На сегодняшний день одним из главных специалистов по биографии Николая II и периоду его царствования считается П.В. Мультатули. Автор ряда апологетических статей и книг, этот писатель прочно занял место в одном ряду с О.А. Платоновым, Э.С. Радзинским и А.Н. Бохановым. Причем вслед за ними, особенно последним — доктором исторических наук и ведущим специалистом по истории российской буржуазии, г-н Мультатули стремится к признанию своего творчества официальной наукой. Ведь даже научно-популярное исследование является заведомо более ценным и востребованным, нежели добросовестная публицистика, а тем более произведение художественной литературы.

Сравнительно недавно г-ну Мультатули удалось достичь весьма серьезных подвижек на своем пути приобщения к научному сообществу: В Российском общественно-политическом центре состоялась презентация книги Петра Мультатули «Николай II: Отречение, которого не было» (М., Изд. АСТ, Изд. Астрель. 2010). На мероприятии присутствовали историки, политологи, представители политических кругов, а также прессы.

Положительная реакция видных историков-профессионалов, архивистов и экспертов в области криминалистики на труд историка-любителя — явление нечастое и весьма показательное. Тем более, если этот труд носит ревизионистский характер, подвергая пересмотру ключевые фрагменты истории России. Будучи осведомленным о характере политических убеждений г-на Мультатули, априори исключающих объективный взгляд на предмет исследования, я решил ознакомиться с вышеуказанной книгой и по прочтении составить собственные выводы о ней. Их систематическому изложению и посвящена данная рецензия.

Анализ предыдущей работы П.В. Мультатули — сценария «документального» фильма-сказки «Николай II. Сорванный триумф» — вызвал разнообразные отклики в сети Интернет. «Отречение, которого не было» даже при первичном ознакомлении с текстом обнаруживает еще большее количество ошибок, неточностей и примеров обыкновенного подлога. Посему и этот разбор будет критическим, хотя начать его я счел уместным с «плюсов» книги.

Таковые действительно имеются; прежде всего, следует отметить высокий уровень оформления и печати — книга издана на хорошей бумаге и качественно переплетена. В ней имеется вклейка с рядом интересных фотографий, напечатанных на плотной бумаге. Текст снабжен внушительным списком использованных исторических источников и литературы, чем даже многие серьезные авторы порой пренебрегают. Правда, отсутствуют биографический и предметный указатели, что серьезно осложняет аналитическое изучение текста монографии, зато в нем приведены 1325 ссылок на перечисленные в библиографии материалы.

На этом традиционную «хвалебную» часть отзыва на книгу можно завершить, поскольку эти подстрочные сноски, которые традиционно считаются признаком научности сочинения, производят ошеломляющее впечатление. Неряшливо оформленные, куцые, содержащие ошибочные сведения ссылки в работе г-на Мультатули неизбежно формируют представление о ней в целом. Будет нелишним привести несколько примеров в подтверждение собственных слов:

Ссылка № 24. «Гиацинтов Э. Записки белого офицера.— СПб, 1992. С. 152» (С.20) — на указанной странице должно было бы находиться уличение мемуаристом великого князя в посягательстве на трон, однако на деле там содержится описание тяжелого быта русских добровольцев в Бейруте. Искомые строки Гиацинтова все же обнаруживаются в указанной книге, но там же автор признается: «К великому князю Николаю Николаевичу я всегда чувствовал большую антипатию»[1]. Мультатули благоразумно предпочел их опустить.

Ссылка № 52. «Кондзеровский П.К., генерал-лейтенант. В Ставке Верховного 1914–1917. Воспоминания Дежурного генерала при Верховном Главнокомандующем.— Париж, 1972. С. 72» (С.30)- описание диалога мемуариста с Янушкевичем, о котором пишет г-н Мультатули, в действительности находится на с. 65.

Ссылка № 53. «Шавельский Г. Указ. соч. С. » (С.31) — уважаемый читатель, впишите нужное?

Ссылка № 82а. «ГА РФ. Ф. оп. 1. д. 610. л. 1.» (С.45) — видимо, в данном фонде Госархива секретно абсолютно все, даже его номер.

Ссылка № 85. «Поливанов А.А. Девять месяцев во главе Военного министерства (13 июня 1915 г.— 13 марта 1916 г.) // Вопросы истории, 1994, № 2» (С.46) — о том, как Николай II замогильным голосом упрекал министров в нелояльности в августе 1915 г., любой желающий может прочесть в третьем, а никак не во втором номере журнала «Вопросы истории» за 1994 г.

Ссылка № 88. «Кондзеровский П.К., генерал-лейтенант. Указ. соч. С. 76» (С.48)- вместо приводимого Мультатули примера впадения А.А. Поливанова в немилость к царственной чете на данной странице перечисляются закуски, подававшиеся на завтрак императору. Г-н Мультатули явно читал мемуары Кондезровского очень невнимательно... если вообще читал.

Ссылка № 97. «Сухомлинов Владимир Александрович. Воспоминания. Мемуары.— Минск: Харвест, 2005. С. 183» (С.54) — вместо описания того, как «А.И. Гучков и А.А. Поливанов работают дружно» эта страница открывает главу о состоянии армии в 1905–1908 годах.

Ссылка № 107. «Царственные мученики в воспоминаниях верноподданных. С. » (С.58) — нам снова предлагают сыграть в игру «угадай страницу»?

Ссылка № 129. «Нива. 1916 г.» (С.70) — этот иллюстрированный литературно-художественный и научно-популярный журнал выходил еженедельно. Мультатули не уточняет ни номер выпуска, ни страницу в тексте за ненадобностью, либо потому что просто ее не знает?

Ссылка № 146. «ГА РФ. Ф. 601, оп. 1, л. 1 (перевод с английского)» (С.77)- автор позабыл указать номер дела, из-за чего ссылка стала абсурдной. Уж не на английском ли языке в государственном архиве составляются описи?

Ссылка № 483. «Ф. 1467, оп. 1, д. 231(2), л. 222-223» (С.219) — бывает у г-на Мультатули и так: архивные реквизиты есть, а архива — нет. Вероятно, он засекречен, подобно некоему фонду ГА РФ;

Ссылки № 554, 555, 556. «ГА РФ. Ф. 601, оп. 1, д.» (С.249)- эту ссылку на неизвестное науке архивное дело автор повторил трижды — возможно, для придания ей пущей убедительности.

Ссылка № 650. «Курлов А.Г. Указ. соч. С.229» (С.306) Товарища министра внутренних дел и главноначальствующего отдельного корпуса жандармов звали Павлом Григорьевичем. Видимо, по мнению г-на Мультатули, буквы А и П похожи до взаимозаменяемости;

Ссылка № 663. «РГИА Ф.» (С.316) — и это всё. Вы ожидали увидеть в этой ссылке еще какие-то незначащие мелочи вроде номера фонда, описи, дела и листа в нем? Признаюсь, я тоже...

Полагаю, этого довольно, хотя продемонстрированы далеко не все примеры небрежности автора в оформлении сносок. Разумеется, существуют и издательские опечатки и небрежная работа редактора, от которых не застрахован никто, но вышеуказанный перечень — это не «досадные оплошности», это система. И она свидетельствует либо о невнимательном изучении г-ном Мультатули тех архивных материалов, опубликованных источников и литературы, с которыми он работал, либо о попытках замаскировать следы намеренных подтасовок. Что же у него в итоге получилось?

На одной из первых страниц после предисловия читаю: «Австрийский фельдмаршал Конрад писал немецкому генералу Фалькенгайну 27 декабря 1914 г...» (С.10) Что именно писал первый — в данном случае не столь важно, читатель может без труда разыскать этот фрагмент в Интернете. Показательна характерная для Мультатули вольность в обращении с именами и фактами — у Конрада кроме имени была еще и фамилия Гетцендорф, чин фельдмаршала он получил лишь в ноябре 1916 г., а Фалькенгайн стал генералом лишь в январе 1915 г.[2] Таким образом, 2 грубых ошибки лишь всего в одном предложении. Авторская подстрочная ссылка также является ошибочной — она ведет нас на с. 11 труда профессора А.И. Уткина о Первой мировой войне вместо 120-й, где нет, разумеется, вышеуказанной путаницы в чинах и именах с фамилиями.

Тут же г-н Мультатули касается вопроса «снарядного голода» и, казалось бы, справедливо указывает: «Положение с вооружением и с продовольствием в русской армии было не из лучших» (С.11). Поясню, что именно скрывается за этой обтекаемой формулировкой -

На начало 1915 года: вид вооружения/ боеприпаса	Ежемесячно требовалось Действующей Армии	Ежемесячно поставлялось Действующей Армии
Винтовки	200000	30000-32000
Пулеметы	2000	216
Артиллерийские орудия	400	115-120
Патроны всех калибров	200000000	50000000
Снаряды всех калибров	1500000	403000

Таким образом, потребности армии удовлетворялись в среднем на 15-30%[3]. Если подобное положение вещей признается «не лучшим», то любопытно — как же, по мнению автора, должно было выглядеть худшее?

Не находит подтверждения в литературе и яркий образ сжигания русскими трофейных австрийских винтовок — доподлинно известно, что количество винтовок «Манлихер», выданных в войска за время войны, уступало лишь отечественным «трехлинейкам» российского и американского производства[4]. Вообще сложно представить себе массовое сожжение трофейного стрелкового оружия в ситуации на начало марта 1915 г., когда, к примеру, в XII армейском корпусе насчитывалось всего 12 (!) тысяч штыков — 150 тысячам нижних чинов элементарно не хватило винтовок.

Ситуация с продовольствием так же выглядела довольно удручающе. Уже осенью 1914 г. штабс-капитан лейб-гвардии Финляндского полка Ю.Н. Аргамаков писал заведующему 2-м полевым госпиталем: «Прошу, если есть возможность, хотя бы малейшая, уступить часть вашего хлеба начальнику хоз. части 70-го запасного батальона, люди которого несколько дней не получали хлеба. Я отдал им весь запас — 60 пуд. Отсутствие хлеба грозит вызвать бунт...»[5]. В это время часть мясного пайка, вследствие транспортных затруднений, стала выдаваться солониной, поскольку ее было легче перевозить. В дальнейшем размер пайка будет уменьшаться; к маю 1915 г. в войсках Юго-Западного фронта он составлял 1/2 фунта мяса, 1/4 фунта солонины и какой-либо пищевой продукт по цене еще четверти фунта солонины. К весне 1916 г. в счет мяса будут засчитываться даже рыба и мясные отходы[6].

Ещё в марте 1915 г. Ставка требовала от тыла ежедневно снабжать фронт 15000 голов крупного рогатого скота. Совет министров же счел возможным поставку лишь 5000 голов в день, предложив командованию закупать продовольствие в прифронтовой полосе. Эта мера способствовала развитию армейского произвола в прилежащих к театру военных действий районах — там стали практиковаться не закупки, а реквизиции[7].

Тем не менее, в начале 1915 г. на Юго-Западном фронте было предпринято крупномасштабное наступление — русские войска овладели Львовом, Перемышлем и вышли за Карпаты. Но какой ценой? Мультатули впятеро преуменьшает число выведенных из строя русских солдат и офицеров, вместо 1000000 человек[8] сообщая о 200000 убитых и раненых (С.12). Впрочем, еще на заре своей творческой деятельности он уже жонглировал цифровыми данными о потерях русской армии в крепости Новогеоргиевск, негодуя о всего 3000 погибших[9], так что удивляться здесь нечему.

К слову о Новогеоргиевске — осада этой крепости стала пиком трагического «Великого Отступления» русской армии летом 1915 г. Оно было ознаменовано небывалым ростом шпиономании и насильственной эвакуацией немецких колонистов из западных губерний России. Инициаторами этих масштабных мероприятий г-н Мультатули изображает Николая Николаевича-мл. и начальника Генерального штаба генерала Янушкевича (С.14-15). Однако он предпочитает умалчивать о том, как императрица Александра Федоровна в письмах Николаю II взращивала в супруге зароненные зерна шпиономании — стремилась очернить Ставку, именовала её «предательской», рекомендовала царю не разглашать даты и маршруты поездок в Действующую Армию, иначе... «шпионы, находящиеся в Ставке сразу же сообщат немцам, и тогда их аэропланы начнут действовать»[10].

Сам император 18 августа 1914 г. подписал Высочайший манифест о переименовании Санкт-Петербурга в Петроград — то есть выступил инициатором вздорного и дорогостоящего мероприятия, ставшего стимулом к дальнейшему росту германофобии. А 2 февраля 1915 г. он одобрил узаконение о ликвидации немецкого землевладения, по которому земельные владения колонистов (кроме надельных) упразднялись вне зависимости от вступления их или их предков в русское подданство[11]. Следовательно, в создании пятой колонны в глубине России, как пишет Мультатули, участвовала не только Ставка, но и Николай II.

Наконец, с началом войны настроения недовольство «внутренним немцем» усилилилось среди рабочих Центральной России уже безо всякого стимула «сверху». С конца 1914 г. стачки рабочих сопровождались требованиями удалить с предприятий начальство из числа немцев или австрийцев[12].

По сравнению с замешанной на «квасном» патриотизме германофобией, еще более массовый характер принял антисемитизм. Роль Ставки в его расжигании и в организации интернирования евреев в прифронтовых районах представляется несомненной. Г-н Мультатули, таким образом, получает возможность справедливо попенять великому князю Николаю Николаевичу-мл. на дестабилизацию им обстановки на фронте и в тылу. Однако и здесь он не обошелся без ошибочных аргументов. Цитируемый им приказ: «В целях обеспечения войск от вредных действий еврейского населения, Главнокомандующий приказал при занятии населенных пунктов брать от еврейского населения заложников...» (С.17) — был адресован не командованию и начальникам гарнизонов, а войскам укрепленного района, крепость Новогеоргиевск, подписан 27 ноября 1914 г. начальником данного района и комендантом крепости генералом от кавалерии Н.П. Бобырем[13], а не великим князем Николаем Николаевичем-мл. в августе 1915 г. Остается добавить что данный документ неоднократно цитировался в научной литературе и подобная вольность г-на Мультатули в обращении с ним объяснима либо подлогом, либо отсутствием соответствующих знаний.

Впрочем, подчас одолевают сомнения — а читал ли сам г-н Мультатули тексты тех документов и историчейских сочинений, на которые он ссылается в своей книге? Или же его работу обеспечивал целый корпус исторических «негров», подобных безымянным «соавторам» Александра Дюма? Любой желающий, поборов недоумение, может убедиться, что профессиональную непригодность дяди царя Мультатули подтверждает цитатой из мемуаров председателя Государственной Думы М.В. Родзянко, в которой тот доказывает бездарность... начальника штаба при великом князе генерала Янушкевича (С.18-19). Как тут не вспомнить реплику персонажа дяди Мити из кинокомедии «Любовь и голуби»: «Не держат ноги. Как вата ноги. До сих пор трясутся... руки»?

Об истинных причинах отставки великого князя Николая Николаевича-мл. я писал ранее и не вижу необходимости повторяться. Г-н Мультатули же самостоятельно выдумывает и излагает ряд «военно-политических» факторов и обстоятельств смены Главковерха, движимый одной лишь установкой — изобличением заговоров. Ни единого внятного и документированного аргумента на протяжении нескольких десятков страниц весьма сумбурного текста (С.32-57) автор не приводит, ограничиваясь неясными намеками, предположениями и допущениями. Затем он цитирует нескольких мемуаристов, положительно отреагировавших на ротацию в Верховном главнокомандовании. В частности, это начальник штаба Ставки генерал М.В. Алексеев, писавший в 1915 г.: «С Государем спокойнее. Его Величество дает указания, столь соответствующие боевым стратегическим задачам... Он прекрасно знает фронт и обладает редкой памятью. С ним мы спелись» (С.58). Правда, в конце октября 1916 г. он заговорит о своем желании покинуть должность начальника штаба, говоря об императоре: «Ничего нельзя сделать, ничем нельзя помочь делу. Ну что можно сделать с этим ребенком! Пляшет над пропастью и... спокоен». Но об этом г-н Мультатули не счел нужным упоминать. Аналогичным образом он цитирует лестный отзыв генерала П.Н. Врангеля о царе, но игнорирует такие его пассажи, как:

«Последние годы царствования отшатнули от Государя сердца многих сынов Отечества. Армия, как и вся страна, отлично сознавала, что Государь действиями своими больше всего сам подрывает престол»[14]; «Присягнув новому государю, русские люди так же, как испокон веков, продолжали бы служить царю и родине»[15].

Затем автор переходит к изложению событий на театре военных действий после смены командования. В своей обычной манере г-н Мультатули сперва формулирует главный вывод: «ход войны принял для России положительный оборот», а затем, на протяжении следующих страниц обосновывает его, вернее, пытается сделать это. Как и в одной из своих прошлых книг, он фокусирует внимание читателя на завершении Вильно-Молодеченской операции (С.60-61) (что это была за операция, какие части принимали в ней участии, каковы были численность войск и количество погибших/раненых/военнопленных — ровным счетом никакой информации не сообщается). При этом цитируются мемуары генерала А.И. Спиридовича о том, как Николай II, «помогая Алексееву своим спокойствием, а когда нужно было, твердым и властным словом» умудрился сыграть в успехе операции важнейшую (?) по мнению Мультатули, роль. Итог подводится фразой «Виленское сражение завершило кампанию 1915 года», хотя даже в декабре 1915 г. русским командованием было предпринято 2-хнедельное наступление в Галиции, поддержанное тысячей орудий[16]. Однако оно не принесло успеха.

Переходя к военным действиям 1916 года, автор сообщает о взятии штурмом в «январе-феврале» османской крепости Эрзерум на Кавказском фронте (даже несведущего в военном деле читателя наверняка удивит штурм, длящийся 2 месяца — на самом деле он начался ночью 29 января, а завершился утром 3 февраля[17]), а на следующей странице открывает неизвестный прежде город Эринджан.

Затем изложение переходит к военной промышленности России, рост которой в 1916 г. буквально «ошеломляет» г-на Мультатули, по его собственному признанию (С.62). Действительно, производительность отечественных оружейных, снарядных и патронных заводов выросла. Но автор недоговаривает, что даже несмотря на это, потребность Действующей Армии в винтовках к концу 1916 г. не была удовлетворена на 35%, а в пулеметах — и вовсе на 88%[18]. Лишь благодаря сохранившемуся оружейному дефициту удалось изготовить достаточное количество винтовочных патронов, иначе налицо была бы и их нехватка. Нет ни слова в тексте и о том, что наблюдавшийся количественный рывок стал возможен только крайним напряжением производственных мощностей. Зато есть уполномоченный ГАУ генерал-майор С.Н. ВанЬков (видимо, весьма и весьма секретный, так как науке известна лишь фамилия генерал-майора С.Н. Ванкова) и фирма «Векерс» (С.63) (разумеется, автор подразумевал «Виккерс», но...).

Там же г-н Мультатули раскрывает читателям секрет Полишинеля: «производились заказы вооружения и за границей», ссылаясь при этом на некие «Очерки истории Ленинграда». Из них же заимствуется информация о 10-15%-ной нехватке касок в Действующей Армии; «плохо дело обстояло с касками» (С.63) — комментирует автор. В свете вышеприведенных данных о дефиците пулеметов это напоминает фарс.

Следующие сведения из книги г-на Мультатули даются в сравнении с информацией, содержащейся в труде Н.Н. Головина[19] — дабы читатель сам рассудил, который из 2-х авторов более заслуживает доверия:

В русской армии к 1 января 1916 года было	По данным Мультатули	По данным Головина
Автомобилей различного назначения	5300	5300
Мотоциклов	1700	1350
Самокатов (велосипедов)	8800	3500
Прожекторных станций	900	280

(В скобках замечу — Н.Н. Головин указывает, что ни по одной из граф потребности армии не были покрыты. У Мультатули об этом, разумеется, ни слова).

Завершается этот правдивый обзор успехов русской военной промышленности сведениями о развитии железнодорожного транспорта. «Всего за 1916 год было построено железнодорожных путей 2252, и 608 находилось в строительстве» (С.63) — пишет Мультатули. Сами ли пути имеются в виду, либо некие единицы измерения их протяженности — неясно. Однако известно, что в начале 1916 г. Главное военно-техническое управление приступило к реквизиции материальной части узкоколейных железных дорог. Это мероприятие охватило практически всю империю, но полученное в результате реквизиции имущество позволяло построить лишь 127 верст узкоколейной железной дороги конной и 632 версты паровой тяги. При этом паровозный парк в том же 1916 г. сократился на 16%, а товарных вагонов — на 14%[20].

Обстоятельства «Брусиловского прорыва» Мультатули излагает на основе «Истории русской армии» А.А. Керсновского и этот фрагмент его книги, в общем-то, не вызывает нареканий. Правда, автор не мог обойтись без реверанса царю — он пишет: «Николай II лично вмешался в ход битвы и приказал прекратить ненужное кровопролитие» (С.67). Следом приводится цитата из письма императора супруге от 21 сентября 1916 г.: «Я велел Алексееву приказать Брусилову остановить наши безнадежные атаки...». Между тем атаки не были остановлены; император в телеграмме от 4 октября 1916 г. призывал президента Франции Пуанкаре «считаться с непрекращающейся чрезвычайной активностью, развиваемой русской армией на фронте генерала Брусилова, активностью, поддерживаемой в общих интересах союзников»[21].

Внимания г-на Мультатули не удалось избежать и русской авиации. «В 1915 г. появилась и успешно развивалась зенитная артиллерия. Первая её батарея была сформирована в Царском Селе для защиты Императорской резиденции» (С.71) — на 8 декабря 1914 г. воздушная оборона на штатной основе уже была развернута возле российской столицы. Эта дата сегодня признана Министерством обороны РФ исходной точкой зарождения отечественных войск ПВО[22]. На деле еще 18 октября 1914 г. офицер артиллерии Петроградского военного округа А.В. Орлов раздосадовано записал в дневнике: «Сижу почти что в камере одиночного заключения: в сл[ободе] Александровке, в качестве артиллерийского офицера при противоаэропланных орудиях...»[23]. В 1915 же году сформированная и слаженная в Царском Селе автомобильная батарея для стрельбы по воздушным целям уже направилась в Действующую Армию[24].

Автор уделяет внимание и росту численности Действующей Армии: «Численность русской армии была не только восстановлена после тяжелых потерь 1915 года, но и многократно увеличена» (С.73). Это действительно так, но у г-на Мультатули нет ни слова об отрицательных последствиях этого количественного роста, внешне впечатляющего. А таковых было великое множество - от упадка транспорта и производства в связи с изъятием рабочих рук, что и стало фактическим началом «разрухи» 1917–1922 гг, до прихода на командные должности «эрзац-офицеров» из числа отличившихся солдат, студентов и гражданских чиновников — выпускников школ прапорщиков, что весьма способствовало разложению армии. Полученный результат — то есть насыщение действующих на фронтах частей свежими пополнениями, совершенно не соответствовал затраченным усилиям.

15 октября 1916 г. дежурный генерал Ставки П.К. Кондзеровский, коего Мультатули цитирует достаточно часто, составил справку на имя начальника штаба Ставки генерала М.В. Алексеева, из которой следовало, что армия может рассчитывать на пополнение в количестве не более чем 1400 тысяч человек, из которых половина — новобранцы призыва 1919 г. (призванные досрочно — т. е. в возрасте 16 лет), около 500 тысяч — ратники 2-го разряда и примерно 200 тысяч белобилетников[25]. «Это совсем ничтожная цифра, с которой воевать трудно» — отреагировал на эти сведения Алексеев. К 1 ноября 1916 г. численность личного состава запасных частей составила 1830 тысяч человек, на обучение которых не хватало ни людей, ни офицеров[26]. Людские резервы русской армии оказались, таким образом, истощены еще на рубеже 1916–1917 гг. Ситуацию накануне Февраля 1917 г. иллюстрируют воспоминания известного советского физика С.Э. Фриша: «Ходили слухи, что нас — восьмиклассников — выпустят досрочно, к Рождеству, и всех зачислят в юнкерские училища. В качестве обязательного предмета ввели военный строй <...> После уроков мы оставались еще на час или два изготовлять под руководством учителя ручного труда ящики для снарядов»[27]. Откровенно говоря, предчувствий победоносного окончания войны подобные свидетельства не навевают.

На межсоюзнической конференции в Петрограде в феврале 1917 г. генерал от кавалерии В.И. Гурко, временно заместивший тяжело заболевшего М.В. Алексеева, озвучил удручающее положение вещей в Действующей Армии, неспособной к проведению крупномасштабного наступления до мая 1917 г. До той поры войска будут в состоянии лишь сдерживать противника второстепенными операциями[28].

Состояние российской экономики и аграрной сферы на третий год войны. можно охарактеризовать как удручающее. Мобилизациии в Действующую Армию лишили деревню почти половины трудоспособного мужского населения; общие посевные площади сократились на 10%, производство хлеба — почти на четверть.

Инфляция росла невиданными темпами: если в 1914 г. цены выросли на 28,7%, а в 1915 г.— на 20,2%, то в 1916 г.— на 93,5%. В следующем, 1917 г. цены подскочат и вовсе на 683,3%. При этом расценки на хлеб 9 сентября 1916 г. были заморожены на уровне ниже рыночных. При постоянно растущем спросе на хлеб его предложение резко сократилось, что и стало причиной введения в ноябре 1916 г. экстраординарной меры — продовольственной разверстки[29].

На фабриках и заводах средняя продолжительность рабочего во многих случаях доходила до 12–16 часов в сутки при значительном росте интенсивности труда. Это вело к росту производственного травматизма и колоссальному общему перенапряжению сил рабочих, потребление которых при этом в 1916–1917 гг. составляло около 47% довоенного уровня[30]. Призванных в Действующую Армию мужчин на заводах и фабриках порой подменяли женщины и подростки. Например, на Коломенском заводе в конце 1915 г. насчитывалось 1159 женщин[31], выполнявших очень тяжелую работу у станков и верстаков. На ткацкой фабрике в г. Гусь-Хрустальный Владимирской губернии управляющий запрещал работницам перерывы для кормления грудных детей...

Эти факты, наглядно отражающие кризисное состояние экономики, сельского хозяйства и промышленности, в своих публикациях подвергает сомнению историк Б.Н. Миронов. Этот ученый известен своими апелляциями к избранному в качестве критерия уровня жизни населения понятию биостатуса, сводящемуся к динамике изменений человеческого роста и массы тела. Изучая данные статистики, отражающие эти изменения, доктор исторических наук Миронов делает парадоксальные выводы: в годы Первой мировой войны населению России жилось лучше, нежели в период Северной, русско-турецкой (1764–1768 гг.), Крымской и даже русско-японской войн[32]. Думается, историк В.П. Булдаков заслуженно назвал подобный подход «вульгарным социологизмом», а аргументацию Миронова — «зоотехнической»[33]. Однако в рамках данной рецензии теория Миронова интересна тем, что он также предвосхитил версию событий, происходивших в Петрограде в начале Великой русской революции, высказанную г-ном Мультатули. На них автор и переключается в своем изложении...

Февральский переворот Мультатули преподносит как результат тщательно спланированных действий заговорщиков — на страницах книги г-на Мультатули профессиональные террористы организуют толпы горожан, вооружают и сталкивают их с регулярными воинскими частями. Говоря о невидимой «умелой руке», управляющей мятежом, он цитирует последнего начальника Петроградского охранного отделения К.И. Глобачева: «Видны были только кучки вооруженных рабочих, солдат и матросов, перемешанных всяким сбродом; всё это стреляло, куда-то мчалось» (С.95). Мало того, что эта цитата не вяжется с рассуждениями об «умелой руке» — она вдобавок является неполной, ведь её завершение самим Глобачевым: «...куда-то мчалось, но куда и зачем, я думаю, они сами не отдавали себе отчета»[34] не укладывается в обозначенную авторскую концепцию.

Следом г-н Мультатули приводит «любопытные», но ошибочные сведения Л.Д. Троцкого о количестве жертв за период Февральской революции: «1443 убитых и раненых, в том числе 869 военных, из них 60 офицеров» (С.95). Эти цифры являются заниженными — лишь на флоте в Февральскую революцию погибло около 100 офицеров[35].

«Февральские события были событиями локальными. Они коснулись только Петрограда. Вся остальная Россия была совершенно спокойна» (С.93) — пишет П. Мультатули, далее проводя мысль об искусственности революционных событий в столице и отсутствии для них объективных предпосылок. Но о событиях в столице и не могло моментально стать известно в губернских центрах поверженной империи, в силу огромных расстояний между ними. Обильно цитируемый автором С.П. Мельгунов справедливо замечал: «Во многих губерниях центра России (Ярославь, Тула и др.) движение началось 3-го. Жители Херсона даже 5 марта могли читать воззвание губернатора Червинского о народных беспорядках в Петербурге... На фронт весть о революции, естественно, пришла еще позже»[36]. Г-н Мультатули же игнорирует факторы расстояний, тогдашнего уровня логистики, развития средств связи и т. д. В качестве подтверждения своих слов он цитирует сообщение начальника Тифлисского охранного отделения, лукаво датируемое им «от февраля 1917 года» (т. е. речь может идти как о 27 февраля, так и о 14-м, либо вовсе о 1-м?). В этом документе говорится об отсутствии беспорядков и призывов к ним. Однако Тифлисская губерния — это еще не вся Россия, о развитии событий в регионах которой имеется ряд свидетельств.

Московский чиновник Н.П. Окунев 28 февраля 1917 г. записал в дневнике: «Волна беспорядков перекатилась и в Москву — сегодня и здесь не вышла ни одна газета <...> К 12 часам дня в Москве остановились все трамваи и бездействуют телефоны»[37]. К вечеру, по его словам, центр города уже заполнили манифестанты с красными флагами и рупорами, Кремль был закрыт. Уже 1 марта «от Лубянского пассажа вдоль к Охотному ряду темнела оживленной массой, может быть, стотысячная толпа. И между пешеходами то и дело мчались в разных направлениях грузовые и пассажирские автомобили, на которых стояли солдаты, прапорщики и студенты, а то и барышни, и, махая красными флагами, приветствовали публику...»[38]. Эту яркую зарисовку дополняют записки встретившего революционные события в Москве, в рядах 1-й запасной артиллерийской бригады прапорщика В.В. Савинкова, брата известного террориста. «28 февраля исполняющий должность старшего офицера нашей батареи прапорщик В. Передал мне приказание полковника Ростовцева остаться после занятий в бригаде по причине ожидающихся беспорядков <...> Часов около 11 я был вызван к Ростовцеву, которому дежурный офицер взволнованно докладывал о начавшихся в бригаде беспорядках: солдаты вышли из бараков и шумят во дворах»[39] — писал он. Почти сразу же стали раздаваться выстрелы, солдаты разобрали оружие со складов, а командующий округом Мрозовский даже пообещал послать несколько пехотных и кавалерийских частей на усмирение бунта в бригаде. Что это было — «совершенное спокойствие всей остальной России» по Мультатули?

Впрочем, незамедлительная реакция населения и гарнизона Москвы неудивительна, но и на задворках империи события подчас развивались достаточно динамично. «В ближайшее за государственным переворотом воскресенье в Ташкенте на соборной площади в ознаменование петроградских событий состоялось народное празднество с парадом войск гарнизона <...> Все участники празднества были украшены красными знаменами и бантиками, военные и гражданские чины имели на фуражках обтянутые красной материей кокарды» — вспоминал российский дипломат С.В. Чиркин[40].

Впрочем, наряду со столь далеко идущими утверждениями, автор допускает ошибку на ошибке даже в незначительных деталях. Например, он цитирует французского историка Тьерри Нолина: «Как только произошла февральская революция, в Россию приехал Иосиф Трумпельдор...», а затем в примечании дает краткую справку о последнем. Приведу её целиком:

«Иосиф Зеевич Трумпельдор (1880-1920). Деятель сионистского движения. Герой русско-японской войны, в которой потерял руку. Георгиевский кавалер, первый русский офицер иудейского вероисповедания. В 1911 году репатриировался в Палестину, вступил в ряды британской армии. Погиб в бою с арабами». (С.109) Между тем подлинный Трумпельдор, Вольфович, а не Зеевич, по отчеству, в 1912 г. закончил юридический факультет Санкт-Петербургского университета и только затем отправился в Эрец-Исраэль. Чин капитана британской армии Трумпельдор получил лишь в 1915 г., а в Россию он вновь прибыл не сразу после падения самодержавия, а уже в июне 1917 г.[41]

Однако вернемся к причинам якобы «локальной» Февральской революции и свержения самодержавия — кто же был её организатором? Тут г-н Мультатули, клеймивший в начале книге шпиономанию как вредоносное явление, сам не на шутку увлекается ею. На протяжении ряда страниц он целенаправленно, опираясь на любые косвенные свидетельства, «разоблачает» шпионские скандалы и выявляет нити заговора, связанные с именем А.И. Гучкова. В контекст повествования вплетается множество персоналий, в том числе имя назначенного Гучковым на должность секретаря думской комиссии по государственной обороне капитана П.М. Михайлова. Мультатули упоминает дело барона Э.Р. Унгерна фон Штернберга, изобличенного в 1910 г. в сотрудничестве с австро-венгерской разведкой, а следом дает читателю понять, что секретными сведениями того снабжал никто иной, как Михайлов (С.205). В этой связи Гучков, якобы опасаясь собственного разоблачения, вынудил своего протеже покинуть свой пост. Автор в этом сюжете оказался скуп на ляпы: он всего-навсего наделяет барона инициалами Э.П. и пытается усадить рядом с ним на скамью подсудимых и капитана Михайлова, бывшего на том процессе одним из главных свидетелей обвинения[42].

Далее — необходимо продемонстрировать читателям давнюю связь Гучкова с военной верхушкой. Мультатули начинает с главнокомандующего войсками Северного фронта, генерал-адъютанта Н.В. Рузского, якобы советовавшегося с Гучковым по самым разнообразным вопросам. Здесь в не совсем понятной связи внимание автора фокусируется на отряде Особой важности поручика Л.Н. Пунина — уникальном партизанском формировании в русской армии, созданном в 1915 г. Даже в краткой справке об отряде Мультатули умудряется ошибиться: «был официально сформирован приказом императора Николая II 7-го декабря 1915» (С.207) — пишет он, тогда как в действительности Леонид Пунин уже в середине октября получил официальное разрешение создать отряд, а в ноябре был назначен его командиром[43]. Следом Мультатули задается сам и предлагает читателям озадачиться непраздным вопросом: «Какое отношение к этому делу мог иметь А. И. Гучков?» (С.208). Однако сам оставляет его без ответа...

На очереди — генерал В.И. Ромейко-Гурко. Как пишет Мультатули, они были давно знакомы, так как оба участвовали в англо-бурской войне и это справедливо[44]. Но при этом он датирует войну 1899–1900 гг. (?!), что едва ли поддается объяснению.

Капитан 1-го ранга А.В. Колчак — следующий из скованных одной цепью с Гучковым. Именно с протекцией последнего Мультатули связывает повышение Колчака в чине и назначение командующим Черноморским флотом. Однако ни в одной из приводимых им цитат в качестве подтверждения Гучков не фигурирует даже косвенно. Профессор В.И. Старцев полагал, что Непенину и Колчаку сослужила службу их репутация либералов и оппозиционеров, между тем в недавних научных публикациях было озвучено объяснение этих кадровых решений «молодостью и энергичностью» обоих флотоводцев[45].

С другими представителями генералитета, завязанными с Гучковым, Мультатули так же не церемонится. Л.Г. Корнилов, по его словам, после Русско-японской войны служил в войсках пограничной стражи Заамурского военного округа, хотя на деле он служил там в 03.06.1911–04.07.1913 гг. Автору представляются «туманными» обстоятельства пленения как его, так и генерала Е.И. Мартынова в годы Первой мировой, хотя они являются вполне ясными: Корнилов 29 апреля 1915 г. был вынужден сдаться в плен австро-венгерским частям, будучи раненым в голову и руку, а Мартынов — сбит и пленен 10 августа 1914 г. во время разведывательного полета над расположением вражеских частей[46].

Начальника Главного артиллерийского управления генерала А.А. Маниковского Мультатули не только записывает в масоны вслед за публицистом В.В. Кожиновым (несмотря на то что научные данные, подтверждающие его принадлежность к какой-либо ложе, отсутствуют), но и прочит задним числом в диктаторы, как и многих других вышеупомянутых генералов. Действительно, член Государственной Думы И.С. Васильчиков со своим шурином камергером Д.Л. Вяземским и М.И. Терещенко вечером 27 февраля 1917 г. попытались убедить Маниковского взять на себя командование в Петрограде. Однако он отверг это предложение, что неудивительно, если ознакомиться с его письмами начальнику Управления полевого генерал-инспектора артиллерии генерал-майору Е.З. Барсукову за полгода до начала революции: «Неужели около ГОСУДАРЯ нет такого верного и правдивого слуги, который прямо и открыто доложил [бы] ЕМУ, что так дальше продолжаться не должно <...> А ведь пожар УЖЕ ГОРИТ, и только слепцы, да заведомые враги Царю не видят его...»[47]. В свое время эти факты проигнорировал один из первых разоблачителей масонства Маниковского, историк Н.Н. Яковлев. Мультатули же на радостях титуловал его академиком (видимо, спутав с «архитектором перестройки») и вставил в строку еще одно лыко.

На роль лидера генералов-заговорщиков г-н Мультатули назначает, разумеется, М.В. Алексеева. Кому, как не начальнику штаба Ставки, руководить подготовкой свержения царя в условиях тяжелейшей войны с мощными армиями Германии, Турции и Австро-Венгрии? Правда, автор умалчивает о том, что Алексеев был военным администратором, склонным к конфликтам и непростым во взаимоотношениях. Это влияло и на кадровые решения в верхушке армии — например, трения между ним и Ю.Н. Даниловым не позволили последнему остаться во главе Главного Управления Генерального штаба[48]. В переписке с сыном Алексеев высказывался о коллегах вполне однозначно: «Плохо работал Радко, еще хуже Добророльский, оказавшийся негодным начальником штаба. Иванов обратился за это время совсем в мокрую курицу, Драгом[иров] изнервничался и заменен другим»[49].

Итак, перечислен ряд фамилий генералов Русской императорской армии, волею судеб оказавшихся знакомыми с А.И. Гучковым. На основании этого крайне сложно сделать вывод о том, что их, и еще многих влиятельных людей по всему миру объединил заговор против императора — это очевидно даже для Мультатули. Вдобавок сам Гучков позже вспоминал, что «никого из крупных военных к заговору привлечь не удалось»[50]. Однако автор с упорством ищет объединяющий заговорщиков фактор, а когда не находит— то умозрительно создает его на страницах своей книги. Перед читателем причудливо переплетаются бесопоповское старообрядчество одних, приверженность масонству других, холодный расчет третьих (зарубежных партнеров заговорщиков) и т. д. Автора не смущает, что подобная совокупность включает в себя, пользуясь Интернет-терминологией, «взаимоисключающие параграфы».

С якобы тянувшейся из Штатов нитью заговора ситуация приблизительно ясна, и остается лишь вновь посоветовать доверчивым читателям разграничивать для себя сугубо научное творчество американского профессора Э. Саттона и его же конспирологическоие труды о том, как «Орден» организует войны и революции. Именно он был в числе зачинателей этого направления в историографии, практически не вышедшего за рамки маргиналий. Далеко не столь однозначно обстоит ситуация с масонским фактором.

Эта страница истории России по сей день остается предметом жарких дебатов как историков, так и публицистов. Причем множество мнений и точек зрения на самые разнообразные аспекты истории русского масонства не всегда играет в пользу научного освоения этой проблематики. На этом же поприще еще в советское время взращивались спекуляции, количество коих в наши дни и вовсе не поддается учету. Масонам вменяются самые темные и деструктивные замыслы и деяния, ведущие к социальным катаклизмам. В книге г-на Мультатули таковой изображается Февральская революция. Безусловно, любой из нас имеет право на собственное мнение, в том числе и по столь щекотливому вопросу. Однако писатель, способный довести свою точку зрения до тысяч читателей, подспудно становится ответственным за формирование у них истинной картины событий — подчеркиваю, истинной, а не кажущейся таковой автору. Подобной научной добросовестности нельзя отнять у крупнейших отечественных и зарубежных исследователей российского масонства. И, что характерно, их выводы идут вразрез с умозаключениями г-на Мультатули. Известный польский исследователь Л. Хасс констатировал: Февральская революция застала русское масонство врасплох[51]. Аналогичного мнения придерживались и такие маститые ученые как В.И. Старцев («...Бурный характер Февральской революции, и особенно восстания 27 февраля 1917 г., явился абсолютной неожиданностью для масонов»[52])и О.Ф. Соловьев («Свидетельств непосредственного участия... масонской организации в осуществлении революции не имеется»[53]). Более того, последний указывает на принадлежность к «вольным каменщикам»... Николая II, входившего в состав ложи братства Креста и Звезды, созданного французским мартинистом Филиппом в 1895 г.[54]

В целом же, подобное следование доктринальным положениям об организации революции масонством напоминает бытовавшую в советской историографии установку о большевистском руководстве событиями Февральской революции. Как вспоминал видный отечественный историк Р.Ш. Ганелин, для её обоснования специально подбирались документы, как то — полицейское донесение о заседании Петербургского комитета большевиков от 25 февраля 1917 г. По нему 27 февраля должно было начаться сооружение большевиками баррикад, произведена порча водопровода, телефонов и т. д. Однако всю патетику вполне аутентичного архивного источника сводил на нет рассудительный комментарий очевидицы событий М.Г. Павловой. «Голубчик,— ответила она,— это очень просто. На заседании ПК, как правило, присутствовал кто-нибудь из полицейских агентов. В это время, скорее всего, — Озол или Шурканов. Я думаю, что это был Шурканов... Он имел обыкновение сам наговорить побольше всяких ужасов, там ведь не сказано, наверное, кто что предлагал, а потом просил у жандармского офицера повысить плату ввиду важности сообщенного»[55]. Увы, г-ну Мультатули незнаком, либо чужд аналогичный, столь важный для исследователя прием, именуемый в философии «бритвой Оккама»...

Однако автору не откажешь в оригинальности взгляда на причины революции — по его мнению, верхушка армии подталкивала Родзянко и остальных на осуществление государственного переворота (С.229). Однако в действительности председатель Временного комитета Государственной Думы нуждался в военной поддержке, а никак не наоборот, одновременно с этим опасаясь конфронтации с силовиками. Уже в дни революции Родзянко, будучи на грани утраты власти, неизменно повторял Рузскому в телефонных разговорах, что его предписания по-прежнему исполняются и что ему до сих пор верят. Между тем призрачность его полномочий была очевидной — не случайно М.В. Алексеев негодовал в письме к генералу В.В. Сахарову: «В сообщениях Родзянко нет откровенности и искренности»[56]. Однако ввиду непреложного факта революции и стихийного развития событий Ставка все же приняла неофициальное решение поддержать Временный комитет.

В конце этого, практически самого важного раздела своей книги Мультатули формулирует свои выводы тоном, не терпящим сомнений: «Все разговоры о том, что генералы думали о «благе России», «были обмануты» заговорщиками не выдерживают критики. Верность царю означала <...> возможность войти в поверженный Берлин в свете генерал-адъютантов истинного Победителя — императора Николая II. <...> Но для Алексеева, Брусилова, Колчака, Корнилова — этого было недостаточно. Они сами хотели быть победителями. Они сами хотели участвовать в переделе Европы...» (С.216). Следуя завету А.С. Пушкина, не буду в данном случае оспаривать Мультатули и его недюжинную фантазию, тем более, что об «истинном Победителе» и его полководческом таланте я уже писал ранее.

Однако внести ясность относительно перечисленных автором узурпаторов победы необходимо. Забегая вперед, посмотрим на то, во что же вылилось и как проявилось их стремление низвергнуть царя и переделать Европу?

М.В. Алексеев — вплоть до вечера 28 февраля усердно трудился над планом усмирения питерских волнений[57], а уже на второй день после отречения Николая II признавался своему генерал-квартирмейстеру А.С. Лукомскому: «Никогда не прощу себе, что поверил в искренность некоторых людей, послушался их послал телеграммы главнокомандующим по вопросу об отречении генерала от престола»[58]. Поневоле задумаешься, не страдал ли начштаба Ставки раздвоением личности...

Н.В. Рузский — глубоко сожалел, что «в своей длительной беседе с государем вечером 1 марта поколебал устои Трона, желая их укрепить...», до конца своих дней не мог без волнения говорить о «трагических днях 1 и 2 марта»[59].

А.В. Колчак — из всех командующих фронтами и флотами, кому Алексеев 2 марта разослал телеграммы, запросив мнения об отречении Николая II, он единственный не поддержал ультиматум царю[60]. Затем, в разгар революционных событий на Черноморском флоте он в знак протеста против изъятия оружия у офицеров и постановления Делегатского собрания армии, флота и рабочих об их аресте 6 июня 1917 г. добровольно сдал свою должность. Полтора месяца спустя Колчак, не желая участвовать в политических играх, в составе русской морской миссии при американском флоте отбыл в САСШ[61]. Довольно странные проявления рвения к власти на тот момент, не правда ли?

Л.Г. Корнилов — стал первым революционным генералом, 7 марта 1917 г. арестовав императрицу Александру Федоровну, однако впоследствии не скрывал: «Я никогда не был против монархии, так как Россия слишком велика, чтобы быть республикой. Кроме того, я – казак. Казак настоящий не может не быть монархистом»[62].

Разумеется, ничего подобного г-н Мультатули в своей книге не сообщает и не берет во внимание — он обходится безапелляционными высказываниями. Однако в русской армии были генералы, безусловно оставшиеся верными императору после его отречения Кого же в их числе упоминает Мультатули?

Генерал от кавалерии, генерал-адъютант Гусейн Али Хан Нахичеванский. По словам автора, он отказался присягать Временному правительству и тоже послал Николаю II телеграмму с выражением своей преданности готовности прийти на помощь. Однако в действительности её от имени генерала Хана Нахичеванского, но без его ведома отправил начальника штаба Гвардейского кавалерийского корпуса генерал-майор барон А.Г. Винекен[63]. Корпус же вместе с командиром присягнул Временному правительству чуть более недели спустя после отречения царя. Тогда-то Хан Нахичеванский и вправду отправил телеграмму — правда, адресованную военному министру А.И. Гучкову и следующего содержания: «Довожу до сведения Вашего, что еще до дня присяги вся гвардейская кавалерия от старшего генерала до последнего солдата была и есть преисполнена желания положить жизнь за дорогую Родину, руководимую ныне новым правительством»[64]. По прошествии еще нескольких дней свел счеты с жизнью подлинно оставшийся верным короне Винекен, но до него г-ну Мультатули, похоже, и дела нет.

Генерал от кавалерии П.К. фон Ренненкампф. (С.618) Его упоминание в данном контексте не совсем понятно — в отличие от Хана Нахичеванского он не адресовал Николаю II даже мнимых заверений в лояльности. Да, после начала Великой русской революции он был арестован и водворен в Петропавловскую крепость, но следствие не выявило фактов, достаточных для выдвижения против Ренненкампфа обвинения. Да, Серж Андоленко в посвященной ему статье предположил: «если в феврале 1917 г. в Пскове был бы не генерал Рузский, а генерал Ренненкампф, то совета отрекаться он бы Государю не дал»[65], но даже он резонно заметил, что подобные гадания нецелесообразны.

Историк А.В. Ганин в числе видных военачальников, отказавшихся присягать Временному правительству, наряду с вышеупомянутым графом Ф.А. Келлером, называет командующего IX армией генерала от инфантерии П.А. Лечицкого и командира XXXI армейского корпуса генерала от артиллерии, генерал-адъютанта П.И. Мищенко[66]. Этих фамилий, как и любых иных, в почетном списке Мультатули нет.

В рассмотренной, условно выделенной части книги «Николай II. Отречение, которого не было» весьма наглядно проявились черты авторской публицистической манеры. Это, во-первых, обусловленность выводов изначально заданными положениями концепции. Мультатули не проводит исследование с целью выявления истины, а конструирует из отрывочных сведений текст, содержание которого отвечает названию главы — «Заговор генералов». Подчас его не смущает не только отсутствие подтвержений приводимых им сведений, но даже формальной логики. Вот характерный пример: «Как известно, дивизия Крымова в 1916 году была переброшена на Румынский фронт. На том же фронте командовал 8-м корпусом генерал Деникин. В непосредственной близости находился Черноморский флот, которым с лета того же 1916 года командовал вице-адмирал Колчак» (С.230). И вправду, как из этого совпадения не сделать вывода об участии всех троих в антимонархическом заговоре?..

Во-вторых, г-н Мультатули, либо не владея методологией исторического исследования, либо сознательно отказавшись от неё, весьма неразборчив в подборе литературы и источников. Рядом со ссылками на работы вполне признанных и здравомыслящих специалистов можно обнаружить обращения к совершенно ненаучным изданиям.

В-третьих, недобросовестный подход автора даже к признанным и проверенным материалам выражается в выделении фактов, удобных для его умозаключений и элементарном замалчивании неудобных.

Ну, и в-четвертых, сказывается банальный дефицит фактических знаний автора, что и порождает такое множество ошибок в изложении событий.

Тем временем, теория заговора заслоняется фигурой, символизирующей царствование Николая II едва ли не выразительнее самого царя. Речь, конечно же, о Григории Распутине. Перед г-ном Мультатули встает непростая задача — написать о нем, не замарав при этом дражайшую императорскую чету. Но наш автор с легкостью выходит из положения.

За неимением серьезной доказательной базы, г-н Мультатули берется утверждать, что отложившиеся в архиве телеграммы Распутина — известные образчики неграмотности — являются подделками (С.253). Ведь в таком случае выбраковке следует подвергнуть целый массив исторических источников, содержащих безнадежно компрометирующую Распутина информацию. Например, если телеграмма с указанием от «старца» о назначении И.Г. Щегловитова на пост премьер-министра и С.П. Белецкого министром иностранных дел — фальшивка, то вывод очевиден: Распутин не обладал и не пользовался серьезным ресурсом власти.

К досаде г-на Мультатули, это не так. Известно, что еще в 1911 г. император отправил Распутина в качестве личного посланника в Нижний Новгород, дабы тот на месте решил — сможет ли тамошний губернатор А.Н. Хвостов сменить П.А. Столыпина на посту министра внутренних дел[67]. В итоге Распутин обиделся на нелюбезный прием, не дал нужного отзыва и Хвостов не получил назначения. На протяжении последующих лет, особенно с началом Первой мировой войны, ситуация лишь усугублялась. При этом наиболее объективной точкой зрения о степени влияния Распутина на управление государством представляется следующая: «Диапазон мнений — от признания за ним полного господства в политике до отрицания его влияния на курс власти вообще. Правильная оценка роли Распутина находится между этими полюсами»[68].

Мультатули также объявляет подделкой дневники наружного наблюдения за Распутиным, составленные агентами охранных отделений. Никак иначе опровергнуть содержащиеся в них сведения автор неспособен. Однако во-первых он недобросовестно цитирует мнение специалистов по истории дореволюционных спецслужб. Например, из слов З.И. Перегудовой: «Существует точка зрения, что эти дневники — более поздняя фальсификация. Некоторые исследователи считают, что наблюдение не велось...» Мультатули делает вывод о том что в ГА РФ не имеется подлинников дневников наружного наблюдения (С.259). А во-вторых, достоверность выписок из них, в том числе и по пьяному дебошу Распутина в ресторане «Яр» 26 марта 1915 г., уже доказана, причем в рамках диссертационного исследования[69], а не публицистического сочинения, коих тысячи.

Да и аргументация Мультатули подчас наивна донельзя. Например, генерала К.И. Глобачева, справедливо написавшего о Распутине: «Искренней любви ни к одной из его многочисленных любовниц у него не было. Его просто влекло к женскому телу чувство похоти и разврата» (С.260) он упрекает в... недостойном оперативного сотрудника и руководителя органов госбезопасности стиле.

Вот еще несколько наглядных и документированных примеров широты души того, кого Мультатули ограждает от наветов, а некоторые особо горячие головы призывают канонизировать:

«Григорий Распутин говорил, что, целуя женщин и девушек, он закаляет их против страсти...»; «...Просвирня показала, что однажды, спускаясь вместе с ней на погребицу, Распутин чуть не изнасиловал её, уверяя, греха здесь нет, что в нем вся Святая Троица»;
«Он отчаянно бил одетую в фантастический костюм, в белое платье, украшенное ленточками, г-жу Лохтину, которая, хватая его за член, кричала ему: «Ты Бог», а он отвечал ей: «Ты стерва»;
«В банях <...> будучи совершенно нагим, как и присутствовавшие женщины, Распутин, с одной стороны, произносил длинные проповеди на религиозные темы, а с другой стороны, заставлял своих поклонниц обмывать его половые органы»;
«Однажды, когда жене моей некогда было дожидаться вышедшего в кабинет Распутина, она пошла с Головиной в переднюю и в полуоткрытую дверь кабинета увидала неприкрытую картину полового акта. Она невольно ахнула и, обернувшись, встретилась со взглядом провожавшей их жены Распутина. «А ты не охай,— заметила Распутина,— у каждого свой крест, у него этот крест...»[70]

Полагаю, этого в рамках рецензии более чем достаточно. Тем более что и автор прерывает повествование о Распутине и предлагает «перенестись» в первые годы царствования Николая II. Речь заходит о его геополитических интересах на Востоке. Г-н Мультатули выспренне рассуждает о приросте России Азией, изображая Николая II неким ориенталистом, якобы стремящимся к созданию дружественного России Востока (С.276-277). В действительности, как я уже писал ранее, царь даже в высочайших подписях к министерским докладам редко именовал японцев иначе как «макаками»[71]. Такая антипатия вполне объяснима в свете известного инцидента в Оцу 29 апреля 1891 г., когда полицейский Цуда Сандзо нанес путешествующему по Японии цесаревичу удар мечом по голове. Рана оказалась неопасной для жизни, однако осталась для будущего царя неприятным воспоминанием на всю жизнь в виде шрама и головных болей. Виновный был приговорен к пожизненному заключению в тюрьму, где и скончался несколько месяцев спустя. В общем, едва ли молодой царь относился к японцам в частности, и азиатам в целом радушно после подобного эксцесса. Однако Мультатули вовсе не упоминает об этом и не придает данному нюансу значения — он сообщает читателям об эмиссарах царя на Востоке, при этом подчас доходя до абсурда. Первый из них — князь Э.Э. Ухтомский, востоковед-энтузиаст, сопровождавший цесаревича Николая в его азиатском вояже. Этот почтенный муж сперва именуется автором «Успенским» (?), а затем назначается главой военной разведки на Дальнем Востоке[72] (???). При этом в тексте даже не упоминается имя подлинного русского военного агента на Дальнем Востоке, Генерального штаба полковника К.И. Вогака, в 1892–1894 гг. изучавшего китайские вооруженные силы, фортификацию и следившего за ходом японско-китайской войны. Сильно сомневаюсь, что г-ну Мультатули вообще что-либо известно о русской военной разведке, если он столь нагло обращается с её историей.

На голубом глазу он производит в «главу агентуры князя Ухтомского» придворного лекаря-гомеопата Джамсарана Бадмаева (С.278). Стараниями автора перед читателями предстает персонаж одного порядка с такими знаковыми фигурами, как барон Р.Ф. Унгерн фон Штернберг и Н.К. Рерих. Первый стремился к созданию державы, которая объединила бы кочевников Востока от берегов Индийского и Тихого океанов до Казани и Астрахани[73]. Второй, по существующей версии, вынашивал план создания монголо-сибирского государства со столицей в Звенигороде, на русском Алтае с утверждением там культа Будды Майтрейи[74]. Сколь наивным прожектерством не выглядели бы сегодня оба эти замысла — попытка поднять деятельность Дж. Бадмаева на аналогичный уровень напоминает фарс и является несостоятельной. К слову говоря, далее в тексте книги приводится совершенно справедливая характеристика последнего: «Какой-то подозрительный тибетский врач, шарлатан, опаивавший царя каким-то зельем, авантюрист, проходимец, друг Распутина» (С.280). Хотя сам г-н Мультатули с ней, разумеется, категорически не согласен.

Итог его «душистой легенде, уснащенной восточным орнаментом» (© И. Ильф, Е. Петров) подводит весьма красноречивый факт: «Далай-лама XIII направил императору Николаю II делегацию буддийских монахов, которая передала Государю подлинные одежды Будды и священную мандалу». И это действительно было. Однако вынужден огорчить г-на Мультатули — было не только это. Тот же Далай-лама XIII, после Октябрьской революции в России, очень рассчитывал на получение политического убежища в Советской России; «Надеюсь, что «красные русские» помогут нам!» — писал он своему представителю Агвану Дорджиеву.

Дальнейшие рассуждения автора об «английских и германских военно-разведывательных и оккультных миссиях» в Тибете (С.283) (словно в той же Германии уже тогда вовсю функционировало пресловутое «Аненербе») не представляют интереса. Показательно иное — вся это около-мистическое многословье заслонило от самого г-на Мультатули и его читателей вполне вероятное намерение Британской империи вступить в войну с Россией в 1904 г. Вторжение английских войск на территорию Афганистана с выходом к южным границам Российской империи казалось тогда вполне возможным[75]. Об этом, как и об известном Гулльском инциденте, автор не сообщает своим читателям.

Куда важнее для него другой аспект — правда, опять-таки взятый не иначе как с потолка: «Скорее всего, Распутин обладал фактическими сведениями о связях сектантов с тайными сообществами Запада» (С.285). В качестве подтверждающего это предположение примера приводится версия об изобличении «Святым чертом» великого князя Дмитрия Павловича и Ф.Ф. Юсупова в... мужеложстве. Нагляднее и ярче примера завязок с сектами и тайными сообществами и придумать сложно, вне всякого сомнения...

Однако, на случай, если здравомыслящие читатели примут его пассажи за шутку, Мультатули постулирует: «Следовательно, главной причиной убийства Распутина было уничтожение опасного разведывательного координирующего центра...» (С.285). Нынче в литературе существует немало оценок личности Г.Е. Распутина — от резонно критических, до вполне толерантных и даже апологетических, но вряд ли до сих пор кто-либо додумывался до подобного вздора. Нам остается лишь представлять реакцию офицеров Отдела квартирмейстера ГУГШ (центрального органа агентурной разведки России), прочти они сегодня нечто подобное...

Да, участие британских спецслужб в убийстве Распутина сегодня признается даже весьма респектабельными историками[76]. Причиной этого преступления считается стремление не допустить заключения между Российской и Германской империями сепаратного мира. Однако к моменту устранения «старца» ситуация в высшем руководстве России уже нормализовалась — был отправлен в отставку руководивший министерствами как внутренних, так и иностранных дел председатель Совета министров Б.В. Штюрмер (креатура Распутина). Российская империя осталась верна своим союзническим обязательствам, констатирует исследователь[77]. Но Мультатули оставляет предположение о недопущении сепаратного мира на совести разделяющих его авторов и подводит итог своей «распутинианы» следующим безапелляционным утверждением: «Сила, руководившая этим убийством, через два с лишним месяца обрушит государственный строй Российской империи, а еще через полтора года совершит изуверское убийство царской семьи» (С.287). Остается понять — Распутина убила РКП (б) или же расстрел царской семьи осуществила английская разведка?..

Фигура Григория Распутина заслуженно считалась, да и сегодня считается символом системного кризиса государственной и общественной систем самодержавной России. Возможно, она не удостаивалась должного объективного изучения; подход советских историков к этой персоне отчасти был предвзятым и шаблонным. Распутин и его деяния заведомо оказывались выходящими за все возможные рамки тогдашних представлений об этике ученого и художника. Например, работа над фильмом Э. Климова «Агония» о Распутине шла с великим множеством препон. «Почему именно сегодня надо живописать на экране мерзостные выходки «святого старца»?.., «Моральная чистота, скромность советского кино не позволили вытаскивать на экран эту грязь даже в целях разоблачения царизма»[78] — категорично высказывались члены Главной сценарной редакционной коллегии. Сегодня ряд публицистов так же не стремится объективно исследовать природу и последствия явления «распутинщины», а всеми правдами и неправдами отмывает добела черного кобеля. Аналогичная попытка г-на Мультатули оказалась совершенно безуспешной — в силу не только ряда фактических ошибок, не делающих чести исследователю, но и явной условности его важнейших, но ничем не подтверждаемых предположений. И его вклад в «распутиниану» более походит на игру праздного ума.

Между тем, Распутин убит и покидает авансцену повествования. Автор постепенно подводит читателя к событиям Февраля 1917 г., впрочем, уже упоминавшимся в тексте. Он объясняет, почему Николай II не прибегнул к репрессиям против «заговорщиков» для сохранения самодержавия, хотя был не чужд крутых мер к врагам существующего строя. Правда, в качестве примера непонятно к чему приводится резолюция царя... о замене расстрела каторгой для троих донских казаков, обвиненных осенью 1915 года в мародерстве (С.294). Как бы то ни было, Николай II, по словам г-на Мультатули, контролировал ситуацию с «заговорами». Итак, императрица Александра Федоровна в близких к истерике письмах супругу требует от него быть сильным на манер Петра I, и даже перевешать членов Думы. Николай II подписывается под ответными письмами «Твой слабый, безвольный муженек»[79]. Его мать, вдовствующая императрица Мария Федоровна, едва сдерживаясь, пишет в своем дневнике о той, «которая всех ненавидит и мечтает о мести. Чем же все это закончится?!»[80].

С 1 января 1917 г., ознаменовавшегося назначением И.Г. Щегловитова на должность председателя Государственного Совета, счет времени до начала Великой русской революции пошел на дни....

---

По этой теме читайте также:

---

Примечания