В июле 2009 года я написал заметку под названием «Непрерывная революция — всеобщая забастовка в мировом масштабе», которую опубликовал в украинском марксистском журнале «Вперед». Каково же было мое удивление, когда в октябре я прочел статью Александра Тарасова 2006 года и обнаружил, что я, не повторив ее слово в слово — как мне кажется, конечно, — повторил ее основную идею, а именно: мировая революция должна начаться в странах капиталистической периферии. Заметка небольшая, поэтому привожу ее текст полностью:
Непрерывная революция — всеобщая забастовка в мировом масштабе
Объективно существует деление на богатые и бедные страны. Таким образом, если не утратило своей актуальности утверждение о том, что «из всех классов, которые противостоят теперь буржуазии, только пролетариат представляет собой действительно революционный класс», как о том писали Маркс и Энгельс в «Манифесте коммунистической партии», тогда где, как не в беднейших странах мира, в которых пролетариат подвергается наибольшей эксплуатации и получает за свою работу минимум из всех возможных минимумов заработной платы, в которых он составляет низший слой общества и в которых от высших его отделяет настоящая пропасть, иными словами в которых он является пролетариатом в подлинном значении этого слова — классом наемных работников без ничего, ожидать начала пролетарской революции? Проповедовать революцию в богатых промышленно-развитых странах Запада — все равно, что призывать выйти на забастовку руководителей предприятий: устроенным в жизни распорядителям прибавочной стоимости есть что терять. Так что, непрерывная (перманентная) революция «вплоть до осуществления коммунизма, который должен явиться последней формой устройства человеческого рода», упомянутая в обращении Центрального Комитета к Союзу Коммунистов в 1850 году, сегодня может начаться только как революция на периферии капиталистического мира, на которую поднимутся все — назовем их так — нации-пролетарии, с тем, чтобы принести ее нациям-буржуа. Снова актуален старый антиимпериалистический лозунг Эрнесто Гевары о множестве Вьетнамов. Только теперь он звучит по-новому: «Создать два, три... много Чьапасов, Венесуэл, Боливий!» Непрерывная революция, шагая от одной страны к другой, превратится во всеобщую забастовку в мировом масштабе. Как забастовщики в рамках одного предприятия или отрасли принуждают руководителей и владельцев предприятия к выполнению своих требований, отказавшись работать и тем самым отказавшись производить прибавочную стоимость, а соответственно и капиталистический барыш, в условиях международной эксплуатации труда и деления наций на бедные и богатые, эксплуатируемых и эксплуататоров, пролетариев и буржуа рабочие классы наций-пролетариев поднимутся на борьбу и захватят политическую власть в своих странах, отменят частную собственность и подорвут классовое господство буржуазии. Пролетарии каждой страны должны, конечно, прежде всего, покончить со своей собственной буржуазией, а дальше, как рабочие с других предприятий и отраслей, которые, присоединяясь к забастовке, превращают ее во всеобщую, нации-пролетарии проявят солидарность и помогут друг другу осуществить революцию в каждой стране, присоединяясь, таким образом, к общемировой забастовке. Одновременно с отменой классового общества и эксплуатации внутри самих стран восставшие должны разорвать хозяйственные связи с богатыми нациями (наибольшими выгодаприобретателями от международной торговли) и перестать производить для них прибавочную стоимость — их барыш. Вместо этого они будут налаживать экономические отношения между собой на основе справедливого, свободного от выгоды и эксплуатации обмена. Такое развитие мировой революции — всеобщей забастовки может принудить развитые страны, без победы рабочих революций в которых борьба на периферии обречена, жить в состоянии осады, и только осада способна заострить в них противоречия между трудом и капиталом до такой степени, что они будут искать своего окончательного разрешения в революции, как это было во Франции в 1871-м и в Германии в 1918-м.
Теперь, высказав свое видение мировой революции и впечатление о «Мировой революции-2» в целом, хочу поделиться своими соображениями по поводу отдельных вопросов, затронутых в статье.
Я полностью разделяю тезис, что действия революционеров должны быть решительными. Если они хотят победить, они также не должны быть разборчивы в средствах как в борьбе за власть внутри своих стран, так и в войне против мировой буржуазии и международного империализма. Ни буржуазия, ни империалисты средства не выбирают.
Цифры, приведенные Тарасовым для доказательства сырьевой зависимости высокоразвитых капиталистических стран, вполне убедительны. Верно, на мой взгляд, и то, что «капиталистическая метрополия («первый мир») превратилась в коллективного эксплуататора капиталистической периферии («третьего мира»), для иллюстрации чего автор приводит два примера — с якобы изготовленным в США компьютером и якобы пошитым в ФРГ костюмом. Однако не следует преувеличивать степень деиндустриализации стран Запада. Существуют отрасли промышленности, переносить производственные мощности которых в страны периферии капиталисты метрополии не спешат. И не спешат по той простой причине, что такой перенос чреват подрывом их мирового господства. В первую очередь, я имею в виду военную промышленность. Скажем, в крупнейшей американской компании — лидере мирового рынка вооружений Lockheed Martin Co еще работает 146 тысяч человек. Все они работают в США. Сразу оговорюсь, что это число не идет ни в какое сравнение с более чем 2 миллионами работников американской же сети супермаркетов Wal-Mart, но это число занятых во всем мире (кроме США, Wal-Mart под разными торговыми марками работает в Канаде, Великобритании, Японии, Индии, Пуэрто-Рико, Мексике, Бразилии и Аргентине). Второй крупнейший мировой производитель вооружений, британская BAE Systems дает работу 106 тысячам рабочих и служащих. Правда, по числу занятых она тоже проигрывает британскому аналогу Wal-Mart — компании Tesco (440 тысяч). Подобная ситуация наблюдается также во Франции, где в преимущественно военной компании Thales трудятся 63 тысячи человек, и 490 тысяч работают в торговой сети Carrefour. Не исчезли в метрополии автомобильная (включая производство строительных и сельскохозяйственных машин) и авиакосмическая промышленность, хотя здесь, в отличие от военной промышленности, возможна высокая доля использования деталей и компонентов, произведенных в «третьем мире».
Промышленность не исчезла, но заметно сократилась, и место промышленного пролетариата занимают работники сферы обслуживания и мелкие собственники. И здесь я разделяю пессимизм Тарасова в отношении способности рабочего класса, в развитых капиталистических странах подкупленного и встроенного в систему присвоения прибавочной стоимости, выступить агентом исторического процесса, то есть быть революционным. И пессимизм этот высказывается не впервые. В известном «Письме к новым левым», опубликованном в журнале «New Left Review» за сентябрь-октябрь 1960 года, американский социолог Чарльз Райт Миллс писал: «Я не совсем понимаю, почему некоторые теоретики новых левых так упорно цепляются за идею о том, что именно «рабочий класс» передовых капиталистических стран и есть движущая сила исторического развития или даже самая главная движущая сила, — вопреки действительно убедительному историческому опыту, который теперь опровергает подобные надежды». В том же духе высказывался в «Одномерном человеке» (1964) Герберт Маркузе: «В капиталистическом мире они (буржуазия и пролетариат. – Р.Т.) до сих пор являются основными классами. Однако развитие капитализма привело к таким структурным и функциональным изменениям этих двух классов, что они, по-видимому, больше не являются носителями исторических преобразований». Как ни прискорбно признать, но история Северной Америки и Западной Европы последних 30–40 лет продемонстрировала: если рабочие и поднимались массово на борьбу, то вовсе не на революционную, а на профсоюзную — за повышение зарплаты, улучшений условий труда; их тред-юнионистские требования нигде не перерастали в политические. И в Восточной Европе, например, в Польше и СССР в 1980-е, рабочие выступали вовсе не против капиталистического строя, а с требованиями и поддержкой реформы «реального социализма» (или суперэтатизма — в терминах автора «Мировой революции-2»), а реформы эти привели к «откату» к капитализму.
Тот же Маркузе — уже в «Очерке об освобождении» (1969) — писал о силе, которой предстоит разрушить капиталистический мир извне: «Фронты национального освобождения угрожают жизненным границам; они служат не только материальным, но и идеологическим катализатором изменений... в этом идеологическим отношении внешняя революция также стала существенной частью оппозиции внутри капиталистических метрополий. Однако сила примера и идеологическая мощь внешней революции может принести плоды в том случае, если внутренняя структура и сплоченность капиталистической системы начнут распадаться».
Тарасов, по сути, повторяет выводы «новых левых», хотя и приходит к ним другим путем. Правда, открытым остается вопрос о том, кто возглавит революции на периферии — промышленный пролетариат, крестьяне или, может быть, «новая интеллигенция» («класс работников умственного труда»), о которой Тарасов писал в своей статье «Суперэтатизм и социализм» (1996).
Я солидарен с Тарасовым в его оценке Антонио Негри и «бестселлера» «Империя», который я, признаться, так и не смог дочитать до конца. Мне кажется, Негри принадлежит к числу тех современных марксистов (и «марксистов»), у которых, говоря словами его соотечественника Антонио Грамши (хотя писал он их вовсе не о марксистах), «очень часто новизна идей, методов, постановки проблем оказывается просто напросто словесной новизной, новизной терминологии, «жаргона» отдельной личности или группы». Тем не менее, я бы воздержался от широких обобщений и не торопился выбрасывать на свалку всю культуру современного Запада после 1970-х, ибо, например, в критике есть, по меньшей мере, один автор, литературное наследие которого мне представляется ценным для антибуржуазного революционера XXI века — это Эдвард В. Саид (1935–2003). Палестинец по происхождению, преподаватель английской и сравнительной литературы в Колумбийском университете, он работал на стыке литературной критики и политической агитации.
Саид писал по-английски, то есть на «языке метрополии», к бойкоту которого призывает Тарасов: «Бойкот языков метрополии (в обязательном порядке — английского) в горизонтальных связях революционных сил периферии — с одновременным изучением языков друг друга — сделает эти силы куда менее прозрачными для империализма и, следовательно, куда более опасными для него». Этот призыв к бойкоту «языков метрополии» явился для меня в статье наибольшей неожиданностью. Хотя я сам порою называю английский и русский «имперскими языками» и отказался от использования родного мне русского в культурно-просветительской и политической деятельности в Украине, я с трудом представляю себе отказ от «основных языков мирового империализма» по следующим причинам: во-первых, не все революционеры полиглоты, а международное сотрудничество налаживать необходимо; во-вторых, на «основных языках мирового империализма» написана и на эти языки регулярно переводится (здесь я в первую очередь имею в виду, конечно, английский) масса революционной литературы; в-третьих, на каком языке вести пропаганду или информационную войну в имперских центрах (там ведь, как правило, других языков не знают)? Кроме того, насколько я понял, к «основным языкам мирового империализма» Тарасов относит английский, французский и — почему-то — немецкий. Почему именно эти языки? А как же испанский, португальский и японский? Или речь идет только об «основных» языках? Если так, какие же тогда «неосновные», и по какому критерию языки группируются? Мне кажется, значение языка преувеличено, хотя постановка проблемы, повторюсь еще раз, неожиданна.
Тарасов предсказывает, «что … страны «новой периферии» (бывшие страны Восточного блока) … последними присоединятся к революционной борьбе», и совершенно верно указывает на необходимость смены поколений. Тем не менее, насколько быстро такая смена поколений произойдет, насколько быстро появится новое, активное, боевое и не питающее никаких иллюзий по поводу капитализма поколение, зависит в том числе и от роста числа обездоленных, у которых не должно быть не только собственности, но и постоянной работы, которым нечего терять. Если такой показатель, как валовой внутренний продукт на душу населения, может косвенно свидетельствовать о бедности той или иной страны и его можно попытаться применить для измерения потенциала революционности, то мы не обнаружим группы под названием «бывшие страны Восточного блока» или «новой периферии». Во-первых, разница между самой богатой и самой бедной из них превышает такую же разницу среди промышленно-развитых стран почти в 10 раз (ВВП на душу населения в Словении составляет 28 тысяч долларов США, а в Таджикистане — 0,8 тысяч; ВВП на душу населения в Люксембурге — 113 тысяч долларов, в Португалии — 26 тысяч). Во-вторых, самые богатые из «восточных» (Словения, Чехия) уже обгоняют самых бедных из «западных» (Грецию, Португалию) в то время как самые бедные (Таджикистан, Киргизстан) откатились за уровень многих «традиционно периферийных» стран Латинской Америки и Юго-Восточной Азии. Поэтому я полагаю, что аутсайдеры из числа стран бывшего соцлагеря, а к ним я отношу и Украину (ВВП на душу населения 3,2 тысяч долларов), где я пишу эти строки, имеют все закружиться в вихре «глобальной колиивщины» среди первых.
Последнее положение, на котором я хотел бы остановится в своем отклике, касается ввода нового (по меньшей мере, для меня) понятия «антибуржуазная революция», которая отлична от революции социалистической. Для меня, привыкшего отождествлять понятия «антибуржуазный» и «социалистический», разделение их на два отдельных этапа исторического развития выглядит новаторским. Впрочем, их последовательность и сам момент разделения напоминают разбивку на два этапа построение бесклассового общества, как об этом говорили в Советском Союзе, то есть сначала социализм, а после — коммунизм. Не совсем ясно, дополняется ли теперь эта схема новым элементом — суперэтатизмом, который становится в ней на первое место и предвосхищает социализм. Не до конца понятно и то, какая революция ждет страны капиталистического центра в случае победы на периферии антибуржуазных (суперэтатистских) революций. Будет ли это революция суперэтатистская, и какой в ней исторический смысл, если верно то, что «суперэтатизм является «парным и в подлинном смысле слова альтернативным капитализму (альтернатива, напоминаю, это выбор из двух и более равных вариантов) в рамках одного — индустриального — способа производства», а капитализм у них уже есть? Или, поскольку революция в странах капиталистического центра станет завершающим этапом мировой революции, а мировая революция будет социалистической, она будет социалистической? И только такой быть и может? Далее, если принять, что Великая Октябрьская Социалистическая революция была не социалистической (раз строй, построенный после ее победы, был не социалистическим, а суперэтатистским), а антибуржуазной, то какой характер будет носить революция в бывших республиках СССР, если и когда она в них произойдет? Снова антибуржуазной, ведущей к построению нового варианта суперэтатизма (суперэтатизма на качественно новом уровне?), или уже социалистической? Все эти вопросы требуют дополнительной проработки.
В заключение хочу сказать, что при чтении той или иной статьи, книги, очерка, заметки одним из критериев, которыми я руководствуюсь при оценке работы автора, является постановка в тексте пусть одной, но новой проблемы или рассмотрение старой проблемы, но под неожиданным для меня углом. Большой удачей я считаю тексты, которые ставят несколько новых проблем. Статьи и памфлеты Тарасова до сего дня всегда удовлетворяли этому критерию. Не является исключением и эта его новая старая статья.
