Судьба Вальтера Кривицкого

Трагическая судьба этого незаурядного человека характерна для страшного времени сталинщины. Всю свою сознательную жизнь он посвятил борьбе за торжество социалистической идеи и был одним из тех, кто, оставшись за рубежом, нашел в себе силы не только порвать со сталинщиной, но и вступить в борьбу с нею. Он обратился с открытым письмом в рабочую печать, апеллируя к мировому общественному мнению; подлинным обвинительным актом сталинщине стали его записки, главы из которых будут предложены читателю.

Вальтер Германович Кривицкий — под этим именем он был известен в списках личного состава Разведывательного управления Штаба РККА, так же как и просто под псевдонимом Вальтер. Настоящее его имя было Самуил Гинзбург. Он родился 28 июня 1899 г. в небольшом городке Подволочиске (Западная Украина). По его собственному свидетельству, рано, с 13 лет, сначала стихийно, а потом вполне сознательно включился в рабочее движение. В 1917 г. 18-летнему парню большевистская революция казалась «абсолютно единственным путем покончить с нищетой, неравенством и несправедливостью. Я с открытой душой, — вспоминал он, — вступил в партию большевиков. За марксистско-ленинское учение я взялся как за оружие в борьбе со злом, против которого восставало все мое существо» [1].

В большевистскую партию он вступил в 1919 г., работая в тылу белогвардейских войск на Украине. Партийный псевдоним «Вальтер Кривицкий» стал его вторым именем: оно и вписано ныне в историю советской военной разведки. В 1920 г. его направили в тыл противника на Западном фронте (Варшава, Львов, немецкая и чешская Силезия) устраивать диверсии, саботаж на транспорте, снабжать руководство Красной Армии информацией военно-политического характера. После гражданской войны Вальтер, окончив специальные курсы Военной академии РККА, связал свою судьбу с советской военной разведкой.

Это было время радужных надежд на близкую мировую революцию, служение которой для многих, в том числе и для Вальтера, казалось высшим смыслом всего их существования. Первая командировка после выпуска из академии пришлась на осень 1923 года. Германия стояла на пороге новых революционных потрясений. В августе в результате всегерманской забастовки пролетариата правительство объявило о своей отставке, что было истолковано руководством Коммунистической партии Германии и Исполкомом Коминтерна как начало мировой социалистической революции. Делегация КПГ приехала в Москву: германская революция имела основания рассчитывать на помощь Коминтерна, РКП(б) и Советского правительства.

В советскую делегацию в Коминтерне был введен Л. Д. Троцкий — нарком-военмор и Председатель Реввоенсовета СССР. Для нелегальной деятельности в Германию выехала большая группа партийных и военных работников, в том числе выпускники Военной академии РККА. Они закладывали базы с оружием, готовили боевые отряды, обучали военному делу активистов местных организаций германской компартии. Деятельность Кривицкого в Рурской и Рейнской областях Германии в условиях французской оккупации была лишь деталью в большом механизме, пущенном тогда в ход [2].

Непосредственным руководителем Вальтера в это время был С. Г. Пупко-Фирнн. После провала военного руководства германской компартии Фирин одно время возглавлял военный отдел ЦК КПГ, однако, раскрытый французской контрразведкой, вынужден был выехать в СССР [3]. «Германский Октябрь» не удался. И все же именно тогда Вальтер заложил основу будущей разведывательной сети, хорошо послужившей позднее: в годы Великой Отечественной войны она сумела найти доступ к документам стратегического и тактического характера.

Советским военным разведчикам в странах Европы приходилось состязаться с опытнейшими контрразведывательными службами Антанты, прежде всего Англии и Франции, и белоэмигрантских военно-политических организаций. В этих условиях неизбежны были провалы, гибель товарищей. Осенью 1923 г. французская контрразведка обнаружила склады оружия и центры подготовки военно-боевых отрядов, начались аресты [4]. Однако Вальтеру удалось избежать провала и выполнить задание. За дебютом в Германии последовали командировки в Швейцарию, Италию, Австрию; постепенно он становился одним из ведущих специалистов Разведывательного управления РККА по западноевропейским странам, включая Францию, Бельгию, Голландию.

С 1925 г. Кривицкий работал в центральном аппарате Разведупра, а затем преподавал в Высшей школе подготовки разведчиков, занимая должность, соответствующую званию командира бригады РККА. В июне 1926 г. последовала очередная командировка в Германию. (Тогда же судьба свела его с сотрудницей Разведупра Антониной Порфирьевой, они поженились. Позднее у них родился сын Алекс.)

По случаю 10-летия РККА в феврале 1928 г. Кривицкий был награжден именным оружием с надписью «Стойкому защитнику пролетарской революции — от Реввоенсовета Советского Союза». Приказ о награждении был подписан начальником Штаба РККА, заместителем наркома С. С. Каменевым. Сохранился и другой интересный документ — протокол заседания Президиума ЦИК СССР № 558 от 17 января 1931 г. «О награждении лиц командного состава РККА». Он краток: «Бурлакова Леонида Андреевича, Кривицкого Вальтера Германовича, Басова Константина Михайловича, Винарова Ивана Цоловича, Зильберта Иосифа Исаевича, Кирхенштейна Рудольфа Иосифовича за боевые заслуги, выдающуюся личную инициативу и безграничную преданность интересам пролетариата, проявленные в исключительно трудных и опасных условиях, наградить орденом Красного Знамени. Председатель ЦИК СССР Калинин. Секретарь Президиума ЦИК СССР Енукидзе» [5].

Вальтер и его друзья, сотрудники верили, что они выполняют ответственные поручения по обеспечению безопасности самого гуманного, самого совершенного социалистического общества. Кривицкий служил тогда, в начале 30-х годов, в Центральном аппарате IV управления Штаба (позднее Генштаба) РККА. Работать приходилось по 18—19 часов в сутки. Прямым начальником его был П. И. Берзин, талантливый организатор советской военной разведки.

Страна переживала сложное время. В партии и государстве шли процессы, связанные со становлением режима личной власти Сталина. Некоторые представители партийной гвардии (С. И. Сырцов, М. Н. Рютин, В. Н. Каюров, А. П. Смирнов, Н. Б. Эйсмонт) пытались в меру своих возможностей противодействовать этому. Рабочие и крестьяне выражали недовольство сталинской экономической и социальной политикой. В начале 30-х годов в результате коллективизации на Дону, Украине, Северном Кавказе разразился голод. В партии преследовалось инакомыслие, прекратились дискуссии по животрепещущим вопросам внутрипартийной жизни. Отзвуки происходившего в стране долетали и до сотрудников Разведупра, находившихся в длительных командировках за рубежом.

Начальник IV управления Берзин был в числе немногих, приглашенных в сентябре 1932 г. на объединенный пленум ЦК и Президиума ЦКК. Обсуждался вопрос «О контрреволюционной группе Рютина — Слепкова». Об этом информировался лишь узкий круг партийного актива. Вальтер видел страшные последствия голода во время поездки на отдых в 1932 г. Постепенно рождались сомнения, но они тонули в повседневной многотрудной работе, которой он отдавал все свои силы.

В 1933 г. Кривицкий был назначен директором Института военной промышленности. Эта должность по штату приравнивалась к категории командира дивизии. Поэтому в записках, отредактированных для западноевропейского и американского читателя, он неизменно будет представляться как генерал РККА. В этой должности он пробыл до 1934 г., когда международная обстановка вновь резко обострилась. Приход Гитлера к власти в Германии не оставлял никаких иллюзий; на Европу надвигалась фашистская опасность. Резко осложнилось положение и на Дальнем Востоке. В этих условиях активизировалась деятельность советской военной разведки. После попыток фашистского путча в Австрии и убийства канцлера Дольфуса летом 1934 г. Кривицкий был командирован сначала в Австрию, а затем в Германию. Поездки в Берлин и Вену убедили Вальтера, что фашизм представляет серьезную опасность для всего мира.

Ближайшие сотрудники Вальтера, убежденные сторонники социалистической идеи, подобно ему, верили, что своей деятельностью они способны помешать продвижению фашизма и своевременно предупредить мировое общественное мнение об опасности. Советский Союз представлялся им воплощением социалистических идеалов, оплотом свободолюбивых и демократических сил. Если же говорить о его помощниках и информаторах, то неверно утверждать, как это делалось в популярной литературе, что все они были убежденными коммунистами. В задачу разведчика никогда не входило ведение политических диспутов и пропагандистской работы. Его главная задача — выполнение конкретных заданий командования. Так, чертежи новейшей итальянской подводной лодки Вальтер попросту купил у фашиста, занимавшего высокий пост. Через свою сеть в Берлине он приобрел коды японских дипломатических шифров.

Принимая разведывательную сеть и текущие дела от своего предшественника в Германии, Вальтер обнаружил, что один из его агентов напал на след сверхсекретных переговоров, которые вели личный представитель Гитлера Иоахим фон Риббентроп и японский военный атташе Хироси Осима. Сразу же оценив значимость этих переговоров, Вальтер доложил в центр о необходимости дополнительных средств и специалистов для ведения контроля за этими переговорами, а затем сам выехал в Москву. Ему удалось убедить в этом руководство, и он возвратился в Европу. К концу 1935 г. было уже ясно, что переговоры продвигаются к намеченной цели. Наконец в июле 1936 г. сотрудниками и помощниками Вальтера в Берлине была получена в переснятом виде полная подборка секретной переписки Хироси Осимы с высшим военным и политическим руководством в Токио. Переговоры велись под личным контролем Гитлера, который постоянно совещался с Риббентропом и инструктировал его.

Из корреспонденции стало очевидным, что целью переговоров было заключение секретного пакта, а также координация всех действий Германии и Японии как в Западной Европе, так и на Дальнем Востоке и Тихом океане. Во всей корреспонденции, которая охватывала период переговоров более чем за год, не было никаких ссылок на Коминтерн, не упоминались никакие акции, предпринимаемые Коминтерном. Речь шла фактически о разделе сфер влияния в мировой политике. В отношении СССР Япония и Германия взаимно обязывались не делать никаких шагов ни в Европе, ни на Дальнем Востоке без предварительных консультаций друг с другом. Берлин брал на себя обязательство содействовать модернизации вооружения японской армии; предполагался обмен военными миссиями.

В целях конспирации и для дезинформации мирового общественного мнения 25 ноября в Берлине в присутствии всех послов иностранных держав, за исключением СССР, представителями правительств Японии и Германии был подписан знаменитый Антикоминтерновский пакт. Он явился своеобразной дымовой завесой, за которой скрывалось соглашение, о сути которого никто не догадывался. Подробная информация о переговорах Японии и Германии оказалась в распоряжении Советского правительства. Это был подлинный триумф советской военной разведки. Через какое-то время сведения об этих переговорах стали появляться на страницах американской и западноевропейской печати. Службы безопасности фашистской Германии пытались отыскать канал утечки столь серьезной информации. Однако главное было впереди. 24 ноября 1936 г. нарком иностранных дел СССР М. М. Литвинов подробно рассказал об этом в выступлении на VIII Чрезвычайном съезде Советов. Это вызвало уже настоящий переполох в Берлине.

За блестящее выполнение ответственного правительственного задания разведчик был представлен к награждению орденом Ленина. Однако получить награду ему не довелось: помешали совершенно другие обстоятельства, нежели конспиративный характер его работы. К этому времени Кривицкий возглавлял советскую военную разведку в Западной Европе. Имея свой офис в Париже, сам он с семьей проживал в Гааге под именем австрийца Мартина Лесснера на Целебесстраат, 32. В деловых кругах он представлялся как торговец антикварными книгами. Деятельность, позволявшая разъезжать по странам Европы, обеспечивала ему не только «крышу», но и способ перевозки полученной информации. Японские дипломатические шифры, приобретенные у высокопоставленных эсэсовцев, были перевезены из Берлина в переплете раннего издания сочинений Фрэнсиса Бэкона.

В декабре 1936 г. Вальтер неожиданно получил указание Центра «заморозить» всю советскую агентурную сеть в Германии, то есть сделать ее бездействующей. Это вызвало недоумение и требовало разъяснений. Вальтер получил их от начальника Иностранного отдела Главного управления государственной безопасности (ГУГБ) НКВД СССР А. А. Слуцкого, находившегося в это время в служебной командировке в Барселоне. При встрече Вальтер высказал мучающие его опасения, однако получил ответ, что все это делается по указанию Сталина, Более того — от него потребовали компрометирующих материалов на видных политических деятелей, которых уже причислили к «врагам народа». Это не только противоречило самой сути деятельности разведывательных органов, но в определенной степени вело и к нарушению конспирации. Вальтер оказался в сложном положении: как поставить задачу своим сотрудникам и помощникам, среди которых было немало иностранцев?

К этому времени берлинская агентура донесла, что Сталин через своего личного представителя Давида Канделаки (торгпреда в Берлине) начал переговоры с Гитлером. С германской стороны в них принимал участие имперский министр Я. Шахт. На этих переговорах было выработано предварительное соглашение, с текстом которого и в сопровождении резидента Иностранного отдела ГУГБ Канделаки прибыл в Москву [6]. Сталин считал это высшим достижением своей личной дипломатии: переговоры велись в обход официальных каналов НКИД. Все это вызывало недоумение, которое усиливалось странными слухами о массовых арестах, доходившими до Вальтера из СССР. В этой обстановке он по срочному вызову отправился в Москву.

16 марта 1937 г. самолет приземлился в аэропорту Гельсингфорса (Хельсинки), откуда той же ночью Кривицкий поездом выехал в Ленинград. Таким маршрутом, через Скандинавию, он не раз возвращался на родину. Короткий путь, через Германию, был более опасным, его Вальтер, как правило, избегал. В распоряжении гестапо находились архивы Веймарской республики, а в них вполне могли быть обнаружены следы даже такого опытного разведчика. В связи с судебными процессами и массовыми арестами в Советском Союзе разрешений на въезд и выезд выдавалось очень мало (во всем вагоне попутчиками Вальтера оказались лишь трое американцев, которые путешествовали по дипломатическим паспортам).

Уже первая встреча со старыми друзьями обескуражила его. Она состоялась в Ленинграде в железнодорожных кассах. На простой вопрос: «Как дела?» — старый друг, оглянувшись, ответил: «Аресты, ничего, кроме арестов. Только в одной Ленинградской области они арестовали более 70% всех директоров заводов, включая военные заводы. Это официальная информация, полученная нами от партийного комитета. Никто не застрахован. Никто никому не верит» [7].

В работах английского публициста В. Хинчли, вышедших после второй мировой войны, делалась попытка представить поездку Кривицкого в Москву как пролог к будущему процессу военных. Согласно этой версии, именно Кривицкий в сговоре с адмиралом Канарисом сфабриковал и доставил Сталину документы о том, что Тухачевский продавал фашистам советские военные секреты [8]. Эта версия не соответствует действительности. Уже на февральско-мартовском Пленуме ЦК ВКП(б) 1937 г., выступая с заключительным словом, В. М. Молотов говорил: «Военное ведомство — очень большое дело, проверяться его работа будет не сейчас, а несколько позже, и проверяться будет очень крепко» [9].

Первые показания на Тухачевского и его коллег были получены от арестованных сотрудников НКВД М. И. Гая, Г. Е. Прокофьева, 3. И. Воловича [10]. Сбором зарубежных материалов для подготовки процесса занимался специально командированный в Европу заместитель начальника Иностранного отдела ГУГБ С. М. Шпигельглаз, встречавшийся и с Кривицким, которому истинный смысл его командировки стал известен лишь позднее.

Февральско-мартовский Пленум ЦК фактически подвел «теоретическую базу» под большой террор; обстановка всеобщей подозрительности, поиска «врагов народа» воцарилась в стране. 18 — 21 марта состоялось совещание актива ГУГБ НКВД СССР. В выступлениях наркома Н. И. Ежова и его заместителя Я. С. Агранова прежнее руководство было обвинено в шпионаже и вредительстве. Шла чистка аппарата НКВД. ЦК направил на работу в органы госбезопасности 300 коммунистов. Они не имели опыта оперативной и чекистской работы, а их тут же назначали на должности заместителей начальников отделов «с тем, чтобы через два-три месяца сделать образцового чекиста» [11]. И таких чекистов действительно «делали» за более короткий срок.

Всесильный нарком принял Кривицкого. К этому времени Ежов уже имел звание генерального комиссара госбезопасности. Он сообщил, что заслуги Вальтера высоко оценены высшим руководством и он представлен к награждению орденом Ленина... Каждый день, проведенный в столице, ставил все новые и новые вопросы, ответить на которые он не мог и не получал разъяснений от высокопоставленных сотрудников НКВД. Шла волна арестов представителей большевистской гвардии, видных партийных и советских работников. От его внимания не ускользали мельчайшие факты. В частности, присутствуя на первомайском параде, он обратил внимание на появление маршала Тухачевского. Ему бросилась в глаза одна деталь: обычно подтянутый и следящий за своей внешностью, маршал во время парада все время держал руки в карманах. Однако реально предполагать, какой будет участь Тухачевского, он еще не мог, да и кто вообще мог представить, что Сталин пойдет на обезглавливание Красной Армии.

Между тем процессы тотальной чистки коснулись и зарубежного аппарата. Чекист Евдокимов составил записку о том, что все военнопленные, оставшиеся в России после первой мировой войны и заключения Брестского договора, являются шпионами [12]. Как правило, все они были коммунисты, многие находились на службе в Коминтерне и советской разведке. По указанию Слуцкого резидентов и сотрудников спецслужб под различными предлогами отзывали в СССР и здесь репрессировали. Создатель советской разведывательной сети в Германии Киппенберг был обвинен в связях с немецкой военной разведкой, резидент в Париже Николай Смирнов (Глинский) был вызван в Москву якобы для доклада. Спустя некоторое время его жена получила от него бодрое письмо с просьбой приехать, так как он получил новое назначение в одну из нелегальных резидентур в Китае. Она отправилась — и исчезла. Всего было проведено около 30 таких операций в отношении крупных советских разведчиков [13].

В середине мая начались аресты высшего командного состава РККА. Затем последовала директива о передаче IV управления Генерального штаба РККА из военного ведомства в ведомство НКВД с непосредственным подчинением Ежову. Всю разведывательную и контрразведывательную деятельность отныне контролировали сотрудники секретариата Ежова. Среди арестованных оказался хорошо знакомый Вальтеру еще с гражданской войны секретарь ЦИК СССР И. С. Уншлихт. Он долгое время ведал в Реввоенсовете республики всей разведывательной и контрразведывательной работой, а еще ранее был заместителем Ф.Э. Дзержинского. Уншлихт был обвинен в принадлежности к контрреволюционной «Польской военной организации» и шпионаже в пользу Польши.

В гостинице «Савой» в соседнем с Вальтером номере жил Макс Максимов-Унщлихт, племянник И. С. Уншлихта, возглавлявший последние три года советскую контрразведку в Германии. Кривицкий подолгу беседовал с ним, делился своими сомнениями и опасениями: почему они арестовали Якира? Почему схватили Эйдемана? Однако Макс, не ведая колебаний, защищал чистку. «Это грозное время для Советского Союза, — говорил он. — Кто против Сталина, тот против революции». Однажды вечером по возвращении с работы он был арестован. Когда Кривицкий по просьбе жены Макса пытался выяснить его судьбу, чем-нибудь помочь ему, ответственный работник НКВД заявил: «ОГПУ арестовало Макса, следовательно, он враг. Я не могу ничего сделать для его жены» [14].

По совету коллег Вальтер сразу же подготовил две объяснительные записки— своему непосредственному руководству и секретарю партийной организации — о взаимоотношениях с Максимовым-Уншлихтом. К этому времени шпиономания захлестнула все учреждения и ведомства. Но Вальтеру пока удавалось избежать участи многих. Волна арестов коснулась уже аппарата Разведупра и Иностранного отдела ГУГБ. Друзья сомневались в том, что Вальтеру удастся вернуться в Голландию. Среди арестованных оказалась высококвалифицированная секретарь-переводчица отдела, где работал Кривицкий. Обращение по этому поводу к Слуцкому не помогло. Как горький анекдот запомнился Кривицкому диалог с советским военным атташе в Румынии: «Он остановился, когда увидел меня на улице, и воскликнул: «Мне лишь кажется или это в самом деле Вальтер?.. Как, тебя еще не арестовали? Ничего, скоро возьмут». И разразился хохотом» [15].

Сам Вальтер не сомневался в своем близком аресте, но продолжал заниматься делами и даже просил руководство дать еще нескольких высококвалифицированных специалистов для пополнения своей заграничной сети. (Среди тех, кто был представлен ему в качестве будущих сотрудников, оказалась бывшая жена одного из руководителей Коммунистической партии США Эрла Браудера Кэтрин Харрисон.) 22 мая 1937 г. внезапно вызвавший его заместитель Ежова М. П. Фриновский сказал Кривицкому, что его отъезд решен и выехать следует в тот же день вечером.

До последнего момента Кривицкий ожидал ареста. Окончательная проверка в Белоострове на советско-финской границе... Однако все обошлось, и ему удалось вернуться к семье. 23 мая 1937 г. Вальтер возвратился в Гаагу.

Лето 1937 г. стало переломным в его судьбе. 29 мая он встретился со своим сотрудником, замещавшим его во время отъезда в Москву, — Игнатием Рейссом [16]. Рейсс тоже верил, что служит рабочему классу, а не сталинской клике. Судьба не раз сводила его с Вальтером. В свое время Кривицкий рекомендовал Рейсса для работы в разведке и вступления в партию. Теперь между ними состоялся доверительный разговор. Рейсс говорил о крушении иллюзий, о желании все бросить и уехать в отдаленный уголок, забыть все прошлое и настоящее. Политика Сталина представлялась ему в большой степени перерождением в фашизм. «Я использовал весь запас аргументов, — вспоминал тот разговор Вальтер, — и вновь остановился на старой теме: мы не должны уклоняться от борьбы. Советский Союз был все еще единственной надеждой рабочих мира, — настаивал я. — Сталин может ошибаться. Сталины придут и уйдут, а Советский Союз останется. Наш долг — оставаться на посту».

Однако все это не убедило Рейсса. Он был уверен, что Сталин ведет страну к катастрофе, и сделал свой выбор. 17 июля 1937 г. он встретился с сотрудницей советского торгпредства в Париже Л. Грозовской и передал через нее московскому руководству пакет. В нем оказалось письмо в ЦК ВКП(б) и орден Красного Знамени, которым Рейсс был награжден в 1928 г. за выполнение ответственных правительственных заданий.

Вскоре в Западную Европу прибыл С. М. Шпигельглаз, наделенный самыми широкими полномочиями от Ежова. При встрече с Кривицким он информировал его о том, что Рейсс порвал с советской службой, и ознакомил с письмом Рейсса в ЦК ВКП(б). «Мы даже сначала подозревали вас, — заметил Шпигельглаз, показывая письмо, — в переходе на сторону врага, когда получили сообщение о том, что ответственный советский агент появился в Голландии и установил контакт с троцкистами. Мы выяснили, что предателем был Людвиг».

В письме Центральному Комитету ВКП(б) Рейсс пытался объяснить, почему он порывает с советскими органами: «Тот, кто хранит молчание в этот час, становится пособником Сталина и предателем дела рабочего класса и социализма... У меня достаточно сил, чтобы начать все сначала. А дело именно в том, чтобы начать сначала, чтобы спасти социализм... Я возвращаю себе свободу. Назад к Ленину, его учению и делу. Я хочу предоставить свои силы делу Ленина, я хочу бороться, и наша победа — победа пролетарской революции — освободит человечество от капитализма, а Советский Союз от сталинизма».

Кривицкий оказался в чрезвычайно сложном положении. «Вы знаете, что отвечаете за Рейсса», — сказал Шпигельглаз. Для реабилитации перед Сталиным и Ежовым Вальтеру было предложено принять активное участие в ликвидации Рейсса. Этого он допустить не мог. Опытному конспиратору удалось обмануть Шпигельглаза и предупредить своего товарища о грозящей опасности. Людвиг сумел скрыться.

Однако Шпигельглаз был неплохим организатором подобного рода дел, за ним прочно закрепился авторитет волевого, смелого работника. Его сотрудники, входившие в состав Заграничного оперативного центра ГУГБ, обнаружили след Рейсса в Швейцарии. В августе была предпринята попытка отравить его. Роковую роль в судьбе Людвига сыграла Гертруда Шидльбах, сотрудница советской секретной службы в Италии. Она знала его более 20 лет, и Рейсс относился к ней с полным доверием. На свидании, которое проходило в присутствии жены Рейсса Эльзы, она говорила, что также хочет порвать со сталинщиной. Рейсс советовал ей связать свою судьбу с IV Интернационалом. Вечером 4 сентября они вместе ужинали в ресторане. При выходе к ним подъехала машина, Рейсс был оглушен ударом кистеня, втащен в машину и убит. В этот же день труп чешского бизнесмена Ганса Эберхардта был обнаружен швейцарской полицией. В голове убитого было пять пуль, осмотр тела свидетельствовал о том, что Рейсс пытался сопротивляться [17].

Швейцарская полиция вышла на след убийц и даже арестовала некоторых из них. Во время следствия выяснились все подробности, и эта сенсация облетела страницы газет мира. Поднятый журналистами шум отнюдь не способствовал повышению авторитета Советского Союза на мировой арене. Швейцарская полиция с помощью депутата парламента Р. Стивлита и вдовы Рейсса долгие месяцы вела расследование, итоги которого легли к основу книги П. Тизне, опубликованной во Франции в 1939 году [18].

Дело Рейсса во многом решило судьбу Вальтера. Его отзывали в Москву. Возвратиться в СССР означало ехать на смерть. Кривицкий стоял перед выбором: или получить пулю от убийц на Лубянке по официальному приговору, или погибнуть от руки подосланных сталинских убийц. Вальтер посоветовался с женой. Она спросила его, есть ли у них шансы остаться в живых, если вернуться в СССР. Вальтер ответил прямо, он вполне отдавал себе отчет в происходящем: никаких шансов.

Если следовать формальной логике, поступок Кривицкого был изменой долгу, предательством. С 1929 г. в Уголовном кодексе была статья, квалифицирующая невозвращение как измену Родине, объявляющая виновных вне закона [19]. Но ведь и возвращение не спасало его от этого или подобного обвинения (например, в пособничестве «врагам народа») и гибели вместе с женой и сыном. Личная драма Кривицкого перерастала в общую для советского народа трагедию. Он принял решение не способствовать еще одному преступлению сталинской клики, а продолжать отстаивать социалистические идеалы доступными ему способами в борьбе с преступным режимом.

План бегства был продуман тщательно. Вальтер не сомневался, что Шпигель-глаз пустит по его следам своих лучших агентов. Официально он получил разрешение отплыть в СССР из Гавра на пароходе «Жданов». Через своего старого боевого друга (писателя Воля, гражданина США) он арендовал домик в городке Гере вблизи Тулона. 6 октября путем весьма хитроумной комбинации Кривицкий ушел от наблюдения и вместо Гавра оказался в Дижоне, а оттуда связался по телефону со своим офисом в Париже и заявил дежурившей там Мадлен (своему секретарю) о разрыве с Советским правительством. Некоторые исследователи полагают, что этот поступок Вальтера был продиктован трусостью [20]. Представляется, однако, что здесь был трезвый расчет хорошего знатока методов НКВД.

В начале ноября 1937 г. он встретился в Париже с Л. Л. Седовым-Троцким. Посредником между ними выступила вдова Рейсса. В разговоре с ним Вальтер прямо заявил, что к троцкистам не присоединяется, а ищет лишь дружбы и совета. «Он был еще очень молод, но исключительно даровит, очаровательный человек, хорошо информированный и деятельный» — таким остался Лев Седов в памяти Вальтера. Спустя три месяца сын Л. Д. Троцкого, полный сил и энергии, внезапно скончался в парижской больнице при весьма подозрительных обстоятельствах. Его постигла участь всех детей Троцкого: он пал жертвой сталинской службы госбезопасности.

Бывшее руководство пыталось установить связь с Вальтером. На контакт с ним вышел его знакомый Ганс. «Я пришел от имени организации, — таковы были его первые слова. — В Москве знают, что вы не предатель, не шпион. Вы старый революционер, но вы просто устали, вы не выдерживаете напряжения. Возможно, они разрешат вам уйти в отставку, чтобы как следует отдохнуть. Вы — один из наших», —убеждал его собеседник, Вальтеру было предложено встретиться со специальным уполномоченным из Москвы. В кафе, где проходила встреча, он заметил присутствие группы агентов НКВД. Потребовалось большое самообладание, профессиональное умение, чтобы уйти от преследования.

Все это ускорило обращение Кривицкого к французскому правительству. Посредником в данном случае выступал Ф. Дан, который представлял в эмиграции меньшевиков, группировавшихся вокруг журнала «Социалистический вестник». В заявлении на имя заместителя министра иностранных дел Франции П. Дорма он писал: «Последние политические события в Советском Союзе полностью изменили положение... Встав перед выбором, идти на смерть вместе со всеми моими старыми товарищами или спасти свою жизнь и семью, я решил не передавать себя молча на расправу Сталину» [21].

Ему удалось получить удостоверение личности, а несколько позже — паспорт и выехать за границу. Семья Вальтера переехала из Гере в Париж и здесь находилась под охраной полиции. Охраняли его тщательно, полицейские находились в соседней с ним комнате, у дверей отеля постоянно дежурил офицер. 5 декабря 1937 г. в заявление для печати Вальтер объяснял причины разрыва со сталинским руководством и апеллировал к международному общественному мнению. Вот его текст: «Письмо в рабочую печать. 18 лет я преданно служил Коммунистической партии и Советской власти в твердой уверенности, что служу делу Октябрьской революции, делу рабочего класса. Член ВКП с 1919 года, ответственный военно-политический работник Красной Армии в течение многих лет, затем директор Института военной промышленности, я в течение многих последних лет выполнял специальные миссии Советского правительства за границей. Руководящие партийные и советские органы постоянно оказывали мне полное доверие; я был дважды награжден (орденом Красного Знамени и Почетным Оружием).

В последние годы я с возрастающей тревогой следил за политикой Советского правительства, но подчинял свои сомнения и разногласия необходимости защищать интересы Советского Союза и социализма, которым служила моя работа. Но развернувшиеся события убедили меня в том, что политика сталинского правительства все больше расходится с интересами не только Советского Союза, но и мирового рабочего движения вообще.

Через московские публичные — и еще больше тайные — процессы прошли в качестве «шпионов» и «агентов гестапо» самые выдающиеся представители старой партийной гвардии: Зиновьев, Каменев, И. Н. Смирнов, Бухарин, Рыков, Раковский и др., лучшие экономисты и ученые: Пятаков, Смилга, Пашуканис и тысячи других — перечислить их здесь нет никакой возможности. Не только старики, все лучшее, что имел Советский Союз среди октябрьского и пооктябрьского поколений, — те, кто в огне гражданской войны, в голоде и холоде строили советскую власть, подвергнуты сейчас кровавой расправе. Сталин не остановился даже перед тем, чтобы обезглавить Красную Армию. Он казнил ее лучших полководцев, ее наиболее талантливых вождей: Тухачевского, Якира, Уборевича, Гамарника. Он лживо обвинил их — как и все другие свои жертвы — в измене. В действительности же именно сталинская политика подрывает военную мощь Советского Союза, его обороноспособность, экономику и науку, все отрасли советского строительства.

При помощи методов, которые еще станут известны (например, допросы Смирнова и Мрачковского), кажущихся невероятными на Западе, Сталин — Ежов вымогают у своих жертв «признания» и инсценируют позорные процессы. Каждый новый процесс, каждая новая расправа все глубже подрывает мою веру. У меня достаточно данных, чтобы знать, как строились эти процессы, и понимать, что гибнут невинные. Но я долго стремился подавить в себе чувство отвращения и негодования, убедить себя в том, что, нёсмотря на это, нельзя покидать доверенную мне ответственную работу. Огромные усилия понадобились еще — я должен это признать, — чтобы решиться на разрыв с Москвой и остаться за границей.

Оставаясь за границей, я надеюсь получить возможность помочь реабилитации тех десятков тысяч мнимых «шпионов» и «агентов Гестапо», в действительности преданных борцов рабочего класса, которые арестовываются, ссылаются, убиваются, расстреливаются нынешними хозяевами режима, который эти борцы создали под руководством Ленина и продолжали укреплять после его смерти.

Я знаю — я имею тому доказательства, — что моя голова оценена. Знаю, что Ежов и его помощники не остановятся ни перед чем, чтоб убить меня и тем заставить замолчать; что десятки на все готовых людей Ежова рыщут с этой целью по моим следам. Я считаю своим долгом революционера довести обо всем этом до сведения мировой рабочей общественности. 5 декабря 1937 г. В. Кривицкий (Вальтер)» [22].

К этому времени Вальтер приобрел определенную известность. Ряд социал-демократических изданий, в том числе «Социалистический вестник», опубликовал интервью с ним, его записки. Вот, например, выдержки из интервью Кривицкого, данного Седову-Троцкому:

«Вопрос: Какова сейчас ваша политическая позиция?
Ответ: Я не причисляю себя к какой-нибудь политической группировке и в ближайшее время намерен жить в качестве частного лица. Разумеется, я целиком стою на почве Октябрьской революции, которая была и остается исходным пунктом моего политического развития. Я не считаю себя троцкистом, {но} Троцкий в моем сознании и убеждении неразрывно связан с Октябрьской революцией.
Вопрос: Что вы думаете о московских антитроцкистских процессах?
Ответ: Я знаю и имею основания утверждать, что московские процессы — ложь от начала до конца. Это маневр, который должен облегчить окончательную ликвидацию революционного интернационализма, большевизма, учения Ленина и всего дела Октябрьской революции.
Вопрос: Каково, по вашему мнению, число политических арестованных в СССР за последний период?
Ответ: Из очень авторитетного источника я слышал, что число это в мае этого года 350 000 человек. В подавляющем большинстве это члены партии и их семьи. С того времени число арестованных значительно возросло, может быть, достигло полумиллиона» [23].

Ряд выступлений Кривицкого в «Социалистическом вестнике» был перепечатан шведской, датской и американской социалистической прессой. Правительство СССР по дипломатическим каналам заявило протест по поводу этих публикаций правительствам Дании и Швеции. В марте 1938 г. к Вальтеру обратились редактор «Figaro» Б. Суварин и депутат Национального собрания Франции Г. Берже с просьбой прокомментировать судебный процесс над группой Бухарина, Рыкова и других. Суварин, бывший член Французской компартии, был в свое время активным деятелем Коминтерна. Берже приходился зятем советскому полпреду в Англии Л. Б. Красину.

7 марта 1939 г. на жизнь Вальтера было совершено очередное покушение; в декабре он перебрался в США. С апреля 1939 г. в американской печати, в частности в журнале «Saturday Evening Post», стали появляться его сенсационные статьи с разоблачением сталинской внутренней и внешней политики; они легли в основу вскоре изданной книги мемуаров. Вальтер предупреждал мировую общественность о грозящей опасности второй мировой войны. Особенно его тревожило сталинское заигрывание с фашистской Германией. Подлинной сенсацией прозвучало известие о контактах Сталина и Гитлера с 1934 года.

В это отказывались верить. Однако заключение пакта Риббентроп — Молотов в августе 1939 г. снова привлекло внимание к публикации Вальтера. Советское представительство в США принимало меры к дискредитации Кривицкого. Его выступления были объявлены лживыми, а затем и сам он оклеветан как самозванец, выдающий себя за бывшего руководителя советской разведки в Европе. Получение им гонораров за свои публикации (трудное материальное положение беглеца не оставляло ему другого выхода) изображалось как доказательство его продажности. Ряд конгрессменов поставил перед американской иммиграционной службой вопрос о его депортации.

Дважды Кривицкий встречался с руководителем паспортного отдела госдепартамента Р. Шилли. В этом отделе ему предложили дать сведения о «нежелательных иностранцах», опознав их по фотографиям, не требуя ни аргументов, ни обоснований. Посредником между Вальтером и государственными учреждениями выступил Л. Уолдмен — известный адвокат и политический деятель, баллотировавшийся на пост губернатора штата Нью-Йорк от социалистической партии. Приказ о депортации Вальтера был отменен. Однако 11 октября 1939 г. последовало приглашение в Комиссию по расследованию антиамериканской деятельности. Отвечая на вопросы, он перечислил всех руководителей советской разведывательной сети в Америке начиная с 1924 г., включая Бориса Быкова, который как раз в это время возглавлял советскую разведку в США. Однако это не произвело должного впечатления, конгрессмены требовали лишь одного — подтвердить, что Коминтерн является орудием Сталина [24].

В это время в Англии проходил судебный процесс по делу капитана Дж. Кинга, работавшего в отделе связи Форин офис. 18 октября 1939 г. он был осужден за передачу секретной информации советской стороне. В Европе шла вторая мировая война. Связанные пактом о ненападении, Германия и СССР обменивались сведениями военного характера. Вальтер понимал, что советская разведка во Франции и Англии косвенно будет работать на Гитлера. «Сотрудничество Красной Армии с германским генштабом началось еще до прихода Гитлера к власти, — говорил Вальтер, выступая перед комиссией палаты представителей, — ...в форме шпионажа и обмена информацией военного характера. Поскольку пакт, заключенный между Гитлером и Сталиным, является фактически военным союзом, союзом двух армий, распространяющимся на определенные области Европы, я не сомневаюсь, что обмен секретами военного характера и тому подобной информацией... совершенно необходим обеим сторонам — как Гитлеру, так и Сталину» [25].

Только с учетом этого можно понять дальнейшие шаги Вальтера. 19 января 1940 г. он прибыл в Англию. Английская контрразведка и разведка вели тайную войну против российской внешней политики еще с XIX века. В 1938 г. был раскрыт шпионаж в военной промышленности: советской военной разведке удалось получить копии рабочих чертежей 14-дюймовых орудий для линкоров («Дело Вульвичского арсенала»). 21 января 1938 г. по этому делу был арестован служащий арсенала П. Глэдиг и еще трое. В результате хорошо спланированной агентурной разработки английская контрразведка смогла ликвидировать эту сеть. В условиях, когда реальностью стала угроза вторжения Германии на Британские острова, англичане обратились к Вальтеру.

Загнанный в тупик, он был вынужден фактически предать своих товарищей. В течение трех недель с ним вела беседы сотрудница Интеллидженс сервис Д. Арчер, хороший психолог. По свидетельству К. Филби, она была самым способным профессиональным офицером разведки из отдела МИ-5. Она хорошо изучила коммунистическое движение и смогла получить от Вальтера ценнейшие сведения [26]. Как сообщает Г. Брук-Шефферд, он передал около 100 фамилий своих агентов в различных странах, в том числе 30 в Англии. Это были американцы, немцы, австрийцы, русские — бизнесмены, художники, журналисты. Все они были арестованы. Но главных советских агентов (Барджесса, Маклина, Филби) Кривицкий, вопреки утверждению О.А. Горчакова, все-таки не назвал [27]. Однако, более чем вероятно, именно это и привело самого Вальтера к трагическому финалу.

В начале 1941 г. Вальтер получил письмо от старого приятеля Воля, который предупреждал его, что в Нью-Йорк прибыл один из бывших сотрудников Кривицкого. Одновременно ему сообщили о появлении Г. Виземана, одного из опытных германских разведчиков, который явно шел по его следу. На 10 февраля 1941 г. Комиссия по расследованию антиамериканской деятельности назначила очередное слушание показаний Вальтера — по вопросу о внедрении секретной советской агентуры в структуры государственной власти США. К этому времени правительство Великобритании официально запросило США о возможном приезде его в Англию.

7 февраля 1941 г. Вальтер поехал в Вашингтон навестить своего знакомого, П. Доберта, бывшего офицера рейхсвера, бежавшего в США после прихода Гитлера к власти. По свидетельству Э. В. Порефа-Доберта и его жены Маргарет, Вальтер нервничал, держал при себе пистолет. Собравшись уехать в Нью-Йорк, на вокзале он случайно увидел Виземана и изменил свое намерение. Кольцо сужалось, с одной стороны шли бывшие коллеги, с другой — бывшие враги. На этот раз они вели против него совместную охоту. Сняв номер в небольшой гостинице «Бельвю», он зарегистрировался как Эйтель Вольф Пореф, взяв имя своего товарища.

10 февраля в 9.30 утра горничная, открыв ключом номер 532, на пятом этаже, увидела, что постоялец мертв. «Я подошла к кровати и увидела, что у него голова в крови... Потом я заметила, что он не дышит». Сержант-детектив Д. Л. Гест констатировал явное самоубийство [28]. Выполнив необходимые формальности, он удалился. При убитом было обнаружено три записки. Первая была адресована жене и сыну. В ней говорилось следующее: «Дорогие Тоня и Алик! Мне очень тяжело. Я очень хочу жить, но это невозможно. Я люблю вас, мои единственные. Мне трудно писать, но подумайте обо мне, и вы поймете, что я должен сделать с собой. Тоня, не говори сейчас Алику, что случилось сейчас с его отцом. Так будет лучше для него. Надеюсь, со временем ты откроешь ему правду... Прости, тяжело писать. Береги его, будь хорошей матерью, живите дружно, не ссорьтесь. Добрые люди помогут вам, но только на время. Моя вина очень велика. Обнимаю вас обоих. Ваш Валя. Р. S. Я написал это вчера на ферме Добертова. В Нью-Йорке у меня не было сил писать. В Вашингтоне у меня не было никаких дел. Я приехал к Добертову, потому что нигде больше не мог достать оружие».

Второе письмо было адресовано адвокату. «Дорогой мистер Уолдмен! Моя жена и сын будут нуждаться в Вашей помощи. Пожалуйста, сделайте для них все, что можете. Ваш Вальтер Кривицкий. Р. S. Я поехал в Вирджинию, т. к. знал, что там смогу достать пистолет. Если у моих друзей будут неприятности, помогите им, пожалуйста. Они хорошие люди». Третья записка была адресована С. Пафолетт, писательнице, которая дружила с семьей Кривицких. «Дорогая Сузанна! Надеюсь, у тебя все в порядке. Умирая, я надеюсь, что ты поможешь Тоне и моему бедному мальчику. Ты была верным другом. Твой Вальтер» [29].

Прибыв в Вашингтон, Уолдмен потребовал от ФБР начать расследование. По его словам, после получения письма от Воля Вальтер заявил: «Если когда-нибудь меня найдут мертвым и это будет выглядеть как несчастный случай или самоубийство, не верьте! За мной охотятся...» Однако в расследовании ему было отказано. Тогда в сопровождении инспектора Томпсона он отправился на место происшествия, и они вместе осмотрели номер гостиницы. Замок закрывался простым захлопыванием двери, и его нетрудно было открыть. Окно в комнате было приоткрыто на несколько дюймов. Были и другие странные обстоятельства. Врач констатировал смерть в 4 часа утра. Однако никто ни в отеле, ни на улице не слышал выстрела. Пистолет Вальтера был без глушителя. Отпечатки пальцев на пистолете снять не удалось, не была обнаружена и пуля, выпущенная из пистолета. Томпсон и Уолдмен пришли к выводу, что это убийство.

Вдова Кривицкого отстаивала версию убийства. Н. Н. Седова-Троцкая резюмировала: «Версия самоубийства — одна из обычных уловок ОГПУ, когда они пытаются скрыть следы своих преступлений». Э. В. Пореф-Доберт высказал предположение, что целью убийства было «сдерживание», удержание работников советских заграничных служб от бегства [30]. Так или иначе, загадка остается нераскрытой. Американские газеты требовали официального расследования.

Интерес к судьбе Вальтера вновь возник во второй половине 40-х годов. В 70-е годы к его судьбе обратился английский писатель-публицист и историк Г. Брук-Шефферд. Он разыскал бывшую сотрудницу советской военной разведки в США Г. Массинг, работавшую с Кривицким и Рейссом. 6 ноября 1976 г. в разговоре с ним она отвергла версию самоубийства Вальтера, мотивированного желанием спасти семью. По ее словам, поверить обещаниям сталинского руководства оставить в случае самоубийства в покое его семью «такой профессионал не мог». Шефферд отдает предпочтение версии убийства.

Не выдерживает критики идея о причастности к убийству нацистских спецслужб. 10 —11 февраля 1941 г. Виземан информировал свое руководство в Берлине о смерти Вальтера, заявив, что не имеет к этому никакого отношения [31].

Главы из записок Вальтера будут опубликованы в ближайших номерах по книге «On Stalin’s Secret Service», вышедшей в 1939 г. в США и переизданной тогда же в Лондоне под названием «I was the Stalin’s agent»; перёведены они по последнему изданию, любезно предоставленному в наше распоряжение английским историком П. Дюксом.