Атеизм с купюрами

Вниманию читателей предлагаются переводы трех текстов Бертрана Рассела - двух небольших статей «Я атеист или агностик? Призыв к терпимости перед лицом новых догм» (1949) и «Кто такой агностик?»(1953), а также главы «Мистицизм» из книги «Религия и наука» (1935). Русский читатель знаком с атеистической публицистикой Б. Рассела по сборнику «Почему я не христианин?», вышедшему на русском языке в 1987 году. Тексты, включенные в этот сборник - статьи, главы из книг, эссе - почти все центральные работы Рассела, посвященные критике религии и церкви, достаточно полно представляют позицию философа по проблемам веры, бессмертия души, существования бога, роли церкви в истории и культуре. И все же атеизм Рассела был представлен русскому/советскому читателю с купюрами. В сборник не вошли две публикуемые здесь статьи Рассела об агностицизме, в которых философ проясняет характер своего атеизма. Переводчик и составитель сборника Александр Яковлев отмечает в предисловии, что агностическая позиция несущественна для атеизма Рассела, что агностицизм «был для Рассела лишь тактическим приемом» в борьбе с догматизмом религии, «ибо всеми своими произведениями Рассел доказал, что на деле его позиция является именно атеизмом» [1]. За этой явной и теоретически нейтральной аргументацией могла стоять и другая - неявная идеологическая: агностицизм, как буржуазная идеалистическая философия, ослабляет атеизм Рассела [2]. Теперь читатель имеет возможность самостоятельно, не полагаясь на авторитетное мнение советских цензоров Рассела, оценить внутреннюю теоретическую согласованность расселовского атеизма. Но прежде, чем обратиться к текстам Рассела, в которых философ проводит тонкую дефинитивную работу с понятиями «агностицизм» и «атеизм», имеет смысл провести краткое историко-этимологическое и философское расследование в отношении этих слов-ярлыков, чтобы плоские этикетки обрели полнокровность теоретических понятий.

Агностицизм I (история понятия)

Термин «агностицизм» вошел в философский и теологический оборот с легкой и вовсе не философской руки Томаса Генри Хаксли (Гексли) - ученого-биолога и геолога, последователя Чарльза Дарвина. Хаксли искал слово для обозначения собственной мировоззренческой позиции, которую он не мог маркировать ни одним из существующих «-измов». «Когда я достиг интеллектуальной зрелости, - пишет Хаксли, - и начал задаваться вопросом, кто же я - атеист, теист или пантеист, материалист или идеалист, христианин или свободно мыслящий человек :я пришел к выводу, что мне не подходит ни одно из этих наименований, кроме последнего» [3]. Но особое слово-маркер по-настоящему понадобилось ученому, когда в 1869 году Метафизическое Общество [4] предложило Хаксли стать участником его заседаний. Среди многочисленных «-истов» Метафизического Общества «свободно мыслящий человек» звучало бы как «ни рыба ни мясо» - человек без определенного мировоззрения. Был нужен ярлык и более четкая формулировка позиции. Хаксли изобретает слово «агностик» в противовес всем «-истам», уверенным, что они обладают «гнозисом» - решением проблемы бытия (или, скорее, познаваемости бытия), привлекая Канта и Юма в союзники. Но был еще и другой этимологический источник неологизма: Хаксли пришло в голову слово «агностик» как явно отсылающее к соперникам ранних христиан, «гностикам», претендовавшим на знание тех вещей, которые для Хаксли были загадкой.

В чем же «вера» агностика? Агностицизм, по мнению Хаксли, это не кредо, а метод, базирующийся на строгом соблюдении одного принципа, столь же древнего, как ирония Сократа и сомнение Декарта, принципа, составившего самый фундамент Реформации: «В интеллектуальной деятельности не принимай в качестве достоверных недоказанные или недоказуемые заключения» [5]. Что в устах биолога-дарвиниста означает выражение «недоказанные и недоказуемые заключения»? Прежде всего - выводы, недоступные для опытной проверки или не выдерживающие испытания эмпирическими методами науки - методами наблюдения и эксперимента применительно к естественным наукам, методами сравнительно-исторической критики источников в случае наук гуманитарных. Таким образом, все вопросы, имеющие статус метафизических в кантовской терминологии, то есть выходящих за пределы опытной науки, оказываются за границами рационального рассмотрения. Что это за вопросы: традиционные антиномичные вопросы о боге, мире и душе, вопросы гностиков «Кто мы?», «Где мы?», «Куда стремимся?». Но это не означает, что Хаксли отдает вопросы, в которых разум не судит, а опыт не свидетельствует, на откуп вере. В том случае, если агностик не может получить достоверного знания, он не обращается к вере, а воздерживается от суждения [6].

Совершенно очевидно, что агностицизм, будучи критической установкой, а не метафизической системой, не может выполнять функцию мировоззрения, которую пытался закрепить за ним Хаксли. На самом деле Хаксли дал ученым-естествоиспытателям, которые в своей научной деятельности являются натуралистами или, по сути, стихийными материалистами, то есть ищут действующие естественные причины природных явлений в самой природе, слово для обозначения научного мировоззрения, раз и навсегда отказывающегося от натурфилософии, от поиска конечных причин природных феноменов [7]. Бракоразводный процесс между наукой и метафизикой, начавшийся в Новое время, был окончательно завершен к середине 19 века. Механицизм науки Нового времени не оставлял места для сверхъестественного в любой его ипостаси - ни для религиозного, ни для метафизического бога. Непрерывная череда открытий в химии и физике, совершенствование методов и концептуального аппарата, постоянное расширение сферы исследований и подход к рубежу практического применения результатов научной работы свидетельствовали о реальной теоретической силе механистического объяснительного принципа. Христианская церковь с ее допотопной аристотелианской физикой на тот момент уже давно сдала свои позиции в сфере наук о неживой природе. Последним пристанищем для теоретических амбиций христианства стала концепция происхождения жизни, тем более, что в органической природе действует иной тип каузальности - не механическая, а целевая каузальность, что обосновывает применимость к биологии телеологической системы объяснения. Именно идею целесообразности и гармоничности живой природы эксплуатирует креационизм для обоснования тезиса о божественном замысле. «Бульдог Дарвина», как называли Хаксли, защищает новорожденную эволюционную теорию происхождения жизни от нападок церковников с помощью философских аргументов. По сути, он показывает, что креационизм не может быть соперником дарвиновской теории. Мы делаем выбор не между двумя научными гипотезами, мы выбираем между научной теорией и религиозной догмой. Креационизм не выдерживает испытания агностическим принципом, так как прибегает к использованию в объяснении знания о боге, находящегося за пределами возможного научного опыта, а следовательно и за пределами самой науки.

Агностиками во второй половине 19 века стала называть себя группа английских интеллектуалов - последователей Хаксли, - считавших, что современная им опытная наука задает образец познания, и враждебно настроенных по отношению к догматическому христианству викторианской церкви. Взгляды этих людей - кроме Хаксли значимыми фигурами в агностическом движении были У.Клиффорд, Л.Стефен, Дж.Толланд - органично включились в общеевропейский культурный контекст формирования культа науки, «жрецами» которого были последователи Огюста Конта во Франции - позитивисты, немецкие материалисты, которых в отечественной философии вслед за Энгельсом принято называть вульгарными, Карл Фохт и Якоб Молешотт, британские эмпиристы во главе с Джоном Миллем. Агностики не причисляли себя ни к одному из указанных направлений, прежде всего, из-за опасения стать «истами», догматиками, нарушить базовый принцип агностицизма.

Английский агностицизм 19 века был скорее культурно-историческим, нежели чисто философским феноменом, и, в соответствии со столь неприятными для Хаксли предсказаниями критика агностиков позитивиста Харрисона, исчез как самостоятельное интеллектуальное направление, как только агностическая установка стала «частью мыслительного канона» [8] человечества.

Агностицизм II (смысл)

С учетом этимологии слова «агностицизм» и исторического контекста его употребления можно ввести дефиницию этого понятия. Агностицизм - философская концепция, утверждающая невозможность получения достоверного знания об объектах, располагающихся за пределами опытного познания, и прежде всего невозможность знания о боге и предельных основаниях мира. В отечественной философской традиции термин «агностицизм» используется для обозначения философской доктрины, отрицающей возможность познания мира, существующего независимо от человеческого сознания. В соответствии с этим определением философский лагерь агностиков объединяет Юма и Канта, позитивистов трех поколений и их критиков - постпозитивистов.

Философский агностицизм ставит вопрос о границах человеческого познания. Критика познавательных возможностей человека, как известно, впервые была осуществлена в античности скептиками - академиками и пирронистами. Не вдаваясь в тонкости теоретических различий между этими двумя видами античного скептицизма, а также между античным и современным скептицизмом, следует отметить, что суть скептической позиции составляет сомнение в возможности получения знания о чем бы то ни было - о мире или о своей собственной душе. Скептицизм впервые возникает и затем периодически возрождается в философии как ответ на догматизацию философского знания. Будучи бесплодным в качестве исследовательской стратегии, скептицизм играет негативную роль ревизора оснований самого философского знания, заставляет философию применить свою рефлексивную функцию к себе самой. Именно это имеет в виду Кант, когда говорит о том, что Юм «пробудил его от догматического сна». Как только философия начинает претендовать на обладание всеобъемлющим истинным знанием о мире и человеке, то есть утверждает себя в качестве метафизики, причем единственно возможной, скептицизм обращает внимание философов на ненадежность и недостаточность тех познавательных средств, которыми они пользовались при обнаружении истины. И Платону, и Аквинату, и Лейбницу скептики предъявляли сходные по своей сути обвинения.

Как же аргументируют скептики смелое и противоречащее здравому смыслу и очевидным фактам утверждение «мы не можем ничего знать?». Скептики уточняют: «Мы не можем ничего знать, потому что мы не можем ничего знать с достоверностью». Что это означает? Скептики используют классическое платоновское определение знания как «истинного обоснованного мнения» и показывают невозможность такого феномена. В этом определении знания выделяются объективная и субъективная сторона знания. Знание может рассматриваться и со стороны своего содержания, в таком случае оно описывается через логические структуры и оценивается с точки зрения истинности. Но знание - это также и некоторое состояние сознания, характеризующееся уверенностью в истинности определенных высказываний. С точки зрения классического анализа знания, знанием может быть названо только истинное высказывание или система истинных высказываний. Иными словами, ложное знание - это противоречие в терминах. Субъективная уверенность в истинности некоторых высказываний только тогда может быть названа знанием, когда базируется на достаточных рациональных (в широком смысле, то есть как опытных, так и логических) основаниях. Скептики утверждают, что такие основания получить невозможно, достаточно привести хотя бы старый аргумент регресса оснований, а необоснованное знание - это не знание вообще. Стоит обратить здесь внимание на требования к субъективной составляющей знания, обозначаемой термином «убеждение». Для того, чтобы уверенность в чем-то могла быть названа убеждением, она должна иметь под собой прочный рациональный обосновательный фундамент. Причем термин «рациональный» означает «подвергнутый критической проверке рациональными средствами». Именно в таком и только в таком случае мы говорим о достоверности знания. В случае отсутствия рациональных оснований (даже при наличии оснований иного рода - эмоций, доверия к авторитету) речь идет о вере. Скептики проповедовали воздержание от суждений - эпохэ - в ситуации невозможности получения достоверного знания.

Несомненно, что скептики задают чрезмерно жесткий образец знания, можно даже сказать, некий абсолют знания, которому не может соответствовать в принципе ни одна из исторических форм знания, в том числе и наука. А это означает, что скептическая модель эпистемологии не применима для анализа реальных познавательных феноменов. Но критический потенциал скептицизма вполне может быть плодотворно использован в качестве вакцины от догматизации знания. Философский агностицизм как раз исходит из скептической установки на критический анализ наших познавательных возможностей. Но вопрос о знании ставится принципиально иначе - не в форме вопроса о существовании знания, а в форме вопроса о границах познания, по-кантиански. В качестве факта принимается наличие обоснованного знания - это математическое и физическое знание. Философии остается показать, как оно возможно, и указать пределы применимости наших познавательных способностей. Эти рациональные рубежи - границы опытной науки. Таким образом, агностицизм - это специфическая форма скептицизма, мягкий скептицизм, четко определяющий линию демаркации познаваемого и непознаваемого, и, соответственно, научного и ненаучного знания (эпистемологический статус которого неопределен). В таком случае Давид Юм вряд ли может быть назван агностиком, скорее он был жестким скептиком, считавшим, что мы не можем достоверно знать о мире.

Смысл понятия «агностик» может быть специфицирован применительно к вопросу о существовании бога. Но понятие не было востребовано христианской теологией. Теология и церковь не нуждаются в специальном термине для обозначения доктрины непознаваемости божественной природы, так как независимо от того, познаваем бог или нет, в любом случае он является объектом веры, а не знания. Для церкви существуют только верующие и неверующие - безбожники, атеисты. К числу последних церковь относит и агностиков. И здесь следует уточнить смысл понятия «агностик» применительно к проблеме веры в бога. Агностик - это тот, кто считает, что не существует достаточных доказательств как в пользу существования, так и в пользу не-существования бога/богов, и поэтому воздерживается (совершенно в духе античного скептицизма) от утвердительного или отрицательного суждения на этот счет. Для агностика дела божественные суть такие же интеллектуальные вопросы, как и все остальные проблемы человеческого знания, а, следовательно, он руководствуется принципом, сформулированным Хаксли: не принимать в качестве знания необоснованные утверждения. Сам Томас Хаксли в ответе на критику церковников, разъясняя позицию агностика, ссылается на странные, с точки зрения науки, места в Евангелиях, где говориться о дьяволе и об изгнании бесов, а также на внутреннюю противоречивость евангельских свидетельств как на достаточные основания для того, чтобы не доверять сведениям о Христе, изложенным в Священном Писании. А это означает, что мы не можем использовать высказывания Христа о боге в качестве надежного свидетельства существования бога. Агностик, каким был Томас Хаксли и его друзья, не уверен, но он не верит, он - неверующий, здесь церковники правы на его счет.

Агностицизм и/или атеизм

Агностика иногда представляют мечущимся между двух огней - теизма и атеизма. Но больше здесь подходит выражение «подвешенное состояние». Агностик говорит о приостановке, подвешивании суждения о существовании бога. При всем при том теисты считают агностика маскирующимся атеистом, а атеисты - осторожным или застенчивым теистом. Кто же такой агностик, третий или один из двух? В принципе, агностик не является теистом, так как отказывается принимать на веру то, что не может быть рационально обосновано. Но агностицизм вполне может совмещаться с фидеизмом: указание на невозможность рационального познания божественной природы высвобождает энергию веры, но в таком случае утрачивается критическая установка агностика, и перед нами уже не агностицизм в строгом смысле слова. Похоже, агностика нельзя считать и атеистом, ведь он не выносит и отрицательного суждения о существовании бога. Однако атеистическая позиция не сводится только к отрицанию существования бога, как представляет ее себе обыденное сознание. Атеизм - это не только и не столько теоретическая позиция, сколько практическая доктрина. Атеист отвергает веру в бога как несовместимую с сознанием свободного человека и негативно относится к религиозному культу. Атеист критикует религию, опираясь на широкий арсенал методов и данных науки, принимая ту же самую антидогматическую установку, что и агностик. И если агностик действенно, практически противостоит религии и церкви, то он - атеист. И в таком случае разногласия между агностиком и атеистом - внутренние теоретические. Разница между ними лишь в том, что те аргументы, которые атеист считает достаточно вероятными для того, чтобы быть принятыми в качестве достоверных, агностик полагает недостаточными для полной уверенности (в не-существовании бога).

Агностицизм и атеизм: случай Рассела

Нет никакого сомнения: Бертран Рассел был атеистом, одним из самых убедительных и вдохновенных критиков религии и церкви в истории борьбы за освобождение человека от бога, с индивидуальным полемическим стилем, остроумным и ясным. Сам он называл себя и атеистом, и агностиком. Есть ли сущностное сродство между атеизмом Рассела и его агностицизмом, или агностицизм здесь всего лишь тактический ход в борьбе с церковниками?

Бертран Рассел известен интеллектуальной публике как философ, стоящий у истоков мощной философской традиции в 20-м веке - аналитической философии, и автор остроумной и пристрастной «Истории западной философии», автор, сам ставший частью этой истории. «Основания математики», плод совместного интеллектуального труда Рассела и Уайтхеда, новаторская «Философия логического атомизма», фундаментальное «Человеческое познание: его сфера и границы» - теперь история. Это Рассел разгадал старый, как сама философия, парадокс лжеца и открыл новый парадокс классов, еще более головокружительный, чем тот, от которого он освободил философию: «Является ли класс классов членом самого себя?». И сам же разрешил его с помощью своей теории типов, о которой логики спорят до сих пор. Он написал гениальный учебник «Проблемы философии», по которому по сей день учатся философии студенты в США и Великобритании.

Но Рассел не был только академическим - кабинетным философом, да он вообще им не был, хотя писал теоретические - подразумевающие тишь кабинета и размеренную долгую жизнь - работы. Была долгая жизнь, в которой краткие периоды кабинетных исследований чередовались с активной общественной политической и просветительской деятельностью. Рассел выступает на митингах суфражисток и баллотируется в Парламент в качестве кандидата от Национального Союза Женских Суфражистских Обществ, ведет активную пацифистскую пропаганду во время первой мировой войны, за что лишается места лектора в Кембридже и получает шестимесячный срок тюремного заключения как немецкий шпион. Он осуждает войну во Вьетнаме и гонку ядерного вооружения. Рассел пишет популярные изложения своих взглядов на отношения между мужчиной и женщиной «Брак и мораль» и «Завоевание счастья», и в 1940 году получает отказ в должности лектора в Колледже Нью-Йорка на основании решения Верховного Суда как автор аморальной книги «Брак и мораль» и «распутный, похотливый, сладострастный, непочтительный и лишенный морального чувства человек». Он отстаивает право любящих на внебрачные половые отношения, на использование средств контрацепции, выступает за терпимое отношение к супружеской измене и за упрощение процедуры развода. Рассел ездит с лекциями по всему миру от Китая до Америки: читает просветительские антирелигиозные лекции для широкой публики, лекции о германской социал-демократии в Лондонской школе экономики и лекции по эпистемологии и истории философии для американских студентов-философов. Кажется, философия здесь покидает кабинет и выходит в мир.

Что это за философия «в миру»? Традиционный для Великобритании эмпиризм в юмовской версии или его новая модификация - «логический атомизм»? Но вряд ли тот или иной вариант решения проблемы источника достоверного знания и программа построения непротиворечивого философского и научного языка способны изменить мир. Внутренняя логика движения философской мысли, логика споров и противостояния доктрин вполне автономна и не всегда обладает обратной связью с историко-культурной действительностью. Философия может задавать идеологические модели: французское Просвещение, гегельянство, марксизм, английский либерализм дают нам образцы такого взаимодействия философии и общества. Но философия здесь утрачивает свой собственный специфический предмет - формы соотношения сознания и бытия - и отчасти свой метод - критическую рефлексию, превращаясь в обоснование социального идеала, который неизбежно будет догматизирован. И тем не менее, философия в этой роли все равно остается теоретизированием. Но может ли быть философия практической философией индивидуума, а не общества в целом, нет ли здесь противоречия в понятиях? Не теряет ли она себя в таком случае, превращаясь в набор готовых максим, становясь назидательной?

Философия может сделать индивидуума, носителя обыденного сознания, своим предметом. На рубеже 19 и 20 веков появляется такая философия - философия жизни и экзистенциализм, философия, отказывающаяся от традиционных теоретических проблем в пользу исследования повседневности человеческого сознания. Но в состоянии ли эта философия, принимая точку зрения «несчастного сознания» [9], помочь этому сознанию. Способна ли она уничтожить разрыв между собственным теоретизированием и индивидуальной человеческой практикой?

Есть и другой путь философии в жизнь. Философия может предложить обычному человеку не определенное готовое содержание-решение, а собственный метод, позволяющий самостоятельно, не перекладывая ответственности на доктрины, принимать жизненные решения. Этот специфический метод философии - рефлексивное, критическое мышление - в общем виде может быть назван рационалистическим. Бертран Рассел избрал именно этот путь. В статье «Я атеист или агностик?» он дает определение рационализма, очень близкое к формулировке принципа агностицизма, данной Томасом Хаксли: рационализм - это не совокупность убеждений, а способ приобретения убеждений. Причем именно разум, научный разум, задает критерии обоснованности знания. В таком случае базовыми для оценки достоверности знания следует считать, прежде всего, интерсубъективную эмпирическую проверяемость и логическую непротиворечивость знания - парадигмальные критерии «хорошей» науки. Наука для Рассела воплощает человеческий разум и служит образцом рационального рассуждения именно потому, что способна к самокоррекции, наименее догматична из всех форм человеческого сознания. Наука подходит со строгими мерками к человеческому знанию: никакое знание не может считаться абсолютно достоверным, а значит, раз и навсегда обоснованным, но имеет лишь вероятностный характер. Рассел придает этой установке, принятой самой наукой только в 20-м веке, форму общего принципа: «Никогда не будь абсолютно уверен». Решение о принятии или отвержении той или иной научной теории или мировоззренческой доктрины должно, таким образом, зависеть от оценки ее степени вероятности по разработанным наукой критериям.

Рационализм и вольнодумство Рассел получил по наследству: от родителей - лорда и леди Эмберли - и, через своего крестного Джона Стюарта Милля, от британской философской и политической традиции. Родители Рассела были экстравагантными радикалами, выступали в защиту контроля над рождаемостью и избирательного права для женщин. Мать Рассела, урожденная Кейт Стэнли, выступала на собраниях суфражисток и держала философский салон. Отец Рассела оставил фундаментальное исследование мировых религий в книге «Анализ религиозных верований». В качестве учителя для своих детей лорд и леди Эмберли пригласили дарвиниста и атеиста Д.Э.Сполдинга. Родители не успели оказать на Рассела непосредственного влияния: мать Рассела умерла от дифтерии, когда ему было два года, отец скончался двумя годами позже от туберкулеза. Но отец Рассела в завещании пожелал, чтобы опекуном Бертрана и его старшего брата стал их учитель Сполдинг и другой атеист Кобден-Сандерсон. Суд лорда-канцлера, о котором Рассел упоминает в статье «Я атеист или агностик?», состоялся по инициативе дедушки и бабушки Рассела лорда и леди Рассел, чтобы «вырвать невинных крошек из когтей безбожников» [10]. Так Рассел вопреки воле отца вынужден был приобщиться к христианскому воспитанию и образованию. Только гораздо позже, изучая архивы Эмберли и готовя их к публикации, Рассел обнаружил глубокое духовное родство с взглядами и жизненной позицией своих родителей. Подлинным воспитателем Рассела стало его одинокое детство в пуританской атмосфере Пембрук-лодж, родового имения Расселов, наполненное чтением и размышлениями. В 16 лет произошло духовное прощание Рассела с религией, не выдержавшей испытания рациональными аргументами [11].

Что означало быть рационалистом в начале 20-го века, в эпоху крушения веры в разум? Отсутствие историко-культурного чутья или интеллектуальное мужество? Европейским культурным сознанием рационализм в то время воспринимался не как некий метод или установка мышления, ориентированная на научные образцы, но скорее как вера во всемогущество научного разума, движущего человечество по пути прогресса, как гегельянская по идейному происхождению вера в разумность культурно-исторического процесса. Крушение этой веры в десятые годы двадцатого века и знаменовало подлинное начало нового столетия, оставив веку девятнадцатому историческую наивность. На смену рационализму, неадекватному новой исторической ситуации человечества, приходит иррационализм, проповедующий разочарование в способности разума постигнуть и изменить неразумную, анти-рациональную действительность. Экзистенциалисты тонко улавливают и пытаются зафиксировать в новом философском языке опустошенность сознания европейского человека, одиночество в чужом, равнодушном мире, мире без бога и разума. Старые догмы рухнули. Но где взять человеку силы и мужество противостоять новым догмам?

Прощание с Гегелем в Англии и на континенте проходило по-разному: у одних - в кабинетах, у других - на полях сражений. Рассел в Кембридже прощается не с историзмом, а скорее с гегелевским холизмом [12]. Он убежден, что целое системы не может определять природу индивида. Индивиды существуют независимо от целого, совокупно составляя его. Это метафизическое положение обосновывает для Рассела практическую философию индивидуального мужества полагаться только на себя и свой собственный разум. Рассел не чувствует истории - ее осмысленности или бессмысленности, - но он прекрасно понимает то чувство отчужденности человека от равнодушной вселенной, которое порождает развивающаяся наука. Наука (это отчетливо осознает англосаксонская философия) и история (это ощущают философы на Континенте) разочаровывают европейского человека, снимают с него чары религии и плоской прогрессистской идеологии, но ничего не предлагают взамен. Скорее они требуют от разорванного сознания человека 20-го века собрать воедино рассыпавшийся puzzle из научных знаний, моральных убеждений и чувства прекрасного, что ему не по силам. Либо мужество переносить самоотчуждение. Для Рассела очевидно, что желание современного человека скрыться в уютной вере в старого христианского бога или в новых идеологических идолов (одним из которых - самым распространенным в наше время - Рассел считает национализм) перед лицом пустоты вызвано страхом. Но теперь это страх не перед таинственным или перед смертью, а страх перед ответственностью за собственную судьбу. Рассел уверен, что в наше время человечество обладает тем, чего не было у людей предшествующих эпох, - средствами обретения индивидуального счастья, которое составит совокупное счастье человечества, и контроля над природным и социальным бытием. Эти средства дает нам научный разум и научное знание. Нужно лишь мужество воспользоваться разумом. В статье «Почему я не христианин?» Рассел четко выражает кредо рационалиста: «Мы же должны стоять прямо и глядеть открыто миру в лицо. Мы должны взять от мира все, что он может нам дать» [13].

В 20-м веке философы придумали специальное слово для обозначения убеждения в исключительной способности науки получать истинное знание и обеспечивать общественный прогресс - «сциентизм». Науку обвиняли в авторитарности и догматизме, обеднении человеческого представления о мире и лишении человека надежды. «Сциентизм» Рассела должен выглядеть наивно для современных сторонников идеи утраты наукой ее социально-исторической исключительности. И действительно, научный разум не смог синтезировать распавшиеся составляющие европейской культуры - истину, добро и красоту, - будучи сам одной из этих составляющих. Только история, сам ход экономического развития человечества, по всей видимости, может осуществить эту титаническую работу. Но отказ от признания разума базовой характеристикой социального бытия человека гораздо хуже абсолютизации этой способности человеческого сознания. Из этих двух заблуждений одно - иррационализм - отдает человека во власть идеологических иллюзий, а другое - наивный рационализм - дает средство борьбы с догмами и единственную полезную из всех иллюзий - веру в возможность полного освобождения от заблуждений. «Наивная» вера в разум и заставляет Рассела бороться: со всеми догмами и заблуждениями века, с мракобесием церкви и жестокостью политиков. Для Рассела научная истина - это и есть единственный объект «поклонения» свободного человека.

Агностицизм Рассела не случайный довесок к его атеизму, не тактически принятая поза. Агностицизм в отношении вопроса о существовании бога - это последовательно проведенный рационализм. Для Рассела вопросы о существовании бога или бессмертии души - такие же вопросы о факте, как вопросы науки, соответственно, критерии здесь применяются одни и те же - научные - и, прежде всего, критерий эмпирической верификации. Так как он в случае религиозных сюжетов не применим, приходится ограничиваться логическими аргументами, которые применительно к фактическим суждениям не дают абсолютной достоверности. Для Рассела агностицизм - это принцип интеллектуальной честности. Атеизм - принцип моральной честности. Недаром Рассел разделяет вопросы о фактах и вопросы о целях. Разум помогает нам находить средства, адекватные целям, но сами цели задаются сердцем, эмоциями. «Благая жизнь - это жизнь, вдохновляемая любовью и управляемая знанием» [14]. «Мучительное сочувствие к страданиям человечества» и было тем зовом сердца, который определил одну из целей жизни Бертрана Рассела - борьбу с религией и церковью.

Почему с купюрами?

Все-таки остается не вполне ясным, почему именно буржуазный атеизм Рассела был подвергнут «цензуре»? Ведь и атеизм Фейербаха и Ницше, Фрейда и экзистенциалистов тоже буржуазный, и, соответственно, тоже непоследовательный. Возможно, все дело в том, что агностицизм был абсолютно чужероден и поэтому опасен для догматического советского атеизма. Тексты атеистов - представителей континентальной философской традиции, не важно - рационалистов или иррационалистов, написаны в свойственной этой традиции метафорическо-метафизической манере, часто с сильной эмоциональной акцентуацией в системе аргументации. Иногда эти тексты напоминают скорее прокламации убеждений, нежели философские трактаты. «Символ веры» здесь совпадает с официальным советским, а односторонность психологических истолкований веры в бога, недопонимание социальных корней религии и прочее можно подвергнуть критике с позиций исторического материализма. Тексты англичанина Рассела тоже нельзя назвать эмоционально стерильными там, где дело касается морально-практического отношения к вере и религии. Но когда последователь Юма подходит теоретически к вопросу о существовании бога, то он со всей философской честностью оказывается вынужденным признать, что не существует логической возможности доказать не-существование бога. Трезвый, лишенный эмоций, ясный взгляд на теоретико-гносеологический аспект проблемы существования бога отличает «англосаксонский» атеизм Рассела, атеизм, защищенный скепсисом от стандартного обвинения в перевернутой вере в бога.

Настали иные времена, в России атеизм, уступив место официальной идеологической догмы аутентичному в этой роли православию, в борьбе обретает вновь самотождественность в качестве критической позиции, свое новое самосознание, свое новое лицо. Публикуемые тексты Рассела «Я агностик или атеист?», «Кто такой агностик?» и «Мистицизм» не просто дополняют наше представление об атеизме Рассела, но позволяют теперь уже - в новой духовной ситуации - непредвзято рассмотреть соотношение агностицизма и атеизма и, возможно, использовать антидогматический потенциал агностицизма для сохранения живого атеизма.

1. Рассел Б. Почему я не христианин. - М.: Изд-во политической литературы, 1987. - С.12.

2. Быховский Б. Мееровский Б. Атеизм Б.Рассела.// От Эразма Роттердамского до Бертрана Рассела (Проблемы буржуазного гуманизма и свободомыслия). - М.: Мысль, 1969. - С.283.

3. Huxley T. Agnosticism // Huxley T. Science and Christian Tradition. - L.: Macmillan & Co., 1909.

4. Первое собрание Метафизического Общества проходило 21 апреля 1869 года. Первоначально редактор The Spectator Р.Хаттон и его друг профессор астрономии преподобный Ч.Причард задумали перевести дружеские беседы на теологические темы в форму научных обсуждений и создать с этой целью Теологическое Общество. Но затем было решено дать новому клубу название «Метафизическое Общество», что позволяло расширить спектр проблем для обсуждения. В метафизическое общество входили как ортодоксальные христиане декан Стэнли, архиепископ Мэннинг, преподобный Джеймс Мартино, епископ Глостерский и Бристольский, так и неверующие Т.Хаксли, А.Харрисон, Д.Морли, Л.Стефен и др. Некоторые темы обсуждений: «Теория причинности», «Что такое смерть?», «Что такое материя?», «О понятиях «природа», «естественное», «сверхестественное», «Верификация наших убеждений».

5. Huxley T. Op. cit.

6. Дарвиновскую теорию происхождения жизни Хаксли считал всего лишь гипотезой, сильно превосходящей другие гипотезы по своей объяснительной силе. Пока мы не обладаем необходимым эмпирическим материалом для проверки и обоснования теории эволюции, Хаксли рекомендует позицию «активного сомнения» в отношении дарвинизма. См. опубликованную анонимно статью Хаксли Darwinian Hypothesis // Times, 26 December 1859.

7. Причины действующие (сausae efficientes) и причины конечные (causae finales) - термины средневековой схоластики, отсылающие, соответственно, к движущей и целевой причинам аристотелевской классификации причин. Объяснение через действующие причины - главный принцип механистической модели объяснения науки нового времени. Отказ от телеологического принципа объяснения явлений через их цели (конечные причины) стал теоретико-методологической основой научной революции нового времени.

8. Huxley T.Op. cit.

9. «Несчастное сознание» - термин, впервые введенный в философский оборот Г.В.Ф. Гегелем в «Феноменологии духа» для обозначения Духа на ступени самосознания. «Несчастное сознание» характеризуется осознанием внутренней разорванности, отчужденности от самого себя, раздвоенности между своей идеальной свободной сущностью и эмпирической зависимой. Понятие «несчастное сознание» используется в философии экзистенциализма для описания человеческого существования в ситуации абсурда, возникающей при столкновении человека в поисках смысла жизни с бессмысленностью мира.

10. См. Рассел Б. Автобиография // Иностранная литература, №12, 2000.

11. См. Рассел Б. Мои религиозные воспоминания // Рассел Б. Почему я не христианин. - М., 1987.

12. Годы студенчества Рассела пришлись на эпоху господства гегельянства в Кембридже. Рассел был дружен с Мак-Таггартом и в течение некоторого времени разделял общеуниверситетское увлечение гегелевской философией. Но серьезные занятия математикой и логикой привели Рассела к пониманию неприменимости гегелевской спекулятивной диалектики к проблемам математики. Рассел присоединился к бунту против Гегеля, начатому Джорджем Муром, который «обнаружил, что гегелевская философия неприменима к стульям и столам». Рассел выступает против теории внутренних отношений кембриджского гегельянца Фрэнсиса Брэдли (Bradley F. Appearance and Reality. - L., 1893). Согласно этой теории, отношения между вещами определяются природой каждой из этих вещей, которая по своей сути есть природа того целого, которое эти вещи составляют. Таким образом, онтологически реально лишь целое, первичное по отношению к составляющей его множественности. Это - позиция онтологического холизма (whole - целое), или онтологического монизма. Рассел показывает противоречивость теории внутренних отношений и противопоставляет гегелевскому монизму онтологический плюрализм (Аргументацию Рассела смотри в работе Б. Рассел «Мое философское развитие» / Аналитическая философия: Избранные тексты. - М.: Изд-во МГУ, 1993).

13. Рассел Б. Почему я не христианин. - М., 1987. - С.112.

14. Рассел Б. Почему я не христианин. - М., 1987. - С.71.