25 апреля 2012 года, в канун 26-й годовщины аварии на ЧАЭС, в Государственной Думе выступил первый заместитель Председателя Комитета Государственной Думы по природным ресурсам, природопользованию и экологии Иван Игнатьевич Никитчук, член фракции КПРФ. Отрекомендовавшись человеком, 30 лет проработавшим в атомной отрасли, Иван Игнатьевич объявил чернобыльскую аварию результатом диверсии.

Доводы:

О самом реакторе:

«Конструкция реактора была надежно отработана».

О сути злосчастного эксперимента:

«Цель и содержание эксперимента ясны и понятны. Но можно ли было эти данные получить другим путем? Например, путем моделирования или используя турбогенератор вне атомной станции? Уверен, что да, можно».

Об организации эксперимента Иван Игнатьевич говорит, что именно она вызывает у него «обоснованные подозрения» в диверсии. С одной стороны, в Министерстве среднего машиностроения СССР никакие эксперименты на работающем ядерном объекте были невозможны без самых серьезных согласований, при этом

«Задание на его (эксперимента — Н.К.) проведение почему-то не было согласовано ни с генеральным проектировщиком, ни с главным конструктором, ни с научным руководителем …»

Но корень зла, по мысли Ивана Игнатьевича — в тогдашней общей политической обстановке:

«Произошедшее хорошо укладывается в логику событий того времени по дискредитации Советской власти и КПСС, когда искусственно формировалось недовольство населения через дефицит самого необходимого… Когда в одночасье с прилавков исчезали продукты и вводились талоны... И это при работающих промышленности и сельском хозяйстве. Вот тогда-то и появились те самые зеленые, пахнущие колбасой электрички…»

* * *

Впрочем, давайте по существу и с самого начала. С того, что Иван Игнатьевич объявляет реактор надежно отработанным — таким, что взорвать его можно только нарочно.

Читал ли Иван Игнатьевич «Доклад Комиссии Государственного комитета СССР по надзору за безопасным ведением работ в промышленности и атомной энергетике (ГПАН) «О причинах и обстоятельствах аварии на 4 блоке Чернобыльской АЭС 26 апреля 1986 г.»?[1]

В этом докладе по пунктам приведены ДЕВЯТЬ отступлений проекта реактора от требований «Правил ядерной безопасности» ПБЯ-04-74.

Получается, что реактор не только эксплуатировали, но и спроектировали диверсанты. И что уже в 60-е годы вовсю шла деятельность по дискредитации Советской власти.

На самом деле реактор РБМК отработан не был. На головном энергоблоке Ленинградской АЭС были внедрены десятки технических решений по одной только тепломеханической части проекта (грубо говоря, ни одна из технологических систем не обошлась без переделок). По физике была выявлена динамическая неустойчивость, что заставило срочно разрабатывать систему локального автоматического регулирования и защиты. Но если объект динамически неустойчив, он рано или поздно выйдет из-под контроля. И выйти из-под контроля реактор пытался неоднократно, причем на самых разных станциях. Предтечей Чернобыльской аварии была авария на Ленинградской АЭС в ноябре 1975 года. К началу 80-х годов по физике, конструкции и технологии реактора накопилась целая «история болезни». К 1984 году был составлен план мероприятий по устранению отступлений от правил. Но чтобы реализовать эти мероприятия, нужно было остановить на реконструкцию ВСЕ энергоблоки с РБМК. Пойти на выпадение ТАКОЙ установленной мощности тогда никто не решился. Или это тоже была сознательная дискредитация Советской власти?

Неужто Иван Игнатьевич ничего не слышал о том, что после аварии все энергоблоки РБМК были остановлены? Что только благодаря проведенной реконструкции они продолжают эксплуатироваться сегодня — на каковое продолжение эксплуатации и указывает Иван Игнатьевич, говоря о прелестях этого реактора? Зачем это было делать, если «конструкция реактора была надежно отработана»?

* * *

Что Чернобыльская авария была диверсией, Ивана Игнатьевича заставляет думать то обстоятельство, что в Министерстве среднего машиностроения немыслимо было запланировать никакой эксперимент без согласования как минимум с заместителем главного конструктора. А причем тут Министерство среднего машиностроения? Очевидно, что надо анализировать порядки того ведомства, к которому относилась Чернобыльская АЭС — Министерства энергетики и электрификации СССР. Но у Ивана Игнатьевича к Минэнерго вопросов нет: он или ничего не знает о существовании этого ведомства (что скорее всего), или он покрывает задним числом окопавшихся там врагов народа.

Что касается Минсредмаша, то свою долю вины в Чернобыльской аварии несет и это ведомство, и прежде всего — в сокрытии опыта эксплуатации своих реакторов, в засекречивании аварии на ЛАЭС в 1975 году. Вот что пишет такой авторитетнейший свидетель, как Виктор Алексеевич Сидоренко:

«Практически разработанная межведомственная система обмена опытом была категорически заблокирована руководством НИКИЭТ (конкретно — И.Я. Емельяновым) исходя из невозможности передачи в другое ведомство сведений о повреждениях и авариях… Руководство Минсредмаша, согласовавшее создание этой системы обмена, не смогло (или не посчитало важным) преодолеть эти возражения… Результатом явилось слабое понимание эксплуатационным персоналом Чернобыльской АЭС важных характеристик реакторной установки… Об имевших место событиях на Ленинградской АЭС многие специалисты атомной энергетики с удивлением узнавали после чернобыльской аварии»[2].

* * *

А можно ли было натурное испытание заменить моделированием, или хотя бы провести испытание не на атомной станции?

Исследоваться должен был не просто выбег генератора, а работа запитанных от него потребителей собственных нужд. Т.е. нужны насосы, работающие на гидравлическую сеть, похожую по характеристике на контур циркуляции реактора РБМК-1000. Можно было или нет найти объект с такой турбиной, с такими насосами и с такой парогенерирующей системой — я не знаю, пусть нам конкретно скажет сам Иван Игнатьевич, проработавший в атомной отрасли 30 лет.

А я скажу про моделирование. Да, если испытание производится без предварительного расчетно-теоретического анализа, то это не эксперимент. Это метод проб и ошибок. И Чернобыль показал, какова может быть цена ошибки, если не было математического моделирования.

А конкретно — почему не воспользовались математическим моделированием 26 лет тому назад? Иван Игнатьевич уверяет — нарочно. На самом деле комплексной математической модели энергоблока РБМК-1000 тогда просто не было. Во ВНИИАЭС был создан расчетный комплекс ДИКРУС, в Обнинске, в Центральном институте повышения квалификации (ЦИПК) велись работы по тренажеру, но полноценной, работающей, аттестованной и верифицированной модели энергоблока не было. И, кстати, руководство Минсредмаша упорно не желало такой моделью заниматься. Разработка модели энергоблока для Ленинградской АЭС, которую начал было инициативно делать один минсредмашевский «ящик» — Научно-исследовательский технологический институт, НИТИ — была пресечена по указанию сверху. Ну не диверсия ли?

А то, что угробили собственную, оригинальную научную и технологическую школу вычислительной техники и начали копировать IBM-360 — неужто это тоже «злые происки врагов»? Нет, это следствие неспособности нашей тогдашней экономической системы адекватно ответить на новые вызовы времени. А то, что наша нынешняя экономическая система еще хуже, вряд ли может служить утешением.

Такое отношение и к численному моделированию, и к информационным технологиям в целом — в то самое время, как в мире появились первые системы автоматизированного проектирования — едва ли не нагляднее всего говорило о том, что страна вползает в системный кризис, что советская экономическая и политическая система исчерпала свой созидательный ресурс.

* * *

А Иван Игнатьевич Никитчук, увы, считает, что все плохое началось с приходом Горбачева, и началось как кампания по дискредитации Советской власти (и как это Иван Игнатьевич в своем выступлении забыл про «план Даллеса»), что именно тогда и начался специально организованный дефицит. Впрочем, такое понимание — беда не одного Ивана Игнатьевича. Это — фирменный пунктик руководства КПРФ.

Это называется «конспирологией» и практически не лечится. И проистекает это из неспособности объективно и критически отнестись к своей стране, к самим себе; это своеобразный политико-экономический инфантилизм. Плюс — непонимание того, что одно и то же общественное устройство в одних условиях способствует стремительному культурному и экономическому росту, а в других — этому росту мешает и провоцирует техногенные катастрофы. То общественное устройство, благодаря которому в 30-е годы поднялись Магнитка и Днепрогэс, в 80-е обернулось «Адмиралом Нахимовым» и Чернобылем.

Так вот, насчет дефицита, организованного, надо полагать, по указанию Госдепа одновременно с им же, Госдепом, организованной перестройкой.

Появление продовольственных талонов на малой родине мирного атома — в городе Обнинске — я помню очень хорошо. Это был 1980 год — первый год войны в Афганистане и первый год ссылки академика Сахарова. Т.е. Советская власть (если только считать тогдашнюю власть советской) делала, что хотела; внутри страны она гоняла по углам диссидентов, на международной арене — снискала своей стране репутацию «империи зла», а талоны — уже были.

Мой первый выезд на сельхозработы — 1975 год. Ровно за десять лет до Горбачева. В июле 1975 года я, лаборант экспериментального стенда лаборатории №80 Физико-энергетического института, отработал на уборке зерна в совхозе «Чаусово» две недели. А целые подразделения ФЭИ работали на селе с апреля по ноябрь! Помню, как ведущего преподавателя по ядерной физике в Обнинском филиале МИФИ, Валерия Павловича Садового, в порядке партийной дисциплины назначили директором совхоза. Это тоже делалось с целью дискредитации КПСС? И это происходило не в одной Калужской области, это происходило везде, это было явление, это была система, и дефицит колбасы и дефицит вычислительных ресурсов были явлениями одного порядка. И Доклад ГПАН говорит, что Чернобыльская авария — это результат пороков государственного управления на всех уровнях. В числе таких органических пороков были названа полная безответственность Научного руководителя и Главного конструктора, полное бесправие предприятий, осуществляющих эксплуатацию атомных станций, полное отсутствие реальных полномочий у надзорного органа — а до 1983 года отсутствие независимого надзорного органа как такового. Иван Игнатьевич спрашивает — куда смотрели надзорные органы? Куда бы они ни смотрели, остановить работы они были не вправе.

Неужели это все придумали враги? Нет, это следствие пороков позднесоветской социально-экономической системы, которые она так и не смогла преодолеть.

Спрашивается: а что, сейчас в смысле общественных отношений и управления государством стало лучше? Нет, стало еще xуже. Но до осмысления общественного устройства, до требования установления реального контроля общества за деятельностью атомного ведомства, до наделения представительных органов реальными контрольными и распорядительными полномочиями, т.е. до постановки собственно политических вопросов, Иван Игнатьевич свою мысль не возвышает.

Не будучи в состоянии ставить политические вопросы, Иван Игнатьевич переходит на личности — третируя Евгения Олеговича Адамова как «уголовника». Да, господина Адамова есть за что критиковать — но критиковать нужно его решения, его политику, его стиль. Но такой факт личной биографии, как сидение в тюрьме, никого не может характеризовать ни с хорошей, ни с плохой стороны. Во всяком случае, создатели советской науки вообще и ракетно-ядерного щита в частности — это же уголовники буквально через одного, враги народа и вредители.

Я уж не говорю про мыкавшихся по тюрьмам и по ссылкам основателей Советского государства и родной коммунистической партии.

* * *

Что же произошло 25 апреля 2012 года на заседании Государственной думы Российской Федерации?

А ничего. Как всегда — депутаты заполнили свой досуг. В очередной раз мы увидели, что большинство наших думцев — это люди вне политики.

С чем и остается себя поздравить.

И когда Иван Игнатьевич перевел разговор на злобу дня, то ни сочувствия, ни доверия у меня его слова не вызвали. Тем более что никаких — решительно никаких! — решений он не предложил.

Но главное, если рассуждать в предложенном им понимании, может, нынешние манагеры и казнокрады — это на самом деле люди, которые с риском для своей карьеры и своей свободы сознательно дискредитируют власть и Систему, стремятся опорочить строительство капитализма? Но тогда они - люди святые. И если выгнать их, то кого поставить? Ивана Игнатьевича Никитчука? Вот и я говорю — не смешно.

По этой теме читайте также:

Примечания