Сегодня отмеченные выше настроения поддерживаются, озвучиваются и даже культивируются СМИ[166], и, как справедливо подчеркивает одна журналистка,

«государству не нужно признавать бездарность своей политики во всех плоскостях, не нужно анализировать собственные ошибки, не нужно меняться — зачем, если понятно, в ком дело (в сионистах, чеченцах, международном заговоре, “черных”, ЦРУ, приезжих и пр. — нужное подчеркнуть)»[167].

Как справедливо отмечает современный эксперт, проблема становится общественной тогда, когда она начинает широко обсуждаться, и роль СМИ в этом процессе является беспрецедентной[168]. В последние десять лет образы «кавказского врага» и нежелательного «мигранта» культивировались журналистами следующими способами: во-первых, они широко использовали термин «лицо кавказской национальности», вызывавший у читателя подозрительность и настороженность[169] ; во-вторых, в газетных статьях оппозиция кавказцы/русские нередко принимала упрощенную форму «они» и «наши», вызывая у читателя ощущение того, что «кавказцы», безусловно, являются «не нашими», т. е. абсолютными чужаками[170] ; в-третьих, публикации о Кавказе и кавказцах затрагивали исключительно негативные темы — криминал, мошенничество, беженцы, беспорядки на продуктовых рынках, нападения скинхедов и пр. (о культуре кавказцев и их вкладе в развитие российской государственности и культуры не было и речи); в-четвертых, статьям о кавказцах и мигрантах в целом давались сенсационные заголовки, призванные порождать и усиливать тревоги читателей («Нелегальная Россия», «Иноземцы заселили полстраны», «Враг ты мой кавказский», «Покорение Кавказом», «Поход Кавказа на Москву», «Великое переселение кавказцев», «Мигрант для России — напасть или благо», «Почему мы не любим лиц кавказской национальности», «Китайская экспансия в России», «Цыганская мафия наживается на нищих инвалидах», «Россия косоглазая, желтолицая, черноволосая», «Москва с раскосыми глазами», «Мигранты крадут у России миллиарды» и пр.)[171], причем это было характерно даже для тех статей, где делались попытки дать взвешенную картину и нарисовать позитивный образ кавказцев; в-пятых, крупными буквами давались подзаголовки типа «Чужие» или же рассуждения, раскрывавшие антимигрантскую суть статьи («Если гости кладут ноги на стол, виноваты хозяева», «Московские рынки, оккупированные кавказцами, вызывают сначала раздражение, потом возмущение, а напоследок — обиду и горечь», «Грозит ли Москве русский бунт? Место лимитчиков заняли выходцы с Кавказа. Национальность как сфера бизнеса», «Место путан в губернии часто занимают нелегалы», «Каждый десятый житель Москвы проживает в столице незаконно», «В северной столице прочно обосновались чеченские и казанские криминальные сообщества») и навязывавшие читателю негативное отношение к мигрантам как к ферменту беспорядков и криминалитета[172] ; в-шестых, статьи нередко сопровождались фотографиями, вызывающими исключительно негативные ощущения (например, рядом помещались две фотографии, на одной из которых показывались талибы, воюющие в Афганистане, а на другой — задержанные милицией иммигранты с руками за головами. Этим давалось понять: такие они «там», а такие — здесь в Москве)[173] ; в-седьмых, статьи включали особую тревожную лексику («оккупация», «экспансия», «вторжение», «нашествие», «лавинообразный наплыв», «полчища нелегалов», «кавказская волна», «нездешние торговцы» и пр.), возбуждающую негативные эмоции; наконец, в-восьмых, мигранты прямо обвинялись в том, что занимают якобы предназначавшиеся москвичам квартиры, правдами и неправдами получают престижные рабочие места или должности, усиливают криминогенную обстановку и вообще едва ли не готовятся вытеснить из Москвы коренных москвичей[174].

Например, журналисты запугивали москвичей возможной массовой миграцией беженцев из Афганистана, представляли их воинственными талибами, готовыми к совершению самых страшных терактов в Москве, и сетовали на то, что «лица кавказской национальности» уже стали неотъемлемой частью «московского пейзажа». Одна из этих статей называлась «Беженцы подступают к границам России», причем далее следовал характерный подзаголовок: «и среди них могут оказаться террористы»[175]. Другой журналист приводил некие «данные ООН» о том, что якобы при наличии более 10% «чужаков» стране неминуемо грозит развал, и пытался доказать, что Москве эта опасность уже угрожает[176]. Некоторые журналисты сознательно прибегают к фразеологии, создающей исключительно негативный образ приезжих: «Жалко Москву, которую отдали на поругание бойкой гвардии жизнеспособных непотопляемых гостей с Кавказа» или там же: кавказские мужчины «гомонят, каркают воронами, и смотрят нагло и свысока, ощупывают женщин масляными глазами». Доказывается, что «они» нас «глубоко презирают и люто ненавидят». Из этого делается вывод: «Зачем нам жить вместе с теми, кто нас ненавидит лютой ненавистью? Зачем нам жить вместе с теми, кого мы сами ненавидим и боимся?»[177].

При этом, как отмечает журналистка С.А. Кусова, «чем больше укреплялось влияние государства на СМИ, тем жестче обозначился в них Язык вражды, тем больше появилось ксенофобских публикаций и расистских монологов»[178]. В частности, сразу же после теракта в Театральном центре на Дубровке известная московская журналистка Ю. Калинина объявила всех московских чеченцев «потенциально опасными» и призвала «ограничить права и свободы чеченцев как представителей народа, с которым мы уже долгое время находимся в состоянии войны». Она писала: «Чтобы не бояться чеченцев, надо просто не пускать их в Россию. Нужно, чтобы они здесь не жили»[179]. Очевидно, она запамятовала, что чеченцы являются коренным населением Чечни, которая все еще входит в состав России. Любопытно, насколько высказанное ею мнение перекликается со следующими словами скинхеда из Ханты-Мансийска: «Россия — для русских и тех национальностей, которые здесь живут с древних времен. Мы против дагестанцев, чеченцев...»[180]. Похоже, он тоже не знает, что чеченцы и дагестанцы являются коренными народами России. Здесь есть о чем призадуматься деятелям российской системы образования.

Наконец, рассчитывая на сильную эмоциональную реакцию читателей, журналист рисует поистине апокалипсическую картину: «Судя по всему, миграция вскоре превратится в дуболомное чудовище, которое сметет москвичей с наших улиц»[181]. При этом гастарбайтерам иной раз придается отталкивающий отвратительный образ; они просто дегуманизируются. Например, та же Ю. Калинина писала:

«Слава богу, мы не часто с ними сталкиваемся. Цыганские таборы, таджики, гастарбайтеры… Маргиналы. У них свои заботы. Они обитают где-то в придонном слое — ближе к животным, чем к людям, — и беспорядочно совокупляются там, как зверьки, не знающие ничего, кроме запаха течки…»

На такое обобщение ее подтолкнул описанный другой журналисткой случай беременности одиннадцатилетней цыганской девочки[182]. Иными словами, редкий случай, связанный с весьма специфической средой, нередко служит журналистам для неправомерно широких обобщений, позволяющих выплеснуть на читателя свои эмоции, граничащие с расизмом. Между тем, как представляется, профессиональный долг журналистов заключается в снабжении читателей достоверной информацией, а не в передаче им своих субъективных эмоций.

Жара в огонь ксенофобии добавили некоторые документальные и художественные фильмы, возбуждавшие у зрителей недобрые чувства к «инородцам». Так, после просмотра фильма А. Невзорова «Чистилище», показанного 21 марта 1998 г. и посвященного войне в Чечне, известный обозреватель газеты «Завтра» В. Бондаренко пророчески писал: «Не удивлюсь, если после этого фильма пойдет волна погромов кавказцев на провинциальных русских рынках…»[183]. В сентябре 2002 г. по каналу ОРТ демонстрировался документальный фильм, где зрителю были показаны подпольные мастерские и притоны, содержавшиеся китайскими иммигрантами. Китайские предприниматели в этом фильме выглядели исключительно злодеями. А одновременно из Москвы были депортированы 212 китайских и вьетнамских нелегальных иммигрантов[184]. В начале 2007 г. в прокат был запущен фильм «Поцелуй бабочки», где китайцы снова были представлены рассадниками криминала и носителями абсолютно чужой культуры, которую местные обитатели были неспособны понять, как бы они ни пытались это сделать.

В мае 2008 г. по РенТВ был показан документальный фильм «Мигранты. Новая лимита», посвященный проблеме гастарбайтеров в современной России. Но, хотя в этом фильме была сделана попытка довести до зрителя всю сложность этой многоаспектной проблемы, стержнем фильма была «этническая преступность», и вся ответственность за ухудшение криминальной обстановки возлагалась на нелегальных мигрантов. В этом фильме вновь всплыла пресловутая цифра 40% — говорилось, что именно такова доля преступлений, совершенных в столице приезжими. Однако о том, что подавляющее число этих «приезжих» были гражданами России и происходили из соседних с московским регионом областей, авторы хранили молчание. Зато они не жалели красок для демонстрации преступлений, совершенных гастарбайтерами из стран СНГ. Иными словами, обращаясь к проблеме «мигрантов», кинематограф первого десятилетия 2000-х гг. настойчиво и целенаправленно рисовал их преступниками. Именно такая назойливая пропаганда навязывает обитателям России расовые чувства, и пока она поддерживается влиятельными силами, никакие программы по воспитанию толерантности не способны переломить ситуацию[185].

Ярким примером служит антигрузинская кампания, проведенная российскими властями осенью 2006 г. Именно после этого резко возросла взаимная неприязнь между русскими и грузинскими учащимися московских школ, как это зафиксировал социологический опрос, проведенный в начале 2007 г.[186]

Мало того, некоторые СМИ, сознательно занимающие радикальную позицию, фактически оправдывают и поддерживают скинхедов. Например, корреспондент той же газеты «Завтра» пытался выдать их нападения на студентов РУДН за обычные потасовки между молодыми парнями и демонизировал чернокожих студентов, по его словам, якобы не только охотившихся за невинными русскими подростками, но и готовивших для них «камеры пыток». Он убеждал читателя в том, что под разговоры о борьбе с расизмом эти студенты несправедливо обвиняют тех в «фашизме» и стремятся завести свой «интернациональный порядок», который ему был явно не по душе[187]. А спустя несколько месяцев газета «Завтра» опубликовала гневное письмо своих читателей, протестовавших против ареста скинхеда С. Токмакова, избившего чернокожего охранника посольства США Уильяма Джефферсона. Они пытались доказать, что американец пошел вовсе не на рынок, а якобы намеревался собирать шпионские сведения. Но движимый патриотическими чувствами бдительный скинхед сделал ему замечание, что и привело к потасовке. Авторам казалось мало представить расистский инцидент в превратном свете, и они использовали его для того, чтобы объявить, что «в Москве — хозяева кто угодно, только не русские»[188]. Так одна надуманная интерпретация влечет за собой другую, в конечном счете пробуждающую у читателя нездоровые эмоции, требующие агрессии и вызывающие жажду мести.

Таким образом, антииммигрантские настроения скинхедов не в последнюю очередь обязаны алармическим рассуждениям российских журналистов об иммиграции и ее последствиях: о приезжих как разносчиках инфекций, нечистоплотных торговцах, конкурентах на рынке труда, захватчиках жилья и других социальных благ, преступниках, наркоторговцах, лояльных своим «племенам» и «кланам», и, наконец, террористах, а также резкой смене этнодемографической ситуации в пользу «этнических общин»[189]. Все это неоднократно фиксировалось журналистами, беседовавшими со скинхедами. Так один из последних объяснял: «Ты посмотри, в сводках криминальных одни черные, в школах московских их полно учится… Теракты опять же. Я защищаю белых людей как расу, потому что нас становится все меньше»[190]. А вот, что говорил журналистке другой 13-летний скинхед: «А чего они сюда понаехали, пусть катятся, откуда взялись. Вообще надо гнать отсюда всех этих косоглазых и черных»[191]. Аналогичные сюжеты находят место и в скинхедском фольклоре. Вот, что, скажем, говорится в одной из их песен с весьма красноречивым названием «Раскосый»: «Их рабочая сила сегодня в цене/ Своей дешевизной, рабским мышлением./ Этим самым они воруют наш хлеб,/ Вынуждая нас к жестким беспощадным решениям»[192]. Такие настроения усугубляются тем, что кодекс поведения скинхедов строго настрого запрещает им общаться с «инородцами» и, напротив, побуждает их выказывать тем ненависть и презрение, а при удобном случае наносить им побольше вреда[193]. Поэтому о «чужаках», их образе жизни и культуре они знают не столько по своему ограниченному опыту, сколько от старших, а также из СМИ, интернет-сообщений, но, главным образом, из неонацистских источников информации[194]. Не удивительно, что они демонизируют «чужаков» и часто вовсе не видят в них людей, что облегчает им самым жестоким образом с теми расправляться.

Любопытно, что журналисты искусно отводят гнев скинхедов от чиновников, ответственных за волокиту с выдачей иммигрантам необходимых документов, за невнятную иммиграционную политику, высокий уровень коррупции и пр. и направляют этот гнев против самих иммигрантов. При этом широко публикующиеся в СМИ завышенные данные о размерах миграции отличаются поразительной неточностью и противоречивостью и являются по сути малодостоверными[195]. Похоже, что их цель — вовсе не информировать читателя о реальных миграционных процессах, а создать у него тревожные ощущения, усилить чувство опасности[196].

---

Примечания

Предыдущая | Содержание | Следующая