Сегодня, спустя два с половиной десятилетия после забастовки шахтеров 1984-1985 годов, Британии все еще предстоит прийти к пониманию этого самого значительного классового конфликта послевоенного времени. Данное событие, ставшее переломным моментом в истории современной Великобритании, не имело аналогов в мире по продолжительности, охвату и последствиям. В ходе забастовки наиболее сильная и политизированная часть рабочего класса выступила против курса правительства тори, одержимого классовой ненавистью. Это положило начало уничтожению промышленных регионов и энергетического сектора страны. Забастовка охватила всю Великобританию, превратив шахтерские области в оккупированные территории. Но тогда никто не понял, насколько бастующие были близки к тому, чтобы сломить наступление правительства Тэтчер на рабочее движение.

Забастовка была необходимым актом защиты горняками своего жизненного уклада и права на существование. Она также стала вызовом перестройке экономики по лекалам «свободного рынка» во имя разрушительной жажды наживы и дала шанс появлению другой Британии, объединенной совместными действиями в согласии ради общей цели, в противовес индивидуализму и алчности времен тэтчеризма, то есть тому, что до сих пор определяет нашу жизнь.

В искаженной картине, навязывавшейся тогда средствами массовой информации, забастовка выставлялась как антидемократическое выступление против правительства, выступление, возглавлявшееся разглагольствовавшим сумасшедшим[1] и противоречившее всем законам экономики. Печальный исход столкновения ослабил и расколол Национальный профсоюз шахтеров (НПШ) и профсоюзное движение в целом[2]. Но политический истеблишмент — от тори и их друзей в спецслужбах до лейбористов и профсоюзных лидеров, мечтавших о социальном партнерстве, — всегда понимал всю серьезность вызова, брошенного Системе горняками, и не упускал возможности очернить бастующих и их лидеров. Опыт забастовки и ее поражения, осмысленный участниками рабочего движения в последовавшие годы упадка, помог им лучше понять границы собственных возможностей.

В результате кризиса начала 1990-х, связанного с закрытием шахт и намеренным уничтожением правительством Тэтчер угледобывающей промышленности, общественное мнение относительно права горняков на решительное сопротивление претерпело изменения. Новое поколение защитников окружающей среды и борцов с корпорациями можно было сравнить с теми, кто дал отпор военизированному наступлению на свой жизненный уклад десятилетием ранее.

В ответ на избрание группы левых в профсоюзные лидеры среди «новых лейбористов» возродилась демонизация 1984-1985 годов. Во время забастовки пожарных Тони Блэр назвал лидеров бастующих «скаргилитами». С приближением годовщины шахтерской забастовки вновь вернулась пропаганда, столь знакомая по 1984-1985 годам. Мы вновь очутились в мире, в котором пикетчиков обзывали «штурмовиками» и «поджигателями», а тактику их лидеров — «блицкригом» (все определения взяты из документального репортажа о событиях с Channel 4); в мире, где не Маргарет Тэтчер, а именно Артура Скаргилла обвиняли в развале промышленности и в проблемах горняков (которые непонятно почему вновь переизбрали его своим лидером); в мире, где выступление горняков было «напрасным», а если бы НПШ пошел на всеобщее голосование[3] и бастующие не вступали в непрерывные бои с полицией и штрейкбрехерами, они, видите ли, несомненно бы победили.

Тот факт, что спустя столько времени после событий 1984-1985 годов все еще есть нужда выставлять забастовку в виде «печальной и поучительной истории», а ее лидеров — как пример «напрасного самообмана», говорит нам о ценности стоического самопожертвования горняков и о потенциальной силе радикального профсоюзного движения. Прошло достаточно времени для того, чтобы мы перестали слушать нелепые измышления, упорно оправдывающие пособников разрушения горнодобывающей промышленности.

Первый настойчиво повторяемый миф: лидеры горняков якобы столкнулись с выбором между недопустимым для себя компромиссом и противостоянием до конца, независимо от исхода. В действительности же лидеры тори решили отомстить шахтерам за поражение, которое те нанесли консерваторам в 1970-е[4], и подготовились к разгрому НПШ, по пугающему признанию Найджела Лоусона[5], «так же, как правительство готовилось отразить вторжение Гитлера в конце 1930-х». Наивно думать, что тактика соглашательства и ведения переговоров хоть сколько-нибудь замедлила бы разрушение горнодобывающей промышленности, о чем свидетельствует последующее жесткое «выжигание» угледобывающих областей. Забастовщики не собирались выторговывать у тори постепенное сокращение угледобычи в обмен на безусловную политическую победу правительства. Нет, забастовка была шансом нанести удар по планам ликвидации отрасли.

Другой устоявшийся миф: уничтожение горнодобывающей промышленности — не более чем вопрос соотношения прибылей и убытков. В действительности же война с шахтерами обошлась стране, включая потери от забастовки, закрытия шахт, сокращений, экономических и социальных трат, в колоссальную сумму в 30 млрд фунтов стерлингов. Растущая производительность труда при одном и том же объеме произведенного продукта всегда влечет за собой рост безработицы, однако сведение до минимума доли угля в энергетике не имело ничего общего с «нерентабельностью шахт», и выбор в пользу газа был связан с политическими планами тори избавиться от «угольной зависимости» в производстве электроэнергии.

Третий миф: горняки якобы изначально не могли победить в забастовке 1984-1985 годов. Но, как свидетельствуют воспоминания министров и другие ставшие открытыми источники, осенью 1984 года правительство находилось на волоске от поражения. Сокращение в результате рабочей солидарности запасов угля на электростанциях[6] и решение представителей шахт бастовать заставили Тэтчер опасаться, что «она может лишиться всего», и задуматься о возможности применить войска — а это, несомненно, привело бы к большему размаху забастовки и масштабным отключениям электроэнергии.

Решение НПШ применить «тактику домино»[7], столь успешную в 1969-1970 и 1981 годах (что часто называется главной ошибкой Скаргилла), свидетельствовало об отсутствии согласия между угольными регионами относительно долгосрочной перспективы, но также и о намерении дать шанс защитить свой труд тем, кто осознал, с кем он столкнулся[8]. Безусловная спланированность действий «сил правопорядка», стоившая полиции Южного Йоркшира полмиллиона фунтов в качестве компенсации арестованным и избитым шахтерам Оргрива, ясно показывает, кто был поборником насилия[9].

Неспособность осознать, что же поставлено на карту[10], понять, что правила игры изменились и что не мы определяем время и ход столкновений[11], неспособность, проявленная теми, кто мог бы во имя собственного будущего оказать поддержку бастующим (другими шахтерами[12], профсоюзами, Британским конгрессом тред-юнионов (БКТ) и Лейбористской партией), и послужила главной причиной поражения забастовки.

Нам еще только предстоит определить политическое значение войны с горняками, но ощущение общественной катастрофы и энергетической зависимости останется с нами на годы вперед. Спустя поколения социальное и экономическое значение выступления шахтеров не стало яснее для общества в целом, несмотря на постоянные нападки на НПШ с момента поражения забастовки. События середины 1980-х годов и впредь будут порождать антагонистические мнения, так как эти события высветили суть политической и общественной власти, и, несмотря на то, что условия, вызвавшие забастовку, никогда в том же виде не повторятся, ее пример и уроки остаются крайне важными для нас и сегодня.

Примечания