Поздней ночью с 23 на 24 октября после напряженного дня, прошедшего в совещаниях и дискуссиях по вопросам стратегии, Ломов и Рыков вместе с некоторыми другими губернскими большевистскими лидерами, которые недавно прибыли в Петроград к началу II Всероссийского съезда Советов, улеглись спать прямо на кипы книг и брошюр в большевистском издательстве «Прибой», расположенном недалеко от Смольного. Спустя каких-нибудь 3 — 4 часа Ломова разбудил настойчивый телефонный звонок. Некоторое время он ждал, что кто-нибдуь другой, превозмогая предрассветный холод, подойдет к телефону, затем встал, взял трубку и услышал возбужденный голос Троцкого, который призывал Ломова и его товарищей в штаб ВРК: «Керенский выступил... Все в Смольный!» [1]
Не успел Троцкий насладиться успехом в установлении контроля над Петропавловской крепостью, как в Смольный стали поступать первые сообщения о том, что Керенский собирает верные ему войска, находящиеся за пределами столицы, а также о репрессиях правительства в отношении крайне левых. Вскоре связные ВРК начали передавать по телефону из окрестностей столицы сведения о тревожной активности воинских подразделений в их районах, а рабочие типографии «Труд» прибыли с известием о налете на редакцию «Рабочего пути». В промежутках между телефонными переговорами с партийными деятелями, находившимися в Смольном и на квартирах, руководители ВРК (в частности, Троцкий, Лазимир, Свердлов, Антонов-Овсеенко, Подвойский и Лашевич) составили и разослали приказ полевым комитетам и комиссарам в военных частях и на важных объектах в районе Петрограда. Приказ под заголовком «Предписание № 1» гласил: «Петроградскому Совету грозит прямая опасность; ночью контрреволюционные заговорщики пытались вызвать из окрестностей юнкеров и ударные батальоны в Петроград. Газеты «Солдат» и «Рабочий путь» закрыты. Настоящим предписывается привести полк в боевую готовность. Ждите дальнейших распоряжений. Всякое промедление и замешательство будет рассматриваться как измена революции» [2].
Однако привести силы восставших в состояние боевой готовности — это одно, а решить вопрос о том, какие прямые военные меры необходимо предпринять в ответ на открытое наступление правительства, — совсем другое. Лишь несколькими часами ранее ВРК отказался от вооруженной конфронтации с правительством, по-прежнему справедливо опасаясь, что это не получит достаточной поддержки масс. К утру 24 октября в столицу прибыло значительное число делегатов съезда Советов, настроение которых позволяло сделать вывод о том, что при поддержке левых эсеров можно рассчитывать на прочное большинство голосов за передачу власти Советам и создание съездом полностью социалистического правительства [3]. Однако выступление правительства Керенского против левых сил кардинально изменило ситуацию. Если бы Керенский не получил отпора, если бы ему удалось мобилизовать значительные военные силы, верные правительству, и вновь упрятать левых лидеров за решетку, вполне возможно, съезд Советов мог бы вообще не состояться. Даже если бы он состоялся, то продуманные и до сих пор успешные усилия ВРК, направленные на свержение правительства либо непосредственно перед съездом, либо сразу после его открытия, были бы серьезно подорваны.
С учетом этих соображений некоторые члены ВРК теперь выступили за немедленное начало вооруженного восстания. Однако большинство членов ВРК во главе с Троцким все же настаивали на решительных, но в то же время более осторожных ответных мерах. Троцкий тут же направил приказ солдатским комитетам двух наиболее организованных и наиболее революционных частей гарнизона—Литовского полка и 6-го саперного батальона — обеспечить открытие типографии «Труд» и ее защиту. В приказе говорилось, что «Совет рабочих и солдатских депутатов не может потерпеть удушения свободного слова. За народом, отражающим атаку погромщиков, должна быть обеспечена честная печать» [4].
Этот приказ был выполнен немедленно; рота солдат Литовского полка с пулеметами под командованием Дашкевича прибыла к зданию, где размещалась типография «Труд», в 9 часов утра. Игнорируя заявление ВРК, с которым он выступил предыдущей ночью, Дашкевич прямо заявил, что «приказы правительства без подтверждения их ВРК являются недействительными». Его солдаты оттеснили верных правительству милиционеров и открыли опечатанные двери типографии; через несколько часов выпуск «Рабочего пути» возобновился. Корреспондент «Биржевых ведомостей», описывая эти события в вечернем выпуске газеты от 24 октября, отметил, что «товарищи солдаты не предприняли таких же усилий для выпуска газеты "Живое слово", которая также была закрыта.
В это время в Смольном Свердлову удалось созвать заседание ЦК партии. На нем присутствовали Ломов, Дзержинский, Свердлов, Бубнов, Ногин, Милютин, Иоффе, Урицкий, Троцкий и Берзин, а также Каменев, чей выход ранее из состава ЦК, по-видимому, просто не был замечен [5]. Поскольку кризис обострялся и поскольку членов ЦК в этой ситуации было трудно быстро собрать, в первую очередь они вынесли решение весь день не покидать Смольный без особого разрешения. Следует отметить, что прежде всего ЦК обсудил не вопрос о выступлениях правительства против левых, а ход переговоров между ВРК и полковником Полковниковым о требовании Петроградского Совета контролировать военные операции; вначале члены ЦК, скорее всего, ошибочно полагали, что правительство предприняло действия до принятия ВРК условий Петроградского военного округа. Только после того, как Каменев доложил о ранее заключенном соглашении, ЦК перешел к рассмотрению ситуации с типографией «Труд» и в конечном итоге одобрил отправку отряда на ее защиту, а также другие необходимые меры по обеспечению регулярного выхода партийных газет.
Членов Центрального Комитета, вероятно, больше всего беспокоило то, что служащие почты, телеграфа и железнодорожники, которые по-прежнему оставались под сильным влиянием умеренных социалистов, выступят против свержения Временного правительства и в случае взятия власти Советами попытаются изолировать столицу. В условиях, когда политические события вокруг съезда Советов, по-видимому, достигли своего апогея, а установление революционной власти Советов казалось неизбежным, члены ЦК также обсудили такие вопросы, как снабжение продовольствием и поддержание тесных рабочих контактов с левыми эсерами. На Бубнова была возложена ответственность за установление связи с железнодорожниками, а на Дзержинского — с почтово-телеграфными служащими. Милютину поручили вопросы продовольственного снабжения, а Каменеву и Берзину — установления политических контактов с левыми эсерами. По настоянию Троцкого в конце заседания ЦК принял решение о дополнительных мерах предосторожности — создании запасного штаба в недавно перешедшей на сторону Советов Петропавловской крепости в случае, если Смольный захватят верные правительству войска [6]
Историческое значение заседания Центрального Комитета 24 октября не только в том, что был обсужден ряд вопросов, но и в не меньшей степени в том, что многие вопросы были обойдены молчанием. Как уже говорилось, утром 24 октября некоторые члены ВРК выступили за немедленный призыв к массовому восстанию. Примерно в то же время Петербургский комитет, собравшись впервые после 15 октября и оценив последние события, официально призвал к «безотлагательной» подготовке восстания. В то же время в ЦК, не в последнюю очередь из-за отсутствия Ленина, жизненно важный вопрос о том, следует ли попытаться свергнуть Временное правительство немедленно или, во всяком случае, до съезда Советов, по-видимому, серьезно не обсуждался. Очевидно, что в тот момент большинство членов ЦК предпринимали меры по нейтрализации действий противника и по сохранению или укреплению позиций левых сил, с тем чтобы максимально использовать съезд Советов для окончательного решения спора с правительством в свою пользу. Важное значение в этой связи приобретают замечания о позиции Центрального Комитета, сделанные Сталиным 24 октября на заседании делегатов большевистской фракции съезда. Он заявил: «В рамках ВРК имеются два течения: 1) немедленное восстание, 2) сосредоточить вначале силы. ЦК РСДРП(б) присоединился ко 2-му» [7].
Наиболее полное отражение эта позиция большевистского ЦК и ВРК в отношении роли съезда Советов в осуществлении задачи свержения Временного правительства и установления революционной власти Советов нашла в редакционной статье, написанной Сталиным для газеты «Рабочий путь», которая распространялась на улицах во второй половине дня 24 октября. Озаглавленная «Что нам нужно», статья призывала рабочих и солдат формировать делегации в целях оказания прямого давления на съезд Советов для замены правительства Керенского революционной властью. Сталин писал: «...Нужно нынешнее самозванное правительство, народом не избранное и перед народом не ответственное, заменить правительством, народом признанным, избранным представителями рабочих, солдат и крестьян, ответственным перед этими представителями...
Хотите ли вы, чтобы вместо нынешнего правительства помещиков и капиталистов стало у власти новое правительство рабочих и крестьян?
Хотите ли вы, чтобы новое правительство России объявило... отмену помещичьих прав на землю и передало все помещичьи земли без выбора крестьянским комитетам?
Хотите ли вы, чтобы новое правительство России обнародовало тайные договоры царя, признало их необязательными и предложило всем воюющим народам справедливый мир?
Хотите ли вы, чтобы новое правительство России обуздало вконец локаутчиков и спекулянтов, намеренно обостряющих голод и безработицу, разруху и дороговизну?
Если вы хотите этого, соберите все свои силы, встаньте все поголовно, как один человек, устраивайте собрания, выбирайте делегации и изложите свои требования через них съезду Советов, который открывается завтра в Смольном». Тактическая осторожность руководства большевистской партии также нашла отражение в статьях «Пролетарского дела» от 24 октября, издаваемого кронштадтскими большевиками, и в новой вечерней газете Петроградского Совета «Рабочий и солдат», которая контролировалась большевиками. Всю первую полосу «Рабочего и солдата» вечером 24 октября занимало воззвание ВРК к населению Петрограда под крупным заголовком «Всероссийский съезд начнется 25 октября». Оно гласило:
«Граждане, контрреволюция подняла свою преступную голову. Корниловцы мобилизуют силы, чтобы раздавить Всероссийский съезд Советов и сорвать Учредительное собрание. Одновременно погромщики могут попытаться вызвать на улицах Петрограда смуту и резню.
Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов берет на себя охрану революционного порядка от покушений контрреволюционных погромщиков.
Гарнизон Петрограда не допустит никаких насилий и бесчинств...
Граждане! Мы призываем вас к полному спокойствию и самообладанию. Дело порядка и революции — в твердых руках!
Военно-революционный комитет».
Сохранявшаяся ориентация большевиков на съезд Советов хорошо просматривается не только в прессе, но также и в публичных заявлениях: в своей речи днем перед представителями фракции большевиков на съезде Сталин привлек внимание к тактической позиции Центрального Комитета, а Троцкий прежде всего попытался рассеять опасения большевистских руководителей, приехавших из всех уголков России, относительно того, что революция находится в непосредственной опасности и что ВРК в какой-то мере посягает на полномочия съезда. Он заявил: «Правительство бессильно; мы его совершенно не боимся... ибо у нас достаточно средств... Некоторые из наших товарищей, например Каменев и Рязанов, расходятся с нами в отношении оценки момента. Мы, однако, не отклоняемся ни вправо, ни влево. Наша линия диктуется самой жизнью. Мы крепнем с каждым днем. Наша задача, обороняясь, но постепенно расширяя сферу нашего влияния, подготовить твердую почву для открывающегося завтра съезда Советов. Завтра... выявится настоящая воля народа. На его клич откликнется не только Петроград» [8].
Один из участников этой встречи, Михаил Жаков, писал на следующий день, что в конце своей речи Троцкий убеждал: арест Временного правительства не стоит в повестке дня как самостоятельная задача. По его словам, Троцкий заявил: «Если бы съезд создал власть, а Керенский не подчинился бы, то это был бы полицейский, а не политический вопрос. Было бы ошибкой командировать хотя бы те же броневики, которые «охраняют» Зимний дворец, для ареста правительства, но зато не ошибка решение ВРК открыть типографию «Рабочего пути» и возложить охрану вместо юнкеров на доблестный Литовский полк. Это оборона, товарищи, это оборона». Жаков отмечает, что в этот момент речь Троцкого была прервана громом аплодисментов [9].
На состоявшемся через несколько часов заседании Петросовета Троцкий выступил с аналогичных позиций, настаивая на том, что «конфликт восстания сегодня или завтра не входит в наши планы у порога Всероссийского съезда Советов». Далее он продолжал: «Мы считаем, что съезд Советов проведет этот лозунг с большей силой и авторитетом. Но если правительство захочет использовать тот срок, который ему осталось жить, — 24, 48 или 72 часа — и выступить против нас, то мы ответим контрнаступлением, ударом на удар, сталью на железо» [10]. Кроме того, приблизительно в то же время по настоянию левых эсеров ВРК опубликовал сообщение, в котором категорически отрицал, что готовится восстание: «Вопреки всякого рода слухам и толкам ВРК заявляет, что он существует отнюдь не для того, чтобы подготовлять и осуществлять захват власти, а исключительно для защиты интересов Петроградского гарнизона и демократии от контрреволюционных (и погромных) посягательств» [11].
В то время как большевики стремились расширить поддержку своей программы на съезде Советов и проводили подготовку к созданию съездом революционного правительства, Керенский отчаянно пытался осуществить свои планы по подавлению левых сил и, что не менее важно, укреплению своих позиций. Значительную часть утра 24 октября он провел в Генштабе, добиваясь ускорения отправки в столицу верных правительству войск с фронта. Были отданы приказы о немедленном отстранении всех комиссаров ВРК, а всем частям гарнизона было строго запрещено покидать казармы без особого разрешения штаба Петроградского военного округа [12].
В первой половине дня стало ясно, что подавляющее большинство войск подчиняется указаниям крайне левых сил, а не военного командования. Выше уже говорилось о той готовности, с которой солдаты Литовского полка выполнили приказ Троцкого обеспечить возобновление работы типографии «Труд». Типичным также является поведение более 500 членов экипажа крейсера «Аврора», на котором завершался ремонт на франко-русской верфи. Придя к выводу, что революционный экипаж «Авроры» склонен поддержать ВРК, морское командование приказало кораблю выйти в море для пробы машин. Однако по настоянию ВРК Центробалт отменил этот приказ, а матросы заставили офицеров отказаться от выхода в море. Корабль остался в Петрограде [13].
Защитники правительства начали понимать, что прибытие значительных военных контингентов в Петроград в лучшем случае серьезно задержится. Некоторые воинские части, получившие приказы о выступлении в ночь с 23 на 24 октября и на следующий день, сразу же заявили о своем нежелании двинуться на помощь правительству, а другие части не сумели сделать этого из-за противодействия сил, поддерживающих ВРК. Кроме того, как и в период корниловщины, движущиеся с фронта войска остановились далеко от столицы, поскольку большая часть фронтовых солдат с готовностью поддержала ВРК, как только им была разъяснена суть борьбы между правительством и Петроградским Советом.
Около полудня рота ударного женского батальона, примерно 200 человек, прибыла к Зимнему дворцу. В 2 часа дня к ним присоединились 68 юнкеров Михайловского артиллерийского училища. Кроме того, во дворце уже находились или прибыли на дежурство ночью и днем 24 октября 134 офицера и около 2 тыс. человек из школ прапорщиков Петергофа, Ораниенбаума и Гатчины. Керенскому удалось собрать лишь эти небольшие силы, намного уступавшие по численности тем, на которые мог рассчитывать ВРК [14]. Используя их, Керенский приложил максимум усилий для охраны правительственных зданий, вокзалов, мостов через Неву и важных государственных учреждений.
Днем премьер-министр отправился в Мариинский дворец, где попытался склонить Предпарламент на сторону правительства и добиться одобрения всех мер, принятых им для подавления левых сил. Бессвязная эмоциональная речь Керенского стала его последним публичным выступлением в России. Неоднократно прерывавшаяся бурными аплодисментами со стороны правых и возмущенными голосами со стороны левых, эта речь, которую один историк назвал «истерическим воплем обанкротившегося политика» [15], продолжалась более часа. Керенский начал с обвинений как крайне правых, так и крайне левых в стремлении сорвать планы созыва Учредительного собрания и создания демократического правительства. Основная часть его упреков адресовалась большевикам. Для подкрепления своих обвинений Керенский приводил многочисленные факты форсированной подготовки к восстанию, содержавшиеся в ленинском «Письме к товарищам», опубликованном в «Рабочем пути» 19 — 21 октября; он также перечислил «неоднократные (по его словам) призывы большевиков к вооруженному восстанию», раздававшиеся на публичных собраниях и в большевистских печатных органах.
Далее Керенский утверждал, что, «организуя восстание», большевики содействуют «не пролетариату Германии... а правящим классам Германии, открывают фронт русского государства перед бронированным кулаком Вильгельма и его друзей... Но с этой кафедры в сознании своей ответственности я квалифицирую такие действия русской политической партии как предательство и измену Российскому государству... Известная часть населения Петербурга находится в состоянии восстания... Предложено также произвести соответствующие аресты... В настоящее время, когда государство от сознательного и бессознательного предательства погибает и находится на грани гибели, Временное правительство, и я в том числе, предпочитает быть убитым и уничтоженным, но жизнь, честь и независимость государства не предаст».
В этот момент члены Предпарламента, за исключением меньшевиков-интернационалистов и левых эсеров, встали со своих мест и устроили Керенскому бурную овацию, что заставило кадета Моисея Аджемова подбежать к скамьям левых и закричать: «Дайте фотографию, что эти сидели!» [16]
Когда с трудом удалось восстановить порядок, Керенский продолжил свою речь. Цитируя «Предписание № 1» ВРК, которое в то время распространялось по городу, он прокричал: «Это есть попытка поднять чернь против существующего порядка... сорвать Учредительное собрание и раскрыть фронт перед сплоченными полками железного кулака Вильгельма!» Обращаясь к левым, он особо подчеркнул, что «в настоящее время каждый должен найти себе место — с республикой, свободой и демократией или против». В заключение он прямо заявил: «Я пришел, чтобы призвать вас к бдительности для охраны завоеваний свободы многих поколений, многими жертвами, кровью и жизнью завоеванных свободным русским народом... В настоящее время элементы русского общества, те группы и партии, которые осмелились поднять руку на свободную волю русского народа, угрожая одновременно с этим раскрыть фронт Германии, подлежат немедленной, решительной и окончательной ликвидации... Я требую, чтобы сегодня же Временное правительство получило от вас ответ, может ли оно исполнить свой долг с уверенностью в поддержке этого высокого собрания» [17].
Впоследствии Керенский вспоминал, что он покинул Мариинский дворец после своего выступления около половины третьего, будучи убежден, что через несколько часов он получит обещание о решительной поддержке со стороны Предпарламента [18]. Но этому не суждено было сбыться. До самого вечера депутаты Предпарламента вели бурные дискуссии, обсуждая вопрос о том, как ответить на просьбу Керенского о доверии. Когда они вновь собрались в 7 часов вечера, значительная часть депутатов Предпарламента выступила против предоставления Керенскому неограниченных полномочий на широкие репрессии против крайне левых сил.
Первым оратором после продолжительного перерыва был Камков, выступавший от имени левых эсеров. Спустя 4 недели в своей речи на I съезде левых эсеров он расскажет о том негодовании, которое он испытал, услышав, что Керенский «требовал полномочий, чтобы подавить большевистское восстание, не сознавая того факта, что некому подавлять это восстание, какие бы санкции он ни получил». При этом Камков подчеркнул, что «работавшим в петроградских низах было ясно, что среди Петроградского гарнизона он не найдет ни одного десятка людей, которые пойдут защитить его как представителя коалиционного правительства» [19]. В Предпарламенте вечером 24 октября Камков заявил: «Когда председатель Совета министров приходит сюда и объявляет, что поднимается какая-то чернь, и требует от нашего собрания санкцию для расправы с нею, то, быть может, подавляющая часть эту санкцию даст. Но я не знаю, даст ли ее русский народ, революционная армия и трудовое крестьянство. Не будем играть в прятки. Разве есть сейчас кто-нибудь, кто бы доверял этому правительству?.. Оно не опирается на революционную армию или пролетариат, и против него сейчас идет не чернь, а как раз самые сознательные элементы революционной демократии. Если мы хотим серьезно уничтожить почву, на которой назревают ужасы гражданской войны, мы должны открыто сказать, что единственный выход из положения — создание единородной, революционной демократической власти, в которой не будет элементов, устраивающих демонстрации в честь Корнилова».
Выступавший после него от имени меньшевиков-интернационалистов Мартов также критиковал правительство. Когда он появился на трибуне, кто-то справа крикнул: «Вот министр иностранных дел буржуазного кабинета», на что Мартов, бросив взгляд в сторону своего оппонента, тут же ответил: «Я близорук и не вижу, говорит ли это министр иностранных дел в кабинете Корнилова». Далее Мартов заявил: «Слова министра-председателя, позволившего себе говорить о движении черни, когда речь идет о движении значительной части пролетариата и армии, хотя бы и направленном к ошибочным целям, являются словами вызова гражданской войны. Но я не потерял надежды, что... (мы) недопустим того, чего хотят люди, стремящиеся воспользоваться положением, чтобы остановить развитие революции. Демократия должна заявить, что никакой поддержки оно от нее не поручит, если правительство не даст немедленных гарантий реализации насущных нужд народа. Репрессии не могут заменить необходимости удовлетворения нужд революции. Должно быть сделано заявление, что Россия ведет политику немедленного мира, что земельные комитеты получат в свое распоряжение подлежащие отчуждению земли и что демократизация армии не будет приостановлена. Если такие заявления невозможны для правительства в его нынешнем составе, то оно должно быть реорганизовано».
В заявлениях Камкова и Мартова не было ничего удивительного, но что действительно поражает, так это реакция на требование Керенского представителей основной части меньшевиков и эсеров, людей типа Дана и Гоца, которые впервые проявили колебания в отношении поддержки коалиционного правительства после корниловщины. На вечерней сессии Предпарламента 24 октября их точку зрения изложил Дан. С самого начала он выразил полное несогласие с линией большевиков. Одновременно он с той же настойчивостью подчеркивал, что если конфликт между правительством и крайне левыми силами не будет урегулирован мирными средствами, то победят в конечном итоге крайне правые силы. Кроме того, он заявил, что единственный путь избежать разрушительной и кровавой бойни заключается в незамедлительном удовлетворении чаяний масс, которые в настоящее время идут за большевиками. Дан подчеркнул: «Как бы ни окончилось завтра большевистское восстание, но если оно будет затоплено в крови и вооруженной рукой будет водворен порядок, на деле это будет торжеством той третьей силы, которая сметет большевиков, правительство, демократию и революцию. Если вы хотите выбить из-под ног у большевизма ту почву, на которой он вырастает, как гнилой гриб, то надо принять ряд политических мер. Необходимо ясное выступление и правительства, и Совета республики, в котором народ увидел бы, что его законные интересы защищаются именно этим правительством и Советом республики, а не большевиками... Вопросы о мире, о земле и о демократизации армии должны быть поставлены так, чтобы ни у одного рабочего, ни у одного солдата не было ни малейшего сомнения, что по этому пути наше правительство идет твердыми и решительными шагами» [20].
В мемуарах Дан позднее вспоминал о своих впечатлениях от речи Керенского и пытался объяснить собственную позицию в тот момент [21]. С самого начала работы Предпарламента в первых числах октября он и другие лидеры меньшевиков и эсеров с аналогичными взглядами выступали за создание левого, демократического и полностью социалистического в будущем правительства, способного безотлагательно принять программу радикальных реформ. По словам Дана, они делали это, будучи убежденными в том, что успешно бороться с большевиками можно, лишь приняв срочные радикальные политические меры. Дан утверждал: в том крыле Предпарламента, где был он, «считалось аксиомой, что бесполезно бороться с большевиками исключительно военными средствами, хотя бы только потому, что правительство не обладает таковыми силами». Дан напомнил, что эта точка зрения была отвергнута правыми в Предпарламенте, которые ошибочно полагали, что правительство располагает достаточными вооруженными силами для подавления большевиков, и которые поэтому стремились к «открытой схватке с ними». После речи Керенского в Предпарламенте днем 24 октября Дан и его сторонники сочли своей обязанностью указать правительству единственный курс, который, по их мнению, сулил какую-то надежду на спасение, и еще раз подтвердить готовность до конца поддерживать правительство в его осуществлении.
В конце заседания Предпарламента 24 октября были представлены три резолюции: одна от имени кооперативного движения и партии кадетов, обещавшая полную поддержку правительству в принятии самых решительных мер для подавления мятежа; вторая — более подстрекательская, выдвинутая казачьей фракцией, — резко критиковала все левые силы, прямо осуждала Временное правительство за слабость и даже «попустительство большевикам» и, кроме того, требовала от правительства гарантий, что «на этот раз никаких послаблений большевикам не будет»; третья резолюция, подготовленная левыми в Предпарламенте и представленная Даном, недвусмысленно критиковала Временное правительство за промедление в проведении необходимых политических и социальных реформ. Она также обусловливала поддержку правительства Предпарламентом путем немедленного провозглашения радикальной программы «земли и мира» и создания Комитета общественного спасения, который состоял бы из представителей городского самоуправления и Советов, действовавших в контакте с Временным правительством в восстановлении порядка. В 8.30 вечера незначительным большинством (123 голоса за, 102 — против при 26 воздержавшихся) была принята резолюция левых Фракций, фактически означавшая отказ в доверии Керенскому [22].
В своих мемуарах Дан указывал, что после принятия этой резолюции он и Гоц, захватив с собой весьма консервативно настроенного председателя Предпарламента Авксентьева, поспешили на заседание кабинета в Зимний дворец, чтобы потребовать от правительства выполнения резолюции, принятой Предпарламентом. По словам Дана, они искренне надеялись: члены кабинета дадут согласие, и в тот же вечер будут отпечатаны и расклеены по городу объявления о том, что Временное правительство официально предлагает немедленно прекратить все военные действия и начать переговоры о всеобщем мире, что земельным комитетам разошлют телеграммы о передаче крестьянам всех помещичьих земель, а созыв Учредительного собрания будет ускорен.
Очевидно, Дан и Гоц пытались доказать Керенскому, что такие меры вызовут перемены в настроениях масс и укрепят позиции тех большевиков, которые выступают против немедленного восстания. Неудивительно, однако, что заявление о решении Предпарламента привело премьер-министра в крайнее раздражение. Позднее Дан писал, что «Керенский производил впечатление человека до последней степени измотанного». Сначала он пригрозил, что правительство завтра же уйдет в отставку, но в конце концов просто указал Дану, Гоцу и Авксентьеву на дверь, заявив: правительство «не нуждается в наставлениях и указаниях и само справится с восстанием» [23].
Это был сильный удар по позициям тех, кто, подобно Дану, рассчитывал нейтрализовать народное возмущение и выбить почву из-под ног большевиков, оказав давление на Керенского, с тем чтобы он принял более радикальную программу реформ, а в случае отказа вынудить его уступить место новому, более гибкому правительству. Однако усилия в этом направлении не были прекращены. На экстренном совместном заседании ЦИК и ИВСКД, начавшемся сразу после полуночи и продолжавшемся до 4 часов утра 25 октября, центристским и левым меньшевикам удалось обеспечить принятие резолюции, которая наряду с осуждением большевиков и одобрением создания Комитета общественного спасения тем не менее вновь подтверждала категорическое требование о немедленном проведении реформ, одобренных ранее Предпарламентом [24].
Кроме того, на многочисленных бурных партийных совещаниях по вопросам стратегии левые эсеры и меньшевики-интернационалисты вели активную кампанию за создание съездом Советов полностью социалистического коалиционного правительства. Вначале эта кампания, по-видимому, приносила плоды. На совещании фракции меньшевиков, на котором присутствовали и «оборонцы», и «интернационалисты», были приняты тезисы. Их предполагалось включить в политическую резолюцию для представления съезду. Эти тезисы свидетельствовали о еще большем отходе в ранее провозглашенной умеренной социалистической политике, воплощенной в резолюции Предпарламента. Они содержали призыв к коренным изменениям в кабинете и конкретные указания на то, что новое правительство должно быть «однородным» и «демократическим». Наряду с осуждением действий большевиков в тезисах также объявлялось о несогласии с политикой Временного правительства, по их мнению провоцирующей большевистское восстание. Рекомендовалось дать «твердый отпор» попыткам правительства подавить большевистское восстание военной силой [25].
Тем же утром 25 октября состоялось совещание фракции эсеров съезда, на котором значительное большинство поддерживало левых эсеров. Резолюция, представленная ЦК партии эсеров, была отвергнута 92 голосами против 60, после чего большинство согласилось «установить контакты с меньшевиками-интернационалистами», очевидно, в целях координации усилий для создания «однородного» социалистического правительства [26]. Важно отметить следующее: после этой победы некоторые лидеры левых эсеров сохранили надежду на то, что на съезде вся фракция будет сообща выступать за программу левых [27].
Если проанализировать политические события в Петрограде во второй половине дня 24 октября, кажется совершенно непонятной уверенность Керенского в том, что он сумеет справиться с левыми силами в этот период. Разрозненные, порой озадачивающие сообщения очевидцев, заполнявшие колонки последних новостей в петроградских газетах 25 — 26 октября, свидетельствуют об ухудшении положения правительства.
Вскоре после неудачного выступления Керенского в Предпарламенте озабоченность военных в Генштабе возросла в связи с сообщениями об угрожающем увеличении вооруженных рабочих и солдат, концентрирующихся в районе Смольного. Поэтому они отдали приказ развести Литейный, Троицкий и Николаевский мосты через Неву, а также установить строгий контроль над единственным неразведенным Дворцовым мостом, чтобы воспрепятствовать перемещению восставших из рабочих районов на правом берегу Невы в центр города [28].
Один из комиссаров Военной организации Ильин-Женевский, размышляя о том, как он отнесся к намерению правительства развести мосты через Неву 24 октября, впоследствии писал: «Мне невольно вспомнились июльские дни... Разведение мостов представилось мне как бы первым шагом попытки к нашему уничтожению. Неужели Временное правительство опять одержит над нами верх?» [29]
В данном случае такой угрозы не было. Как только верные правительству юнкера Михайловского артиллерийского училища прибыли к Литейному мосту, на них двинулась разгневанная толпа народа, причем многие были вооружены. Юнкерам пришлось сдать оружие и подвергнуться унизительной процедуре принудительного возвращения в свое училище; судя по всему, эта акция была предпринята без конкретного указания ВРК. Кроме того, с началом борьбы за мосты Ильин-Женевский по собственной инициативе принял меры, чтобы солдаты гарнизона установили контроль над небольшими Гренадерским и Сампсониевским мостами через Большую Невку между Выборгским районом и Петроградской стороной [30].
Командование военного округа направило роту 1-го Петроградского ударного женского батальона для разведения Троицкого моста; в приказе батальону разрешалось применить оружие, чтобы не допустить движение по мосту [31]. Очевидно, женщины батальона не очень-то старались выполнить этот приказ, видимо, потому, что находились в пределах досягаемости пулеметов, установленных вдоль стен Петропавловской крепости. После короткой схватки между юнкерами и Красной гвардией первым удалось развести Николаевский мост, соединяющий Васильевский остров с центром столицы. Дворцовый мост в течение некоторого времени оставался под полным контролем юнкеров и женского батальона. Тем не менее к вечеру стало ясно, что важнейшую «битву за мосты» выиграли антиправительственные силы. Два из четырех основных мостов, а также мосты через Большую Невку и Малую Невку перешли в их руки.
В четыре часа дня самокатчики, на которых с момента их перевода в столицу после июльских дней была возложена задача охранять Зимний дворец, внезапно заявили, что не желают больше оставаться на своих постах. Через час по приказу ВРК один из его комиссаров, Станислав Пестковский, занял центральный телеграф. Этого первого успеха в борьбе за основные средства связи удалось достичь без единого выстрела, несмотря на то что среди более чем трех тысяч служащих телеграфа не было ни одного большевика. Важную роль сыграло то обстоятельство, что в тот момент охрану телеграфа нес отряд солдат Кекс-гольмского полка, который задолго до этого присягал на верность Военно-революционному комитету. И при поддержке командира полка Пестковский заставил лидера профсоюза почтовых и телеграфных служащих — правого эсера — признать его власть [32].
Около 8 часов вечера группа юнкеров предприняла безуспешную попытку вновь захватить Центральный телеграф [33]. Вскоре другой комиссар ВРК, гельсингфорсский большевик Леонид Старк, в сопровождении всего лишь 12 матросов сумел установить контроль над Петроградским телеграфным агентством. Перво-наперво Старк наложил запрет на передачу политической резолюции, только что принятой Предпарламентом [34]. Примерно в то же время солдаты Измайловского гвардейского полка — первого крупного подразделения гарнизона, пришедшего на помощь правительству в июле, — взяли под свой контроль Балтийский вокзал, куда должны были прибывать верные правительству войска, доставленные морем через Финский залив с западного направления. Максимум чего удалось добиться штабу Петроградского военного округа — это передать по телеграфу сообщение о том, что «эшелоны с войсками, верными правительству и Центральному Исполнительному Комитету, движутся с фронта» [35].
Одна из наиболее важных мер, принятых левыми силами, проводилась в обстановке секретности. Вечером 24 октября Дыбенко наконец получил в Гельсингфорсе телеграмму, согласованную с Антоновым-Овсеенко на съезде Советов Северной области: «Высылайте устав», что означало: «Направляйте в Петроград миноносцы» [36]. Антонов-Овсеенко также послал записку связному из Кронштадтского Совета большевику Алексею Пронину с просьбой направить на следующий день кронштадтских матросов в столицу [37]. Через несколько часов Алексей Баранов от имени ВРК позвонил из Петрограда Дыбенко, чтобы получить подтверждение об отправке подкреплений. «Настроение тревожное», — доложил Баранов. «Можем ли надеяться на своевременную поддержку?» Дыбенко ответил: «Миноносцы выйдут на рассвете» [38].
За исключением отдельных частей гарнизона и отрядов Красной гвардии, которым ВРК приказал выполнять конкретные военные задачи, большинство населения Петрограда, включая более полумиллиона рабочих, солдат и матросов, оставались на своих заводах и в казармах во время этих первоначальных столкновений с правительственными силами. В течение дня и вечера 24 октября в рабочих районах столицы и на главных базах Балтийского флота прошли митинги. Почти всегда на этих митингах выражалась поддержка Петроградскому Совету и его программе. В то же время практически не наблюдалось каких-либо народных волнений. Не было организовано ни одной массовой демонстрации, как это происходило в феврале и июле, которые, как считалось, являются сигналом к началу последней битвы между левыми силами и правительством.
К середине дня, когда разнеслась весть о разведении мостов через Неву, учащиеся начальных и средних школ и служащие государственных учреждений были распущены по домам, банки и магазины в центральных районах города закрыты, а движение трамваев ограничено. И все же на улицах все было спокойно. Вечером празднично одетая публика прогуливалась по Невскому проспекту, где проститутки продолжали свой обычный промысел. Рестораны, казино, кинотеатры и театры работали как обычно, хотя число посетителей уменьшилось; по расписанию шла возобновленная Мейерхольдом постановка пьесы Алексея Толстого «Смерть Иоанна Грозного» в Александрийском театре и опера «Борис Годунов» в Мариинском. Такая обстановка, наряду с постоянной дезавуацией восстания ВРК, значительно дезориентировала население, придавая чувство нереальности решающим событиям, происходившим в то время в разбросанных на большой территории районах столицы.
Неудивительно, что больше всего дезориентирован и встревожен тактикой ВРК был Ленин. В течение всего этого исторического периода он оставался вне поля битвы в квартире Фофановой на окраине столицы. Видимо, в ответ на слухи о присутствии Ленина в Петрограде министр юстиции издал 20 октября новый приказ об аресте руководителя большевиков, похоронив, таким образом, всякую надежду на то, что он мог бы безопасно покинуть свое укрытие. С 21 по 23 октября Ленин с удовлетворением наблюдал за успехами ВРК в борьбе с Петроградским военным округом за контроль над гарнизоном столицы. Однако в отличие от Троцкого он рассматривал эти победы не как постепенный процесс подрыва власти Временного правительства, который в случае успеха мог привести к относительно безболезненной передаче власти Советам на съезде Советов, а только как прелюдию к народному вооруженному восстанию. И каждый новый день лишь подтверждал его прежнее убеждение в том, что лучшей возможностью для создания правительства под руководством большевиков будет немедленный захват власти силой; он считал, что ожидание открытия съезда просто предоставит больше времени для подготовки сил и таит угрозу создания нерешительно настроенным съездом в лучшем случае примиренческого социалистического коалиционного правительства. Узнав об отмене в последний момент демонстрации казаков (22 или 23 октября) , Ленин писал Свердлову: «Отмена демонстрации казаков есть гигантская победа! Ура! Наступайте изо всех сил, и мы победим вполне в несколько дней» [39].
24 октября в утренних газетах Ленин прочитал о решении ВРК пойти на «компромисс», предложенный Петроградским военным округом. В течение всего дня в основном через Фофанову он поддерживал связь со Смольным; так, практически сразу же он узнал о репрессиях правительства в отношении левых сил и об усилиях некоторых умеренных социалистов заставить правительство принять и незамедлительно провозгласить более радикальную программу реформ [40]. Эти новости серьезно встревожили его. Фофанова вспоминает, что он отправлял ее несколько раз днем и вечером с просьбами к Центральному Комитету разрешить прийти в Смольный. Все эти просьбы были встречены категорическим отказом. К концу дня, прочитав еще один отрицательный ответ ЦК, Ленин смял записку и швырнул ее на пол. Он вскипел: «Я их не понимаю. Чего они боятся? Ведь только позавчера Подвойский докладывал, что такая-то военная часть целиком большевистская, что другая тоже... А сейчас вдруг ничего не стало. Спросите, есть ли у них сто верных солдат или сто красногвардейцев с винтовками, мне больше ничего не надо!» [41]
Около 6 часов вечера Ленин вновь решил проигнорировать Центральный Комитет и обратиться к низовым органам партии, в частности к Петербургскому комитету и районным комитетам большевиков, с призывом взять в свои руки дело завершения революции. Быстро набросав следующее воззвание [42], он просил Фофанову доставить его Крупской, и «только ей»:
«Товарищи! Я пишу эти строки вечером 24-го, положение донельзя критическое. Яснее ясного, что теперь, уж поистине, промедление в восстании смерти подобно.
Изо всех сил убеждаю товарищей, что теперь все висит на волоске, что на очереди стоят вопросы, которые не совещаниями решаются, не съездами (хотя бы даже съездами Советов), а исключительно народами, массой, борьбой вооруженных масс.
Буржуазный натиск корниловцев, удаление Верховского показывает, что ждать нельзя. Надо, во что бы то ни стало, сегодня вечером, сегодня ночью арестовать правительство, обезоружив (победив, если будут сопротивляться) юнкеров и т.д.
Нельзя ждать?! Можно потерять все!..
Кто должен взять власть?
Это сейчас неважно: пусть ее возьмет Военно-революционный комитет «или другое учреждение»...
Надо, чтобы все районы, все полки, все силы мобилизовались тотчас и послали немедленно делегации в Военно-революционный комитет, в ЦК большевиков, настоятельно требуя: ни в коем случае не оставлять власть в руках Керенского и компании до 25-го, никоим образом; решать дело сегодня непременно вечером или ночью.
История не простит промедления революционерам, которые могли победить сегодня (и наверняка победят сегодня), рискуя потерять все.
Взять власть сегодня, мы берем ее не против Советов, а для них.
Взятие власти есть дело восстания; его политическая цель выяснится после взятия.
Было бы гибелью или формальностью ждать колеблющегося голосования 25 октября, народ вправе и обязан решать подобные вопросы не голосованиями, а силой; народ вправе и обязан в критические моменты революции направить своих представителей, даже своих лучших представителей, а не ждать их...
Правительство колеблется. Надо добить его во что бы то ни стало!
Промедление в наступлении смерти подобно!» [43]
Через несколько часов, после того как Фофанова отправилась с этим воззванием, Ленин потерял терпение. Оставив записку своей хозяйке на кухонном столе («Ушел туда, куда вы не хотели, чтобы я уходил»), Ленин надел парик и старую кепку, перевязав белой повязкой щеку. Затем он отправился в Смольный, второй раз за месяц нарушив прямой запрет ЦК на его перемещения [44]. В сопровождении Эйно Рахья он проехал через Выборгский район до Финляндского вокзала почти в пустом трамвае; по пути нетерпеливый Ленин засыпал вагоновожатую вопросами о последних политических событиях; обнаружив, что она придерживается левых убеждений, он начал рассказывать ей, как надо делать революцию. Когда они приближались к Смольному пешком по Шпалерной улице, где 6 июля погиб несчастный Воинов, им пришлось спрятаться от конного патруля юнкеров, что сильно напугало Рахья. Наконец незадолго до полуночи они благополучно достигли места назначения.
Когда Ленин прибыл в Смольный, здание выглядело как военный лагерь накануне битвы. На прилегающих перекрестках размещались хорошо вооруженные патрули. На площадях и в переулках около Смольного группы солдат и красногвардейцев собирались вокруг костров. Во дворе перед Смольным грохотали грузовики, автомобили и мотоциклы, а его внушительный фасад светился огнями. По обе стороны центральных ворот были установлены пулеметы; здесь часовые проверяли входивших в здание, которое Джон Рид сравнил с «гигантским ульем». Ни у Рахья, ни у Ленина не было действующих на этот день пропусков. Сначала их не пустили, но затем им удалось затеряться в толпе входящих и таким образом проникнуть внутрь, пройдя мимо часовых [45]. Сняв парик вместе с кепкой, взволнованный Ленин сразу же принялся укорять своих ближайших сподвижников и настаивать на окончательном свержении Временного правительства.
Исследования Октябрьской революции в Советском Союзе, в которых делается попытка максимально преувеличить роль Ленина во взятии власти большевиками и преуменьшить роль Троцкого, оставляют впечатление, что под влиянием последнего партия переоценивала силы Керенского и недооценивала силы левых, пассивно ожидая голосования на съезде Советов для создания революционного правительства. Такое толкование, несомненно, сильно искажает действительное положение вещей; как мы уже видели, ВРК между 21 и 24 октября проводил политику решительного подрыва позиций Временного правительства по мере приближения даты созыва съезда и в значительной мере преуспел в этом к ночи 24 октября. Кроме того, эта тактическая линия определялась в первую очередь точной оценкой существовавшего соотношения сил и настроениями масс.
Однако советские историки в определенной степени правы в том, что до появления Ленина в Смольном поздней ночьюс 24 на 25 октября большинство членов ВРК не говоря уже о Центральном Комитете, по-прежнему опасались зайти слишком далеко и утратить столь необходимую поддержку масс и Даже сорвать созыв съезда Советов, узурпировав его функции. Как мы видели, на первом этапе после начала правительственных репрессий в отношении левых ВРК начал приводить свои силы в боевую готовность и не преследовал цель вывести массы на улицы. Практически все последующие действия ВРК 24 октября можно рассматривать как реакцию на наступление правительства. Так, солдаты гарнизона были направлены в типографию в целях возобновления выпуска «Рабочего пути» после того, как правительство закрыло эту газету, а верные ВРК части захватили мосты через Неву, когда правительство попыталось перекрыть движение по ним. Таким же образом силы, поддерживающие ВРК, заняли Балтийский вокзал после того, как были получены сообщения о том, что верные правительству войска из Петергофа и с Северного фронта погрузились в эшелоны, отправляющиеся в столицу [46].
Вполне вероятно, что по мере того, как беспомощность Керенского в сложившейся обстановке становилась все более очевидной, а час созыва съезда приближался, ВРК активизировал деятельность независимо от того, появился бы Ленин в Смольном или нет. Однако необходимо также помнить, что Ленин в отличие почти от всех других руководителей большевиков придавал решающее значение свержению Временного правительства в преддверии съезда. Его приход в Смольный неизбежно способствовал усилению давления на руководство левых сил в пользу более смелых шагов. Как бы то ни было, задолго до рассвета 25 октября действия ВРК стали гораздо агрессивнее. Все оговорки, что комитет лишь защищает революцию и прежде всего пытается сохранить статус-кво до выражения воли съезда, были решительно отброшены. Вместо этого была предпринята открытая попытка поставить делегатов съезда перед фактом свержения Временного правительства до начала его работы.
Существует очень мало надежных свидетельств об обстоятельствах принятия этого решения. Лацис позднее писал, что « к концу знаменитой ночи, когда решался вопрос о правительстве и Центральный Комитет колебался, Ильич вбежал в помещение Петербургского комитета с вопросом: «Ребята, лопаты у вас есть? Придут ли в окопы питерские рабочие по вашему зову?». Лацис вспоминал, что ответ был положительным. Решительность Ленина и Петербургского комитета подействовали на колеблющихся, верх взял Ленин [47]. Судя по недовольству, которое высказывали впоследствии главные руководители левых эсеров, совершенно очевидно, что они ничего не знали об изменении позиции ВРК [48].
В любом случае можно довольно точно указать момент, когда произошло это основное изменение тактической линии. Так, вечером 24 октября комиссар ВРК в Павловском полку Освальд Дзенис получил приказ занять Троицкий мост между Петроградской стороной и Марсовым полем. Он вспоминает, что после занятия моста около 9 часов вечера он отметил значительный рост движения в сторону Дворцовой площади; по собственной инициативе он распорядился о cооружении застав, создании пропускных пунктов на пути к Зимнему дворцу и аресте государственных служащих; те из них, кто занимал наиболее важные посты, доставлялись в Смольный. Вскоре после принятия этих мер Дзенису срочно позвонил Подвойский и сообщил, что арестованные чиновники, направленные им в Смольный, освобождаются, что предпринятые им шаги являются несанкционированными и преждевременными и что до завтрашнего дня ВРК не примет решения о том, когда начинать более активные действия. Подвойский настаивал на том, чтобы Дзенис прекратил аресты государственных служащих и снял заставы и пропускные пункты; этот приказ, по мнению Дзениса, был столь близоруким, что он не выполнил его. Через несколько часов, видимо около 2 часов утра, Дзенис получил новый приказ: усилить патрули и установить жесткий контроль за движением на своем участке [49].
Примерно в это время, то есть около 2 часов ночи 25 октября, первая рота 6-го саперного батальона заняла Николаевский вокзал у Знаменской площади, в центре которого возвышалась массивная бронзовая статуя Александра III. Позднее один из саперов вспоминал: «Ночь была морозная. Северный ветер пронизывал до костей. На прилегающих к Николаевскому вокзалу улицах, поеживаясь от холода, стояли группы саперов, зорко всматриваясь в полумрак ночи. Луна делала картину фантастической. Громады домов походили на средневековые замки, саперов сопровождали тени великанов, при виде которых изумленно осаживала коня статуя предпоследнего императора» [50].
В это же время, то есть около 2 часов ночи, комиссар ВРК Михаил Файерман занял Петроградскую электростанцию. По его указанию было отключено энергоснабжение большинства правительственных зданий. Практически одновременно восставшие солдаты заняли Главный почтамт, где руководство осуществлял комиссар ВРК Карл Кадлубовский. Вскоре после полуночи экипаж «Авроры» получил приказ «всеми имеющимися средствами» восстановить движение по Николаевскому мосту [51]. Поскольку капитан корабля сначала отказался выполнить этот приказ, комиссар ВРК Александр Белышев и несколько матросов взяли на себя управление судном. Однако провести «Аврору» по мелкому извилистому фарватеру Невы было трудно, и капитан вскоре согласился доставить отремонтированный корабль к месту назначения, заявив, что не может допустить, «чтобы «Аврора» села на мель». В 3.30 «Аврора» встала на якорь у Николаевского моста — единственного моста через Неву, оставшегося в руках правительства. Как только экипаж «Авроры» направил прожектора на мост, охранявшие его юнкера разбежались. Электрики корабля проконтролировали сведение моста. Когда спустя некоторое время отряд ударных правительственных войск в составе 32 человек, отправленных, чтобы его развести, прибыл на место, оказалось, что его надежно охраняют около 200 рабочих и матросов [52].
Отряд матросов в составе 45 человек в 6 часов утра занял здание Государственного банка, не встретив никакого сопротивления, поскольку несшие охрану банка солдаты Семеновского полка остались нейтральными. Через час отряд солдат Кексгольмского полка под руководством Лашевича и другого комиссара ВРК П.С. Калягина занял Центральную телефонную станцию Петрограда, сразу же прервав почти всю телефонную связь с Военным штабом и Зимним дворцом. Кровопролития при занятии станции удалось избежать частично потому, что во главе отряда Кексгольмского полка стоял некто А. Захаров, который, будучи юнкером военного училища, нередко стоял здесь в карауле. Поскольку он был отлично осведомлен об охранном режиме телефонной станции, ему удалось быстро изолировать и разоружить охраняющих ее юнкеров [53]. Таким образом, к раннему утру 25 октября правительство осталось без телефонной связи и энергоснабжения. В 8 часов утра последний из 3 крупнейших вокзалов Петрограда — Варшавский, — железнодорожные линии которого соединяли столицу с Северным фронтом и штабом армии в Пскове, также оказался в руках ВРК.
Закрытое заседание членов правительства в Зимнем, на котором рассматривались дополнительные меры по борьбе с левыми силами, было прервано в 1 час ночи. В 3 часа утра Керенский получил новые тревожные известия о положении дел; в сопровождении своего заместителя Коновалова он вновь поспешил в здание Генштаба [54]. Полученные им на исходе ночи и ранним утром сообщения были мрачными. В руки ВРК быстро переходили одна ключевая точка за другой. Вполне понятно, что основные силы, охранявшие Зимний дворец, — юнкера военных училищ и рота женского батальона — начали проявлять беспокойство. Внезапно они заявили, что не могут стрелять в солдат гарнизона, однако на некоторое время их удалось успокоить, как оказалось впоследствии, ложными заверениями, будто войска с фронта ожидаются с минуты на минуту.
По распоряжению Керенского на рассвете к казачьим частям в столице был обращен последний отчаянный призыв: «Во имя свободы, чести и славы родной земли Верховный главнокомандующий приказал Первому, Четвертому и Четырнадцатому казачьим полкам выступить на помощь ЦИК Советов, революционной демократии и Временному правительству для спасения гибнущей России» [55]. В ответ на это представитель казаков спросил, выступит ли также пехота. Получив неудовлетворительный ответ, представители всех, за исключением относительно небольшого числа, казачьих частей дали понять, что не намерены «выступать в одиночку и служить живыми мишенями» [56].
Текст откровенного письма генерала Б. Левицкого из Петрограда генералу М. Дитерихсу, находившемуся на фронте, об обстановке в Петрограде 24 октября дает представление о создавшейся ситуации. Левицкий информировал Дитерихса о последних событиях в борьбе за гарнизон между ВРК и штабом Петроградского военного округа и о директиве ВРК, призывающей части гарнизона не подчиняться приказам штаба. Левицкий сообщал: «Этот акт... заставил вчера министра-президента ясно и определенно разъяснить в совете республики (Предпарламенте) создавшееся положение и указать линию поведения Временного правительства... Вслед за этим части Петроградского гарнизона... перешли на сторону большевиков. Разведенные мосты вновь наведены ими. Весь город покрыт постами гарнизона, но выступлений на улицах никаких нет. Телефонная станция находится в руках гарнизона. Части, находящиеся в Зимнем дворце, только формально охраняют его, так как активно решили не выступать... Временное правительство как будто бы находится в столице враждебного государства» [57].
К утру 25 октября отчаянное положение правительства стало наконец очевидным даже для дотоле уверенного в себе командующего Петроградским военным округом Полковникова; он направил доклад Керенскому, в котором оценил положение как «критическое» и сделал вывод: практически «в распоряжении правительства нет никаких войск» [58]. С этого момента единственной надеждой Керенского оставалась быстрая мобилизация фронтовых армейских частей для оказания помощи. В этой связи около 9 часов утра Керенский оставил Коновалова временным главой кабинета и начал принимать меры для немедленного выезда в Псков.
Несколькими часами ранее в Смольном собрался ЦК большевиков. Скорее всего, протокола этого исторического заседания не велось; во всяком случае, он никогда не публиковался, а имеющиеся отрывочные сведения об этом заседании содержатся в нескольких мемуарах. По всей вероятности, заседание происходило как обычно в комнате Центрального Комитета № 36 на первом этаже. В нем приняли участие Ленин, а также Троцкий, Сталин, Смилга, Милютин, Зиновьев, Каменев и Берзин. Рахья примостился в углу комнаты, наблюдая за происходящим. Время от времени кто-то входил и передавал сообщение о ходе борьбы за власть на улицах города. Ленин выражал удовлетворение по поводу каждого нового шага вперед и одновременно решительно настаивал на скорейшем захвате Зимнего дворца и аресте Временного правительства. В ходе короткого перерыва заседания один из членов ЦК предложил составить список членов правительства, который будет представлен на следующий день съезду Советов. И вот тут возник вопрос, как назвать новое правительство и его членов. Один из авторов воспоминаний отмечает, что для всех термин «Временное правительство» показался «затасканным», а термин «министры» еще более отдавал «бюрократической затхлостью». Идею назвать новых министров народными комиссарами выдвинул Троцкий. Его предложение понравилось всем присутствующим. «Да, это хорошо; это пахнет революцией». — сейчас же подхватил Ленин. Само правительство решили назвать Советом Народных Комиссаров, взяв карандаш н бумагу, Милютин приготовился записать предложения о кандидатурах комиссаров. Однако битва с Временным правительством еще не окончилась, и некоторые члены ЦК сочли подготовку списка членов первого правительства настолько преждевременной, что приняли ее вначале за шутку [59].
