Меня попросили высказаться о том, как может выглядеть наука в России к 2017 году. Думаю, что наиболее вероятная возможность печальна: науки в России к тому времени не будет. Останется лишь псевдонаука — то, что Ричард Фейнман назвал «Cargo Сult Science» [1]: формальные признаки науки имеются, но кому-либо интересных научных результатов не возникает. Зато псевдонауки этой будет в изобилии.

Я поясню, на чем основан этот прогноз, а затем попробую предложить способ воспрепятствовать его осуществлению. Но сначала о самоидентификации: автор сочинения подобного рода неизбежно ассоциирует себя с некоторой «социальной группой», хотя отвечает за текст единолично. Моя «группа» — это те российские ученые, которые имели 10-15 лет назад (да и по сей день имеют) вполне реальные возможности найти престижную работу за границей, но решили остаться в России.

Напомню ряд основных функций науки в обществе (помимо очевидной функции получения нового знания, трансформирующегося позднее в прогресс техники):

1) независимая компетентная экспертиза, текущие и стратегические прогнозы;

2) высокие стандарты в массовом образовании;

3) элитное образование, формирующее группы с высоким уровнем интеллектуальной мобильности;

4) поддержание национального престижа.

Из этих четырех мотивов первые три не осознаются обществом и явно противоречат интересам правящей группировки. Четвертый мотив хорошо осознан и эффективно используется для спекуляций.

Так происходит по следующим причинам:

А) «Государству-бензоколонке» без каких-либо настоящих долгосрочных амбиций эксперты и вообще образованные люди не нужны. Даже мотивы советских времен (оружейные, а затем воспоминания о них) уже не действуют и не будут действовать впредь.

Б) «Общества» и его интересов в ближайший период времени не просматривается. Виден большой набор индивидуумов с принципом поведения «Homo homini lupus est». Таковые не имеют долгосрочных интересов, и потому наука им не интересна.

В) Нынешнему государству (точнее — тем, кто им сейчас управляет) кажется полезным говорить о важности развития науки и технологий, а также важно поддерживать привычный уровень доходов ближайшего окружения. В комбинации эти мотивы приводят к многочисленным «госпроектам», для характеристики которых формулировка «нецелевое использование бюджетных средств» является политкорректным эвфемизмом. Разговоры о «развитии высоких технологий» в настоящее время есть одна из спецопераций, за которой не стоит ничего, имеющего отношение к реальному делу. Стране абсолютно необходимо это «развитие», но власти занимаются лишь его имитацией.

Г) Опасность описанной выше «госпроектной» деятельности состоит не только в том, что не финансируются действительно достойные того исследования, но и в создании в течение этого процесса дутых научных репутаций (те, кому отдали большие деньги на «науку», должны – по определению — быть «большими учеными»). После чего «назначенные учеными» будут давить остатки настоящей науки. Это явление с весьма долгосрочными разрушительными последствиями. Надо понимать, что разрушенную научную среду нельзя восстановить за несколько лет даже при самом большом желании и финансовом изобилии — как показывает пример послевоенной Германии, на это уходят многие десятилетия.

Положение с настоящей наукой (по крайней мере в части получения фундаментальных знаний) в России сейчас такое:

•  Ее доля (и без того численно небольшая в СССР) заметно за 15 лет сократилась. В частности, существенно более половины конкурентоспособных физиков-теоретиков и математиков уехала заграницу. Оставшиеся сильно потеряли влияние внутри РАН и полностью потеряли его в Минобрнауке после 2004 г. Среди сильных экспериментаторов «процент убыли» несколько меньше (им труднее было найти хорошую работу за границей), но также значителен. Вдобавок у них почти нет современного оборудования.
• В разных областях науки существуют отдельные очень сильные лаборатории, которые держатся неизвестно на чем, как триста спартанцев. В них даже стали появляться молодые сотрудники, в том числе проработавшие несколько лет в хороших лабораториях за границей. Но у их завлабов нет никакого реального представительства в государственных структурах финансирования науки и техники (кроме разве что РФФИ, который и сам переживает не лучшие времена). В стране практически нет структур, к которым можно было бы обратиться за поддержкой. Единственным реально полезным политическим шагом в России в области науки было создание в 1992-1993 гг. РФФИ и РГНФ. Появился 4 года назад замечательный частный фонд Дмитрия Зимина «Династия» — инициатива очень полезная, но довольно ограниченная в масштабах. Сохранившиеся вопреки всему сильные лаборатории — главное, что осталось от российской науки ценного. Однако неясно, нужны ли они сейчас кому-либо в нашей стране. Реальное финансирование таких лабораторий (по крайней мере в известной мне области экспериментальной физики твердого тела) примерно в 30 раз меньше, чем у их американских партнеров-конкурентов. Долго они еще смогут конкурировать? Кому в России задать этот вопрос?
• Государственные инициативы последних лет в области образования вызывают сильнейшее раздражение в научной среде из-за их явно разрушительного воздействия на элитное (в интеллектуальном смысле) образование. В борьбе (или ее имитации) с реально существующей вузовской мафией господа «реформаторы» готовы камня на камне не оставить от существующей еще кое-где честной системы отбора талантливой молодежи, идущей впоследствии в науку. Это метод осушения зловонных болот коррупции путем сплошного бетонирования местности: первым погибнет наиболее ценное. В области организации научных исследований все госинициативы сводятся к бессмысленно-беспощадной борьбе Минобрнауки с Президиумом РАН. Научным сотрудникам остается только спорить, которая из этих высоких борющихся сторон опаснее для науки. При этом ненормальность сложившейся постсоветской системы всем также очевидна, но нет и надежды, что «реконструкции» в данной общественной обстановке могут принести пользу. Ни большинству руководства РАН, ни, тем более, «реформаторам» из Минобрнауки собственно наука неинтересна в принципе. Последние главным образом делят бюджетные деньги путем того, что только они одни способны называть «конкурсами», а в свободное время разрабатывают «количественные критерии эффективности научных исследований», напоминающие по своей неадекватности разве только авиапрактики тихоокеанских островитян [2]. Происходящее похоже на старания объединить худшие черты американской и советской систем…

Результат: нарастает ощущение безнадежности. До 2017 г. сил держаться не хватит. Задача восстановления в России адекватной ей науки не имеет в ближайшие годы решения.

Что (может быть) можно сделать?

Наиболее адекватная задача — это задача ВЫЖИВАНИЯ в надежде на появление более подходящей общественной среды в России через какое-то время. Надо попробовать удержать небольшие «научные заповедники», в которых само представление о том, что есть наука (возникшее в современной форме благодаря Фоме Аквинскому и его последователям), могло бы сохраниться «до лучших времен» — если они когда-либо наступят. Подчеркну: это могут быть только небольшие островки, не соответствующие настоящим потребностям и потенциальным возможностям страны, но даже их удержать — нетривиальная задача.

Почему это теоретически возможно?

На это есть ряд причин, отчасти иррациональных и, во всяком случае, не поддающихся измерению в любой известной валюте:

• Аномальное упрямство очень малого процента «упертых» научных сотрудников, готовых драться в безнадежной обстановке и решать нерешаемые задачи (чаще всего по принципу «голь на выдумки хитра»).
• Ценность российской научной школы для внешнего мира: автономия мысли и способа решения проблем, сформировавшаяся за время жизни «на острове», все еще меньшая «коммерциализация» в лучшей части фундаментальной науки, готовность рисковать.
• Проблема развития науки существует далеко не только в России — но и во всех странах G8 и у прочих индустриальных лидеров [3]. Осознание кризиса в организации науки имеется у ученых во многих государствах, при этом обычно нет шансов что-либо с этим сделать из-за могущества установившихся бюрократических структур, сросшихся с политическими кругами и традициями PR. Ситуацию в США, где успешный завлаб или профессор (физик) тратит 2/3 времени на грантописание, — нельзя считать адекватной. В этом отношении пример у них брать не надо. Их — сравнительно с нами — выручает гораздо большее общее количество денег на науку («КПД», однако, тоже невелик). Ситуация во Франции совсем другая и тоже не весьма хороша (похожа на позднесоветскую уравниловку). Однако нас сейчас загоняют в версию «обе половины худшие». Именно этому следует противопоставить «заповедники» — поскольку больше сейчас противопоставить нечего и еще потому, что такая инициатива имеет шанс быть поддержанной кое-где в «цивилизованных странах» и стать нашей общей попыткой защиты науки в ее настоящем виде, не изуродованном тотальным consumer society.

Как это можно делать?

• Рассчитывать на содействие госструктур в обозримое время, к сожалению, совершенно не приходится (дай Бог, чтобы хотя бы не мешали), поэтому задачу надо пытаться решать негосударственными средствами, то есть: российский частный бизнес + иностранные деньги и экспертное содействие (отнюдь не означающее использование их «калек»). Построение этой «схемы спасения» — крайне сложная задача, и сами ученые каждой отдельной специальности с этим не справятся. Сложность задачи еще и в том, что объяснять сейчас, в 2006 г., почему надо помогать российским ученым, — куда труднее, чем в 1992. Кстати, то же самое относится и не только к науке. В целом задача стоит так: спасти ростки честного интеллекта и таланта в совершенно неподходящее для них время [4].
• Общая идея — создание «научных заповедников» вроде IHES (Bures sur Yvette, Франция) или ASI (Princeton, США) по возможности междисциплинарного характера (например, нанофизика + молекулярная биология), очень небольшого размера, вне всяких госсистем, с умеренной средней зарплатой сотрудников (несколько выше среднего реального дохода населения по месту дислокации), но с хорошим обеспечением оборудованием и прочим необходимым для научной работы. В отличие от IHES или Princeton — обязательно с преподаванием, но при небольшой нагрузке (порядка 1 лекции в неделю). Обязательный международный наблюдательный ученый совет и международное рецензирование перспективных планов. Термин «международный» понимается здесь буквально: представительство из многих разных стран, без контрольного пакета голосов у какой-либо из них. Решение по финансированию направления — на 5 лет, с минимальным объемом ежегодной формализованной бумажной отчетности. При этом максимальная прозрачность результатов текущей работы (с открытым доступом через Internet). Через 5 лет — настоящий подробный отчет, с обсуждением экспертами и затем на наблюдательном совете, также общедоступный по сети.
• Идею столь явно элитарного характера очень трудно продвинуть и в России, и в любой из «цивилизованных» стран (например, по причине того, что в большинстве из них массово «левая» профессура). Однако в ряде стран можно найти весьма авторитетных людей науки, для которых такая идея будет понятной и естественной. Именно из них можно попробовать образовать «звездный пул», на репутации которого будут основаны обращения к частным финансистам.
• Все это невозможно даже начать без поддержки авторитетных на международном уровне экономистов, политиков, деловых людей. Кроме того, это бесполезно начинать как чисто внутрироссийскую затею, даже если бы своих денег было достаточно.

Этот текст я рассматриваю как записку в бутылке, брошенную в море потерпевшими кораблекрушение. Посмотрим, найдет ли ее кто-нибудь.

Post Scriptum

Иногда мрачные пророчества сбываются куда быстрее, чем предполагал даже их автор.

Вышеприведенный текст неторопливо готовился для печати, когда Российская Академия наук была приговорена к небытию постановлением Правительства РФ от 7 сентября 2006 г. Малоизвестный широкой публике гражданин М.В. Ковальчук добился от правительства принятия сделанной «конкретно под него» госпрограммы развития чего-то такого, что наш премьер-министр почему-то называет нанотехнологиями. Заодно упомянутый гражданин сотоварищи расправился с неизбравшей его в свой состав Академией Наук. Последний президент РАН Ю.С. Осипов, поддержанный большинством Президиума РАН, отдал Академию на слегка отсроченное уничтожение — в обмен на лишние два года своего пребывания в кресле. Sic transit gloria mundi… Что не решились тронуть даже большевики — продано задешево придворным временщикам. Теперь картина становится совсем уже кристально ясной: только от частной инициативы отдельных представителей российского народа зависит, сохранится ли от нашей науки хоть что-то достойное через 10 лет.