Виктор Гюго ограничивается едкими и остроумными выпадами против ответственного издателя государственного переворота. Самое событие изображается у него, как гром среди ясного неба. Он видит в нем лишь акт насилия со стороны отдельной личности. Он не замечает, что изображает эту личность великой вместо малой, приписывая ей беспримерную во всемирной истории мощь личной инициативы. Прудон, с своей стороны, стремится представить государственный переворот результатом предшествующего исторического развития. Но историческая конструкция государственного переворота незаметным образом превращается у него в историческую апологию героя этого переворота.
Корреспондент “Лимонки” увидел в ней “восточно-европейский аналог Швеции”[1]: процветающая, “правильная”, скучная; президент латиноамериканской страны находит, что именно здесь осуществлены заветы Ленина; приезжий коммунист сравнивает её с советской Грузией при нэпе[2], а русский националист обнаруживает сходство её столицы с ухоженными южногерманскими городами[3]. Со стороны Администрации США она удостоилась громкого, по-рейгановски афористичного титулования “последней диктатуры в Европе”, а неофициальные критики ещё менее сдержанны в подборе эпитетов: “самая ужасная тирания в Европе” (the most horrible tyranny in Europe), “серое сталинистское государство, столь не похожее на прочих в Новой Европе” (gray, Stalinist state, so unlike the rest of New Europe), и даже “бесчеловечная марксистская диктатура” (brutal Marxist dictatorship).[4]
Как на самой Беларуси, так и за её пределами усилиями политиков, журналистов, а также “аналитиков” и “исследователей” живописуется очень экспрессивный портрет страны. Но выходит пока очень “непохоже”.
Что интересно, в большинстве рассуждений, несмотря на разноголосицу, можно обнаружить единообразие схематики, выражающейся в использовании двух основных координатных осей: “Россия – Беларусь – Запад” (белорусская “идентичность”) и “Президент – Оппозиция – Народ” (борьба элит)[5]. Полярность оценок может разниться, но рассуждения лежат в пределах выбранных координат.
Содержание довольно известных книг “Случайный президент” П. Шеремета и С. Калинкиной[6] и “Лукашенко. Политическая биография” А. Федуты[7] укладывается в стандартную “волюнтаристическую” канву: физиономия белорусского общества обязана своим специфическим выражением личным амбициям президента А. Лукашенко и интригам его ближайшего окружения.
Мемуарная и публицистическая продукция бывших “первых лиц” следует тому же методу. Можно вспомнить “Работу над ошибками” В. Леонова, “Белорусский мост: история, факты, события” М. Гриба[8], “Защитим наш дом – Беларусь” С. Шарецкого[9]. В качестве информационного ресурса такие книги крайне неудобны, поскольку самое интересное в них – новые сведения, личные свидетельства и т.п. – не подлежит пока проверке, и к тому же требует учета очевидной заинтересованности авторов.
Несколько историко-публицистических работ, появившихся в последние годы уже представляют собою попытку первичного подведения итогов: “Семь лет Возрождения, или Фрагменты новейшей белорусской истории (1988 – 1995)” Сергея Наумчика[10] напоминают о многосторонней активности Белорусского Народного Фронта в перестроечные и “постсоветские” времена, а сборники “Белорусская политическая система и президентские выборы 2001 г.”[11] и “Новейшая история белорусского парламентаризма”[12] знакомят с опытом объяснения протекших событий в рамках “теории элит”. Указанные труды тем интереснее, что дают яснейшее представление о традиционной мифологии белорусских националистов и либералов, построенной на противопоставлениях: “национальное – колониальное”, “демократическое – тоталитарное”, “элита – массы” и т.д.
Неудивительно, что первая же работа, в которой автор попытался выдержать подчеркнуто объективистский подход к анализу ситуации на Беларуси, вызвала достаточно бурную и противоречивую реакцию. Я имею в виду книгу Е. Шевцова “Объединенная нация. Феномен Беларуси”[13]. В противоположность вышеупомянутым авторам г-н Шевцов, как отмечается всеми критиками, принципиально исключает из уравнения Беларуси такую весомую константу, как президент. Ключевыми же параметрами, определяющими судьбу страны, обозначаются: позднее обретение белорусами национальной идентичности и государственной независимости, последствия второй мировой войны, высокая степень урбанизации и индустриализации, религиозная пестрота (с преобладанием неопротестантского элемента), воздействие “Чернобыльского синдрома”. Сцепление перечисленных факторов, по мнению автора, порождает специфически белорусскую “технологию выживания”, состоящую в стремлении к интеграции, неизбежности сильной исполнительной власти и высокой доли государственной собственности в хозяйстве.
Очень тепло об исследовании отозвался Глеб Павловский, его издатель. Можно считать, что белорусские власти также выразили одобрение, поскольку в отличие от “Случайного президента” и подобных, книгу Шевцова можно найти на прилавках белорусских книжных магазинов.
Гневно-пренебрежительные отзывы раздаются из либерального стана как с российской, так и с белорусской стороны. При этом, может показаться, будто говорят вовсе о разных книгах.
А. Суздальцев в статье “Апология белорусского режима” делает упор на критике концепции об успешности “белорусской модели” развития экономики, осторожно отстаиваемой Шевцовым:
“Если бы в соседней Белоруссии был реальный внутренний рост, а не рост за счет перепродажи российских углеводородов, то в Минске отбою от инвесторов не было бы. Но ведь этого нет. Так откуда это чванство нищих?”[14]
Аргумент убийственный. Действительно, практически весь рост ВВП, демонстрируемый последние годы Беларусью обусловлен нефтяными и газовыми преференциями со стороны России. Но влиянием России вряд ли можно объяснить способ и пропорции распределения полученных таким образом доходов.
Совсем иным представляется основной недостаток “Феномена Беларуси” белорусскому публицисту В. Мацкевичу:
“Я понял, что красной нитью через всю книгу проходит одна мысль – “бытие определяет сознание”! Эта фундаментальная идея диалектического марксизма дополняется не менее фундаментальным принципом исторического материализма – “базис определяет надстройку”. <…>
…глупости беларусской политической жизни определяют конфликты Беларуси с Европой и Америкой. Глупость, необразованность, амбициозность главы государства и его ближайшего окружения, а вовсе не географическое положение.
И не сверхиндустриализация мешает проводить структурные реформы в экономике, а только недальновидность, безграмотность и безвольность правительства. Т.е. это все объясняется не объективными причинами, а исключительно субъективными. И эта субъектность, это сознание определяет наше общее бытие”[15].
Да, в сравнении со столь распространенными медитациями о безмерной “роли личности” в белорусской новейшей истории, “Феномен Беларуси” может показаться достаточно наукообразным. Следует отдать должное мужеству политолога, посмевшему коснуться в своих рассуждениях вопросов экономической обусловленности.
И все же, несмотря на значительное количество накопленных фактов, “феноменов”, создается отчетливое ощущение, что мы далеки от удовлетворительного понимания белорусской ситуации: как в её особости, так и в типических чертах. Не наблюдается достаточно влиятельной общественной группы, которой было бы жизненно необходимо это понимание. Для пассивного охранительства потребно не знание, а вера. Её твердыня ещё далека от завершения, и имеет все шансы оказаться долгостроем, но в любом случае, “зиждущие” постараются тщательно обойти любой “камень преткновения и соблазна”. Потенциальные же реформаторы-непоседы считают себя изрядно вооруженными последними достижениями западной мысли, они уже всё решили для себя десять лет назад. Как сказал бы философ (отрывок из произведения которого вынесен в качестве эпиграфа): “Во всяком случае демократ выходит из самого позорного поражения настолько же незапятнанным, насколько невинным он туда вошел, выходит с укрепившимся убеждением, что он должен победить, что не он сам и его партия должны оставить старую точку зрения, а, напротив, обстоятельства должны дорасти до него”.
Этот небольшой очерк – своего рода лабораторная работа, попытка автора вызвать на диалог тех, кто вдруг узнал, что, по-сократовски говоря, “ничего не знает” о Беларуси, попытка поделиться своим непониманием и надеждой, что добротные идейные орудия изучения этого явления в скором времени будут выработаны совместными усилиями.