Николай Павлович Шубин, двадцати пяти лет отроду, токарь по металлу. Я познакомился с ним у его старшего брата, а тот — приятель одного моего знакомого поэта. В его комнате мы и сидим сейчас; накурено, хоть топор вешай. Николай Павлович работает на государственном заводе «Шарикоподшипник» номер один, считается ударником, то есть рабочим, который трудится образцово. Правда, и снабжение он получает образцовое. Нельзя ли мне провести денек на заводе? По возможности, не привлекая внимания, никакой сопровождающий мне не нужен. Нет-нет, я не хочу беспокоить ни директора завода, ни секретаря партячейки. Просто мне хочется посмотреть тебя за работой, Николай Павлович, ну и, может, кое-кого из твоих товарищей. Я обращаюсь к нему на «ты», поскольку и он говорит мне «ты» как приятелю своих приятелей.
— Ну что ж, увидишь одного из шестнадцати тысяч. Потому как в данный момент столько рабочих трудится на нашем заводе. Зато к концу второй пятилетки...
— Постой-постой, Николай Павлович, ведь я о твоем заводе ни сном ни духом не ведаю! Может, для начала расскажешь хоть в двух словах? Начнем с прошлого. Как возник этот завод? Я слышал, он совсем новый.
Беседа переходит в самое настоящее интервью. Интервью идет по всем правилам.
— Завод построен в 31-м году. На этом месте прежде была мусорная свалка. Ни трамвая, ни подъездной дороги не было и в помине. Все, как я сказал: до той поры там находилась одна из городских свалок, да и та заброшенная. Ну а в 31-м туда явились три тысячи рабочих, разгребли мусор, очистили небольшой участок и сразу же поставили инструментальный цех, чтобы производить инструменты, необходимые для дальнейшей работы.
— Погоди, погоди! А откуда взялись эти три тысячи человек? Из чего строили, чем работали? Давай уж все по порядку!
— Рабочую силу поставил Совет народного хозяйства. Прежде мы покупали шарикоподшипники у шведского завода, у СКФ — может, слышал такое название. Очень знаменитая фирма по этой части. Ежегодно мы выплачивали им за поставки восемь-десять миллионов рублей золотом. Сам понимаешь, долго так не могло продолжаться, не только из-за утечки средств за границу, но и по другим причинам, в том числе стратегическим. Без шарикоподшипников не обойтись в тяжелой промышленности, какой станок-машину ни возьми, без шарикоподшипников оси крутиться не будут. Ни автомобиль, ни трактор, ни самолет с места не стронется... Словом, эта деталь исключительно важная. Если страна не наладит производство шарикоподшипников, она навсегда останется в зависимости от заграницы. Вот почему нам до зарезу нужен был свой собственный завод.
Высший совет народного хозяйства разработал план и разослал всем заводам, чтобы кликнуть добровольцев, которые выступят застрельщиками в работе. По всей стране сыскалось три тысячи желающих, точнее — три тысячи семнадцать человек.
— А ты когда попал на завод?
— С самого начала. Я был квалифицированным рабочим, к тому же ударником, так что мне не терпелось начать новое дело.
Николай Павлович прихлебывает чай и, подобно графу в старинных романах, вальяжно откидывается на кушетке. Задумчиво устремляет взгляд в темноту за окном и, положив ноги в башмаках на плюшевое покрывало, продолжает:
— Прибыли мы на место, а там кругом мусор. Ни цехов, ни домов, ни тебе какой развалюхи-хибары. Мне-то полегче было, потому как я еще раньше в Москве обосновался... Первым делом мы поставили барак. Подсобили нам рабочие с соседних заводов — по субботам после смены бесплатно трудились вместе с нами. (Потом мы расквитались с ними такими же субботниками.) И вот барак был готов — готов первый цех.
— Кто вам платил?
— Государство, кто же еще! Кроме того, мы сразу получили заказ, хотя и никудышный, но все же... Изготовили целую партию молотков, клещей, напильников. А когда наконец прибыла из-за границы первая партия станков, то-то было радости и ликования: триумфальная арка, музыка, пляски, даже фейерверк! С вокзала доставили станки парадной колонной — грузовики, а следом за грузовиками заводской оркестр. Да-да, к тому времени у нас уже и собственный оркестр появился!
Начали станки монтировать — трах! — первый сразу же сломался. Замечу, однако, по вине шведского консультанта. Зато остальные стоят себе целехоньки и знай крутятся. Вот тебе и вcя заводская история.
— Так уж и вся? А как вы расширяли завод, за счет чего увеличивали кадры? Ведь сначала вас было всего три тысячи.
— Дело шло со скрипом, рабочих рук не хватало. Уже в 1930-м квалифицированные рабочие были наперечет, а в 31-м заводы переманивали их друг у друга. Надо было спешно что-то придумывать. Тут между делом переманили и нашего прежнего директора, а новый начальник выдвинул замечательную идею. Из бюджета за первый же год мы смогли построить кирпичные дома для рабочих, и бараки почти опустели. Подсобных рабочих еще можно было навербовать по деревням, вот мы, в порядке эксперимента, и набрали желающих — по числу мест в бараке — вроде бы для «строительных работ». С их помощью действительно построили два громадных цеха — завтра сам увидишь, а там всех их одного за другим приобщили к станкам. Организовали и вечерние курсы. К тому времени, как строительство обоих цехов подошло к концу, больше половины вчерашних подсобных рабочих уже трудились с нами на равных. Увидев результат, мы вошли в раж и повторили испытанный прием дважды.
— Неужели так легко удалось превратить крестьян в рабочих?
— С чего ты взял, что легко?! С трудом, да еще с каким! Многие вернулись обратно в деревню, но половина все же осела здесь, и теперь добрая часть из них — квалифицированные станочники. Из бараков они тоже вскорости перебрались в дома. Барак, подсобная работа — сперва на строительстве, потом на заводе, вечерние курсы, жилье в обустроенном доме, — улавливаешь ход перемен? Второй и третий отряд «новобранцев», видя перед собой удачный пример, двигались уже проторенным путем. Мы до сих пор прибегаем к этому способу, ведь рабочей силы по-прежнему не хватает.
— Удается заманить крестьян?
— Городская жизнь не очень-то их привлекает, да теперь они нужны и в колхозах. Сельсоветы тоже чинят препятствия, вот и приходится действовать путем обмена. За один трактор отпускают работать на завод человек десять, если, конечно, найдутся желающие!.. Вот так и рос наш завод. Биржа труда поставляла квалифицированных рабочих только для обслуживания вновь прибывших из-за границы станков, а всего остального добились мы сами. Теперь у нас есть ясли, детский сад, школа, больница, подготовительные курсы для поступления в вуз. За счет субботников мы провели трамвай, проложили дорогу — два километра за один месяц, и притом зимой! Вкалывали все, от уборщиц до директора, который, кстати, прежде был пекарем... Посадили деревья.
— А ты как живешь, Николай Павлович?
— У нас есть комната. Говорю «у нас», потому как весной я женился. Кухней и ванной пользуемся сообща еще с двумя семейными парами. У меня даже телефон есть! Платить надо четыре рубля в месяц, зато провели телефон бесплатно, в порядке поощрения за ударную работу.
— Ну а за квартиру ты сколько платишь?
— Как и все: пять процентов от зарплаты, то есть семнадцать рублей в месяц вместе с отоплением. У нас в доме паровое отопление!
— Как ты питаешься?
— Незнамо как. Жена молодая, семнадцать годков всего, готовить пока не научилась. Вечером, когда приходим с работы, я сам кухарю на скорую руку, а днем обедаем в заводской столовой.
— Сколько стоит там обед?
— Рубль. Но можно пообедать и за рубль двадцать, с двойной порцией мяса.
— Что ты получаешь по карточкам?
— В нашем распределителе? Восемьсот граммов хлеба на день и пол-литра молока, а в месяц — полтора кило сахара, килограмм масла, четыре килограмма мяса и рыбы, а картошки — сколько влезет. Ну и жена получает столько же, потому как тоже работает. Перепадает также и из ненормированных продуктов, что удается раздобыть самому магазину. Сейчас, например, дали столько макарон, что они уже и в глотку не лезут. Но бывает, конечно, и шоколад, уже нашего производства, и разные там конфеты-печенье...
— Постой! А если бы жена твоя не работала?
— Тогда она получала бы иждивенческую норму — примерно три четверти того, что я перечислил. Сахара, к примеру, только килограмм.
— А цены какие?
— В закрытом распределителе?
— Меня интересует, что почем ты покупаешь.
— Надо подумать, ведь продукты обычно выкупает жена. Поэтому назову тебе цены, которые знаю наверняка. Килограмм мяса — два восемьдесят, масла — три двадцать, сахара — рубль пятьдесят.
— Пара обуви?
— Пятнадцать-двадцать рублей.
— Костюм?
— Рублей восемьдесят-сто, но плохонький. Зато белье и рубашки делают качественно.
— И сколько же стоит мужская сорочка?
— Семь-восемь рублей, причем они лучше, чем в открытом магазине.
— Прости, Николай Павлович, но я не совсем понимаю, что значит «открытый» магазин, «закрытый»... Разве не все они открыты для покупателей?
— Так-то оно так, но...
И долго объясняет, мне систему торговли, которая вкратце сводится к следующему. Существует несколько типов магазинов. Первый — заводской распределитель, нечто вроде кооператива, где могут делать покупки только работники данного завода и в строго определенных количествах. Для подобных магазинов и характерны вышеупомянутые цены. Каждый трудящийся прикреплен к определенному магазину.
Второй тип — открытые, так называемые коммерческие, магазины, где может покупать любой, кто пожелает.
— По каким ценам?
— Гораздо дороже. К примеру, пара ботинок стоит там пятьдесят-шестьдесят рублей, а костюм — рублей двести. — В такой магазин Николай Павлович еще не переступал и порога.
Следующий тип — Торгсин, где можно приобретать товары лишь за валюту, золото или серебро. Сеть таких магазинов создана специально для иностранцев. По кратком размышлении Николай Павлович добавляет:
— Ну и для того, чтобы выманить у буржуев припрятанные ценности.
В такие места мой собеседник тоже не заглядывал.
Кроме того, существуют магазины, которые торгуют вещами, сданными на комиссию. Там Николай Павлович приобрел замечательные часы-будильник, прилаженные к модели паровоза. Красоты изумительной, бельгийского довоенного производства.
— Сколько ты зарабатываешь в месяц, Николай Павлович?
— Триста сорок рублей.
— Неплохо. На прожитье хватает?
— Хватает.
— А сколько получает подсобный, или, как вы называете, чернорабочий?
— Рублей сто-сто пятьдесят.
— По-моему, маловато.
— Не забывай, что и покупает такой рабочий по более доступным ценам.
— То есть как?
— Ведь цены разнятся не только в зависимости от магазинов, но и от размера заработка. Даже состав семьи, иждивенцы тоже учитываются. Я уже говорил, что в моем случае квартплата составляет пять процентов от заработка, а у малооплачиваемых этот процент еще ниже. Чернорабочие платят за квартиру не больше шести рублей в месяц. Обеды для них тоже дешевле, и в магазине они покупают со скидкой. И вообще... ведь только от них самих зависит, как скоро они освоят квалификацию. Перед ними все пути открыты.
— Это действительно так?
— Да ведь в наших общих интересах, чтобы число квалифицированных рабочих росло. Поэтому приходится как-то поощрять людей.
— А сам-то ты как живешь, Николай Павлович? Какие у тебя отношения с супругой?
— Приходи завтра к нам и увидишь собственными глазами. Поужинаешь с нами...
