Марина Тимашева: Помните, как улицы и площади называли не в честь новых достижений, а в честь празднования старых: «Площадь 60-летия Октября». Меня не радуют юбилейные сюжеты в программе, если они не связаны с чем-то существенным для современной культуры. Ведь сам по себе любой юбилей — условность. И какой смысл отмечать то, что не имеет живого продолжения? Вот на прошлой неделе исполнилось сто лет Ивану Ефремову — не просто писателю и учёному палеонтологу, но последнему великому утописту, продолжателю традиции Платона, Томаса Мора и Шарля Фурье. По мнению нашего исторического рецензента Ильи Смирнова, в отношении к Ефремову проявились важные черты эпохи — и тогдашней брежневской, и нынешней.

Илья Смирнов: По Вашей классификации, столетие Ефремова — примерно то же самое, что юбилей парейазавра, им откопанного в Монголии. Как отметили? — ну, помянули по месту работы. Ностальгический вечер в маленькой гостиной Тургеневской библиотеки. Некоторые СМИ вспомнили: был такой фантаст. Разговор свели к художественной словесности. Конечно, Ефремовым зачитывались, передавая из рук в руки в первом, гагаринском отряде космонавтов. Но уже тогда к нему возникали претензии. Как раз по художественной части. Мол, схематичные характеры, диалоги переходят в лекции по разным ученым предметам.

На самом деле Ефремов писал увлекательно, хоть завтра в Голливуд. Но приключения не были самоцелью. Он, как вы справедливо заметили, мастер другого жанра. Платону ведь никто не ставит в вину, что его диалоги ненатуральны с точки зрения реалистического романа.

Что такое «Туманность Андромеды»? Позитивный идеал Карла Маркса, развернутый в энциклопедию будущего. Единое человечество населяет благоустроенную планету, с которой стерто даже воспоминание о границах. Самое причудливое (что там Бразилия!) смешение рас и наций. Автоматизация освободила человека от тупого механического труда, перед нами общество учёных и художников, которые периодически меняют род занятий, внося в жизнь разнообразие. Отсутствует государство как специфическая функция управления людьми. В роли координаторов по необходимости выступают уважаемые специалисты, а в спорных случаях обращаются к прямой демократии, то есть к электронному голосованию. Изобилие материальных благ делает бессмысленным их накопление, каждый может получить все необходимое в любом месте, поэтому проблема собственности заботит его не больше, чем нас с вами — ну, скажем, закапывание в землю про запас недообглоданной косточки. Цивилизация Ефремова устремлена вовне — в Космос — и внутрь, в человеческую душу. Через развитие способности к сопереживанию постепенно переходит к третьей сигнальной, к пониманию без слов. Отношения людей — как в хорошей семье, а недоброжелательность, агрессия воспринимаются как патология. Между тем, традиционная моногамная семья исчезла. Воспитание детей доверено профессионалам (хотя ребёнок знает своих родителей и постоянно с ними общается). Сексуальная сфера, то есть отношения между мужчиной и женщиной, основаны исключительно на взаимной симпатии.

Для тогдашних чиновников — самое оно. «Ой, ну что ж тут говорить, что ж тут спрашивать…» http://www.bards.ru/archives/part.php?id=4134

После смерти Ефремова (в 72-м году) его творчество оказалось в тени Стругацких, которые многое наследовали у Ивана Антоновича, всю утопическую составляющую. Ну, а потом нам объяснили, что всё это вместе взятое было наивное «шестидесятничество». Зачитывались мы им по бедности, а читать надо было Толкиена и Льюиса. На них воспитывать подростков. Что ж, тоже утописты, хотя и на другой лад (консервативно –религиозный). Здесь мы не можем детально сопоставлять их общественные идеалы, затрону один вопрос. Об искоренении зла насилием. В романе Ефремова «Час Быка» путешественники с Земли гибнут только потому, что не могут обратить мощь своей техники против разумных существ, даже если это враги. То же и у Стругацких в «Трудно быть богом»: Румата не может убивать. Напротив, у Толкиена убийство превращается в спорт (да пощадят меня его поклонники с деревянными мечами). Давайте сравним реплики персонажей. Тон и настроение.

У Ефремова: «Будь вместо меня здесь Фай Родис…, боюсь и она не добилась бы ничего хорошего. Разве что применила бы свою силу массового гипноза. Ну, остановила бы их, а что дальше? … Не избивать же их лазерным лучом только для того, чтобы спасти свои драгоценные жизни! — … Нет, конечно, — Тивиса умолкла, прислушиваясь к шуму толпы, доносившемуся через ограду кладбища».

У Толкиена: «Двадцать один! — воскликнул Гимли, взмахнув секирой и распластав последнего орка. — Вот мы и сравнялись в счёте с любезным другом Леголасом»… Трупы орков свалили поодаль, и неведомо было, что делать с огромными грудами мертвечины. «И не возитесь с трупьём, — велел Гэндальф…»

Соблюсти заповедь «не убий» без насилия над логикой затруднительно даже в фантастическом романе. Стругацкие перед этим парадоксом капитулировали, Ефремов изобретал паллиативные ходы (довольно неуклюжие), вроде автоматической защиты: пули рикошетом возвращаются на адрес отправителя. Но для нас важно то, что героев (и авторов) безбожной советской фантастики проблема мучает. Герои Толкиена, как правило, не испытывают даже мимолетной задумчивости.

Ефремов специализировался на пермских пресмыкающихся, архаичных, таких неуклюжих, что рядом с ними динозавры уже выглядят грациозными — а в романах воспел «созидательную силу красоты», поставил красивую гетеру («Таис Афинскую») вровень с великим царем Александром. И объявил танец едва ли не важнейшим из всех искусств. Причем его взгляды на искусство, развернутые в романе «Лезвие бритвы» — они шокировали тогдашнюю прогрессивную молодежь, увлеченную авангардом. Только спустя полвека проясняется, кто был ближе к истине. А как невежливо он реагировал на предложение из-за границы прислать что-нибудь неопубликованное. Коммунист, советский патриот — и оказался на старости лет в опале. Суслов с Андроповым обиделись на «Час Быка», усмотрев в олигархах планеты Торманс нечто общее с Политбюро ЦК КПСС. Ефремов объяснял, что имел в виду китайскую культурную революцию и американский империализм. На самом деле его Торманс — конечно, обобщение социальных пороков ХХ столетия. Но раздражённая реакция стала самым убедительным доказательством: что гнусная диктатура в романе — это именно Советский Союз, они же сами себя узнали.

Интересно. Западная элита задействовала на своей стороне даже творческих людей, настроенных против капитализма, например, рок-музыкантов. Наша бюрократия умудрилась оттолкнуть именно тех, кто хотел и мог обеспечить Советскому Союзу идейную и культурную конкурентоспособность. Ефремов, Любимов, Зимин, коммунарское движение в педагогике — стандартный сюжет. И в нем — приговор системе, прозвучавший задолго до падения цен на нефть.

Сегодняшнему обществу тем более не по силам серьезный диалог с Ефремовым. Другие авторы даны в Вольтеры. http://magazines.russ.ru/zvezda/2006/11/bo20-pr.html . Может, оно и к лучшему, что юбилей действительно великого русского мыслителя ХХ столетия прошел незамеченным. Федор Бондарчук, слава тебе господи, не будет экранизировать «Час Быка».

По этой теме читайте также: