Крушение Советского Союза и последующий «парад суверенитетов»
стали мощным толчком для исторических спекуляций со стороны националистов в республиках
бывшего Союза.
Одной из тем подобных спекуляций стала Тринадцатилетняя война 1654-1667 гг., которая до
сих пор недостаточно изучена отечественной историографией.
Часто историку-профессионалу очень сложно спорить с эмоциональными публицистами по той
простой причине, что историк вынужден постоянно обороняться, опровергая многократные нападки
новоявленных «специалистов». Иногда со стороны это выглядит как очередная попытка оправдаться.
В связи с этим я бы не хотел, чтобы в данной статье увидели оправдание действий русских войск
в Тринадцатилетней войне. Скорее это попытка рассказать, насколько возможно в пределах одной
статьи, о сложных, неоднозначных, противоречивых явлениях, которые сопровождали войну…
Знаменосец национализма
В 1995 году в минском издательстве «Навука i тэхнiка» вышла в свет книга Г.Сагановича
«Невядомая вайна 1654—1667 гг»
[22],
посвященная событиям слабоизученной в историографии
Тринадцатилетней войне между Речью Посполитой и Россией. Для человека, неискушенного в
вопросах методологии исторического исследования, данный труд, с подборкой источников,
соответствующей идеологическим взглядам автора, может показаться верхом объективизма.
Для Белоруссии эта книга стала своего рода знаковой. Белорусские националисты получили
некое научно обоснованное доказательство (автор, как-никак, имеет научную степень кандидата
исторических наук!) природной ненависти «Московии» к белорусам в 1654-1667 гг. Некоторые
белорусские журнальные и газетные статьи, интернет-форумы наперебой пестрят обвинениями
«москалей» в геноциде и в этнических чистках на территории Белоруссии, входившей тогда в
состав Великого княжества Литовского.
Труд г-на Сагановича представляет собой идеологически выверенную работу, в которой
основная вина за разорение Великого княжества Литовского перекладывается на действия
«оккупантов» - русских войск. В советской историографии было принято писать о
«народно-освободительной войне», «братской дружбе белорусского и русского народов»,
о «горячей поддержке населением русских войск» и т.д. Как верно заметил О.А.Курбатов,
«налицо не просто корректировка отношения к этому периоду по сравнению с историографией
БССР и СССР, но поворот на 180° в большей части оценок и
акцентов»
[14].
В работе Г.Сагановича часто цитируются документы, в которых ярко показаны действия
«оккупантов»: убийства, насилие, грабежи, угон в рабство братских православных граждан.
От главы к главе читатель как бы подготавливается к важному и страшному откровению - к
статистике демографических потерь Великого княжества Литовского: 1500000 человек, или
53 % населения! Такие цифры любого эмоционального читателя заставят воскликнуть: «Нам
все врали!» Данные цифры уже давно взяты на вооружение белорусскими националистами в
качестве очередного обвинения в «азиатской жестокости москалей». За последнее время они
выдают такие опусы, перемешанные откровенным бредом и пафосными завываниями, что оставить
без внимания подобные высказывания никак нельзя. Так недавно публицист-компилятор А.Е.
Тарас выпустил книгу «Войны Московской Руси с ВКЛ и Речью Посполитой в XIV-XVII веках»
(Москва, АСТ, 2006), в которой опять-таки повторяются выводы Сагановича, но еще более
эмоционально окрашенные. В этой ситуации меня волнует не то, что эта книга представляет
собой набор компиляций и ляпов, а то, что этот русофобский перл издан не в Белоруссии,
а в солидном московском издательстве «АСТ», да еще немалым тиражом. А совсем недавно,
25 августа 2006 г., «Независимое военное обозрение» опубликовало опус некоего «историка»
Дениса Кмитеца. Статья написана, естественно, не в академическом, а в популярном нынче в
СМИ слегка развязном тоне, к тому же обильно снабжена переведенными на русский язык
цитатами из того же Г.Сагановича (раздел «Разорение, а не освобождение», но правда,
без каких-либо ссылок на автора «Невядомай вайны»).
Казалось Г.Саганович объясняет все просто и понятно: в 1654 г. на территорию ВКЛ вступили
несметные рати московитов и начали безжалостно истреблять непокорных жителей, разорять города
и села. Обычная бытовая логика легко укладывается в общую картину: войну начали кровожадные
московиты, они же устроили геноцид белорусского населения, свидетельство которому - статистика
демографических и экономических потерь.
Однако любой профессиональный историк, знакомый с методологией критики исторических
источников и с принципами герменевтики, скрупулезно занимающийся данным периодом,
обнаружит в книге Сагановича такое количество несостыковок, натяжек, откровенных
передергиваний, выборочного цитирования, которое заставит сомневаться в научности
«Невядомой вайны». «Грубейшие недочеты в методике исторического исследования, -
пишет о книге Г.Сагановича один из рецензентов, упомянутый выше О.А.Курбатов, -
особенно в области работы с источниками, вынуждают историка постоянно перепроверять
содержащуюся в книге информацию и, следовательно, выводы. Явные политические пристрастия,
откровенная идеологическая направленность вряд ли помогут широкому кругу читателей
«познать прошлое независимо от политической
конъюнктуры» [14].
Альтернатива квазиисторическим построениям — подробное рассмотрение источников,
согласно принятым методам исторического исследования. Большая часть документов по
малоизвестной войне, к сожалению, не опубликована, несмотря на активную деятельность
с XIX в. археографических комиссий, и хранится в варшавском Главном архиве древних
актов (Archiwum gluwne akt dawnych - AGAD) и московском Российском государственном
архиве древних актов (РГАДА).
У читателя может сложиться впечатление, что я собираюсь оправдывать действия русских
войск в Белоруссии и писать в советской традиции о «братской дружбе великорусского и
белорусского народов». Отнюдь. Спорадические грабежи, убийства, насилие в войне
оправдывать бессмысленно. Кроме того, рассматривая события второй половины XVII
в. в контексте социальных отношений, следует отметить, что в условиях того времени
грабили и убивали вне зависимости от того, какая бы ни была война – с «врагами веры»
или единоверцами, междоусобная или война между государствами. Случаи совершения
преступлений отдельными солдатами и отрядами всегда были и будут. Действия поляков и
литовцев в войнах второй половины XVI- первой половины XVII вв. также не были
гуманными. Вспомним хотя бы знаменитое «литовское разорение» в годы Смуты.
Писцовые материалы, акты и другие источники пестрят материалами о сожжении
и разорении городов (Ряжск, Орел и т.д.) и деревень, пытках и истреблении
мирных жителей. Даже сами понятия «лисовчики» и «литовское разорение» стали
нарицательными не только в нарративных и официальных документах, но и в
русском фольклоре. Однако искать в этом очередные доказательства ненависти
литовцев к русским или наоборот может только слишком эмоциональная личность,
незнакомая с методами исторического исследования. Попытке разобраться в
непростых отношениях между населением и войсками противоборствующих сторон
и посвящен этот небольшой очерк.
Итак, какие факторы, силы и события оказали губительное воздействие на
социально-экономическое развитие Белоруссии? Их несколько.
Пожар антишляхетских восстаний (1648-1653)
Начнем не «ab ovo», а с конца - с упомянутых таблиц г-на Сагановича, составленных на
основании данных Юзефа
Моржи [24] и
В.И. Мелешко [17].
Таблицы действительно впечатляют,
особенно читателя, неискушенного в вопросах истории XVII в. - 53% насчитывают общие потери
населения ко времени окончания Тринадцатилетней войны в 1667 году по сравнению с 1648 годом.
Итак, посмотрим на эти четыре таблицы. Первая из них называется «Насельніцтва Беларусі ў
сярэдзіне ХVІІ ст. па паветах», вторая – «Страты гарадскога насельніцтва ў 1648-1667
гг. у Віцебскім, Полацкім і Амсціслаўскім ваяводствах», третья – «Страты гарадскога
насельніцтва ў 1648-1667 гг. у цэнтральных і заходніх землях Беларусі» и,
наконец, четвертая – «Страты насельніцтва ў некаторых беларускіх паветах у
1648-1667 гг.». Сразу же удивляет выбранный период – с 1648 года,
тогда как война началась в 1654-м! Что же происходило до этого, а именно с 1648
по 1653 гг? Великое княжество Литовское, так же как и Польша, полыхало в огне
антишляхетских восстаний. И в начале Тринадцатилетней войны территория, по которой
проходили русские войска, была уже изрядно опустошена. Так, по свидетельству
очевидцев, по «дороге до Кобрина опустошены костелы, все шляхетские усадьбы…разрушены»
(здесь и далее выделено мной, – А.Л.), а шляхта бежала за Вислу «от внутренних врагов –
казаков, крепостных крестьян и своих
свинопасов» [21].
В 1648 г. русский гонец сообщил
царю, что с появлением в Белоруссии отряда казаков полковника И. Шохова «холопы их
шляхетские и панские, пограбя пана своего животы, бегают к казакам», а вступившие
в ряды казачества белорусские крестьяне и горожане «войско казакам
приумножили» [18].
Поветы разорялись вследствие как стихийных народных выступлений и действий казацких
отрядов Головацкого, Кривошапки, Небабы, Голоты и др., так и карательных мер
правительственных войск, немилосердно подавлявших мятежи в районах Гомеля, Чечерска,
Пропойска, Пинска. Разорение Пинского повета и взятие Пинска, например, являлось
полномасштабной войсковой операцией правительственных войск ВКЛ. Ворвавшиеся в город
солдаты были встречены многочисленными баррикадами на узких улочках
города [7].
Подобным образом были взяты и разорены Туров, Бобруйск, Речица, Мозырь и др.
Антифеодальные выступления были подавлены войсками Януша Радзивилла только к 1651 г.
Даже когда Радзивилл почти «затушил» пожары восстаний, в тылу у него вновь
заполыхало Мстиславский повет. Отдельные очаги восстания продолжали вспыхивать
до 1653 г. «Хлопы» жестоко поплатились за свои выступления – по статусу
посягательство на имущество шляхтича каралось смертью. Сколько погибло в
этой братоубийственной войне 1648-1653 гг – не известно до сих пор.
Белорусским националистам неприятно будет узнать, что после такой
кровавой расправы белорусские общины не раз отправляли делегации в ….
соседнюю «Московию», ища у царя поддержки. Так, в 1651 г. в Москву
прибыл А. Кржыжановский с просьбой к царю принять Белоруссию в
«государскую оборону». В Посольском приказе он говорил, что как
только русское войско появится на белорусской земле, «то белорусцы де,
сколько их есть, все б те поры востанут на ляхов заодно. А чаят де тех
белорусцов зберетца со 100 000
человек» [15].
Неудивительно, что вступление в
1654 г. армии «Тишайшего» царя на территорию Речи Посполитой только усилило
глубокий раскол в ВКЛ.
Таким образом, можно сделать вывод, что сопоставление данных по инвентарям
поветов и численности населения в 1648 и 1667 гг. не является приемлемым методом
для выяснения демографических и экономических потерь вследствие действий царских ратников.
С таким же успехом, спекулируя подобным сравнением, можно сделать следующее: все потери
во время Смуты и интервенции 1604-1618 гг. легко списываются на действия польско-литовских
войск. Голод и «великий мор», выкосивший чуть ли не треть страны за два года до Смуты, в
1602-1604 гг, антифеодальные выступления, гражданская война, в общем все бедствия,
свалившиеся на Россию в начале XVII столетия методом Сагановича можно поставить в вину
«польско-литовским оккупантам». Надергать цитат из документов и преподнести под нужным
соусом можно что угодно, но от блюда будет нести гнилым запахом политической конъюнктуры.
Посеявший ветер пожнет бурю
«Во все трудные времена своей жизни украинский и белорусский, народы неизменно
обращали свои взоры к Москве, к великому русскому народу и всегда получали от него
братскую бескорыстную помощь. В течение ряда веков украинский и белорусский народы
боролись за воссоединение с русским народом в едином Российском государстве», - с
этих слов начал свое повествование в первой главе известный советский историк А.Н.
Мальцев [15]. В
его словах нашел отражение общий взгляд советской историографии на
Тринадцатилетнюю войну. С развалом Советского Союза в национальных окраинах практически
правилом стало развенчивать «мифы тоталитаризма». Но, как правило, такое развенчание
проходило на фоне посыпания головы пеплом и постоянных заклинаний о людоедской политике
русских царей. То есть, если ранее писалось о «горячей поддержке населения Белоруссии
русских войск», то в наше время достаточно переставить акценты в угоду политической
конъюнктуры - и можно говорить о «русских оккупантах» и «оккупации».
Известно, что кампания была начата Россией не только за принятие Украины «под государеву
руку», но и за возвращение русских земель, отторгнутых по Деулинскому перемирию. Даже
после неудачной Смоленской войны 1632-1634 гг. правительство не смирилось с положением
вещей и начало активную подготовку к будущей войне. «Теперь-то, конечно, польские паны
узнают, кем они и каким неприятелем так пренебрегали», - обреченно писал Ян Млоцкий,
наблюдая смотр русских полков в 1654 году [6].
Упомянутый выше Д.Кмитец, говоря о том, что «именно православные крестьяне и
мещане восточной Литвы первыми поднялись на борьбу с захватчиками», в то же время как-то
«забывает» об огромной поддержке русских войск значительной частью населения восточной Литвы.
Подчеркну – именно значительной частью. Спорить с этим фактом бессмысленно по той
простой причине, что он нашел отражение в целом комплексе документов, как литовских, так и
российских. Ничем другим, кроме как игнорированием Кмитецем источников, это не назовешь.
После начала боевых действий в 1654 г. шляхтич из Вильно сообщал с тревогой, что «здешние
города угрожают явно возмущением, а другие наперерыв сдаются на имя царское...»,
«Мужики молят бога, чтобы пришла Москва», «Мужики нам враждебны, везде на царское
имя сдаются и делают больше вреда, чем Москва; это зло будет и дальше распространяться;
надобно опасаться чего-нибудь вроде козацкой войны» [6], [23] В другом письме из Вильно
отмечалось: «Неприятель (русские – А.Л.) этот здесь, в этих краях, берет большой перевес.
Куда бы ни пришел он, везде собираются к нему мужики толпами, и уже, как мне известно,
десять уездов, где собиралось наиболее податей, обращено в ничто…» [6].
Неоднократно в донесениях указывалось, что крестьяне «бунтуются... и тешатся все из тое
войны и говорят, что селяне заодно с Москвою». Подобные сведения о положении «на
литовской стороне» подтверждаются документами Посольского приказа, руководство которого
скрупулезно собирало информацию о настроении населения в местах боевых действий:
«мужики…бунтуютца, панов своих не слушают и …подвод не дают», от них «больши злого,
нежели сама Москва чинят» и т.д. [1a]. «Хлопы», десятилетия терпевшие угнетения,
снова воспользовались моментом для мести панам.
Все признаки гражданской войны были присущи Литве в 1655-1661 гг. «Грамадзянская вайна»
- так назвал одну из своих работ белорусский историк В.И.Мелешко. Действительно, не заметить
гражданскую войну в кампании 1654-1667 гг. может только слепец в исторической науке.
К сожалению, у тенденциозных белорусских историков будто бельмо на глазу: беспрестанно
говоря о «единой партизанской войне против русских оккупантов» они не замечают глубочайший
раскол внутри ВКЛ.
Воеводам царь указал предварительно посылать в город «листы» с предложением сдаваться, и
лишь в случае отказа города сдаться воеводы имели право начинать штурм. Жители многих городов
– Белой, Дорогобужа, Полоцка, Копыси, Невля, Дисны, Друи и др. - практически без
сопротивления сдались царским ратникам, «добили челом и город здали».
Царь Алексей Михайлович особо обращал внимание воевод на гуманное отношение к населению:
«А ратным людям приказали б есте накрепко, чтоб они белорусцов крестьянские веры,
которые против нас не будут, и их жон, и детей не побивали и в полон не
имали, и никакова дурна над ними не делали, и животов их не грабили» [15].
Воеводам наказывалось прибирать «белорусцев», которые захотят служить государю:
«…и вы о тех белорусцев нашим государевым жалованьем обнадежили и велели их
приводить к вере, что им быть под нашею... рукою навеки неотступно, и нам служить,
над польскими и над литовскими людьми промышляли, с нашими ратными людьми сопча за
один» [3], [15]. Подобные указы царь дал и казакам. Отправляя к русским войскам отряд
Ивана Золоторенка, Хмельницкий писал царю: «... тому ж полковнику нежинскому приказали
есми, чтоб во всем, по велению твоего царского величества, исправлялся и никакие
людем не чинил обиды, идучи с полком твоего царского величества запорожским» [4].
Жесткие царские указы 1654-1667 гг. «сел не жечь» под угрозой смертной казни часто
попадаются в архиве главного военного ведомства XVII в. – Разрядного приказа, в столбцах
Московского и Новгородского столов. Например, рассматривая дела Новгородского стола о
войне за период 1655-1656 гг., я натолкнулся на следующий приказ «начальным людям»: «А
как нынешних ратных людей с нынешние службы отпустите и в город пошлете, и вы б нашим
ратным и пешим людем сказали и наказ учинили крепкой по смертною казнию, чтоб
они, идучи дорогою Курляндские земли и Диноборгского уезду оне не воевали и задору
с ними никаких не делали, также от полоцкого, витебского, дисенского и иных уездах,
которые под нашею государскою рукою, учинились оберегать, чтоб тех городов уездным
всяким людем от ратных людей обид и утеснения никакова не было» ([1b]. Л. 38).
Царь сохранил прежние привилегии городам, которые «целовали крест» государю – у них
остались сеймики, суды; управление в них осуществлялось по Магдебургскому праву [4], [5].
К примеру, все вышеперечисленное царь пожаловал присягнувшим могилевчанам, которые вместе с русским отрядом Воейкова героически обороняли город от войск Я. Радзивилла.
Таким образом видим, что политика русского правительства изначально основывалась на
присоединении территории путем прельщения на свою сторону и задабривания.
Естественно, далеко не все поветы присягнули русскому царю. Как я уже сказал,
война сразу же расколола литовское общество на две части (а с вторжением шведов
появились и сторонники последних, во главе с самим Янушем Радзивиллом). Так,
гарнизон и жители Мстиславля оказывали упорное сопротивление армии А.Н.Трубецкого,
вследствие чего воевода не мог гарантировать по царскому указу сохранность «домов и
достояния от воинского разорения». Город был взят приступом, а его жители были убиты
или взяты в плен; т.е. в данном случае действовали законы войны. Если город оказывал
жестокое сопротивление, то осада его шла согласно правилам военной науки того времени
– с разорением и опустошением прилегающей к городу области, с массивным обстрелом
укреплений и строений, с жестокой сечей и резней в самом городе. Именно таким образом
действовали все без исключения войска на враждебной территории. Так, под
осажденным Слуцком в 1655 г. А. Н.Трубецкой писал царю: «…деревни, и хлеб, и сено, и
всякие конские кормы мы по обе стороны жгли, и людей побивали, и в полон имали, и
разоряли совсем без остатку, и по сторонам потому ж жечь и разорять посылали» [3].
Но выдранная из контекста цитата создаст впечатление, что перед нами – наглядное
свидетельство кровавой политики московского царя. Действия царских войск на
враждебной территории ничем не отличались от подобных действий поляков,
литовцев или шведов. Резня в Мстиславле ничем не отличалась от «довоенной»
резни войсками Паца и Радзивилла своих соотечественников в Бобруйске или Пинске.
С другой стороны, тем, кто защищал крепость до последней возможности, а потом
сдался на милость победителя, была дана возможность беспрепятственно уйти. К примеру,
после взятия Смоленска местная шляхта была поставлена перед выбором – остаться или
свободно уехать в Речь Посполитую. Большинство жителей осталось в Смоленске под
«государевой рукою».
Шляхта, которая не решилась выступить против русских полков также толпами присягала на
верность государю и «целовала крест», ища у царя защиты от своих хлопов [8].
Сохранившаяся до наших дней «Крестоприводная книга шляхты» (список присягнувших
русскому государю) ценна тем, что в нее занесено 2058 имен должностных лиц и
шляхты восточных и западных поветов ВКЛ, целовавших крест и приносивших присягу
на верность царю на Святом Евангелии.
Война России с Речью Посполитой не носила этнического характера, в противном
случае мы бы не видели по документам глубокого раскола в литовском обществе.
Литва разделилась на непримиримые лагеря сторонников Яна Казимира, Алексея
Михайловича и Карла X-го. Мелкая шляхта во главе с Винцентом Ордой признала
великим князем литовским московского царя [10]. Другая группировка, возглавляемая
крупными магнатами Янушем и Богуславом Радзивиллами, Гонсевским, подписала в
Кейданах в 1655 г. договор о расторжении унии с Польшей и соединении ВКЛ со Швецией.
Наконец, третья «партия» осталась верна королю Яну Казимиру.
Шатания от одного лагеря к другому, сопровождающиеся неоднократными нарушением клятв и
крестоцелований, стали основной причиной репрессий со стороны русских, поляков,
литовцев и шведов. Ибо никто из перечисленных не мог смириться с предательством: жестокие
законы того времени требовали жестких мер. И только политически ангажированный «историк»
может всё списывать на «зверства москалей».
Чума
В XVII в. население, как в мирное, так и в военное время, огромные потери несло от
таких бедствий, как голод и эпидемии. При чем в эпидемиях гибло гораздо больше народу,
чем в войнах. Зараза распространялась с удивительной быстротой от одной страны к
другой – для нее не существовало ни границ, ни кордонов. В год, когда русские войска
вступили на территорию Речи Посполитой, в России, а затем и в ВКЛ разразилась самая
крупная за всё семнадцатое столетие эпидемия. Вряд ли кто-то из историков сможет
посчитать количество умерших от чумы в период войны. Сделать это очень сложно – в
условиях войны такая статистика не велась. Посмотрим, какие потери от чумы были в
самой России, где не было никаких боевых действий, где текла мирная жизнь. Писцовые
и переписные книги отмечают колоссальные потери населения, вызванные этим бедствием.
К примеру, в Чудовом, Вознесенском и Ивановском монастырях от эпидемии скончалось от 70%
до 87%!
Мор 1654-1655 гг
Таблица 1
монастырь |
умерло |
осталось в живых |
Чудов |
182 (87,5 %) |
26 (12,5%) |
Вознесенский |
90 (70,4%) |
38 (29,6%) |
Ивановский |
100 (77%) |
30 (23%) |
Такая же ситуация была и в городах. Порой вымирали целые посады:
Таблица 2
городской посад |
умерло |
осталось в живых |
Калуга |
1836 (70%) |
777 (30%) |
Торжок |
224 (24,6%) |
686 (75,4%) |
Кашин |
109 (26,6%) |
300 (73,4%) |
Тула |
1808 (70,4%) |
760 (29,6%) |
Переславль-Ряз. |
2583 (85,6%) |
434 (14,4%) |
Углич |
319 (45,9%) |
376 (54,1%) |
Суздаль |
1177 (45,8%) |
1390 (54,2%) |
Переславль-Залес. |
3627 (79,4%) |
939 (20,6%) |
В самой Москве количество умерших на «боярских дворах» доходило до 95%, например,
у Б.Морозова умерло 343 человек, осталось 19, у А.Н.Трубецкого умерло 270, осталось 8
[23]. По рассказам толмача, прибывшего к антиохийскому посольству, будто бы от «морового
поветрия» умерло 480000 человек. «Многие жители из городов бежали в поля и леса, но из них
мало кто остался в живых». Как видим, потери от «морового поветрия» в России были ужасные.
Что же тогда говорить о Великом княжестве Литовском, где чума прошла сквозь города и
поветы волнами с востока на запад и с запада на восток, последствия от которой были ничем
не лучше, чем в соседней «Московии»? Кроме того, эпидемию сопровождал ужасный голод.
«Господь Бог допустил в воеводстве Минском, в различных местах и в моем доме огромное
количество полевых мышей, так что хлеб, сначала на полях, а потом в копнах, амбарах и
гумнах, ужасно портили. За сим попущением Божиим, тотчас наступил голод, который
продолжался до уборки хлеба 1657 года, люди ели кошек, собак, всякую падаль,
напоследок резали людей и тела их ели, не давали покоя в гробе человеческим
трупам; это все я, ничтожный человек, видел собственными глазами», - писал в
те годы Ян Цедровский.
На дорогах стояли кордоны, которые не пропускали в города посторонних, чтобы хоть как-то
попытаться воспрепятствовать заразе. Но тщетно. Мор в равной степени косил и ратников, и
жителей, не разбирая ни национальности, ни вероисповедания. В ВКЛ мор прекратился только
в январе 1658 г. Упомянутый Цедровский записал в своей записной книжке: «На силу
уничтожилось поветрие, которое началось 1653 г. в октябре, в это время зверь
достаточно поживился телами людей». (Подр. см.: Записная книга Яна
Цедровского, собственноручно писанная, памятник исторический XVII века,
найденный кзензом Иосифом Малышевиичем, магистром богословия, почетным
корреспондентом, Императорской Публичной библиотеки // Временник императорского
Общества Истории и Древностей Российских. Кн. 23. 1855. С. 13-33)
Обвинения русских в распространении чумы в этой ситуации выглядят наивными, и,
простите, глупыми; таким же методом можно обвинить и Украину в распространении
чумы: в черкасском городе Гадяче, например, в это время были сожжены две «жонки»
, которые на пытках повинились в том, что, будучи ведьмами, напускали моровое
поветрие
[3].
Грабежи и убийства
Когда Г.Саганович пишет о том, что многие «села и деревни разорены и вызжены», то
создается впечатление, будто бы это все - деяния русских войск. Поэтому следует
разобраться – когда, кем и по каким причинам были опустошены населенные
пункты - казаками, ратниками Алексея Михайловича, солдатами короля или шишами? Разоряли
земли все без исключения: иногда в условиях эпидемий и голода насильственное отнятие
имущества было единственными источниками существования в опустошенных бедствиями областях.
Так, действия казаков («мельницы стали отдавать на оброк, денежные оброки с крестьян
выбирают, лошадей и животину всякую у них берут») заставляли шляхту и крестьян искать
защиту у русских. В сентябре 1654 г. А. Н. Трубецкой был вынужден отправить
под Могилев для «обереганья» стрелецкий приказ (полк), с которым у казаков периодически
были стычки. Часто стрелецкие кордоны, выставленные для защиты населения от казаков, не
помогали. В архивах Разряда сохранились множество грамот к казацким полковникам с
требованием строго запретить разорять деревни «побивать и сечь до смерти женский пол,
девиц и малых ребят». И своим ратным людям, и казакам через воевод неоднократно
объяснялось, что «белорусцы» - люди своей, «крестьянской веры», что надо с ними
подерживать добрые отношения, ибо «нам… в здешних местах зимовать» [4]. Даже хлеб
для солдат велено не отбирать силой, а покупать у местных жителей [2].
Однако в местах, где контроль царской администрации был ослаблен, грабежи и
убийства случались часто. Подобранные Г. Сагановичем свидетельства («многих
жен имали в полон, а мужей
секли, чтобы челобитчиков не было», «всё побрали и разграбили без остатку») –
главным образом, цитаты из отписок и челобитных царю! Белорусы – крестьяне и шляхта,
- жаловались (имели право!) государю на преступления, совершаемые его ратниками, точно
также, как и в самой России ограбленный житель мог жаловаться в Разбойный приказ. Надо
сказать, царская администрация всегда реагировала достаточно быстро и жестко. «А деревень
бы не жечь, для того что те деревни вам же пригодятся на хлеб и на пристанище; а кто
учнет жечь, и тому быть во всяком разорении и в ссылке, а холопу, который сожжет,
быть казнену безо всякой пощады» ([3], №692). «Послать государеву грамоту
к Аристу Новикову … чтоб в селе Толочине и в деревнях крестьян отнюдь никто не имал;
а кто учнет имать, и тем быть от государя в великой опале и в жестоком наказаньи,
без пощады» (там же, № 718). Подобных локальных указов достаточно много. Со
своими ратниками, нарушившими царский указ, часто особо не церемонились – виновных в
разорениях и грабежах били батогами, рвали ноздри, казнили «смертию» [2], [3], [10].
Приводимые строчки из царских указов полностью опровергают обвинения белорусских
националистов в геноциде, якобы проводимом Алексеем Михайловичем. Как свидетельствуют
документы, политика царского правительства заключалась как раз в оберегании и защите
присягнувших поветов. Ибо царь-стратег прекрасно понимал одну очень простую истину –
войскам трудно справится с врагом в одиночку без поддержки населения, обеспечивавшим
солдатам постой и пропитание.
Отнюдь не были гуманными действия войск ВКЛ – они также грабили и убивали крестьян.
Особенно сильно досталось восточным поветам. Вот характерный пример: в феврале 1655 г.
перешли в контрнаступление литовские части полковников Лукомского и Лисовского. По
полоцкой земле литовские солдаты прошли как по вражеской земле. Полоцкие воеводы
сообщали: «А к Дисне, государь, и в Полокий уезд литовские люди приходят беспрестанно,
и Полоцкой и Дисенской уезды воюют, хлебные запасы и сена возят, и крестьян мучают,
и жгут, и в полон емлют, и деревни разоряют» [3].
С военной точки зрения рейд Лукомского и Лисовского вполне объясним – с одной стороны
литовцы стремились опустошить территорию, которая занята противником, уничтожить базы
продовольствия, а с другой стороны они тем самим обеспечивают своим солдатам пропитание.
А то, что при этом гибли соотечественники (впрочем, присягнувших царю они соотечественниками
уже не считали), не волновало никого, кроме русских воевод, озабоченных дефицитом фуража для
своих войск. Отмечу, что эти обстоятельства умалчиваются теми «историками» Белоруссии, кто
любят горланить о «зверствах московитов».
В середине октября 1654 г. бурмистры и мещане Могилева, совершенно справедливо опасаясь
прихода литовских войск, заявили воеводе Воейкову: «…к нам в Могилев ратных людей зимовать
не прислано, пороху нет и пушек мало; мы видим и знаем, что государь хочет нас выдать
ляхам в руки; а на козаков Золотаренковых нечего надеяться: запустошив Могилевский уезд,
все разбегутся, и теперь уже больше половины разбежалось. Мы на своей присяге стоим,
но одним нам против ляхов стоять не уметь». Воевода сразу же отписал царю, и государь
указал послать в Могилев отряд окольничего Алферьева с солдатским и двумя стрелецкими
полками вместе с боеприпасами [23]. «Наступление шляхетского войска сопровождалось
насилием, грабежом и избиением белорусского населения», - отмечает белорусский историк
В.И.Мелешко. Тогда же могилевчане узнали, что войска Радзивилла, «укрепя великие загоны,
нашествия мучительския чинят, людей рубят, городы и деревни от основания
искореняют». Тревожные вести о зверствах наступающего войска подтвердились от
бежавших из-за Березины крестьян [18].
Так называемая «третья сила» - «шишы»-партизаны, вопреки представлениям белорусских
историков-националистов, не являлись основной силой «в борьбе за независимость».
Проблема здесь в слишком простом, однобоком взгляде: на самом деле лесные «шишы» в
равной степени нападали и грабили и «своих», и «чужих» (например, действия отряда
Д.Мурашки, подр. см.: Пьянков А.П. Восстание Дениса Мурашки // Известия Академии наук
БССР. Минск, 1949. №1. С.43-50). Идеализировать не стоит - любого вооруженного ратника
на своей земле они могли рассматривать как врага, посягателя на их землю, которая
из-за чумы, голода и боевых действий итак была опустошена. Здесь я согласен с О.А.Курбатовым
[14] - нельзя исследовать движение «шишей» в отрыве от антишляхетских выступлений 1648-53 гг.,
ибо их партизанские и диверсионные действия на территориях нахождения как русских, так и
литовских войск, практически ничем не отличались. Вот что пишет Ян Цедровский в своем
дневнике: «1657 года 14 марта. Мы претерпевали необычайные грабежи и наезды от наших
собственных мужиков, полковником которых был гультяй Денис Мурашка, основавший себе
(sedem belli) притон в Каменце. Этот безбожный человек и его гультяи, не только мужиков
и подданных наших, но и челядь бунтовали и в свой реестр вписывали и были важнейшей
причиной тяжкого голода и разброда всех мужиков. Потом однако замирились, когда их
в Просовичах поколотили, где убито и моих несколько подданных, которые было погультяями».
Не стоит, однако, думать, что русские войска во всех случаях опирались на крестьян,
для которых Алексей Михайлович явился избавителем от шляхетского ига. С одной стороны,
царское правительство было заинтересовано в поддержке простого населения и защищало его
от казаков, литовцев и своих ратников, но в тоже время оно стремилось поддержать и шляхту, и
защитить её от разъяренных крестьян. В наказе Г.А. Козловскому царь писал, например: «…как
шляхту возмешь, и тебе бы им сказать, что мы, великий государь, видя их шляхецкую верную
службу х себе, государю, и жялея их, чтоб их маятности не разорились и они б были богати,
а не бедны, и чтобы мужики из-за них не бегали и не разорили шли бы с ним ахотно, с
нашими государевыми людьми, вместе на тех разорителей» [16].
Измена и кара
Присяга шляхты и крестьян на верность царю отнюдь не означала полное доверие
правительства к своим новым подданным. Уже в начале 1655 г. царь писал в
Смоленск Г. Г. Пушкину тайный наказ: «Ведомо нам учинилось, что во
многих шляхтичах шатость, начали изменять, отъезжать в Литву; и вы бы тех воров,
от кого измены чаете, велели в тюрьму сажать и высылайте их к нам из города ночным
временем, чтоб про то вскоре никому не было ведомо, а если почаете и ото всей шляхты
и мещан измены, то всех к нам присылайте, по сколько человек возможно, а если посылать
их нельзя и ехать они не захотят, то посылайте в Москву связанных; если же наглой измены
или дурна большого от них почаете, то по самой конечной мере велите сечь, кроме жен и
детей» [23].
После Велиесарского перемирия со Швецией положение русских войск в Литве ухудшилось.
В сентябре 1658 г. гетман Иван Выговской подписал Гадячский договор о переходе
Украины в подданство Речи Посполитой при условии широкой автономии. Из-за измены И.Выговского
Россия потеряла несколько крепостей, занятых казаками. Одновременно с этим в Литве шляхта,
прельщенная «листами» П. Сапеги и Гонсевского с объявлением прощения и милости, стала
толпами переходить на сторону противника. Тем самым подтвердились опасения, ранее
высказанные царем («Вся присяжная шляхта всех поветов изменили», - писал Алексею
Михайловичу Юрий Долгорукий). При чем не просто переходила, а истребляла, в основном
ночью, русские гарнизоны стрельцов и солдат («ратных людей везде побивали, и в полон
имали, и конские стада отгоняли») [4]. В это время (сентябрь) между польскими и
русскими уполномоченными в Вильне шли мирные переговоры. Польско-литовское войско
вместе с «изменниками» подошло к р. Вилии и блокировали город. Возобновление боевых
действий стало очевидным. Несмотря на неблагоприятное положение, Ю.А.Долгорукому
удалось блестяще разбить Сапегу и Гонсевского (последнего даже захватили в плен) у
села Верки. Но остановить волну измен русские воеводы уже не могли. Сильным ударом
для русских была измена Могилева. Ранним утром 1 февраля 1661 г. могилевчане, пять
лет назад бок о бок с царскими ратниками оборонявшие город от литовских войск
Радзивилла, под руководством бургомистра Леонозича вырезали русский отряд, а
пленных отправили в Варшаву. Измена Могилева оказалась так потрясла русское
правительство, что патриарх Никон предал всех могилевчан анафеме.
Карательные походы 1659-1660-х гг. Лобанова-Ростовского (Мстиславль,
Старый Быхов), А. Барятинского (Рославль) и И. Хованского (Брест)
были проведены с целью вернуть «под государеву руку» изменившие города.
Нарушение крестоцелования и клятвы на Евангелии в те времена было одним
из самых тяжких грехов. Тому, кто «великому государю крест целовал, а
потом изменил», полагалась смертная казнь. Милость и прощение можно было
получить, лишь покаявшись и признав полностью свою «вину пред государем»,
в противном случае ожидала смерть. Порой даже некоторые решения и действия
покажутся слишком жестокими и несправедливыми. Мы, историки, не в праве давать
оценку степени жестокости такого закона, согласно которому даже убийство
считалось меньшим грехом, чем измена. Мотивацию тех или иных поступков людей
того времени зачастую крайне сложно истолковать, исходя из нынешних представлений
о клятве и измене, трусости и храбрости, доброте и жестокости. Причины нарушения
присяги могли быть разными – здесь и спорадические случаи насилия со стороны царских
ратников, вопреки царскому указу; здесь и недовольство решениями воевод,
действовавших по законам военного времени и ущемлявших шляхетские вольности; здесь
и личные мотивы - шанс обелить себя перед королевскими войсками (которые, как уже
отмечалось, зачастую также не церемонились с бывшими своими соотечественниками,
считая их такими же предателями).Однако все присягнувшие знали, что их
может ожидать в случае нарушения крестоцелования. Наглядным примером служит участь
Бреста, жители которого были истреблены, а их тела брошены в ров без погребения;
ибо «измена» (брестчане уничтожили русский гарнизон, и отказались признать «вину»
перед войсками И. Хованского) повлекла за собой не только беспощадное
истребление, но и презрительное отношение к трупам, известное в этнографии как
похороны «заложных покойников» [12], [13]. Термин «заложные», впервые был
использован в научной литературе Д. К. Зелениным: он означает умерших
внезапной смертью «вредоносных» людей (в указанном случае – «изменников и убийц»)
и отражает способ погребения: их не закапывали в землю, а «закладывали» кольями,
ветками, досками, оставляя на поверхности земли. Считалось, что таких усопших не
может принять мать-земля [12].
Полоняники и выходцы.
Демографическая убыль вследствие оттока населения в Россию
«У 1655 г. патрыярх Нікан адкрыта пісаў пра намер Аляксея Міхайлавіча пасяліць на
сваіх абязлюдзелых землях 300 000 палонных беларусаў», - пишет Г. Саганович.
Далее, белорусский историк описывает ужасы плена – как захватывали, продавали
арабским купцам и угоняли в рабство литвинов…
Ему вторит упомянутый выше «историк» Д.Кмитец: «Особенно впечатляет то обстоятельство,
что московиты нещадно грабили главным образом восточные земли ВКЛ, где большинство населения
исповедовало православие, именно этих «православных братьев и сестер» они превращали в своих
рабов-крепостных».
Попробуем разобрать этот вопрос и выяснить, чем же заключалась программа
переселения в Россию на обезлюденные от чумы земли. Перемещение жителей ВКЛ
частью было добровольным, а частью невольным. Полоцкая шляхта, присягнувшая
и воевавшая за царя (в печально известной битве под Полонкой 1660 г. она
составляла около 20% от войск И. Хованского; о том, сколько
платили шляхте – см. ниже) после отхода из Литвы наделялась поместьями,
причем неплохими, в Поволжье, по рекам Утке и Майне [20]. Опасаясь
репрессий за свои симпатии к русским (за «крестоцелование»), шляхта
и крестьяне восточных поветов добровольно переселялась в Россию.
Среди них были не только ставший впоследствии известным Симеон Полоцкий
(Петровский-Ситнианович), но и ряд других видных деятелей, причем не только
белорусско-литовского происхождения. Двоюродный брат мемуариста и участника
многих сражений Яна Х. Пасека Петр Казимир не пожелал уехать в Корону и
остался в подданстве царя. О том, что ни за что не вернется на родину и
останется у царя, писал Е. Храповицкий, брат еще одного мемуариста
Яна Антония, витебского воеводы [19].
Переселялись в Россию и крестьяне, ища спокойной жизни на новых землях. Так, в мае 1657
г. боярин Б. И. Морозов, владелец сел Павловское, Иславское, Котельниково с
деревнями в Московском и Звенигородском уездах, призвал на свои опустошенные эпидемией
земли «белорусцев крестьян и ссуду им дал». В 29 селений боярина было переселено
1150 православных из ВКЛ [11]. Конечно, правительство отдавало себе отчет в том, что
скопом перевозить из занятых земель население не следует – это, прежде всего, во вред
себе, земли запустеют и нечем будет кормить своих ратников. Поэтому еще в начале войны
царь запретил перевозить крестьян из Смоленского, Дорогобужского и Бельского уездов;
а вот из областей, где позиции русских войск были шаткими (напр. Мстиславский повет,
который, в отличие от Полоцкого, Витебского и др., сопротивлялся ожесточенно), велено
жителей «пропущать к Москве» [9], [11]. Честно говоря, большой по масштабности проект
переселения 300 000 человек был далек от полной реализации.
Добровольный выход
белорусов продолжался и во время, и после войны. В переписных книгах дворцовых сел,
например, Можайского уезда 1670-х гг, встречаются «выходцы» (т.е. свободно вышедшие)
Оршанского и Витебского поветов.
К слову сказать, отток населения Мстиславского, Витебского, Полоцкого
(на которые приходится наибольший процент запустений по инвентарям 1667 г.)
и других поветов шел не только на восток, но и на запад, часть выходила на
земли Короны, некоторые даже имели возможность переселиться в шведские владения.
Их называли «эгзулянтами» (т.е. изгнанниками). В западных областях обустраивались
они по мере возможности.
Белорусские ремесленники и мастера занимают особое место среди переселенных.
Во время эпидемии 1654 г. в Москве умерло большинство специалистов каменного,
золотых и оружейных дел. Царь Алексей Михайлович приказал переселить из присягнувших
областей искусных ремесленников, наделив их дворами и жалованием. В 1660-1670-х гг. в
Золотой, Серебряной, Мастеровой и Оружейной палатах трудились порядка 80 белорусов.
(См.: Переписные книги города Москвы, 1665-1676 гг.: Т.1. М., 1886; Переписи московских
дворов XVII столетия / Изд. Н. А. Найденова. М., 1896). Несколько человек находилось в
ведении Приказа Каменных дел – строили церкви и дома. Переселение части мастеров и
ремесленников оказали значительное влияние на русскую культуру XVII столетия.
Теперь о том, что касается захваченных силой и переселенных насильственно. Отношение к
пленным зависело от многих факторов: при каких обстоятельствах попали в плен (с оружием в
руках или без), какого происхождения (шляхтич, крестьянин, бобыль), вероисповедания (иудей,
католик/униат, православный). Военнопленным полякам и литовцам часто предлагалась
«государева служба». Посмотрим, к примеру, «Роспись литовским людем, кто где взят в
языцех и сколько из них крещены и сколько к Москве и в город посланы прошлаго 162
году и нынешняго 163 году» (В России до 1700-го года использовалось летоисчисление
«от Сотворения Мира», разнящееся от современного летоисчисления на 5508 лет за
период январь-август и на 5509 лет – за сентябрь-декабрь. При записи года тысячи
иногда опускались. Таким образом «162 году» означает 7162 г., промежуток с 1
сентября 1653 по 31 августа 1654 года. – Прим. авт.). Документ очень интересен
тем, что в нем подробно перечисляются по дням и месяцам захваченные в боевых
действиях военнопленные (с оружием в руках). Всего «роспись» охватывает период
почти в 7 месяцев, с 13 июня 1654 г. по 9 января 1655 г. и включает подробные
данные на 610 человек. Большинство из них согласились служить государю, часть из
них была записана в «стрелецкую службу» и послана в дальние гарнизоны на Терек,
Казань и Астрахань. Были и такие, которых тут же освободили, например: «30 человек
беларусов смолян оставлены в Дорогобуже, а велено их привести к вере и взять по них
поручные записи, что им житии в деревнях на старых своих жеребьях». Напоминаю, здесь
перечисляются те, кто был захвачен в плен с оружием в руках. Только около восьмидесяти
пленных (13%), отказавшихся служить царю, на момент составления «росписи»
находились в тюрьме, «а кормити их велено из государевых из хлебных
запасов». [11]
Согласитесь, что это как-то не вписывается в общую картину насилия «москалей» над
побежденными. Или, может быть, мы имеем дело с хитроумным «византийским» планом
уничтожения «московитами» жителей Белоруссии? Но документы показывают, что такие
же меры (помилование и привлечение на службу) к пленным солдатам применялись и в
1656, и в 1657, и в 1658 гг. Кроме того, русское правительство не скупилось на
вербовку целых отрядов своих противников. Ниже привожу отрывок архивной росписи,
сколько платили «государевого жалованья» перешедшим на сторону царя литовским
отрядам (14 августа 1656 ст.ст):
Выезжей шляхте Лисовского полку. Полковник Карус Лисовской 1 ч. 80 рублев, ротмистром 2 ч.
по 40 руб, и того 80 рублев, порутчиком 3 ч., хорунжим 3 ч. по 30 рублев, и того 180 рублев,
обоего начальным людем 9 ч. 340 рублев. Рядовым 165 ч. по 20 рублев и того 3300 рублев. Обоего
того полку начальным людем и шляхте 174 ч. 3640 рублев…». Далее по списку идет полоцкая
шляхта во главе с хорунжим Казимиром Корсаком, который, кстати говоря, получил 100 рублей!
Немалая по тем временам сумма, намного превышающие жалование полковников «нового сторя»!
([16]. Лл.107-108) Интересно отметить, что в одном списке упомянуты и сам К.Лисовский со
своим отрядом (позже он опять перешел на сторону Речи Посполитой), годом ранее вместе с
Лукомским грабивший «Полоцкий и Дисненский уезды», и верная царю полоцкая шляхта,
деревни и села которой жестоко пострадали в феврале 1655 г. от действий этих самых
новоявленных «лисовчиков».
По переписным книгам русских городов - Клина, Старицы, Боровска, Вологды, Можайска
и др. (1677-1678 гг.), которые были написаны спустя 10 лет после Андрусовского
перемирия, довольно часто упоминаются белорусы - «сироты» и малолетние, очевидно,
лишенные родителей либо некогда оставленные в местах ожесточенных боевых действий,
и впоследствии подобранные ратниками, например: «Горского повету крестьянская дочь
Манка Павлова, жила де она в Польше за Обуховичем, а взял де ее в Польше Иван
Андреев сын Цвиленев в первых годех и крестил ее у себя во дворе», «Звали его
Казмерком, а ныне в крещении Фетка…польского полону….а в походе взяли его в
малом возрасте и привезли его в село Исады малолетняго, и жил у Луки Ляпунова
в доме его, стерег животное
стадо» [11] и т.д.
В целом же, к переселенным крестьянам, холопам и бобылям относились также, как и к
своим русским «православной веры» - здесь действовали точно такие же механизмы – и в
«воле», и в «крепости», и в «холопстве». Точно также, как и русский «вольный человек»,
литовский выходец в России мог по крайней нужде перейти из «воли» в «крестьяне». Так,
в 1657 г. бил челом Боровскому воеводе «из воли во крестьяне литвин Агейка Родионов,
Виленского повету, Живоначальныя Троицы Сергиева монастыря села Исады
священнику» [11].
Имела место продажа пленных литовцев на рынках. Как правило, участь «живого товара»
разделяли «изменники», т.е. жители изменивших царю поветов, нарушивших присягу. Как не
жестоко это звучит, но вследствие «измены» они были поставлены вне закона: убить,
продать или оставить у себя «на дворе» такого пленника-клятвопреступника — это
оставлялось на усмотрение ратника-владельца, но продажа не приветствовалась
правительством в том случае, если владелец продавал «полоняника» неправославным:
указами строжайше запрещалось торговцам продавать восточным кизилбашским купцам и
горским черкасам, а также и писать крепости на такие продажи площадным подьячим и
дьячкам Ивановской площади: «Едут мимо Касимова Окою рекою в стругах кизылбаши и
горские черкасы и везут с собою литовския земли полоняников, купленных женок и девок….
и тех полоняников у купцов имать и присылать к Москве в Посольской приказ»
[9],
[10]. В
фразе г-на Сагановича о том, что пленных оформляли в «полоняничьих книгах»,
закрепляли за хозяином и продавали «кожнаму купцу з арабскага Ўсходу», намешан целый
компот из делопроизводственных (учет пленника в зоне боевых действий), директивных
(указы, что делать с пленными) и контрабандных (незаконные продажи) действий «в
одном флаконе». Создается впечатление, что людоедская государственная машина
поставила на поток продажу «полоняников» «купцам с арабского Востока». Как
видим, на самом деле это было не так.
В качестве очередного свидетельства ксенофобской политики «москалей», белорусские
националисты, вслед за Г. Сагановичем, часто любят цитировать строчки из царских
указов: «костелам не быть», «униатам не быть», «жидам не быть». Однако, только исходя из
полного текста указов, становится ясно, что, во-первых, указы такого плана были локальными
(т.е. применимы к какой-то конкретной ситуации в определенном регионе, а не в целом; согласно
«Крестоприводной книге шляхты», например, в подданство царю были приняты не только униаты,
но также католическое и униатское духовенство, среди которых было 30 монахинь-бенедиктинок,
2 бернардинца и 1 доминиканец), и, во-вторых, русское правительство в такой периферийной
жесткой политике шло навстречу…бывшим подданным ВКЛ. К примеру, в 1658 г. в своей грамоте,
Алексей Михайлович, подтверждая права и привилегия жителям Вильны, по просьбе городского
самоуправления постановил: «Жидов из Вильны выслать на житье за
город» [10].
Жители Вильны, Смоленска, Могилева и других городов, во время нахождения под царской опекой,
теперь могли вымещать накопившуюся злобу на бывших притеснителей. Подобный указ по поводу
униатов был дан горожанам Витебска, с 1620-х гг. терпящих угнетения со стороны
униатов-католиков (из дела небезызвестного Иосафата Кунцевича).
Таким образом, стремления некоторых белорусских «историков» объяснить убыль
населения и разорение в ВКЛ только «нашествием московитских орд» является
ни чем иным, как ловким пропагандистским ходом. Для объяснений сложных явлений
и процессов в войне 1654-1667 гг, конечно же, очень легко привлечь привлечь достаточно
простую логику и эмоции, чтобы сделать далеко идущие выводы. С помощью ловко отобранных
цитат можно сколько угодно написать «неизвестных войн» с соответствующими политическими
акцентами: об издевательствах украинских казаков над белорусами, белорусов над украинцами;
русских над белорусами и украинцами; а можно, наоборот, писать о вечной дружбе «братских
народов».
Но вынужден констатировать, что такой метод не будет являться историческим, он скорее,
более приемлем для политической агитации. Попытки белорусской националистической «школы»
привязать вступление русских войск на территорию Литвы к полномасштабному геноциду
обречены на провал. Конечно, можно выбрать из некоторых документов соответствующие
цитаты, совершенно забыв при этом правила источниковедения, и вопить во всю Ивановскую о
зверствах «москалей». Лично я не против того, чтобы в работах рассказывалось о бедствиях
населения, грабежах и насилии. Но такое описание должно быть объективным, с
привлечением разного рода источников, с обязательной источниковедческой критикой того
или иного свидетельства, а не сопровождаться пафосными завываниями и ловким жонглированием
фактов. Хаотичный набор отрывочных знаний, отсутствие методологии исторического
исследования, доминирование субъективности над объективностью в угоду политическим
амбициям, - это, пожалуй, основной набор инструментов националистически озабоченных
«историков» Белоруссии. О таких можно сказать радищевскими словами: «Чудище обло,
озорно, огромно, стозевно и лаяй». Особенно «лаяй».
Источники и литература
