Из-за трусливой вялости интеллекта, люди, вообще-то вполне рациональные, теряются при столкновении с укоренившимися религиозными традициями (впрочем, что существенно, не с более молодыми типа Scientology или Moonies).

Гулд[1] со своими комментариями в его колонке «Естествознание» (Natural History) об отношении Папы Римского к эволюции: «Наука и религия не находятся в конфликте, поскольку их учения занимают четко различные области... Я верю всем своим сердцем, в уважительное и даже полюбовное (loving) согласие [курсив мой — Р.Д.] .... », является представителем доминирующего сейчас течения духовного примирения между верующими и неверующими.

Но что же представляют собой эти две совершенно различные области, эти «Неперекрывающиеся Магистерии (Magisteria)», которые должны слиться вместе во взаимно уважительном и полюбовном конкордате? Снова цитата из Гулда: «Область науки — эмпирическая вселенная: из чего она состоит (факты) и почему она такова, как она есть (теория). Область религии — вопросы моральных ценностей.»

Кто владеет моралью?

Так ли уж бесспорно это мнение? Чуть позже мы обсудим, что именно Папа Римский говорит об эволюции и затем и другие утверждения его церкви, чтобы выяснить, так ли уж они действительно не относятся к области науки. Однако сначала вкратце об утверждении, что религия может предложить нам некоторые особые познания в вопросах морали. Это зачастую принимается на веру даже людьми нерелигиозными, по-видимому, как бы из готовности, свойственной воспитанным людям, признать лучший довод противной стороны, каким бы слабым он ни был. (This is often blithely accepted even by the nonreligious, presumably in the course of a civilized «bending over backwards» to concede the best point your opponent has to offer — however weak that best point may be).

Вопрос, «что правильно и что нет» действительно является трудным вопросом, на который наука, конечно, не может ответить. Задавшись некоторыми предпосылками морали или априорной моральной веры, светская моральная философия может стремиться, пользуясь научными или логическими методами, выяснить скрытые последствия таких верований и скрытые противоречия между ними. Но сами по себе абсолютные моральные предпосылки должны прийти откуда-то ещё, по-видимому, от принятого без рассуждений убеждения (unargued conviction). Или, как можно было бы надеяться, от религии — имея в виду сочетание церковной иерархии (authority), откровения, традиции, и Священного писания.

К сожалению, надежда на то, что религия могла бы обеспечить основу, на которой могли бы быть получены моральные правила, которые иначе считались бы построенными на песке, является необоснованной (is a forlorn one). Практически, ни один цивилизованный человек не использует Священное писание в качестве абсолютного советчика в вопросах морали. Вместо этого мы выбираем красивые отрывки Священного писания (такие, как Нагорную Проповедь) и закрываем глаза на омерзительные (nasty) страницы, как, например, об обязательном побитии камнями за супружескую измену, о казни отступников или наказании внуков обидчиков. Сам Бог Ветхого Завета, с его безжалостной и мстительной ревностью, его расизмом и сексизмом[2] и ужасающей кровожадностью, не будет принят в качестве буквального образца для подражания никем, с кем бы Вы или я согласились общаться. Да, конечно, несправедливо судить обычаи древних по нашим просвещенным стандартам. Но это как раз именно то, что я хочу сказать! Это, очевидно, означает, что у нас имеется некоторый альтернативный абсолютный источник правил морали, который, когда это нужно, отвергает Священное писание.

Этот альтернативный источник, как мне представляется, является некоторым родом либерального консенсуса благопристойности и естественной справедливости, который изменяется в процессе истории, причём зачастую под влиянием светских реформистов. Правда, это не звучит так уж бесспорно (Admittedly, that doesn't sound like bedrock). Но практически все мы, включая религиозных людей среди нас, отводим ему более высокий приоритет, чем Священному писанию. В реальной жизни мы более или менее игнорируем Священное писание, цитируя его тогда, когда оно соответствует нашему либеральному консенсусу, и спокойно игнорируя его, когда оно ему противоречит. И независимо от происхождения этого либеральное консенсуса, он доступен для всех из нас, верующих и неверующих. Точно так же великие религиозные учителя, такие, как Иисус или Гаутама Будда, могут вдохновить нас своим примером, чтобы принять их личные моральные убеждения. Но снова мы выбираем религиозных лидеров, избегая плохих примеров типа Джима Джоунса или Чарльза Мансона. И мы также можем выбрать хорошие светские образцы для подражания, например, Джавахарлала Неру или Нельсона Манделу. Традиции также, как бы давно они ни возникли, могут быть хорошими или плохими, и мы используем наше светское суждение о добре и естественной справедливости, чтобы решить, каким нужно следовать, а какие отбросить.

Религия на территории науки (Religion on Science's Turf)

Однако это обсуждение моральных ценностей было только некоторым отклонением от основной линии обсуждения. Обратимся теперь к главной теме, касающейся эволюции, к тому, придерживается ли Папа Римский принципа невмешательства в проблемы науки. Его «Послание об эволюции к Епископской Академии Наук (Pontifical Academy of Sciences)» начинается с некоторого казуистического эвфемизма (doubletalk), предназначенного для того, чтобы согласовать то, что собирается говорить Иоанн Павел II, с предыдущими, более сомнительными, заявлениями Пия XII, который соглашался принять эволюцию сравнительно сдержанно и неохотно. Затем Папа Римский приступает к более трудной задаче примирения научной очевидности с «откровением» (scientific evidence with «revelation»).

Откровение учит, что человек был создан в образе и подобии Бога. ... Если человеческое тело ведёт свое происхождение от прежде существовавшей живой материи, душа непосредственно создана Богом... Следовательно, теории эволюции, которые, в соответствии с воззрениями, их вдохновляющими, считают, что человеческий разум (the mind) произошел от сил живой материи или просто как побочный продукт этой материи, несовместимы с (божественной) истиной о человеке.... Можно сказать, что по отношению к человеку, мы сталкиваемся с онтологическим скачком.

В этом месте Папа Римский, надо отдать ему должное, признает существенное противоречие между этими двумя положениями, которые он пытается примирить:

«Однако, не приводит ли признание этого онтологического скачка к противоречию с той физической непрерывностью, которая является главной нитью в эволюционых исследованиях в физике и химии?»

Но не бойтесь. Как часто бывало в прошлом, на помощь приходит мракобесие (obscurantism[3]):

Пользуясь методом, используемым в различных областях знания, можно примирить эти две точки зрения, которые кажутся непримиримыми. Наблюдательные науки описывают и измеряют многочисленные проявления жизни со всё увеличивающейся точностью и соотносят их с временной шкалой. Момент перехода к духовности не может быть объектом такого рода наблюдений, которые тем не менее могут обнаружить на экспериментальном уровне ряд очень ценных признаков, указывающих на то, что является специфичным человеческому существу.

Попросту говоря, это означает, что в развитии гоминидов настал момент, когда в него вмешался Бог и вдохнул человеческую душу в то, что до этого развивалось как животное. Когда? Миллион лет назад? Два миллиона лет назад? Между Homo erectus и Homo sapiens? Между «архаичным» Homo sapiens и H. sapiens sapiens?

Внезапная инъекция необходима, конечно, иначе не было бы никакого различия, на котором можно было бы базировать католическую этику, которая в своей сути основана на предположении о превосходстве человека (which is speciesist to the core)[4]: вы можете убивать взрослых животных для производства мяса, но аборт и эвтаназия — убийство, преступление, потому что здесь речь идёт о человеческой жизни.

«Сеть» католицизма (сatholicism's «net») не ограничена моральными соображениями, хотя бы потому что католическая мораль имеет последствия для науки. Католическая мораль постулирует наличие огромного разрыва (the presence of a great gulf) между Homo sapiens и остальной частью животного мира. Такой разрыв абсолютно антиэволюционен. Утверждение об одномоментной инъекции бессмертной души в какой-то точке шкалы времени — антиэволюционное вторжение в область науки.

Вообще совершенно неверно считать, как это делают Гулд (Gould) и многие другие, что религия воздерживается от вмешательства в сферу науки, ограничиваясь моральными ценностями. Вселенная с наличием сверхестественного была бы существенно и качественно другим видом Вселенной. И это различие, неизбежно, — научное различие. Религии делают утверждения о существовании, и это означает, что они делают утверждения, относящиеся к науке.

То же самое верно относительно многих главных доктрин Римско-католической Церкви. Утверждение о «непорочном» зачатии у Девственницы, вознесение на Небеса Блаженной Девы Марии, воскрешение Иисуса, выживание наших собственных душ после смерти, всё это утверждения научного характера. Иисус или имел материального отца, или не имел. Это — не вопрос «ценностей» или «морали», это — вопрос трезвого факта. У нас может не быть свидетельств, чтобы ответить на этот вопрос, но это, однако, научный вопрос. Вы можете быть уверены, что, если бы какое-либо свидетельство в пользу этих утверждений было обнаружено, Ватикан немедленно протрубил бы об этом. Тело Марии или разложилось после её смерти, или оно было физически унесено с этой планеты в Небеса. Официальная Римско-католическая доктрина Вознесения, провозглашенная совсем недавно, в 1950 году, подразумевает, что Небеса имеют физическое месторасположение и существуют в области физической действительности — как еще могло бы физическое тело женщины быть перенесено туда? Я здесь не утверждаю, что доктрина Вознесения Девственницы обязательно ложна (хотя, конечно, я думаю, что это так). Я просто опровергаю утверждение, что эта доктрина вне области науки. Напротив, Вознесение Девственницы — определённо научная теория. Такова же теория, что наши души переживают физическую смерть, и таковы все истории посещений ангелов, явлений Марии, и всех типов чудес.

Есть что-то непорядочное и своекорыстное в тактике утверждений, что все религиозные верования находятся вне области науки. С одной стороны, истории чуда и обещание жизни после смерти используются, чтобы впечатлить простых людей и увеличить число новообращённых и численность конгрегаций. Как раз их научный характер придаёт этим сказкам привлекательность для публики. И в то же самое время считается ударом ниже пояса подвергать эти истории обычной суровой научной критике: это, дескать, религиозные вопросы и поэтому они вне области науки. Нельзя иметь и то, и другое. По крайней мере, нельзя разрешать религиозным теоретикам и апологетам пользоваться такой оговоркой. К сожалению слишком многие из нас, включая нерелигиозных людей, как это ни странно, готовы им это позволить.

Не правда ли, хорошо иметь в качестве союзника в борьбе против фундаменталистского креационизма Папу Римского? Конечно забавно видеть, как он выдергивает коврик из-под ног католических креационистов вроде Майкла Беэ (Michael Behe). Но даже в этом случае, я знаю, что предпочитаю. Лучше уж кристально честный (honest-to-goodness) фундаментализм, чем обскурантистское и лицемерное двоемыслие (obscurantist, disingenuous doublethink) Римско-Католической Церкви.

По этой теме смотрите также: