2.3.1. Вводные замечания
Последние века существования античного мира характеризуются общим
упадком науки и вообще теоретической мысли. Это в полной мере относится и к
историологии. С гибелью этого мира наука исчезла совсем. Это верно и в
отношении Восточной Римской империи (Византии), которая продолжала
существовать вплоть до 1453 г. Исторические сочинения византийских авторов
не были научными трудами. Они представляли собой историописания. В одном из
самых последних трудов, посвященных византийской литературе, все эти
произведения вместе взятые охарактеризованы как историческая проза.[17]Хроники и иные
исторические произведения западноевропейского средневековья, равно как и
русские летописи, также к науке не относятся. Все это — не
историология, а преисториология, хотя своеобразная, ибо она все же кое-что
унаследовала от античной историологии и историософии. В западноевропейской
средневековой преисториологии почти безраздельно господствовал
провиденциализм. И если не сразу, то довольно скоро возродились и концепция
четырех мировых монархий, и шестичленная схема периодизации всемирной
истории, созданная Августином Аврелием.
Наряду с ними возникает и третья схема — периодизация по трем
«мировым эпохам», соответствующим трем ипостасям «божественной троицы». В
ней в мистическо-религиозной форме была выражена идея исторического
прогресса. Появилась она в трудах философа Иоанна Скота Эриугены (810
— 880).
Наиболее обстоятельно эта идея была разработана итальянским монахом
Джоаккино да Фьоре, известным под именем Иоахима Флорского, или
Калабрийского (1130-1202). Согласно учению Иоахима, изложенному в его
трудах «Согласование Ветхого и Нового заветов» (в русск. переводе имеется
извлечение: Антология средневековой мысли. Теология и философия
европейского средневековья. Т. 1. СПб., 2001) и «Введение в Апокалипсис»,
история человечества есть проявление божественного откровения. С каждым
лицом святой троицы связана своя особая ступень откровения, которой
соответствует определенное «состояние мира» (status mundi).
Таким образом, человечество проходит в своем развитии три стадии. Первая
фаза -от Адама до рождения Христа — время «бога отца», когда люди
жили «по плоти», стремились прежде всего к «земному владению» и
повиновались законам в силу страха. Они были полностью несвободны,
находились в рабской покорности богу.
За ней следует вначале подготовка, а затем и само время «бога сына»,
когда божественное откровение достигает большего совершенства. Люди живут
отчасти еще «по плоти», отчасти уже «по духу», стремление к «земному
владению» у них все еще сильно, но уже не безраздельно. В этот период
человек еще не свободен, хотя страх уже сменился сознательным поведением,
дисциплиной. Он находится в сыновнем послушании богу. Этот период
характеризуется организацией и расцветом христианской церкви.
Но уже со времени зарождения монашества закладываются семена нового,
третьего состояния (tertius status), когда люди будут жить только «по
духу». Третий период — время «святого духа». Для него будет
характерна полная свобода духа. Единственной связью между людьми станет не
страх и не дисциплина, а любовь. Произойдет освобождение от «всякого
рабского труда». Восторжествует вечная справедливость. Государство и
церковь с присущими им элементами насилия перестанут быть нужными и
исчезнут. «Первый статус мира, — писал Иоахим Флорский, -прошел в
рабском служении, второй — в сыновнем послушании, третий — в
свободе Первый есть статус рабов, второй — сыновей, третий —
друзей».[18]
Таким образом, Иоахимом Флорским, по существу, была создана первая в
истории философской мысли унитарно-стадиальная концепция всемирной истории.
Она была крайне абстрактной, ибо в ее основе лежал не исторический
материал, а страстное желание обездоленных народных масс добиться
счастливой жизни не в царствии небесном, а на земле.
Учение Иоахима Флорского находилось в резком противоречии с официальной
церковной доктриной. С опровержением его выступил величайший авторитет того
времени Фома Аквинский (1225/1226—1274), и оно было последовательно
осуждено тремя церковными соборами.
Историческая наука стала возрождаться в Западной Европе лишь в эпоху
Ренессанса, а окончательно оформилась только в новое время.
2.3.2. Ранние концепции циклизма: Ибн Халдун, Н.
Макьявелли, Ф. Патрици, Дж. Вико
Поиски повторяющегося в истории привели некоторых мыслителей к созданию
концепций циклического развития. В их основу легли факты мировой истории:
возникновение, расцвет и гибель социально-исторических организмов и их
систем, прежде всего державных: Вавилонии, Ассирии, Персии, Рима и т.п.
Собственно, все предпосылки такого рода построений содержались уже в
концепции четырех монархий. Ведь каждая из этих мировых держав возникла,
расцвела и, наконец, сошла с исторической арены. Нужно было только все это
концептуально осмыслить.
Идея исторического циклизма существовала давно. Как уже указывалось, она
присутствует во «Всеобщей истории» Полибия. Но последний имел в виду не
социоисторические организмы, взятые сами по себе, а только формы их
государственного устройства. Его концепция циклизма касалась развития
общества в целом лишь косвенно.
Циклизм особенно наглядно проявлялся в развитии стран как древнего, так
и средневекового Востока. Его не могли не заметить и люди, которые по роду
своей деятельности были далеки от науки. Так, например, китайский поэт Чжан
Сяосун, живший в XII в., писал:
Цветы цветут, когда их не посадишь.
Но у истории свои законы:
За процветанием приходит гибель...
И вот уж нет прудов и павильонов![19]
Поэтому совершенно не удивительно, что первая подлинная концепция
циклического развития общества была создана именно на Востоке. Ее творцом
был великий арабский мыслитель Ибн Халдун (1332 — 1406). Самый
крупный его труд нередко называют просто «Большой историей». Полное его
название — «Книга поучительных примеров или диван сообщений о днях
арабов, персов и берберов и их современников, обладавших властью великих
размеров».
Но славу Ибн Халдуну принесло не столько само это произведение, сколько
введение к нему, представляющее по существу вполне самостоятельную работу.
По-арабски этот труд называется «Мукаддима», что передается как «Введение»
или «Пролегомены». Написан он в основном в 1375—1379 гг. На русский
язык «Введение» никогда не переводилось. Фрагменты из него опубликованы в
книге «Избранные произведения мыслителей стран Ближнего и Среднего Востока
IX—XIV вв.» (М., 1961) и в приложении к работе Александра
Александровича Игнатенко «Ибн-Хальдун» (М., 1980). Именно в «Мукаддиме» Ибн
Халдун изложил свои взгляды на человеческое общество и его историю.
По мнению Ибн Халдуна, исторически первой формой человеческой жизни
является сельская, прежде всего кочевая. Суровые условия существования
диктуют людям строгие нравы и заставляют их держаться друг друга.
Подчинение одних племен другими имеет своим следствием появление царской
власти и городов. Возникает вторая форма человеческой жизни —
городская. В городах получают развитие ремесло и торговля, появляются
достаток и роскошь. Все это ведет к порче нравов, утрате былых
добродетелей. Люди становятся изнеженными, неспособными защитить себя.
Множатся траты и растут расходы власти и государственных людей. Все это
имеет своим следствием увеличение налогового бремени. Податей не хватает, и
государство начинает чинить несправедливость и насилие над подданными.
Последние теряют всякую надежду на лучшую жизнь, и многие отвращаются от
труда, что ведет к сокращению суммы сборов. В результате государство
начинает клониться к бессилию и упадку и в конце концов разрушается.
Всего в развитии государства Ибн Халдун выделяет пять фаз. На последней
наступает старость правящей царской династии, и ею овладевает затяжная
болезнь, от которой она уже не может избавиться. Дряхлость настигает и
одолевает династию даже тогда, когда нет внешних врагов. Но чаще всего
гибель государства наступает в результате нашествия племен, которые до
этого вели суровый кочевой образ жизни. Средняя продолжительность жизни
династии — 120 лет.
Племена и племенные союзы завоевывают города потому, что стремятся к
покою и удобству городской жизни. В результате завоевания к власти приходит
новая царская династия. Ей, от отличие от первой, нет необходимости строить
город. Нужно лишь обновить уже существующий. Большая часть победителей
становятся горожанами. Начинается тяга к роскоши, теряются былые
добродетели, растут пороки, усиливается налоговое бремя. Через 120 лет и
эта династия дряхлеет и гибнет.
Приходят новые завоеватели, с которыми происходит то же самое. И так без
конца. История есть вечный круговорот. Правда, каждый новый цикл начинается
на основе, подготовленной предшествующими. В этом смысле в истории есть
поступательное развитие. Но этот момент Ибн Халдуном почти совсем не
разработан.
В Западной Европе идея исторического круговорота возродилась в эпоху
Ренессанса. Мы ее находим в трудах выдающегося итальянского мыслителя и
историка Никколо ди Бернардо Макьявелли (Макиавелли) (1469—1527). В
первых главах своих «Рассуждений о первой декаде Тита Ливия» (1513 —
1517; русск. перевод: Государь. Рассуждения о первой декаде Тита Ливия. О
военном искусстве. М., 1996; новый перевод: Рассуждения о первой декаде
Тита Ливия. Государь. М., 2002.), написанных в первой половине 1513 г., он
полностью присоединяется к концепции круговорота форм государственного
устройства, созданной Полибием.
В работе «Государь» (русск. переводы: М., 1990 и в указанных выше
книгах), созданной во второй половине 1513 г., Н. Макьявелли дает уже
типологию не форм государственного устройства, как это было у Платона,
Аристотеля и Полибия, а самих социоисторических организмов, но при этом по
признаку государственного устройства. «Все государства, все державы,
обладавшие или обладающие властью над людьми, — писал он, —
были и суть либо республики, либо государства, управляемые
единовластно».[20]По-видимому, это вообще первая прямая, а не косвенная, как у
названных выше античных философов и историков, типология социоисторических
организмов.
В своем последнем крупном труде «История Флоренции» (1520—1525;
1532; русск. перевод: Л., 1973; М., 1987) Н. Макьявелли говорит уже о
циклическом развитии не просто форм государственного устройства, а самих
государств, т.е. фактически социоисторических организмов. «Переживая
непрерывные превращения, — читаем мы в этой работе, — все
государства обычно из состояния упорядоченности переходят к беспорядку, а
затем от беспорядка к новому порядку. Поскольку уже от самой природы вещам
этого мира не дано останавливаться, они, достигнув некоего совершенства и
будучи уже неспособными к дальнейшему подъему, неизбежно должны приходить в
упадок, наоборот, находясь в состоянии полного упадка, до предела
подорванного беспорядками, они не в состоянии пасть еще ниже и по
необходимости должны идти на подъем».[21]Как указывает Н. Макьявелли, упадок
государства может завершиться его гибелью. Так исчезла Римская империя. Она
уже не возродилась, но на ее развалинах возникли новые государства.[22]
Сходные мысли можно найти в трудах крупнейшего итальянского историка
Франческо Гвиччардини (1483 — 1540), хотя вряд ли можно говорить о
существовании у него какой-либо концепции исторического круговорота. «Все
города, все государства, все царства, — писал он, — смертны;
все когда-нибудь кончается, естественно или насильственно... ».[23]
В последующем идея круговорота была подхвачена итальянским гуманистом,
философом Франческо Патрици (1529—1597) и изложена им в работе
«Десять диалогов об истории» (1560). По его мнению, все существующее
вначале зарождается, развивается и растет, а затем вступает в период упадка
и, наконец, гибнет. Этому закону природы подчинены и искусственные творения
человека, в частности, общество и государство. Последнее зарождается в
форме города, который перерастает в подлинное государство, превращающееся
затем в империю. Империя по достижении зрелости клонится к упадку и, в
конце концов, рушится.
Англичанин Уолтер Мойл (1672— 1721) в «Очерке об устройстве
римского правления» не ограничился объяснением причины расцвета и упадка
Рима. Он пришел к выводу, что «эти периоды и революции империй суть
естественные переселения господства, от одной формы правления к другой; и
они образуют общий цикл зарождения и разложения всех государств...».[24]
Первая в истории западноевропейской мысли детально разработанная
концепция исторического круговорота была создана выдающимся итальянским
мыслителем Джамбаттиста Вико (1668—1744). Она была изложена в
вышедшем в 1725 г. его труде «Основания новой науки об общей природе наций»
(русск. перевод: М., 1940; М. — Киев, 1994). Говоря о «нациях», Дж.
Вико практически имеет в виду социально-историческое организмы.
Основная идея его труда — человеческая история подчинена таким же
незыблемым законам, что и мир природы. Все «нации» независимо от внешних
условий проходят одни и те же стадии развития. Свою задачу Дж. Вико видит в
том, чтобы выявить повторяющееся в развитии «наций», вскрыть общие законы,
управляющие этим процессом, нарисовать картину эволюции общества вообще. Он
является рьяным приверженцем идеи единства человеческого общества и его
истории.
Начальный пункт движения человечества — «звериное состояние»,
когда нет истории. Первые люди были тупыми, неразумными и ужасными
животными. Они в одиночку бродили по великому лесу земли, всецело находясь
во власти животных стремлений. Но вот небо заблистало молниями и громами.
Люди решили, что небо — огромное одушевленное тело и назвали его
Юпитером. Страх родил веру в богов.
Боязнь перед богами заставила людей обуздать свои животные стремления,
прежде всего похоть. Произошел переход от звериного состояния к
человеческому обществу. Возник брак, причем моногамный, а вместе с ним
семья. Люди осели. Вначале они жили в пещерах, затем стали строить жилища.
Оседлость привела к возникновению собственности. Когда выросло население и
стало не хватать плодов природы, люди стали жечь леса, обрабатывать землю и
засевать ее хлебом. Этот первый период истории человечества Дж. Вико
называет веком богов, или божественным веком.
В этот период единственной формой объединения людей была семья, которую
возглавлял отец. В его руках была неограниченная власть над всеми членами
семейства. Он был монархом и законодателем. Всеми средствами, включая
наказания, он обеспечивал соблюдение морали и права.
Первоначально вышла из звериного состояния только часть людей. Остальные
продолжали вести прежний образ жизни. Но он их перестал устраивать. В
поисках обеспеченного существования они присоединялись к тем людям, которые
уже жили в обществе, и входили в состав их семей в качестве зависимых
— клиентов. Жили они на положении рабов. Патриархи — главы
семей — имели право на их жизнь и смерть.
Когда зависимых стало много, они поднялись на борьбу против патриархов.
Это вынудило благородных объединиться для защиты своих интересов. Возникло
государство, которое приняло форму аристократической республики. Вместе с
ним возник город. Власть в государстве находилась всецело в руках
патрициев, героев, которые образовали правящее сословие. Клиенты стали
плебеями, не обладающими гражданскими правами. Так начался второй
исторический период — век героев, или героический век.
Плебеи героических городов возросли в числе и начали борьбу с
патрициями, добиваясь уравнения в правах. Страх перед их силой заставил
патрициев уступить. На смену аристократической республике пришла республика
народная, свободная. Наступил третий исторический период — век людей,
или человеческий век.
Неравенство, связанное с различием происхождения, исчезло. Но начало
нарастать новое — имущественное. В условиях гражданского равенства
богатство обеспечивало человеку могущество. Богатые и могущественные люди
повели борьбу за власть, привлекая на свою сторону рядовую массу. Появились
партии, начались гражданские войны и взаимное истребление. Единственным
выходом из положения оказалось возникновение монархии. Монарх брал на себя
заботу об общих интересах, оставляя на долю подданных заботу о своих личных
делах. Он стремился уравнять подданных, подавить могущественных и
освободить остальных людей от их гнета.
А далее, по Вико, на смену монархии приходит состояние «вторичного
варварства», «вернувшегося варварства». Как и почему это произошло, он в
пятой книге своего труда, посвященной веку людей, ничего не говорит. Лишь
вскользь замечает, что монархию разрушили внутренние и внешние причины.
Имеется также упоминание о варварских вторжениях, начавшихся с V века. И
это все.
Чувствуя, что читатель явно не будет этим удовлетворен, Дж. Вико снова
обращается к этой проблеме в «Заключении произведения». Но все, что им
здесь сказано, еще более запутывает вопрос. Возвращаясь к последнему этапу
существования народной республики, ознаменованному борьбой партий,
гражданскими войнами и взаимным истреблением, он пишет теперь, что если
одним из выходов из создавшегося положения был переход к монархии, то
вторым — установление чужеземного господства.
А там, где не случилось ни того, ни другого, произошла катастрофа:
города превратились в леса, а леса — в человеческие берлоги.
Наступили долгие века варварства, а затем все начало повторяться: век
богов, век героев, век людей. Примером может послужить развитие Западной
Европы вообще, Италии в частности в период после крушения Римской
империи.
Кое-где у Дж. Вико проскальзывает мысль, что каждый новый цикл
начинается на более высоком уровне, чем прежний. Но она не получает у него
разработки. Но на чем он категорически настаивает, так это на том, что
развитие каждой нации идет по восходящей линии, является поступательным
движением. Таким образом, циклизму Дж. Вико сочетается с идеей
прогресса.
2.3.3. Открытие Америки и его значения для понимания
истории человечества
К тому времени, когда жил и работал Дж. Вико, идея исторического
круговорота уже стала архаикой. В западноевропейской мысли все шире
утверждалась идея исторического прогресса. В начале нового времени эта идея
уже пробила себе дорогу в труде Жана Бодена (1530 — 1596) «Метод
легкого познания истории» (1566; русск. перевод: М., 2000) и сочинении
Джордано Бруно (1548—1600) «Пир на пепле» (1584; русск. перевод: Дж.
Бруно. Диалоги. М, 1949). К концу XVIII в. она окончательно победила.
Прочную основу для этого создали те периодизации всемирной истории,
которые к тому времени утвердились в науке. Ими были, во-первых,
подразделение всей истории человечества на периоды дикости, варварства и
цивилизации, во-вторых, выделение в истории человечества периодов,
отличающихся друг от друга способами обеспечения существования человека:
охотничье-собирательского, скотоводческого, или пастушеского,
земледельческого и торгово-промышленного. Эти две периодизации были
теснейшим образом связаны, переплетались, но тем не менее полностью не
совпадали.
Возникновение и разработка этих периодизаций были связаны с Великими
географическими открытиями, расширившими кругозор европейцев, ознакомивших
их с различными народами, жившими совершенно иначе, чем европейцы. Главный
материал дала Америка. Более или менее детальное знакомство с народами
Черной Африки, Австралии и Океании было еще впереди.
Значительная часть народов Америки не знала столь привычных для
европейцев земледелия и скотоводства. Они жили охотой, рыболовством и
собирательством. Не знали эти люди и металлов. Их орудия были каменными и
деревянными. Не было у них не только городов, но и деревень. Они жили
небольшими бродячими группами.
И, что сразу же бросилось в глаза европейцам, у многих из них
отсутствовала частная собственность, на которой основывались все общества
Европы. Одним из первых обратил на это внимание Христофор Колумб (1451
—1506). «Я не мог узнать, — писал он об индейцах Америки,
— имеют ли они собственность. Мне, однако, приходилось замечать, что
то, чем владел один, делили между собой все остальные».[25]
Заметил это и Пьетро (Педро) Мартир — итальянский
писатель-гуманист, состоявший на испанской службе в качестве «королевского
советника по Индии», а затем «секретаря совета по Индии». На основе
донесений, писем и устных рассказов командиров, солдат и матросов он создал
труд «О Новом Свете». В первом его выпуске (1511) он писал, что туземцы
Кубы не делят ресурсы на «мои и твои (что источник всех бед) ».[26]Французский мореплаватель Жак Картье (1491 — 1557),
совершивший три путешествия в Канаду (1534; 1535 — 1536; 1541 —
1542) писал об ее обитателях: «Этот народ имеет общее имущество, как и
бразильцы».[27]Не было у многих народов Америки
социального неравенства и господства одних людей над другими.
Для европейцев все более ясным становилось, что в Америке они
столкнулись с совершенно иным состоянием общества, чем то, которое
существовало не только в Европе, но и в государствах Азии. И для
обозначения этого состояния все чаще стало употребляться слово «дикость».
Людей, живущих в таком состоянии, соответственно начали называть
дикарями.[28]
На вопрос о том, в каком отношении находилась дикость к европейскому
состоянию, давалось два основных ответа. Первый из них состоял в том, что
дикость есть результат деградации человека и общества. Концепция деградации
человечества, начало которой положил Гесиод, после работ известного
церковного деятеля и писателя Расция Цецилия Киприана (после 200 —
258 н.э.) вошла в христианскую традицию. В XVI в. ее отстаивал Эдмунд
Спенсер (1552 — 1599), в конце XVII— начале XVIII вв. Томас
Барнет (ок. 1635 — 1715). Давид Дойг (1719 — 1800), исходя из
этой концепции, в «Письмах о диком состоянии» (1792) утверждал, что
варварское и дикое состояния — результат деградации людей, которые
ранее были цивилизованными.
Второй основной ответ: дикость есть состояние, представляющее собой
более низкую стадию общественного развития, чем та, на которой находились
европейцы. Люди, населяющие Европу, тоже раньше были дикарями. Но они в
своем развитии ушли вперед, поднялись на более высокую стадию, а многие
народы Америки не сумели этого сделать и остались на стадии дикости.
Последнее представление о дикости постепенно стало господствующим. К
нему привело сравнение общественных порядков индейцев Америки с тем, что
писали древнегреческие и римские авторы о социальном строе целого ряда тех
народов Европы, которые именовались ими варварами. Соответственно многие
авторы стали использовать для обозначения этого низшего состояний наряду со
словом «дикость» также и слово «варварство».
Слова и «дикость», и «варварство» для обозначения первоначального
состояния человека использовал уже Ж. Боден. В «Методе легкого познания
истории», увидевшем, как уже указывалось, свет в 1566 г., он подверг резкой
критики концепцию деградации человечества. Ж. Боден считал, что от дикости,
или, что для него то же самое, варварства люди в последующем поднялись до
состояния, которое он именовал гражданским обществом
(civilsocietas).[29]
Одним из первых, если не первым, попытался сравнить американских
индейцев с древними обитателями Старого Света испанский иезуит Хосе де
Акоста (1540 — 1600). В своей книге «Естественная и моральная история
Индий» (1590) он отметил наличие значительного числа параллелей между
культурами индейцев Америки и древних обитателей Старого Света. Называя тех
и других дикарями и варварами, он тем самым практически обосновывал мысль,
что и предки современных европейцев жили в состоянии дикости и
варварства.
В более четкой форме эти идеи были изложены в труде Джона Огилби (1600
— 1676) «Америка: Последнее и наиболее точное описание Нового Света»
(1671). Он указывал, что многие древние народы Европы и Азии вели точно
такой же образ жизни, как современные индейцы Америки.
Английский философ Джон Толанд (1679 — 1722) в своих «Письмах к
Серене» (1702; русск. перевод: Избранные сочинения. М.-Л., 1927; Английские
материалисты XVIII в. Т. 1. М., 1967) писал: «Современные язычники,
населяющие большую часть Африки, почти всю Америку и несколько уголков
Европы, весьма приближаются по своим взглядам к древним».[30]
Но самый большой вклад в обоснование положения о дикости как исходной
стадии развития человека внес французский миссионер Жозеф Франсуа Лафито
(1670 -1740) в своем двухтомном труде «Нравы американских дикарей в
сравнении с нравами древних времен» (1724). «Я не ограничивал себя, —
писал Ж. Лафито, — знакомством с характером индейцев и исследованием
их обычаев и практики. Я искал в их практике и в их обычаях следы более
отдаленной древности; Я читал, причем тщательно, наиболее древних авторов,
которые описывали нравы, законы и обычаи людей, с которыми они были
знакомы; Я сравнивал эти обычаи друг с другом; И я должен сказать, что если
древние авторы помогли мне найти подтверждение некоторым моим счастливым
догадкам о дикарях, то обычаи дикарей помогли мне более легко понять
древних авторов и объяснить некоторые моменты в их работах».[31]
Одновременно с утверждением взгляда на дикость как на первоначальную
стадию эволюции человечества шло развитие представлений о характере
общественных отношений, существовавших на этой стадии. Выше уже были
приведены слова П. Мартира об отсутствии частной собственности у индейцев.
Еще до трудов X. де Акосты, Д. Огилби и Ж. Лафито, выдающийся французский
мыслитель Мишель Монтень (1533 — 1592), обобщая имевшиеся в его
распоряжении материалы об индейцах Америки, писал в своих знаменитых
«Опытах» (1580; русск. перевод: Кн. 1-3. М., 1954 и др. изд.) : «... Эти
народы кажутся мне варварскими только в том смысле, что их разум мало
возделан и они еще очень близки к первобытной непосредственности и
простоте... Философы не были в состоянии вообразить себе столь простую и
чистую непосредственность, как та, что мы видим своими глазами: они не
могли поверить, что наше общество может существовать без всяких
искусственных ограничений, налагаемых человеком. Вот народ, мог бы я
сказать Платону, у которого нет никакой торговли, никакой письменности,
никакого знакомства со счетом, никаких признаков власти или превосходства
над остальным, никаких следов рабства, никакого богатства и никакой
бедности, никаких наследств, никаких разделов имущества, никаких занятий,
кроме праздности, никакого особенного почитания родственных связей, никаких
одежд, никакого земледелия, никакого употребления металлов, вина или
хлеба».[32]Таким образом, М. Монтенем впервые была более или менее
определенно сформулирована идея первобытного коммунизма.
Более глубокую разработку этой идеи мы находим в книге выдающегося
голландского юриста Хейга де Гроота, известного как Гуго Гроций (1583
— 1645) «О праве войны и мира» (1625; русск. перевод: М., 1956;
1994). На основании данных об американских индейцах он пришел к выводу, что
на ранних стадиях развития люди владели всем сообща. «...Общность
имущества, — писал Г. Гроций, — как следствие чрезвычайной
простоты, можно наблюдать у некоторых американских племен, которые в
течение многих веков без особого затруднения пребывали в таком
быту».[33]
Вначале люди довольствовались дикими растениями, жили в пещерах и
одевались в древесную кору или звериные шкуры. Переход к земледелию и
скотоводству привел к некоторому распределению имущества. Скот перешел в
собственность отдельных лиц, произошел общий передел земли. Но пастбища
оставались общими. С ростом населения землю стали делить не между родами, а
между семьями. С появлением ремесла окончательно утвердилась частная
собственность. Исчезло равенство и в труде, и в потреблении его плодов.
Таким образом, по Гроцию, частная собственность есть сравнительно позднее
явление.
Знаменитый философ Бенедикт (Барух) Спиноза (1632—1677) в
«Политическом трактате» (1677; русск. перевод: Избр. произв. в 2-х т. Т. 2.
М., 1957) писал, что в естественном состоянии все принадлежит всем,
особенно земля и все связанное с землей. Лишь в государстве по общему праву
решается, что принадлежит одному и что другому.
Возникнув, идея первобытной общности имущества сразу же стала объектом
критики. В работе «Левиафан или материя, форма и власть государства
церковного и гражданского» (1661; русск. перевод: М., 1936; Избр. произв. в
2-х т. Т. 2. М., 1964; Соч. в 2-х т. Т. 2. М., 1991) знаменитый английский
философ Томас Гоббс (1588 — 1679) признавал, что на первоначальной
стадии развития человечества, которое он называет естественным состоянием,
не было различия между «моим» и «твоим». Но это было не проявлением
общности имуществ, а результатом полного отсутствия собственности.
Естественное состояние было звериным состоянием, временем борьбы всех
против всех. В таком состоянии живут, например, дикие народности во многих
местах Америки. Собственность возникла позднее, причем как собственность
частная. Другой не было и нет.
Несколько по-другому подошел к этому другой известный английский философ
— Джон Локк (1632 — 1704). Он не сомневался в том, что
состояние, в котором жили американский индейцы, было когда-то характерно
для всего человечества. «Так вот, -писал он в работе «О государственном
правлении» (1690; русск. перевод: Избр. философ. произв. в 2-х т. Т. 1. М.,
1960; Соч. в 3-х т. Т. 3. М., 1988), — вначале весь мир был подобен
Америке, и еще в большей степени, чем теперь; ведь тогда не существовало
нигде такой вещи, как деньги».[34]
Бесспорно, считает Дж. Локк, что вся земля, все плоды, которые на ней
естественно рождаются, все животные, которые она кормит, изначально
принадлежали всем людям. Но как только человек своим трудом вырывал тот или
иной объект из природы (срывал плод с дерева, убивал животное и т.п.), он
сразу же становился его собственностью. То же самое относится и к земле.
Когда человек начал обрабатывать той или иной участок земли, он тем самым
переходил в его собственность. Таким образом, по Локку, частная
собственность существовала с самого начала.
Мысли, в известной степени промежуточные между идеями Г. Гроция и Дж.
Локка, развивались немецким правоведом и историком Самуэлем фон Пуфендорфом
(наст. фам. — Фрайхерр) (1632 — 1694) в труде «О естественном
праве и нраве народов» (1672). Согласно его взглядам, первоначально
существовала общность всех вещей, но не столько позитивная, сколько
негативная: все вещи были доступны для всех и принадлежали одному ничуть не
больше, чем другому. Но вещи могут быть использованы человеком только
тогда, когда они присвоены им, и то, что выбрано одним, не может быть
использовано другим. Поэтому во избежание конфликтов было заключено первое
соглашение между людьми, суть которого заключалась в том, что все вещи
остаются открытыми для всех, но когда тот или иной индивид взял ту или иную
вещь с целью ее использования, остальные люди не могут претендовать на нее.
Так была преодолена негативная общность вещей и утверждено индивидуальное
господство над ними, но не над всеми сразу и не на все время. Все это
происходило постепенно и зависело от характера вещей и численности и
положения людей.[35]Уже у охотников существовала собственность
на грубую утварь и жилища. С переходом к скотоводству возникла
собственность на стада. Последней в частную собственность перешла
земля.
Согласно взглядам крупнейшего философа шотландца Давида Юма (1711
—1776), изложенным в труде «Трактат о человеческой природе»
(1739— 1740; русск. перевод: Соч. в 2-х т. Т. 1. М., 1965; 1996),
первоначальное дикое необщественное состояние человека было
непродолжительным. Люди нуждались в обществе и пришли к соглашению,
устанавливающему общественный строй. И главным в этом соглашении был
учреждение собственности, разумеется, частной. За каждым человеком было
закреплено право владения тем, чем он к тому времени уже пользовался.
Состояние, при котором люди занимались охотой и собирательством, не
знали металлических орудий и сообща всем владели, и то, которого достигли
европейцы к началу нового времени, отличались друг от друга столь
разительно, что трудно было допустить прямой переход от первого ко второму.
Необходимо было допустить существование промежуточного между ними
состояния.
Знакомство с трудами древнегреческих и латинских авторов, в которых
приводились данные о жизни современных им варварских народов Европы, а
также с более поздними материалами о кочевниках степного пояса Евразии,
помогло заполнить пробел. Было ясно, что, например, германцы времен Цезаря
и Тацита (I в. до н.э. — I в. н.э.) по своему развитию стояли ниже
римлян этой эпохи, не говоря уже об европейцах XVI—XVIII вв., но
значительно выше многих американских племен. У германских племен уже
существовали земледелие и скотоводство, орудия из металла, постоянные
селения, определенное имущественное и социальное неравенство. В античном
мире для обозначения подобных народов давно уже использовалось слово
«варвары».[36]Этот термин не был забыт и в средние века.[37]Слово «варварство» прямо-таки само собой напрашивалось для
обозначения этого промежуточного состояния.
Однако различение между низшим и средним состояниями утвердилось далеко
не сразу. Многие авторы долгое время признавали лишь одно низшее состояние
и называли его попеременно то дикостью, то варварством, не проводя различия
между смыслом этих двух слов. Однако понимание того, что низшее состояние
подразделяется на два отличных этапа, которые нужно называть по-разному,
постепенно овладевало умами все большего числа авторов.
Уже с выделением дикости возникла нужда в термине, который бы означал
более высокое состояние, столь характерное и для Европы, и для государств
Азии. Как уже отмечалось, Ж. Боден в «Методе легкого познания истории»,
который был написан на латыни, назвал это состояние «civilsocietas», что в
переводе на русский язык означает «гражданское общество». Но с наступлением
нового времени латынь в научной литературе начала вытесняться национальными
языками (английским, французским и др.). И на этих языках одни авторы стали
называть это состояние цивилизованным, другие политесным, полисизированным,
обтесанным (polished). Уже в XVII в. достаточно широкое распространение
получило прилагательное «цивилизованный». Оно, в частности, встречается в
знаменитой работе Рене Декарта (1596 — 1650) «Рассуждение о методе»
(1637).
Во второй половине XVIII в. от этого прилагательного было образовано
существительное «цивилизация», которое постепенно и утвердилось в качестве
обозначения высшего состояния. Впервые слово «цивилизация» в смысле особого
состояния общества и стадии его развития было употреблено в 1757 г.
маркизом Виктором де Мирабо (1715 — 1789) в работе «Друг людей, или
Трактат о населении», а затем в 1764 г. английским ученым Джоном Брауном
(1715 — 1766) в книге «История возникновения и прогресса
поэзии»[38], а вслед за ним в 1766 г. Никола Антуаном Буланже (1722 —
1759) в труде «Древность, разоблаченная в своих обычаях».[39]Так как данная работа Н.
Буланже вышла посмертно и под редакцией П. Гольбаха, то не исключено, что
слово «цивилизация» было внесено в нее последним.
2.3.4. Трехчленная стадиальная типология человеческих
обществ: дикарские, варварские, цивилизованные
Понятие о дикости, варварстве и цивилизации как стадиях развития
формировалось постепенно и стихийно. Люди долгое время пользовались этими
понятиями, не пытаясь их теоретически осмыслить, провести четкие грани
между обозначаемыми ими периодами. Первую теоретическую разработку этой
периодизации мы находим в труде Адама Фергюсона (1723 — 1816) «Опыт
истории гражданского общества», впервые увидевшего свет в 1767 г. (русск.
перевод: М., 2000). А. Фергюсон был достойным представителем блистательно
плеяды мыслителей шотландского Просвещения, которое сыграло в истории
человеческой мысли не меньшую роль, чем французское Просвещение, хотя, к
сожалению, значительно менее известно. Достаточно только назвать имена
Фрэнсиса Хатчесона (1694 — 1746), Генри Хоума (лорда Кеймса) (1696
— 1782), Давида Юма (1711 — 1776), Уильяма Робертсона (1721
— 1793), Адама Смита (1723-1790), Джона Миллара (1735-1801).
А. Фергюсон, как и Дж. Вико, применяет для обозначения
социально-исторического организма слово «нация» Он прежде всего различает
«нации» развитые, воспитанные, цивилизованные и «нации» неразвитые, грубые,
примитивные. Было время, когда все человечество находилось в грубом,
примитивном состоянии. В последующем часть его в результате медленного и
постепенного прогресса достигла более высокого состояния.
В свою очередь среди грубых «наций» можно выделить дикарские и
варварские. Дикарские «нации» жили охотой, рыболовством, собирательством, а
в некоторых случаях и земледелием. У них не было частной собственности.
Весь продукт шел общине и делился между ее членами соответственно их
нуждам. Все люди были равны. Не было ни бедных, ни богатых, ни правителей,
ни управляемых.
Таким образом, у А. Фергюсона мы сталкиваемся не просто с идеей
первобытного коммунизма, как это было в трудах М. Монтеня, Г. Гроция, а
также в работах Морелли «Кодекс природы» (1755; русск. перевод: М.-Л, .
1957) и Габриэля Бонно де Мабли, а с достаточно разработанной его
концепцией. В последующем эта концепция получила определенное развитие в
трудах Генри Хоума (лорда Кеймса). В своей работе «Очерки истории человека»
(1774) он указывает, что первоначально все было общей собственностью и
продукты труда распределялись между членами общества по потребностям. Но
такое распределение на определенном этапе стало тормозить развитие. В
результате оно сменилось распределением по труду, которое стало мощным
стимулом прогресса производства.
Варварское состояние А. Фергюсон связывает прежде всего со
скотоводством. Но он не настаивает на том, что все варвары были
кочевниками-скотоводами. В Западной Европе, например, они были
земледельцами. С переходом от дикого состояния к варварскому зародились
частная собственность, различного рода отношения зависимости, деление на
ранги, власть одних людей над другими. Когда же возникло широкое разделение
труда, появились общественные классы и государство, на смену варварскому
состоянию пришло цивилизованное.
В последующем попытку нарисовать более детальную картину становления
общественного неравенства и государства предпринял Дж. Миллар в работе
«Наблюдения над различием рангов в обществе», вышедшей в 1771, и со второго
издания (1773) получившей название «Происхождение различия рангов, или
Исследование оснований, из которых возникают влияние и власть членов
общества». Как показал Дж. Миллар, социальное неравенство и государство
окончательно утвердились с наступлением цивилизации.
Таким образом, понятие «цивилизация» при своем возникновении означало
определенную стадию в развитии человеческого общества, характеризующуюся
существованием общественных классов, государства, а также городов,
письменности и других подобных явлений.
Утверждение представлений о дикости, варварстве и цивилизации как трех
этапах развития человеческого общества было одновременно возникновением
определенной классификации социально-исторических организмов. Все они были
подразделены на дикарские, варварские и цивилизованные. Это была первая
достаточно четкая типология социоисторических организмов, а тем самым и их
систем, причем типология стадиальная. В результате теоретической
разработки, предпринятой прежде всего А. Фергюсоном, трехчленная
периодизация истории человечества превратилась в более или менее стройную
концепцию мировой истории.
Если не сама эта концепция, то во всяком случае периодизация, на основе
которой она возникла, продолжала пользоваться большой популярностью не
только в последней трети XVIII в. но и на протяжении почти всего XIX в. Ее,
в частности, не только принял, но разработал уже известный нам Л.Г. Морган
в своем «Древнем обществе» (1877). Но разработал он лишь две первые стадии,
разделив каждую из них на три ступени: низшую, среднюю и высшую и выделив
признаки, характеризующие эти ступени. Нарисовав картину перехода от высшей
ступени варварства к цивилизации, Л. Морган на этом остановился. Развитии
цивилизации он, по существу, не касался.
В работе Ф. Энгельса «Происхождение, семьи, частной собственности и
государства» (1884) трехчленная периодизация истории человеческого
общества, по существу, окончательно превращается в двухчленную (дикость и
варварство с подразделением каждой стадии на три ступени) периодизацию
истории доклассового общества.
В таком качестве эта периодизация долгое фигурировала в работах
советских историков первобытности, археологов и этнографов, в частности в
книге члена-корреспондента АН СССР Владислава Иосифовича Равдоникаса
(1894—1978) «История первобытного общества» (Ч. 1. Л., 1939; Ч. 2.
1947.). Последнее по времени использование этой периодизации — книга
югославского обществоведа Данило Ж. Марковича «Общая социология» (М., 1998)
и учебное пособие российского экономиста М.З. Бора «История мировой
экономики» (М., 1998).
В процессе исследования первобытного общества выяснилось, что
подразделение его истории на дикость и варварство имеет под собой серьезное
основание. Фактически под названием варварского общества мыслителями XVIII
в., и особенно А. Фергюсоном, было выделено общество, переходное от
собственно первобытного к классовому, цивилизованному, которое сейчас
принято именовать предклассовым обществом (1.5.1; 4.3.2).
2.3.5. Четырехчленная периодизация истории
человечества: охотничье-собирательская, пастушеская, земледельческая и
торгово-промышленная стадии
Параллельно с подразделение человеческой истории на стадии дикости,
варварства и цивилизации в то же самое время и на том же самом материале
складывалась и другая. Как уже отмечалось, идея развития форм хозяйства от
охоты и собирательства через скотоводство к земледелию возникла еще в
античную эпоху (Дикеарх). Но свое развитие она получила лишь в новое время.
Первоначально в этой схеме присутствовали лишь охота с собирательством,
пастушество и земледелие. И она была не столько периодизацией истории
человечества, сколько картиной развития хозяйственной деятельности
человека.
Однако в последующем со сменой «способов жизнеобеспечения» стали
связывать изменения форм собственности и вообще общественных порядков.
Зачатки такого представления имеются уже в трудах Г. Гроция и С. фон
Пуфендорфа. В последующем эта идея получила довольно широкое развитие. В
результате появились понятия об охотничье-собирательской, пастушеской и
земледельческой стадиях развития человеческого общества. Некоторые
мыслители разделяли охотничье-собирательскую стадию на две самостоятельных:
первую — собирательскую, вторую — охотничью. Но этот взгляд не
получил слишком большого распространения.
Вскоре к трем более или менее общепризнанным стадиям в качестве высшей
добавилась торговая (коммерческая), или торгово-промышленная, стадия. Тем
самым возникла и определенная стадиальная типология социально-исторических
организмов. Таким образом, данная периодизация истории человечества стала
одновременно и определенной концепцией всемирной истории.
Впервые в достаточно четкой форме концепция была изложена в работе
французского экономиста Анн Робера Жака Тюрго (1727 — 1781)
«Рассуждения о всеобщей истории» (ок. 1750; русск. перевод: Избранные
философские произведения. М., 1937) и в лекциях, которые читал в начале
50-х годов XVIII в. в университете Глазго Адам Смит. Впоследствии А. Смит
изложил свои взгляды в уже упоминавшемся труде «Исследование о природе и
причинах богатства пародов» (1776).
В последующем эта концепция получила самое широкое распространение. Она
излагалась и разрабатывалась в значительном числе работ, среди которых:
«Очерки общей истории феодальной собственности в Великобритании» (1757)
Джона Далримпла (1726 — 1810); «Очерки принципов морали и
естественной религии» (1758) Генри Хоума (лорда Кеймса); «Об уме» (1758)
Клода Антуана Гельвеция; «Происхождение законов, искусств и наук и их
прогрессе у древних народов» (1758) Антуана Ива Гоге (1716 — 1758);
«Философия земледелия» (1763) Виктора де Мирабо и Франсуа Кенэ;
«Философские исследования об американцах» (1768 — 1769) Корнелия де
По (1739—1799); «Происхождение различия рангов» (1771; 1773) Дж.
Миллара; «Рациональная таблица принципов политической экономии» (1773)
Пьера Самюэля Дюпона де Немура (1739 — 1817); «Древняя метафизика»
(Т. 1. 1773) Джеймса Бернетта (лорда Монбоддо); «История Америки» (1777)
Уильяма Робертсона; «Идеи к философии истории человечества» (1784 —
1791) Иоганна Готфрида Гердера.
В. де Мирабо в «Философии земледелия» особо подчеркивал, что образ жизни
и поведение общества зависит от существующего в нем «способа
жизнеобеспечения». «В любом исследовании деятельности людей, объединенных в
общество, — писал шотландский историк У. Робертсон в своей «Истории
Америки», — первым объектом внимания должен быть способ
жизнеобеспечения. Когда он изменяется, другими должны стать и законы, и
политика».[40]Сходные мысли высказывали и другие упомянутые выше
мыслители.
Почти все они наряду с периодизацией истории по способам
жизнеобеспечения широко использовали и ее подразделение на дикость,
варварство и цивилизацию. Никто из них не рассматривал указанные выше
периодизации, а тем самым и концепции мировой истории как
взаимоисключающие. В зависимости от контекста они делали упор то на одну из
них, то на другую.
Концепция четырех стадий проникла и в Россию. В 1781 г. с ее изложением
выступил профессор Московского университета Семей Ефимович Десницкий (ок.
1740—1789), который в 1761—1767 гг. учился в университете
Глазго и слушал лекции А. Смита. Его выступление носило название
«Юридическое рассуждение о разных понятиях, какие имеют народы о
собственности имения в различных состояниях общежительства...» (послед.
публ.: Избранные произведения русских мыслителей второй половине XVIII
века. Т. 1. М., 1952).
Возникшая в середине XVIII в. периодизация истории человечества, в
основу которой была положена смена форм хозяйства, продолжала пользоваться
популярностью в течении всего XIX в., особенно среди историков
первобытности, археологов и этнографов, которые, разумеется отбрасывали
торгово-промышленную стадию, как находящуюся за рамками первобытной
истории. В измененном виде эта периодизация была возрождена некоторыми
социологами во второй половине XX в. (2.8.3).
2.3.6. Идея прогресса в XVIII веке: оптимизм (Ж.А.
Кондорсе) и пессимизм (Ж.-Ж. Руссо)
Рассмотренные выше две периодизации истории человечества подвели прочную
основу под идею прогрессивного развития человечества, которая во второй
половине XVIII в. стала господствующей в философии и науке. Не случайно
поэтому идея человеческого прогресса была впервые совершенно четко
сформулирована в уже упоминавшейся выше работе А. Р. Ж. Тюрго «Рассуждения
о всеобщей истории».
Свое наивысшее выражение эта идея получила в написанном в 1794 г. труде
Мари Жана Антуана Никола Кондорсе (1743—1794) «Эскиз исторической
картины прогресса человеческого разума» (русск. перевод: М., 1936).
Основываясь на работах своих предшественников, Ж. Кондорсе дает свою
собственную периодизацию всемирной истории. Он выделяет в ней девять эпох.
Эта периодизация была не самой удачной, ибо выделение эпох производилось по
разными признакам. Поэтому она никем принята не была. Но дело не в
конкретной картине развития. Труд Ж. Кондорсе интересен тем, что весь
пронизан верой в безграничный прогресс человечества.
Как отмечает сам автор, цель его работы состоит в том, чтобы «показать
путем рассуждений фактами, что не было намечено никакого предела в развитии
человеческих способностей, что способность человека к совершенствованию
действительно безгранична, что успехи в этом совершенствовании отныне
независимы от какой бы то ни было силы, желающей его остановить, имеют
своей границей только длительность существования нашей планеты, в которую
мы включены природой. Без сомнения прогресс может быть более или менее
быстрым, но никогда развитие не пойдет вспять...».[41]В будущем ему рисуется «картина человеческого рода,
освобожденного от всех его цепей, избавленного от власти случая, как и от
господства врагов его прогресса и шествующего шагом твердым и верным по
пути истины, добродетели и счастья...».[42]
Однако эту уверенность Ж. Кондорсе разделяли далеко не все прогрессивные
мыслители эпохи Просвещения. Из них прежде всего должен быть назван Жан-Жак
Руссо (1712-1778).
В труде «Рассуждение о происхождении и основаниях неравенства между
людьми» (1755; русск. перевод: Ж.-Ж. Руссо. Трактаты. М., 1969; Об
общественном договоре. Трактаты. М., 1998) он выделяет два основных
состояния человечества: первоначальное, которое он называет естественным,
а также диким, и более позднее, которое именуется им и
гражданским, и цивилизованным. Употребляет он и термин «варварство», но
значение его остается не вполне ясным.
Естественное состояние не оставалось неизменным. Первым переворотом было
выделение семей и появление «своего рода собственности», какой именно,
автор не уточняет, по-видимому, все же отдельных людей или семей. Следующим
крупным переворотом был переход к обработке железа и земледелию. Обработка
земли привела к ее разделу. Возникла частная собственность и исчезло
равенство. Проявились богатые и бедные. Началось господство и порабощение,
насилия и грабежи. «Нарождающееся общество пришло в состояние самой
страшной войны...».[43]
Выходом из положения было возникновение государства, общества и законов,
«которые наложили новые путы на слабого и придали новые силы богатому,
безвозвратно уничтожили естественную свободу, навсегда установили закон
собственности и неравенства, превратили ловкую узурпацию в незыблемое право
и ради выгоды нескольких честолюбцев обрекли с тех пор весь человеческий
род на труд, рабство и нищету».[44]Таковы, по
мнению Ж.-Ж. Руссо, «блага», которые принесла человечеству цивилизация.
В работе «Происхождение языков» (начало 60-х годов XVIII в.,
опубликована посмертно) Ж.-Ж. Руссо несколько уточнил свои взгляды на
историю человечества. Он пишет здесь о трех образах жизни: охотничьем,
пастушеском и земледельческом. «Этому нарисованному выше деление, —
продолжает он, — соответствуют три состояния отношений человек к
обществу. Дикарь является охотником, варвар — пастухом,
цивилизованный человек — земледельцем.»[45]О
торгово-промышленном образе жизни он здесь не говорит ничего, хотя в
примечаниях к предшествующей работе обращалось особое внимание на то, что в
последние века торговля и промышленность оттесняют на задний план
земледелие и разоряют земледельцев, вынуждая их бежать из деревень в
города. Но что осталось неизменным в работах Ж.-Ж. Руссо — это
обличение зол, порожденных цивилизацией. Ж.-Ж. Руссо в этом не был
одинок.
Сходные в ряде отношений взгляды развивались в работах Леже-Мари Дешана
(1716—1774), в частности в труде «Истина, или Истиная система»
(русск. перевод: М, 1973).
Морелли в «Кодексе природы» (1755; русск. перевод: М.-Л., 1957) исходил
из того, что в прошлом человечества существовал золотой век, для которого
характерны общая собственность и патриархальное правление. С возникновением
частной собственности естественное состояние диких народов сменилось
цивилизованным, что имело пагубные результаты: возникло огромное число
пороков, прежде всего жадность, или любостяжание, и ее многочисленные
проявления (тщеславие, честолюбие, хитрость, лицемерия, злодейство и
т.п.)
Габриель Бонно де Мабли (1709 — 1785) в своих работах «Сомнения,
предложенные философам-экономистам по поводу естественного и необходимого
порядка политических обществ» (1768) и «О законодательстве или принципы
законов» (1776; сокращ. русск. переводы в книге: Избранные произведения.
М.-Л., 1950) указывал, что первоначально люди занимались собирательством и
охотой и все было общим. Это был золотой век человечества. Затем произошел
переход к земледелию и возникла частная собственность на землю.
«Как только вводится земельная собственность, — писал Г.Б. Мабли,
— появляются неравные имущества, и разве не являются следствием этих
неравномерно распределенных состояний неравные и противоположные интересы,
пороки богатства, пороки бедности, порча нравов, одичание умов,
предрассудки и страсти, постоянно заглушающие силу очевидности... Читайте
историю всех народов, и вы увидите, что все они страдали из-за этого
неравенства имуществ... Вы видите, как тут же нарождаются несправедливые и
тиранические правительства, создаются пристрастные и притеснительные законы
— вся та масса бедствий, под тяжестью которых народы стонут».[46]
На противоречивый характер прогресса указывали и другие мыслители XVIII
в. Как подчеркивал А. Фергюсон в своем «Опыте истории гражданского
общества» (1767) два важнейших двигателя прогресса — частная
собственность и разделение труда неизбежно влекут за собой и определенное
зло. Но он полагал, что человек, став цивилизованным, все же больше
прибрел, чем потерял.
Об издержках цивилизации много писал Дж. Миллар и в «Происхождении
различия рангов», и особенно в «Историческом взгляде на английскую форму
правления» (4thedn., 1803). Одновременно он возражал Ж.-Ж.
Руссо, указывая на необходимость исторического подхода. «Покойный
знаменитый автор, — писал Дж. Миллар, — обладавший необычайной
силой красноречия, зашел так далеко, что стал утверждать, вначале в
популярном очерке, а затем в большой серьезной работе, что грубая и дикая
жизнь — мать всех добродетелей, а пороки человечества —
порождения богатства и цивилизации. Вместо того, чтобы отбрасывать или
критиковать такое парадоксальное мнение, нужно исследовать влияние бедности
и богатства, простоты и утонченности на практическую мораль; и сравнивать
преобладающие добродетели и пороки на различных этапах развития
общества».[47]
2.3.7. Выделение трех всемирно-исторических эпох:
античности, средних веков и нового времени
Из двух рассмотренных выше периодизаций историков (в отличие от
экономистов и философов) все же больше привлекало деление человеческой
истории на стадии дикости, варварства и цивилизации. Но эта периодизация
была для них явно недостаточной. Ведь историки вплоть до середины XIX в.
занимались исследованием исключительно лишь писаной истории, т.е. историей
только цивилизованных обществ. Историческая наука настоятельно нуждалась в
периодизации писаной истории человечества.
И такая периодизация начала возникать, причем довольно рано — еще
в эпоху Возрождения. Начало свое она берет в трудах выдающихся итальянских
историков: Леонардо Бруни (1370/74— 1444), Флавио Бьондо (1392
— 1463) и уже упоминавшегося Николо Макьявелли.
Эпоха Возрождения означала крутой перелом в развитии не только Италии,
но и всей Западной Европы. Внешне он выразился в появлении новой, более
прогрессивной культуры и нового взгляда на мир. Эту новую культуру ее
создатели резко противопоставляли той, что ей непосредственно
предшествовала. Сама идея возрождения появилась вместе с эпохой.
Идеологи новых, нарождавшихся социальных сил исходили из того, что с
падением Западной Римской империи погибла великая античная культура, а тем
самым и культура вообще. Вся эпоха после этого вплоть до самых недавних
дней была временем, когда культура отсутствовала, временем бескультурья,
варварства. И вот только теперь усилиями гуманистов стала возрождаться
культура, причем не просто античная (как это нередко понимают), а культура
вообще. Началось возвращение от варварства к культуре.
Великие подвижники Возрождения так или иначе осознавали, что живут в
переломный период, что их деятельность открывает новую эпоху. Поэтому
вполне естественным для историков-гуманистов было назвать время, в котором
они жили и трудились, новым. Так возникло понятие «новое время».
Следуя позднеантичной христианской традиции, многие историописатели
средних веков продолжали считать Римскую империю последней мировой
монархией, которая будет существовать вплоть до «последнего суда». Но в
действительности Западная Римская империя давно уже рухнула. Как средство
согласования представления о том, что Римская империя все еще продолжает
существовать, с исторической реальностью возникла идея «переноса империи»
(«translatioimperii»).
Одним из первых ее стал обосновывать автор «Хроники от начала мира до
1146 г.» Оттон Фрейзингенский (1113—1158). Он утверждал, что власть
римских императоров была перенесена в начале к грекам, т.е. в Византию,
затем к западным франкам в лице Карла Великого, от них к лангобардам, и,
наконец, к немецким франкам в лице Оттона I. Таким образом, идея «переноса
империи» имела и практическое, политическое значение. Она служила
обоснованием представления о новой «Римской империи» (X в.), «Священной
империи» (XII в.), «Священной Римской империи» (XIII в.) и, наконец,
«Священной Римской империи германской нации» (XV в.).[48]
Историки-гуманисты бросили вызов господствующим взглядам. Понятию
«переноса империи» («translatioimperii») они противопоставили понятие
«падения империи» («declinatioimperii»). Крушение Западной Римской империи
выступило у них как завершение одной всемирно-исторической эпохи и начало
совершенно другой. Античная культура рухнула под ударами германцев и
наступил «век варварства».
Уже великому итальянскому гуманисту и поэту Франческо Петрарке (1304
— 1374) было ясно, что история Римской империи отнюдь не
«продолжалась» в его время, как утверждали средневековые преисториологи, а
давно уже завершилась с приходом варваров и, соответственно, наступлением
«темных веков». Эпоху, предшествовавшую «темным векам» он называл древней
(античной).[49]Л. Бруни в своей
работе «Двенадцать книг об истории флорентийского народа» (1439) также
настаивал на том, что с варварским вторжением история Римской империи
закончилась. Конец Рима он датировал 412 годом.
Естественным для гуманистов было назвать давно отошедшую в прошлое
эпоху, культуру которой они столь высоко ценили, античной, т.е. древней.
Говоря о древности, они имели в виду не всякую, а лишь греко-римскую
древность, т.е. период от VIII в. до н.э. по V в. н.э. Поэтому, например, в
русском языке заимствованное из западноевропейских языков слово
«античность» имеет только это узкое значение.
Столь же естественным было назвать период, лежащий между античностью и
новым временем, средними веками. Ф. Бьондо был первым историком, который
наметил хронологические рамки средних веков. Это он сделал в работе «Декады
истории со времени падения Римской империи» (1440 —1452;1483). Как
особую историческую эпоху он выделяет тысячу лет с 412 г. по 1412 г. Начало
этого периода он связывает со взятием и разграблением Рима вестготами во
главе с Аларихом (в действительности это произошло в 410 г.) Он описывает в
своем труде и события, происходившие в 1412—1442 гг., но относит этот
отрезок времени уже к другой эпохе.
Однако, хотя Ф. Бьондо и выделил средние века как особую историческую
эпоху, специального термина для наименования этого периода он не ввел.
Впервые, по-видимому, употребил прилагательное «среднее» для обозначения
данного отрезка времени епископ Алерии Джованни Андреа Бусси
(1417—1475) в работе «Похвальное слово философу Николаю Кузанскому»
(1469). Она была посвящена знаменитому церковному деятелю, философу и
ученому — кардиналу Николаю Кребсу, известному как Николай Кузанский
(1401 — 1464). Характеризуя широкие познания ученого, Дж.А. Бусси
отметил, что покойный знал историю всех времен, не только древнего и
нашего, но и среднего (medietempestatis).
Трактовка эпохи безраздельного господства христианской религии как
времени бескультурья, «готического варварства», «темных веков» была вызовом
господствующим представлениям. И, разумеется, в резкое противоречие со
средневековой церковной догмой о «старении» мира, о «близости его конца»
вступала идея начала «нового века», «нового времени».
Таким образом, деление писаной всемирной истории на античную,
средневековую и новую возникло в борьбе с господствовавшими в средние века
представлениями о ходе человеческой истории. Эта периодизация складывалась
постепенно и впервые нашла свое совершенно четкое выражение в трудах
немецкого историка Кристофа Келлера (1637 — 1707), именовавшего себя
на латинский лад Христофором Целлариусом (Целларием).
В 1675 г. он опубликовал работу, носившую название «Ядро истории средней
между античной и новой» (Nucleushistoriaeinterantiquam et novam mediae). За
этим последовала его «Трехчастная история» (Historia tri partita). Первая
книга вышла в 1685 г. и называлась «Античная история» (Historiaantiqua). В
ней изложение доводилось до Константина Великого. Вторая книга, увидевшая
свет в 1688 г., носила название «История средних веков от времени
Константина Великого до взятия турками Константинополя»
(HistoriamediiaeviatemporibusConstantini Magni ad Constantinopolim a Turcis
captam deducta). B 1696 г. появилась третья и последняя книга —
«Новая история» (Historia nova).
Если «История средних веков» кончалась 1453 годом, то вразрез с этим в
следующей книге К. Келлер исходил из того, что эпоха новой истории началась
лишь с переходом к XVI в. Последняя точка зрения была преобладающей в
исторической науке как того, так и последующих времен. Не все историки
принимали данную К. Келлером датировку смены античности средневековьем.
Большинство их вслед за итальянскими гуманистами и Эразмом Роттердамским,
или Дезидерием (настоящие имя и фам. — Герхард Герхардс) (1469
— 1536) относило конец античности к V в. н.э. Такая точка зрения
господствует и сейчас.
2.3.8. Выявление еще одной всемирно-исторической эпохи
— эры Древнего Востока
Конечно, историки с самого начала знали, что до Греции и Рима на Востоке
существовали государства — Египет, Ассирия, Персия и др. Некоторые
мыслители, в частности Жан Боден и Луи Леруа, еще в XVI—XVII вв.
создавали схемы, в которых Древний Восток и античность выступали как
качественно отличные стадии исторического развития (2.13.2. — 2.13.5).
Но такие представления не получили широкого признания. О странах Древнего
Востока тогда известно было очень мало. В результате их история нередко
понималась как нечто второстепенное: в лучшем случае, как предварительный
этап античности.
По существу, мир Древнего Востока стал представать перед европейцами во
всем своем богатстве лишь с началом XIX в. (2.6.2). С этого времени историки все чаще стали
выделять историю Древнего Востока в качестве особой самостоятельной эпохи,
отличной от классической античности. Во второй половине XIX в. деление
всемирной истории на четыре мировых эпохи: древневосточную, античную,
средневековую и новую в основном утвердилось в исторической науке.
Однако наряду с четырехчленным делением в какой-то степени продолжало
сохраняться и старое, трехчленное, но в обновленном виде. Противопоставляя
средним векам и новому времени древность (античность) как нечто целое, ее в
то же время рассматривали как состоящую из двух эпох: древневосточной и
собственно античной. В отличие от русского научного языка, в котором слово
«античность» обозначает лишь греко-римскую древность, в западных языках оно
имеет более широкий смысл. Поэтому, когда там хотят подчеркнуть, что имеют
виду не всю цивилизованную древность вообще, а только греко-римскую, то к
слову «античность» добавляют прилагательное «классическая». В русской
исторической литературе Древний Восток и античность объединяются под
названием древнего мира.
2.3.9. Движение исторической мысли XVIII века: от
расчленения писаной истории во времени — к стадиальной типологии
цивилизованных социоисторических организмов
С самого начала в делении истории на античность, средневековье и новое
время в неявной форме присутствовала известная классификация
социально-исторических организмов. В качестве типов в ней выступали
античные и средневековые социоисторические организмы, а также общества
нового времени. Однако эта типология была на первых порах крайне
неопределенной. Да и стадиальной назвать ее было трудно. Ведь первоначально
античная, средневековая и новая эпохи не понимались как связанные со
стадиями поступательного развития человеческого общества.
Как уже указывалось, с точки зрения деятелей Возрождения переход от
античности к средним векам был не шагом вперед, а глубоким регрессом,
крушением культуры вообще. Соответственно и Ренессанс понимался многими
гуманистами не столько как восхождение на новую, более высокую ступень
развития, сколько как возвращение к великому прошлому, его возрождение,
причем далеко не полное. Многие гуманисты рассматривали культуру,
создателями которой были, как стоящую ниже античной.
В дальнейшем появилась и прямо противоположная точка зрения, состоящая в
том, что человечество с переходом к новому времени достигло значительно
более высокого уровня развития, чем тот, который был характерен для
античного мира. Разгорелась полемика, в результате которой сторонники
последнего взгляда в конце концов победили. В последующем подвергся
пересмотру и взгляд на средние века как на черный провал в истории
человечества. Стали накапливаться данные, свидетельствующие о том, что в
целом ряде отношений средневековье стояло выше античности.
Первоначально историки практически мало что могли сказать о признаках,
отличающих античные, средневековые и современные социоисторические
организмы. Но постепенно эта типология стала наполняться все более
конкретным содержанием.
Публикация античных источников и работы исследователей обществ древней
Греции и древнего Рима, из числа которых особенно выделялся вышедший в
1776—1788 гг. семитомный труд Эдуарда Гиббона (1737 — 1794)
«История упадка и разрушения Римской империи» (русск. переводы: сокр.
однотом. издание: СПб, 1994; Т. 1 — 7. М., 1997; Ч. 1 — 7.
СПб., 1998-2000) дали основание прийти к выводу, что античный мир
базировался на рабстве.
Для характеристики средневекового общества все чаще начали
использоваться термины «феодальное право», «феодальные порядки»,
«феодальный строй», «феодальное общество», а к концу XVIII в. появился и
термин «феодализм». Принято связывать начало изучения феодального строя с
работой Ш. Монтескье «О духе законов» (1748; русск. изд.: Избранные
произведения. М., 1955; О духе законов. М., 2000). Однако в
действительности вопрос о происхождении феодов (de origine feodorum),
феодальных институтов и феодального права был поставлен еще гуманистами (Ф.
Петрарка) и был объектом дискуссий историков и юристов в XVI в. Одни
считали, что корни этих институтов уходят в античность, другие выводили их
из порядков галлов или германцев, третьи склонялись к признанию их
результатом германо-романского (романо-германского) или, шире,
варварско-романского синтеза.[50]
Если первоначально под «феодальным порядком» понималась в основном лишь
столь характерная для раннего средневековья иерархическая система,
связывавшая сюзеренов и вассалов, то в последующем все больше внимания
стало уделяться отношениям между господствующим классом и крестьянством,
прежде всего крепостничеству. В этом отношении большую роль сыграла работа
У. Робертсона «История государствования императора Карла V...» (1769;
русск. перевод: Т. 1. М., 1839). Средневековое общество все в большей
степени стало рассматриваться как основанное на крепостничестве.
Тогда же возник и вопрос о том, представляет ли феодализм специфически
западноевропейское явление или же он существовал и за пределами этого
региона. Большинство историков придерживались первой точки зрения.
Напротив, Вольтер в своем «Опыте о нравах и духе народов» (1756; 1769)
находил феодальные порядки и в Оттоманской империи, Персии, Монголии, Перу,
России.
При попытке понять сущность социоисторических организмов нового времени
все чаще стали обращаться к понятиям, разработанным сторонниками той
периодиза ции истории человечества, в основу которой была положена смена
«способов жизнеобеспечения», прежде всего к понятию торгово-промышленного
общества.
Как наука об этом и только об этом обществе возникла политическая
экономия. Зародившись в XVI в., она в XVIII в. стала подлинной
теоретической дисциплиной. Появление первой системы политической экономии
связано с именем Адама Смита. В его знаменитом труде «Исследование о
природе и причинах богатства народов» (1776) дана анатомия и физиология
нового общества, которое в последующем получило название
капиталистического. Понятие «капитал», появившееся впервые в XII—XIII
вв. в связи с бурным развитием в Западной Европе товарно-денежных
отношений, получило к XVIII в. статус научной категории. Оно широко
используется А. Смитом наряду с понятиями товара, стоимости, земельной
ренты, заработной платы. В XVII в. возникло, а в XVIII в. получило права
гражданства и слово «капиталист», но в качестве обозначения не столько
предпринимателя, сколько финансового дельца, денежного спекулянта.[51]
Немалую роль в осмыслении новой и не только новой истории сыграл
многотомный труд Гийома Тома Франсуа Рейналя (1713 — 1796)
«Философская и политическая история учреждений и торговли европейцев в
обеих Индиях» (Т. 1—6. 1770; Т. 1 —12. 1780; русск. неполн.
изд.: Философическая и политическая история о заведениях и коммерции
европейцев в обеих Индиях. Ч. 1—6. СПб., 1805 —1811;
1834—1835). Кардинальным фактом истории нового времени он считал
открытие «обоих Индий».
«Тогда, писал Г. Рейналь, — началась перемена в коммерции, в
национальном могуществе, во нравах, промышленности и правлении всех
народов... Все переменилось и еще переменяться будет».[52]Это связано с тем, что
торговля, вообще обмен играют огромную роль в истории. В последующих
изданиях своего труда Г. Рейналь включил очерк истории торговли, начиная с
финикийцев и кончая европейцами накануне эпохи Великих географических
открытий. Его труд в огромной степени способствовал привлечению внимания
историков к экономическому фактору. Хотя в центре труда Г. Рейналя
находилась Западная Европы, но в ней присутствовали и восточные
общества.
Но он не был здесь первым. Ровно за сто лет до его труда появилась книга
тоже француза Франсуа Бернье (1620—1688) «История последних
политических переворотов в государстве Великого Могола» (1670; русск.
перевод: М.-Л., 1936). Автор несколько лет был придворным врачом правителя
Индии — Аурангзеба. Книга появилась вскоре после возвращения Ф.
Бернье во Францию. В ней было прекрасно показано качественное отличие
отношений собственности и вообще всех общественных порядков стран Востока
(Индии, Персии, Турции) от социального строя государств Западной Европы,
причем как от того, что существовал в средние века, так и от того, который
шел ему на смену. По существу, Ф. Бернье дал первое систематическое
описание того, что в дальнейшем получило название азиатского способа
производства.
В целом результатом развития философско-исторической, исторической и
вообще обществоведческой мысли XVI—XVIII вв. было утверждение к
началу XIX в. в исторической — и не только исторической науке —
унитарно-стадиального понимания развития человечества.
2.3.10. Философско-историческая концепция А.
Сен-Симона
В значительной степени утверждению такого понимания истории
способствовала философско-историческая концепция, созданная выдающимся
французским мыслителем Клодом Анри де Рувруа, графом де Сен-Симоном
(1760—1825). В ней нашли свое концентрированное выражение если не
все, то многие достижения исторической науки того времени. У А. Сен-Симона
нет труда, специально посвященного изложению его концепции. Отдельные ее
положения разбросаны по целому ряду его произведений (послед. русск.
издание его трудов: Избр. соч. Т. 1 — 2. М.—Л., 1948).
А. Сен-Симон не сомневается в существовании первобытной эпохи в истории
человечества, но на ней специально не задерживается. Почти совсем не учтено
им все то, что связано с историей Востока вообще, Древнего Востока в
частности. В его концепции присутствуют лишь античная, средневековая и
новая эпохи мировой истории. Но здесь им сказано новое слово. Каждую из
этих эпох он совершенно четко связывает с определенной общественной
системой, определенной организацией общества.
С античной эпохой он связывает общественную систему, основанную на
рабстве, причем в отличие от многих мыслителей XVIII в. он считает
появление рабства огромным прогрессом в развитии человечества. Для
средневековой эпохи была характерна феодально-богословская, или просто
феодальная, система, базирующаяся на крепостничестве. Ее возникновение было
большим шагом вперед в человеческой истории. Эпохе нового времени
соответствует индустриальная (промышленная) система.
Каждая новая общественная система является более прогрессивной, чем
предшествующая. Возникновение каждой из них означает подъем человечества на
новую, более высокую ступень развития. Именно переход от одной такой
общественной системы к другой лежит в основе смены эпох мировой
истории.
Каждую из двух первых выделенных им стадий всемирно-исторического
развития А. Сен-Симон связывает с определенной формой эксплуатации человека
человеком: античную —с рабством, феодальную — с
крепостничеством. Но хотя ему было прекрасно известно, что для
индустриальной системы характерным был наемный труд, он это оставляет в
тени.
Данная непоследовательность была преодолена в трудах его учеников и
почитателей. В книге «Изложение учения Сен-Симона. 1828—1829» (русск.
перевод: М., 1961), представляющей собой запись лекций Сен-Амана Базара
(1791 —1832), которые были прочитаны по поручению сенсимонистской
школы, история цивилизованного человечества предстает прежде всего как
последовательная смена форм эксплуатации человека человеком. Первая из них
— рабство, следующая — более мягкая — крепостничество, а
последняя — еще более ослабленная — наемный труд. Следующий шаг
в истории человечества должен состоять в полном уничтожении всякой
эксплуатации и возникновения общества, в котором ее не будет совсем.
