Книга, действительно, красивая — и необычная по структуре. У нее такая библиографическая предыстория. Вот классические «Десять книг об архитектуре» древнеримского архитектора и инженера Витрувия. К ним — комментарии Даниэле Барбаро. Наш современник и соотечественник, архитектор и реставратор Сергей Александрович Шаров–Делоне берет классику не латинскую, а советскую, двухтомник «Зодчество Северо-Восточной Руси» Николая Николаевича Воронина — издание Академии наук СССР, отмеченное Ленинской премией — и пишет свое исследование как развернутый комментарий к Воронину. Это «дань уважения и признательности Учителю», чьи труды остаются актуальными с 1962 года. Автор использует строительную терминологию: они «устояли».

Основной объём новой книги — историко-архитектурные очерки по каждому из каменных сооружений, воздвигнутых на Северо-востоке при Юрии Долгоруком, Андрее Боголюбском и Всеволоде Большое Гнездо. Здания — они предстают перед нами, как Вы справедливо отметили, героями и действующими лицами русского Средневековья. У каждого своя биография, от идеи, воплощенной в камне, через бесконечные осады, пожары, перестройки, через первые опыты реставрации (а они могли быть разрушительнее пожара) — к современному облику, знакомому по туристическим проспектам. Этот путь через века запечатлен не только в тексте, но и в целых выставках разнообразных фотографий, чертежей, вариантов реконструкции, параллелей в архитектуре и изобразительном искусстве не только на Руси, но и в тридевятых государствах. Например, по Владимирскому Успенскому собору иллюстраций больше полусотни.

Конечно, как бы ни были «устойчивы» классические труды Воронина, с начала 60-х многое изменилось, и Шаров–Делоне, естественно, опирается на новые данные. Интересно проследить и за тем, в каких вопросах комментатор концептуально расходится с уважаемым учителем.

У Шарова-Делоне средневековая Европа подвержена глобализации не меньше, чем современная, во всяком случае, в том, что касается архитектуры. Каменное строительство было слишком редким и дорогим удовольствием, чтобы содержать на местах собственные строительные управления. Соответственно, артели строителей «постоянно перемещались вслед за спросом на их услуги. Причем, далеко не только в рамках страны своего происхождения… в силу своей подвижности… неизбежно становились полиэтничными» (424). Этим странствующим мастерам посвящен отдельный раздел, он так и озаглавлен «История артелей», с одной стороны, получился гимн благородному ремеслу зодчего, с другой — в этом разделе просчитана по трудозатратам вся технология (и хронология) тогдашнего строительства. Прекрасный пример того самого «позитивизма», от которого автор теоретически открещивается (417).

Но здесь нас подстерегает хитрая ловушка. Если строитель странствующий, «сегодня здесь, а завтра будет в Осло», то почему архитектура во Владимире получилась непохожей не только на чешскую или немецкую, но даже на новгородскую? Чтобы разрешить это противоречие, автор выводит на первый план фигуру «Заказчика» — «глубина воздействия Заказчика на процесс строительства была несопоставимо большей, нежели принято считать… Артель исполняла его программу, «играла музыку», не только и не просто «заказанную», но и, в значительной степени, сочиненную именно Заказчиком» (420).

Понятно, что в таком Заказе должны были отразиться не только художественные вкусы местной элиты, но господствующая идеология и социально-экономическая ситуация. То есть для исследователя, который берется об этом писать, проблема не технологическая и не эстетическая, но общеисторическая. Давайте сопоставим подходы к ее решению в старой книге Воронина и в новой Шарова-Делоне. Не слишком оптимистичным будет результат. Нет, нет, я вовсе не собираюсь идеализировать историографию середины прошлого века. Очевидный ее порок — представление о какой-то особой «прогрессивности» сначала владимирских великих князей, а затем московских (см., например, т. 2, стр. 9—3). Концепция это — «необходимость самовластья» — ну, очень далека от марксизма, она восходит к дореволюционной монархической историографии, в середине ХХ века стала просто анахронизмом и мешала объективному пониманию и трезвой оценке особенностей северо-восточного феодализма. Эти сюжеты начнут всерьез разрабатываться позже, в конце 80-х. Пример – статья с характерным названием «У истоков деспотизма» Андрея Львовича Юрганова, на которого Шаров–Делоне ссылается, справедливо отмечая особый характер княжеской власти на «едва освоенных» обширных территориях Северо-востока с редким населением и архаичными общественными отношениями (18, 541—545). Но потом социальная проблематика перестает его интересовать, и строительный «Заказ» он рассматривает по преимуществу с богословских позиций, подбирая цитаты из религиозной литературы под то или иное архитектурное решение или элемент декора. «Феномен появления колонн во владимиро-суздальской архитектуре объясняет ориентация Северо-восточного храмоздательства на овеществление идеи Горнего Града… Уже Игнатий Богоносец (ум. в 106 г.) говорит, что «столпы мира — Апостолы» (691—693) и т.д. Поскольку литература эта обширна и зачастую весьма туманна по содержанию, открывается широчайший простор для ассоциаций. Вопрос — что это нам дает? Конечно, идеология — важнейший фактор исторического развития, но всё-таки в определенном социально-экономическом контексте. Ну, попробуйте разобраться в том, что, как и почему строится в современной Москве, опираясь исключительно на официальные программные документы «Единой России». Боюсь, что подход старого советского профессора — «архитектура непосредственно внушала простому люду мысль о могуществе нового бога, величии и силе власти господ, создавших подобный невиданный по красоте «дом божества» — он, наверное, не такой возвышенный, но всё-таки в основе своей более реалистичный.

По этой теме читайте также: