Следите за нашими новостями!
 
 
Наш сайт подключен к Orphus.
Если вы заметили опечатку, выделите слово и нажмите Ctrl+Enter. Спасибо!
 


Предыдущая | Содержание | Следующая

Глава 11. «Особо угрожаемый военный период»

Подготовка к войне

Ранней весной 1941 г. внимание Сталина, как и всего мира, было приковано к событиям, разворачивавшимся на Балканах. Дипломатия играла первую скрипку, но вопросы обороны никоим образом не были забыты. Суворов утверждает в своей книге, что в то время как уничтожалась старая линия обороны, не прилагалось серьезных усилий к строительству новых располагавшихся вдоль границы УРов (укрепленных районов)[1].

В течение 1938 года русские реконструировали все имевшиеся у них 13 укрепленных районов; составлявшие их гарнизоны насчитывали 25 пулеметных батальонов, или 18000 человек. В конце этого года и в начале 1939 г. Советский Союз построил еще восемь укрепленных районов в дополнение к существующим до этого. Они должны были служить щитом армий прикрытия и дать возможность провести их перегруппировку в случае нападения немецких войск. Разработка новых стратегических планов в 1940-1941 гг. сопровождалась строительством 20 насыщенных вооружением укрепленных районов вдоль новой границы. Сталин лично принимал решение уничтожить старую линию обороны и снятое вооружение передать на новую линию обороны. В ходе этого строительства, однако, возникали бесконечные технические проблемы в процессе приспосабливания новых сооружений к старому вооружению. Таким образом начало войны застало старые укрепленные районы разоруженными, а новые — с еще не смонтированным вооружением[2].

Главный военный совет Красной Армии дважды, в феврале и марте 1941 г., обсуждал пути ускорения строительства новых укрепленных районов. В середине марта Политбюро вновь оказало нажим, пытаясь снять препятствия, которые, казалось, мешали завершению строительства оборонительных сооружений. Ответственность за их строительство была вместо командования инженерных войск целиком возложена на маршала Шапошникова[3]. В середине апреля начальник Главного политического управления Красной Армии обследовал состояние укрепленных районов и пришел к печальному выводу о том, что они «в большинстве своем не боеспособны». Он возложил вину на наркомат обороны за то, что укрепленные районы не были вооружены и оборудованы[4]. Генеральный штаб, как полагается, издал 14 апреля директиву о необходимости ускорить строительство, на котором теперь ежедневно работали почти 140 тысяч человек. Директива начиналась словами: «Несмотря на ряд указаний Генерального штаба Красной Армии, монтаж казематного вооружения в долговременные боевые сооружения и приведение сооружений в боевую готовность производится недопустимо медленными темпами» (выделено Г.К. Жуковым)[5].

Правительство выделило 10 млн. рублей — значительная сумма в то время — для ускорения инженерного оборудования новой границы[6]. 4 июня, когда уже было слишком поздно, вмешалось Политбюро, прямо потребовав заканчивать оборудование укрепленных районов[7]. Работы шли полным ходом и были прерваны только немецким вторжением. В архивах полно документов, касающихся вопросов ускорения строительства укрепленных районов на новых границах[8]. Накануне войны инженерные сооружения не были завершены, между укрепленными районами оставались зловещие разрывы, доходившие до 50-60 километров, где дислоцировавшиеся войска прикрытия не имели никакой защиты и поддержки. То, что строительство укрепленных районов не удалось закончить, не было проявлением пренебрежения к обороне из-за чьей-то поглощенности агрессивными замыслами. Причина была куда более прозаическая; в большой мере такое положение дел сложилось из-за нехватки строительных материалов — цемента, леса, колючей проволоки. Не хватило и времени.

Суворов вводит читателя в заблуждение, разворачивая полубезумный сценарий, согласно которому Сталин собирал массы своих войск и развертывал их для того чтобы нанести удар по немцам. Причем все это делалось в таком революционном порыве, что он совершенно не замечал, что Гитлер делает абсолютно то же самое — только лучше. «Ползучее развертывание», расписанное Суворовым столь тревожными и зловещими красками, на самом деле было прямым следствием проводившихся с июля 1940 г. мероприятий по подготовке к отражению германской угрозы; эти мероприятия проводились на основе ранее разработанных планов и военных игр. Дополнительный стимул принятие этих мер предосторожности получило в середине мая 1941 г., когда поступающие разведывательные данные и политические факторы убедили начальника Генерального штаба, что наступил «особо угрожаемый военный период».

Сталин приказал Жукову, только что занявшему пост начальника Генерального штаба, и Тимошенко разработать план размещения советских войск с учетом уроков проведенных военных игр. В этот оперативный план, после окончания его разработки 11 марта 1941 г. и вплоть до начала войны, вносились в основном небольшие изменения, и поэтому он заслуживает тщательного рассмотрения. Надо иметь в виду, что этот документ стал результатом интенсивной аналитической работы, которая шла с октября 1940 г. до начала февраля 1941 г. при непосредственном активном участии Сталина. План составляли в то время, когда шла активная дипломатическая работа и позиции постоянно менялись, что было характерно для развития войны в Европе на этом этапе и о чем говорилось выше. План 11 марта 1941 г. является самым точным итоговым выражением общепринятых взглядов и наиболее точно отражает персональную позицию Сталина. План существовал в одном экземпляре: он был представлен Сталину в рукописном виде.

В основу документа была положена оборонительная стратегия. Это соответствовало выводам, сделанным после декабрьского совещания высшего командного состава армии и военных игр: «Сложившаяся политическая обстановка в Европе заставляет обратить исключительное внимание на оборону (выделено автором) наших западных границ».

Давая оценку угроз, с которыми сталкивается Россия, Жуков подчеркнул сохранение угрозы войны на два фронта:

«Таким образом, Советскому Союзу необходимо быть готовым к борьбе на два фронта: на западе — против Германии, поддержанной Италией, Венгрией, Румынией и Финляндией, и на востоке — против Японии, как открытого противника или противника, занимающего позицию вооруженного нейтралитета, который в любой момент может перейти в открытое столкновение»[9].

Однако приоритетным надо было считать Западный фронт из-за мощи сконцентрированных здесь немецких войск. После анализа масштаба этой концентрации стало ясно, что над Россией нависла угроза, делающая оборону страны труднейшей задачей. Как и в принятом в апреле плане, Жуков ожидал, что основное направление немецкого наступления будет на юго-запад. Однако, вопреки укоренившемуся мнению, следует подчеркнуть, что Жуков не исключал возможность того, что основной удар может быть нанесен от Варшавы на центральный участок оси Рига — Двинск[10].

В течение марта и апреля Генеральный штаб разрабатывал мобилизационные планы и планы развертывания сил прикрытия на западных границах. На основе подробной информации, поступавшей от Голикова каждые две недели, в планы постоянно вносились коррективы, учитывавшие скорость передвижения немецких войск, их численность и дислокацию. В начале мая оперативное планирование было закончено. Для обороны границ предусматривалось развернуть четыре фронта. Из войск Одесского военного округа формировалась 9-я армия. Задачи, поставленные новым подразделениям к середине мая, не оставляют каких-либо сомнений в однозначно оборонительном характере их развертывания. Чтобы предупредить опасность внезапных действий, в пограничных районах вблизи от укрепленных районов размещались дополнительные силы прикрытия: они усиливались моторизованными войсками и авиацией. Предполагалось, что у основных сил будет достаточно времени, чтоб отмобилизоваться и воспользоваться успехами армий прикрытия для перехода в контрнаступление на территорию противника. Длительность начального периода оценивалась в пятнадцать-двадцать дней. Считалось, что обе стороны начнут действия в условиях, когда будет отмобилизована только часть их сил, и перегруппировки и дальнейшее развертывание будут происходить в ходе начавшихся военных действий[11].

Суворов усматривает прямую цепь событий, начиная с речи Сталина перед выпускниками военных академий и занятия им поста главы правительства, ведущих к секретной директиве о войне, которая якобы была направлена в штабы приграничных военных округов. В подтверждение своих доводов он ссылается на Анфилова[12], приводя цитату из директивы, требовавшей от войск «... быть готовыми по указанию Главного командования нанести стремительные удары для разгрома противника, перенесения боевых действий на его территорию и захвата важных рубежей». Однако, как мне сообщил сам Анфилов, никакой секретной директивы не существовало. Приводимая же цитата взята из мобилизационной директивы, датируемой 14 мая[13].

Доклад Голикова от 5 мая[14] ясно говорил об опасности. Теперь представлялось, что наличных войск Прибалтийского, Западного, Киевского и Одесского военных округов было «недостаточно для отражения удара немецких войск». Поэтому начальник Генерального штаба стал нажимать на Сталина, чтобы «срочно отмобилизовать несколько армий за счет войск внутренних округов и на всякий случай в начале мая передвинуть их на территорию Прибалтики, Белоруссии и Украины». Вместо того, чтобы, как утверждает Суворов, стать инициатором объявления мобилизации, Сталин пошел на нее после значительных колебаний[15]. Это подтверждается Молотовым в его мемуарах: «Напади Гитлер на полгода раньше, это, знаете, в тогдашних наших условиях было очень опасно. И поэтому слишком открыто, так чтобы немецкая разведка явно увидела, что мы планируем большие, серьезные меры, проводить подготовку было невозможно»[16]. Чтобы избежать провоцирования немцев, Сталин отдал приказ выполнять «ползучую передислокацию». Специальная директива о мобилизации сопровождалась инструкциями (написанными от руки всего лишь в двух экземплярах) командующему войсками Западного Особого военного округа. В инструкции было ясно определено, что угрожающая дислокация немецких войск «не носит случайного характера». Инструкции включали следующие аспекты:

«а) детальный план обороны государственной границы Литовской ССР от Паланга до иск. Капейямиестис, план противодесантной обороны побережья Балтийского моря к югу от залива Матсалу и островов Даго и Эзель;
б) детальный план противовоздушной обороны»

В инструкциях описывались мероприятия по отражению различных видов нападения; наземного, воздушного, авиадесантов[17].

13 мая Генеральный штаб издал директиву о выдвижении войск из внутренних округов на запад, что усиливало план прикрытия государственной границы[18]. Эта мобилизация была основана на признании реальной опасности, существовавшей на западе. Сталин вмешался лично, отдав приказ о выдвижении из тыла 16-й, 19-й, 21-й и 22-й армий — всего до 800 тысяч солдат стрелковых частей, и 21-й моторизованной дивизии[19].

Приказы высшего командования фронтам на случай войны носили строго оборонительный характер: «Не допустить наземное и воздушное нападение противника, прикрыть отмобилизование и развертывание главных сил жесткой обороной у границы, выявлять мобилизацию и развертывание противника, добиться господства в воздухе и сорвать концентрацию войск противника, прикрывать мобилизацию советских вооруженных сил и концентрацию войск от авиационного нападения противника, препятствовать любым действиям воздушно-десантных и разведывательно-диверсионных групп противника»[20]. Все эти шаги были чрезвычайными мерами, а не эффективной дислокацией вооруженных сил для ведения войны. Они проводились заблаговременно, так как армии и вспомогательные рода войск были не полностью укомплектованы и плохо вооружены. В Москве это отлично понимали, и это лишь усиливало решимость Сталина оттянуть войну как можно дольше. В середине мая было похоже на то, что наращивание сил не было должным образом проведено и организовано. Чтобы стало понятно, о чем идет речь, приведу несколько красноречивых примеров. 29 апреля командующий войсками Киевского Особого военного округа генерал М.П. Кирпонос предупредил Жукова, что мобилизационный план в феврале «полностью не выполнен». Через четыре дня после начала мобилизации начальник штаба Киевского Особого военного округа генерал-лейтенант М.А. Пуркаев сообщил Жукову, что выполнение плана завоза вооружения и боевой техники по плану снабжения идет «крайне медленно». Было похоже, что годовой план выполнен не будет. 6 июня начальник штаба 5-й танковой дивизии Прибалтийского Особого военного округа жаловался, что, несмотря на то, что срок отработки мобилизационного плана 1941 г. и ввода его в действие на исходе, он не получил ни нарядов на приписку, ни списков приписанного личного состава. Поэтому он писал в заключение, что «такая большая затяжка в приписке личного состава не дает возможности закончить полностью отработку мобилизационных документов по мобилизационному плану 1941 г.» Еще через неделю заместитель начальника штаба Прибалтийского Особого военного округа информировал Жукова, что незавершенная полностью работа по материальному обеспечению и плохая связь «не дают возможности заполнить все разделы мобдонесений»[21].

Начальнику Генерального штаба поступало много подобных жалоб. Возникает картина армии, едва ли похожей на изготовившуюся к такому грандиозному предприятию, которое расписывает Суворов. Даже те войска, которые завершили мобилизацию, не были дислоцированы должным образом, чтобы не провоцировать немцев. Из-за опасений провокации только приграничные военные округа были переведены на военное положение; в то же время в соответствии со строжайшими приказами Сталина командиры более низшего оперативного уровня были оставлены вообще без какого-либо тактического руководства. Несмотря на свои разногласия со Сталиным, ожесточенность которых росла по мере приближения войны, в своих мемуарах (в последнем, освобожденном от цензурных правок издании) Жуков довольно сдержан в своих суждениях о Сталине. Сталин отнюдь не изображается таким авантюристом, каким бы Суворов хотел, чтобы мы его считали. Советское правительство, свидетельствовал Жуков, «делало все возможное, чтобы не давать какого-либо повода Германии к развязыванию войны. Этим определялось все»[22]. Сталин пристально следил за тем, как разворачивалась мобилизация, и был в курсе возникавших трудностей. 24 мая он вызвал на совещание в Кремль высший генералитет, включая Тимошенко, Жукова, Ватутина, Кирпоноса, Павлова, Ф. Кузнецова и других. На совещании были «уточнены задачи с учетом приближающейся агрессии со стороны Германии»[23].

Жуков, далее, оспаривает мнение маршала А.М. Василевского, который в интервью, не публиковавшемся почти 20 лет, заявляет, что Сталин совершил ошибку, не развернув на границах все силы прикрытия и второго эшелона. На первой странице этого документа, хранящегося в Архиве Политбюро ЦК КПСС, Жуков написал: «Объяснение А.М. Василевского не полностью соответствует действительности. Думаю, что Советский Союз был бы скорее разбит, если бы мы все свои силы накануне войны развернули на границе, а немецкие войска имели в виду именно по своим планам в начале войны уничтожить их в районе гос. границы... Тогда бы гитлеровские войска получили возможность успешнее вести войну, а Москва и Ленинград были бы заняты в 1941 г.»[24].

Признание того, что война уже на пороге, проявилось в решении Сталина перевести экономику на военные рельсы. До мая он принимал сторону Вознесенского, находившего требования Генерального штаба чрезмерными. В результате давления, оказывавшегося начальником Генерального штаба, Сталин весной дал согласие на значительное увеличение производства для обеспечения войск, дислоцированных в западных областях[25]. Все совершенно ясно понимали, что танки необходимо заменять на новые, однако к июню 1941 г. на вооружении Красной Армии было только 1225 танков Т-34 и 639 КВ. В танковых дивизиях бронетанковая техника была смешанной, и либо требовала ремонта, либо подлежала списанию[26]. Планы производства танков, ставшие полностью известными в настоящее время, показывают неуклонное увеличение выпуска и KB и Т-34. Производство, однако, намечалось довести до максимума в декабре, а не в июле, это также подвергает серьезному сомнению версию о существовании в то время планов наступления[27].

Превентивный удар?

По мере того как набирали оборот немецкие приготовления, росло количество разведывательной информации. Масштаб наращивания немецких войск реально нельзя было уяснить до второй половины апреля, когда он приблизился к максимуму. С середины декабря 1940 г. до марта 1941 г., на начальной стадии, наращивание происходило медленно. С середины марта до середины апреля, во второй фазе — средне; а с конца апреля началось осуществление третьей и четвертой фаз подготовки, когда производились массовые перевозки войск, включая перевод моторизованных соединений, участвовавших в боях в Греции. Подтягивание резервов немцы рассчитывали начать после фактического начала военных действий[28].

В мае НКВД представил в правительство обширный доклад о деятельности первого управления НКГБ за период с 1939 по апрель 1941 г. В нем содержались доказательства немецкой подготовки «вооруженного выступления против Советского Союза». Среди наиболее важных сообщений указывалось, что «Герингом отдано распоряжение о переводе русского отдела штаба авиации в активную часть, разрабатывающую и подготавливающую военные операции; в широких масштабах производится изучение важнейших объектов бомбардировок на территории СССР; составляются карты основных промышленных объектов; разрабатывался вопрос об экономическом эффекте оккупации Украины»[29].

Голиков, возможно приободренный докладом НКГБ, близким к информации, имевшейся у него, подготовил специальный доклад, который он представил Сталину 5 мая. В докладе описывались в мельчайших подробностях состав и дислокация немецких дивизий у советских границ. Голиков далее упоминал о динамике изменений дислокации войск вермахта, об огромной работе по улучшению железных и шоссейных дорог, расширению аэродромов и строительству новых, активизации разведки на границах, о переброске войск из Югославии на север, после завершения там боевых действий. Подводя итоги, он обратил внимание на то, что за два месяца немцы увеличили численность своих войск на 37 дивизий, с 70 до 107, а число танковых дивизий удвоили — с 6 до 12. Из-за склонности Сталина объяснять концентрацию немецких войск операциями на Балканах следует заметить, что Голиков специально подчеркивает: в этом регионе и на Ближнем Востоке размещено относительно небольшое число войск, и, как кажется, угроза от них идет в направлении Персидского залива. Голиков, как он это делал всегда, высказал предложение, что факты говорят сами за себя, и уклонился от неизбежного и недвусмысленного толкования немецких намерений[30].

Не будем забывать об интенсивной кампании дезинформации, проводившейся немцами в это время, так как она совершенно определенно разжигала подозрительность Сталина и способствовала ложному истолкованию им обстановки. Дезинформация сфокусировалась на вопросе о продолжении вермахтом подготовки и концентрации сил для вторжения в Англию. Распространялись сведения, указывающие на то, что Гитлер якобы был твердо намерен завершить захват Англии до того, как начать кампанию против России[31]. Следует также обратить внимание на полученную Сталиным в то же время дезинформацию, говорившую о пораженческих настроениях в немецкой армии и нежелании солдат воевать на востоке. Несомненно, такая дезинформация прекрасно сочеталась с его решимостью в это время избежать войны любой ценой; она могла также объяснить тон его речи перед выпускниками военных академий 5 мая[32].

И все же дезинформацию перекрывали разведывательные данные, указывающие на другие факты. Так, 21 мая военная разведка сообщала об угрозе, которую представляла собой дислокация немецких войск:

«Германское командование усиливает группировку войск в пограничной с СССР полосе, производя массовые переброски войск из глубинных районов Германии, оккупированных стран Западной Европы и с Балкан, это не вызывает никакого сомнения. Однако, наряду с действительным увеличением войск в пограничной полосе, германское командование одновременно занимается и маневрированием, перебрасывая отдельные части в приграничном районе из одного населенного пункта в другой, с тем, чтобы в случае их оценки у нас создалось нужное германскому командованию впечатление»[33].

Речь Сталина 5 мая перед выпускниками военных академий, столь воспламенившая воображение современников, заслуживает рассмотрения в контексте событий, происходивших как на военной, так и на политической арене. Вокруг этой речи возникло множество теорий заговоров, которые были некритично восприняты историками[34]. В свое время получили известность три версии речи, что усилило волну слухов о возможном советско-германском столкновении. Немцы считали, что Сталин подчеркивает слабость армии и психологически подготавливает офицерский корпус к важным уступкам, которые он обдумывал. Вторая версия, появившаяся после июня 1941 г., исходила от журналиста Александра Верта. Советские источники сообщили ему, что Сталин предал гласности слабости Красной Армии, чтобы обосновать свое решение выиграть время и подготовиться к войне в 1942 г. В 60-е годы свидетели рассказывали Эриксону, что Сталин настойчиво втолковывал выпускникам: Россия достаточно сильна, чтобы сражаться с «самой современной армией». Такое же впечатление сложилось у Криппса, который получил довольно точное изложение речи[35]. Каждая из этих версий соответствовала современному ей политическому настроению, но они не подтверждаются доступными в настоящее время архивными источниками.

Как представляется, Сталин выступал перед разными группами выпускников и произнес три речи. Выражение уверенности в своих силах не следует принимать за чистую монету: следует помнить о политической обстановке того периода и растущей напряженности внутри вооруженных сил. Сталин яростно критиковал академии за их устаревшие методики преподавания, за то, что они не чувствовали суть современной войны. Он был преисполнен решимости создать «современную армию», и частое повторение им формулы «современная армия» свидетельствовало о разрыве между желанием и реальностью. Он внушал уверенность, подробно останавливаясь на великих достижениях армии на Халхин-Голе и на уроках военных действий, особенно на Западе и в Финляндии. Он также упомянул о планах мобилизации, которая должна была увеличить армию со 120 до 300 дивизий, причем треть из них должны были быть механизированными. Тем не менее, все это было только намерением, весьма далеким от того, чтобы запустить армию в действие.

Перестройка армии теперь оправдывала использование военной доктрины, предполагавшей умение применять для осуществления военных планов как оборону, так и наступление. Официальная запись речи, длившейся около 40 минут, довольно короткая; и поэтому исключительно важно составить о ней правильное впечатление. Его можно до некоторой степени проверить по непосредственным впечатлениям, отразившимся в дневнике проницательного Димитрова. Его записи рисуют гораздо более связную и куда менее зловещую картину: «Наша политика мира и безопасности есть в то же время политика подготовки войны. Нет обороны без наступления. Надо воспитывать армию в духе наступления. Надо готовиться к войне». При этом читатель должен обратить внимание на то, что Сталин несколько раз повторяет слово «наступление», означающее контрудар, т.е. противоположное «нападению», что означало бы войну, начинаемую по собственной инициативе[36].

В речи ясно проявляется одна тема, которая дает нам ключ к пониманию позиции Сталина в этот момент. Ее нужно анализировать на фоне усиливающегося конфликта с военным руководством, которое оказывало давление, требуя перехода к более решительным действиям. Говоря о переменах, происшедших в Красной Армии за предыдущие три-четыре года и о причинах поражений, которые потерпели Англия и Франция, Сталин подчеркнул важность надлежащих политических приготовлений перед вступлением в войну. Причина успеха Германии, утверждал он, состоит в том, что она извлекла уроки из опыта своей истории 1870 и 1916-17 гг.: необходимость обзавестись союзниками и любой ценой избегать войны на два фронта. Это подтверждает Молотов, отрицавший существование планов превентивного удара: «Такой план мы не разрабатывали. У нас пятилетки. Союзников у нас не было. Тогда бы они объединились с Германией против нас. Америка-то была против нас, Англия — против, Франция не отстала бы»[37]. Более того, Сталину казалось, что эспансионистская война снизит моральный дух войск и будет мешать ведению боевых действий. Немцы добивались успехов до тех пор, пока соблюдался пакт Риббентропа-Молотова и целью войны было избавление Германии от наследия Версаля. Переход к экспансионистской войне означал, по мнению Сталина, что немецкая армия перестала быть непобедимой[38]. Любопытно, что такие умозаключения непосредственно относятся к тем предварительным условиям, которые, как считал Сталин, необходимы для осуществления успешной войны, начатой по своей инициативе — и ни одно из этих условий в то время в России не существовало. Подразумевалось также и то, что Германия, как ожидалось, должна была снять угрозу второго фронта перед тем, как начать войну против России.

Армию все больше беспокоила осторожность Сталина в вопросе о мобилизации. Армейское руководство не вводили в курс дипломатической игры, и оно действовало, основываясь на чисто военных соображениях. Через день после того, как он передал Сталину законченный мобилизационный план для сил прикрытия на Западном театре военных действий, Жуков подготовил еще один документ, в котором он предлагал нанести превентивный удар[39]. Суворов утверждает, что Жуков всегда был одержим идеей наступления. Как теперь уже ясно читателю, Суворов смешивает предумышленную агрессию с наступательным маневрированием. Даже не потрудившись поискать какие-либо источники, он утверждает, что, дескать, еще в 1940 г. Жуков предлагал обходные удары по Германии из Белостока и Львова. Он заявляет также что Жуков был уверен, что Гитлер не начнет войну, которая открыла бы второй фронт. И поэтому, мол, Жуков очевидным образом планировал агрессивную войну, наиболее вероятно направленную против Румынии[40].

Однако Жуков в своих планах исходил не из идеологических предпосылок. Его план имел четко определенную и ограниченную цель: не ставилась задача уничтожения германского государства. Это был поразительный пример оправданного упреждающего удара, и он исходил от военных, а не от Сталина, который немедленно его отверг. Ограниченность целей этого плана Жукова можно уяснить из начальных строк документа:

«Учитывая, что Германия в настоящее время держит свою армию отмобилизованной, с развернутыми тылами, она имеет возможность предупредить нас в развертывании и нанести внезапный удар. Чтобы предотвратить это, считаю необходимым ни в коем случае не отдавать инициативы действий Германскому командованию, упредить противника в развертывании и атаковать германскую армию в тот момент, когда она будет находится в стадии развертывания и не успеет еще организовать фронт и взаимодействие родов войск».

Очевидно, что Жуков хотел повторить относительный успех, которого он добился в ходе второй военной игры, когда его юго-западный фронт дошел на западе до Вислы. В нем также содержались компоненты тактики на оперативном уровне, которые он применил в боях на Халхин-Голе. Жуков предполагал, что «таким образом, Красная Армия начинает наступательные действия с фронта Чижев, Людовлено силами 152 дивизий против 100 германских, на других участках государственной границы предусматривается активная оборона». Ожидалось, что Красная Армия, проведя бои по широкому окружению путем тактического маневрирования, основанного на «глубоких операциях», в результате наступательных действий уничтожит основные немецкие силы в центре западного сектора и изолирует их от левого крыла. В ходе этого маневрирования Красная Армия, как ожидалось, также захватывала контроль над немецкой частью Польши и над Восточной Пруссией. Первоначальные успехи расчищали бы путь для успешного окружения северного и южного флангов немецкой армии. Суворов мог бы понять, что, если бы Жуков знал о существовании еще более смелого плана, появившегося, как он утверждает, несколькими днями раньше, то он бы не представил Сталину свой умеренный оборонительный план.

Высказывалось предположение, что если бы Сталин принял это предложение, то на начальной стадии войны положение России было бы лучше. Однако именно в этом случае осторожность Сталина представляется обоснованной, причем не только из-за политических соображений, освещавшихся в этой книге, но и в силу военных причин. Оценки Жукова основывались на дислокации немецких войск в середине мая. Жуков не мог бы завершить перемещение своих войск до конца июня, а к этому времени немцы полностью превосходили бы их по численности. Возможно, еще более сильное сдерживающее воздействие оказали уроки военных игр, показавших неподготовленность вооруженных сил России. Когда Анфилов позднее обсуждал это предложение с Жуковым, маршал, рассматривая его в ретроспективе, признал его ужасной ошибкой. Он высказал мнение, что, если бы Красная Армия в то время получила разрешение нанести удар, она была бы немедленно уничтожена[41].

Предложение Жукова вполне сочетается со стилем предшествующего советского стратегического планирования и особенно опытом январских военных игр 1941 г.. Отказ Сталина от этого плана выглядит поистине весьма благоразумным. Сталин был далек от того, чтобы вынашивать мысли о бесшабашных нападениях. Обедая с Жуковым, Тимошенко и другими генералами, он высказал неудовольствие их самодовольством и сказал, что надо «продумать и подработать первоочередные вопросы и внести в правительство для решения. Но при этом следует исходить из наших реальных возможностей и не фантазировать насчет того, что мы пока материально обеспечить не можем»[42].

Приглушенная тревога

Таким образом, можно вполне обоснованно сказать, что до конца мая 1941 г. по различным разведывательным каналам поступали сбалансированные и достаточно точные доклады о дислокации немецких войск. Однако в конце мая Голиков направил Сталину тщательно разработанную сводку размещения немецких войск, выводы из изучения которой могли быть весьма неоднозначными. Можно предположить, что к тому времени руководство вооруженных сил понимало, что у Сталина вызывал сильное раздражение любой намек на то, что немцы вот-вот начнут военные действия. Из-за этого возрастала напряженность в отношениях между Сталиным и начальником Генерального штаба. Стало трудно различать «надежные разведданные» и то, что Сталин называл «слухами». Но и «слухи», и «надежные разведданные» свидетельствовали об одном и том же. Очевидно двусмысленность подходов разведки проявлялась со всей очевидностью в попытке соблюсти некое равновесие в сообщениях о дислокации немецких войск на Западе и на Востоке. При тщательном чтении документов разведки можно было заметить, что на концентрацию немецких войск на границах России обращалось большее внимание; однако имевшиеся сведения поддавались неоднозначному толкованию. Молотов несомненно выражает точку зрения Сталина, когда он, размышляя об этом времени, говорит:

«На разведчиков положиться нельзя. Надо их слушать, но надо их и проверять. Разведчики могут толкнуть на такую опасную позицию, что потом не разберешься. Провокаторов там и тут не счесть. Поэтому без самой тщательной, постоянной проверки, перепроверки нельзя на разведчиков положиться»[43].

Оценивая численность немецких войск (качество он и не пытался оценивать), Голиков считал, что у Гитлера было 122—126 дивизий на Западе, т.е. против англичан, и примерно такое же количество — 120—122 дивизии — против русских. Полностью баланс не соблюдался, так как 44—48 дивизий Гитлер держал в резерве, поблизости от фронта, и они могли бы быть введены в бой за короткое время. Против России могли быть также использованы дивизии, размещенные в Норвегии. Таким образом, угроза надвигалась на Россию с трех направлений: на северо-западе стояли 18—19 пехотных дивизий, две танковых и три моторизованных дивизии, в центральном секторе 30 дивизий (24—25 пехотных, четыре танковых и одна моторизованная); в Люблинско-Краковском регионе 36—38 дивизий (24—25 пехотных, шесть танковых и пять моторизованных); в Словакии пять горнострелковых дивизий; еще четыре дивизии были размещены в Карпатах на границе с Украиной. Плюс войска немецких союзников.

На этот раз Голиков, как представляется, был исключительно осторожен, хотя он и стремился соразмерять свои выводы с концепциями, которых придерживался Сталин. Он подчеркивал, что немцы усиливают свое правое крыло в южном секторе границы. Довольно странно, однако, что в заключение доклада было прямо сказано, что немцы исчерпали свои усилия на Ближнем Востоке и проводят перегруппировку своих сил во Франции, «имея в перспективе осуществление главной операции против английских островов». Тем не менее, поскольку вооруженные силы, как считалось, были разделены между двумя фронтами, окончательные выводы могли быть сделаны в виде нескольких различных вариантов. Было лишь сказано, что «перегруппировки немецких войск, проводившиеся после Балканской кампании, в основном завершены». Очевидно, что такие доклады усиливали действие последней волны дезинформации, а также те заблуждения, которые преобладали в Кремле[44]. Однако разведывательные данные, поступившие в начале июня непосредственно из Прибалтийского Особого военного округа, совершенно ясно свидетельствовали, что немцы завершают развертывание наступательной группировки своих войск на границах перед позициями Западного фронта[45].

Следует иметь в виду, что одной из причин, по которым намерения немцев оставались непонятными для русских, были те разногласия, которые существовали в германском высшем командовании относительно окончательных целей кампании. Гудериан и армия предлагали нанести смертельный удар по Москве, тогда как Гитлер хотел оккупировать Украину и Ленинград. В результате был достигнут компромисс: предусматривалось ведение войны в два этапа. Успех плана зависел от способности вермахта уничтожить войска Красной Армии до того, как она отступит до Днепра и сможет произвести перегруппировку. В целях примирения конфликтующих точек зрения было решено снова вернуться к обсуждению целей кампании позже - после того, как немецкая армия достигнет линии Ленинград — Орша — Днепр. Поэтому первоначально войска были распределены между тремя фронтами более или менее равномерно. Группа армий «Север» под командованием генерал-фельдмаршала фон Лееба включала танковую группу, 16-ю и 18-ю армии. Задача этой группы состояла в уничтожении советских войск в Прибалтике и захвате Ленинграда. Мощная группа армий «Центр», под командованием генерал-фельдмаршала фон Бока, имела в своем составе 35 пехотных, девять танковых и шесть моторизованных дивизий. Группе было приказано совершить прорыв по линии Брест — Гродно — Вильнюс — Смоленск и захватить Смоленск. Группа армий «Юг» под командованием генерал-фельдмаршала фон Рундштедта, включавшая 32 пехотных, пять танковых и три моторизованных дивизии (а также 13 румынских и венгерских пехотных дивизий) должна была нанести удар на Киев. Изучая вместе со своими советниками характер дислокации немецких вооруженных сил, Сталин, очевидно, мог прийти к самым разным выводам, ни один из которых не приводил бы его однозначно к мысли о необходимости обратить больше внимания на район к северу от Припятских болот. Мало пользы ему было и от сообщений советской разведки, которая, как мы видели, продолжала представлять противоречивую информацию[46].

Непрекращающиеся пререкания между армией и Кремлем на НКГБ влияли меньше. Ко 2 июня контрразведка представила впечатляющий сводный разведывательный доклад. Сообщение о быстром и возрастающем сосредоточении немецких войск на советских границах сопровождалось зловещей информацией из доверительных источников, что 5—7 мая Гитлер в сопровождении Геринга и адмирала Редера присутствовал на маневрах германского флота в Балтийском море; вслед за этим в середине мая он провел важный инструктаж для высших офицеров на Восточном фронте. После этого было отмечено несколько случаев, когда генералы германской армии производили рекогносцировки вблизи границы. От источника в японском посольстве контрразведке НКГБ СССР стало известно, что на западных границах Советского союза немцы действительно сосредоточили около 150 дивизий. По некоторым слухам, начало немецкого наступления ожидалось 15 или 20 июня. Информация также касалась трудностей, с которыми столкнулся бы Гитлер при открытии второго фронта. Было высказано предположение, что «захватом острова Крит заканчивается очередной этап англо-германской войны. Если действительно Германия начнет войну против СССР, то это, вероятно, будет результатом англо-германского сговора и приведет к немедленному прекращению войны между Германией и Англией. Может быть, это как раз тот вариант мира между Германией и Англией, который привез в Англию Гесс»[47].

Неразбериху, окружавшую события, приведшие к войне, и маниакальную веру Сталина в свою способность предотвратить войну, можно увидеть также в сообщениях, поступавших от Деканозова вскоре после его возвращения из Москвы в Берлин. Если раньше он неукоснительно предупреждал Сталина о подстерегающей опасности, то теперь, подобно Голикову, старался быть чрезвычайно осторожным. Он постоянно пишет о двух видах слухов, ходивших в Берлине. Первые указывали на неизбежность войны между Германией и Россией. Другие же предсказывали возрождение старой традиции дружественных отношений между ними. Отношения были бы укреплены в результате нового раздела сфер влияния и обязательства Советского Союза не вмешиваться в европейские дела. Занятие Сталиным поста Председателя Совета Народных Комиссаров, официальное признание СССР правительств стран, оккупированных Германией, все это рассматривалось как подготовительные шаги к возобновлению переговоров. С другой стороны, Деканозов знал о посещении Гитлером Данцига в сопровождении Кейтеля и о переносе его «ставки» на восток. Но в своих окончательных выводах он приписал эту информацию нацеленности «в частности, на поддержание слухов о войне с СССР». Хотя и попытавшись отдать дань известным предубеждениям Сталина, Деканозов не скрывал собственную точку зрения, состоявшую в том что «немецкие власти явно подготавливают страну к войне с Советским Союзом, фиксируя внимание населения на богатствах Украины, распространяя слухи о слабости СССР, и одновременно проверяют, как отнесется к этому немецкий народ». Через неделю он снова вернулся к этому вопросу, нарисовав Сталину мрачную картину усиливающегося сосредоточения немецких войск. Теперь он констатировал, что из общего количества сухопутных войск Германии (270—280 дивизий) на русском фронте находятся 170—180 дивизий[48].

Очевидно, вследствие яростных возражений Сталина против упреждающего удара, дальнейшей штабной работы в этом направлении не проводилось. Немцы продолжали систематическое наращивание сил, международное положение ухудшалось. В этот момент Сталин более непосредственно подключился к управлению военными делами. Особенную его бдительность вызвало обуревавшее Жукова желание ударить первым. В то же время отношения с Германией омрачались слухами о надвигающейся войне. Сталин жестко контролировал действия как дипломатов за границей, так и военных[49]. Принятие на себя обязанностей Председателя Совета Народных Комиссаров было, очевидно, связано с этим. Многочисленные, все более расплывчатые, указания вооруженным силам теперь исходили непосредственно из Кремля. Сталин во многом полагался на двух своих давних помощников, Мехлиса и Кулика, — дилетантов в военном деле. В стратегические вопросы стал также непосредственно вмешиваться Жданов — после того, как вскоре после трагических событий в Югославии был образован Комитет обороны[50].

Применение стратегического отступления и использование пространственной глубины являются неотъемлемой частью военной доктрины, и в любом варианте развития событий предполагалось, что наступление будет организовано после стратегического отступления. Однако Сталин запретил военным академиям заниматься теоретическими изысканиями после чисток в армии. В попытке скрыть банкротство военных теоретиков доктрину фактически подменили простенькими лозунгами. Лишь для простых людей служили они сигналом агрессии. «Малой кровью и на чужой территории!», — сухо заметил Молотов через много лет. — «Это уже агитационный прием. Так что агитация преобладала над натуральной политикой, и это тоже необходимо, тоже нельзя без этого»[51]. В последние несколько месяцев перед войной стратегия Сталина не была ни оборонительной, ни наступательной. Это была стратегия пассивности, продиктованная в большой степени уверенностью в том, что проницательной политикой и адекватными приготовлениями можно будет оттянуть военные действия. Когда же реальность войны была осознана, то вместо того, чтобы опереться на военную доктрину или позволить военным сделать это, Сталин, как и было характерно для его стиля руководства, начал, реагируя на меняющиеся обстоятельства, давать путаные указания. Тем самым в результате его действий не существовало благоприятных условий для проведения военного планирования, которое свело бы воедино военную доктрину и стратегические цели. Попытка исправить положение, предпринимавшаяся в период с декабря 1940 по февраль 1941 г., была внезапно прервана по ряду политических причин, о некоторых из них уже говорилось. Неудовлетворительное осуществление дислокации в июне 1941 г. стало причиной того, что действия солдат, оказавшихся на поле боя без четко поставленных задач, были неуправляемыми, чисто инстинктивными[52]. Стоит заметить, что разработка военной доктрины была прервана, но не прекращена. Хотя ее больше не обсуждали и не преподавали в академиях, она продолжала свою жизнь в умах высшего командования и определяла его действия. Реорганизация Красной Армии и реабилитация ее военной доктрины, предпринятая лично Сталиным летом и осенью 1942 г., свидетельствует о преемственности, за исключением разрыва между чистками и Курской битвой. Этот разрыв и стал причиной неспособности связать теории оперативного искусства со стратегическими концепциями.

Таким образом, вследствие проявленной Сталиным осторожности в проведении мероприятий по подготовке к войне план обороны был принят довольно скромный, уделявший основное внимание юго-западному направлению. Цели войны не подвергались пересмотру. 17 мая была издана директива, подписанная Жуковым, Тимошенко и Ждановым, с критикой недостатков, выявленных в ходе инспекторских проверок вооруженных сил в начале 1941 г. Эти недостатки ставят еще больше под сомнение способность Красной Армии осуществить в тот момент упреждающий удар. Уроки, извлеченные из проверок, были рутинными и согласовывались с планом обороны. Они не говорят об особой бдительности, боеготовности, стойкости в обороне или приготовлениях к отражению вторжения танковых сил. Директива, однако, показывает, что острота положения, как кажется, была осознана.

Директива была отчаянной попыткой навести порядок. Инспектирование хода осуществления оборонительных задач выявило, что за зиму удалось сделать очень мало: «В результате поверки хода боевой подготовки, произведенной Наркоматом обороны и округами, установлено, что требования приказа №30 в зимний период 1941 г. значительным количеством соединений и частей не выполнены». Командиры получили серию новых приказов, которые, как планировалось, должны были быть выполнены в ходе летних учений. Приказы для стрелковых войск ясно отражают оборонительную направленность обучения войск. Им приказывалось вести отработку таких элементов:

«— постоянной готовности отражать массовые танковые и воздушные атаки противника на походе, в обороне, в исходном положении для наступления и в ходе наступления;
— взаимодействию со штурмовой пикирующей и бомбардировочной авиацией в ходе наступления, особенно когда своя артиллерия меняет позиции;
— ведению наступательного и оборонительного боя совместно с танками, помогая им преодолевать препятствия и совместно с ними отражать атаку танков противника;
— учить и воспитывать пехоту упорству в обороне, дисциплине огня и умению маневрировать огневыми и техническими средствами борьбы».

Приказы для командиров механизированных корпусов показывают еще более четко, что не были освоены самые основные навыки, включая связь и взаимодействие; меткость стрельбы и ведение ночного боя. Программа обучения и здесь отражает нацеленность на оборону:

«— организацию и боевое обеспечение марша в условиях воздействия авиации и механизированных войск противника;
— управление посредством радио моторизованными подразделениями, частями и соединениями во встречном, наступательном и оборонительном боях;
— взаимодействие с танковыми соединениями, авиацией и авиадесантами при действиях в оперативной глубине противника;
— тактику и технику уничтожения парашютных и авиадесантных частей противника, выброшенных в тыл наших войск; при этом особо тщательно отработать вопросы взаимодействия с боевой авиацией наведения.
Группы танковой поддержки пехоты (ТПП) создавать для стрелковых полков дивизии первого эшелона. В руках командира корпуса оставлять общий танковый резерв. Танковый резерв использовать для усиления танков, ведущих бой совместно с пехотой, или при успешном развитии боя — для атаки артиллерии и ближайших резервов противника.
Необходимо своевременно вскрывать недостатки в боевой подготовке и немедленно принимать меры к их устранению»[53].

Задачей задач армии по-прежнему оставалось: убедить Сталина, что война приблизилась; определить вероятный день, когда немцы могут атаковать, и подготовиться к этому дню. Сталинский же стиль управления основывался на разобщении различных органов правительства. Так, командование Красной Армии не информировали о политической ситуации и ее изменениях. Единственным органом, где сливались военные и политические аспекты было, наверное, Политбюро. Но туда Жуков и Тимошенко приглашались редко. На деле положение, как представляется, было таково: война приближалась, а важные сообщения разведки не доводились до командования Вооруженных сил, — вероятно, чтобы оно не требовало принятия действенных мер[54]. Жуков, несомненно, ощущал бессилие из-за того, что он не мог добиться приема у Сталина или изложить ему свою точку зрения. Разрыв между военными и Кремлем расширялся и был четко заметен; когда генерал-полковник Кирпонос, командующий войсками Киевского Особого военного округа, просил разрешения — в начале мая и затем в середине мая — привести войска округа в состояние боевой готовности — ему было в резкой форме отказано.

В конце мая, дня через два после небольшого совещания в Кремле по военным вопросам, Жуков и Тимошенко были вызваны на заседание Политбюро. Они ожидали, что наконец их проинформируют о надвигающейся угрозе. Легко можно представить, сколь ошеломлены они были, когда выяснилось, что Сталин позвал их, чтобы отдать следующее указание:

«К нам обратился посол Германии фон Шуленбург и передал просьбу германского правительства разрешить им произвести розыск могил солдат и офицеров, погибших в первую мировую войну в боях со старой русской армией. Для розыска могил немцы создали несколько групп, которые прибудут в пункты согласно вот этой погранкарте. Вам надлежит обеспечить такой контроль, чтобы немцы не распространяли свои розыски глубже и шире отмеченных районов. Прикажите округам установить тесный контакт с нашими пограничниками, которым уже даны указания»[55].

На этой встрече Жуков и Тимошенко наконец высказали свою озабоченность в связи с сосредоточением немецких войск и еще раз заявили о своем пожелании по крайней мере перехватывать немецкие самолеты, которые все чаще производили глубокие облеты территории России с разведывательными целями. Сталин возразил, приведя объяснение Шуленбурга, что эти случаи объяснялись плохой ориентировкой в воздухе профессионально слабо подготовленных молодых немецких летчиков.

Жуков, который неизбежно знал бы об агрессивных планах Сталина, если бы они у него имелись, выносит довольно снисходительный приговор его действиям. Хотя и возлагая вину на Сталина, он все же добавляет: «Нет ничего проще, чем, когда уже известны все последствия, возвращаться к началу событий и давать различного рода оценки. И нет ничего сложнее, чем разобраться во всей совокупности вопросов, во всем противоборстве сил, противопоставлении множества мнений, сведений и фактов непосредственно в данный исторический момент»[56]. Жуков в конечном итоге пришел к выводу, что над Сталиным «тяготела опасность войны с фашистской Германией и все его помыслы и действия были пронизаны одним желанием — избежать войны или оттянуть сроки ее начала и уверенностью в том, что ему это удастся... В этих сложных условиях стремление избежать войны превратилось у И.В. Сталина в убежденность, что ему удастся ликвидировать опасность войны мирным путем. Надеясь на свою «мудрость», он перемудрил себя и не разобрался в коварной тактике и планах гитлеровского правительства»[57].

В начале июня Жуков и Тимошенко подготовили план развертывания для Прибалтийского и Западного Особых военных округов. Он основывался на предположении о том, что немцы закончили сосредоточение своих войск, а главную угрозу предполагал в направлении центра. Задачи, ставившиеся перед командующими войсками военных округов, ясно отражают характер угрозы и оборонительную дислокацию войск:

«… II Задачи прикрытия:
а) не допустить вторжения как наземных, так и воздушных сил противника на территорию Прибалтийского Особого Военного Округа;
б) упорной обороной по линии госграницы и рубежу создаваемых укрепленных районов отразить наступление противника и обеспечить отмобилизование, сосредоточение и развертывание войск округа;
в) обороной побережья и островов Даге и Эзель совместно с КБФ не допустить высадки морских десантов противника, действиями маневренных групп и авиации ликвидировать воздушные десанты противника, не допуская прорыва морских сил в Ирбенский пролив и устье Финского залива;...»

В том же ключе были выдержаны другие инструкции. В остальной части документа говорилось о дислокации различных частей прикрытия и их взаимодействии с войсками укрепленных районов. Недостатком плана было размещение войск слишком близко к границе, недостаточное использование укрепленных районов и размещение сил прикрытия, особенно в Киевском особом округе, на слишком большом расстоянии от районов, которые они должны были прикрывать. Возможность использования первого эшелона в глубоких операциях не была использована в достаточной степени[58].




1. Суворов В. Ледокол. Кто начал вторую мировую войну. М,, 1993, стр. 79-83, 90-96.

2. Glantz. The Military Strategy of the Soviet Union, p. 75.

3. Решение Политбюро от 8 марта 1941 г., см.: Известия ЦК КПСС, 1990, N 2, стр. 202.

4. 50 лет Великой Отечественной войны, стр. 19-20.

5. Жуков Г.К., Воспоминания и размышления, 1990, том 1, стр. 335.

6. Часовые Советских границ, 2-е издание, доп., М., 1983, ст. 122.

7. Об укрепрайонах. Постановление Политбюро ЦК ВКП(б) 4 июня 1941 г. Цит. по: Известия ЦК КПСС, 1990, N 2, стр. 207.

8. См. прекрасно документированное изложение этого вопроса в: Беляев В.И. "Усиление охраны западной границы СССР накануне Великой Отечественной войны", Военно-исторический журнал, 1988, N 5, стр. 61-55. См. также: А.Д. Борщов "Отражение фашистской агрессии: уроки и выводы", Военная мысль, 1990, т. 3, стр. 19.

9. Жуков Г.К., цит соч., стр. 333.

10. Документы Волкогонова, ЦАМО, ф. 16, оп. 2961, д. 241, л.1-15, сообщение Жукова Сталину и Молотову.

11. Борщов А.Д. цит. соч., стр. 15-16.

12. Анфилов В.А.. Бессмертный подвиг. М., 1971, стр. 171. Цит. по: Суворов, Ледокол, стр. 182.

13. Суворов, Ледокол, ст. 182.

14. См. наст. изд. с. 290-291.

15. Жуков Г.К. Воспоминания и размышления, том 1, стр. 344-345. Этого пассажа не было в первом, подвергшемся цензуре, издании его мемуаров.

16. Чуев. Сто сорок бесед с Молотовым, стр. 33.

17. Указания Жукова и Тимошенко командующему войсками Западного Особого военного округа. 5 мая 1941 г., Цит. по: 50 лет Великой Отечественной войны, стр. 20-21.

18. Подробное описание характера, недостатков и размаха этого выдвижения см.: Жуков Г.К. Воспоминания и размышления, том 1, стр. 345-349, и Баграмян И.Х. Так начиналась война. М., 1971, стр. 61-64.

19. Волкогонов. "Эту версию уже опровергла история"; J.W. Kipp "Military Theory: Barbarossa, Soviet Covering Forces and the Initial Period of War: Military History and Airland Battle"; The Journal of Soviet Military Studies 1(2) 1988, pp. 198-199; Павленков Н., Трагедия Красной Армии, "Московские новости", 1989, 7 мая.

20. Glanz. Military Strategy, p. 96. Суворов совершенно упустил из виду наличие обширных свидетельств некомпетентной дислокации советских войск, которая тем не менее не несла в себе ничего зловещего. См. например: Кирьян М.М., "Начальный период Великой Отечественной войны", Военно-исторический журнал, 1988, N 6; Пастуховский Г.П., "Развертывание оперативного тыла в начальный период войны". Военно-исторический журнал, 1988, N 6; Перечнев Ю.Г., "О некоторых проблемах подготовки страны и вооруженных сил к отражению фашистской агрессии", Военно-исторический журнал, 1988, N 4.

21. Документы приводятся в кн.: Скрытая правда войны: 1941. Неизвестные документы. М., 1922, стр. 23-24, 25, 29, 30-33.

22. Жуков Г.К. Воспоминания и размышления. Том 1, стр. 324.

23. Горьков Ю.А. "Накануне 22 июня 1941 г.". Новая и новейшая история, 1992, N 6, стр. 6.

24. "Неопубликованное интервью Маршала Советского Союза A.M. Василевского", Новая и новейшая история, 1992, N 6, стр. 6.

25. Жуков Г.К. Воспоминания и размышления, том 1, стр. 336-337.

26. Язов Д.Т. "Впереди была война", Военно-исторический журнал, 1991, N 5, стр. 13.

27. Графики производства см.: "Известия ЦК КПСС". 1990, N 1, стр. 202-203. См.также: О производстве танков Т-34 в 1941 году. Из постановления СНК СССР и ЦК ВКП(б) 5 мая 1941 г., там же, стр. 204.

28. Van Greveld, The Balkan Clue, p. 150.

29. Известия ЦК КПСС, 1990, N 4. стр. 213.

30. Там же, стр. 219-220.

31. Инструкции Гитлера по этому вопросу, данные 12 мая 1941 г., см.: 50 лет Великой Отечественной войны, стр. 21-22.

32. ЦАМО, ф. 32, оп. 306, д. 5, л.140-146.

33. Письмо разведывательного управления Генерального штаба Красной Армии в 1-е (разведывательное) управление НКГБ СССР. Известия ЦК КПСС, 1990, № 4, с. 214.

34. Читатель, несомненно, понимает, что интерпретация Суворова (Ледокол, стр. 172-174), является совершенно неправильной.

35. Erickson, The Road to Stalingrad, p. 82; FO 371 29481 N 2130378338, телеграмма Криппса в Форин оффис, 8 мая 1941 г.

36. Факсимильное воспроизведение текста речей см. в: L.Bezymenski, "Die Rede Stalins am 5 Mai 1941. Dokumentiert und interpre-tiert", Osteuropa, 1992, N 3, pp. 262-262; неопубликованный дневник Димитрова, 5 мая 1941 г.

37. Чуев. Ф. Сто сорок бесед с Молотовым, стр. 45.

38. Bezymenski, "Die Rede Stalins am 5 Mai 1941", pp. 253-257.

39. Автор познакомился с 4-страничным извлечением из документа "Соображение по плану стратегического развертывания Вооруженных Сил Советского Союза", который был послан Жуковым Сталину 15 мая 1941 г. и был снабжен номером: ЦАМО, ф. 16 оп. 2951, д. 239. Стоял также номер Генерального штаба: оп. 240, д. 528. Информация также имеется: В. Карпов "Жуков". Коммунист Вооруженных Сил, 1990, N 5, стр. 67-68. Насколько известно автору, оригинал пока что полностью не воспроизводился, хотя самая большая часть его была опубликована. Предполагается, что документ был подписан Жуковым, но Тимошенко тоже поставил подпись. Волкогонов, однако, доказывает, что документ не подписывался. Это, скорее всего, был рабочий вариант, который даже не представлялся Сталину в полном виде; но в любом случае он с ним обсуждался.

40. Суворов. День М. М., 1994, стр. 211, 213, 215. 216.

41. Жуков. Воспоминания и размышления, том 1, стр. 342, см. Карпов, цит. соч.,: Glanz, Military Strategy; интервью с Анфиловым.

42. Жуков. Цит. соч., стр. 326-327.

43. Чуев. Цит. соч., стр. 31-32.

44. ЦАМО, оп. 7237, д. 2, л. 114-1152. Специальный доклад, подготовленный Голиковым, о дислокации немецких войск. 31 мая 1941 г.

45. Скрытая правда войны: 1941 год, стр. 47-48. *' Erickson. The Road to Stalingrad, p. 84.

46. Erickson. The Road to Stalingrad, p. 84.

47. Известия ЦК КПСС, 1990, N 4, стр. 214-215.

48. Телеграмма Деканозова Молотову 14 июня 1941 г., воспроизведена в: В.А. Воюшин и С.А. Горлов. "Фашистская агрессия: о чем сообщали дипломаты", Военно-исторический журнал, 1991, N 6, стр. 20.

49. Об ограничениях, наложенных на Майского, см. наст. изд. с. 212-213.

50. Erickson. The Road to Stalingrad, p. 81; Известия ЦК КПСС, 1990, N 2, стр. 202-203.

51. Ф. Чуев. Сто сорок бесед с Молотовым, стр. 45.

52. Г. Иссерсон. "Развитие теории оперативного искусства в 30-е годы". Военно-исторический журнал, 1965, N 3, стр. 48-61.

53. Документы Волкогонова: Указания Тимошенко, Жданова и Жукова командующим войсками военных округов (фронта), армий, командирам корпусов и дивизий.

54. К сожалению протоколы Политбюро недоступны, что заставляет историков строить различные предположения, а это, в свою очередь, порождает теории о заговорах. См. у Жукова, Воспоминания и размышления, том 1, стр. 362-363, сообщения о сокрытии разведывательной информации Сталиным (это признание ранее не печаталось).

55. Жуков Г.К. Воспоминания и размышления. Том 1, стр. 329- 330, ранее не включалось в текст.

56. Там же, стр. 350.

57. Там же, стр. 352, 353.

58. Документы Волкогонова: Тимошенко и Жуков "План прикрытия территории Прибалтийского особого военного округа на период мобилизации, сосредоточения и развертывания войск округа".


OCR: Ольга Португалова

Предыдущая | Содержание | Следующая

Спецпроекты
Варлам Шаламов
Хиросима
 
 
«Валерий Легасов: Высвечено Чернобылем. История Чернобыльской катастрофы в записях академика Легасова и современной интерпретации» (М.: АСТ, 2020)
Александр Воронский
«За живой и мёртвой водой»
«“Закон сопротивления распаду”». Сборник шаламовской конференции — 2017