Среди тех, кого рабочий класс в ходе трёх революций выдвинул в первые ряды борцов за свободу, кем он заслуженно гордился и кому доверил после своей победы важный государственный пост, был и Александр Гаврилович Шляпников. Между тем имя его долгое время если и упоминалось, то лишь с набором таких ярлыков, как «анархо-синдикалист», «оппозиционер», «прямой капитулянт» и т.п. Да, были у него и заблуждения, причём серьёзные, случалось ему находиться в оппозиции, даже возглавлять её, и обвинял его Ленин в уклонизме, — всё так. Но было в его жизни и нечто иное, гораздо более значимое: выполнение личных поручений Владимира Ильича, осуществление связи между ним и Русским бюро ЦК, членство в последнем, руководство самым боевым профсоюзом — металлистов, пост народного комиссара труда в первом Советском правительстве, членство в Реввоенсовете Каспийско-Кавказского фронта, работа в политическом и торговом представительстве СССР во Франции...

Родился Шляпников в 1885 г. в Муроме. (В других источниках приводятся иные даты — 1883 и 1884 г.; разнобой объясняется просто: чтобы приняли на работу мальчишку, приходилось годик-другой прибавлять.) Отец его занимался различными ремёслами: был и мельником, и чернорабочим, и плотником, затем выбился в железнодорожные кондукторы. Через несколько месяцев после рождения четвёртого ребёнка (Саша был третьим, ему не исполнилось тогда и трёх лет) семья лишилась кормильца, и матери пришлось искать заработка. Бралась за любую работу. Даже в зимние вечера её часто видели на берегу Оки полоскающей чужое бельё. Дети были предоставлены самим себе, и в их воспитании значительную роль играла улица с её ссорами и драками, жестокими побоищами взрослых.

В трёхгодичной народной школе выучился Саша читать и писать, но никаких светлых воспоминаний у него о ней не осталось: учителя частенько прибегали к кулачной расправе, а преподаватель закона божия, знавший, что Шляпниковы — старообрядцы поморского толка (беспоповцы), после каждого праздника ставил его на колени за непосещение церкви, лишал обеда. Как вспоминал позже сам Александр Гаврилович «религиозные преследования, преследования улицы, преследования в школе, бедность и лишения в семье — всё это располагало мои детские мечты и настроения на борьбу и мученичество»[1]. Вот эта-то настроенность на борьбу и мученичество стали весьма существенными чертами его характера.

Обучившись грамоте, он с 11 лет начинает трудиться: просеивает песок в литейке, не брезгует и другими чёрными — не по возрасту — работами, добывая по 15–20 копеек за 12-часовой рабочий день. Познакомившись с заводской жизнью, с мастеровыми старого закала, сам захотел стать токарем по металлу... Удаётся попасть сначала к строгальному станку на фабрике стальных изделий в селе Ваче, затем перебраться за токарный станок в Сормове. Наконец он отправляется в далёкий Петербург, где после долгих мытарств поступает подручным слесаря на Невский (Семянниковский) судостроительный завод.

Под именем Ноэ и Беленина

8 мая 1901 г. на заводе вспыхнула забастовка солидарности с соседями-обуховцами. 15-летний Сашка Шляпников принимает в ней самое активное участие, сгруппировав вокруг себя подростков из всех мастерских. Набив карманы гайками, болтами, кусками железа, они стаями проносились по докам и мастерским, выгоняя оттуда тех, кто не хотел подчиниться общему решению о стачке; тех же, кто отказывался, осыпали градом стальных осколков, заставляя таким образом примкнуть к большинству. Конные и пешие полицейские награждали ребят подзатыльниками, стегали нагайками, но это только подогревало боевую злость.

Естественно, когда движение было подавлено, Шляпников в числе других его активных участников был уволен, мало того — попал в чёрные списки. Все попытки поступить на другой завод кончались неудачей. Пришлось довольствоваться работой в конторе, по ремонту общественных бань. Через год, с огромным трудом скопив денег на дорогу, Александр возвращается на родину.

По пути, в Сормове, ему дают с собой социал-демократические брошюры и листки. И, устроившись токарем, он начинает вести пропаганду среди рабочих своего завода и окрестных текстильных фабрик. В 1903 г. организуется Муромский комитет РСДРП. В начале следующего года — провал: полиции, осведомлённой провокаторами, удаётся схватить 10 человек, в том числе и Шляпникова. Однако жандармам так и не удалось собрать достаточных улик, и через девять месяцев, проведённых в одиночке, его освобождают под надзор полиции.

Начало революции 1905 г. ознаменовалось в Муроме и его окрестностях целым рядом стачек. 9 июля местные социал-демократы устроили массовку в память расстрелянных перед Зимним дворцом рабочих. Полиция пыталась разогнать её, но, побитая, бежала, а возбуждённые победители весь вечер беспрепятственно манифестировали по городу. Через неделю власти пришли в себя, арестовали Шляпникова и его товарищей и отправили их во Владимирскую центральную каторжную тюрьму.

Всеобщая политическая стачка в октябре 1905 г. парализовала жизнь в стране. Царским манифестом от 17 октября была провозглашена и амнистия политическим заключённым. Правда, когда открылись ворота Владимирского централа, освобождённых встретили и избили местные черносотенцы. С «вещественными доказательствами» на лице Шляпников возвращается домой и приступает к созданию Совета рабочих депутатов.

А.Г. Шляпников. Фото не позднее 1913 г.

Ему исполняется 20 лет, и его призывают в армию. Но он отказывается принять присягу на верность... В ночь на рождество (25 декабря) 1905 г. его снова арестовывают и бросают в тюрьму. Спустя год с лишним суд приговаривает его к двум годам крепости, но освобождает временно, до утверждения приговора, под залог в 300 рублей. Шляпников едет в Москву, работает там в партийной организации Лефортовского района, случайно попадает в облаву, устроенную в техническом училище на эсеров-террористов; через месяц, разобравшись, его отпускают, и он перебирается в северную столицу. Становится организатором Песковского района и членом Петербургского комитета РСДРП.

В начале 1908 г. Шляпников вынужден уехать за границу. Шесть лет пришлось скитаться по заводам Франции, Англии, Германии... Когда в России поднимается новая волна революционного движения, возвращается туда с паспортом французского гражданина Ноэ. Устроился токарем на завод Лесснера, затем к Эриксону. Выполнял различные поручения Петербургского комитета и думской фракции РСДРП. На банкете, устроенном в июне 1914 г. в честь одного из вождей II Интернационала Э. Вандервельде, переводил речь Г.И. Петровского, а затем по поручению депутатов-большевиков взял слово в ответ на жалобы меньшевиков Н. Чхеидзе и Ф. Дана о расколе.

— В своей повседневной борьбе, — сказал он, — рабочий класс идёт под знаменем Питерского комитета нашей партии, несмотря на интриги меньшинства, могущего представляться большинством только на банкетах... Возьмите любую форму рабочего движения: профессиональные союзы — за нами, страховое дело — наше дело, наше большинство и там. Единство у нас достижимо легко, следует только обязать меньшинство подчиняться воле большинства. Заявите это здесь, от имени Интернационального Социалистического бюро, председателем коего являетесь вы, и обяжите плачущих об единстве последовать вашему предложению, — тогда мы не оттолкнём от организации никого из них, и не будет раскола у нас[2].

Июль 1914 г. начался в Петербурге стачками рабочих, в которых участвовало до 300 тысяч человек, демонстрациями, а кое-где и баррикадами. Хозяева ответили локаутом, а правительство — всеобщей мобилизацией и усилением репрессий. В разгромленном профсоюзе металлистов захвачена рукопись готовившейся к печати книги «По заводам Франции и Германии», написанной Шляпниковым ещё в эмиграции, в короткие промежутки между вечерним и утренним гудком и в долгие дни вынужденной безработицы. В ней, опираясь на статистические данные, он рассказывал о положении в различных отраслях металлической промышленности этих стран, о внутреннем распорядке в мастерских, о формах организации и оплаты труда (в том числе о только что появившейся системе Тейлора), о рабочем быте, законодательной охране труда и профсоюзах, о положении иностранных рабочих.

В самый день мобилизации, 19 июля 1914 г., ПК наскоро печатает на гектографе и распространяет листовку:

«Солдаты и рабочие! Вас призывают умирать во славу казацкой нагайки, во славу отечества, расстреливающего голодных крестьян, рабочих... Нет, мы не хотим войны, — должны заявить вы. — Мы хотим свободы России! Вот должен быть ваш клич... Долой войну! Долой царское правительство! Да здравствует революция!»[3].

Прокламацию эту написал Шляпников.

В конце сентября 1914 г. Шляпникову пришлось снова покинуть Россию: Петербургский комитет и думская фракция большевиков поручают ему организовать регулярную связь с ЦК РСДРП, с социал-демократическими партиями других стран. По приезде в Стокгольм ему удаётся тотчас связаться с Лениным и Зиновьевым, подробно описать им положение дел в стране. 10(23) ноября Шляпников под именем Беленина выступает на съезде Шведской социал-демократической партии и, разъясняя позицию большевиков, говорит об измене лидеров германской социал-демократии делу Интернационала. Вместе с А.М. Коллонтай он ведёт большую разъяснительную работу среди левого крыла этой партии, а после ареста Александры Михайловны и высылки её из страны следует за ней сначала в Данию, потом в Норвегию...

Да, она была на двенадцать лет старше его. Но никому, кто видел их вместе, не могла прийти в голову мысль о подобной разнице в возрасте, — настолько эффектно выглядела всегда Александра Михайловна... Она стала для него образцом постоянной неустанной работы над собой, — касалось ли это чтения серьёзной литературы по экономическим и социальным проблемам, изучения иностранных языков, совершенствования в ораторском искусстве и журналистском мастерстве, умения просто, но со вкусом одеваться. Кстати, последнее качество было, как правило, мало свойственно большинству русских революционеров, причём не только пролетарского происхождения. Пренебрежение ко всему, что связано с бытом, казалось многим из них непременным отличием подлинного рабочего вожака. Даже интеллигентнейший А.В. Луначарский, описывая обстановку на одном из международных социал-демократических форумов, не мог удержаться от довольно язвительного замечания: «В числе гостей имеется в пух и прах разодетая Коллонтайша»[4]. Но, как бы там ни было, искусство выглядеть «по-буржуазному» не раз помогало Шляпникову ускользать от наблюдения агентов царской охранки...

В августе 1915 г. Коллонтай и Шляпников временно расстаются: она отправляется в агитационную поездку за океан, а он, будучи кооптирован в ЦК РСДРП, нелегально переходит границу и поздней осенью опять приезжает в Петроград, где устанавливает связь с ПК и пытается привлечь к его деятельности бывших сотрудников «Правды». Связывается с несколькими рабочими кружками, разъясняя им вызывавший кривотолки лозунг «поражение царской монархии», а порой и вступая в полемику с теми, кто, как, например, член партии М.И. Калинин на заводе Айваза, скатывался на позиции оборонцев и выступал за «разгром» немцев. Наконец, он организует Русское бюро ЦК, в которое вошли: два представителя ПК — И.И. Фокин и В.Н. Залежский, председатель группы большевиков, работающих в страховых больничных кассах, Г.И. Осипов, немного позже — бывший «правдист» К.М. Шведчиков, которому была поручена партийная касса, транспортировка, хранение и распределение литературы.

Александр Гаврилович едет в первопрестольную, где устанавливает связь с членами Московского областного бюро РСДРП П.Г. Смидовичем, И.И. Скворцовым-Степановым, М.С. Ольминским и В.Н. Яковлевой. Договаривается с В.П. Милютиным о работе в Поволжье, Ю.X. Лутовиновым — на Юге и с М.А. Савельевым — на фронте. Через А.М. Горького связывается и привлекает к партийной работе товарищей, по тем или иным причинам оказавшихся вне революционного движения. Приходилось встречаться с членами Государственной думы меньшевиком Н.С. Чхеидзе и трудовиком А.Ф. Керенским, обсуждать с ними итоги международной конференции интернационалистов в Циммервальде.

Не всё было гладко, не всё получалось. Часто за одно и то же дело приходилось браться по нескольку раз. Отрицательно сказывалось и стремление из-за боязни провокации до всего дойти самому, всё сосредоточить в своих руках. На этой почве начались недоразумения с членами ПК, которые вынуждены были пожаловаться Ленину на «крайне ненормальные отношения» с его представителем.

Работы было так много и встречаться приходилось с таким большим количеством лиц, что трудно было избежать внимания царской охранки. Арестовали Залежского и одного из членов ПК. Усилились разговоры о провокации. Называли и имя члена Исполнительной комиссии ПК Мирона (Черномазова). Товарищи настаивали на скорейшем отъезде Шляпникова. Собрав богатый материал, документы, он в феврале 1916 г. снова покидает Питер и нелегально переходит границу.

В Стокгольме он застал Н.И. Бухарина и Г.Л. Пятакова, которые вели ожесточённую полемику со «швейцарцами» — Лениным и Зиновьевым — по национальному вопросу и о составе редакции журнала «Коммунист». Шляпников полагал, что можно иметь своё мнение по тому или иному пункту программы, можно бороться за его признание, но «не хотел понимать необходимости вражды при несогласии, а пуще всего вредить этой враждой и самому рабочему делу». В этом он видел некую особенность российской интеллигенции, которая, по его словам, «в области ограждения “принципов” доходит до доктринёрства, не останавливаясь даже перед уходом от дела». Пришлось стать чем-то вроде «буфера» в их разногласиях, напоминая спорящим о том, что тормозится издание литературы для России. В течение добрых двух месяцев вёл он «соглашательскую» линию, но вынужден был отойти в сторону, так как, по его мнению, стороны начали проявлять мелочность.

Как на это реагировал Ленин? Возвращая, например, Зиновьеву одно из писем Шляпникова, он писал в конце марта 1916 г.:

«Ясно, что сплетня “бабы” (т.е. Е.Б. Бош. — Ю.А.) работает вовсю и на 9/10 осилила Александра... Как быть с этим письмом?.. Если будете писать, надо очень обдумать. Советую напасть на “бабу” изо всех сил: вся сплетня от неё».

Крупская же ниже сделала приписку:

«Состава бюро Александр так до сих пор и не прислал. Не ожидала от него такой нелояльности — вместо того чтобы списаться, сразу поверил всем глупостям Н. Ив. о Малиновском, Каменеве и пр. Теперь мы уж и в транспорте виноваты, что не развили его путей! О том, что он делал в России (кроме склоки с ПК) — ни слова... До чёрта обидно»[5].

Правда, в мае 1916 г. Шляпников уже жалуется Ленину на несговорчивость Е. Бош и Ю. Пятакова в издательских делах. Владимир Ильич тут же сообщает Зиновьеву: «Ну, теперь даже Александр увидал, как видно, что с Ю. и Ко каши не сваришь»[6].

Летом 1916 г. в поисках средств для партии Шляпников побывал в Соединённых Штатах Америки, затем, нагрузившись литературой, не без приключений пробирается обратно в Питер. А там уже «пахнет порохом». То и дело вспыхивают забастовки. Неспокойно в казармах. Разгорается борьба между правительством и Думой, обе стороны клеймят друг друга «изменниками». Частое исчезновение хлеба, дороговизна и хвосты в очередях за продуктами втягивали в политику новые слои населения. Между тем работники Русского бюро ЦК РСДРП к этому времени выбыли из строя: одни сидели в тюрьме, другие находились в ссылке. Пришлось заново создавать сеть нелегальных квартир для явок и хранения литературы, налаживать поездки за ней в Финляндию. Вскоре он сумел разыскать бежавших из ссылки В.М. Скрябина (Молотова) и П.А. Залуцкого. Втроём они и составили коллегию Бюро. Первый из них ведал типографией и литературой, второй вёл работу в ПК, а на долю Шляпникова досталось представительство, а также связь с провинцией и заграницей. На этот раз удалось установить сравнительно тесную связь с Москвой, Нижним Новгородом, Киевом, Тулой, Воронежем, Донецким бассейном и некоторыми заводами на Урале.

Февраль и Октябрь 1917 г.

17 февраля 1917 г. вспыхнула забастовка на гигантском (около 25 тысяч рабочих) Путиловском заводе. 22 февраля его правление объявило о локауте. А утро следующего дня (8 марта по новому стилю) началось с митингов на фабриках, посвящённых Международному дню работниц, устроенных по призыву ПК и Межрайонного комитета РСДРП. Значительную часть этого дня Шляпников провёл на Выборгской стороне, в квартире бывшего сормовича Д.А. Павлова, куда стекались сведения со всего района. Под вечер Александр Гаврилович решает отправиться на Невский, в эпицентр движения...

События нарастали с каждым днём. Для членов Русского бюро ЦК и ПК становилось всё очевиднее, что Россия «тронулась» и революция началась. К ним то и дело обращались с требованием добыть оружие.

— Хоть несколько револьверов, товарищи! — умоляли представители районов.

Однако Шляпников возражал:

— Достать можно, и сравнительно легко. Однако ведь не револьвер решает дело. Вооружением царское правительство богаче нас. Боюсь, что нетактичное употребление нами револьверов повредит делу. Разгорячённый товарищ, выстрелив в солдата, только спровоцирует войска, даст повод властям натравить их на рабочих. Надо вовлекать солдат в движение и этим путём добывать оружие. Во время уличных встреч с воинскими частями следует быть крайне осторожным и не нападать на них, а стараться вступать в разговоры, стремиться к братанию с ними, распылять солдат в толпе, изолировать их от офицеров[7].

События подтвердили преимущество такой позиции. Победа пришла 27 февраля, когда к рабочим присоединилось большинство солдат Петроградского гарнизона. Вечером того же дня в Таврическом дворце собрались делегаты с заводов и фабрик. Они объявили себя Петроградским Советом рабочих депутатов и утвердили состав временного Исполнительного комитета, в который вошли Беленин и Залуцкий.

1 марта на чердаке Биржи труда (Кронверкский проспект) собрался большевистский актив — человек 50. Шляпников сделал доклад о последних событиях и о задачах партии. Решено было сконструировать временный ПК из всех имевшихся налицо его членов. От Русского бюро ЦК туда вошёл А.Г. Шляпников. В тот же день Исполком Совета рабочих и солдатских депутатов решал вопрос о власти. Большевики настаивали, чтобы будущее правительство было сформировано здесь же, в Исполкоме, и только из представителей партий, входящих в Совет. Однако большинство склонилось к среднему пути: раз революция буржуазная, то революционной демократии не следует ни брать власть в свои руки, ни входить в буржуазное правительство, а ограничиться тем, чтобы подталкивать и контролировать его...

2 марта Совет рабочих и солдатских депутатов поддержал эту точку зрения. Для Шляпникова и его товарищей было особенно огорчительно, что из 400 присутствовавших за их предложение было подано всего лишь 19 голосов, хотя сами они полагали, что в зале находится 40 большевиков.

4 марта Бюро ЦК РСДРП выбрало редакцию газеты «Правда», которая уже на следующий день возобновила свой выход. Затем оно стало пополняться за счёт кооптации. Решили избрать президиум. В него вошли: бывший член Государственной думы М.К. Муранов, получивший 11 голосов, В.М. Молотов и Е.Д. Стасова, собравшие по 8 голосов, а также М.С. Ольминский и А.Г. Шляпников — по 6 голосов. После этого Муранов берёт на себя общее руководство «Правдой» и вводит в состав её редакции Л.Б. Каменева и И.В. Сталина, только что вернувшихся из ссылки. Это вызвало резко отрицательную реакцию других членов Русского бюро ЦК, в том числе и Шляпникова. Каменеву они не могли простить его поведения во время суда над большевиками — членами Государственной думы. Сталин же не устраивал их некоторыми чертами своего характера.

Члены Петербургского комитета РСДРП (б) первого легального состава (1917 — 1918 гг.) на X Всероссийском съезде Советов в декабре 1922 г. Стоят: А.Г. Шляпников, Н.К. Антипов, К.И. Шутко, П.И. Стучка. Сидят: Н.Ф. Агаджанова, М.И. Калинин, В.В. Шмидт, К.Н. Орлов, В.Н. Залежский.

Тем временем 18 марта в Петроград приезжает из Скандинавии А.М. Коллонтай. Она привезла ленинские «Письма из далека». А 3 апреля она и Шляпников выезжают навстречу Ленину в Белоостров. На следующий день в Таврическом дворце Александра Михайловна выступает в защиту только что произнесённого Владимиром Ильичём доклада «Задачи пролетариата в данной революции». А вот Александр Гаврилович при обсуждении Апрельских тезисов в ЦК стал утверждать, что они не содержат практических лозунгов. И оказался, таким образом, в одной компании с Каменевым, заявившим, что Ленин не даёт никаких конкретных указаний и неверно оценивает момент, ибо буржуазная революция ещё не завершилась.

Почему так произошло? Может быть, в какой-то степени ответ на этот вопрос подскажет нам характеристика, данная Шляпникову неплохо знавшим его с дореволюционных времён меньшевиком Н.Н. Сухановым:

«Партийный патриот и, можно сказать, фанатик, готовый оценивать всю революцию с точки зрения преуспеяния большевистской партии, опытный конспиратор, отличный техник-организатор... он меньше всего был политик, способный ухватить и обобщить сущность создавшейся конъюнктуры».

Политические ли разногласия, разница в возрасте, или какие-то иные обстоятельства, привели в то время к охлаждению в отношениях между Шляпниковым и Коллонтай. К тому же вскоре её сердце («большое, как капуста», по ироничному замечанию Е.Д. Стасовой) было отдано другому — руководителю балтийских матросов П.Е. Дыбенко.

Разногласия тогда, в начале апреля 1917 г., обнаружились не только в ЦК, но и в редакции «Правды», и в ПК, и в МК. После нескольких совещаний пришли к выводу, что всего целесообразнее открыто продискутировать эти разногласия, дав, таким образом, материал для собиравшейся в конце апреля VII Всероссийской конференции РСДРП (б).

Однако Шляпникову не пришлось принять в ней участие: автомобиль, в котором он ехал на один из многочисленных тогда митингов, столкнулся с трамваем. Александр Гаврилович был контужен и две недели пролежал в госпитале. Выйдя оттуда, продолжил свою работу в Исполкоме. Петроградские рабочие-металлисты избрали его председателем правления своего профсоюза. А через три месяца, когда образовался Всероссийский союз рабочих-металлистов, Шляпников возглавил его временный Центральный комитет. На I Всероссийском съезде Советов он избирается членом ЦИК, участвует в работе Государственного совещания в Москве в августе и Демократического совещания в Петрограде в сентябре, становится товарищем председателя Заводского совещания Петроградского района — территориального органа государственного регулирования промышленности.

Всё лето 1917-го он находился в центре борьбы 220 тысяч питерских металлистов за установление минимума заработной платы (8 рублей) за восьмичасовой рабочий день. Еженедельные собрания профсоюзных делегатов проходили иногда очень бурно: упорство предпринимателей и поднимавшая голову реакция крайне возбуждали массы. Усиливались требования объявить всеобщую стачку. Однако большевики (правда, не без труда) удерживали профсоюз от этого шага. В руководстве экономической борьбой пролетариата они проявляли чрезвычайную осторожность.

«Всеобщая стачка металлистов Питера, — отмечал Шляпников, — было слишком крупное орудие борьбы. Мы были против того, чтобы ради пятачка, который на другой же день будет отнят первым спекулянтом, поднимать такое оружие. Но мы вовсю использовали этот конфликт для разоблачения политики буржуазии и соглашательского правительства. Мы втянули в борьбу за наш минимум Министерство труда, Министерство торговли и промышленности, а также и Военное министерство, которые прошли перед рабочими в ролях защитников капитала. И мы тогда же откровенно говорили, что мы за всеобщую забастовку, но не ради пятака... а за всеобщую стачку против коалиционного правительства. И только этим лозунгом сдерживали напор»[8].

Много шума наделал инцидент, происшедший на Демократическом совещании во время появления на нём Керенского. Встреченный аплодисментами, он направился к президиуму и стал по очереди здороваться с каждым. Театральный жест главы Временного правительства должен был продемонстрировать «братство всей демократии». Когда очередь дошла до Шляпникова, тот, переглянувшись с сидевшими неподалёку Каменевым и Мдивани, резко отпрянул назад от протянутой ему через стол руки.

Вскоре он получает секретное приглашение на нелегальное собрание партийных работников, созываемое ЦК на 16 октября 1917 г. Приняв меры предосторожности, тёмным вечером он направляется в Лесное. С места сбора его направляют в районную думу. Там гостей встречает председатель районной управы старый знакомый Михаил Иванович Калинин. В двух затемнённых комнатах собралось человек 20–25. Стульев не хватило, так что большинство пришедших расположились прямо на полу. Ленин огласил резолюцию ЦК от 10 октября и, мотивировав её, заключил:

— Из политического анализа классовой борьбы и в России, и в Европе вытекает необходимость самой решительной, самой активной политики, которая может быть только вооружённым восстанием.

Затем докладывали представители с мест. Я.М. Свердлов говорил, что рост партии достиг гигантских размеров:

— Можно считать, что теперь она объединяет не менее 400 тысяч.

Г.И. Бокий проанализировал положение в рабочих районах Петрограда. Н.В. Крыленко — в полках столичного гарнизона, В.В. Шмидт — в профсоюзах. Последнего дополнил Шляпников:

— В союзе металлистов влияние большевиков преобладает, но большевистское выступление непопулярно; слухи об этом вызвали даже панику. Настроение и по России у металлистов преобладает большевистское, но сознания самим организовать производство нет. Перед союзом стоит борьба за повышение заработной платы. В связи с этой борьбой будет поставлен вопрос о контроле[9].

Большинством голосов совещание постановило всецело поддержать резолюцию ЦК, призвав все организации и всех рабочих к усиленной подготовке вооружённого восстания.

25 октября 1917 г. Шляпников созывает в Смольный на совместное заседание Центральное и Петроградское правления Всероссийского союза рабочих-металлистов. Обсудив текущий момент, то есть начавшееся в Петрограде восстание рабочих и солдат, несмотря на протесты меньшевиков, постановили: ассигновать на поддержку деятельности Петроградского Совета 50 000 рублей; предоставить в распоряжение Совета весь технический персонал правления; обратиться ко всем рабочим-металлистам с кратким разъяснением смысла событий и призвать их объединиться под лозунгами, выдвинутыми Петроградским Советом. Шляпников тут же пишет воззвание и, получив одобрение, рассылает его для опубликования в газеты.

А вечером он поднимается на третий этаж Смольного, чтобы в актовом зале присутствовать на открытии II Всероссийского съезда Советов... На следующий день ему передают, что состоялось заседание ЦК РСДРП (б), обсуждавшее состав будущего правительства, и что его кандидатура выдвинута на пост главы Министерства труда, но что ведомством этим ещё надо «овладеть». Получив в Военно-революционном комитете мандат, Шляпников направляется на Марсово поле, где находился Мраморный дворец, занимаемый Министерством труда. Двери его оказались запертыми. Сторожа объяснили, что все служащие объявили забастовку в знак протеста против «насилия над демократией». Но двери отперли. Вместе с несколькими курьерами прошёл по помещениям, осмотрел кабинет министра, рабочий стол, запер его, ключ взял с собой и поспешил снова в Смольный, на второе заседание съезда, где единодушно были приняты декреты о мире и земле, отменена смертная казнь и, после некоторых прений, утверждён список рабоче-крестьянского правительства (СНК). Народным комиссаром труда в нём значился А.Г. Шляпников.

Между тем борьба с силами Временного правительства перенеслась на равнины между Гатчиной и Царским Селом. Мимо Мраморного дворца туда, навстречу войскам Керенского — Краснова, тянулись отряды рабочих-красногвардейцев и революционных солдат. И нередко в те дни приходилось Шляпникову видеть председателя Совета Народных Комиссаров В.И. Ленина за штабной картой, планирующего какую-то очередную операцию. Частенько и ему самому приходилось пускаться на розыски то колючей проволоки, то ещё чего-либо, необходимого для ведения военных действий.

Тревожные сообщения приходили и из Москвы. Развёртывавшаяся гражданская война пугала и многих большевиков. Выходом им казалось возвращение к идее «единого социалистического министерства», как называл его Шляпников, или, по крайней мере, соглашение с левыми эсерами. Переговоры с ними шли ещё со времени II съезда Советов, но Каменев и Зиновьев жаловались на «упорство» Ленина в этом вопросе. 4 ноября Шляпникова срочно вызвали в Смольный к председателю ВЦИК Л.Б. Каменеву. В его кабинете, принадлежавшем ранее Чхеидзе, он застал наркомов В.П. Ногина, А.И. Рыкова, В.П. Милютина, И.А. Теодоровича и других товарищей, что-то возбуждённо обсуждавших. Ему объяснили:

— Вопрос о соглашении окончательно потерпел крах в Центральном Комитете, а поэтому товарищи решили сообщить нашей фракции ВЦИК о своём отношении и уходе с государственных постов.

— Я солидарен с вами в вопросе о соглашении,— ответил Шляпников.— Но как можно отказываться от работы? Согласиться с этим нельзя.

Между тем его помощники Фёдоров и Ларин ставят свои подписи под заявлением. Шляпников присоединяется к ним, но с оговоркой: «Считаю недопустимым сложение с себя ответственности и обязанностей». И предупреждает:

— Против ухода от работы я буду решительно возражать и на фракции ВЦИК.

Так он и поступил. Но потом жалел, что в тот момент положился исключительно на информацию части членов ЦК, что не сумел прежде выяснить у Владимира Ильича, как стоял этот вопрос в ЦК[10]. А выяснив, по поручению ЦК и председателя Совнаркома принялся подыскивать кандидатов на освободившиеся посты. Вместе с Лениным «уламывали» они Г.И. Петровского, чтобы он взял на себя руководство Народным комиссариатом внутренних дел. Долго искали подходящего товарища на пост наркома торговли и промышленности. Через Коллонтай связались с Л.Б. Красиным — членом партии с 1890 г. и членом её ЦК в 1905–1907 гг., затем, однако, отошедшим от активной политической деятельности. Но его отношение к работе с большевиками теперь было отрицательным. Переговорил и с инженером А.П. Серебровским. Тот согласился сотрудничать, но только как «техническая сила».

Между тем 1200 служащих Министерства торговли и промышленности, расположенного на Тучковой набережной, продолжали бастовать, и десятки тысяч рабочих, занятых на предприятиях этого ведомства, не могли получить зарплату. Надо было срочно овладеть аппаратом министерства. Совнарком поручил это Шляпникову.

Когда Александр Гаврилович явился на Тучкову набережную, ему удалось собрать главным образом сторожей, истопников и курьеров. С ними-то да с Д.А. Павловым, на квартире которого Шляпников до революции находил приют, и пришлось налаживать работу министерского аппарата. Эту историю он позже часто вспоминал, когда ему необходимы были доводы, чтобы доказать, будто интеллигенция в массе своей была и осталась враждебной рабочему классу.

В отделе законодательных предположений Министерства труда обнаружился запылившийся проект закона о 8-часовом рабочем дне. Его тут же, подправив, провели 29 октября в виде декрета. Было внесено несколько проектов по организации рабочего контроля над производством. Один из первых написан Владимиром Ильичём. «Комиссия труда» остановилась на разработанном Шляпниковым варианте, и он был представлен в Совет Народных Комиссаров, а затем во ВЦИК, где 14 ноября 1917 г. «Положение о рабочем контроле» и было утверждено.

В Наркомат труда приходили делегаты от фабрично-заводских комитетов. Одних интересовали условия рабочего контроля, других — порядок демобилизации промышленности и перехода на производство мирной продукции, третьих — заработная плата... Однажды профсоюз химиков Шлиссельбургского порохового завода явился утверждать выработанные им ставки, намного превышавшие заработок и тарифы наиболее квалифицированных рабочих-металлистов. Завод работал на войну, а потому, в силу существовавших ещё при царе порядков, повышение заработка шло за счёт казны. Шляпников отказался удовлетворить это требование:

— Казна теперь наша, общая, и подобные требования могут пустить всех нас по миру.

Но делегаты продолжали настаивать на своём:

— Рабочие недовольны существующей оплатой, и если мы их не удовлетворим, то могут натворить бед: подвыпьют — а спирта у нас много — и пойдут палить порох!

— Как у вас поставлена охрана? — спросил Шляпников представителя завкома. — Тут не до шуток: весь Питер до основания можно разрушить! Выпустите весь спирт, а если потребуется ещё охрана, немедленно заявите сюда. Повысить вам зарплату мы можем только в пределах ставок Союза металлистов, самых сейчас высоких.

7 (20) января 1918 г. в Петрограде открылся I Всероссийский съезд профсоюзов. Его делегаты представляли более 2,5 миллиона организованных рабочих; самым крупным и авторитетным был профсоюз металлистов, насчитывавший 650 тысяч членов. И вполне понятно, что его руководитель Шляпников председательствовал на первом заседании съезда, активно участвовал в его работе.

Итак, рабочий класс России овладел теперь властью в стране. Но многие его представители всё ещё не чувствовали себя хозяевами. Для некоторых из них было характерно желание «хапнуть» и уйти. А озверение и одичание, сопровождающее всякую долгую и реакционную войну, усиливали стихийный анархизм масс, свойственный любой мелкокрестьянской стране.

На заседании ВЦИК 20 марта 1918 г. Шляпников с тревогой говорил о продолжающемся падении трудовой дисциплины и производительности труда среди рабочих:

— В общем, положение таково, что необходимо немедленно восстановить дисциплину... Для безболезненного проведения в жизнь этой идеи является необходимость в том, чтобы все рабочие, все служащие были заинтересованы в правильной эксплуатации железных дорог, мастерских, фабрик и заводов. Для этого необходима организация сдельных работ[11].

Ленин и Шляпников, избранный на VII съезде партии кандидатом в члены ЦК РКП (б), выступили против требования руководства профсоюза железнодорожников предоставить ему полную свободу действий в организации и управлении железнодорожным делом. Тогда же Владимир Ильич подробно аргументировал необходимость твёрдой дисциплины и перехода на сдельщину в работе «Очередные задачи Советской власти».

За сдельщину ещё в январе высказался возглавляемый Шляпниковым Всероссийский съезд Союза металлистов (ВСМ). 31 марта эту идею одобрили московские рабочие-металлисты, 2 апреля — тверские. 3 апреля резолюцию о трудовой дисциплине принял Всероссийский центральный совет профсоюзов (ВЦСПС). 9 мая на Брянском заводе были вывешены временные правила внутреннего распорядка, разработанные совместно завкомом и администрацией. Ознакомившись с ними, Ленин выразил желание, чтобы они были узаконены на всех металлообрабатывающих заводах, подлежащих национализации.

21 мая 1918 г. Шляпников, докладывая на заседании Совнаркома о работе II Всероссийского съезда комиссаров труда, сообщил, что съезд этот присоединился к резолюции профсоюзов о трудовой дисциплине и нормах производительности. По его приглашению на следующий день там выступил Ленин. Он сказал:

— Может быть, не сразу широкая рабочая масса поймёт, что мы стоим перед катастрофой. Нужен крестовый поход рабочих против дезорганизации и против укрывания хлеба. Нужен крестовый поход для того, чтобы трудовая дисциплина, о которой вы принимали решение, о которой говорили в пределах фабрик и заводов, чтобы она распространилась по всей стране, чтобы самые широкие массы поняли, что другого выхода нет[12].

Между тем на страну надвинулся голод. Чтобы облегчить продовольственное положение в городах, было решено послать самых сознательных рабочих за хлебом в деревню. 28 мая Ленин на заседании Совнаркома пишет записку Шляпникову:

«ЦК постановил переправить максимум партийных сил в продовольствие. Ибо мы явно погибнем и погубим всю революцию, если не победим голода в ближайшие месяцы. Вас необходимо временно направить в продовольствие (оставив в звании наркома труда). Я уверен, что Вы директиву ЦК исполните. Думаю, Вам надо поехать на Кубань, чтобы помочь выкачать оттуда хлеб»[13].

31 мая 1918 г. В.И. Ленин подписывает постановление о назначении наркомов И.В. Сталина и А.Г. Шляпникова руководителями продовольственного дела на юге России, облечёнными чрезвычайными полномочиями. И Александр Гаврилович получает мандат, в котором говорится:

«Местные и областные совнаркомы, совдепы, ревкомы, штабы и начальники станций, организации торгового флота, речного и морского, почтово-телеграфные и продовольственные организации, все комиссары и эмиссары обязываются исполнять распоряжения тов. Шляпникова».

За два с лишним месяца удалось заготовить свыше миллиона пудов хлеба. Но вывозу его мешают военные действия. Поэтому помимо забот о продовольствии приходилось одновременно принимать участие в организации власти и вооружённых сил. 25 августа Шляпников возвращается в Москву.

В Наркомате труда вспыхнул конфликт, вызванный тем, что Шляпников восстановил на работе двух сотрудников, уволенных в его отсутствие на основании декрета о недопустимости совместной службы родственников в советских учреждениях. Возмущённый этим замнаркома В.П. Ногин добился приёма у Ленина. Выслушав членов коллегии и ознакомившись с представленной ими докладной запиской, Владимир Ильич отвечает им:

— Никто не имеет права изменять декреты СНК, кроме самого СНК и Президиума ВЦИК. Но вопрос об отношениях между сотрудниками и наркомом нуждается в тщательном выяснении, и этим займётся специальная комиссия из представителей ЦК РКП (б) и профсоюзов.

Конфликт, однако, не затихал. И ЦК был вынужден прибегнуть к радикальным мерам. 16 сентября на пост наркома труда был выдвинут Василий Шмидт, секретарь ВЦСПС, — то есть человек, непричастный к внутриаппаратной склоке. Но это не помогло. И тогда было решено, что ни Шляпников, ни Ногин не могут оставаться в руководстве наркомата. В то же время по предложению Я.М. Свердлова отмечалось: Шляпников был не прав в своих отношениях с коллегией и другими ответственными работниками наркомата; но, с другой стороны, и сама коллегия поступила неправильно, подавая заявление о приостановке работы.

Александр Гаврилович поступает в распоряжение председателя РВС Республики Л.Д. Троцкого и едет на Южный фронт. А там в самом разгаре конфликт между командующим фронтом «военспецом» П.П. Сытиным и членом РВС фронта И.В. Сталиным. 19 октября 1918 г. последний был отозван в Москву, Шляпников же на следующий день занял его место. Но в Козлове, где располагался РВС фронта, он долго не задерживается, а отправляется в Астрахань, через которую тогда осуществлялась связь с советскими войсками, сражавшимися против Деникина на Северном Кавказе. Там он вместе с особоуполномоченным РВС Республики и командующим флотилией С.Е. Саксом создаёт и входит в Реввоенсовет Каспийско-Кавказского отдела Южного фронта (с 8 декабря этот отдел выделен в самостоятельный фронт). И бомбардирует центр просьбами о подкреплении и сетованиями на местных работников.

12 ноября 1918 г. Ленин отвечает ему на одну из таких просьб:

«Всё возможное делается. Налегайте на дружную работу, на оздоровление Совета и профессиональных союзов в Астрахани. Вместе с Саксом налегайте на военное дело и завоевание Каспия, равно помогая Северо-Кавказской армии. Уезжать и не думайте без разрешения отсюда»[14].

Просьбы о помощи, вести об успехах и неудачах в борьбе с вооружённой контрреволюцией перемежались жалобами на неважное здоровье и мольбами отпустить его оттуда. Ленин просит в ответ «не уезжать из Астрахани без особого сношения с Троцким и со мной», предлагает подготовить заместителей на тот случай, если всё же придётся из-за болезни уехать, обещает помощь в укреплении фронта вооружением и снаряжением. «Насчёт Ваших просьб и поручений звонил, просил и повторял. Надеюсь, часть — и самая существенная — будет исполнена. Всего, конечно, не под силу выполнить»[15].

Александру Гавриловичу выпала печальная миссия известить Москву о судьбе бакинских комиссаров. 14 ноября он телеграфирует: «Получены сведения, что товарищи Шаумян, Джапаридзе и двадцать пять других лучших работников Баку и Кавказа расстреляны в Асхабаде»[16]. Зато вести из Баку более обнадёживающие. 6 февраля 1919 г. Шляпников сообщал Ленину, что там растут враждебные настроения против английских интервентов, что рабочие готовы поднять восстание в случае подхода Красной Армии, а моряки — признать Советскую власть.

Интересы защиты революции ставились большевиками превыше всего. Но они не были ангелами. Между ними складывались непростые, а порой и очень сложные личные отношения. И Астрахань в этом плане не была исключением. Там член губкома и особоуполномоченная по политработе среди красноармейцев и краснофлотцев Евгения Бош «воевала» с командующим флотилией и членом РВС Саксом. Его активно поддержал Шляпников. И хотя вскоре Бош отозвали в Москву, склока между некоторыми членами РВС фронта и губкома РКП (б) не прекращалась. Ленин и Свердлов указывают Шляпникову на недопустимость конфликта с партийным комитетом. «Примите все меры к дружной, согласованной работе, — призывают они. — Все члены партии независимо от занимаемого ими поста должны входить в местную организацию». Губкому же предложено не вмешиваться в деятельность учреждений, непосредственно подчинённых центру, ибо он «имеет право лишь представлять свои соображения Цека»[17].

Для расследования конфликта в Астрахань была направлена специальная комиссия. Шляпникова же 14 февраля 1919 г. отозвали в Москву.

14 марта 1919 г. ЦК РКП (б) решил выдвинуть Л.Б. Красина на пост наркома путей сообщения. Обсуждался и новый состав коллегии НКПС. Первым в списке стоял А.Г. Шляпников. Через день Ленин сообщил, что Красин соглашается со всеми кандидатурами, кроме И.Д. Чугурина. Однако в утверждённой Совнаркомом 20 марта коллегии НКПС не оказалось не только Чугурина, но и Шляпникова. Что случилось в эти несколько дней? Переменил ли своё мнение о нём новый нарком? Или сам Александр Гаврилович отказался в последний момент? Если да, то почему: не показалось ли ему обидным сотрудничество с человеком, который полтора года назад не желал даже вести речь о совместной работе с большевиками, а теперь собирается наводить жёсткий порядок на железных дорогах? Ответом на эти вопросы мы пока не располагаем...

Одновременно ЦК РКП (б) сменил и руководство Наркомата государственного контроля. Во главе его по совместительству встал наркомнац И.В. Сталин. 3 апреля 1919 г. Совнарком утвердил трёх членов коллегии Госконтроля. Среди них был и А.Г. Шляпников. Чем он конкретно занимался и как справлялся со своими обязанностями, нам не ведомо. Известно только, что осенью им были написаны тезисы, в которых он высказался за то, чтобы оставить партии и Советам политику, а профсоюзам предоставить руководство экономикой.

8 ноября 1919 г. Политбюро обсуждает просьбу Исполнительного Комитета Коммунистического Интернационала (ИККИ) рассмотреть вопрос об отправке Шляпникова за границу. Но 13 ноября его вновь назначают на фронт — членом РВС 16-й армии Западного фронта. Однако, едва прибыв в Смоленск, он обращается с личной просьбой к Ленину направить его на организационно-партийную работу или вернуть в профсоюз металлистов. Проходит ещё месяц, и, сообщая Ленину по телеграфу о положении на фронте в районе действий 8-й стрелковой дивизии, Александр Гаврилович пользуется этим, чтобы изложить свою новую просьбу: освободить его с 22 декабря для участия в пленуме ЦК Союза металлистов.

1 февраля 1920 г. Шляпников наконец-то освобождается от обязанностей на фронте. 6 февраля Политбюро обсуждает его заявление о предоставлении ему отпуска для лечения. А по Москве тем временем распространяются написанные им к предстоящему партийному съезду тезисы «Задачи экономических организаций российского пролетариата». Ознакомившись с ними, Ленин пишет на последней странице: «Шляпников Таганка Казанская площадь театр Вулкан 12–5 (завтра)». Вполне возможно, что он собирался послать туда кого-нибудь послушать, о чём пойдёт речь. А может быть, и сам намеревался сделать это.

«Рабочая оппозиция»

Положение в профсоюзах к этому времени резко изменилось. Причём, как считал Шляпников, далеко не в лучшую сторону. Свойственные политике «военного коммунизма» методы администрирования привели к тому, что коллегиальное управление отраслями и отдельными предприятиями, в котором немалая доля принадлежала представителям профсоюзов и фабзавкомов, заменялось единоначалием, то есть назначаемыми сверху управляющими и директорами, рядом с которыми, а порой и над ними ставили ещё и комиссаров, обладавших правом прямо вмешиваться в дела рабочих организаций, подменять их выборные органы.

Шляпников же предлагал передать всё дело управления народным хозяйством профсоюзам как не только, по его мнению, наиболее заинтересованным, но и наиболее компетентным в этом деле:

«Всероссийский Центральный Совет профсоюзов должен стать ответственным организатором промышленности... Местное строительство и управление фабриками, заводами, мастерскими и т.п. промышленными предприятиями базируется на местных отделениях всероссийских производственных объединений».

Многократно переписывая свои тезисы, он стал самостоятельно распространять их. Они стали ходить по рукам профсоюзных деятелей (профессионалистов, как тогда говорили). В партийных же органах, в том числе в ЦК РКП (б), начали поговаривать об опасности синдикализма. Тогда председатель ВЦСПС М.П. Томский разработал свои тезисы о задачах профсоюзов. При обсуждении их в комфракции ВЦСПС раздавались голоса: не касаться тезисов Шляпникова, «не трогать этой стряпни». А через какое-то время бюро фракции решает рекомендовать коммунистам — членам ЦК профсоюза металлистов избрать другого председателя[18].

Имя Шляпникова в связи с его тезисами неоднократно склонялось на разные лады делегатами IX съезда РКП (б), проходившего 29 марта — 5 апреля 1920 г. Сам он в это время уехал за границу на конференцию рабочих-металлистов Норвегии, но даже и эта командировка стала на съезде предметом дискуссии. Так, член МК РКП (б) К.К. Юренев обвинил ЦК в том, что тот якобы специально удалил Шляпникова как представителя оппозиции именно перед съездом. Отвечая на этот упрёк, Ленин заявил:

— Когда мы установили, что товарищ Шляпников едет, то мы в Политбюро сказали, что мы не даём ему директив перед отъездом... Таким образом, до товарища Юренева дошёл просто-напросто слух, и он его распространяет.

— Шляпников говорил мне это лично, — возразил Юренев.

— Я не знаю, как он мог вам говорить это лично, когда он перед отъездом был у меня и говорил, что он едет не по директивам ЦК. Да, конечно, если бы ЦК ссылал оппозицию перед съездом, это недопустимо. Но когда вообще говорят о ссылке, то я говорю: потрудитесь тогда выбрать ЦК, который бы мог правильно распределять силы, но который отнял бы возможность жаловаться. Как можно так распределять, чтобы каждый был доволен? Если не будет этого распределения, то тогда зачем говорить о централизме?[19]

В принятой единогласно резолюции «По вопросу о профессиональных союзах и их организации» съезд, констатировав, что при диктатуре пролетариата «задачи профсоюзов лежат, главным образом, в области организационно-хозяйственной и воспитательной», в то же время отметил, что задачи эти они «должны выполнять не в качестве самодовлеющей, организационно изолированной силы, а в качестве одного из основных аппаратов Советского государства, руководимого Коммунистической партией». Что же касается форм участия профсоюзов в хозяйственном аппарате, съезд, признав их «весьма компетентными организациями», которые «составляют основную базу хозяйственных организаций, управляющих промышленностью» и «снизу доверху участвуют в организации производства», вместе с тем сделал существенную оговорку, что делать это профсоюзы должны, «отнюдь не заведуя целиком и исключительно хозяйством Советской республики», не вмешиваясь «непосредственно в ход предприятий». Какие же функции оставлены за профсоюзами? Прежде всего, способствовать подбору (а не выбирать, как предлагал Шляпников) рабочих-администраторов в заводоуправления, совнархозы и их отраслевые отделы, вступая для этого в соглашение с соответствующими органами ВСНХ. А кроме того заслушивать отчёты и доклады хозяйственников, давать оценку их деятельности[20].

Однако уже в сентябре 1920 г. на IX Всероссийской конференции РКП (б) в ходе дискуссии о «верхах» и «низах» вновь всплыл вопрос о роли и задачах профсоюзов. Шляпников, только что вернувшийся из «дальнего плавания», возвращается к своим предложениям сосредоточить управление всем народным хозяйством в органах, избираемых «представителями от организованных производителей».

2 ноября 1920 г. начала работу V Всероссийская конференция профсоюзов. Среди прочих вопросов её повестки дня был и доклад председателя ВСНХ А.И. Рыкова о положении в промышленности. Как тогда было принято, предварительно он обсуждался во фракции коммунистов — делегатов конференции. Неожиданно туда явился председатель Реввоенсовета Республики, нарком по военным и морским делам и исполняющий обязанности наркома путей сообщения Л.Д. Троцкий.

Мы всё смеёмся, мы всё говорим о бюрократизме, о волоките, о недоступности к верхам, начал он своё выступление, но главная беда заключается в том, что между главками, между этими вертикальными столбами нет необходимой пропорциональности в работе, чтобы один главк служил другому, чтобы топливо шло по кратчайшему пути, а не переходило несколько инстанций.

Верно заметив основной недостаток сложившейся к тому времени системы управления народным хозяйством — ведомственность, он предложил «изобрести механизм согласования работы самих главков». И тут же выложил на стол своё «изобретение», заявив, что «нужно создать ещё Комиссариат промышленности».

Затем Троцкий стал расхваливать деятельность Центрального Комитета объединенного профсоюза работников транспорта (Цектрана), в который он привлёк первоклассных работников и который помог ему «навести порядок» на железных дорогах. Это же, по его мнению, необходимо проделать и со всеми другими профсоюзами. Каждый союз должен быть по очереди взят под опеку ВЦСПС — и прежде всего ЦК партии, Совнаркома — и рассмотрен сверху донизу. Чего ему не хватает? Прежде всего, работников. Отобрать, найти их, где они есть. ЦК Союза металлистов нужны работники? Найти их, перетряхнуть его сверху донизу для того, чтобы посыпались все остатки.

Однако этого мало, считал Троцкий. Во время гражданской войны самыми различными мобилизациями у профсоюзов были изъяты Центральным Комитетом партии лучшие кадры, которые теперь так необходимы им, чтобы успешно справиться с задачами «новой эпохи хозяйственного строительства». Но вернуть их сами профсоюзы не могут, не имеют на это права.

Кто-то должен им эти силы дать. Кто-то, какой-то орган, можно назвать его «политотделом» или «вспомогательной комиссией» — как угодно. Но нужно создать такой орган, чтобы этих работников получить. А если этого не сделать, тогда ничего не остается больше, как наблюдать за снабжением рабочих, бороться с дезертирством и выпускать листовки о необходимости повышать производительность труда. А хозяйство будут строить без профсоюзов, помимо них, против них.

Он призвал фракцию потребовать, чтобы ВЦСПС поставил этот вопрос «во весь рост», обещав принять активное участие в его дальнейшем обсуждении и обронив, что у него «в портфеле уже имеются статьи»...

— Браво, синдикалист! — прервал его тут под аплодисменты присутствующих Шляпников.

Выступая затем в прениях, он согласился с тем, что если профдвижение не превратится в силу, которая будет организовывать нашу промышленность, то мы умрём. Но тут же стал сетовать, что говорил об этом уже давно и, мало того, «пробовал изложить нелегально (другого способа не было...) и, может быть, не совсем литературно и тактично», за что его «потянули на цугундер» и имя его «трепали на всех конференциях и заседаниях».

Шляпников говорил: мы приветствуем сейчас решение поддержать профдвижение. То, что нам предлагает Троцкий, для нас не ново, и за резолюцию его, если он будет её вносить в таком духе, мы проголосуем. Но методы военного управления мы поддерживать не будем. Я только что наблюдал эти методы в той промышленности, которой он управляет, — в железнодорожном деле. И если так управлять промышленностью, то при каждом заводе нужно сооружать тюрьму, ибо нет такой железнодорожной мастерской теперь, около которой не было бы двух-трёх вагонов с решетками, куда рабочих мастер гоняет под арест.

Он высказал мнение, что среди профсоюзных деятелей немного сторонников подобных методов, и выразил надежду, что сократить прогулы и другие недисциплинированные поступки гораздо лучше удастся с помощью иных методов. Однако закончил свою речь Шляпников совершенно неожиданно: надо начать с политики. Надо, чтобы на местах профсоюзы не занимались только управлением, а сосредоточили своё внимание на завоёвывании Коммунистической партии руками рабочих-коммунистов и профессионалов. Это будет самая решительная победа, какую можно одержать не над отдельными специалистами, а над всеми совхозами и совнархозами[21].

В конце ноября 1920 г. на Московской губернской партконференции сторонники Шляпникова (их стали называть «рабочей оппозицией») сумели собрать под такого рода предложениями чуть ли не четверть голосов. Особенное ударение они при этом делали на том, что

«система проведения хозяйственной политики бюрократическим путём, через головы организаций производителей, по линии чиновников, назначенцев, сомнительных спецов... влечёт за собой постоянные конфликты между заводскими комитетами и управляющими предприятиями, между союзами и хозяйственными органами»[22].

Выступая с докладом на собрании коммунистов Замоскворецкого района 29 ноября, Ленин, признав здоровым сам факт постановки на очередь вопроса о борьбе с бюрократизмом, вместе с тем обрушился на оппозицию за легкомысленный подход к нему. Он весьма энергично предостерегал от мысли, что с подобным злом можно бороться путём бумажных резолюций, путём голой критики. А в заключительном слове в довольно резкой форме указал своим оппонентам:

— Не к лицу коммунистам такая голословная критика, такие огульные обвинения против ЦК без приведения хотя бы единого факта, швыряние именами хотя бы и спецов, сваливание их в одну кучу «буржуазных», без попытки узнать, кто они такие.

Назвав целый ряд фамилий рабочих, которые сумели проявить себя в совместной работе со спецами, поставить себя в надлежащие отношения к ним и извлечь из них то, что нужно, Владимир Ильич сказал затем:

— Такие рабочие на спецов не жалуются, брюзжат те, которые себя на работе не оправдали, взять хотя бы товарища Шляпникова... который изо всех сил старается «высидеть из-под себя разногласия», возражая против сказанного мною в докладе, что мы в долгу перед крестьянством, и указывая, что тут, мол, «оппозиция расходится с товарищем Лениным». А вот на свою неудачную работу тот же Шляпников упорно закрывает глаза... Поэтому, когда вы слышите такую критику, критику без содержания, критику ради критики, будьте настороже, поищите, может быть, он чем-нибудь лично задет или раздражён, что и толкает его на оппозицию необоснованную, на оппозицию ради оппозиции[23].

Как видим, полемика была очень и очень резкой. Причём все стороны подбрасывали в её огонь немало горючего. Однако с конца декабря 1920 г. остриё своих полемических стрел Ленин направляет уже не против Шляпникова, а против Троцкого. Нет, «рабочую оппозицию» он по-прежнему считал более серьёзным уклоном, но уклоном, по которому «скользили» коммунисты, хоть и видные, но находящиеся как бы на периферии, не члены партийного руководства, даже в профсоюзном центре не имевшие за собой большинства. Другое дело — Троцкий, занимавший крупные посты в партии и государстве. Его политика «перетряхивания» профсоюзов, конечно, неправильна, ибо ведёт только к усилению бюрократизма. Пример тому — Цектран. Но пока спор этот шёл в узком кругу членов ЦК, были надежды разрешить его в созданной специально для этого комиссии, на почве «деловой работы». Однако Троцкий уходит из неё и выносит свои разногласия с Лениным за пределы ЦК, на собрание активных работников профдвижения — делегатов VIII Всероссийского съезда Советов, сделав, таким образом, дискуссию о профсоюзах открытой.

К тому же, когда Шляпников огласил в комфракции этого съезда 30 декабря 1920 г. платформу «рабочей оппозиции», Ленин, определив её как синдикалистскую, тем и ограничился, ибо полагал, что её «уже заранее разбил в пух и прах т. Троцкий (тезис 16 в его платформе)» и что её «(отчасти, вероятно, именно по этой причине) никто не берет всерьёз»[24].

Так что дискуссия о профсоюзах поначалу шла в основном между сторонниками Ленина и сторонниками Троцкого. А в ВЦСПС последним пришлось столкнуться даже со своего рода единым фронтом ленинцев (председатель президиума М.П. Томский, генеральный секретарь Я.Э. Рудзутак и другие) и «рабочей оппозиции» (А.Г. Шляпников, председатель ЦК Союза горнорабочих А.С. Киселёв, председатель ЦК Союза рабочих-текстильщиков И.И. Кутузов, председатель ЦК Союза рабочих-земледельцев Н.А. Кубяк). Дело дошло даже до того, что при выдвижении кандидатов в члены ВЦИК их совместными голосами были забаллотированы такие троцкисты, как председатель Цектрана А.П. Розенгольц и заведующие отделами ВЦСПС (тарифным и организационным) А.3. Гольцман и В.В. Косиор[25]. А вот Шляпников прошёл.

12 января 1921 г. ЦК РКП (б) принял специальное постановление и циркулярное письмо о порядке проведения предсъездовской общепартийной дискуссии по вопросу о роли и задачах профсоюзов. Коммунистам предоставлялась полная свобода обсуждать спорные вопросы, причём свою точку зрения разрешалось защищать и развивать как в печати, так и путём докладов в других партийных организациях.

А.Г. Шляпников. Фото начала 20-х гг.

18 января 1921 г. А.Г. Шляпников и другие представители «рабочей оппозиции» разработали свои тезисы, в которых констатировалось, что переход от войны к миру обнаружил кризис в профсоюзах, так как «практика партийных центров и государственных органов» за последние два года систематически суживала размах их работы, «сводила почти к нулю» их влияние в Советском государстве, а участие в организации и управлении производством низвела «до роли справочной или рекомендательной конторы». И это несмотря на то, что они «целиком и последовательно проводили коммунистическую линию», ведя за собой широкие круги беспартийных рабочих масс. Но из этой во многом верной констатации делался довольно неожиданный и, прямо скажем, странный вывод: «Умаление значения и фактической роли профессиональных организаций в Советской России означает проявление буржуазной классовой вражды к пролетариату и должно быть немедленно изжито».

Правда, чуть дальше авторы тезисов признавали, что между ВСНХ и ВЦСПС существуют «паритетные начала участия союза в организации и управлении хозяйством». Но этого им казалось недостаточно. Поэтому они считали необходимым расширять эти начала «в сторону увеличения прав и преимуществ рабочих организаций». Конкретно же это должно было выглядеть так, чтобы ни одно лицо не назначалось на административно-хозяйственный пост помимо профсоюза, чтобы все кандидаты последнего считались обязательными для ВСНХ и его органов и чтобы все поставленные таким образом работники отвечали перед выдвинувшими их союзами и могли быть отозваны ими в любое время. Когда же подобная система взаимоотношений будет окончательно построена, это должно «привести существующие в республике организации производителей в виде производственных и профессиональных союзов к сосредоточению в своих руках всего управления народным хозяйством»[26].

Эти тезисы А.Г. Шляпников представил на обсуждение пленума ЦК профсоюза металлистов 21–23 января 1921 г., а один из членов этого ЦК — Г.Д. Вейнберг — со своей сопроводительной запиской направил их В.И. Ленину. Владимир Ильич их просмотрел, сделал подчёркивания, а 25 января, заканчивая брошюру «Ещё раз о профсоюзах, о текущем моменте и об ошибках тт. Троцкого и Бухарина», сделал в ней следующую вставку:

«Синдикалистский уклон обнаружился во время дискуссии особенно у тов. Шляпникова и его группы, так называемой “рабочей оппозиции”. Так как это очевидный уклон в сторону от партии, в сторону от коммунизма, то с этим уклоном придётся особо посчитаться, о нём придётся особо беседовать, на пропаганду и разъяснения ошибочности этих взглядов и опасности такой ошибки придётся обратить особое внимание»[27].

Такое время вскоре наступило. Начало 1921 г. ознаменовалось массовыми крестьянскими восстаниями на Украине и Тамбовщине, в Поволжье и Сибири. Голодные рабочие в городах то и дело бросали работу, устраивая «волынки». На фабрике «Гознак» в Замоскворечье они отказались, например, слушать Шляпникова, посланного туда, чтобы уговорить их возобновить работу. Ещё громче звучало недовольство на предприятиях Петрограда. И вот, наконец, мятеж в Кронштадте... В этих условиях, а также учитывая своё сокрушительное поражение в предсъездовской дискуссии и во время выборов на партийный съезд по платформам, Троцкий и его сторонники предпочли свернуть свой флаг.

Иное дело — «рабочая оппозиция». Тяжёлый социально-экономический и политический кризис, переживаемый страной, она продолжала использовать как доказательство своей правоты. Перед X съездом РКП (б) была отпечатана и роздана делегатам брошюра «Рабочая оппозиция». Принадлежала она перу А.М. Коллонтай. На самом съезде, открывшемся 8 марта 1921 г., лидеры «рабочей оппозиции» предприняли новые атаки.

Шляпников, например, высказывая обвинения в оторванности партийных центров от партийных масс и всего партийного аппарата от рабочих масс, отмечал, что «следы этой болезни несёт в себе и сам Центральный Комитет». Он говорил о массовом выходе из партии рабочих и об угрозе того, что «мелкобуржуазность совьёт довольно прочное гнездо» в ней, о необходимости коренным образом изменить методы партийной работы, прекратить практику назначенства и посылки уполномоченных.

— Вот часть тех болезней, которые мы предлагаем лечить, — заявлял Александр Гаврилович. — Посещая фабрики, заводы, принимая по союзной работе делегатов из разных концов страны, я это очень часто чувствую, но вместо того чтобы в панике бежать в кабинет для беседы с Владимиром Ильичём, как это делают многие пугливые товарищи, мы предлагаем ряд практических мер по оздоровлению наших рядов и освежению наших взаимоотношений.

Речь Шляпникова делегаты осудили почти единодушно. «Злорадство» увидел в ней Л.С. Сосновский. В «уклоне в синдикализм», который «и есть анархический уклон», снова обвинил его Ленин. «Крестьянской оппозицией» назвал его «синдикалистскую линию» Бухарин. Лишь Д.Б. Рязанов, тоже один из его оппонентов, счёл нужным заметить:

— Легко смеяться над товарищем Шляпниковым, который не прошёл той марксистской школы, которую прошли мы. А я вам заявляю, что надо сказать этим рабочим, — а вы видели на этой кафедре рабочего, члена нашей партии... — что мы не потому отрицаем за профсоюзами, не за рабочей массой, а за профсоюзами, право управления промышленностью, не потому, что они «рылом не вышли» и «с суконным рылом в калашный ряд суются», но потому, что в эпоху диктатуры пролетариата, в эпоху, когда создаются Советы рабочих депутатов, профессиональные союзы имеют особые функции, которые довольно грамотно и хорошо выражены в одном из отделов нашей программы.

Продолжая критиковать ссылки Шляпникова на «производителей» и призывая «решительно и окончательно осудить» синдикалистский уклон, Ленин в то же время полагал:

— И сейчас, поскольку «рабочая оппозиция» защищала демократию, поскольку она ставила здоровые требования, мы сделаем максимум для сближения с нею, и съезд, как съезд, должен произвести определённый отбор... Вы утверждаете, что мы мало боремся с бюрократизмом, — идите помогать нам, идите ближе, помогайте бороться, но если вы предлагаете «всероссийский съезд производителей», — это немарксистская, некоммунистическая точка зрения.

Съезд так и поступил. Он избрал Шляпникова и Кутузова членами ЦК, а ещё одного сторонника «рабочей оппозиции» — Киселёва — кандидатом в члены ЦК. Кроме того, была принята специальная резолюция по вопросам партийного строительства, в которой много места было уделено развитию «рабочей внутрипартийной демократии». И в то же время, приняв 16 марта резолюцию «О синдикалистском и анархистском уклоне в нашей партии», съезд признал, что идеи «рабочей оппозиции» теоретически неверны и политически опасны для сохранения власти за пролетариатом, а потому с ними необходимо вести «неуклонную и систематическую борьбу», а пропаганду считать «несовместимой с принадлежностью к РКП».

Шляпников был в числе тех, кто голосовал как против этой резолюции, так и против резолюции о единстве партии. Первую из них он назвал «недостойной», вторую — «демагогической и клеветнической». Оставаясь на своей прежней позиции, он заявил:

— До сего времени, несмотря на жупелы и молнии, расточаемые против нас, нам никто не доказал ошибочности наших взглядов...[28]

После X съезда РКП (б) большинство рядовых участников оппозиционных групп прекратили борьбу против ЦК. Однако некоторые их лидеры всё ещё продолжали отстаивать свою позицию. Шляпников и Коллонтай проявляли наибольшую среди них активность.

В мае 1921 г. проходил IV Всероссийский съезд Союза металлистов. И вот, просматривая списки тех, кого предлагалось избрать в новый состав ЦК ВСРМ, Ленин обнаруживает, что почти все они — сторонники «рабочей оппозиции». 28 мая он выносит этот вопрос на обсуждение Политбюро. А 30 мая, отвечая на обвинения во «фракционной тенденциозности», якобы свойственной политике ЦК РКП (б), так писал одному из активных участников «рабочей оппозиции» Ю.X. Лутовинову:

«...Прошу Вас объяснить мне, что надо понимать под фракционностью и что под партийностью. Не объявите ли Вы “партийностью”, что вождь бывшей “рабочей оппозиции” на съезде металлистов на днях внёс список ЦК, где из 22 членов РКП — 19 сторонников бывшей “рабочей оппозиции”? Если это не “фракционная тенденциозность”, не возрождение фракции, тогда Вы как-то совсем особенно употребляете понятие фракционности, как-то необычно, даже как-то нечеловечески»[29].

Месяц спустя, на III конгрессе Коммунистического Интернационала, А.М. Коллонтай вдруг заявила, что в РКП (б) есть известная группа людей, которые с опасением относятся к повороту во внутренней политике партии, полагая, что это приведёт к её разложению и к потере доверия рабочих к ней и к коммунизму. И предупреждала:

— Если поворот во всей советской политике получит своё дальнейшее развитие и наша коммунистическая республика превратится в простую советскую, но не коммунистическую, то ядро твёрдых коммунистов возьмёт в свои руки красное знамя революции, чтобы обеспечить победу коммунизма во всём мире[30].

А вслед за этим А.Г. Шляпников, выступая в партячейке Московской электростанции на Раушской набережной, подверг критике резолюцию ВСНХ о сдаче в аренду предприятий, на которых дело велось бесхозяйственно.

— Что это значит? — спрашивал он. — Управляли четыре года, и не было хозяина. Как это может быть?

Затем он зачитал то место резолюции, где отмечалось, что «производительность была сведена до минимума», и воскликнул:

— Неправда! Рабочим почти ни черта не выдавалось, а производительность на некоторых заводах была даже выше, чем в довоенное время.

И в заключение заявил:

— Вся эта резолюция отдаёт антирабочим духом. Рабочие должны насторожиться.

Получив информацию об этом выступлении, В.И. Ленин потребовал исключить Шляпникова из ЦК за нарушение партийной дисциплины.

— Центральный Комитет, — мотивировал он своё предложение, — не может допустить, чтобы кто-либо из его членов занимался срывом политики ЦК. Члены ЦК могут отстаивать своё мнение, спорить, дискутировать внутри ЦК. Но все они, независимо от того, согласны или не согласны они с решением ЦК, обязаны безоговорочно, не за страх, а за совесть проводить принятые решения в жизнь и отстаивать их как среди беспартийных, так и в кругу членов партии. Выступление члена ЦК товарища Шляпникова с критикой резолюции ВСНХ, которая была принята в соответствии с общей политикой ЦК, — достаточное основание, чтобы поставить вопрос об исключении его из состава Центрального Комитета партии[*].

Однако на совместном заседании ЦК и ЦКК РКП (б) 9 августа 1921 г. предложение Ленина не собрало необходимого большинства, поэтому решено было пока что ограничиться категорическим предупреждением.

Проходит ещё полгода. Шляпников и Медведев, воспользовавшись приездом на очередной съезд профсоюза металлистов своих бывших сторонников, составляют и направляют за 22 подписями заявление в Исполком Коминтерна (ИККИ) с жалобой на ЦК РКП (б), утверждая, будто его политика благоприятствует проникновению в партию буржуазной стихии и что он ведёт «непримиримую, разлагающую борьбу против всех, особенно пролетариев, позволяющих себе иметь своё суждение», а за высказывание этого мнения в партийной среде применяет «всяческие репрессивные меры».

Вызванный в специально созданную для разбора этого заявления комиссию ИККИ, Шляпников жаловался, что идущие к нему письма кем-то вскрываются, что у него на квартире произведён обыск, к нему и Коллонтай явился однажды «агент ВЧК» и предложил помощь в создании нового, IV Интернационала... Он говорил:

— Вам, иностранцам, показывают парады и казённые зрелища, но это только видимость. На самом деле происходит могучее стачечное движение. Рабочий класс рвёт с нынешним правительством. База возмущения, как видите, очень серьёзна.

Коллонтай дополняла его:

— Когда рабочие бастуют, красноармейцы выполняют роль штейкбрехеров. Им приходится занимать фабрики и заводы, оставленные бастующими рабочими, и выполнять работу за них.

Чудовищными домыслами назвали эти утверждения Зиновьев, Троцкий и Рудзутак. 4 марта 1922 г. расширенный пленум ИККИ признал «заявление 22-х» несостоятельным, отметил, что подобные действия дают «врагам коммунизма... оружие против партии и против пролетарской диктатуры», и предупредил его авторов, что продолжение борьбы может поставить их вне рядов III Интернационала.

Затем все авторы заявления были вызваны в ЦКК, которая, выслушав их объяснения и изучив представленный материал, рекомендовала XI съезду РКП (б) исключить Шляпникова, Медведева и Коллонтай из партии, о чём А.А. Сольц и доложил 28 марта 1922 г. делегатам. В специальной резолюции «О некоторых членах бывшей “рабочей оппозиции”» съезд констатировал, что они «сохраняли и поддерживали нелегальную фракционную организацию внутри самой партии». Не отрицая их права обращаться в Коминтерн, съезд, однако, посчитал «совершенно недопустимым» сообщение ими ложных сведений. Присоединившись к постановлению ИККИ в отношении Шляпникова, Медведева и Коллонтай, съезд поручил ЦК «в случае проявления со стороны этих товарищей в дальнейшем подобного антипартийного отношения» исключить их из партии[31].

Шляпников и большинство его друзей вняли этому предостережению и, признав свои взгляды «ошибочными», отмежевались от них. Однако к моменту смерти Ленина в партии обнаружились такие процессы, которые не могли оставить их безучастными. Большинство партийного руководства оказалось в растерянности перед нэпом. Снова вспыхнули разногласия. В этих изменившихся обстоятельствах многие из «несвоевременных» мыслей, высказанных ранее «рабочей оппозицией», стали звучать по-новому, приобретать актуальность.

Да, Сталин — не Ленин,
с ним не поспоришь...

18 января 1924 г. А.Г. Шляпников публикует в «Правде» статью «Наши разногласия», в которой добавляет свои собственные аргументы к нападкам Троцкого на партийный аппарат. По-прежнему не разделяя позиций последнего, он счёл нужным присоединить «свой голос протеста против попыток политического шельмования оппозиции». Правда, он соглашался с тем, что «при современном составе партии создание внутри неё обособленных групп, связанных организационно и скреплённых особой дисциплиной, неизбежно ведёт к расколу партии». Но в то же время указывает на то, что угроза раскола стала тем жупелом, «которым пугают и волнуют теперь рядовых членов партии все противники оппозиций». Каким образом можно избежать этой опасности? Одной доброй воли к единству не всегда бывает достаточно. Мало требовать от всех несогласных не объединяться в особую группу, фракцию. «Необходимо также создать в партии такие условия работы и взаимоотношений, которые не гнали бы оппозицию в сторону замкнутой изоляции». А условия эти заключаются прежде всего в том, чтобы вся масса членов партии привлекалась к обсуждению и решению вопросов партийной политики, для чего следует упразднить такой порядок, когда организаторы, групорги, секретари считают присвоенным их должности правом решать и выражать мнения организаций, ячеек без полномочий и без обсуждения в последних.

«Этому нужно положить конец. Ячейки должны быть освобождены от назойливой опеки и иметь право собираться без предварительного разрешения должностных лиц и комитетов... Необходимо сейчас же прекратить систему секретных характеристик, секретных личных дел членов партии».

Наконец, Шляпников призывал признать, что в РКП (б) имеются объективные предпосылки для разобщения её рядов, создания групп и группочек. Это социальная и национальная её пестрота. Развитие внутрипартийной рабочей демократии помогло бы «вскрыть все те различные, а порой и несовместимые чаяния», которые ныне трудно порой заметить и которые к тому же маскируются общим криком о единстве. И тогда можно будет обнаружить, что «некоторые части её социального состава (“секторы”) намерены отойти от задач пролетарской революции». Так, может быть, нужно «облегчить им дорогу» из партии? Поставив этот кардинальный вопрос и напомнив, что «большевики не боялись раскола, если признавали, что он полезен революционным целям пролетариата», Шляпников, однако, считал раскол в той конкретной обстановке «гибельным для пролетариата».

Где же выход? В регулярной чистке партии? Сам Шляпников этого открыто и ясно не предлагал. Но о том, что идея эта была не чужда ему, свидетельствует то, как сильно продолжал волновать его вопрос о чистоте пролетарской классовой политики. Утверждал, что «к партийному аппарату тянется много рук», и видя в этом «опасность подмены политической задачи техническим мероприятием», он обвинял ЦК и Политбюро в том, что они при решении тех или иных хозяйственных вопросов (в частности, о концентрации промышленности и закрытии убыточных предприятий) «поддаются влиянию чуждых пролетариату элементов»[32].

Ответом на статью «Наши разногласия» послужила большая статья Е.М. Ярославского, в которой подробно и тщательно разбирались все давние и недавние грехи «рабочей оппозиции».

Шляпникова отправляют в почётную ссылку — на дипломатическую работу за границу. Вначале предлагали ему пост полпреда в Кабуле. Александр Гаврилович отказался, ссылаясь на нездоровье и невозможность взять туда свою семью (он не так давно женился, а у его супруги был туберкулёз). Тогда его 28 ноября 1924 г. назначают советником полпредства в Париже, но через несколько месяцев, 6 апреля 1925 г., по его просьбе отзывают в резерв Народного комиссариата иностранных дел. В 1926 г. он, вынужденный выступить в защиту одного из бывших сторонников «рабочей оппозиции» Медведева, пишет членам Политбюро ЦК и Президиуму ЦКК о наличии «подлой провокации, действовавшей по директивам партийных и контрольных органов».

Слева направо: С.П. Медведев, М.И. Челышев, А.Г. Шляпников в дни 3-й сессии ВЦИК 12-го созыва. Ноябрь 1926 г.

Этот выпад ему не простили. 23 октября 1926 г. Президиум ЦКК ВКП (б) объявляет А.Г. Шляпникову строгий выговор, а С.П. Медведева исключает из партии. Оба они просят отменить это решение. Им ставится условие публично покаяться, признать «ошибки». 30 октября 1926 г. на заседании Политбюро рассматривается новое заявление, отредактированное Л.М. Кагановичем, в котором они не только признавали «вред своей фракционной работы», но и отказывались от пропагандировавшихся ими «глубоко неправильных взглядов»[33].

И сразу же следует «помилование» — решение Президиума отменено. Шляпникова же назначают председателем правления акционерного общества «Металлоимпорт», в 1929 г. отправляют приёмщиком Челябинсктракторстроя в Германию, оттуда — в Новосибирск заместителем председателя Запсибкрайсоюза.

Однако в условиях усиливающегося в партии командного режима положение Шляпникова становилось всё более тяжёлым. ОГПУ «раскрывает» в Омске «подпольную группу “рабочей оппозиции”». И 28 мая 1930 г. партколлегия ЦКК обвиняет Шляпникова в том, что он-де знал о деятельности этой группы, «не принял всех необходимых мер» к её ликвидации и «не информировал руководящие партийные органы» о её «наличии». А 3 августа Президиум ЦКК объявляет ему строгий выговор, вменив в вину то, что он «не только не помогал партии вести борьбу с остатками “рабочей оппозиции”, но прикрывает её, выдвигая клеветническое обвинение по отношению к ОГПУ»[35]. Весной 1931 г. президиум правления Центросоюза признает невозможным дальнейшую работу Шляпникова в потребкооперации, но месяц спустя он получает приглашение возглавить объединение «Росметизпром».

В том же году Сталин публикует в журнале «Пролетарская революция» письмо «О некоторых вопросах истории большевизма». Начинается атака на всё, что мешало усиленному насаждению в исторической литературе культа его личности. И 8 января 1932 г. «Правда» помещает статью «1917 год в меньшевистском освещении (А. Шляпников — “Семнадцатый год”, книги 1, 2, 3 и 4)», не оставлявшую камня на камне от написанных ещё десять лет назад и тогда же опубликованных воспоминаний Шляпникова. Ещё бы: в них подробнейшим образом, в деталях рассказывалось о работе большевиков в дореволюционном подполье, о Русском бюро ЦК РСДРП, чуть ли не по часам расписаны события февраля 1917 г., приводится много интереснейших фактов, говорится о последующих событиях, а о Сталине — ни слова! А ведь теперь, в начале 30-х, вовсю уже шёл процесс складывания мифа о «втором вожде». Причём неуклонно внушалась мысль, что он в период между двумя революциями находился не где-то в далеком зарубежье, а здесь, в самой стране. Воспоминания Шляпникова никак не укладывались в эту схему. Тем хуже для них и их автора!

Политбюро предлагает Шляпникову «признать свои ошибки и отказаться от них в печати», дав ему на это пятидневный срок и угрожая в противном случае «исключить его из рядов ВКП (б)»[36].

Ультиматум этот ставит Александра Гавриловича перед дилеммой: или снова каяться в несуществующих «ошибках» и тем самым поставить под сомнение свои труды, или же оказаться вне партии. Так как последнее для него исключалось, он выбирает первое.

Пришлось ему писать заявление в ЦК:

«Всесторонне продумав различную критику моих воспоминаний... как в печати, так и на заседаниях Центрального Комитета партии, я считаю своим партийным долгом признать, что в моих книгах “Семнадцатый год” действительно имеются нижеследующие ошибки...»[37].

Да, Сталин — не Ленин, с ним не поспоришь...

Покаяние позволило, казалось, дышать посвободнее. 28 июня 1932 г. Шляпников назначается членом президиума Госплана и начальником стройсектора в нём. Однако во время чистки 1933 г. его исключают из партии как «двурушника». И опять он вынужден писать Сталину, просить «положить конец издевательствам надо мною и обязать комиссию по чистке предъявить мне факты о моем двурушничестве»[38].

Сталин поручил рассмотреть жалобу Шляпникова Центральной комиссии по чистке. Но вместо доказательств ему учинили там новый допрос.

— Дрался ли ты политически на протяжении всего этого времени за генеральную линию партии? — спрашивали его Шкирятов и Ярославский.

С большой речью выступил заведующий отделом кадров ЦК ВКП (б) Н.И. Ежов.

— Беда в том, — сказал он Шляпникову, — что бешеной энергии, которую ты развивал в критике против партии, этой энергии у тебя не было за партию.

Обращаясь же к членам комиссии, Ежов заявил:

— Если мы сейчас оставим Шляпникова в партии, ни один член партии этого не поймёт. Вряд ли мы этим оставлением будем в правильном духе воспитывать молодых членов партии.

Указание было недвусмысленным. Однако его не запишешь в резолюцию. Поэтому решили дополнить обвинение в «двурушничестве» обвинением в «перерождении»: оказывается, Шляпников выступал в суде в защиту беспартийного члена жилищного товарищества, в квартиру которого по ордеру, подписанному секретарем ЦК, первым секретарем МК и МГК ВКП (б) Л.М. Кагановичем, был вселён работник обкома партии.

31 сентября 1933 г. Центральная комиссия утвердила решение об исключении А.Г. Шляпникова из рядов ВКП (б).

Не сдержавшись, Александр Гаврилович позвонил Кагановичу и обругал его, за что был сослан на дальний север, аж под самый Мурманск (произошло это в марте 1934 г.). Там, на реке Тулома, местные жители и пограничники приглашали его на «грибную охоту», но он каждый раз отказывался:

— Не дай бог, заплутаю, граница рядом...

Через какое-то время, в апреле 1934 г., его вернули в Москву, но работу не дали. Жена, чтобы прокормить семью — а в ней было уже трое детей,— брала на дом что-либо перепечатывать на машинке.

Летом 1934 г. Шляпников получает письмо от С.П. Медведева, посланное ему с оказией из ссылки. В нём его бывший «подельник» излагал свою точку зрения на причины их исключения из партии: это запоздалый эпизод политической борьбы господствующих в ВКП (б) сил со всеми, кто не приемлет их идеологию и интересы. «Наше “преступление” состояло в том, — считал Медведев, — что они не уложились в прокрустово ложе “сталинской эпохи”»[39].

Насчёт «прокрустова ложа» сказано было верно, но вот в отношении «запоздалого эпизода» произошла ошибка. Всё было ещё впереди.

1 декабря 1934 г. был убит С.М. Киров, а в ночь на 2 января 1935 г. пришли арестовывать Шляпникова. Его обвинили в том, что он проводил подпольную антисоветскую работу, создав в Москве, Омске и Ростове группы «рабочей оппозиции» и устраивая на своей квартире собрания, на которых критиковались мероприятия партии и правительства, вырабатывались контрреволюционные установки.

— Впервые слышу, — отвечал он следователю, — о существовании подобного рода нелегальных групп.

А прокурору СССР И.А. Акулову и наркому внутренних дел СССР Г.Г. Ягоде писал: «Данного партии слова в 1926, 1929, 1932 гг. я не изменял. Организационной же работы никогда не вёл и публично высказывался против неё»[40].

26 марта Особое совещание при НКВД СССР признало Шляпникова и Медведева виновными в контрреволюционной деятельности и приговорило к лишению свободы на 5 лет каждого. Но 10 декабря того же года приговор был пересмотрен: заключение заменили ссылкой.

Александр Гаврилович приезжает в Астрахань, где он во время гражданской войны провёл некоторое время, и начинает там даже подрабатывать в Управлении Нижневолжского пароходства. Однако следует новый арест, и 2 сентября 1937 г. Военная коллегия Верховного суда СССР по вновь сфабрикованному обвинению в подготовке террористического акта против Сталина осуждает его к высшей мере наказания — расстрелу. В приписываемых ему преступлениях Шляпников не признался.

Пять дней спустя взяли его жену, детей отправили в спецприёмники...

Много позже проверкой было установлено, что репрессирован Шляпников был без каких-либо на то оснований. 31 января 1963 г. Военная коллегия Верховного суда СССР отменила свой приговор двадцатипятилетней давности. И хотя стало очевидным, что Шляпников был осуждён необоснованно, что при исключении из партии он не обвинялся в подпольной и фракционной деятельности, чёрный шлейф «фракционера» и «антипартийца» продолжал чадить за ним ещё четверть века. На прошениях семьи о партийной реабилитации этого человека менялись лишь высокие имена-адресаты: Хрущёв, Суслов, Брежнев, Черненко... Фамилии разные, а ответ один: «Нет оснований». И лишь недавно Комиссия Политбюро ЦК КПСС по дополнительному изучению материалов, связанных с репрессиями 30-х и других годов, установила, что, хотя Шляпников и совершил в начале 20-х гг. ряд теоретических и практических ошибок, тем не менее антипартийной, антисоветской деятельностью не занимался. 21 декабря 1988 г. КПК при ЦК КПСС посмертно восстановил его в партии.

---

По этой теме читайте также:

---

Примечания

Имя
Email
URL
Отзыв