Вопрос о социальных функциях, в том числе о массовой базе фашизма, вызывает по сей день ожесточенные споры. Причина этого двоякая. Важную роль, безусловно, играет политическая сторона дела. Установление социальной сути фашизма равнозначно выявлению исторической ответственности тех или иных общественных групп за его возникновение и приход к власти. Не меньшее значение имеет, однако, научная сторона проблемы. Ведь фашизм – детище сложного и противоречивого кризисного развития капиталистического общества в XX в. Поэтому и сам он, отражая специфику этого развития, далеко не однороден, однослоен и одноцветен, а его влияние подвержено как подъемам, так и спадам. Отсюда – настоятельная необходимость всестороннего и тщательного рассмотрения исследуемого феномена.
Сказанное в полной мере относится к германскому фашизму. Многим современникам передача высшей исполнительной власти в Германии Гитлеру и его приспешникам, происшедшая 30 января 1933 г., как и последовавшие за этим нацистская унификация и установление террористического режима, казались результатом стечения случайных обстоятельств, мимолетным капризом истории. До сих пор примерно так же рассуждают и некоторые маститые историки фашизма праволиберального и консервативного толка. В подтверждение своей позиции они ссылаются на ряд действительно бесспорных фактов. Германия того времени (или, иначе Веймарская республика) была в конституционном отношении самым демократическим государством в капиталистическом мире. Среди общественности были очень сильны левые настроения, что неоднократно находило выражение в результатах выборов. Рабочий класс Германии располагал имевшими прочные традиции массовыми организациями в виде влиятельных политических партий (КПГ и СДПГ) и профессиональных союзов. В руках социал-демократов, пребывавших долгие годы у власти, находились немаловажные административные рычаги.
Но значит ли это, что фашизм в стране возник и пришел к власти случайно, по недомыслию или недосмотру некоторых недостаточно серьезных политиков? Поверить в это еще труднее, чем в то, что наполеоновская завоевательная политика в Европе провалилась в конечном счете потому, что накануне битвы при Ватерлоо французский император подхватил насморк.
Нет! Действительный анализ феномена фашизма, подмявшего под себя в 20–30-е годы многие цивилизованные народы Европы, /3/ развязавшего вторую мировую войну, приведшего страны, в которых он пришел к власти, к национальной катастрофе и представляющего собой поныне серьезную угрозу, требует более серьезного разговора. И неотъемлемой предпосылкой такого разговора является, в первую очередь, осмысление места фашизма в общественном развитии в условиях капитализма XX в.
* * *
Фашизм появился на политической арене вскоре после победы в России Октябрьской революции, когда капиталистический мир переживал острый кризис. Впервые в истории человечества была не только продемонстрирована несостоятельность капиталистической системы, но и показан реальный выход из острейших социальных и политических противоречий на путях коренного, революционного преобразования устаревших общественных структур. В полном объеме значение этого обстоятельства было оценено далеко не всеми современниками. Однако в наиболее чутко реагировавших на события фракциях буржуазии, ощутивших всю серьезность угрозы своим позициям власти, стала пробивать себе дорогу идея необходимости новых средств сохранения господства. В частности, возникли сомнения в эффективности парламентского механизма, который достаточно успешно обслуживал капиталистическое общество в условиях капитализма свободной конкуренции.
Для таких сомнений имелись серьезные основания. Буржуазная парламентская система возникла и сложилась в условиях, когда капитализм в своей домонополистической стадии еще выражал и отражал потребности общественного прогресса, а тем самым в какой-то форме – и интересы значительных масс населения. Это обеспечивало партиям, стоявшим на позициях сохранения буржуазного строя, более или менее устойчивую социальную базу. Дополнительное, но в то же время существенное значение имело то обстоятельство, что политическая активность значительной части населения оставалась в большинстве стран сравнительно низкой. В результате в основе пирамиды, которую образовывала тогдашняя политическая система капиталистического общества, находилась не основная масса взрослого населения, а лишь его (иногда даже не очень значительная) часть.
Переход к империалистической стадии развития, обострив старые и создав новые противоречия, во многом свел на нет маскировку асоциальной роли капиталистического государства и его аппарата. В условиях обострения классовой борьбы и широкого «вторжения» масс в политику традиционный буржуазный парламентаризм стал терять прежнюю эффективность. Усиление коррупции как результат роста влияния монополий на политическую систему, расширение объема влияния центров экономической власти на политические решения, свойственное монополистическому капитализму, еще более углубили ров между верхушечными звеньями политической системы и широкими народными массами. Соответственно /4/ возросла и неустойчивость положения, в котором оказались эти звенья.
Все это, разумеется, проявлялось лишь в тенденции, усиливаясь по мере перехода капитализма свободной конкуренции к монополистическому капитализму. Однако в отдельных наиболее развитых капиталистических странах эта тенденция выявилась настолько четко, что превратилась в серьезнейшую политическую проблему.
В сложившихся условиях правящий класс стал – пусть непоследовательно и робко – осуществлять переход от политики чисто «верхушечного либерализма», опирающегося на узкие слои общества, к политике, ориентированной на «консенсус» с массами. В зависимости от конкретной ситуации этот поворот приобретал форму опоры либо на буржуазно-реформистские партии, либо, при особо острой ситуации, – на массовые правые движения, спекулирующие на политической неопытности и предрассудках определенной части населения, затронутой структурными сдвигами. Иными словами, господствующий класс почувствовал потребность в политической силе, достаточно влиятельной, чтобы компенсировать слабости традиционного политического механизма и погасить революционные выступления трудящихся, и в то же время достаточно популярной, чтобы обеспечить хотя бы временную политическую стабильность.
Если бы не это обстоятельство, то уделом небольших праворадикалистских групп, из которых потом сложилось фашистское движение в Италии, Германии и ряде других капиталистических стран, как и их многочисленных предшественников, стало бы политическое забвение. В каком-то смысле фашизму повезло, поскольку он оказался самым подходящим претендентом на роль, в которой так нуждались власть имущие в то время.
С самого начала ему была отведена роль жандарма по отношению к революционной части народа. Уже в первые годы своего существования он потопил в крови выступления пролетариата в Италии и в ряде других государств Европы. В странах, где фашистам не удалось пробиться к власти, их вооруженные отряды играли роль неофициальной ударной силы, терроризировавшей рабочие партии и их приверженцев и создававшей атмосферу гражданской войны. Захват власти нацистами в Германии положил начало массовым расправам, которые стали неотъемлемой частью фашистской политической системы.
Но ролью жандарма не исчерпывалась социально-политическая функция фашизма. Для спасения капиталистической системы было недостаточно контрреволюции в традиционном смысле этого слова: т. е. реакции на революционные выступления путем кровавого насилия. Необходимо было, кроме того, предотвратить революционные выступления в будущем, решив наиболее неотложные проблемы, но так, чтобы это отвечало интересам существующего строя.
В обстановке острого кризиса капитализма фашизм призван был сделать то, с чем не смогли справиться традиционные буржуазные /5/ партии: по возможности приспособить старую систему власти к новой экономической и социальной реальности. Иными словами, речь шла о том, чтобы реализовать при помощи крайних средств программу перехода к государственно-монополистическому капитализму со всеми свойственными ему чертами – от всестороннего государственного вмешательства в экономику до тотального манипулирования духовной жизнью народа.
Сказанное, разумеется, не означает, что развитие от монополистического к государственно-монополистическому капитализму должно было неизбежно пройти через фазу фашизма. Впоследствии правящий класс ряда стран, кстати, не без учета опыта фашизма, нашел другие, менее болезненные для него самого и более эффективные пути перехода к государственно-монополистическому капитализму, сохраняя традиционные формы буржуазной демократии. Фашизм, следовательно, не фатальная неизбежность, а один из вариантов пути в этом направлении. Однако в сложившихся тогда условиях правящие классы в некоторых развитых капиталистических странах, не уверенные в прочности своих позиций, не нашли и не захотели искать другого выхода.
Немалую роль в выборе, который был сделан, сыграло и то, что фашизм не без оснований казался им наиболее удобным орудием осуществления внешнеполитических амбиций. Стремление к тотальной регламентации жизни общества и реорганизации его на военизированной основе, апелляция к национальным чувствам и шовинистическим инстинктам делали его эффективным инструментом подготовки к проведению территориальной экспансии. Не случайно наиболее прочные позиции фашистские силы завоевали в тех странах, в которых правящие классы чувствовали себя обойденными при дележе добычи (Италия) или ущемленными в результате понесенного поражения (Германия).
Разумеется, правящий класс осознал это не полностью и не сразу. Отдельные его фракции приходили к такому пониманию в различное время и в разной степени. Не всех устраивало подобное развитие, не всем пришлись по душе методы его реализации.
Объяснялось это многими причинами. Важную роль играло то, что осуществление государственно-монополистических мероприятий, отвечая интересам правящего класса и его верхушки в целом, неизбежно связано с ущемлением интересов его отдельных представителей и целых фракций. Кроме того, вера монополистической буржуазии в способность фашистских партий реализовать поставленные перед ними задачи созревала лишь постепенно. На первом этапе фашистские партии носили на себе глубокий отпечаток своего «плебейского» происхождения. Это находило выражение не только во внешнем виде и стиле поведения руководящих кадров, плохо вписывавшихся в традиционные рамки. Характер массовой базы фашистских партий, как и специфика отношений между ею и партийным руководством, сказывались на требованиях и лозунгах этих партий.
В руководящих кругах господствующего класса отдавали себе /6/ отчет в том, что передача власти такому массовому движению, как фашистское, не может быть осуществлена без «издержек», т. е. без уступок разнородной, преимущественно мелкобуржуазной массе, составлявшей политическую пехоту фашизма. Некоторые представители монополий, принимая демагогические обещания за действительные цели, отвергали сотрудничество с фашистами. Другие выражали сомнения в способности фашистских лидеров справиться с идущими за ними массами, третьи требовали от фашистских партий определенных гарантий.
Опасения были связаны и с переменами в политической машине. Поскольку передача политического руководства фашистам означала смену формы власти, она неизбежно вела к коренной перестройке, а в ряде случаев – к слому старого партийного политического механизма. Это требовало от буржуазии отказа от устоявшихся политических симпатий и связей. В ходе перестройки терпели неудобства, а иногда несли ощутимые потери отдельные представители правящего класса, специализировавшиеся в области политики и административной деятельности. Это вызывало не только личные, но и групповые коллизии.
Связанное со всем этим недовольство групп буржуазии иногда приводило их к конфликтам с политическими органами фашистской власти. На более позднем этапе, когда несостоятельность фашистских режимов как в экономической, так и в политической области стала особенно очевидной, эти конфликты начали принимать острый характер.
При всем этом классовая роль фашизма во всех странах, в которых ему удалось прийти к власти, была вполне определенной. Установленная фашистами специфическая форма государственно-монополистического капитализма обеспечивала сохранение социальных, политических и экономических позиций господствующею класса. То обстоятельство, что определенные круги буржуазии, в том числе и монополистической, на различных этапах проявляли большее или меньшее недовольство функционированием этой экономической системы, свидетельствовало лишь о том, что даже в условиях всеобъемлющего государственно-монополистического регулирования противоречия между различными группами буржуазии и внутри монополистического капитала не исчезают.
Поддержка большинства правящего класса сыграла решающую роль в превращении фашизма во влиятельную политическую силу, в захвате им власти и в относительной стабильности созданных им режимов. При этом наряду с денежной помощью огромное значение имел благожелательный по отношению к фашистам «нейтралитет» традиционного буржуазного государственного аппарата. Причины его нежелания оказывать сопротивление нацистам могли быть различными. Среди сотрудников госаппарата было немало людей крайне правых взглядов, которые либо были фашистами, либо сочувствовали им, другие, не одобряя многого в теории и практике фашистов, видели в них не очень удобного, но необходимого союзника в борьбе против партий рабочего /7/ класса. Многие из них вообще не отдавали себе отчета в том, что несет с собой фашизм. К бесчинствам фашистов они относились безразлично и во всяком случае не делали ничего такого, что могло быть воспринято как сопротивление.
При всех этих различиях в основе позиции, занятой по отношению к фашизму буржуазным административным аппаратом, лежали классовые причины. Задачей этого аппарата была защита существующей системы. Благожелательное отношение к фашизму верхушки правящего класса вело к тому, что фашистские партии, при всей «экстравагантности» их действий, воспринимались как составная часть системы. В любом случае это были «свои люди». И когда речь шла о борьбе против левых, верх неизбежно брало то, что объединяло, а не разъединяло эти силы.
* * *
Общие черты, позволяющие рассматривать фашизм как нечто единое, не снимают вопроса о специфических национальных формах этого явления. В своем «каноническом» виде фашизм, утвердившийся в Германии, заметно отличался от итальянского. Степень поглощения гражданского общества фашистским государством в «третьей империи» была выше, чем в Италии. Значительнее была концентрация власти, а террор осуществлялся в больших масштабах. Существовали определенные различия и в социальной базе. Еще большей была специфика испанского фашизма.
Однако проблема не исчерпывается национальной спецификой. Наряду с фашистскими системами, выступающими в более или менее чистом виде, существовали различные переходные формы. Для них характерно сочетание традиционно автократических и парламентских методов осуществления власти с определенными элементами фашистской политики. Иногда движения фашистского типа, завоевавшие определенные позиции в массах, допускались к власти в качестве младшего партнера. Когда правящий класс ощущал особую необходимость в применении крайних методов террора, фашистов даже допускали в правительство. При исчезновении надобности их удаляли в оппозицию. До полной реорганизации системы управления и унификации общества дело не доходило.
Были случаи, когда формы и методы фашистской диктатуры навязывались стране в борьбе против конкурирующих фашистских партий. Так произошло, например, в Австрии, где фашистско-клерикальная диктатура выступила в роли соперника национал-социализма. Наконец, существовали государства-сателлиты главных фашистских держав. В этих государствах режимы фашистского типа чаще всего не имели внутренних корней и представляли собой копию режимов, существующих в странах-покровителях. Число государств-сателлитов возрастало по мере расширения экспансии фашистских держав в Европе и достигло максимума в разгар второй мировой войны.
В каждой из промежуточных форм проявлялись свои закономерности. /8/ Режимы первого типа, несмотря на фашистский антураж, оставались традиционалистскими. И диктатура, которую они осуществляли, могла в зависимости от конкретной обстановки выражать интересы различных групп промышленной или торговой буржуазии, монополий или немонополизированного капитала, полуфеодальных землевладельцев или сельской буржуазии.
В какой-то степени это относится к промежуточным формам второго типа. Отличие состояло в том, что в этом случае правящему классу приходилось в большей степени считаться с позициями и интересами пришедшей в движение мелкобуржуазной массы.
О закономерностях режимов третьего типа можно говорить только в том смысле, что их навязывание неизбежно приводило к изоляции небольшой группы коллаборационистов и сплочению основной массы народа не только на антифашистской, но и на широкой национальной основе.
Многообразие классовых связей, свойственных промежуточным формам, утверждение этих форм в странах со слаборазвитым не только монополистическим, но и домонополистическим капитализмом, использование методов массового воздействия, заимствованных у левых сил, часто затемняло истинную картину.
И тем не менее исследование фашизма в его наиболее «чистом» виде неопровержимо свидетельствует:
Фашизм – это выражение острого социального и политического кризиса капитализма. Он представляет собой кризисную форму перехода от монополистического (а иногда и домонополистического) капитализма к капитализму государственно-монополистическому. Эта форма власти используется тогда, когда традиционная для капиталистических стран система господства по тем или иным причинам оказывается несостоятельной.
Важную особенность фашизма составляет специфика его отношений с массами. Она заключается в его способности устанавливать широкие связи с многочисленными группами, не относящимися к правящим классам, в умении мобилизовать и политически активизировать эту часть населения в интересах эксплуататорского строя.
Олицетворяя стремление капиталистического класса, отбросив буржуазную законность, имитировать социальный и политический ответ на потребности развития общества, фашистская политика чревата трагическими последствиями как для народа, от имени которого выступает фашизм, так и для других, прежде всего соседних народов.
Известно, что фашизму вообще и германскому фашизму в частности посвящена многочисленная, в том числе марксистская литература. Проблемы фашизма неоднократно рассматривались и обсуждались на международных форумах. Ряд серьезных работ, исследующих этот феномен, вышел в послевоенные годы в Советском Союзе[1]. /9/
Все это верно. И тем не менее было бы глубоко ошибочным считать, что на изучении фашизма можно поставить точку, что все проблемы, связанные с фашизмом, уже изучены, что задачей исследователя в этой области остается, повторяя сказанное, лишь уточнять некоторые детали.
Против такой точки зрения говорит целый ряд обстоятельств. Прежде всего не остается неизменным сам объект изучения – фашизм. Как и всякое общественное явление, фашизм постоянно развивался и трансформировался, причем на определенных этапах этот процесс происходил довольно быстро. Очевидно, что по мере трансформации фашизма требуют уточнения и наши представления о нем.
Значительно расширился со временем и объем материалов о фашизме, имеющихся в распоряжении исследователя. До прихода фашизма к власти о многих особенностях его социальной и экономической политики, о его последующей стратегии и тактике можно было только догадываться. Практика фашистских режимов продемонстрировала эти особенности с большой силой и рельефностью. Разгром держав фашистской «оси» открыл доступ к целому ряду важнейших документов, хранившихся до этого в глубочайшей тайне. Вся эта огромная масса ставших известными материалов о фашизме потребовала глубокого изучения и осмысления.
В то же время многие вопросы, привлекавшие в прошлом главное внимание исследователей фашизма, приобрели полную ясность. Стало, например, излишним доказывать, что приход фашизма к власти знаменует собой форсированную подготовку к войне. Последующее развитие событий – милитаризация Германии, проведение нацистским режимом агрессивной внешней политики, нападение фашистской «третьей империи» на соседние государства, развязывание ею второй мировой войны достаточно убедительно продемонстрировали это обстоятельство. Вряд ли необходимы сейчас дополнительные научные изыскания и для доказательства варварской, бесчеловечной сути фашизма, мобилизующего в своих интересах все низменные инстинкты человека. Самой яркой иллюстрацией этой сути были и остаются политика геноцида, лагеря смерти, миллионы трупов, устлавшие путь фашизма.
Зато на первый план выдвинулись другие вопросы, требующие ответа. Практика показала, что, как уже отмечалось, при определенных обстоятельствах фашистским партиям удается привлечь на свою сторону массы. Это ставит перед современным исследователем задачу, не ограничиваясь констатацией данного факта, выяснить все причины этого явления, определить объективные /10/ условия, способствующие успеху деятельности фашистов, наметить пути обезвреживания фашистской активности среди народных масс.
Практика показала также, что в ряде случаев фашистские режимы, несмотря на свою авантюристическую, антинародную политику, в течение продолжительного времени сохраняют социальную базу, что обеспечивает им относительную стабильность. Задача современного исследователя – выявить причину этой относительной стабильности и тем самым определить наиболее эффективные пути борьбы против фашистских режимов и т. д.
Следует также иметь в виду, что буржуазно-либеральная и особенно консервативная историография при подходе к проблемам фашизма пытается истолковать его определенные особенности в угоду классовым интересам буржуазии, превратив тем самым изучение фашизма в орудие пропаганды. Очень важно противопоставить этому современную марксистскую трактовку проблемы.
Отсюда следует, что изучение фашизма является для марксистов задачей первостепенной важности не только с научной, но и с идеологической точки зрения.
Все это, определив выбор автором темы, наложило свой отпечаток на структуру работы. Стремясь придать исследованию более широкий характер, автор включил в него наряду с историческим материалом отдельные главы, представляющие собой попытку социологического и экономического анализа отдельных сторон политики германского фашизма. Стараясь максимально соблюдать хронологическую последовательность изложения, автор в то же время построил всю работу по проблемному принципу.
Структура монографии определяется тремя основными задачами исследования. Во-первых, необходимостью изучения всех аспектов взаимоотношений между фашизмом и правящими классами Германии, и прежде всего немецкой монополистической буржуазией. Этому посвящена первая часть работы: «Фашизм и правящие классы». Во-вторых, необходимостью анализа сложных и противоречивых отношений между фашистским движением и остальными классами и социальными группами буржуазного, в данном случае германского общества. Этому посвящена вторая часть работы: «Фашизм и народные массы». И, в-третьих, необходимостью выявления специфических особенностей фашизма как формы политического господства. Этому посвящена третья часть работы: «Фашистская система манипулирования».
В своей работе автор опирался на накопленное марксистской наукой огромное теоретическое богатство в области изучения капиталистического общества.
Впервые данная книга вышла в свет в 1967 г. и вызвала позитивную оценку читательской общественности. Нынешний ее вариант не является точным воспроизведением прежнего. В него включен ряд материалов, вошедших в научный оборот уже после /11/ 1967 г., а также значительно расширена часть, в которой рассматриваются взаимоотношения между фашизмом и массовыми слоями населения. В частности, в книгу дополнительно включена глава, посвященная перестройке политической структуры электората в годы Веймарской республики.
Широкая постановка проблемы, характерная для книги, сделала невозможным детальное рассмотрение в ней частных вопросов истории фашизма до и после его прихода к власти. Тем не менее представляется, что такая постановка имеет и свои преимущества, ибо дает возможность всесторонне оценить исследуемый феномен в целом, в его связи с общим развитием, а следовательно, определить его истинную роль в современном историческом процессе. /12/
Примечания
Содержание |
Следующая
