «реальный экономический национализм». Даже ближайший союзник США и по праву одна из ведущих промышленных держав, Великобритания, вынуждена испытывать на себе последствия этого несправедливого соотношения сил. Так, один из наиболее заметных членов кабинета Маргарет Тэтчер, Майкл Хэзелтайн[4], был вынужден протестовать (что характерно, только в своем заявлении об отставке) против отрицательных для Великобритании последствий американского «регулирования потока технологий, протекционистских законов, экстерриториального контроля, координируемого Пентагоном и обеспеченного поддержкой Конгресса», а также против практики «фондов по финансированию крупнейших и богатейших компаний планеты таким образом, который позволит, если этот процесс будет бесконтрольно продолжаться, скупить все наиболее перспективные технологические секторы в мире». Кажется, что наши промышленные и политические лидеры, особенно американские, являются последователями мудрости армянского радио в своем понимании «свободы рынка».

Э.К.: В ближайшем будущем будет ли место для философии и философов? Как вы можете определить их роль сегодня? Есть ли связь между философией и политикой?

ИМ: Да, и, возможно, она сильнее, чем когда-либо. Ибо интеллектуальная деятельность, находясь под давлением воли капитала, имеет тенденцию к дроблению на бесчисленные специализации во вред целостному развитию науки. Но философия не может отказаться соотносить себя со всеобщими исследованиями. Такие исследования не исчезают лишь из-за того, что интеллектуальная мода пренебрегает ими. Это пренебрежение есть в то же время мощное идеологическое давление: доминирующий порядок вещей устанавливает себя как нечто само собой разумеющееся, позволяя лишь незначительные изменения в существующем строе, но никогда жизнеспособные всеобъемлющие альтернативы ему. Если философия согласится с этим, она тем самым покончит с собой.

Связь между философией и политикой необходима. Политика влияет на жизнь каждого. Никто не может выйти из-под ее влияния. Поэтому я всегда говорю моим студентам, что политика всегда слишком важна для того, чтобы просто оставлять ее на откуп политикам, даже наиболее дальновидным. В ходе истории социальные индивиды были отчуждены от возможности принятия глобальных решений, которую целиком присвоили себе профессиональные политики. Это крайне несправедливое и нимало не обоснованное положение дел. Философы – со времен греческой античности до настоящего времени – пытались вмешаться в этот процесс и изменить ситуацию. И неудивительно, что взаимоотношения между философией и политикой далеки от идеальных. Для уяснения этого достаточно вспомнить имена Платона, Кампанеллы, Джордано Бруно, Макиавелли, Гоббса, Спинозы, Маркса, Грамши и Лукача. Всем им пришлось многое вынести из-за активного вмешательства в политику.

Современный вызов в этом направлении обусловлен непосредственно глубоким кризисом политики. Нам знакомо старое определение политики как «искусства возможного». Но мы все чаще слышим – в каждом чихе правительственной мудрости – что «альтернативы нет». Маргарет Тэтчер повторяла это сплошь и рядом, а вслед за ней и Михаил Горбачев - пока они не узнали, что альтернатива для обоих может и должна быть. В любом случае, мудрость принципа «альтернативы нет» (утверждающего таким образом, что «искусство возможного» означает «возможное невозможно») является приговором для практической мысли в наше время. А философия занимается вопросами эмансипации человека, и потому должна бросать вызов господствующим представлениям, возникающим в рамках, которыми капитал все больше укрощает возможность каких-либо улучшений. В самом деле, сегодня капитал отнимает даже прошлые социальные завоевания, как показывает его атака на «государство всеобщего благоденствия». Вот почему роль философии сегодня, возможно, куда больше, чем раньше.

Э.К.: Вы говорите о «Социализме или варварстве»[5], как говорил Касториадис[6] в более жестокое время. В социал-демократической Европе с ее «третьим путем»[7], в период глобализации имеют ли еще массовые движения какой-либо шанс на успех?

И.М.: Верно, что Касториадис, Лиотар и некоторые другие когда-то издавали журнал с названием «Социализм или варварство». К сожалению, они отказались от этого проекта и, заключив мир с установившимся порядком, кончили тем, что создали теории, доказывающие, что не может быть выхода из него. Я же употребляю эту боевую фразу Розы Люксембург с другим смыслом. В моей работе я показываю, что, в отличие от времени, в котором жила Люксембург, когда ее предупреждение имело неопределенный во временном отношении характер, в наши дни альтернатива (впервые сформулированная Марксом в 1845 г.) имеет гораздо большую необходимость в ее реализации.

Проследив существующие тенденции глобального развития, мы поймем, что у нас, очевидно, осталось не более нескольких десятилетий на то, чтобы остановить разрушительную силу капиталистической системы, явно не веков. Великий либеральный экономист Шумпетер когда-то характеризовал (и идеализировал) капитализм как систему «производительного разрушения». В целом это было верно для восходящей стадии развития капитализма. Сегодня, напротив, мы достигли состояния, когда вместо «производительного разрушения» мы все больше сталкиваемся с разрушительным производством капитала, разрастающимся в пугающем масштабе.

Вы спрашиваете, имеют ли еще массовые движения какой-либо шанс на новый расцвет в век глобализации и при «третьем пути» европейской социал-демократии? Для меня «третий путь» есть ни что иное, как бесплодная фантазия, призванная защищать установившийся несправедливый порядок. Социологи вроде Макса Шелера предсказывали еще почти сто лет назад, что классы сольются в один счастливый «средний класс», и можно было только недоумевать: средний относительно чего? В действительности социальная поляризация в наши дни стала заметнее, чем когда-либо, словно в насмешку над старыми социал-демократическим надеждами на уничтожение (или хотя бы уменьшение) неравенства путем «прогрессивного налогообложения». Оно, как потом оказалось, достигло диаметрально противоположного. Вот два наиболее свежих примера. По данным бюджетного комитета Конгресса США (т.е. отнюдь не «левых провокаторов»), совокупный доход 1% самых богатых людей равен доходу ста миллионов беднейших людей планеты, то есть почти 40% населения США. Двадцать лет назад это соотношение было «всего лишь» 1% к 29 миллионам, менее чем 20% населения США. Вот вам и «уравнивание» и «слияние классов»! В Англии детская бедность утроилась за последние 20 лет и продолжает расти при «новом лейбористском» правительстве в течение последних 2,5 лет. «Новое лейбористское» правительство проповедует «третий путь» и все больше ужесточает политику антирабочих мер (среди которых были такие, которые не осмеливалась предпринимать даже миссис Тэтчер), обрезая тем самым «государство всеобщего благоденствия» везде, где только можно, включая, например, уход за инвалидами. Только дурак может думать, что это будет продолжаться бесконечно.

В общем, отвечая на ваш вопрос, я выражаю абсолютную убежденность в том, что радикальные массовые движения имеют большое будущее, и не только в Англии, а во всем мире. Или, выражаясь иначе, если для такого движения нет будущего, то будущего нет и для всего человечества. Если бы мне нужно было перефразировать Розу Люксембург, учитывая реалии сегодняшнего дня, то я бы дополнил «социализм или варварство» так: «варварство, если нам повезет», – имея в виду, что уничтожение человечества является конечным пунктом разрушительного курса развития капитала. И мир той самой «третьей возможности», помимо альтернатив «социализма или варварства», будет подходящим только для тараканов, единственных, кто, как говорят, может выжить при смертельно опасных уровнях радиационного излучения. Только такой рациональный смысл может иметь «третий путь».

Э.К.: Что вы думаете о культурной глобализации?

И.М.: «Культурная глобализация» неминуемо происходит вместе с социально-экономической и политической глобализацией и подвержена тем же противоречиям. Капиталистическая система является строго иерархической, в которой слабые всегда получают только то, что им выдают сильные. «Порядок кормежки» определяется господствующим социально-экономическим и политическим соотношением сил. В этом смысле вопрос культурной глобализации неотделим от антагонизмов современного империализма. Поэтому ведущая империалистическая держава, США, делает все возможное для включения всего остального мира в сферу своего культурного влияния. Естественно, это делается во имя «демократии» и «свободного обращения» объектов культуры. Властные отношения, всегда вовлеченные в материальный процесс «свободного культурного обращения», остаются скрытыми, начиная с киносетей (впихивающих всем и каждому даже третьесортную продукцию Голливуда), и кончая гигантскими медиа-империями, телекоммуникационными и спутниковыми станциями, а также институтами, призванными служить международными сторожевыми псами американских «прав интеллектуальной собственности».

Пол Баран[8] уже в 1957 г. описывал остальные бывшие колониальные державы как «младших партнеров американского империализма». Эта характеристика является правомерной и в отношении «культурной глобализации». «Младшие партнеры» тоже пытаются закреплять свои культурные интересы в меньших странах, но лишь в размерах, не противоречащих их подчиненной роли младших партнеров США.

Естественно, все это вызывает сильное отторжение у тех, кто находится у «окна выдачи». В этом отношении будущее представляется связанным с возникновением значительных конфликтов и защитой законных национально-культурных интересов от вмешательств извне. Но это, скорее всего, будет довольно болезненным процессом, ведь неравенство сильно по душе тем, кто доминирует за счет своей политической и экономической мощи.

Э.К.: Является ли «национальное государство» достаточным ответом на глобализацию? Приемлем ли для вас термин «этническая чистка» в отношении Косово?

И.М.: Нет, поиск убежища от бурных вод глобализации в «национальном государстве» совсем не является убедительным ответом. Ибо мы говорим о процессах, наполненных противоречиями. «Национальные государства» являются не изгоями глобализации, а ее составной частью. Точно так же, как мы не можем уйти из-под влияния политики, национальные государства не могут уйти из-под влияния транснациональной глобализации. Нравится им это или нет, они активно в ней участвуют в соответствии с их местом в глобальном дележе капитала.

Здесь важно помнить, что национальное государство выступает как наиболее цельная командная структура капитала. Потому что нет такой вещи, как глобальное капиталистическое государство, а есть только отдельные государства, неважно, сильные или слабые. Это противоречие становится особенно острым именно в наши дни. И его нельзя разрешить, не признавая, что транснациональная глобализация сама развивается по неодолимой логике капитала, и поэтому не может кончиться до того, как он до конца сыграет свою роль. Последствия этого положения дел печальны. У нас были две разрушительных мировых войны – в результате того, что одни крупные национальные государства пытались распространить влияние своей государственной формации на другие страны. Сегодня, когда глобализация идет полным ходом, стремление самого сильного государства сделать себя государством «глобального превосходства» (по выражению Строуба Тэлбота, заместителя госсекретаря[9]) над всеми остальными велико как никогда; соответственно, увеличиваются и риски, связанные с этим. Поэтому здесь мы снова сталкиваемся с противоречием между глобализующимися/глобализирующими транснациональными капиталами и национальными государствами, которое может быть разрешено только путем социалистической альтернативы. Со временем это противоречие будет только усиливаться, открывая возможность катастрофического столкновения в не таком уж отдаленном будущем.

Что касается замечания об «этнической чистке», то это дикое понятие, отражающее хроническую неразрешимость межэтнических и межгосударственных конфликтов под руководством капитала. И дело не ограничивается одним лишь Косово. Нужно вспомнить, что 270 000 сербов под американским надзором были «этнически вычищены» из Боснийской Крайны; а сейчас сербов тотально «вычищают» из Косово; возможно, очередные двести тысяч. Все эти проблемы кричат о необходимости их разрешения на основе устойчивого равенства между индивидами и социальными группами. Однако реальное равенство структурно несовместимо с тем способом, каким капитал осуществляет социальное регулирование.

Э.К.: Что вы думаете о политике ООН в отношении прав человека?

И.М.: Отчет ООН о соблюдении прав человека ужасающе плох, и это вполне можно понять (но ни в коем случае не оправдывать). Ибо основное влияние на ООН оказывают Соединенные Штаты: страна, без числа нарушающая права человека по всему миру. Давайте вспомним эту длинную историю: от Филиппин на рубеже XIX и XX вв. до установления там марионеточного режима Маркоса; от вторжения в Гватемалу, Доминиканскую Республику и Гренаду до Вьетнамской войны; от установления режима Сухарто в Индонезии (и 500 000 этнических китайцев, убитых в ходе подготовленной США контрреволюции) до установления и поддержания диктаторских режимов в Латинской Америке (включая Пиночета) и Африке; не забудем Ближний Восток и диктатуру «черных полковников» в Греции: список можно продолжать бесконечно. И теперь ООН - вместе с западными странами, так убедительно оправдывающими свои военные действия на Балканах защитой прав человека, - и пальцем не пошевелила для того, чтобы как-то воспрепятствовать эскалации насилия, не говоря уже о том, чтобы положить ему конец.

Сегодня ведущие политические фигуры США совершенно без стеснения признаются, что они использовали Хельсинкские соглашения по правам человека как удобное оружие против Советского Союза. Подобным образом они разыгрывали при Никсоне и Киссинджере «китайскую карту» против СССР, а «русскую карту» - против китайцев во время Вьетнамской войны. Цинизм политики больших держав выряжен в лицемерные одежды озабоченности (крайне выборочной!) состоянием прав человека. Ибо в то время, как война в Косово громогласно объявлялась войной во имя защиты прав человека, страны «западной демократии» (как они сами любят себя называть) ничего не сделали в случаях самых жестоких нарушений этих прав, иногда граничащих с геноцидом, совершенных турками против курдов или во время уничтожения почти миллиона человек в Руанде. А есть еще другая форма нарушения прав человека: смерть миллиона детей в Ираке в результате санкций, наложенных Соединенными Штатами и проштампованных ООН при полной поддержке союзников США[10]. Никто не может серьезно воспринимать ООН как защитницу прав человека до тех пор, пока действительный расклад сил в мировой политике обращает заботу о правах человека в злобную насмешку над ней.

Э.К.: Какова роль США в новом положении вещей? И что вы думаете о будущем Европы?

И.М.: После развала советской системы США обрели глобальное господство как единственная оставшаяся милитаризированная сверхдержава. Они содержат свои военные базы в 69 странах, полностью доминируют в НАТО – которая на последнем саммите переопределила свой курс, окончательно став не подчиняющимся никому, кроме самого себя, агрессором, - а также в дальневосточных военных альянсах, особенно в «американо-японском договоре о безопасности», пересмотревшем значение войск теперь уже в качестве «законной наступательной силы», что грубо нарушает японскую конституцию, отвергающую любые проявления войны. Однако все это нельзя считать долговременным решением. Ибо американское глобальное господство (или, используя более скромную формулировку Строуба Тэлбота, «американское глобальное превосходство») полно взрывоопасных противоречий. Самый серьезный аспект этих объективных противоречий состоит в грядущей конфронтации с Китаем. Либеральные экономисты предсказывают, что к 2020 г. экономика Китая будет в три раза больше экономики США. В этой перспективе старое «китайское лобби» в Вашингтоне сегодня активно как никогда, что проявляется, например, в комментариях контр-адмирала Юджина Кэрролла, главы Центра оборонной информации, независимого интеллектуального учреждения: «Китай подвергается демонизации, представляющей его как желтую угрозу». И плюс множество разговоров по вопросу о необходимости «превентивных ударов» по китайцам.

В то же время, несмотря на видимость обратного, мы не должны забывать об объективных противоречиях и о серьезном конфликте интересов между США и Европой. Он будет усиливаться, даже если США смогут сохранить свое господство над Европой в ближайшем будущем. Да и сама Европа разрывается от внутренних противоречий, наиболее очевидно проявляющихся в попытках британской Консервативной партии подорвать Евросоюз как политическое единство, сохранив его только в качестве общей торговой зоны. Одобрение этой политики навязано большинству британцев, о чем свидетельствует победа Консервативной партии на недавних выборах в Европарламент. Но все же любые попытки подорвать европейское сообщество потерпят неудачу, хотя стремление сделать это будет расти, и не только в Великобритании. И здесь мы снова сталкиваемся с типичными противоречиями системы, когда невозможно ни благополучное интеграционное сотрудничество или создание федерации национальных единиц, ни самостоятельное развитие после предполагаемого разрыва. Разрешение этого противоречия потребует совершенно иного подхода во взаимоотношениях между отдельными национальными сообществами по сравнению с тем, что сейчас позволяют непреодолимые конфликты капиталистической системы.

Э.К.: И, наконец, переживаем ли мы сейчас смерть «Великих нарративов», по выражению Лиотара[11]? Теории лучшего мира навсегда сошли со сцены?

И.М.: Дискурс Лиотара о «великих нарративах» и «малых» – следующий по стопам консервативных мыслителей, которые в течение очень долгого времени настаивали, что единственным возможным и оправданным методом изменений может быть только принцип «мало-помалу» – был его способом примирения с установленным порядком, когда он повернулся спиной к своему собственному прошлому в «Социализме или варварстве». Если мы рассмотрим его предположения с критической дистанции, то увидим, что они сами себя подрывают. Ибо без всеобъемлющей стратегической модели, в рамках которой должны направляться «малые нарративы», нельзя гарантировать, что накопление «мало-помалу» произведет хотя бы небольшое добро и не допустит ужасную катастрофу.

Лиотар пытался создать парадигму (или, правильнее сказать, миф), используя компьютер местной администрации в маленьком французском городе Ивердоне, - парадигму, с помощью которой можно было бы учесть мнения и проблемы местного населения во всем их многообразии. Не нужно говорить, что парадигматический компьютер не смог провести никакого различия даже среди населения Ивердона, не говоря о Франции в целом. Ибо если вы создадите идеальный способ регистрации мнений локального сообщества, то это само по себе ничего не будет значить для процесса принятия общих для всех решений даже в таком сообществе, не говоря уже о необходимых связях с остальной Францией и с гораздо более крупными процессами принятия решений, в которые входит и Франция. Тем более сегодня, в «век глобализации». Поэтому необходимость разработки самых общих стратегий – включая реальное взаимодействие по основным вопросам на всех уровнях, от «микрокосмов» общественного воспроизводства до высших уровней национальных и транснациональных отношений – велика как никогда. И еще одно нужно здесь подчеркнуть: в то время, когда мы должны остерегаться многих больших опасностей на горизонте и сопротивляться им всеми возможными способами, одного отрицания их недостаточно. Одинаково необходимо как можно более детально выразить позитивную альтернативу. Ибо правильно определенная цель социального действия имеет жизненно важное значение для достижения успеха. Это как ничто другое должно избавить от болезненных уроков коллапса так называемого «реального социализма», заложника отрицательных определений на протяжении всей его истории. И по этой причине «видение лучшего мира» еще далеко от завершения и остается в исторической программе по сей день.

Э.К.: Каково значение понятия «левый» сегодня и каким оно станет в будущем?

И.М.: То, как «левые» получили свое название, является игрой случая в истории. Это что-то типа езды по правой стороне дороги, а не по левой, как в Англии. Но ведь совсем не безразлично, по какой стороне вы едете в обоих направлениях, создавая или порядок в движении, или хаотическую пробку, которая образуется в мгновение ока. Те, кто доказывали (и все еще доказывают), что больше не может быть существенной разницы между «левыми» и «правыми», хотят, чтобы мы верили в то, что нет реальной разницы между организованным движением (даже таким невозможно плотным, как в Афинах) и абсурдной самообразующейся тотальной пробкой.

Несмотря на все мистификации, порожденные самыми различными интересами – которые, противореча сами себе, убеждают, что «левые» являются историческим анахронизмом, а «радикальные правые» неолиберализма идеально вписываются в систему – левые (точнее, различные левые силы) все еще существуют. В последнее время они испытали значительный регресс, но все же они остаются занозой в пятке установившегося порядка. На последней ежегодной конференции «Новой лейбористской партии» – никто не может теперь обвинить последнюю в левизне, хотя многие ее члены (сейчас уже полностью маргинализованные) и являются левыми – Тони Блэр заявил, что он будет сражаться «против консерватизма левых и правых», имея в виду, конечно, именно левых, которых настоящее руководство еще не успело уничтожить. Естественно, сегодняшние политические левые гораздо более радикальны, чем бывшие социал-демократические партии. И по сей день «левая» означает: «создание альтернатив существующему строю». Ее раздробленность и разобщенность сегодня является самым большим препятствием для успешного вмешательства левых в политический процесс.

Что касается будущего, то углубляющийся структурный кризис капиталистической системы бросает великий исторический вызов левым: разработать и реализовать рациональную стратегию, способную вывести мир с разрушительных путей существующего социального порядка. Что можно сказать с абсолютной уверенностью, так это то, что правые, в какой бы форме они не существовали, никогда не предложат ничего подобного.

По этой теме читайте также:

Примечания