Впервые публикуемые ниже письма написаны французскими патриотками – участницами движения Сопротивления, погибшими в гитлеровских лагерях смерти и в тюрьмах петэновской Франции в 1943 – 1945 гг.
«Из рядов нашей партии вышли целые легионы борцов и мучеников. Имена одних известны и овеяны славой, другие остались неизвестными, но все коммунисты, павшие в бою и погибшие в застенках, умирали с высоко поднятой головой, с глубокой верой в конечную победу того дела, за которое они отдавали свою жизнь», – эти слова секретаря ЦК Французской коммунистической партии Жака Дюкло, сказанные в 1944 г., в полной мере относятся к тем молодым французским патриоткам, письма которых и сейчас, спустя почти 20 лет, нельзя читать без глубокого волнения.
Среди этих патриоток – славная героиня французского народа Даниель Казанова. Она родилась на Корсике в семье учителя. В 1929 г., 20 лет от роду, вступила во Французскую коммунистическую партию. Д. Казанова была членом Национального комитета Федерации коммунистической молодежи Франции, одним из организаторов Союза молодых девушек Франции. С первых дней оккупации предательское правительство Франции объявило о роспуске Союза молодых девушек, который к тому времени насчитывал более 30 тыс. членов. Но французские патриотки, руководимые Д. Казанова, продолжали нелегально свою работу. Сотни из них были арестованы, но тысячи других продолжали мужественно бороться против оккупантов. Много французских женщин-коммунисток, горячих патриоток своей родины, погибло от рук гитлеровских палачей и их петэновских пособников в тюрьмах и нацистских лагерях, как погибли их отцы, мужья, братья, товарищи по партии.
Они погибли, но ни одна из них перед смертью не пала духом, не склонила головы. Коммунистки, верные своей партии, ее делу, внесли свой вклад в дело освобождения Франции, народ которой под влиянием исторических побед Советской Армии и по призыву Французской коммунистической партии все шире развертывал освободительное движение.
Письма мужественных французских женщин, обращенные к родным, близким друзьям, товарищам по партийной работе и борьбе, проникнуты твердой верой в скорое освобождение родины и в победу Советского Союза. Среди тысяч имен погибших в борьбе против фашизма и войны, за свободу и мир навсегда останутся имена героинь французского движения Сопротивления, тех, о которых поэт-коммунист Луи Арагон писал в 1944 году:
Марии Франции, столикие Марии,
Я славлю тех из вас, что славу навсегда
Несут сквозь кровь и мрак, сквозь эти дни глухие,
Чтоб тех, кто дорог вам, не тронула беда.
* * *
Подлинники писем были переданы Институту марксизма-ленинизма при ЦК КПСС в 1949 г., почти все они, – предсмертные. С письмами публикуются также портреты их авторов, за исключением Мирей Лоз, фотографию которой не удалось найти.
Публикация подготовлена научным сотрудником ИМЛ при ЦК КПСС Е.В. Голубевой.
ПИСЬМО ДАНИЕЛЬ КАЗАНОВА
Тете Селестине.
Завтра в 5 часов подъем, в 6 – обыск, потом отправка в Германию. Нас 231 женщина – молодые, старые, больные и даже калеки. Все держатся великолепно, и уже не раз звучала наша прекрасная «Марсельеза». Какую судьбу они нам готовят? Мы прочли информационное сообщение: они признают, что оставили Сталинград, что вчера оставили Великие Луки, а завтра они признают, что оставили Ростов. Победа грядет. Мы горды тем, что мы – француженки и коммунистки. Мы никогда не склоним головы. Мы живем только для борьбы. Время, в которое мы живем, грандиозно. Я говорю вам до свиданья, обнимаю всех, кого люблю. Пусть никогда не сжимается у вас сердце, когда вы будете обо мне думать. Я счастлива тем счастьем, которое дается высоким сознанием, что ты не пал духом и что в твоих жилах течет горячая молодая кровь. Наша прекрасная Франция будет свободна, и наш идеал восторжествует. Наши братья на Востоке все ближе. Может быть, мы первые встретим их.
Передайте маме всего хорошего. Скажите всем нашим друзьям, как много я о них думаю. Победа... Мари Клод... Май... [2]
ПИСЬМО ФРАНСИНЫ ФРОМОН [3]
5 августа 1944 г.
Моя любимая сестра,
настал час сказать тебе прощай. Милая моя, ты должна быть очень мужественной. Что же касается меня, то я мужественна сверх меры, и товарищи мои по тюрьме смогут тебе об этом рассказать. Но не о себе я хочу говорить. Я хочу сказать тебе, что последние мои мысли о тебе. Желаю тебе много счастья! Из нашей семьи ты останешься одна, и твой великий долг – остаться верной нашим идеям, идеям, за которые наш Мишель и наша старая мать тоже отдали жизнь. Отдать жизнь за счастье других! Это прекрасно! Я благодарю за это нашу партию! Я счастлива. Пусть твой маленький Клод, когда достаточно подрастет, чтобы это понять, узнает, что я умираю за него и за его поколение. И так будет, я в этом уверена.
Моя милая, есть еще человек, о котором я сейчас думаю. Это Пьер. Ты его не знала, но ты должна будешь с ним увидеться, чтобы сказать ему, что мое сердце до самой смерти было верно ему.
Сестра моя, я иногда причиняла тебе неприятности, но, ты знаешь, никогда не делала это умышленно. И все же в этот последний час я хочу еще раз тебе сказать об этом. И Пьер пусть знает: может быть, и с ним я иной раз была плохой, но никогда это не делалось нарочно.
Пусть мои товарищи думают иногда не обо мне, а о моей преданности моей великой партии. Пусть это их воодушевляет и делает стойкими в трудные часы.
Прощай, Мадлен,
и ты, Пьер.
Мужайтесь и верьте.
Шлю тысячу поцелуев.
Франсина
ПИСЬМО ЖАКЛИНЫ КАТРЁМЭР [4]
16.7.{1942 г.}
Моя маленькая Колетта, сегодня пишу тебе письмо на всякий случай, надеясь передать его тебе... Должна тебе рассказать о 14 июля. Маленькая Колетта, для нас, и мужчин и женщин, живущих здесь, это незабываемое воспоминание, очень впечатляющие минуты. Уверяю тебя, что, несмотря на толстые стены, отделяющие одну камеру от другой, мы тогда мысленно были вместе. Это была наша демонстрация. Во время прогулки, в потрясающей тишине, мы начали выкрикивать наши призывы сразу же после пения «Марсельезы». Такого пения я никогда не слыхала раньше; оно вырвалось из груди 80 женщин и более чем 200 мужчин. У всех на глазах были слезы. То было не пение, а крик души патриотов, которых оторвали от борьбы. Песня борьбы, песня мщения, песня надежды. После минуты молчания в память наших товарищей, павших за {наше} дело, потрясающей минуты, наша демонстрация закончилась. Это было проявлением нашей любви к своей стране. Тюремщики даже не наказали нас. Они были бледны, их потряс наш пыл и напугала наша вера. Видишь, как это прекрасно... Когда нас подвергают гонениям за такой идеал, как наш, мы единодушно говорим, что ничто не поколеблет в нас пламенную веру в очень близкое освобождение.
Моя маленькая Колетта, сохраняй надежду. Твой брат и Роже скоро вернутся. Я получила последние новости; признания врага вызваны страхом и паникой. Здесь – два клана. Инспектора – этим нет прощения. Это страшные нацисты. Ты не представляешь себе, какова их тирания, их варварство. Если сказать тебе о пытках, о побоях – это еще ничто. Не бойся, меня не били, но, как я писала Бланш, даже мой тюремщик был потрясен теми угрозами, которыми меня осыпали. Их приводило в ярость, что я всегда улыбалась. Поэтому мне нечего краснеть за себя. Но я, со своей стороны, сказала, чтó их ожидает... Несомненно, мы еще будем страдать и очень страдать. Но это ничего. Твой Мишу будет счастливым, пусть этот малыш никогда не увидит того, что видела я и что вижу уже в течение месяца. Что с ним? Как часто я о нем думаю, часто на него смотрю, ведь у меня есть его фотография. Тюремщики находят, что он красивый мальчик. Ах скоты!.. А как Жермэна, она все ещё работает? А ты?... Скажи тем, кто на свободе, что, несмотря на репрессии, ничто не должно их останавливать. Прежде всего – работа. А мы – мы ждем того часа, когда снова включимся в борьбу, и это нас согревает!
...Прости меня за мой почерк, я пишу на коленях. Вы все верьте: победа у порога. Еще один хороший удар, одно усилие, и все пойдет хорошо. Мужество, много мужества. Скажи тем, кто на свободе, что у заключенных оно есть и, если понадобится, будет еще больше. Но вы работайте. Мы верим в вас, наших друзей. Будь уверена, что я горжусь тем, что я патриотка, и ничто не поколеблет мою священную любовь к Родине. Пламя, которое я ношу в своем сердце, погаснет лишь вместе со мной, и пусть как можно дольше этого не будет. Никогда еще я так не хотела жить. Моя маленькая Колетта, скажи Жану, что я все та же. Тебя я горячо целую.
Я написала сегодня маме. Только бы она перенесла удар. Ты ее знаешь.
ПИСЬМО БЕРТИ АЛЬБРЕХТ [5]
Копия
Отдел административного заключения
Валь-лэ-Бэн, 19 июня 1942 г.
Господину государственному советнику, генеральному секретарю полиции.
Заключенная в Валь шесть недель тому назад, я имела время на раздумье. И то, что я позволила себе сегодня обратиться к вам, не является необдуманным шагом.
Я арестована и привезена сюда, в тюрьму в нарушение судебного кодекса моей страны и старого принципа разделения властей. По отношению ко мне допустили произвол, напоминающий самые мрачные дни Бастилии, дни, которые можно было все же оправдать тем, что тогда право исходило свыше и принадлежало королю. Я не получила возможности даже видеться с адвокатом (о чем просила 17 мая) и не имею никакого законного пути для обжалования. Какие же есть средства, чтобы мой голос был услышан за стенами этого склепа? Признаюсь, я даже плохо понимаю, за что меня арестовали в такое время, когда правительство призывало французов следовать примеру Жанны д’Арк. Если Жанна д’Арк спасла Францию, то, несомненно, не тем, что покорилась захватчику, а тем, что преследовала его с оружием в руках. Вот пример, который она оставила истории. Пример, которому мы следуем от всего нашего сердца и ради которого мы всем пожертвуем: с божьей помощью изгоним врага из Франции. В чем же наше преступление, в чем вы нас обвиняете? Зачем вы поучаете нас следовать примеру Жанны д’Арк и в то же время сажаете в тюрьму? Как можно обвинять нас в «антинациональных проступках», если мы следуем ее примеру? Вы и ее бы заточили в Валь, если бы она вернулась на землю?
Текст ордера на мой арест – оскорбление моей чести как француженки и одновременно вызов правде. Я не признаю себя перед народом и историей виновной в «нанесении вреда национальной обороне». То, что я сделала, я сделала для моей Родины – против врага, а не против моей Родины, захваченной врагами.
Чего вы хотите добиться, заключив меня сюда?
Если речь идет о том, чтобы «помешать причинять вред», то вы глубоко ошибаетесь. Что касается меня, то я, начиная с Рождества, была далека от всякой антигерманской деятельности. Посадив меня в тюрьму, вы вознесли меня, так как и мои товарищи и я являемся теперь мучениками, наши имена передаются из уст в уста. И сидя за решеткой, не имея возможности ни писать, ни говорить, ни даже показаться кому-нибудь на глаза, мы служим делу свободы.
Если речь идет о том, чтобы «покарать» нас, осудив нас на постоянное заточение, то это оскорбило бы величие нашей цели и только закалило нас. Как известно, тюремное заключение и время на раздумья ничего нового не дают человеку, но укрепляют в нем то, с чем он сюда пришел. После всех испытаний я люблю Францию больше чем когда-либо и больше чем когда-либо хочу видеть ее очищенной от свастики, которая развевается вместо нашего флага на двух третях нашей территории. Больше чем когда-либо я готова на любые жертвы за свободу.
Я приняла такое решение:
– принимая во внимание недопустимый текст ордера на мой арест и заключение в тюрьму,
– принимая во внимание незаконность и произвол этого ареста,
– принимая во внимание, что у меня нет возможности законным путем дать услышать мой голос,
я вынуждена прибегнуть к голодовке. Я начала ее сегодня утром. Хотя мое здоровье ослаблено шестинедельным тюремным заключением и плохим питанием, это не имеет значения, я пойду до конца.
Если вы не вернете мне свободу без всяких условий, я умру от голода. Лучше умереть, чем прозябать здесь, притворяясь, что покорилась подобному беззаконию.
Я не боюсь ни смерти, ни людей.
Народ узнает, что вы несете ответственность за то, что со мной произойдет. Он будет обвинять не немцев, а вас – француза, который осмелился преследовать других французов за то, что они захотели остаться французами.
История рассудит наши деяния.
Да здравствует Родина!
Б. А.
ПИСЬМО ФРАНС БЛОК-СЕРАЗЭН [6]
1 июня 1942 г.
Моя дорогая Монетта,
надеюсь, что Вы получили мое письмо с благодарностью за чудесную посылку, которую я получила в пятницу. Уверяю Вас, она нам всем доставила удовольствие. Нас в камере 12 человек, и у нас все общее: посылки, деньги. Полный коллективизм.
Вчера мы почти два часа были на воздухе. И хотя это было на узком пространстве двора, окруженного высокими стенами, без солнца и почти без воздуха, мы все опьянели от этого воздуха. Прогулка состоялась потому, что было воскресенье. Зато накануне гуляли только четверть часа, так как пели «мятежные» песни.
Ничего нового у нас нет. Со дня на день, с минуты на минуту можем уехать. Заранее никогда не известно, когда и куда. Барак невероятно грязный, никакой гигиены: мыши, блохи, клопы, вши. Beчером и ночью отвратительное соседство с проститутками, воровками, абортистками, бродягами. Но днем атмосфера хорошая. В другом месте мы рискуем оказаться в одиночках, а это самое тяжелое.
Не знаю, удалось ли Вам, моя дорогая Монетта, при том, что Вам надо все самой делать и обо всем думать, взять дома хлорокальцион. Надо, чтобы мой малыш принимал его в течение 10 дней, по 40 капель в день, потом еще 10 дней снова кальциженоль (кофейную ложку в день). Так как хлорокальцион горький, надо давать ему в сахарной воде или в апельсиновом соке. Это для него очень важно. Я очень довольна, что он хорошо вел себя в дороге...
Не могли ли бы мои кузины прислать мне «Autant en emporte le vent» [7] Это нам всем доставит удовольствие. Надеюсь, что Франсис очень скоро будет переведен, я боюсь, что здесь он очень устает. За меня особенно не беспокойтесь. Как только я узнала, что вы все трое здоровы, я успокоилась. Целую вас от всего сердца. Напишите мне, получили ли вы мою продовольственную карточку и две карточки на табак.
Ф.
ПИСЬМО АНРИЕТТЫ ШМИДТ [8]
24.2.{19}42 г.
Дорогие Луиза, Фрети и все малыши.
Решила все же вам написать, несмотря на ваше долгое молчание. А начав письмо, заметила, что пишу его на последнем листе. Ничего, я не хочу терять ни листка бумаги, ведь это теперь большая ценность. Перейду к новостям. Думаю, что вы хорошо понимаете, что, когда я посылаю письмо на родину, я не могу писать очень часто каждому отдельно, иначе все мои скромные сбережения пошли бы на марки. Новости, касающиеся меня, не очень разнообразны. Жду суда, впрочем, еще неизвестно, когда он состоится, так как назначенный на середину января суд был отложен. Вот все, что я могу вам сказать по моему собственному делу. Что касается жизни здесь, она все так же монотонна. Все так же холодно, если не больше. Поэтому женщины, которые не любят воду или находят, что она слишком мокрая, не умываются или умываются мало. А потому вся мелкая живность пользуется случаем показать себя. Время от времени, и нередко, можно обнаружить вшей или еще что-нибудь. Впрочем, и к этому привыкают, как и ко многому другому. Начинается организованная охота на зверей, и тревога проходит до следующего случая. Это маленькое вступление. Перейдем к более серьезным вопросам. Что касается моего здоровья, то я чувствую себя хорошо, если принять во внимание, в каком положении нахожусь. У меня был сначала насморк, потом шесть дней сильные колики, а затем опять насморк, который все еще не прошел. Платками мне служат полотенца, но теперь он, кажется, проходит. Скоро появятся лучи солнца, и все эти маленькие болячки пройдут, и все будет кончено. Я часто думаю, видя обледеневший, покрытый снегом двор и ощущая собачий холод, о таких больших семьях, как ваша, где малыши постоянно, в течение всего дня, твердят: мама, есть хочу. Думаю о стариках и детях... Очаги без дров и угля, отцы без работы, тощее пособие по безработице, а наряду с этим цены растут. В конце концов всему этому придет конец, и для каждого хватит воздуха и солнца. Довольно говорить об этом, меня очень огорчает другое – здоровье Марселя. Папа мне написал, что операция в субботу не состоялась и будет в понедельник. Больше недели я не знаю о результатах. Каждый день жду с нетерпением прихода писем, но каждый раз одно и то же. Живу надеждой, что все прошло хорошо и что скоро я буду все точно знать. Кончаю, так как пишу, сидя на кровати, уже глубокая ночь. Надеюсь, что вы все чувствуете себя хорошо. До скорого получения письма от вас, сердечно обнимаю.
Анриетта
ПИСЬМО РАЙМОНДЫ САЛЕЗ [9]
24.I.{1943 г.}
Мы выехали из Компьена сегодня утром. Мы – 265 женщин – часть эшелона из 2000 человек, которых отправляют в Германию в пломбированных вагонах для скота. Отъезжаем от Шалона, на остановках выкрикиваем наши призывы, поем. К нам проявляют большое сочувствие... Никогда еще у нас не было такого подъема. Даниель Казанова, Полицер, Лягрэден и другие находятся среди нас. Здесь все заключенные из Ромэнвиля, из тюрем Бордо, Сен-Кантэна, Тура и других. Не беспокойтесь о белье и одежде. У меня этого достаточно: два свитера, пальто, две пары чулок, две пары обуви и т. д., белое одеяло.
Ты получишь мою посылку, когда вернешься в Ромэнвиль. Я отправила уже одну из Компьена (большой белый мешок). Она тоже, несомненно, придет в Ромэнвиль. Мими положила в нее свои вещи. Сохрани до ee возвращения. Лулу послала из Компьена на свое имя.
Моральное состояние превосходное. Мы шутим на вокзале, поем патриотические песни. К нам сбегаются люди, мы их поддерживаем нашей надеждой.
Мама, будь сильной, как была и до сих пор. Я горжусь этим, здесь ты для всех образец мужественной женщины. Скоро я к вам вернусь. Позаботься о своем здоровье и скажи об этом и Жанне. Я хочу вас всех найти живыми. Скажи всем, кто меня знает, что я уехала. Об этом все должны знать – и у Розы, и у Поля, везде, все должны знать, что французские патриотки боролись и чем они за это заплатили.
Если однажды не получишь вестей обо мне, не беспокойся. Сохраняй твою веру, твое мужество. Я вернусь. Я послала вам по меньшей мере пять писем разными способами. Посмотри в свитерах, в клубках ниток, и ты их найдешь, в них есть поручения...
Я думаю обо всех вас. Берегите себя. Надеюсь, что вы получили мое письмо из Компьена, которое я бросила из грузовика. Ни на одно мгновение ни одна из нас не падала духом. Мы знаем, что вернемся в свободную Францию. Победа сияет. Еще несколько месяцев.
Маленькая вышитая сумочка – к 50-летию мамы. Когда-нибудь ты ее возьмешь, оденешь красивый костюм и мы пойдем куда-нибудь вместе. Пусть Жанна будет осторожна (фамилия, костюм и т.д.). Ей надо было бы обязательно оставаться в деревне. Гюгетта, Николь, Жозетта, Моника (Жаклин, Лулу, «Клоди») там. Мы там закончим борьбу. Кто знает, может быть, мы будем освобождены первыми! Там дело идет быстро. Мои самые хорошие мысли о всех...
Я взяла с собой медальон, фотографии и другие вещи – ничего не отобрали, даже бумагу!
Будьте мужественны, дорогая моя сестренка, брат мой Раймон, Жако. Заботьтесь о маме Марте. Папа, будь с ней добр и ласков. Я тебе верю и полагаюсь на тебя.
ПИСЬМО МАЙ ПОЛИЦЕР [10]
22 января 1943 г.
Мои дорогие,
если вы получите это письмо, это значит, что я отправлена в Германию. Сегодня, в четверг вечером, нам сообщили, что мы уезжаем из Ромэнвиля. Нас должно уехать сто человек. Это все те, кто был арестован по нашему делу, но есть и по разным другим делам. Мы очень счастливы, что остаемся все вместе, а это главное. Сегодня утром увезли в Компьен 65 мужчин. Может быть, мы к ним присоединимся, но ничего точно не знаем. Если нас посадят в поезд, отправляющийся в Германию, я попытаюсь через кого-нибудь передать это письмо.
Дорогие мои, надо быть мужественными. Будьте уверены, мы вернемся очень скоро. Все мы чувствуем себя хорошо, очень веселы. Если они надеялись увидеть наши слезы, то, уверяю вас, они очень разочаруются – мы поедем с пением и с легким сердцем. Мы знаем, что победа совсем близко, и победа окончательная.
Мои милые, не печальтесь, я совсем не грустна. Верьте, я вернусь, не плачьте, мужественно ждите меня. Будем достойны нашего Жоржа, который с честью отдал жизнь за свои идеи и за свою страну.
Целую вас, мои дорогие, от всего сердца. Пусть мой маленький Мишель не грустит. Пусть и впредь светит ему солнце. Верьте в вашу дочурку, вы знаете, что она победит.
Ваша Май
ПИСЬМО МИРЕЙ ЛОЗ [11]
Лион, 23 ноября 1943 г.
Дорогие мама и отец,
Вчера я получила, папа, твое письмо и письмо от дяди Давида. Это был сюрприз, так как он пишет не часто. На днях я ему отвечу. Дядя удивляется, что я, «такая хрупкая и такая чувствительная», как он говорит, переношу это заключение в таком постоянно хорошем состоянии духа. Он не знает, мой дядя, что если ты коммунист, то черпаешь силы в своем идеале. Ему незнакома эта сила, которая нас вдохновляет. Тем хуже для него, он и не понимает, что теряет.
Мама, возможно, сегодня уже в пути и будет дома, когда придет мое письмо. Хорошо ли она съездила? Что делается в Мотте? В хорошем ли состоянии дошли фрукты, посланные... и понравились ли они? Теперь вы оба опять дома. И опять вам хватает работы. А я-то тут ничего не делаю!
Есть ли новости о Раймонде? Тётя уже переселилась, наконец?
Я писала Или́. Сообщила ему, что у тебя нет времени ему написать. Я ему пишу довольно часто, чтобы он получал вести. А Мария ему часто пишет? Как она живет? Поцелуй ее за меня много раз.
Вы, конечно, ждете, чтобы я написала о своем здоровье. Что вам сказать? Дела идут все лучше, и я надеюсь, что так и будет продолжаться.
А вы тоже чувствуете себя не плохо? Думайте прежде всего о своем здоровье.
Матушка Бада получила вашу посылку. Она вас очень благодарит. Ари́ тоже.
В конце недели я собираюсь послать вам обратно пустые банки, которые у меня есть.
Вот и все последние новости.
До свиданья, дорогие мама и папа. Всего хорошего вам и нашим друзьям. Целую вас очень, очень крепко, много раз.
Мирей
Источник: Новая и новейшая история, 1963. № 4. – С. 126-136.
Примечания
