Спарта — один из самых известных полисов Древней Греции, который не знал гражданских потрясений, а его армия никогда не отступала перед врагом. Выбрав особый путь развития, связанный с длительной военной экспансией, Спарта превратилась в подобие военного лагеря. Два царя, чьей главной обязанностью было пожизненное руководство спартанской армией, оказались центральными фигурами в полностью милитаризованном государстве, каким на протяжении нескольких веков оставалась Спарта.

Осмысленная литература учится маскировке, чтобы обмануть цензуру (якобы несуществующую) и проникнуть таки на полки общедоступных магазинов. Книга так броско, я бы даже сказал, залихватски оформлена — по одежке нипочем не догадаешься, что перед нами серьезная работа крупнейшего специалиста по спартанской истории.

Да еще такое пояснение в выходных данных: «Кинопроект. 300 спартанцев». Видимо, имеется в виду новый кино-комикс с расистским душком. Книга, как вы понимаете, и рядом не лежала. Перед нами — исследование феномена «двойной царской власти» или соправительства, или диархии, а попутно — всей политической структуры спартанского государства. Это первая часть. Вторая — персональные очерки о Клеомене, Леониде (тот самый, фермопильский «лев»), Лисандре и Павсании. В порядке конструктивной критики сразу отмечу нарушение логики — характерная черта нынешней издательской культуры, когда книги сдаются второпях, а редактура ликвидирована, как пережиток тоталитарного режима. Так вот, персонального очерка удостоен флотоводец Лисандр (Гераклид, царского звания так и не добившийся), в то же время обделен вниманием целый ряд выдающихся царей. Ну, а в качестве приложения — списки обеих династий с краткими биографическими данными и фрагменты сочинений Геродота и Ксенофонта.

Царь по-гречески — басилевс, термин почтенного, еще из крито-микенской древности, происхождения. Как и сама традиция соправительства. А в Спарте царскую власть делили между собой две параллельные династии, Агиадов и Эврипонтидов, восходившие, по основной версии, к братьям-близнецам, потомками в пятом поколении мифического Геракла (309 с.). Но бытовала и иная версия. Автор приводит эпизод из истории царя Клеомена Первого, который, по Геродоту, сказал жрице в храме Афины, что он не дориец (как его соплеменники), а ахеец. То есть: одна из династий происходит от пришлых завоевателей-дорийцев, а другая (Агиады) — от ахейцев, населявших Лаконию в легендарные времена. И их двоевластие — результат своеобразного компромисса между победителями и побежденными. Автор книги полагает, что «ближе к истине те исследователи, которые считают и Агиадов, и Эврипонтидов дорийцами» (16 с.). Впрочем, древнейшая спартанская история — сплошной туман, в котором переплетены легенды и обрывки реальности. «Первое упоминание о совместных действиях обоих царей относится к началу VIII века до н.э.» (12 с.), а «бесспорно историческим» список царей становится только с середины века VI-го (308 с.). Но в это время их власть «все более и более трансформировалась в обычную государственную должность, магистратуру, однако (важное уточнение!) не совсем и не в полной мере… Консервативные спартанцы оставили за своими царями наследственное военное и религиозное лидерство вкупе с целым рядом царственных привилегий» (9 с.). Они могли приобретать и хранить иностранные деньги, свободно выезжать за пределы страны и, «если признать сообщение Плутарха верным <…>, то наследники престола были единственными спартиатами, освобожденными от обязательного «казарменного» воспитания» (64 с.).

Вообще, история Древней Греции у нас в общественном сознании сильно монополизирована Афинами, вплоть до того, что в одном из новых школьных учебников, которые мне пришлось рецензировать в жанре фельетона, так и сказано: что Афины в то время были «греческой столицей». Вечные их соперники и победители в Пелопоннесской войне подаются как некое исключение из общих правил. А дальше уже «каждый пишет, как он дышит». Для тех, кто идеализирует античную демократию (не желая замечать ее социально-экономической основы), спартанцы — грубые реакционеры, мешавшие Периклу утверждать высокие идеалы свободы. Для коричневой части политического спектра, наоборот, именно Спарта воплощает лучшее, что было в Элладе, а битва в Фермопильском ущелье интересна не тем, что люди пошли на смерть, защищая родину от захватчиков (причем именно тогда, когда значительная часть греков, во главе с Дельфийским оракулом (155 с.), уже смирилась с поражением), а тем, что в этой битве арийские полубоги продемонстрировали свое превосходство над недочеловеками с Востока. В главе, посвященной царю Леониду, Лариса Гаврииловна Печатнова особо останавливается на восприятии его идеологами Третьего Рейха. «Вряд ли когда-либо в новой и новейшей истории столь навязчиво и упорно злоупотребляли каким-либо античным сюжетом, как это происходило в национал-социалистической Германии с темой Спарты» (145 с.). И что любопытно: первый блокбастер о Фермопильском сражении, снятый в 1962 году, тоже не очень достоверный исторически, все-таки трактовал подвиг «трехсот спартанцев» в контексте патриотизма, защиты родины, то есть с более-менее нормальных человеческих позиций. Теперь тот же сюжет переснимается по новой. Для чего? Ради денег? Не только.

Что касается реальной истории, то главное впечатление, которое лично я вынес из книги «Спартанские цари» — Спарта была, хотя и своеобразным, действительно, консервативным, но, в общем, нормальным для античности городом — государством. Конечно, в определенные периоды, когда она слишком уж усиливались и давила соседей, прочие греки начинали спартанцев не любить. Так же, как не любили Афины в период их гегемонии. С другой стороны, спартанцев уважали не только за храбрость, но также за образцовое благочестие и законопослушание. В середине VI века до нашей эры Спарта «прославилась тем, что провозгласила основным направлением внешней политики борьбу с тираническими режимами» (270 с.) — как это ни странно прозвучит для современного уха, но ведь греки очень четко отделяли законное правление, хотя бы и далекое от демократии, и беззаконное. А после Пелопоннесской войны именно спартанский царь Павсаний не допустил полного уничтожения разбитого врага: «объективно именно он спас в тот момент афинскую демократию» (274 с.).

Так что, граждане, не смотрите дебильных кинокомиксов, а лучше читайте умные книги.

И напоследок — интересно, что рецензируемая книга не имеет никакого отношения к современной России, но глагол «приватизировать» употреблен при описании того, как предприимчивые спартанцы, обманув союзников, забрали себе общие деньги (234 с.), то есть в значении «присвоить путем мошенничества», «украсть». Так что наши реформаторы обогатили не только себя любимых, но и родной язык.

---

По этой теме читайте также: