Следите за нашими новостями!
 
 
Наш сайт подключен к Orphus.
Если вы заметили опечатку, выделите слово и нажмите Ctrl+Enter. Спасибо!
 


Предыдущая | Содержание | Следующая

После реформ: Правительственная реакция

Все реформы 60-70-х годов фактически представляли собою уступки, продиктованные потребностями экономического развития и вырванные у царизма волной демократического подъема, который включал в себя революционное, либеральное и массовое /234/ движение. Сила этой волны предопределила размеры уступок: чем она была сильнее, тем большими оказывались уступки, и наоборот. Избежав революции, отделавшись в условиях революционной ситуации реформами, царизм сохранил свою прежнюю социальную базу в лице дворян и помещиков. Опираясь на эту базу, он старался придать реформам (коль уж нельзя было без них обойтись) сугубую умеренность. Собственно, крепостники в правительстве и при дворе считали, что затеянные реформы должны "лишь исправить кое-какие несовершенства теперешних законов", не более того,- так откровенничал в марте 1862 г. министр юстиции В.Н. Панин. Либеральные министры и сановники вроде Д.А. Милютина, напротив, полагали необходимым изменить самые основы феодального законодательства. В этой борьбе мнений Александр II, избегавший крайностей и, по выражению П.А. Валуева, державшийся "системы невозможных диагоналей", избрал средний путь полуреформ, с помощью которых можно было бы "откупиться от конституции".

Полуреформы отвели угрозу революционного взрыва, но не удовлетворили "низы" и не доставили надлежащего успокоения "верхам". Положение царизма оставалось неустойчивым. Сестра царя Мария Николаевна в октябре 1861 г. говорила П.А. Валуеву: "Через год нас всех отсюда выгонят". Спустя полтора года сам Валуев записал в дневнике: "Правительство - некоторым образом в осадном положении", а 29 октября 1865 г. выразился еще энергичнее: "Половина государства - в исключительном положении. Карательные меры преобладают".

Действительно, реакционный курс правительства выражался не только в том, что заведомо ограничивалось прогрессивное содержание проводимых реформ. Стремясь упрочить свое положение, но и не желая углублять, радикализировать реформы, царизм все больше склонялся к застарелому способу - карательному террору. Он не только расправлялся с крестьянскими и рабочими "беспорядками", с повстанцами Польши, Белоруссии, Литвы и с вожаками революционной демократии, засадив за решетку в 1861 г. П.Г. Заичневского, В.А. Обручева, М.И. Михайлова, а в 1862 г.- Н.Г. Чернышевского, Д.И. Писарева, Н.А. Серно-Соловьевича, но и занялся повсеместным "водворением порядка и дисциплины". Так, 30 мая 1861 г. были изданы "майские правила" для студентов России, запретившие все виды студенческих объединений и "сборищ" и учредившие над студентами повседневный, даже "всечасный" полицейский надзор.

Впрочем, правительственные репрессии 1861-1865 гг. еще чередовались с послаблениями. После одиночного (и в буквальном, и в переносном смысле) выстрела Д.В. Каракозова в Александра II 4 апреля 1866 г. все послабления были отменены - остались одни репрессии. Отныне царизм - в отмщение за выстрел революционера-одиночки всему народу - нагнетал реакцию неистово и безустанно. /235/

"Эпоха реформ, - справедливо рассудил А.А. Корнилов, - кончилась, прежде чем были осуществлены некоторые из задуманных преобразований, исполненных значительно позднее, как городовое положение 1870 г. или реформа воинской повинности 1874 г. С апреля 1866 г. наступила упорная и длительная, реакция, продержавшаяся с небольшими перерывами почти вплоть до 1905 г."

Конкретно о репрессиях царизма в ответ на каракозовское, покушение речь пойдет в следующей главе. Здесь же посмотрим, как царизм в 60-70-х годах построил свою карательную политику, какие принял меры к законодательному оформлению репрессий, ужесточению системы карательных учреждений и руководящего состава карателей.

Своеобразным profession de foi реакции надолго стал рескрипт Александра II председателю Комитета министров П.П. Гагарину от 13 мая 1866 г., нацеливший правительство "охранять русский народ от зародышей вредных лжеучений", т.е. душить в зародыше, оппозиционные, демократические идеи. Для решения этой задачи царизм вознамерился сильнее прежнего опереться на губернаторов. 22 июля 1866 г. Комитет министров принял особое "Положение" об усилении власти губернаторов. Им было дано право закрывать без объяснений любые собрания (обществ, артелей, клубов), если они покажутся "вредными", не утверждать в должности любого чиновника, если он окажется недостаточно "благонадежным". Даже судьи, по закону 1864 г. независимые от администрации, теперь были подчинены губернаторам. Словом, идея рескрипта от 13 мая 1866 г. сводилась, по словам Герцена, к тому, чтобы "управлять круче, подтянуть поводья короче, теснить больше давить крепче".

Чтобы "управлять круче", царизм за два года, с апреля 1866 по апрель 1868 г., заменил 29 из 53 губернаторов более способными "теснить" и "давить", а главное, провел обдуманную перестановку фигур в правительственных "верхах". Уже 10 апреля 1866 г. новым шефом жандармов, а стало быть и главным инквизитором империи, вместо нерасторопного князя В.А. Долгорукова был назначен энергичный граф Петр Андреевич Шувалов, возглавлявший при дворе альянс крайних реакционеров, крепостников. Друг Александра II и "верховный наушник" при нем, Шувалов стал фактически главой правительства. Самого царя он подчинил своей воле, эксплуатируя его страх перед "крамолой" после выстрелов Каракозова и польского эмигранта Антона Березовского (6 июня 1867 г. в Париже)[1]. Царские министры прямо свидетельствовали, что Шувалов "запугал государя ежедневными своими докладами о страшных опасностях, которым будто /236/ бы подвергаются и государство, и лично сам государь. Вся сила Шувалова опирается на это пугало". Пользуясь этим, Шувалов прибрал к рукам почти всю внутреннюю политику, а ее сердцевиной сделал гонения на "крамолу" и вообще на всякое инакомыслие. Уже в 1867 г. Ф.И. Тютчев написал о нем:

Над Россией распростертой Встал
внезапною грозой Петр по
прозвищу Четвертый, Аракчеев же
второй[2].

Под стать Шувалову (и, как правило, по его указаниям) подбирались с 1866 г. все министры, ответственные за борьбу с "крамолой": и оборотливый министр внутренних дел Александр Егорович Тимашев, мудрено сочетавший в себе палача, холопа и сибарита, знаток разных искусств - от амурного до сыскного; и по-шуваловски "грозный" министр юстиции граф Константин Иванович Пален, настолько тупой, что глупость его, по наблюдению сенатора А.А. Половцова, "ежедневно принимала поразительные размеры", бедный познаниями и в русских законах, и даже в русском языке - о нем "только и было известно, что он по министерству юстиции никогда не служил"[3], однако с 1867 г. угнездился в министерском кресле на 11 лет; и наделенный природным умом, образованием, силой характера, но патологически злобный министр просвещения и обер-прокурор Синода граф Дмитрий Андреевич Толстой, то и дело терявший в карательном усердии чувство реальности; и, наконец, придворный флюгер Петр Александрович Валуев ("Виляев", как прозвали его недруги), который умел быть одинаково полезным для царизма на высоких постах (министр внутренних дел, министр государственных имуществ, председатель Особых совещаний при царе, председатель Комитета министров) до Шувалова, при Шувалове и после Шувалова. Все они (исключая Валуева) были "не в состоянии подняться выше точки зрения полицмейстера или даже городового"[4], но для палаческого способа управления иной точки зрения и не требовалось. Шувалов ею довольствовался, царь ему верил, а министры (включая даже Валуева) следовали за Шуваловым, как оркестр за дирижером.

Встав "над Россией распростертой", Шувалов позаботился об укреплении карательного аппарата столицы. Петербургского обер-полицмейстера И.В. Анненкова ("вялого и простодушного", как о нем говорили) заменил бывший генерал-полицмейстер Царства /237/ Польского Ф.Ф. Трепов, который, по словам Б.Н. Чичерина, "в своем произволе не стеснялся ничем"; а гражданским губернатором Петербурга вместо Л.Н. Перовского (отца Софьи Перовской) был назначен бывший орловский губернатор, тоже ничем не стеснявшийся генерал Н.В. Левашов.

Ставленники Шувалова заняли ключевые позиции даже в управлении экономикой: А.С. Грейг стал товарищем министра финансов (безликого М.Х. Рейтерна), В.А. Бобринский - министром путей сообщения. Повсюду в правительстве на первый план вышли люди того типа, который в дневнике П.А. Валуева определен так: "государственные татары", "смесь Тохтамышей с герцогами Альба". "Страшно становится,- сокрушался в своем дневнике Д.А. Милютин,- когда подумаешь, в чьих руках теперь власть и сила над судьбами целой России".

Шувалов и К° подталкивали Александра II к контрреформам (в первую очередь, к судебной и земской). "Петр IV" прямо предлагал царю восстановить привилегии дворянства, урезанные реформами, и "поставить этот класс снова на ту ступень, которая подобает для равновесия в государстве". Царь на прямые контрреформы не решался, но санкционировал дальнейшее ограничение и земской, и судебной реформ. Так, в 1867 г. вышли новые правила о земских учреждениях. "Они подчиняются губернским начальникам и предводителям,- с беспокойством писал о земствах 8 июля 1867 г. в связи с этими правилами А.В. Никитенко.- Не есть ли это первая попытка к их уничтожению? Реакция идет быстрыми шагами".

Еще жестче была скорректирована судебная реформа. Напомню читателю, что по Уставам 1864 г. Правительствующий Сенат стал чисто кассационным органом, а все дела о государственных преступлениях были переданы под юрисдикцию судебных палат. Однако первый же политический процесс в Петербургской судебной палате летом 1871 г. по делу нечаевцев показал властям, что новый порядок разбирательства политических дел слишком демократичен. Поэтому уже 7 июня 1872 г. в составе Сената было учреждено специальное судилище по всем серьезным политическим делам (критерий серьезности дела усматривался в том, чтобы наказание, предусмотренное за него по закону, было сопряжено с лишением или ограничением гражданских прав). Судилище было названо Особым присутствием Правительствующего Сената (ОППС). Его составляли первоприсутствующий и пять сенаторов, которых назначал сам царь по своему усмотрению из числа наиболее "одаренных" карательными способностями. В ОППС прошли самые крупные политические процессы эпохи - "50-ти" (1877) и "193-х" (1877-1878). Здесь же в 1881 г. были осуждены на смертную казнь Андрей Желябов, Софья Перовская, Николай Кибальчич, в 1887 г.- Александр Ульянов, в 1905 г.- Иван Каляев. /238/

Такие государственные учреждения, как Святейший Синод и Собственная Его Императорского Величества канцелярия, почти не были затронуты буржуазными преобразованиями и действовали, как встарь, в феодальном духе и феодальными методами. Зато их реакционное предназначение было даже усилено. III отделение императорской канцелярии как центр политического сыска и расправы с инакомыслящими обрело при Шувалове невиданную ранее силу. Штат его чиновников был невелик: в 1871 г.- 38 человек, в 1878 - 52, в 1880 г.- 72. Но нельзя забывать, что ему подчинялись широко разветвленная агентура и, главное, нагонявший страх на всю империю корпус жандармов, который в апреле 1866 г. насчитывал 7076 человек[5]. Царизм не скупился на расходы для своего любимого ведомства. По подсчетам И.В. Оржеховского, в 1866 г. III отделению были ассигнованы 250 тыс. руб., в 1867 - 320 тыс., а с 1869 до 1876 г. эти ассигнования держались на уровне между 400 и 500 тыс. руб. Что же касается корпуса жандармов, то он ежегодно поглощал 1,5 млн. руб.

После того как Александр II указом от 19 мая 1871 г. вернул III отделению производство дознаний по всем государственным преступлениям (временно отнятое у него по Судебным уставам 1864 г.), шуваловские "скоты" стали чинить в стране необузданный произвол, вторгаясь в частную жизнь, в личные дела граждан по первому доносу или вздорному подозрению - нагло, цинично, грубо. В помощь ему создавались чрезвычайные следственные комиссии (по делам о революционных воззваниях 1862 г., каракозовскому 1866 г., о пропаганде в империи 1874 г.), а в 1878 г. было учреждено под председательством П.А. Валуева и с участием шефа жандармов Н.В. Мезенцова, военного министра Д.А. Милютина, министров внутренних дел (Л.С. Макова) и юстиции (Д.Н. Набокова) Особое совещание по выработке общих мер борьбы с "крамолой".

Что касается Синода, то он после 1861 г. по-прежнему, но с большим политическим уклоном использовался для того, чтобы воспитывать не столько богоугодную, сколько законопослушную и царелюбивую, т.е. верноподданнически благонадежную паству. Д.А. Толстой и его достойный преемник в должности обер-прокурора Синода К.П. Победоносцев сделали Святейший Синод идеологическим подручным реакции. Граф Толстой, занимавший по совместительству еще и пост министра просвещения, терроризировал студенчество, усматривая в нем рассадник "крамолы". 25 мая 1867 г. он ввел в действие новые (опять "майские"!) "Правила", которые обязывали университетское начальство наипаче всего надзирать совместно с полицейскими властями за "политической благонадежностью" студентов. /239/

Общее наступление реакции во внутренней политике правительства 60-х годов самый либеральный из министров Александра II Д.А. Милютин подытожил в дневниковой записи от 31 декабря 1873 г. так: "Какое поразительное и прискорбное сравнение с той обстановкой, при которой вступил я в состав высшего правительства 13 лет тому назад! Тогда все стремилось вперед - теперь все тянет назад. Тогда государь сочувствовал прогрессу, сам двигал вперед; теперь он потерял доверие ко всему, им же созданному, ко всему, окружающему его, даже к себе самому".

Историографическая справка. Экономическое развитие России после реформ 60-х годов изучено досконально. Еще в 80-90-х годах прошлого века либерально-народнические экономисты (особенно Н.Ф. Даниельсон в "Очерках нашего пореформенного общественного хозяйства") обследовали нарождавшийся российский капитализм, рассматривая его как зло, которое якобы не должно прижиться в России из-за хронической узости внутреннего рынка и поэтому не имеет будущего. В полемике с ними буржуазные авторитеты (главным образом П.Б. Струве и М.И. Туган-Барановский[6]), напротив, доказывали, что капитализм в России уже победил, и призывали идти к нему "на выучку", поскольку он знаменует не только национальный, но и всемирный прогресс. Тех и других подверг резкой критике с позиций марксизма В.И. Ленин в самом большом по объему из своих трудов "Развитие капитализма в России" (1899). Колоссальный свод данных об экономике, обработанный здесь Лениным, подчинен несколько предвзятой политической идее - доказать, что капитализм в России закономерно побеждает, но и готовит себе как строй, экономически и социально несправедливый, могильщика в лице пролетариата.

Советские ученые в общих трудах по истории российской экономики (П.И. Лященко, П.А. Хромов) и в специальных исследованиях о всероссийском рынке (И.Д. Ковальченко, Л.В. Милов), о сельском хозяйстве (A.M. Анфимов), промышленности (В.К. Яцунский), о формировании рабочего класса (А.Г. Рашин) и буржуазии (В.Я. Лаверычев), об экономической политике царизма (И.Ф. Гиндин) методологически опирались на выводы Ленина и поэтому избегали каких бы то ни было расхождений с Лениным, хотя в частных наблюдениях, подсчетах, суждениях сообщали много нового, дополняя таким образом ленинскую картину развития капитализма в России и даже (косвенным образом) уточняя ее. /240/

В 1978 г. П.Г. Рындзюнский попытался (довольно удачно) обозреть процесс утверждения российского капитализма с учетом опыта, накопленного ранее в советской историографии[7]. Наиболее оригинальным и глубоким исследованием пореформенного сельского хозяйства в России является монография Н.М. Дружинина "Русская деревня на переломе. 1861-1880 гг." (М., 1978), а из работ по истории российской промышленности могут быть предпочтительно рекомендованы "История черной металлургии в СССР" (М., 1954) акад. С.Г. Струмилина и новейший труд A.M. Соловьевой "Промышленная революция в России в XIX в." (М., 1990).

Руководствуясь марксистско-ленинской методологией, советские историки, естественно, всегда проявляли особый интерес к положению народных масс в пореформенной России и к борьбе их против грабительских последствий реформ. Взрыв крестьянского протеста в ответ на реформу 1861 г. стал темой содержательной монографии М.Е. Найденова[8].

Что касается правительственной реакции 60-70-х годов, то она до сих пор не была предметом специального обобщающего исследования, хотя ее отдельные аспекты рассмотрены в цитированном труде И.В. Оржеховского, в двух книгах В.Г. Чернухи[9] и в моей монографии "Безумство храбрых: Русские революционеры и карательная политика царизма 1866-1882 гг." (М., 1978).

В зарубежной литературе по данной теме выделяются фолиант чешского историка Я.И. Пурша "Промышленная революция. Развитие понятия и концепции"[10], концептуально совпадающий с наиболее серьезными исследованиями ученых СССР и СНГ, и монография Д. Вествуда (Англия) "История железных дорог в России"[11].


1. А.И. Березовский, стрелявший в Александра II, когда тот ехал в одной карете с Наполеоном III, так боялся попасть в Наполеона, что промахнулся и в Александра.

2. Как личность, Шувалов был "грозен", но не жесток, даже любвеобилен: любил власть и славу, женщин и лошадей, любил своих жандармов, хотя и знал им цену (с гордостью говорил о них: "мои скоты").

3. Три века. М., 1913. Т. 6. С. 223.

4. Милютин Д.А. Дневник. М., 1950. Т. 3. С. 139.

5. См.: Оржеховский И.В. Самодержавие против революционной России. М., 1982. С. 150.

6. См.: Струве П.Б. Критические заметки к вопросу об экономическом развитии России. СПб., 1894; Туган-Барановский М.И. Русская фабрика в прошлом и настоящем. СПб., 1898. Т. 1.

7. См.: Рындзюнский П.Г. Утверждение капитализма в России (1850-1880-е годы). М., 1978.

8. См.: Найденов М.Е. Классовая борьба в пореформенной деревне (1861-1863 гг.). М., 1955.

9. См.: Чернуха В.Г. Внутренняя политика царизма с середины 50-х до начала 80-х гг. XIX в. Л., 1978; ее же. Правительственная политика в отношении печати (60-70-е годы XIX в.). Л., 1989.

10. См.: Purs, ]. Prumyslova revoluce: Vyvoj pojmu a koncepce. Praha, 1973.

11. См.: Westwood J.H. A History of Russian Railways. L., 1966.

Предыдущая | Содержание | Следующая

Спецпроекты
Варлам Шаламов
Хиросима
 
 
«Валерий Легасов: Высвечено Чернобылем. История Чернобыльской катастрофы в записях академика Легасова и современной интерпретации» (М.: АСТ, 2020)
Александр Воронский
«За живой и мёртвой водой»
«“Закон сопротивления распаду”». Сборник шаламовской конференции — 2017