— Есть два мнения по поводу причин Чернобыльской катастрофы. Одно — официальное, согласно которому виноваты сотрудники станции. Второе — что проблемы были изначально заложены в конструкции реактора. Ваша точка зрения?

— Моя точка зрения сводится к тому, что первопричиной является совершенно непригодная конструкция реактора. А персонал в рамках всего происшедшего формально не был виноват просто по той причине, что этот режим, из которого произошёл взрыв, — он просто не был зафиксирован в томе по ядерной безопасности. Я работал в мае 1986 г. в комиссии Государственного комитета по науке и технике СССР, и там все эти вопросы очень подробно рассматривались. Доказательством является следующий факт: после ленинградского выброса в 75-м году было примерно тоже самое, что в Чернобыле, только в гораздо меньшем масштабе, потому что только один канал взорвался. Но был такой же разгон реактора и вообще всё, как положено. И был составлен перечень мероприятий: что надо сделать с блоками РБМК, чтобы они стали более безопасными. Так вот по причине того, что Славский и Александров заняли жёсткую позицию: это лучший в мире реактор — ничего не было сделано. А после Чернобыльской катастрофы этот перечень мероприятий был воспроизведён один к одному. То есть этот факт просто говорит о том, что научная общественность на сто процентов осознавала опасность, которую представляет этот реактор. Что в нем возможно создание локальных критических масс. Сначала в зону входили графитовые вытеснители, по отношению к которым вода является поглотителем нейтронов, в результате создавалась положительная реактивность, это приводило к вскипанию, выбрасыванию воды, а паровой эффект вносил ещё большую реактивность. В результате нижняя часть реактора была самостоятельным реактором, в которой при введении стержней безопасности появлялась положительная реактивность, причём достаточно большая. Это привело, соответственно, к выделению мощности порядка тридцати номиналов именно в нижней части реактора. Это было зафиксировано в мае 86-го года на комиссии, которую формально возглавлял Велихов и на которой он ни разу не появился. Вместо него руководил комиссией Лидоренко[1]. И он очень хорошо эту комиссию провёл. Нам было сказано: пишите заключение в соответствии с тем, как вы себе представляете, как всё в действительности происходило. Мы его написали. А когда мы его принесли из комиссии в комитет (ГКНТ СССР), на нас начали орать: а чем вы, так сказать, думали? Дело было даже не в том, что там Александрова, Славского и Доллежаля надо было сажать, а в том, что надо было примерно 16,5-17 млн. кВатт в европейской части СССР вывести из употребления, что невозможно при работающей промышленности. Это было совершенно невозможно: страна оказалась бы на голодной пайке. И поэтому было просто принято политическое решение сажать невиновных.

Я был знаком с этими людьми, которых осудили. Они всё представляли, они же грамотные люди были. Сажать их было не за что. Поэтому и суд был в Чернобыле — закрытый. Это было чисто политическое решение. Их осудили, но достаточно быстро выпустили. Фомин[2] в тюрьме сошел с ума и вскоре умер. Остальные вроде бы пережили, отсидев меньше назначенных сроков[3]. Потому что все понимали, что они абсолютно невиновны, хотя эта тема муссируется до сих пор, глупости всякие говорят, что вот оператор, оператор... Зачем это делается, я не знаю. Но это, видимо, связано с тем, что до сих пор идёт эксплуатация реакторов РБМК, которые нормам МАГАТЭ не соответствуют. Первый признак, так сказать, для непросвещённых: нет оболочки, которая локализует последствия в случае какого-то выброса. Например, катастрофа на АЭС «Три-Майл-Айленд» в Штатах: расплавили зону, но выбросов не было, потому что оболочка надёжная. Американская оболочка держала гораздо больше давления, чем на Фукусиме. Поэтому в Японии всё это дело взорвалось, а у американцев обошлось без таких последствий: зону они поплавили, блок «сдох», но выбросов нет.

— Возвращаясь к работе сотрудников станции. Можете объяснить для дилетанта: что именно они нарушили? В чем именно на них лежит ответственность?

— Основное нарушение было связано со следующим: в регламенте было записано, что в активной зоне должно было остаться не менее 15 стержней безопасности (из 200). А там ситуация выглядела таким образом: эксперимент очень долго оттягивался, им всё время из Киева звонили и просили подождать с его началом. Произошло всё из-за того, что эксперимент был назначен ещё на пятницу, но по условиям работы «Киев-Энерго» реактор не выпускали из энергосистемы, так как не хватало мощности. И работали они в условиях подготовки к эксперименту на пониженной мощности, в результате реактор «отравили». Когда реактор работает на пониженной мощности, там происходит накопление таких продуктов, которые сильно отравляют его, поглощают нейтроны, и, как говорят: «реактор отравляется», попадает в так называемую йодную яму. Есть изотопы ксенона и йода, которые сильно поглощают нейтроны. Поэтому для того, чтобы реактор «дышал», эти графитовые стержни поднимали из зоны, а чтобы «отравленный» реактор находился в рабочем состоянии, стержни надо выводить, чтобы обеспечить его критичность. И стержни поднимались, поднимались, и практически зона оказалась «голой» с точки зрения наличия этих стержней безопасности. Критичность была очень маленькой, и оставалось в зоне вместо 15 по регламенту только три штуки. А потом, поскольку мощность была очень маленькая, на входе прокачка воды была очень слабая, что приводило к тому, что на входе вода в реактор запаривалась, а это всегда связано со скачком мощности. Оператор увидел скачок мощности и нажал кнопку аварийной защиты, и все поглощающие стержни, все 200 штук, пошли враз вниз. Конструкция же была такой, что сначала в зону входил не бор, а графит, по отношению к которому вода является поглотителем нейтронов. То есть графит лучший с этой точки зрения замедлитель. А это привело как раз к тому, что реактор получил дополнительную реактивность, вода вскипела, её выкинуло, это дало ещё больше мощности, и, соответственно, реактор разогнался.

То есть операторы нарушили регламент с точки зрения количества стержней управления реактором, которые должны были оставаться в зоне, но принципиален тот факт, что это нарушение регламента не входило в том по ядерной безопасности, то есть это была не ядерноопасная операция. Как объяснил один из научных руководителей этого типа реакторов Крамеров[4] на комиссии: «Нам не хватило времени по расчётам на машине БСЭМ-6, мы в том по ядерной безопасности это не включили, но в обычный регламент такое ограничение написали». Поэтому нарушение было. Можно сказать так: указание минимального количества стержней, которое надо оставлять в зоне, имело рекомендательный характер. То есть не было абсолютного ограничения.

Как Вы оцениваете организацию работ по ликвидации последствий аварии?

В Чернобыле работа была организована почти идеально. Там уже практически 26-го к вечеру все решения были приняты, 50 тысяч человек эвакуировали уже 27-го числа. И все решения проводились быстро, чётко, по существу, там за пару недель уже все проблемы с реактором были решены, и был поставлен вопрос о подготовке к вводу в эксплуатацию трёх первых блоков. Будучи руководителем работ Минэнергомаша СССР в Чернобыле, я возглавлял работы по вводу трёх блоков в эксплуатацию: ревизия оборудования, ремонт и так далее. В четвёртом блоке надо было демонтировать оборудование, поэтому и в четвёртом блоке мы работали, но основная работа у нас была связана с пуском трёх блоков. И всё было сделано железно в срок.

— Сейчас невозможно не сравнивать катастрофы на Фукусиме и в Чернобыле. Что вы можете сказать на эту тему?

Если говорить о соотношении Чернобыля и Фукусимы, то, естественно, Фукусима — это гораздо более сложная история. Причём здесь на сто процентов проявились недостатки политических систем. Потому что у нас основным недостатком был тот факт, что элиты не менялись, и решение всех вопросов находилось в руках немногих и далеко не всегда самых квалифицированных людей. Но зато, когда какая-то проблема уже возникла, и надо было что-то делать, конечно, работа шла слажено. А Фукусима — совсем другая история. Там, что называется, налицо язвы капитализма.

Поначалу там ситуация была, в общем-то, безобидная. Ну шарахнуло, реактор остановился как положено, стержни вошли в зону, — никаких проблем. Потом пришла волна, долбануло по дизельэлектрогенераторам, они вышли из строя. Ну и что? Там есть аккумуляторная батарея, ёмкости которой хватает на 8 часов. Я у японцев спрашивал: вы что, за 8 часов не могли туда линию подтащить? Или не могли другие генераторы привезти, эти дизеля? Бред же!

— Даже в СМИ говорили о том, что кабель для восстановления энергоснабжения тянули в течение нескольких дней...

— В Чернобыле, когда во второй половине дня 26 апреля приехала правительственная комиссия под руководством Щербины в зону, там уже химические войска были, и мгновенно всё было подключено. И любое снабжение из любой точки страны доставлялось немедленно. А тут — иметь 8 часов запаса в районе, где проживает 40 млн. человек, и не притащить дизелей — это вообще бред собачий! Я еще у них спрашивал: а что вы морской водой-то поливали? Потому что это как в чайнике: льёшь воду, а соль-то остаётся внутри. Они в реакторах накопили по 20 тонн соли, то есть теплообмена вообще никакого, зона начала плавиться. Что, говорю, танкеры не могли подогнать с пресной водой и хотя бы пресной водой поливать? А они отвечают: у нас все танкеры частные. И я им другой вопрос задавал: какого чёрта вы вообще построили станцию на восточном берегу, где густонаселённые районы? У вас западный берег пустой, закрытая акватория, таких волн никогда не бывает, чего там-то не построили? Отвечают: лишние затраты – тянуть ЛЭП через горы… Хоть расшибись.

Японское государство не включилось в ситуацию как следует, работала фирма TEPCO (Токийская энергетическая компания), у которой силы минимальные. И они не смогли притащить туда дизеля, имея 8 часов времени, чтобы организовать нормальное охлаждение, когда топливо ещё не расплавилось. Затем, когда они стали лить туда морскую воду, все оболочки тепловыделяющих элементов немедленно полопались, активность сразу пошла наружу. В реакторе накопилась соль: теплообмена нет, началось плавление, пароциркониевая реакция, выделение водорода. Произошло это потому, что соль покрыла всю активную зону, охлаждения уже не было, зона начала плавиться. А если соль вступает в контакт с металлом, с оболочкой тепловыделяющих элементов, они [оболочки] трескаются. Потом, когда началась пароциркониевая реакция, это сопровождалось выделением очень большого количества тепла, начало всё плавиться, всё начало стекать вниз. А там порядка 40 тонн топлива в каждом реакторе. Плюс в третьем блоке плутоний, там МОКС-топливо — это смесь урана с плутонием. Это омерзительная вещь — плутоний. Ну и поскольку теплообмен нарушился, стали создаваться локальные критические массы там, где уже бора нет. Стало «пыхать». 23-го марта они объявили о том, что в радиусе полутора километров от станции в течение дня зафиксировали 13 нейтронных вспышек. Топливо стекает, субкритическая масса образовалась, «пыхнуло», раскидало, потом опять стекает, потом опять вспышка. А потом они перестали сообщать о вспышках. Что, они прекратились, что ли? – Нет, конечно, просто перестали о них сообщать.

В Японии из-за того, что их атомная энергетика основана на частной собственности, упустили ситуацию настолько, что сейчас вообще не понятно, что делать. В Чернобыле всё выкинуло, и, грубо говоря, через неделю уже понятно было, что делать — строить саркофаг. Выбросы там были дней десять, пока горел графит, но потом всё завалили, температуру снизили — и всё прекратилось. И стали строить саркофаг, — в грязных условиях, это понятно, но началась нормальная работа. А на Фукусиме всё топливо осталось в реакторе. И как это прекратится и когда — абсолютно непонятно. И, поскольку они поливают реакторы водой, вся радиоактивная грязь течёт в Тихий океан, в Берингово море, а там течение Куросиво, и сколько это будет продолжаться — никому неизвестно.

Там ситуация жуткая, просто жуткая, недаром сами японцы уже присвоили аварии высший уровень. Там они по выбросам уже сравнялись с Чернобылем: это свидетельствует присвоение 7 уровня катастрофе самими японцами (основной критерий уровня аварии – это количество выбросов, таким образом). Причём что плохо: там же рядом ещё хранилища отработанного топлива. Там воду тоже потеряли после землетрясения, там 500 тонн этого отработанного топлива и 4,5 тонны плутония. Слава богу, ветер пока в океан несёт. А на Токио начнёт дуть, что они будут делать? Как будут из этой ситуации вылезать, я просто не понимаю.

Надо международный аврал объявлять. Во-первых, ставить стенку со стороны океана, чтобы океан не загадить, во-вторых, строить не такой саркофаг, который был у нас, простой, а очень сложный, поскольку там водород, поскольку там идёт радиолизная реакция, разложение воды, излучение. Вода разлагается. Получается кислород и водород — взрывоопасная смесь. Поскольку процесс идёт, там всё время угроза взрыва, поэтому надо закачивать азот, балансировать среду, обязательно. И плюс фильтры, чтобы улавливать радиоактивные выбросы, которые будут выходить вместе с газами. Выловить все в любом случае не удастся, так как там есть радиоактивные благородные газы, которые все равно пройдут в атмосферу, но хотя бы аэрозольную часть можно уловить. В Чернобыле ничего этого не надо было делать.

— Включилось ли государство по-настоящему в борьбу с аварией?

— Пока ещё, насколько я знаю, нет. Но у государства просто нет соответствующих сил. Там же в руках государства нет достаточного влияния на экономику. Вот они воду выливают в океан, но её можно было не выливать, а закачивать на соседние станции, выпаривать — обычная обработка: выпаривание, плотный радиоактивный осадок, который дальше консервируют различными способами. Но вот это процедура очень дорогая, соседним станциям надо заплатить, поэтому этого не делают и льют в океан. Просто потому что обработка отходов очень дорого стоит. Этот вопрос, насколько я понимаю, стоит до сих пор, потому что компания TEPCO, по-видимому, близка к банкротству, и она просто не может оплатить эти работы. Нужна государственная поддержка, но на таких работах, как во время войны, нужен особый подход. В Токио уровень радиации пока не очень высокий. А когда надо будет 50 миллионов человек переселять — вот тогда они задумаются. Там ничего не решено, всё пущено, по существу, на самотёк, и, более того, они скрывают тяжесть ситуации, потому что информации достоверной нет до сих пор.

— Вы делаете Ваши заключения по открытым источникам?

— Естественно, а откуда у меня ещё информация?

— В СМИ проходили сообщения, что к системе безопасности на Фукусиме уже неоднократно предъявлялись конкретные претензии во время проверок[5]. Известно ли Вам, насколько это соответствует действительности, и, если соответствует, поясните, пожалуйста, почему ничего не было сделано?

— Раньше по Фукусиме я ситуацию не отслеживал. Но там стоят действительно старые реакторы, это один из первых проектов «Дженерал-Электрик», построены они там с 70-х годов, они уже либо выработали свой ресурс, либо на грани выработки. В мире ситуация по атомной энергетике сейчас следующая. Её доля в мировом электропроизводстве составляет, как известно, 16%. В некоторых регионах она, естественно, играет большую роль — во Франции, на Украине. А в целом в мировом балансе она практически отсутствует. И когда речь идет об энергетике, все дерутся за нефть. Сегодня общие мощности энергопроизводства составляют примерно 2 терраватта. Для того чтобы человек жил в нормальных цивилизованных условиях, согласно подсчетам ООН, нужно иметь 2 кВатта на человека. Это означает, что при тех 6 миллиардах, которые есть сегодня, надо иметь, соответственно, примерно 12 терраватт, то есть мы не добираем сегодня на Земле примерно в 6 раз.

МАГАТЭ заявила в 70-е г., что на Земле нужно построить примерно 10 тыс. реакторов, было построено примерно 570. Сейчас их количество сокращается, сегодня работают чуть больше 400, причём половина из них уже выработала свой ресурс, и через несколько лет, если вывести из работы устаревшие блоки, их вообще останется 200 штук. Почему так происходит? Американцы не строят ничего с 78 года. Потом они быстро поняли, что 235-го урана, на котором работают станции, нет, с отходами что делать неизвестно, и больше ничего они не строят. А те, кто строит, останется без топлива. Микаель Диттмар, швейцарский физик, провёл исследования и предсказывает, что дефицит урана начнётся для импортёров примерно с 2013-го года. Переход на быстрые реакторы, что у нас г. Кириенко декларирует, — это просто безобразие, потому что каждый этот блок представляет из себя радиохимический завод, на котором нарабатывают плутоний, его достают, вытаскивают, делают новые тепловыделяющие элементы, загружают и так далее. В этом цикле крутится 20 тонн плутония, на каждой станции. А бомбу можно сделать из 6 килограммов. Реактор Б-800, который мы сейчас строим на Урале – плутониевый. Урана нет, значит, надо переходить на плутоний. А теперь представьте себе, что на Фукусиме были бы плутониевые реакторы, охлаждаемые не водой, а натрием. Что бы тогда было? Даже трудно себе представить.

— Какие возможны последствия аварии на Фукусиме? Последствия Чернобыля уже известны, можно ли их как-то сравнить с последствиями Фукусимы?

— Самое неприятное в этой истории то, что общество начинает привыкать к катастрофам такого сорта. В Японии продолжают, и, видимо, будут продолжать дальше сливать всё в океан, если только Китай не долбанёт кулаком по столу и не возьмёт в свои руки организацию всего этого дела. А в связи со старением атомной энергетики и её распространением вероятность подобных вещей будет постоянно увеличиваться. Поэтому самый неприятный эффект — то, что общество начало хавать такие вещи без протеста, вот это самое неприятное. Катастрофа на Фукусиме приводит к глобальному поражению всей экосистемы Земли. Экосистема океана может быть нарушена, поражена. А также может произойти мировой экономический обвал: если Япония обвалится, то, по сути, будет новый виток жесточайшего экономического кризиса.

Примечания: