В январе 1995 г. еженедельник «Аргументы и факты» поместил под рубрикой «Архивы не лгут» материалы П. Аптекаря «Чечню пытались разоружить и раньше»[1]. Написанная якобы только на основе архивных материалов статья изобилует таким количеством ошибок, что приходится усомниться в правдивости архивов или признать, что изучены они автором весьма небрежно и поверхностно.

Редакция «АиФ», согласившись с критикой статьи, намеревалась опубликовать рецензию на нее, но почему-то не сделала этого, а публикация П. Аптекаря в несколько измененном виде, но с теми же (и новыми!) ошибками перекочевала на страницы «Московских новостей»[2] .

Рассмотрим только ту часть публикаций, которая касается событий 1920 — 1925 годов, так как в нашем распоряжении нет архивных документов более позднего времени.

Чечня (не вся!) восторженно встретила Красную Армию в марте 1920 года не только и не столько потому, что помнила мобилизации и реквизиции деникинцев. Чеченцы вместе с Красной Армией воевали против Деникина потому, что Советская власть, желая восстановить историческую справедливость, не боясь обидеть казаков, начала с 1918 года выселять их, а некогда отобранные казаками у горцев земли возвращать чеченцам и ингушам. Из намечавшихся к переселению 60 тыс. человек к началу 1921 года 25 тыс., т.е. десятая часть терских казаков, покинула свои станицы.[3] Горцы были «рады до бесконечности», а казаки уходили в повстанческие отряды.

«Хорошо организованного государственного грабежа Северного Кавказа», а тем более Чечни, после марта 1920 г. не было. Продразверстка в Чечне не проводилась совсем, так как военные действия на ее территории закончились в мае 1921 г., когда был подавлен мятеж Н. Гоцинского, в котором участвовала и Чечня. В полной мере не собирался и продналог, т.к.. 65% ее населения к концу гражданской войны составляла беднота, у которой не было и десятины пахотной земли на душу населения, а хозяйство было разорено — 21 разрушенный аул, 15 тысяч погибших чеченцев оставила после себя деникинская армия[4].

Напротив, центр оказывал Чечне самую разнообразную помощь. В 1920 г. ей было выделено 19 вагонов семенной пшеницы, около 2 млн. аршин мануфактуры, 30 тыс. катушек ниток[5]. В 1922 г. из дотационного краевого фонда Чечня, Ингушетия, Северная Осетия получили 110,5 тыс. пудов продовольствия. В том же году краевая комиссия Помощи голодающим выделила Дагестану и Горской АССР, куда вошла и Чечня, 1 млрд. руб. и разрешила использовать на их нужды все, что они соберут на своей территории. С образованием в ноябре 1922 г. Чеченской автономной области центр забронировал за ней 50% продналога, собранного на ее территории. Область получила 30 тыс. пудов семенной ссуды. Решением СТО от 9 мая 1923 г. объединение «Грознефть» отчисляло Чечне ежемесячно 150 тыс. пудов нефти.[6] Значительные суммы денег получала Чечня на строительство оросительного канала, мостов, дорог, на устройство телеграфной линии связи.

Советская власть не боролась с религией в Чечне, ибо борьба с ней в то время была немыслимой и опасной. В 1924 г. в Чечне было 2675 мечетей, 38 шейхов, 850 мулл, вокруг которых группировался около 60 тыс. мюридов, беспрекословно подчинившихся своим идейным вождям.[7] Муллы и шейхи, часто являясь главами родов, были крупными богачами, т.к. распоряжались средствами мечетей и налогом в пользу бедных, составлявшим 1/10 часть доходов мусульман. Почти все судопроизводство проходило через шариатские суды, состоявшие исключительно из духовенства. Без священнослужителей невозможно было провести в ауле ни одного собрания или митинга. Следует отметить, что часть духовенства, т.н. «бедные муллы» воевали против Деникина вместе с Красной Армией, проявляли желание «записаться в Коммунистическую партию». Двадцать один ингушский мулла погиб в войне с деникинцами[8].

Учитывая роль духовенства, Советская власть привлекала наиболее влиятельных представителей в состав равкомов и исполкомов: шариатские суды работали в Чечне и в 1926 г. Это совсем не значит, что духовенство не подвергалось репрессиям. Но арест, а тем более расстрел муллы или шейха, активно выступавших прочив Советской власти, вызывал такой взрыв негодования населения, что власть старалась избегать террора.

П. Аптекарь считает, что политика «местных властей и органов ВЧК в Чечне была подчас абсурдной» (заметим, что противопоставлять местные органы и ВЧК не следует, т.к. и у последней были местные органы). С утверждением трудно согласиться, так как ревкомы, исполкомы, милиция состояли из работников коренной национальности, прекрасно знавших обычаи своего народа. А вот те, кто был прислан из центра и не был знаком с национальными особенностями региона, могли и арестовать муллу, и начать проводить в жизнь декрет об отделении школы от церкви.

Первая крупная операция по разоружению Чечни была проведена не летом 1922 г. Кавказская Трудовая армия проводила их в 1920 г., в марте — августе 1921 г. в Чечне были разоружены мятежные (участвовали в восстании Н: Гоцинского) аулы Гордали, Центорой, Болгатой, Дарго, Беной Ведено, Грозненский, Шали[9].

Никакого «разрастания вооруженного повстанческого движения горцев» в 1925 г. не было. Наивысшего подъема повстанческое движение достигло на Северном Кавказе в период июля — октября 1920 г., когда в нем принимало участие примерно: 40 тыс. человек. К апрелю 1925 г. число повстанцев сократилось до 115 человек[10].

В мае 1925 г. угрожающие размеры по всему краю принял уголовный бандитизм, особенно со стороны Чечни, которую называли «барометром политической погоды» края. Сводки по обзору бандитизма за 1925 г. сообщали о том, что действия чеченских банд «не поддаются учету». Банды в 5 — 10 человек угоняли скот у жителей соседних районов Дагестана, Грузии у казаков, грабили железнодорожные кассы, поезда, разбирали ж.д. пути, убивали красноармейцев, милиционеров, просто жителей, чтобы завладеть оружием, делали набеги на нефтепромыслы Грозного. Население буквально стонало от бандитов. «Жизнь невыносима из-за бандитов. Снимите с нас винтовки! обеспечьте мир. Мы измучены, истерзаны несчастным оружием. Оружие уже протерло нам кожу — куда ни идешь, приходится брать винтовку. Никуда выехать нельзя. За 10 верст — убьют Не можем обработать свои наделы, — жаловались на собрании жители Сунженского округа в феврале 1924 г.[11].

Термином «бандитизм», явно несовершенным и исторически неточным для обозначения «малой» гражданской войны, ибо он нес в себе однозначно негативную оценку всех сил участвовавших в движении, большевики обозначали все виды антисоветских выступлений. Неправомерно давать этому сложнейшему социальному движению и однозначно позитивную оценку, т.к. в нем действовали и настоящие, без всяких кавычек, бандиты, от которых страдало всё население края.

Операцию по разоружению Чечни «сочло необходимым, провести» не местное партийное и советское руководство, а штаб РККА СССР. 31 июля 1925 г. штаб направил приказ командующему СКВО И.П. Уборевичу, в котором одобрял его предложение о проведении окружных маневров на территории Чечни. «Вместе с тем, — говорилось в приказе, — пользуясь сосредоточением значительного количества войск, на территории Чечни (район предстоящих маневров) командование СКВО по согласованию с ПП ОГПУ на Северном Кавказе намечает провести разоружение и изъятие бандитского элемента, что по ряду политических признаков является весьма своевременным»[12].

Важнейшим «политическим признаком», который свидетельствовал о «весьма своевременном» проведением операции, была явная усталость населения от многолетней войны, его требование усиления борьбы с бандитами. Некоторые аулы даже открывали «бойкотную стрельбу» против Чеченского областного ревкома за то, что он назначал бандитов членами ревкомов, охранниками дорог, ущелий, работниками милиции. Сельские сходы совместно с ревкомами составляли списки «порочного элемента» — жителей аулов, замеченных в грабежах. Они и их родственники несли материальную ответственность за все случаи хищений на территории Чечни. Если «порочный элемент» приносил присягу в том, что в течение года не будет грабить и будет доносить на воров, его из списка исключали. В некоторых аулах население выносило решение не хоронить бандитов по мусульманскому обычаю. У занесенных в списки и их родственников оружие местные ревкомы отбирали, а у остальных жителей регистрировали. Горцы не хотели сдавать и регистрировать оружие, опасаясь бандитов. Разоружение надо было проводить, одновременно с изъятием последних, особенно их главарей, скрывавшихся в горах. В силу горского обычая гостеприимства, население Чечни, даже если оно враждебно относилось к руководителям повстанцев и главарям бандитов, не могло выдать их властям. Нарушение обычая опозорило бы горца на много поколений и грозило бы кровной местью его роду со стороны выданного им человека. «Накануне операции была проведена большая работа по подготовке к ней населения и красноармейцев, хотя детали были строго засекречены. Задолго до операции органы ОГПУ прекрасно знали социальный состав, численность, настроение населения, количество имевшегося у него оружия. Им были известны базы бандитов, пути их передвижения, их родственники и пособники. Органы ОГПУ собрали сведения о наиболее влиятельных муллах и шейхах, о почетных стариках, о проводниках, без которых невозможно было проникнуть в горы. Только убедившись, что горская беднота не окажет серьезного сопротивления, а кое-где и поддержит Красную Армию, советское командование начало проведение операции.

С 12 августа /высадка войск в Грозном началась 22 августа/ Н. Гоцинский начал рассылать по аулам мюридов с поручением требовать от горцев клятву защищать имама и оказывать сопротивление войскам. Некоторые аулы давали такую клятву. Из 242 разоруженных 101 аул отказался сдать оружие и подвергся артиллерийско-пулеметному 10-минутному обстрелу. На 16 аулов, где скрывались руководители повстанцев, было сброшено 104 пудовых бомбы, в результате чего взорвали 119 домов «порочного элемента». Общее количество изъятого оружия составило примерно 75% имевшегося у населения до начала операции и примерно половину оружия, изъятого во всех горских областях после Чечни операцию провели и в других автономиях края. Из 525 вождей повстанцев и главарей бандитов, арестованных на Северном Кавказе в дни операции, в Чечне взяты 309 человек[13].

Отношение горцев к красноармейцам постоянно менялось. Воинственность, растерянность, колебания, заискивания, лицемерная покорность сменялись в процессе операции миролюбием, доверительностью. Населению нравились решительность, выносливость, дисциплинированность, безупречное поведение бойцов. Беднота радовалась, что торговцы снизили цену за ситец в 6 раз, поражалась тому, что нашедший кусок сукна красноармеец искал потерявшего сукно хозяина, жаловалась на то, что их местные органы не решали земельный вопрос, не боролись с кровничеством, просила помочь в строительстве дорог, в починке мостов, в постройке школ и больниц. До 50—70 человек в день обращались к врачам воинских частей за медицинской помощью. Жители выражали большое удовлетворение по поводу того, что в горах не стало даже мелких краж, что «скот гуляет и день и ночь, сараи не запираем». По инициативе населения были пересмотрены составы ревкомов. Ревкомы буквально были засыпаны просьбами об открытии народных судов, т.к. шариатские «решают дела за мзду и в пользу зажиточных». Бывшие бандиты, скрывавшиеся от кровной мести, просили ревком устроить их на работу за пределами области, боясь что в Чечне их спровоцируют на новые преступления. Население Шароя и Галанчожа проложило дорогу к лесу «шириною в проезд 3 всадников», были открыты школы в 4 горных округах, проведен телеграф в Шатой. Были случаи и прямой помощи красноармейцам. В ходе операции в Шатое из местных комсомольцев и бывших партизан, боровшихся против Деникина, был создан отряд в 100 человек, который, не боясь кровной мести, организовал настоящую погоню за А. Шамилевым, сподвижником Н. Гоцинского. Тот вынужден был сдаться, т.к. ему отказали в гостеприимстве все аулы. За открытую войну комсомольцев аула Шарой против Гоцинского имам проклял шароевскую землю.

Сразу после операции Чечне было выделено из бюджета центра 1,5 млн. руб. Размер всей помощи ей равнялся почти 6 млн. руб.[14].

По этой теме читайте также:

Примечания