Какими бывают террористы?

Этот параграф, несомненно, является довольно интересным. Только все-таки, рассматривая проблему терроризма, следовало бы подчеркнуть для читателя отличие современного терроризма от индивидуального террора. Абсолютно неправильным является, когда в одну кучу смешиваются фанатики, взрывающие массу ни в чем не повинных людей, и деятели из, например, почти современной РАФ, устраняющие конкретные политические фигуры (часто бывших фашистов, занявших высокие посты в ФРГ), которым они выдвигали соответствующие обвинения (хотя иногда они убивали случайных американских солдат и полицейских). Можно было бы сделать краткий экскурс в историю русского терроризма, в частности «Народной воли».

Пользуясь теорией вероятности, Кара-Мурза убедительно доказывает, что риск погибнуть от рук террористов намного ниже, нежели риск погибнуть при автокатастрофе. Но потом делает не совсем верный вывод:

Почему же мы не боимся ездить на машине, но боимся террористов? Прежде всего потому, что сильные мира сего не заинтересованы в том, чтобы мы боялись автомобиля. Поэтому их телевидение не показывает нам с утра до ночи изуродованные трупы жертв автокатастроф.

Да, есть такой момент переключения социального напряжения на страх перед терроризмом. Но не только он имеет значение, дело глубже. В автокатастрофе человек часто погибает по СВОЕЙ вине. Или он неаккуратно водит машину, или перешел дорогу в неположенном месте, или еще как-то нарушил правила. В любом случае он ПОГИБАЕТ. Его не УБИВАЮТ НАРОЧНО. А ведь это очень важно. Представьте, что вас высадили в тайге, до ближайшего жилья – сотни километров. Думаю, вы не так уж сильно испугаетесь перспективы погибнуть от голода, холода или от жажды. Но представьте, что где-то по этому лесу бродит голодный зверь или кровожадный маньяк и вы об этом узнали. Пусть даже шансы встретить его будут невелики, меньше, чем вероятность погибнуть от неумения выживать в тайге, но страх-то будет намного больше. Человек меньше боится смерти от собственной неосторожности, неловкости, голода, холода и пр., чем угрозы гибели от прямого, направленного на него насилия.

Терроризм создает ужас именно возможностью НАСИЛЬСТВЕННОЙ смерти, НЕЗАВИСИМОЙ от ваших действий. Вас могут взорвать в доме, в метро, на рынке, на работе. Риск автомобильной катастрофы вы можете, в принципе, свести к минимуму. А риск теракта? Практически – нет.

То же самое со страхом авиаперелетов. Хотя самолёт безопаснее автомобиля, но люди его боятся намного больше. И в этом виноваты не только СМИ. Опять же налицо НЕВОЗМОЖНОСТЬ предотвратить опасность, невозможность «в случае чего» что-то сделать, чтобы спастись. И сознание почти стопроцентной вероятности гибели при катастрофе на большой высоте.

Кстати, автокатастрофы довольно часто показывают вместе с жертвами по телевидению, чаще, чем, например, авиакатастрофы и теракты. Но меньше масштаб, меньше интерес, событие рядовое, из разряда «со мной такое не случится». А теракты часто становятся «темой недели» просто потому, что это крупное, «жареное» событие, это вызов и обращение сразу ко ВСЕМУ обществу. СМИ, например, не меньше времени посвящают крупным авиакатастрофам, ну и что? Это сделано, потому что «сильные мира сего заинтересованы» в том, чтобы мы боялись самолетов?

Думаю, стоит прокомментировать еще один отрывок:

Уже газеты в прошлом веке были абсолютно необходимы для терроризма, но крови приходилось лить много - газеты не передают вида крови. По данным некоторых историков, до 1917 г. террористы в России убили около 17 тыс. человек (наверное, преувеличивают, но в любом случае счет шел на тысячи). Эффект был, но намного меньше, чем сегодня от сотен жертв.

Опять автор не отделяет современных «массовых» террористов от тех же «народовольцев» или эсеров, а разница на деле огромна. Если первые атакуют само общество, то вторые атаковали ненавидимых представителей власти. Если первые выступают против народа (чаще всего, руководствуясь мотивами национальной или религиозной нетерпимости), то вторые выступают в роли «народных мстителей». И тот и другой виды терроризма одинаково тупиковы, но адепты «индивидуального террора» вызывают восхищение своим героизмом (хотя часто и бессмысленным), тогда как современные «массовые» террористы могут вызвать только отвращение своей подлостью и фанатизмом.

Тем более дело не в том, что «газеты не передают вида крови». Какие к черту газеты, если в эпоху действия народовольцев свыше 80 процентов населения страны было просто безграмотно. И индивидуальный террор был призван вызвать страх у представителей власти и заставить их пойти на какие-то уступки (причем, как правило, не достигал своей цели, ибо часто реакция была обратной – ужесточение режима, уменьшение политических свобод). Он не ставил своей целью запугать народные массы, наоборот, он призывал к борьбе. Хотя массы часто и знать не знали о героях-одиночках, они существовали как бы в параллельных мирах.

Но стоит отметить, что телевидение, охватившее своей деятельностью массы населения, несомненно, сыграло свою роль в распространении страха перед терроризмом. Но с другой стороны, если происходит такое экстраординарное событие, нельзя же о нем совсем молчать, верно? Любовь к «жареному» - это проблема практически всех буржуазных СМИ, так что не все тут объясняется исключительно «специальным заказом». Это их деньги, их доход, репортажи о терактах повышают рейтинги и приносят ВЫГОДУ.

Автор пишет:

Страны Запада культивируют у себя терроризм в контролируемых масштабах.

Это недоказанное утверждение. Буржуазные власти могут подогревать страх перед терроризмом, использовать его в роли средства для укрепления своей политической власти. Но СПЕЦИАЛЬНОЕ проведение терактов в своей стране – это весьма сомнительная версия, которая сильно попахивает «теорией заговора». Чаще всего теракт подрывает доверие избирателей к правительству, в стране поднимается волна возмущения, на власти и спецслужбы сыпется поток обвинений в бездействии и неумелости. Так что «поддержка терроризма» в своей стране – мероприятие с весьма сомнительными перспективами. Существует вероятность того, что спецслужбы могут, пользуясь методами провокации, создать террористическую группу для того, чтобы немедленно ее «раскрыть» и заработать на этом очки. Но такие случаи не имеют отношения к теме нашего разговора, тем более что они относятся более к области догадок, нежели фактов.

Структура современной западной власти достаточно сложна, и непонятно, как автор представляет себе «культивирование терроризма»? Сколько людей должно быть задействовано в этом? Как соблюсти строжайшую конспирацию? Откуда такие организованные и сплоченные группы, действующие в масштабах целой страны? Какие-то экстремистские действия, которые предпринимаются властями, как правило, шиты белыми нитками и выполнены крайне бездарно, как, например, «самоубийство» руководителей РАФ в тюремной камере (даже церковь отказалась признать их самоубийцами). Или возьмем фашистскую провокацию с поджогом рейхстага: разве за этим видна гениальная организация? Нет, только бездарность и глупость, которую можно использовать в сиюминутных целях, но историю ими не обманешь. Так же, как не обманешь ее кустарными фальшивками, вроде «Влесовой книги» или сталинскими «процессами вредителей». Крупных ученых или гениев организаторов, эдаких профессоров Мориарти, которые могли бы принять участие в обмане, в провокации, в создании фальшивки и сделать это «профессионально», как правило, не находится.

А вот еще интересное противоречие: автор утверждает, что западное общество является АТОМИЗИРОВАННЫМ. Обществом, где индивиды отделены друг от друга, где они ощущают себя не частью целого, а одинокими «перед миром и Богом». Тогда вот какой вопрос: как в таком обществе могут возникать спаянные, крепкие группы заговорщиков-манипуляторов, которые втайне от всего мира, целенаправленно управляют политикой государств, общественным мнением, с легкостью устраивают теракты в своей стране, да так, что никто об этом не ведает. Ну, как? Или именно ОНИ не атомизированы, не разобщены? Но почему? Вот видите, сколько вопросов возникает, если немного подумать…

Далее автор достаточно справедливо, хотя и не совсем последовательно, разбирает причины возникновения чеченского терроризма. Порадовал отрывок:

Говорили, что Боровой перезванивался с Дудаевым, а Березовский перезванивался с Удуговым. Может, так, может, не так. Главное, что сама эта возможность никому не кажется странной. У этих людей - не как личностей, а как социальной группы - есть общие интересы. Но вызвало бы всеобщее удивление сообщение, будто Удугов тайком перезванивается с В.А.Купцовым или голодающими учителями. Ибо Купцов и учителя не занимаются продажей нефти и не имеют банки, через которые можно пропускать сомнительные деньги.

Жаль, что автор часто в других местах этой книги противоречит себе и начинает говорить совсем другое. И слишком боится термина «класс». Вводит ненужные обозначения вроде «социальной группы». Зачем? Непонятно…

Физики против лириков

В главе «Воображение, внимание, память» автор говорит об эмоциональных образах, как о средствах для «манипуляции». С Сергеем Георгиевичем можно согласиться, но не стоит забывать о том, что влияние на чувства является инструментом, которым он и сам пользуется довольно часто. Инструментом, который является излюбленным оружием писателей, поэтов, публицистов. Часто важно донести до читателя, зрителя эмоциональное содержание того или иного события. В зависимости от целей и искренности так называемого «манипулятора», может быть одинаково безнравственным как коснуться только сухой, фактической стороны события, так и ограничиться исключительно эмоциональной стороной вопроса. Проблема заключается в балансе того и другого в том потоке информации, которая поступает к «конечному потребителю».

Вот, например, сам автор пишет ранее:

Помню, задолго до реформы начались разговоры о желательности безработицы, но в этих разговорах считалось просто дурным тоном рассмотреть вопрос в этической плоскости, поразмышлять о страданиях людей, которых безработица коснется. Нет, дебаты были исключительно «рациональными»[4]. Акцию по манипуляции сознанием в связи с безработицей мы отдельно рассмотрим ниже.

А в этой главе, он указывает:

Сам этот комментарий преступен, но важнее признание: идеологи знают силу воздействия телевизионной стряпни и даже пытаются с ее помощью разжигать эмоции членов Совета Федерации. Ведь о преступлениях бандитов депутатам и так хорошо известно, но после показа ленты они, как предполагалось, могли бы принять какое-то фатальное решение не на основе зрелого рассуждения, а под влиянием нахлынувших чувств. Вот как действуют провокаторы.

Здесь у автора наблюдается «раздвоение». Когда он критикует исключительно «рациональный подход», он обрушивается на него со всей силой его убеждения, не рассматривая вопрос диалектически, с разных сторон. Когда он пишет, напротив, о подходе «эмоциональном», он также громит и его, забывая рассмотреть проблему в целом, выделить ключевые моменты, абстрагироваться от своего неприятия современных СМИ.

Любой человек, желающий оказать воздействие на других людей, будет апеллировать и к разуму, и к чувствам (а может, или к тому или к другому). Проблема заключается в балансе, в правомочности применения того или иного подхода по отношению именно к данной проблеме. Если мы пишем экономический, исторический или любой другой научный труд, и эмоции у нас не дополняют рациональные рассуждения, а ПОДМЕНЯЮТ их («кровавый палач Сталин!») – то это, конечно же, должно вызывать определенные подозрения в компетентности автора. Точно также рациональные рассуждения в публицистическом памфлете, ЗАМЕНЯЮЩИЕ апелляцию к чувствам, снизят силу его воздействия на читателя или могут быть откровенно людоедскими по сути.

В такой тонкой области, как принятие решения исходя из морально-этических норм, использование исключительно рационального подхода может вызвать катастрофические последствия. Чаще всего это вызвано узостью самой трактовки этого подхода, примитивностью его использования, рассмотрения только двух-трех аспектов проблемы, там, где речь идет о сложнейшей системе взаимодействия десятков и даже сотен факторов, многие из которых до поры до времени остаются неизвестными.

Так, например, стоит ли выносить с поля боя единственного раненого солдата, если ради этой сомнительной операции придется рискнуть жизнью десятков солдат? Если подходить к проблеме строго математически, узкорационально, то ответ будет «нет». Но если учесть то влияние, какое окажет этот случай на моральное состояние бойцов, понявших, что и их также могут бросить умирать, если учесть распространение этого влияния и среди гражданского населения и еще многие-многие другие факторы, то решение, скорее всего, будет положительным (впрочем, слишком многое зависит от обстоятельств конкретной ситуации).

И «очевидные» недостатки рационального подхода, таким образом, оказываются часто вызваны неумелым (или преступным) его использованием. Точно также неумело или преступно может использоваться апелляция к чувствам.

Сама тема соотношения «рационального» и «эмоционального» в мышлении человека весьма интересна, обширна и в рамки данной критической статьи совсем не помещается. К сожалению, не удалось рассмотреть ее под «правильным углом» и Кара-Мурзе.

Подводя итоги, нужно отметить, что «прописать» механизмы восприятия той или иной информации, рассказать, как отделить «зерна он плевел» - полностью невозможно. Можно лишь попытаться наметить пути, помочь человеку овладеть терминологией, провести классификацию, рассмотреть на нескольких примерах суть проблемы, а уже делать шаги и принимать решения он должен самостоятельно.

Важным моментом является то, что не стоит видеть негатив в самом факте рациональной или эмоциональной аргументации. Надо помнить, что это всего лишь инструмент, и все зависит от того, КАК им пользуются и с КАКИМИ целями. Тогда не будет возникать ощущения всеобщей «манипуляции» и засилья «манипуляторов».

Последующие рассуждения автора посвящены маскам, которые надевают на себя политические деятели. Опять же он связывает это явление, которое свойственно, впрочем, каждому человеку, исключительно с «манипуляцией». И, видимо, считает это принадлежностью только новейшей истории (во всяком случае, возникает такое ощущение). Но не стоит забывать, что хотя маски современных политических деятелей – отвратительное, на первый взгляд, явление, но они несут на себе и положительный заряд.

Здесь ситуация точно такая же, как с «честной» тиранией и «лживой» демократией». Властитель уже вынужден носить «маску», он уже не может в открытую демонстрировать свою натуру (как какой-нибудь Нерон). Как человек формирует «маску», которую он носит, так и «маска» в чем-то оказывает влияние на фигуру, которая ее выбрала. «Маска» начинает ограничивать возможность тех или иных действий, иначе общественная фигура утрачивает часть своего политического капитала. Например, политик, всегда позиционирующий себя как противника насилия, сам прибегший к насилию, уже отталкивает от себя часть общества. Естественно, что этому будет найдено «оправдание», что подконтрольные и симпатизирующие ему СМИ постараются преподнести все в «лучшем виде», но та часть общества, которая обладает лучшими аналитическими способностями, лучшей «памятью» и настроена непримиримо по отношению к такой двуличности, уже отшатнется от этого политика и начнет распространять свое отношение к нему на другие слои общества.

А та смена масок, которую мы наблюдаем, всегда чревата утратой политического доверия. Лучше всего это проявляется в современном, практически всеобщем недоверии к власти в среде части интеллигенции, которая является «запалом» для разжигания недовольства в обществе. Более того, нет никакого доверия к «маскам» и в среде самих носителей власти, практически на всех ее уровнях. А это уже значит довольно много. Хуже, когда в «маску» верят искренне, несмотря на то, что за ней скрывается явное ничтожество (а так часто бывает именно при «честной тирании»).

И слова автора:

Наше сознание не может освободиться, пока мы не сбросим наваждение этого театра. Пока наш рассудок не поставит под контроль воображение, которое рисует нам скрывающийся за маской образ могучей и вездесущей власти. За масками - алчные, но испуганные посредственности.

Относятся к практически всем историческим эпохам (за небольшим исключением), а не только к современности.

Весь мир театр?

Особенностью политической жизни конца ХХ века стало освоение политиками и даже учеными уголовного мышления в его крайнем выражении «беспредела» - мышления с полным нарушением и смешением всех норм. Всего за несколько последних лет мы видели заговоры и интриги немыслимой конфигурации, многослойные и «отрицающие» друг друга.

А когда, по мнению автора, было иначе? Если поглубже вникнуть в политическую жизнь античных государств, например Афин, противостояния этого полиса со Спартой, то перед нами предстанет точно такой же клубок «заговоров и интриг немыслимой конфигурации, многослойных и «отрицающих» друг друга». Попробуйте разобраться в биографии одного Алкивиада, который умудрялся со всей своей энергией, талантом и честолюбием, участвовать в войне (на первых ролях!), как на стороне Афин, так и на стороне Спарты, успевая при этом еще и снискать расположение персов.

Все это вместе означало переход в новую эру - постмодерн, с совершенно новыми, непривычными нам этическими и эстетическими нормами. Что это означает в политической тактике? Прежде всего, постоянные разрывы непрерывности. Действия с огромным «перебором», которых никак не ожидаешь. Человек не может воспринимать их как реальность и потому не может на них действенно реагировать - он парализован. Так, отброшен принцип со-измеримости «наказания и преступления». Пример - чудовищные бомбардировки Ирака, вовсе не нужные для освобождения Кувейта (не говоря уж о ракетном ударе по Багдаду в 1993 г.). Аналогичным актом был танковый расстрел Дома Советов. Ведь никто тогда и подумать не мог, что устроят такую бойню в Москве. Следом - разрушение в 1995 г. Грозного, с военной точки зрения бессмысленное. Затем - бомбежки Югославии.

Интересно, а «Варфоломеевская ночь» не была действием «с огромным перебором»? А массовое уничтожение китайцами джунгар, когда за какие-то недели были уничтожены миллионы людей, фактически целый народ? А как насчет костров инквизиции? А публичные казни, которые еще сравнительно недавно (200-300 лет назад) проводились в центре Москвы? А жесточайшие подавления крестьянских бунтов практически всеми правительствами, во все эпохи? Если верить автору, то приходится признать что «эпоха постмодерна» началась эдак, за 10 тыс. лет до нашей эры, а может и того ранее.

Другое дело, что современный человек часто воспринимает все это значительно болезненнее, у него сформировалось преимущественное представление о безопасности окружающей среды, о невозможности ТАКОЙ жестокости в ЕГО мире. В какой-нибудь африканской стране, в которой уже десятки лет идет гражданская война, жестокость прочно входит в обиход и мало кого шокирует. Человек же «цивилизованных стран» бывает потрясен, когда на его глазах полицейские избивают дубинками студента. Он называет это нечеловеческой жестокостью (и это совсем неплохо. Только не надо забывать про то, что в других местах земного шара происходят вещи намного более страшные).

Бомбардировки Югославии произвели большое впечатление на нас именно потому, что мы подвластны ложному чувству безопасности («наш общий уютный европейский дом»). Ну, конечно, сыграл свою роль сам факт агрессии США. А вот если обратить внимание на такую «незаметную вещь», как африканские гражданские войны, то выяснятся по-настоящему страшные вещи. Согласно докладу ООН The Millennium Development Goals Report 2005, в африканских войнах только в 1994-2003 годах погибли 9 млн. 210 тыс. человек.

Конечно, меньше, чем потери СССР в Великой Отечественной, но ведь это все происходит не полвека назад, не при Гитлере, а сейчас, в наши дни.

Физическое насилие, войны и разрушение вступают в конфликт с теми принципами, которые постулируются «цивилизованными» странами. И их несоблюдение вызывает крайне болезненную реакцию. Но фишка заключается совсем не в «спектакле», который нарочно «разыгрывается» искусными «манипуляторами» (хотя и этот элемент возможен), а именно в ВОСПРИЯТИИ современным человеком насилия.

Случаи массового, из ряда вон выходящего насилия характерны тем, что они поражают и возмущают МАССЫ. Но стоит вспомнить, что такое же, если не большее воздействие на отдельного человека оказывают случаи индивидуального насилия, направленные лично на него или на его близких. У человека переворачивается его представление о мире, сформированное уютной защитной оболочкой «цивилизации».

Конечно, такие особенности восприятия учитываются при формировании общественного мнения. Особенно факт гибели кого-то, который раздувается до невероятных масштабов (часто, впрочем, вполне искренне). И это автором подмечено совершенно верно. Только суть заключается совсем не в «постмодернистском разрыве», между «деянием» и «наказанием». Кстати, схожие особенности восприятия были присущи не только современному человеку, но и другим обществам в самые разные исторические периоды. Недаром, одними из страшнейших психологических потрясений для целых народов были гражданские (да и обычные) войны, убийства близких, насилия над ними самими и т.д.

Не стоит приписывать это ощущение всеобщего «спектакля» исключительно современному обществу. Это свойство человеческой психики и проявляется сегодня оно так остро из-за довольно высокого уровня жизни в «цивилизованных» странах, сравнительно низкого уровня преступности, развитой культуры, постулирования «священной ценности» отдельно взятой человеческой жизни. Разрыв между иллюзией «обыденной, спокойной» жизни и реальностью «экстраординарного» насилия и вызывает этот эффект, который автор воспринимает как «спектакль». Особенно тяжело воспринимать этот факт после жизни в более безопасном в плане преступности (по сравнению, например, с США) СССР.

Что-то с памятью моей стало… Исторической…

В параграфе «Манипуляция и воздействие на память» в очередной раз автор приписывает бедному 20-му веку то, что было свойственно ВСЕЙ истории человечества. Основная его мысль заключается в том, что именно «манипуляция», как «открытие» буржуазного общества, стала включать в себя искажение исторических фактов в политических целях. Вот, например:

Йохан Хейзинга (1872-1945) говорил, что в ХХ веке история стала «орудием лжи на уровне государственной политики», и никакая восточная деспотия древности в своих фантастических «свидетельствах» не доходила до такой манипуляции историей. В 1995 г. по Европе с триумфом прошел фильм английского режиссера Кена Лоуча (Ken Loach) «Земля и воля», прославляющий дела троцкистов в годы гражданской войны в Испании. На презентации этого чисто идеологического фильма в Мадриде К. Лоуч выразился удивительно откровенно: «Важно, чтобы история писалась нами, потому что тот, кто пишет историю, контролирует настоящее».

Известно ли Сергею Георгиевичу, какую головную боль современным историкам доставляет искажение фактов античными источниками? Действительно ли он считает, что необходимо верить божественному происхождению многочисленных древних правителей?

Например, достаточно распространена манера победителей преувеличивать силы побежденных. По оценкам Геродота численность персидского войска, вторгшегося в Грецию, составляла 5 283 220 человек, что, конечно же, совершенно нереально. Нам нужно считать, что он был прав или сразу зачислить в «манипуляторы»?

Кроме того, не стоит забывать и того, что, трактуя те или иные исторические события, человек поддается соблазну внесения в них художественного вымысла. Часто мы не можем даже уверенно сказать, существовал ли какой-то исторический персонаж или нет. Жил на самом деле слепец Гомер? Действительно ли законы Спарты были установлены Ликургом или это мифический, легендарный образ, сведение в одно лицо нескольких правителей?

Когда это история не была «оружием лжи»? Когда это массы «правильно» трактовали те или иные исторические события и были знатоками истории своей страны? Зачем, нападая на современные «мифы», создавать новый миф, не замечая совершенно очевидных явлений, которые сопровождали человечество на протяжении всей его истории. Практически любой древний источник, даже вполне искренний, «писал» историю исходя из интересов определенной страны, нации, правителя, своих собственных предпочтений или же просто не в полной мере владел необходимыми данными/методами. Конечно, сегодня эти факторы достаточно очевидны для компетентного историка, но и они чрезвычайно затрудняют выяснение действительных обстоятельств того или иного события.

Да зачем далеко ходить? Посмотрите на современные дебаты о сравнительно недавних событиях, таких как ВОВ, гражданская война или совсем уж близких вроде ГКЧП, перестройки и т.д. Все мнения, которые не совпадают с вашими, являются «манипуляциями», орудием политической игры?

Если взять 93-ий можно раскопать свидетельства сотен очевидцев, и они будут довольно сильно отличаться друг от друга. Многие из них, совершенно искренне, будут утверждать абсолютно противоположные вещи, хотя и находились по одну сторону баррикад. Они «манипуляторы»?

Конечно, в политике активно используется «удобное» толкование истории. Тогда почему бы не упомянуть сталинский период, например? Или Сергей Георгиевич готов подписаться под каждой страницей учебника по новейшей истории, изданного в то время? По-моему, излишне упоминать, каким образом преподносились материалы о революции, о Гражданской войне, как перепечатывались учебники и из них исчезали деятели, ставшие «врагами народа» (впрочем, в целом, советская историческая наука стояла на довольно высоком уровне, особенно в тех областях, где на нее не давила «генеральная линия партии»).

Только не надо сразу вешать ярлык «демшизы» и «либеральной пропаганды». После периода активного поливания грязью сталинского (да и вообще советского) периода в начале 90-х (конце 80-х) «маятник» начинает отшатываться в другую сторону, но опять уклоняется от объективного толкования истории. Теперь многие «прозревают» и впадают в очередное заблуждение, идеализируя «сталинский период» и видя в нем потерянный «золотой век». Как бы вы плохо не относились к представителям так называемого «либерального лагеря» и их критики сталинского периода, не надо забывать, что в части их слов содержится и горькая правда, которую надо уметь воспринять, для того чтобы в будущем не наступить на те же грабли.

Надо уметь видеть преимущества нашего времени, открытость информационных источников, возможность выработать свою позицию, а не писать никому ненужные диссертации по указке преподавателя марксизма-ленинизма, ничего толком не понимающего в своем предмете. И понимать, что ЭТО является ТЕМ, ЧТО нельзя ни в коем случае потерять в ходе грядущих политических преобразований. Что «золотой век» только впереди, только в будущем, но никак не в прошлом. На ошибках прошлого стоит учиться, впрочем, как и на его достижениях, но ни в коем случае не идеализировать его.

И Сергею Георгиевичу, вместо того, чтобы приводить в качестве примера фильм «Земля и воля», который мы вряд ли когда-нибудь увидим и который далек от наших реалий, лучше обратить внимание читателя на фильмы сталинского периода об Октябрьской революции и Гражданской, отлично подходящие для иллюстрации того, как история стала «орудием лжи на уровне государственной политики» (несмотря на художественные достоинства некоторых из этих фильмов).

Разрушение исторической памяти происходит во всяком обществе, где господство основано на манипуляции[5]. Эффективность западной идеологической машины просто невероятна. Например, всеобщее незнание элементарных исторических сведений о Второй мировой войне на Западе - вовсе не шутка. Такие вещи у нас пока еще не укладываются в сознании. Помню, как первое время меня поражали молодые испанцы. Всего полвека назад в Испании произошла жестокая гражданская война, но ее как будто и не было. У нас до сих пор имена Колчака и Деникина, Чапаева и Фрунзе у всех на слуху, но в Испании это невозможно себе представить.

Опять же, когда, в какой исторический период, Сергей Георгиевич мог подъехать к крестьянину на поле (или к обывателю, необразованному буржуа) и получить от него объективные исторические сведения, например, о «Ледовом побоище» или о русских бунтах? Разве что какую-нибудь песню услышал о Стеньке Разине, но этого-то уж явно недостаточно. Благодаря ликвидации неграмотности сегодня процент людей более или менее осведомленных о каких-либо исторических событиях и на Западе и у нас, значительно выше, чем, например, 100 лет назад.

Еще совсем недавно масса людей была убеждена в том, что человечеству около 10 тыс. лет – как написано в Библии и доверчиво верила евангельским сказаниям. Да и сегодня, между прочим, порядка 65 процентов населения Земли неграмотны (впрочем, включая детей, которые еще не учились грамоте). Они что, лучше знают историю, нежели жители «прогнившего Запада»? При Пол Поте, если мы будем пользоваться классификацией Сергея Георгиевича, общество не было основано на «манипуляции», там просто тупо забивали несогласных мотыгами (а в особенности интеллигенцию и городских жителей). Помогло это процессу «возрождения исторической памяти» народа?

Кара-Мурзу поражают своим незнанием молодые испанцы. А почему его не поражает основная масса молодых россиян? Может быть, стоит просто сходить в московский ночной клуб (или во двор провинциального городка) и поспрашивать у подростков о Врангеле, Деникине, Чапаеве и Фрунзе (разве что пару анекдотов услышите)? С другой стороны, есть исторические форумы, где можно найти молодых людей такого же возраста, которым знакомы эти имена, которые интересуются историей. Точно таких же молодых людей можно найти и на испанских исторических форумах. Не стоит спешить делать скороспелые (и очень важные) выводы на основании «личного опыта» - можно сильно ошибиться.

Тем более, что и у Сергея Георгиевича не все так уж хорошо с «исторической памятью», и мы попозже еще о том поговорим.

Маленькая прелестная деспотия

В главе «Мифы общественного сознания: большие проекты манипуляции» автор цитирует Э.Кассирера, видимо соглашаясь с его мнением. Мы тоже выберем интересующую нас цитату:

Методы подавления и принуждения всегда использовались в политической жизни. Но в большинстве случаев эти методы ориентировались на «материальные» результаты. Даже наиболее суровые деспотические режимы удовлетворялись лишь навязыванием человеку определенных правил действия. Они не интересовались чувствами и мыслями людей...

Ну, здравствуйте, приехали. Да как же так? А навязывание определенных правил действий, которые ПРОТИВОРЕЧАТ чувствам и мыслям людей не воздействуют на них? Например, я считаю, что уничтожать людей по принципу расовой нетерпимости – это плохо. А меня к этому принуждают насильно, угрожая смертью. Это всего лишь «суровый деспотический режим», подумаешь какая мелочь. А вот страшное современное телевидение «незаметно» внедряет в мое сознание какие-то определенные установки, и это настоящий кошмар.

Но даже и тут ошибка. Почему это «суровые, деспотические режимы» «удовлетворялись» лишь навязыванием «правил поведения»? Совсем нет. Всегда, у любого «режима» было обоснование его действия, он нуждался в «легитимности» своих действий. Феодал не просто тащил невесту крестьянина в постель, он пользовался своим ПРАВОМ (Jus primae noctis). После официальной отмены этого права сохранялись факты насилия господ над крепостными, но их было уже гораздо меньше, ибо это было НЕЗАКОННО. А, например, в 19-ом веке такие случаи все чаще и чаще стали оканчиваться печально для господ.

Авторитету древнего властителя особый шик придавало происхождение от почитаемого божества, и горе было тому подданному, который осмеливался усомниться в справедливости сего утверждения.

Еще один момент, который особенно стоит подчеркнуть. Автор (в данном случае Кассирер), грубо разделяет сферу мыслей и действий. Мысль, не вылившаяся в действие – это ничто, о ней неизвестно НИЧЕГО. Как за это можно наказать? Да никак. Но если она передана другому человеку – это уже действие, если она записана и кем-то прочтена – это действие.

За что сожгла «суровая и деспотическая» (но зато «честная») инквизиция Джордано Бруно? За действие? За его мысль, которая естественно выражается в «действии». Что ж ему «про себя» думать и никак не выражать те мысли, которые у него есть? Так в чем преимущество «сурового и деспотического режима»? Как это не смешно, но получается, что в заслугу деспотии ставится ее неумение читать мысли.

Можно ли было безнаказанно заявить о своем атеизме в пушкинской России? А ведь вроде бы царский режим, по определению, «не интересовался чувствами и мыслями людей»? А если не интересовался, почему опасался влияния на мысли и чувства агитаторов-революционеров? Почему преследовал их, даже тогда, когда они не призывали к перевороту, а несли в народ просвещение?

Вот так вот, невольно, у читателя создается впечатление преимущества «честной и открытой» деспотии перед «лицемерной и подлой» «манипуляцией».

Современные политические мифы действуют совсем по-другому. Они не начинают с того, что санкционируют или запрещают какие-то действия. Они сначала изменяют людей, чтобы потом иметь возможность регулировать и контролировать их деяния. Политические мифы действуют так же, как змея, парализующая кролика перед тем, как атаковать его. Люди становятся жертвами мифов без серьезного сопротивления. Они побеждены и покорены еще до того, как оказываются способными осознать, что же на самом деле произошло.

Опять складывается апокалипсическая картина. Вот пример: уже 15 лет на наше сознание действует телевизионная пропаганда (передовые методы «манипуляции»). Ну и? ВСЕХ она смогла убедить? ВСЕ ей поддались? ВСЕ мыслят «по заказу»?

А если до воздействия «пропаганды» граждане были такими «правильными» и «свободными», то что толку от этих их качеств, от этого «правильного советского мышления», если оно так легко рухнуло? Не надо восхищаться дворцом, возведенным из песка. Лучше неуклюжая, неизящная, но прочная каменная хижина, которая способна выдержать самую сильную непогоду.

И люди, которые сегодня приходят к каким-то убеждениям (пусть и к тем же, «советским»), приходят к ним крепче, надежнее, для них это уже не пустые слова, а выстраданное, пережитое. Поэтому не надо так пренебрежительно относиться к «свободе слова», «демократии» и прочим «побрякушкам». Их отсутствие уже пережито человечеством и переживается во многих странах и в наши дни. Нужно просто взглянуть трезво на этот бесценный опыт и попробовать примерить его на себя, только не мечтательно, видя себя в роли «просвещенного тирана», а в роли угнетенного, в роли затыкаемого, в роли преследуемого. И тогда уже решать, за что нужно бороться, что должно быть в новом, посткапиталистическом обществе, а что туда тащить из прошлого ну никак нельзя.

Обычные методы политического насилия не способны дать подобный эффект. Даже под самым мощным политическим прессом люди не перестают жить частной жизнью. Всегда остается сфера личной свободы, противостоящей такому давлению. Современные политические мифы разрушают подобные ценности.

Опять иллюзия. Существует достаточно обширный слой людей из самых разных классов общества, не поддающихся влиянию «современных политических мифов» или поддающихся ему в меньшей степени. И задача интеллигенции – оказывать влияние на угнетенные классы общества, разъяснять им истинное положения дел, сущность и механизмы их эксплуатации в капиталистическом обществе. ТАКОЕ влияние способно изменить положение дел, несмотря на засилье буржуазных СМИ и навязывание ими точки зрения класса угнетателей. Конечно, многое зависит от того, какое теоретическое оружие находится в руках интеллигенции, от ее убежденности, способностей, от общего положения дел в стране и в мире. Важно не поддаваться иллюзии всеобщей «манипуляции», не верить в «непреодолимую» силу СМИ и не кидаться с головой в поиск ушедшего «золотого века».

Под «мощным политическим прессом» людям значительно труднее «жить частной жизнью». И сфера «личной свободы, противостоящей такому давлению», часто сужается до размеров супружеского ложа или даже черепной коробки.

Бледные лохмотья евроцентризма

Параграф ««Светлые» мифы Запада: евроцентризм» весьма интересен тем термином, который вводит Кара-Мурза, а именно «люмпен-буржуазия»:

Уникальность нашего положения в том, что если в Афpике пpопагандистом «бледных штампов» евpоцентpизма была компpадоpская буpжуазия, отказавшаяся от национальных культуpных коpней («люмпен-буpжуазия»), то в России - цвет нации, ее интеллигенция.

Зачем в данном случае использовать термин «люмпен-буржуазия», совершенно непонятно. Тем более, что термин «люмпен-пролетариат» был введен Карлом Марксом для обозначения НИЗШИХ слоев пролетариата. Впоследствии так стали обозначать ДЕКЛАССИРОВАННЫЕ слои населения. А само слово «Lumpen» в переводе с немецкого обозначает «лохмотья».

Понятно, что автор хотел подчеркнуть вненациональный характер такой буржуазии, ее оторванность от «национальных» корней, но материал для создания термина выбран явно неудачный. Вообще, у автора есть склонность к созданию или цитированию «новых» терминов. Но далеко не всегда это бывает оправданно, как, например, в этом случае. Получилась «буржуазия в лохмотьях», да еще и деклассированная.

По сути: вот интересно, а «левая» интеллигенция Запада, поддерживавшая СССР, она тоже «отказалась от своих национальных культурных корней»? Те люди на Западе, которые сегодня интересуются Россией, ее литературой, культурой, политическими течениями, являются «компрадорами» по отношению к своим странам?

Сергей Георгиевич не удерживается от искушения видеть за всем «западным» зловещую единую волю. Например:

Для создания такого образа идеологам пришлось немало потрудиться. Да и не только идеологам, а и европейским художникам, приручающим публику к мысли, что в Святом семействе все были сплошь блондинами (посмотрите хотя бы на библейские картины Рубенса).

А Христос негритянских племен, принявших христианство, частенько был черным. Это что, значит, «негритянским идеологам пришлось немало потрудиться»? Ну, это же естественные вещи, зачем за каждым углом видеть идеолога? Вот Кара-Мурза также подчеркивает «особую» роль России, особенности «русского стиля мышления», «отсутствие у русских страха перед смертью». Ну и что, он это делает специально, по чьему-то заказу? А такие же «сергеи георгиевичи», только европейские, подчеркивают «особую» роль Европы и также находят для этого «доказательные» доводы.

Любая попытка приписать своему народу «особую роль», «особую историческую миссию» и «особую ценность» питается из одних и тех же националистических истоков, которые надо пресекать, а не лелеять. Знать и любить свою культуру это – одно. А вот подчеркивать ее преимущество в сравнении с ДРУГИМИ – это совсем другое. Так поступает неразумная мать, которая отдает предпочтение одному ребенку, вместо того чтобы ценить достоинства каждого из сыновей, которая забывает о том, что они братья.

И неважно, делит ли автор людей на «высших» и «низших» по крови (что уж совсем подло), культуре или языку. Это гибельный путь, путь замыкания, отторжения всего колоссального богатства мировой культуры, мирового исторического опыта, в конечном итоге, - путь фашизма, реакции и мракобесия.

И когда, возражая «евроцентристам», мы начинаем опускаться до их уровня и доказывать, что нет, напротив, это вы, проклятые конкистадоры, замарали себя в крови индейцев и негров, а мы - «белые и пушистые», то это напоминает детский хвастливый спор («мне папа велосипед купил» - «а мой брат каратэ занимается»). Мы опускаемся до уровня оппонентов, вместо того чтобы повести дискуссию в совершенно ином ключе. Что значит «русская национальная культура»? Как она поможет пониманию глубинных экономических процессов? Как она поможет делу освобождения эксплуатируемых во всем мире, за исключением, конечно же, своего нравственного влияния. Но чем она в этом отношении лучше английской? Мы должны ставить ее выше только потому, что мы ее лучше знаем? Почему Толстой для нас должен «по умолчанию» стоять выше Шекспира?

Если уж автор любит и цитирует Бердяева, пусть он вспомнит, что тот писал в своей работе «Истоки и смысл русского коммунизма» (хоть он рассматривает развитие коммунистических идей стоя на позициях идеализма, но делает это достаточно объективно и замечательно интересно):

И Толстой и Достоевский проповедуют всечеловечность, и это русская идея. Интернационализм есть лишь искажение русской идеи всечеловечности, христианской универсальности. Русский народ по Достоевскому есть народ богоносец именно потому, что он носитель всечеловеческой идеи, идеи всечеловеческого братства. (Н. А. Бердяев, «Истоки и смысл русского коммунизма», М, 1997, стр. 320).

Если бы наши «патриоты» рассматривали «исключительность» русского народа с точки зрения Достоевского, их еще можно было бы понять и принять. Но вопить об «исключительности», о том, что «мне нет дела до других стран» (Паршев), об «ужасном Западе», как о чем-то враждебном и ЦЕЛОМ – это верх слепоты, причем слепоты опасной.

«Мы против Запада». Кто мы? Слесарь дядя Ваня и Борис Иванович, директор ЗАО, который платит этому Ване копейки и дает взятки продажным чиновникам? Против какого Запада? Против нищего из нью-йорских трущоб? Против американца Данкена Терри Майкла, который погиб в 93-ем у Останкино, вынося из-под огня раненых (спас 12 человек)?

Против КАКОЙ мы «западной» культуры? Против Марка Твена, Джона Рида, О. Генри, Хемингуэя, Артура Хейли, Гёте, Шекспира, Данте, Цвейга, Шиллера, Бальзака, Вольтера?

За какую русскую культуру? За Донцову, Корецкого, Маринину, Улицкую, Робски, Стогова, Сорокина, Проханова с его полубезумными-полупродажными «либеральными империями» и проч.?

Тому, кому «нет дела до других стран», нет дела и до своей страны. Тот, кто делит культуру на «нашу» и «западную», не знает толком ни той, ни другой. Тот, кто «спасает Россию и только Россию», никогда и никого не спасет.

Вспомните, что и 17-ый год и Гражданская война во многом проходили под знаком «мировой революции», освобождения ВСЕХ эксплуатируемых, во ВСЕМ мире. Красноармеец, штурмовавший Перекоп, штурмовал его во имя ВСЕХ угнетенных, а не ради восстановления «Российской Империи».

Какая слепота – говорить о достоинствах советского строя и не видеть, что в нем были заложены принципы ИНТЕРНАЦИОНАЛИЗМА. Что сравнительно мирное сосуществование наций в СССР, на которое сегодня многие ссылаются как на одно из важнейших преимуществ советского строя, было достигнуто благодаря (хотя бы официальному) декларированию равенства народов.

Пора понять, что выдвигать в качестве аргумента-противовеса «западным» националистам свою «национальную исключительность» бессмысленно и даже преступно.

Впрочем, это отдельная, большая тема, которую развить здесь не получится, аргументация будет неполной, а бросаться тезисами, не подтверждая их, не имеет смысла.

Кое-что о мифах и ракетных ударах по Стамбулу

В параграфе «Миф развития через имитацию Запада» автор, ссылаясь на Леви-Стросса и Самир-Амина, доказывает невозможность построения «развитого капитализма» во всем мире. Проблема состоит в слабости доказательной базы, которая все-таки должна быть больше построена на политико-экономическом анализе. Структура современной «глобализированной» экономики и поныне остается для многих тайной за семью печатями. Раскрыть ее, показать противоречия, плюсы и минусы, развитие и т.д. – вот весьма важная и нужная задача. Грубо говоря, сегодня сильно не хватает нового «Капитала», который бы достаточно доступно смог вскрыть сущность современных экономических отношений.

А ссылка на то, что без колоний страны «третьего мира» не смогут произвести «экономический рывок» и догнать передовые страны, не совсем убедительна. Так, например, послевоенная Япония смогла осуществить такой рывок и без колоний. Очень высокий и стабильный экономический рост стал демонстрировать Китай, причем именно после того, как пошел по пути «рыночного развития». Конечно же, один экономический рост не может служить единственным показателем благополучия страны, ибо возросшая прибыль может концентрироваться в руках буржуазии. Более того, экономический рост страны может сопровождаться общим ухудшением благосостояния основной массы населения.

Но ведь получается, что Сергей Георгиевич просто рассказал нам о выводах группы ученых. А о том, на основании ЧЕГО, каких данных они пришли к этому выводу, не говорится. Что является несомненным упущением. Или же в книге, посвященной «манипуляции», вообще не стоило затрагивать эту тему, не пытаясь «объять необъятное», или, уж если тема затронута, надо отнестись тщательнее к созданию доказательной базы.

Кажется, что это мелочь, что это «придирки», но это далеко не так. Как идет «война в головах»? Вот, например, «уловил» Кара-Мурза кого-то, поверил ему человек, что развитие ВСЕХ стран до уровня передовых при капитализме невозможно. Поверил-то, может быть, и правильно, может, и верно (хотя надо не верить, а знать), но встретился он с другим человеком, а тот ему и рассказал про послевоенную Японию, Тайвань и современный Китай, которые развились и развиваются БЕЗ КОЛОНИЙ. И все, человек уже потерян, уже поменял (может, и неправильно) свою точку зрения. Поэтому надо очень тщательно относиться к своей аргументации, стараясь выдвигать меньше тезисов, но зато убедительно их доказывать.

Далее автор вместе с Леви-Строссом громит «технологический миф» Запада. Причем касается этой обширной темы весьма поверхностно, толком не приводя аргументы защитников этого «мифа», даже не изложив внятно его содержание. Вот Кара-Мурза цитирует Леви-Стросса:

Одним из «завоеваний» евpоцентpизма является подавление исторического чувства в людях. Время стало манипулиpуемо. К.Леви-Стpосс пишет: «Вся научная и промышленная революция Запада умещается в период, равный половине одной тысячной доли жизни, прожитой человечеством. Это надо помнить, прежде чем утверждать, что эта революция полностью пеpевеpнула эту жизнь».

Ну, хорошо, ну помним мы это, и что? Почему же теперь мы не должны утверждать то, что научная и промышленная революция Запада перевернула эту жизнь? Кроманьонец появился порядка 50 тыс. лет назад (оценки разных исследователей отличаются друг от друга, но сходятся, что не позднее 40 тыс. лет до н.э. и вряд ли раньше 55 тыс. лет до н.э.). Кстати, утверждение Леви-Стросса тогда становится несколько непонятным. Половина одной тысячной доли прожитой человечеством – это 25 лет, если историю человечества отсчитывать от момента появления «кроманьонца». Если же нет, тогда от кого? От неандертальца? Австралопитека? Видимо, все-таки считать надо от кроманьонца, который по своему генотипу и фенотипу ничем, в сущности, не отличается от современного человека.

Тогда получается, что Леви-Стросс укладывает всю научную и промышленную революцию Запада в 25-20 лет, что явно недостаточно.

Но это, в принципе, не так уж важно. Более интересным моментом является то, что он склонен оценивать важность того или иного периода по его протяженности, что принципиально неверно. Можно ли назвать хоть какой-нибудь другой период в истории человечества, который так мощно повлиял на жизнь практически каждого человека (особенно в развитых странах)? Возьмите большой отрезок времени, например с 30 тыс. лет до н.э. до 20 тыс. лет до н.э. Какие изобретения, перевернувшие жизнь человека, вы можете в него уложить? Возможно, изобретение лука? Или приручение собаки? Или использование огня? Подумайте сами, от появления кроманьонца до возникновения первых государства, прошло около 40 тыс. лет!

Теперь возьмите один только 20-й век, период в 100 раз меньший. И посмотрите на достижения человечества в этот маленький отрезок времени. Это и массовое распространение автомобиля, радио, открытие телевидения, компьютер, Интернет, антибиотики, космические полеты, покорение ядерной энергии и множество других больших и малых изобретений, научных открытий, сделанных в столь короткий промежуток времени. Если мы перенесемся на 200 лет назад, то увидим, что быт крестьянина той эпохи не сильно отличался от быта крестьянина какой-нибудь Персидской империи времен Дария. Проходит каких-то 200 лет, и все меняется кардинальнейшим образом (во всяком случае, в «развитых странах»). Нужно быть слепцом, чтобы не оценить этого рывка, чтобы принижать и нивелировать его значение, указывая при этом только на его сравнительно небольшую протяженность.

Колоссальные достижения были сделаны не только в области естественных наук, но и в области философии, культуры, искусства. Конечно, мы преклоняемся перед античными авторами, перед Возрождением, но согласитесь, что если составлять список величайших поэтов, писателей, художников, то в ТОП-100 будут преобладать имена, прогремевшие именно в 19-20-ых веках (а в русской культуре тем более). А некоторые новые виды искусства, такие как, например, кинематограф, вообще появились только в этом историческом отрезке.

А что было предтечей этого рывка? С чего начиналось это развитие? Конечно с научной и промышленной революции Запада, с развития капитализма. Причем здесь «подавление исторического чувства в людях»? Зачем за каждым вполне оправданным суждением искать «злодея», который «подавляет»? Не лучше ли внимательнее проверять свои собственные рассуждения?

Зачем приписывать «подавление исторического чувства» неведомым и анонимным «евроцентристам». Давайте прямо называть имена этих «манипуляторов». Открываем Энгельса:

История рабочего класса в Англии начинается со второй половины XVIII века, с изобретения паровой машины и машин для обработки хлопка. Эти изобретения послужили, как известно, толчком к промышленной революции – революции, которая одновременно произвела полный переворот в гражданском обществе и всемирно-историческое значение которой начинают уяснять себе лишь в настоящее время… Мы не будем касаться ни истории этой революции, ни ее огромного значения для настоящего и будущего. Это будет предметом дальнейшего, более обширного труда. (Ф. Энгельс, «Положение рабочего класса в Англии», К. Маркс, Ф. Энгельс, Избранные сочинения, М., 1984, т.1, стр. 230)

Далее следует довольно интересный параграф «Миф о гуманизме и правовом сознании Запада», и со многими рассуждениями автора можно согласиться. Но не совсем понятна трактовка автором тех или иных явлений. Говоря о расизме, Сергей Георгиевич не вскрывает его причин. Он говорит о нем, как явлении, присущем Западу, и возникает ощущение того, что это не связано ни с какими экономическими причинами, не связано с базисом. В противоположность автор указывает на совершенно другое отношение «советского человека». И возникает ощущение того, что национализм свойственен Западу и не свойственен русскому народу. Просто как факт. А следовало бы привести примеры с всплесками националистических настроений в современной России, с черными сотнями в России царской (впрочем, подробнее мы о них поговорим позже), чтобы осознать глубокую взаимосвязь национализма с ОБЩЕСТВЕННЫМ СТРОЕМ.

Вот что важно отметить, вот на что должен указать автор. Чтобы у читателя не возникало в голове путаницы, чтобы он не думал, что Запад такой только потому, что он Запад. А мы в этом отношении лучше, потому что мы русские. В осуждении национализма можно незаметно опуститься до уровня противников, если указывать на явление, не объясняя его причины.

И не стоит делать такие вот обобщения:

Но вот недавно в Европе с успехом прошли циклы фильмов Хитчкока. Эти фильмы - интеллектуально выpаженное мироощущение современного общества Запада. Возьмем один из шедевров («Разорванный занавес»).

В любой культуре можно найти художественное произведение, которое может служить «доказательством» практически чего угодно. Выбирай любое на вкус и приписывай не понравившейся культуре все, что хочешь. Можно ли судить о мироощущении современного общества России по «Дому-2»? О какой-то части этого общества, видимо, – да.

Но есть и такой замечательный (хотя и не очень популярный) фильм, как «Точка» . По нему тоже можно сделать выводы о мироощущении ЧАСТИ общества.

Можно судить о США по фильму «Американский пирог». А можно по таким лентам, как «Красота по-американски» или «Общество мёртвых поэтов» . Впечатления наверняка будут совершенно разными.

Почему бы судить о «национализме Запада» не по фильму Хичкока, а по куда более популярным лентам: «Американская история X» или «Ромпер-Стомпер»?

Нельзя делать далеко идущие выводы, стоя на такой зыбкой почве, как разбор отдельных произведений культуры. И уж тем более приписывать ВСЕМУ обществу то или иное мироощущение.

Кара-Мурза пишет о ненормальности восприятия американцами фильма «Ночной экспресс»:

И пpиходится сделать большое усилие (какого не делает 99% зpителей), чтобы упоpядочить факты так, как они есть, подставив на место амеpиканца в туpецкой тюpьме - туpка в амеpиканской. Пpедставляете: туpок, схваченный с контpабандой наpкотиков, убивает амеpиканского офицеpа и убегает. Да вся Амеpика встанет на дыбы и потpебует pакетного удаpа по Стамбулу.

А в современной России снят такой фильм, как «Война». Поменяйте, как советует Кара-Мурза, русского солдата на чеченца. И чем будет отличаться реакция массового российского зрителя от реакции массового же американского? Хотя и в США, и в России найдутся люди, и немало людей, которые отрицательно отнесутся к обоим «шедеврам».

Надо уметь заметить бревно в своем глазу, прежде чем указывать на соломинку в глазу так называемого «Запада».

Чудесные приключения некоторых терминов в России

Глава «Массовая культура и ее институты» сразу же поражает тем определением, которое автор дает понятию «класс»:

Класс - часть общества, структурированное социальное образование, соединенное устойчивой системой идеалов и интересов, занимающее определенное место в историческом процессе и обладающее развитой культурой и идеологией.

Это настолько дикое и совершенно неуместное определение, что даже не знаешь, с чего начинать его критику. Пожалуй, с того, что автор не упомянул главного: принадлежность к тому или иному классу определяет в первую очередь ОТНОШЕНИЕ данной группы людей к средствам производства, а во вторую – какое место они занимают в системе производства и распределения общественного продукта. Вопрос: «К какому классу относится данный человек или данная группа людей?» - следует понимать так: владеют ли они этими средствами производства или только трудятся на них? Участвуют они в управлении производством и распределении общественного продукта и каким образом?

Можно взять ленинское определение класса:

«Классами называются большие группы людей, различающиеся по их месту в исторически определенной системе общественного производства, по их отношению (большей частью закрепленному и оформленному в законах) к средствам производства, по их роли в общественной организации труда, а, следовательно, по способам получения и размерам той доли общественного богатства, которой они располагают. Классы, это такие группы людей, из которых одна может присваивать труд другой, благодаря различию их места в определенном укладе общественного хозяйства». ( Ленин, Полное собрание соч., т. 29, с. 388).

Если оно кажется Сергею Георгиевичу устаревшим, можно обратиться, например, к «Большому словарю иностранных слов» под редакцией А.Н. Булыко, 2006 года издания (да и это определение несильно отличается от ленинского):

Класс – большая группа людей с определенным положением в исторически сложившейся системе общественного производства и с определенной ролью в общественной организации труда, объединенная одинаковым, обычно законодательно закрепленным отношением к средствам производства, к распределению общественного богатства и общностью интересов.

Очевидно, что отношение к средствам производства и участие в производстве и распределении общественного продукта являются ОСНОВНЫМИ свойствами класса. И как можно это пропускать в своем определении – совершенно непонятно. По Кара-Мурзе, панки и рэперы – это разные классы общества. А что, разве не так? Культура разная, идеология разная. Новый класс «панки». «Часть общества, соединенная устойчивой системой идеалов и интересов». «Определенную роль в историческом процессе» играет: представители этого «класса» все время попадают в какие-то истории.

По Кара-Мурзе, рабы отличались от рабовладельцев в первую очередь тем, что имели особую культуру и идеологию, а не тем, что рабы сами были средствами производства, отчужденными не только от продуктов своего труда, но и от возможности распоряжаться своей жизнью. Оказывается, ГЛАВНОЕ различие лежит не в области ЭКОНОМИЧЕСКОГО положения той или иной группы, которое потом опосредованно влияет на культуру и идеологию (лучше сказать, «на классовое сознание»), а именно в разнице МИРОПОНИМАНИЯ.

Сергей Георгиевич в своем желании вырваться из узости «догматов марксизма» (что само по себе весьма похвально) вместе с водой выплеснул и ребенка: свел понятие «класс» до понятия «кружок по интересам».

Не стоит телегу ставить перед лошадью: идеологические и культурные различия между классами (которые, кстати, часто неочевидны) обусловлены их отношением к средствам производства и, соответственно, принципом распределения общественных благ. У пролетария чаще всего более низкий культурный уровень, чем у представителя крупной буржуазии не потому, что это «природное свойство» его класса, а потому, что его условия жизни не позволяют ему приобщиться к ценностям культуры, потому что буржуазия присваивает его долю дохода, отчуждает его от результатов его труда, у него меньше свободного времени, чем у богатого богемного бездельника.

Почему марксистская агитация имела успех именно среди угнетенных классов, а не среди крупной буржуазии? Кара-Мурза считает потому, что у пролетариата и у буржуазии «разная идеология». Хорошо. Но почему она разная? Потому что за ними закреплено разное отношение к средствам производства. Пролетарий трудится, но не владеет. Буржуазия владеет и часто управляет (или нанимает управляющих), но непосредственно не трудится. И при этом пользуется большей долей прибыли, нежели пролетарий.

Именно поэтому возникли сложности с определением интеллигенции. Вроде бы не класс, потому что не работает так, как пролетарий, и не владеет, как буржуа. Именно поэтому ее занесли в прослойку (дело вовсе не в пренебрежительном отношении). Правильно это или нет – отдельный разговор, но надо понимать, какой метод использовался в своем анализе первыми марксистами.

Вот до какой глубины копает ленинское определение классов. Несогласны с ним? Думаете, что устарело? Ради бога, обновляйте, но с умом, чтобы расширить и обогатить, убрать ненужное, вставить необходимое. Но не так, чтобы выдирать саму суть и вместо нее подсовывать поверхностное суждение о разнице «культур и идеологий».

Казалось бы, чего цепляться к такой «мелочи». А это не мелочь, это одно из ключевых понятий, и если мы нивелируем его суть, то оно становится никуда не годным, сломанным инструментом, который мы не сможем использовать для анализа произошедших и происходящих событий. Неудивительно, что ранее Кара-Мурза говорит, что «в России не было классов», а «были сословия». Пользуясь ТАКИМ определением, еще и не до таких выводов можно дойти.

И как раз таки в современном мире разница между «классовыми культурами» во многом стирается, благодаря всеобщему распространению телевидения и ликвидации неграмотности в развитых странах. Еще хотелось бы отметить, что по отношению к классам термин «идеология» не совсем применим. Общей является не идеология (весьма смутное понятие, кстати, можно тогда выделить в отдельный класс всех христиан или буддистов), а классовые интересы.

Причем большая часть угнетенных классов часто НЕ ОСОЗНАЕТ своих классовых интересов или осознает их не полностью. Ей часто НАВЯЗЫВАЕТ свои интересы буржуазия. Впрочем, часто действуя так же бессознательно. Ошибкой было бы считать, что буржуазия ВЛАДЕЕТ истинным положением вещей и четко осознает то, что она УГНЕТАТЕЛЬ. Ее устраивает ее положение, и она считает его единственно возможным и вполне справедливым, не замечая того, что ей НЕПРИЯТНО замечать (естественно, речь не идет о ВСЕХ представителях буржуазии и буржуазной интеллигенции, среди них были и есть люди, страдающие от существующего положения вещей и даже пытающиеся его исправить).

Создание методов современного классового анализа – актуальная, важная проблема. Мир в значительной степени изменился, усилилась роль финансовой буржуазии, высокооплачиваемых наемных управляющих (менеджеров), значительно увеличилась доля служащих, в разы сократилось крестьянство (во всяком случае, в развитых странах). Далеко не всегда стало возможным использовать в качестве ГЛАВНОГО инструмента отношение к собственности, так, например, топ-менеджер не является владельцем, однако при распределении получает значительную долю прибыли. По отношению к собственности его можно записать в один класс с мелким клерком, но разница, конечно же, будет огромной.

Ушла в прошлое абсолютизация классового положения, как главного мерила всего (хотя догматиков, конечно, хватает и сегодня). Ушли в прошлое призраки особой «пролетарской культуры», «пролетарского военного дела» и пр. Точно таким же неоднозначным является предвзято-негативное отношение ко ВСЕЙ «буржуазной культуре», приходит понимание того, что из классовой теории не стоит делать универсальную отмычку.

Переосмысление классовой теории, обогащение ее, ЗАТОЧКА инструмента классового анализа в применении к современности, разработка психологии классов – важная и очень серьезная задача. И нельзя так походя бросать читателю свое определение и идти дальше, это большой труд и подходить к нему надо соответственно.

А теперь перейдем к авторскому определению «массы», которую Кара-Мурза противопоставляет «классу».

Масса (и ее крайняя, временная и неустойчивая форма - толпа) не есть часть общества, хотя и образует коллективы. В ней отсутствует структура и устойчивые культурные системы, у нее другой разум и образ поведения, нежели у класса.

Здесь автор в очередной раз помещает в одну категорию совершенно разные понятия. Человек в буржуазном обществе (да и в «социалистическом», но об этом позже) в ЛЮБОМ случае принадлежит к тому или иному классу. Даже деклассированные элементы, не участвующие в производстве или распределении, не владеющие средствами производства, выделяются в ОТДЕЛЬНЫЙ класс, например, такой как люмпен-пролетариат.

Таким образом, НЕЛЬЗЯ понятием МАССА заменять понятие КЛАСС. Мы можем использовать понятие МАССА, когда мы говорим о БОЛЬШЕЙ части общества, объединенной какими-то общими признаками, причем, когда эти признаки практически НЕ ЗАВИСЯТ от классовой или сословной принадлежности. Например, в наши дни мы можем говорить о массовой культуре. Благодаря демократизации культуры, удешевлению средств ее распространения, массовой ликвидации неграмотности (все это, конечно, относится в основном к развитым странам), культура стала одинаково доступной для ВСЕХ классов общества. Мелкий буржуа, рабочий, часто крупный буржуа, фермер смотрят практически одни и те же фильмы, читают одних и тех же авторов и т.д. Различия есть, но они значительно меньше, чем, например, в начале 20-го века, когда грамотой (а следовательно, и доступом к большей части культурных ценностей) владели в основном дворяне, буржуа и интеллигенция.

Вот в применении к КУЛЬТУРЕ, к каким-то общественным стереотипам, мы можем говорить о массе, о массовом сознании. Но это не значит, что КЛАССЫ исчезают. Они не могут исчезнуть до тех пор, пока есть ЧАСТНАЯ собственность на средства производства, а также до тех пор, пока распределением общественных благ и управлением занимается какая-то отдельная часть общества (как в «социалистических» странах).

Здесь Кара-Мурза допускает неверное определение «массы» именно потому, что до этого неверно определил понятие «класс». И пошло-поехало, у «массы» оказывается есть свой собственный «разум» (Надмозг возвращается) и образ поведения. Ранее автор говорил о «национальном разуме». Эдак можно запутаться в этих самых разумах… Национальный – думает одно, массовый – другое, классовый – третье. Какая-то шизофрения в масштабах страны…

У массы, оказывается, отсутствует «структура и устойчивые культурные системы». А что в ней есть? По какому признаку вы выделяете определенную часть общества в «массу»? Что является ее определяющим свойством? Непонятно. Но явно не культура, это автор отметает сразу. Может быть, политические убеждения? Например, буржуазия навязывает пролетариату СВОИ классовые интересы, и они вместе идут голосовать за Васю Пупкина. И всех проголосовавших мы можем считать массой (хотя введение этого определения в таком случае нам ничуть не поможет, а наоборот, затемнит смысл, объединяя в одну кучу тех, кому выгоден Пупкин и кому не выгоден)? Да нет, автор об этом не говорит.

Вообще, введение такого термина должно быть обосновано, это должен быть ПОЛЕЗНЫЙ инструмент, который мы можем ПРИМЕНИТЬ. А понятие «масса» в интерпретации автора нам ничуть не помогает. Может быть, массой можно назвать класс/классы, не осознающие своих классовых интересов и действующие себе в ущерб? И этого нет… А есть такие вот рассуждения:

Можно также предположить, что феномен массы и толпы не вызывал в русской и советской культуре большого интереса потому, что эта проблематика еще не была актуальной. Жесткая сословная система старой России не давала возникать толпам - инерция культурных стереотипов и авторитетов была столь велика, что даже выдавленные из общества разночинные люди (бродяги, босяки и т.п.) восстанавливали своеобразные общественные структуры с определенными правами и обязанностями. Обитатели ночлежки в пьесе Горького «На дне» - не толпа и не люди массы. В советском обществе также довольно быстро возродилась сословность, да и другими связями общество было сильно структурировано, так что не было пространства для «толпообразования».

Посмотрите, всего один абзац, а сколько в нем утверждений, причем весьма и весьма масштабных. Какая «сословная система»? Разве она не разрушалась при становлении капитализма? Чем она не давала возникнуть «толпе», массе? Очень трудно подвергнуть эти утверждения автора конструктивной критике, ибо автор не дал ОПРЕДЕЛЕНИЯ «массе», не указал на наличие хотя бы одного ее признака.

Опять в качестве единственного аргумента фигурирует художественное произведение, на этот раз пьеса Горького. В Советском Союзе, оказывается, ВОЗРОДИЛАСЬ сословность. Видимо, у автора свое понимание термина сословие. Ибо общепринятым является следующее определение (если говорить кратко и по существу):

Сосло́вие — социальная группа, члены которой отличаются по своему правовому положению от остального населения. Сословные привилегии передаются по наследству.

ПО ПРАВОВОМУ ПОЛОЖЕНИЮ И ПЕРЕДАЮТСЯ ПО НАСЛЕДСТВУ. Вот ключевые признаки. Что, должность секретаря горкома передавалась по наследству? Что, он отличался по своему правовому положению (речь идет именно о правах, закрепленных законодательно, а не о фактическом положении вещей)? Сын рабочего обязательно становился рабочим? Он не мог поступить в институт и стать ученым? Инженер, по своему правовому положению (официальному), отличался от работника торговли? Впрочем, подробнее о сословиях поговорим попозже.

«Спартак – чемпион!», или «Песнь о толпе»

Эта проблема стала возникать уже в ходе быстрой урбанизации в 60-е годы, что и повлекло возникновение массового человека и массовой культуры и стало одной из предпосылок крушения советского строя, сметенного искусственно возбужденной толпой.

Вот теперь Кара-Мурза заговорил о массовой культуре. Как же так, ведь выше он писал, что:

В ней отсутствует структура и устойчивые культурные системы.

Что такое «культурные системы»? Чем отличаются устойчивые от неустойчивых? А у класса устойчивые? Значит, правы были либединские, плетневы, третьяки со своей «пролетарской литературой»?

А советская литература в сталинский период, значит, не была «массовой». А после стала… Очень интересное утверждение. И когда тов. Сталин получал на выборах по 98+ процентов, это ничего не говорило о «массовом человеке». Зато об этом говорили плебисциты Гитлера. Как-то странно получается…

Когда ВЕСЬ коллектив какого-нибудь завода единогласно голосовал за подписание обращения к суду с требованием смертной казни для «вредителей» – это, видимо, проявление «общинного духа» или, например, «национального разума»:

СМЕТЕМ С ПУТИ ВСЕХ, КТО ПЫТАЕТСЯ ЗАДЕРЖАТЬ ПОБЕДОНОСНОЕ ДВИЖЕНИЕ ПРОЛЕТАРИАТА.

ЗАПОРОЖЬЕ. 12 рабочих гвоздильного цеха, завода "Интернационал" в ответ на вредительство "Промпартии" подали заявления о вступлении в партию. 40 чел. рабочей молодежи вступают в комсомол. Рабочие и служащие ст. Александровск-Южная в резолюции заявили:

"Мы сметем с пути всех, кто попытается задержать победоносное движение стальных батальонов пролетариата к социализму. Мы требуем расстрелять вредителей и отвечаем врагам пролетарской диктатуры массовым вступлением в ряды ВКП(б) для осуществления пятилетки в 4 года".

В ряде сел на общих собраниях незаможники и беднота выносят требования расстрела вредителей. В селе Купияновке, Запорожского района, соз "Надежда" в ответ вредителям организовал красный обоз хлеба им. "декады обороны" и вызвал соз "Червоный ковал". («Правда», 30 ноября 1930-го года, N 329(4774) ,)

Когда что-то подобное вытворяет чуждый «западный человек» - он «масса», «толпа» и пр. и пр.

Да и вообще, Сергей Георгиевич удивительно непоследователен. То он говорит об «атомизированном» гражданском обществе Запада, то о массе. Так все-таки «сообщество индивидуумов» или «масса»? Как правильно понимать?

Автор обильно цитирует Ле Бона, забывая, что он, в основном, говорит о ТОЛПЕ, о моментальном скоплении людей, которое длится несколько часов. Да, Сергей Георгиевич приводит отрывок из Ле Бона:

«Тысячи индивидов, отделенных друг от друга, могут в известные моменты подпадать одновременно под влияние некоторых сильных эмоций или какого-нибудь великого национального события и приобретать, таким образом, все черты одухотворенной толпы... Целый народ под действием известных влияний иногда становится толпой, не представляя при этом собрания в собственном смысле этого слова».

С этим можно согласиться. Но ведь такое объединение на чем-то основывается, верно? Значит, совпадают в какой-то момент культурные или идеологические ценности, кто-то осознает свои классовые интересы или ему навязывают чужие. Но все это не подпадает под определение «массы» или «толпы», которое дает Сергей Георгиевич. И уж ни в коем случае нельзя говорить о том, что это свойственно только Западу. Разве для нашего недавнего, сталинского, периода, это не верно? И не всегда в негативном смысле: общий подъем, объединение мыслей и действий, которое наблюдалось после начала ВОВ, сыграло весьма положительную роль в разгроме фашизма.

Вообще, одной из главных ошибок автора в трактовке понятия «толпа» является ее универсализация, превращение ее во что-то самодовлеющее, в то время как это всего лишь ПРИЗНАК. Толпа может образоваться благодаря религиозной общности, общности классовый интересов, общности спортивных интересов и практически любой другой общности. И заранее четко прописать, на основании каких конкретных общих интересов она образуется, практически невозможно, да и не нужно.

Кстати, у самого Ле Бона (цитирую по Кара-Мурзе) встречаются весьма сомнительные моменты:

В толпе всякое чувство, всякое действие заразительно, и притом в такой степени, что индивид очень легко приносит в жертву свои личные интересы интересу коллективному. Подобное поведение, однако, противоречит человеческой природе, и потому человек способен на него лишь тогда, когда он составляет частицу толпы...

Оказывается, принесение в жертву личных интересов коллективному интересу противоречит человеческой природе. Видимо, когда животное приносит себя в жертву стае, отвлекая внимание врага на себя, это противоречит его природе. Но почему животное делает то, что противоречит его природе, ведь оно вроде как на это не способно? Да именно потому, что инстинктивно ставит КОЛЛЕКТИВНЫЕ интересы выше личных. По Ле Бону – сущность человека в узком соблюдении своих собственных интересов. Он забывает, что человек – животное социальное, и жертва во имя общества хотя встречается реже, также является свойством его природы и свойством замечательным.

Совершенно диким и абсолютно необоснованным является следующее утверждение:

человек способен на него лишь тогда, когда он составляет частицу толпы...

Это явная, грубейшая ошибка. Так, одним предложением зачеркивается жизнь тех людей, которые в ОДИНОЧКУ, ГОДАМИ жертвовали своими личными интересами в интересах общества. Думаю, примеры приводить не надо, их каждый сможет вспомнить более чем достаточно. Ясно, что «на миру и смерть красна», но не надо возводить это в абсолютное правило.

Кара-Мурза пытается окрасить в негативные тона понятия «масса» и «толпа» и привязать их исключительно к западному миру, что является жестокой ошибкой. Склонность к образованию толпы в определенные моменты – свойство ЛЮБОГО человеческого общества. Оказывается:

Индивид, склонный стать человеком массы и влиться в толпу - это человек, выращенный в школе определенного типа, обладающий определенным складом мышления и живущий именно в атомизированном гражданском обществе массовой культуры.

Вот как. Восставшие крестьяне Пугачева и Разина, или «матросы Октября», или куча фанатиков, сжигавших ведьм, - толпы не образовывали (мы воздерживаемся от оценок, а только перечисляем случаи действий «толпы»). Они, видимо, судили обо всем разумно, без эмоций и индивидуально. Или же придется признать, что они были выращены в школе определенного типа, обладали определенным складом мышления и жили именно в атомизированном гражданском обществе массовой культуры.

Далее автор противопоставляет западной «толпе» русскую «общину»:

Вот, пишет английский историк русского крестьянства Т.Шанин о насилии 1907 г.: «Поджоги часто следовали теперь особому сценарию. Решение о них принималось на общинном сходе и затем, при помощи жребия, выбирались исполнители из числа участников схода, в то время как остальные присутствующие давали клятву не выдавать поджигателей... Крестьянские действия были в заметной степени упорядочены, что совсем не похоже на безумный разгул ненависти и вандализма, который ожидали увидеть враги крестьян, как и те, кто превозносил крестьянскую жакерию... Крестьянские выступления России оказались непохожими на образ европейской жакерии, оставленный нам ее палачами и хроникерами».

Интересно, а не кажется ли Сергею Георгиевичу не вполне достаточным приводить одно мнение, да еще только об ОДНОМ историческом периоде крестьянских возмущений (1905-1907). Ведь можно привести кучу свидетельств против этого (да и в 1905, кстати, Софья Андреевна Толстая нанимала охранников для защиты имения от крестьян, что вызвало некоторое возмущение среди тех, кто «идеализировал» крестьянский бунт). Достаточно обратиться к истории Гражданской войны, внимательно изучить сотни свидетельств, воспоминаний, художественных произведений, чтобы понять, какие пласты жестокости вскрылись с ОБЕИХ сторон. Не надо свое понимание справедливости распространять на ВСЮ историю революции и гражданской войны.

Можно вспомнить монархические шествия с хоругвями и иконами, которые в октябрьские дни 1905-го года превращались в дикие погромные толпы.

Война с белыми, уничтожение помещиков, буржуазии было жестоким и не могло быть другим, точно также как было предельно жестоким подавление этих волнений. Как и жестоким было крепостное право и последовавшее после освобождения от него угнетение беднейшей части крестьянства.

Можно обратиться к истории крестьянских восстаний Разина и Пугачева. Вроде ведь тоже община, и по Кара-Мурзе восставшие крестьяне не должны образовывать «толпу», а должны действовать «планомерно, методично» и не должно быть «разгула ненависти и вандализма». Но ведь – был. Глупо приписывать народу какие-то особенные черты только потому, что он «русский, общинный». Почти при всяком восстании, тем более, когда оно начинается и руководится «снизу» (особенно, «крестьянском»), бывает «разгул вандализма и ненависти». Это совершенно естественное явление, зачем его искусственно затирать?

Что же до западных восстаний, то почему же Сергей Георгиевич не обратил внимания на Парижскую Коммуну? При которой, как раз таки, не было слишком большого «разгула вандализма и ненависти». Например, коммунары допустили беспрепятственный вывод из города войск, верных правительству Тьера. Они робко испрашивали у французского банка необходимые суммы, не решаясь его национализировать, и пр. Из всего этого можно сделать вывод об особом характере французской толпы? О ее особенной мягкости и гуманности? И найти соответствующее историческое обоснование. Но это было бы такой же ошибкой, которую совершает Кара-Мурза, обвиняя Запад в склонности к «толпообразованию» и приписывая «русскому бунту» несвойственную ему мягкость.

Да и, вообще, не стоит так негативно оценивать «толпу». Вспомните того же Ле Бона:

Толпе знакомы только простые и крайние чувства; всякое мнение, идею или верование, внушенные ей, толпа принимает или отвергает целиком и относится к ним или как к абсолютным истинам, или же как к столь же абсолютным заблуждениям. Так всегда бывает с верованиями, которые установились путем внушения, а не путем рассуждения... Каковы бы ни были чувства толпы, хорошие или дурные, характерными их чертами являются односторонность и преувеличение...

Хорошие или дурные. Массу солдат, идущих в атаку, защищающих свою страну, при некоторых обстоятельствах тоже ведь можно назвать толпой. При революциях тоже часто образуются «толпы». Зачем же так негативизировать это явление? Толпы бывают разные. Толпа футбольных фанатов – это одно. Толпа, прорвавшаяся в октябре 93-го к зданию Верховного Совета, – это другое. И смешивать все в одну большую негативную кучу – совершенно неуместно.

Р.Мертон отмечает очень важное качество массовой культуры США, о котором нам как-то мало известно: «Нелюбовь к ручному труду почти в равной степени присуща всем социальным классам американского общества». Здесь надо вспомнить мысль, которую настойчиво повторял К.Лоренц - именно ручной труд служит важным условием сохранения в сознании и культуре традиций и способности к уважению.

Опять двадцать пять. Докажите вначале, что в России «любовь к ручному труду» пронизывает все классы общества. И докажите, что в США все иначе. А мысль, «которую настойчиво повторял Лоренц», выражена весьма невнятно. Каких традиций? Может быть, старой доброй традиции забивать камнями за измену? Или традиции отдавать свою невесту феодалу? Способности к уважению ЧЕГО или КОГО? Монарха? Фашистской власти? Или соседа?

Нет, все-таки ужасно, когда автор пытается охватить слишком многое, перескакивает с одной мысли на другую и постоянно выдвигает очень важные тезисы, плохо их формулируя и плохо доказывая.

Наконец, буржуазное общество создало целую промышленность масс-культуры. Обладая высокими техническими возможностями, она выносит на рынок очень соблазнительный продукт, идеологическое содержание которого целенаправленно принижает человека, делает его мышление инфантильным и сильно повышает восприимчивость к внушению. Трудно найти более примитивные фильмы, чем серия Стивена Спилберга «Индиана Джонс». Когда этот герой действует в Китае или Индии, эти фильмы кроме того становятся предельно расистскими - даже удивительно, как могут их демонстрировать в современном обществе. Я их видел за границей в междугородных автобусах и, еще не зная, что Спилберг знаменитый режиссер, про себя ругался: скупые автобусные компании, закупают для показа самую дешевую дрянь. Поэтому я был поражен, узнав, что в США два фильма из этой серии держат рекорд выручки за первые шесть дней проката: «Индиана Джонс и храм Страшного суда» 42,3 млн. долл. и «Индиана Джонс и последний крестовый поход» 46,9 млн. долл. Хоть и слыхали мы о непритязательности американцев, но только руками развести.

Что значит «целенаправленно принижает человека»? Что за мания искать мирового злодея там, где сидит обыкновенный торгаш? Сам же Сергей Георгиевич написал, какие суммы выручены за эти фильмы, это само за себя говорит. И дело не в непритязательности американцев: довольно большие суммы американские блокбастеры снимают и в мировом прокате. Почему бы Кара-Мурзе в таком случае не написать о «непритязательности русских», ведь у нас с успехом проходят всякие ночные дозоры, прекрасно продаются донцовы и улицкие, и очень популярны МТВ и ТНТ. Глупо и преступно на основании таких вот доводов делать выводы о «непритязательности» всей нации. Или приписывать это особенностям западной или любой другой культуры.

В последние десять лет мы в России видим целенаправленные действия по превращению народа в толпу - через изменение типа школы, ослабление традиций и осмеяние авторитетов, воздействие рекламы, телевидения и массовой культуры, разжигание несбыточных притязаний и пропаганду безответственности. Все признаки тех методов и технологий «толпообразования», на которые обращали внимание изучавшие это явление философы. Дело пока что идет медленно, но если люди не осознают опасность, то стихийные механизмы защиты не справятся с таким нажимом.

Опять про «целенаправленность». Разберем по пунктам: «изменение типа школы». А как вы думали: общественный строй изменится, а школа останется прежней? В ней будут по-прежнему учить жить по заветам Ленина и сохранят пионерские организации? А чиновники из Минобразования не будут воровать? И бюджет будет выделять на образование больше денег? Добро пожаловать в капитализм.

Ослабление традиций? Каких? У некоторых народов было принято (да и сегодня бывают отдельные случаи) убивать девушку, если она до свадьбы потеряла девственность. ТАКИЕ традиции не надо ослаблять? Да и потом, ослабление традиций – естественный процесс. Национальные традиции связаны, в первую очередь, с влиянием семьи, с влиянием окружающей среды, условий жизни, языка и т.д. Современный город уравнивает условия жизни разных народов, идет процесс универсализации языка, ослабляются устои традиционной семьи (а уж тут причин много, и об этом надо говорить отдельно). Огромное влияние оказывает ОБЩНОСТЬ и доступность массовых источников информации. Как тут не ослабляться традициям?

Осмеяние авторитетов. Тут вообще говорить нечего. У каждого свои авторитеты. И Сергей Георгиевич осмеивает в этой книге каких-то людей, которые для кого-то являются авторитетами. Может быть, ему запретить это делать в законодательном порядке? За возможность свободно осмеивать надо платить тем, что кто-то может осмеять и твои авторитеты и тебя самого.

«Воздействие рекламы, разжигание несбыточных притязаний, пропаганда безответственности» – ну так товар-то надо продавать. Реклама - двигатель торговли, на этом стоит капитализм. Никто не говорит, что это хорошо, но зачем же списывать это на злую волю? На волю к выгоде – да, но это же естественно при том общественном строе, при котором мы живем. Это выгода правящего класса – вот куда надо обращать свое оружие, а не указывать на неведомых и невидимых «манипуляторов».

Цель правящего класса – навязать угнетенным свои классовые интересы, получить выгоду. Вот что нужно видеть за «манипуляцией», а не козни прозападных скрытых злодеев. Вот на что нужно открывать глаза, а не замазывать классовую борьбу, подменяя ее иррациональным «социальным расизмом». Враг – не за океанами, не мифическая общность под названием «Запад», враг здесь, на наших улицах, тот, кто владеет фабрикой, тот, кто строит себе дом на Рублевке, чиновник-взяточник, бесстыжий рекламщик, меняющий свой талант на золото, продажный журналист, наемный управляющий, усиливающий эксплуатацию рабочих ради повышенных премиальных. Надо указывать на ОБЪЕКТИВНЫЕ противоречия в интересах УГНЕТЕННЫХ и УГНЕТАТЕЛЕЙ, а не пытаться объединить их вместе под лозунгами вроде: «Запад есть Запад, Восток есть Восток, и вместе им не сойтись».

Мораль и законы

В параграфе «Разрешение аморальности» автор заговорил об аморальности современного общества, при этом опираясь на Хейзинга:

Внеморальность политики! Замена всеобщей («тоталитарной») этики контролем принятых в парламенте законов - кредо демократии западного типа. Эта демократия устраняет из политики понятие греха, а по сути и совести («свобода совести») и заменяет его исключительно понятием права. «Разрешено все, что не запрещено законом!». Хейзинг подчеркивает, что принцип внеморальности при этом перестает быть монополией государства, он осваивается и негосударственными организациями, и широкими массами. Тяга к аморальному насилию не убывает по мере демократизации общества.

Это довольно сложная тема. Стоит отметить, что так однозначно подходить к этому вопросу не стоит. Ведь так называемая «тоталитарная этика», она ведь тоже может быть разной, например фашистской. При этом она все равно будет лучше, чем «контроль принятых в парламенте законов»? А еще стоит напомнить, что даже положения ВСЕОБЩЕЙ этики каждый человек трактует по-своему. И что она может быть общей для данной страны (особенно, если она навязана «сверху») и резко отличаться от норм, принятых в других странах. Этические нормы тем и отличаются от правовых, что они, как правило, не жестко прописаны, не структурированы, и за их нарушение не установлена определенная мера ответственности. Обычно, в обществе сочетается власть обычных законов и набора определенных морально-этических норм (впрочем, порой довольно разных, для разных групп населения). Часто обычные и этические законы совпадают. Например, заповедь «Не убий» находит свое отражение в законодательстве практически любой страны. При этом государство не абсолютизирует эту норму, оно допускает убийство людей в случае войны, суды при рассмотрении такого рода преступлений учитывают смягчающие и отягощающие обстоятельства.

Не стоит забывать, что парламент – это законодательный орган и занимается он принятием закона, а не составлением кодекса чести. Непонятно, а что предлагает автор? Выкинуть законы и лицемерку-демократию на помойку и установить всеобщие этические нормы? Но ведь, если исчезнет наказание и контролирующие органы, то найдутся люди, которые начнут эти нормы нарушать, верно? А что с ними делать? Наказывать? Тогда, чем ваши «этические нормы» будут отличаться от обычных законов?

Мораль – понятие растяжимое. Кто-то считает, что введение смертной казни за добрачную половую жизнь является лучшим средством «спасения общества», таковы устои его морали. Вы хотите, чтобы он нес в политику такую мораль?

А современные массовые террористы? Они то как раз, если мы воспримем логику Кара-Мурзы, делают политику моральной (исходя из своих нравственно-этических установок). Не признают законов, установленных прогнившей западной демократией, взрывают «неверных» (погрязших в разврате, с их точки зрения). Вот вам яркий пример столь милой сердцу автора «тоталитарной этики».

Когда мы говорим о морали в политике, не надо забывать, что наши собственные моральные нормы не являются всеобщими, что есть и другие, согласно которым можно натворить таких дел, перед которыми померкнут деяния буржуазных демократов.

Внесудебная расправа над инакомыслящими, полное отрицание норм буржуазного правосудия, буржуазного судопроизводства (которые не только «буржуазные») сбрасывали великие революции в водоворот террора, в конечном счете приканчивая тех, кто их делал (впрочем, причина этого во многом кроется в объективных предпосылках, в революционных условиях). Соблазн легкого решения наболевших вопросов в обход законов и длительного судебного процесса, несмотря на всю свою эффективность сегодня, дает страшные всходы завтра. И не стоит огульно отрицать то полезное, что выработано человечеством на основании многовекового опыта. Не надо бездумно тащить из прошлого заржавленные «тоталитарные» рыцарские доспехи только потому, что они вам симпатичны и вызывают имперскую рефлексию. Против современной пули все равно не поможет.

Лишний нолик и детская проституция

Кара-Мурза пишет:

Через устранение понятия греха современное общество «раскрыло» ниши порока, превратив его в морально приемлемый бизнес. Так, кстати, возникла преступность как нормальное социальное явление (в традиционном обществе преступление - всегда мятеж, всегда покушение на монарха и, таким образом, на Бога; эту важную разницу рассматривает М.Фуко в книге «Надзирать и наказывать», а С.Кубрик - в фильме «Механический апельсин»). Массовой и узаконенной стала в буржуазном обществе проституция, вплоть до того, что возникают профсоюзы проституток, они получают время на телевидении. В городах США «работают» 300 тысяч малолетних проституток в возрасте от 9 до 12 лет.

Опять начинается обвинение капитализма во всех грехах. Что значит «преступность стала нормальным социальным явлением»? Это значит, что к преступному миру принадлежит большая часть общества? Или что она не осуждает преступность? Но это ведь не так.

Вообще, чтобы доказывать что-то, неплохо бы привести статистические данные, например, по тому обществу, которое Сергей Георгиевич считает традиционным и по развращенному, «постмодернистскому». Ну, пусть традиционным обществом будет Россия 19-го века. Что, взяточничество (преступление, между прочим) в ней рассматривалось как «мятеж», «покушение на монарха»? Да нет, процветало вполне себе замечательно, если нет соответствующих статистических данных, можно внимательно перечитать воспоминания современников, произведения писателей того времени.

Не стоит забывать и о том, что в так называемых «традиционных обществах» мера наказания часто самым диким образом не соответствовала мере вины. Повесить десятилетнего ребенка за украденный хлеб (Англия, отдельные случаи были еще и в 19 веке) – это правильно? А когда вводились законы об огораживании и преступлением стали считать бродяжничество (при Генрихе VIII, правившем с 1509 по 1547, за это повесили по разным данным от 2 до 2.5 % населения Англии)? Это такая замечательная «старая, добрая» монархия.

А отрубание носов, ушей, четвертование, преследование раскольников в монархической России? Удивительно, как взрослые люди могут петь дифирамбы монархии и видеть альтернативу капитализму в «пещерах». Все равно, что говорить: «Медленно замерзать – это ужасно, давайте-ка шагнем в костерок, там будет теплее». Верно, будет теплее, только через пяток секунд снова захочется в холодок, и намного сильнее, чем раньше в огонь.

Проституция стала массовой и узаконенной - это верно, кроме, наверное глагола «стала» (опять же узаконена она далеко не везде). Разве раньше массовой и часто узаконенной она не была? Не стоит забывать, что традиционная семья часто представляет из себя одну из форм скрытой проституции, более мягкую, но от этого не менее гадкую. Когда в «традиционном» обществе, пусть в той же царской России, девушку, почти ребенка, против ее воли выдают замуж за старика (да и просто за нелюбимого человека) – это не было проституцией? А разве не была узаконена проституция в «традиционной» России, вспомните публичные дома, желтые билеты. Почему Сергей Георгиевич не говорит об этом? По данным А. Дубровского, в конце 19-го века в России существовало 1216 только официально зарегистрированных домов терпимости (впрочем, во многих из них «работало» по 2-3 девушки). А сколько занималось проституцией в одиночку, по «билетам»? А сколько не было зарегистрировано?

Разве положение с проституцией в Австро-Венгрии, при монархии, было лучшим, чем сегодня в Австрии? Лучше были условия жизни проституток, меньше зараженность ЗППП, гуманнее отношение к ним сутенеров, ниже смертность и пр.?

Может быть, нам взять за пример исламских фундаменталистов и восхититься тем, что при их правлении почти исчезла проституция? Да, восхититься можно, но если забыть о парандже, ограничениях на обучение, принудительных браках, многоженстве и прочих прелестях. Согласны избавиться от проституции на таких условиях? Вернее, не избавиться от нее, а придать ей другую, более скрытую форму? Строгие религиозно-нравственные нормы, которые навязываются обществу НАСИЛЬНО, несут за собой вместе с ложками меда целые бочки дегтя, не надо об этом забывать.

Сергей Георгиевич замазывает суть проблемы. Он пытается привести читателя к мысли, что проституция присуща капиталистическому обществу и не присуща выдуманному «традиционному», в разряд которых он относит и СССР. А это совершенно неверная постановка вопроса. В Советском Союзе проституция была распространена намного меньше, чем на Западе именно потому, что была уничтожена частная собственность на общественные средства производства. В обществе значительно уменьшилось социальное расслоение населения. Стало меньше возможности обратить свою энергию на поиск выгоды и больше возможностей реализовать свой творческий потенциал в науке, работе, спорте, искусстве и т.д. Огромное влияние на проституцию оказывает безработица. В СССР, с его практически поголовной занятостью населения, эта проблема не стояла так остро, как в капиталистических странах.

Исчезли экономические предпосылки для рекламы, для культивирования потребления. И в этом отношении СССР сделал громадный шаг вперед. Но анализ советского строя – это отдельная, большая тема, которую невозможно охватить целиком в рамках данной критической работы, поэтому пойдем дальше, отметив только, что автору не стоит приписывать успехи СССР в борьбе с проституцией его «традиционности», а уж тем более «тоталитарности». Дело именно в особенностях экономических и классовых отношений. Но даже в СССР полностью эта проблема не была решена.

Кстати, утверждение автора о 300 тыс. американских девочек-проституток в возрасте от 9 до 12 лет довольно сомнительно. Вообще, проблема подсчета числа проституток всегда стояла довольно остро. Так, например, российский исследователь А. Вислоуха в 1904 году писал:

«В Одессе имеется около 10000 женщин, промышляющих развратом, а по полицейским данным всех зарегистрированных проституток там только 400. То же и в других городах».

Но все-таки цифры, приведенные Сергей Георгиевичем, вызывают подозрения в том, а не ошибся ли он на порядок? Дети с 9 до 12 лет составляют примерно 6 процентов от общего населения США. Половина из них – девочки, а именно они нас интересуют, значит остается 3 процента. Согласно последним данным, население США составляет около 300 млн. человек. Следовательно, девочек с 9 до 12 лет в стране проживает около 9 млн. Легко посчитать, что если принимать на веру число, приведенное Сергеем Георгиевичем, то окажется, что КАЖДАЯ 30-ая американская девочка в возрасте с 9 до 12 лет работает проституткой! Это совершенно дикое утверждение, и мы сейчас попробуем это доказать.

Статистические данные по разным странам не могут предоставить точные данные по количеству людей, вовлеченных в занятие проституцией. Так, например, согласно полицейским сводкам, в 1995 г. в США были арестованы за занятие проституцией 74297 человек. Из них мужская проституция составила 38,9%, женская — 61,9%. А по оценкам такой организации, как ЕСРАТ (Ending Child Prostitution, Pornography and Trafficking), общая численность проституток в США составляет около 2 млн. человек. Из них, по разным оценкам, от 300 тыс. до 600 тыс. – несовершеннолетних. Но это оценки по обоим полам и до 18 лет (или даже, по американским меркам, – до 21 года)! Откуда взялись 300 тыс. 9-12 девочек-проституток, совершенно непонятно.

Напомню, что США – это не Таиланд и не Шри-Ланка, и к педофилии там отношение не особенно трепетное. Так, например, в ходе операции «Потерянная невинность», которая проводилась в течение 1,5 лет, ФБР за вовлечение детей в проституцию задержало 19 человек и нашло около 30 детей, которые стали их жертвами. Данные по несовершеннолетним: власти установили личности более чем 200 несовершеннолетних, которых заставляли заниматься проституцией. Были задержаны около 500 подозреваемых.

Масштаб операций ну никак не вяжется с каждой тридцатой американской девочкой-проституткой. Впрочем, это все косвенные доказательства, перейдем к основным.

Хотя статистика не может учесть ВСЕХ вовлеченных в проституцию, но она дает довольно точные данные по процентному соотношению проституток разных возрастных групп. Так, самой многочисленной является возрастная группа 21-25 лет – около 50 процентов. А дети до 14 лет, вовлеченные в проституцию, составляют (в зависимости от страны) от 1 до 3 процентов от общего числа проституток. Например, в России, в Приморском Крае, на ноябрь 2001 года из общего числа проституток дети до 14 лет составили порядка 1,13% («Торговля женщинами и детьми в социальной и криминологической перспективе», Ерохина Л.Д., Буряк М. Ю. ).

Даже если предположить, что девочки не до 14 лет (пусть не до 14), а с 9 до 12 составляют целых 3 процента (что характерно как раз таки больше для Тайваня или Шри-Ланки) от общего числа проституток в США, все равно их количество будет колебаться около 60-70 тыс. (а на самом деле, от силы - 30 тыс. Видимо, дело в «лишнем нолике»).

Не сам ли Сергей Георгиевич, иронизировал:

Э-э, миллион туда, миллион сюда...

когда рассказывал об ошибках горе-статистиков. Но надо быть внимательнее самому, не поддаваться обаянию цифр, не спешить поражать читателя парадоксальными фактами о «прогнившем Западе», а придерживаться точного и объективного изложения. В конце 80-ых нам вешали на уши «светлую лапшу» о США, не надо теперь вешать «темную».

Кто напустил в болото комаров?

Но мы отвлеклись от основной темы. Далее автор начинает пугать нас какими-то маргинальными конгрессами, которые призваны легализовать наркотики, «обновить христианство» и т.д. Автор сам пишет:

Конечно, можно посчитать такие конгрессы экстравагантными маргинальными событиями, но таких событий происходит множество, и они широко представлены в прессе.

Естественно, что внимание прессы приковывают к себе экстравагантные события. Если такие новости вызывают интерес – это лучшее доказательство того, что они не соответствуют настроению большей части общества. Если бы такое отношение к наркотикам было нормальным – об этом бы и не стоило писать как о ярком и экстравагантном событии.

Резкое расширение ниши аморальности и, в пределе, распространение ее на все общество служило тому размягчению культурного ядра, что было необходимо для подрыва гегемонии «тирана» и установления гегемонии «манипулятора» (согласно теории А.Грамши). Человек с подорванной моралью легко манипулируем! Разрушение традиционной морали и перманентная «сексуальная революция» - важнейшее условие устранения психологических защит против манипуляции сознанием.

Автор почему-то замечает только такого рода события, которые служат «доказательством» аморальности Запада. Но почему-то не хочет видеть многочисленные движения, которые часто свидетельствуют об обратном. Например, движения, направленные ПРОТИВ наркотиков. Или движения тех же американских подростков ПРОТИВ ранней половой жизни. Сергей Георгиевич надевает и на себя и на своих читателей розовые очки, когда он рассматривает милые его сердцу «традиционные общества». Но не жалеет чёрной краски, когда обрушивается на ненавистный Запад.

Сексуальная революция – тоже палка о двух концах, как и всякая революция. Если смотреть на нее исключительно с ханжеской точки зрения – это, конечно, абсолютное зло, но, с другой стороны, она довольно сильно поспособствовала расшатыванию укладов традиционной семьи, что не так уж и плохо (хотя скорее она сама была вызвана расшатыванием этих устоев экономическими причинами). Через «революционные» перегибы человечество освобождается от многих устаревших норм, по-новому смотрит на отношения между людьми. Сексуальные революции заканчиваются, а отношения между людьми, общественные нормы меняются, и не стоит трактовать эти изменения как однозначно отрицательные. Многие из них имеют прогрессивное значение, но об этом мы поговорим в других работах.

Не стоит также и забывать, что то, что при капиталистическом строе кажется нам ужасным (как, например, казалась ужасной концентрация производственных мощностей при раннем капитализме), в грядущем, посткапиталистическом обществе будет иметь положительное, прогрессивное значение.

И рассуждения автора о всеобщей аморальности все-таки больше напоминают консервативное брюзжание, призыв к «традиционности», а не аналитическую работу. Опять он объясняет все злой волей, не вскрывая объективную природу тех или иных явлений.

Автор с негодованием пишет о «перфомансах» некоторых современных художников. Ну и что? Разве эта «пародия на искусство» становится массовой? Да, такого рода «инсталляции» находят своих поклонников в среде буржуазии и части интеллигенции, но даже они, в основном, относятся к этому, как к забавному аттракциону. Массовым такое «искусство» не становится. Массовая культура скорее страдает не от постмодернистских изысков, а от примитивной коммерческой стряпни.

Далее Сергей Георгиевич опять обрушивается на буржуазные СМИ, виня их в фальсификациях. Это правильно. Но опять молчит о причине, о ВЫГОДНОСТИ этих фальсификаций, о росте рейтингов, и, соответственно, больших доходов от рекламы.

Самиздат и свобода слова

Интересный параграф «Захват и присоединение аудитории». А чем? Читайте:

Первое правило для успешного контакта - заявить о том, что отправитель сообщения входит с аудиторией в какую-то общность (по социальному, национальному, культурному признаку и т.д.). Для этого выработан целый язык и манера обращения: коллеги, мужики, православные и т.д. Так что первые же шаги по установлению контакта служат кличем «Мы с вами одной крови - ты и я!». Поэтому первый признак манипуляции - уклончивость в изложении собственной позиции, использование туманных слов и метафор. Ясное обнаружение идеалов и интересов, которые отстаивает «отправитель сообщения», сразу включает психологическую защиту тех, кто не разделяет этой позиции, а главное, побуждает к мысленному диалогу, а он резко затрудняет манипуляцию.

Это автор случайно написал не о себе? Нет, нет, его никто не обвиняет. Но отсутствие умения внятно и чётко изложить свою позицию, отсутствие четкого понимания своей позиции, и, следовательно, «использование туманных слов и метафор», это еще не признак зловещей «манипуляции».

Старый, испытанный еще в Великой французской революции прием захвата аудитории - представление идеологических сообщений в виде «запретного плода». Именно тогда возник «самиздат» - изготовление и распространение нелегальной и полулегальной литературы. Расцвела эта индустрия уже в 60-е годы 20 века как средство психологической войны (к 1975 г. ЦРУ разными способами участвовало в издании на русском языке более чем 1500 книг русских и советских авторов). Тогда в СССР даже ходил анекдот: старушка перепечатывает на машинке «Войну и мир» Толстого. Ее спрашивают: вы что, с ума сошли? - «Нет, я хочу, чтобы внучка роман прочитала, а она читает только то, что напечатано на машинке». Правда, говорят, что некоторые люди не читают даже запрещенных книг.

Опять автор пишет о Великой Французской революции, ничего не доказывая, просто утверждая. Ладно бы, если это были бы общеизвестные факты или спорные, но озвученные. Но ведь он выдвигает СВОЮ точку зрения, НОВУЮ, и никак ее не обосновывает. Нелегальная и полулегальная литература ходила еще во времена Римской Империи (христианские рукописи, например) и даже ранее. Как появилась письменность, так возник и запрет на какие-то книги, и точно так же возникло нелегальное их распространение. Когда Омар сжигал Александрийскую библиотеку, он сказал примерно следующее: «Если в книгах этих писано то же, что в Коране, то они лишние; если же писано иное, то они лгут». Автору напомнить, как инквизиция точно так же запрещала и жгла книги?

Самиздат в СССР – тема обширная. Кара-Мурза говорит, что сила была в его нелегальности и сетует на глупость интеллигенции, которая на него «купилась». А сетовать надо на глупость власти, которая его запрещала. Большая часть самиздатчиков, и вправду, оказалась бездарной: когда СССР рухнул и их творчество лишилось ореола запретности, выяснилось, что оно не стоит и той бумаги, которая на него тратилась. Впрочем, некоторые из «нелегалов» были достаточно талантливы и их произведения и сегодня имеют достаточно большой круг поклонников.

Автор подходит не с той стороны. Не вражеские агенты «использовали» Самиздат в своих целях (хотя полностью исключать такое влияние нельзя), а дурацкий запрет придавал излишнюю ценность этим книгам и не позволял рассматривать их объективно.

«Архипелаг Гулаг» Солженицина – «Библия» советских диссидентов – сегодня воспринимается совсем не так. Да, это во многом несправедливая, необъективная книга, но запрет на нее говорил об обратном. Сам факт преследования кричал: «Если запрещают, значит, это все правда!». Он подогревал необъективность с другой стороны. Необъективность диссидентов во многом была вызвана необъективностью власти.

Почему бы не издать «Гулаг» в советское время? С выписками из архивных данных, с комментариями специалистов, с обширной критикой тех моментов, которые ее достойны (а таких пруд пруди)? Но и с признанием того, что было, ведь, что ни говори, а весь «Архип» ложью не назовешь. Другое дело, что Солженицын исключительно пристрастно трактует те или иные факты, очень часто пользуется непроверенной информацией, восторженно кромсает цитаты и просто подгоняет это все под свои совершенно неверные выводы. Ну, так напишите об этом, откройте окна для свежего воздуха.

Впрочем, сейчас, видимо, кто-то начнет брюзжать о том, что «открыли окна» в конце 80-ых и вот к чему пришли. Ну что ж, тот, кто путает местами причину и следствие, кто считает, что человека для его собственного блага надо делать дураком и уберегать от «вредной информации», пусть сидит и тоскливо вздыхает о славном прошлом. А информационная свобода, свобода слова является одним из ВАЖНЕЙШИХ достижений человеческого общества, и, несмотря на все ее недостатки, ни в коем случае нельзя ее заменять насильственным навязыванием позиции СВЕРХУ, какой бы правильной она не была.

Дело в самом ПОДХОДЕ, в МЕТОДЕ. Человек, приобретая власть, каким бы мудрым и порядочным он не был, не должен брать в руки топор для того, чтобы рубить свободу слова. Он должен понять, что завтра этот топор может оказаться в руках глупца или подлеца. И он обратится против того, за что шла борьба.

Свобода слова – намного более сложный инструмент для власти, чем топор с надписью «Единогласно», но надо учиться им пользоваться, если мы хотим создать прекрасную статую, а не коряво обрубленного идола со слепыми глазницами.

Какие же установки внедряли в сознание авторы-диссиденты? М. Петрусек характеризует их так: «Самиздат справедливо разрушал мифы о национальном величии и доблести, например, мифы о масштабах антифашистского сопротивления или мифы о чешском национальном характере. Самиздат касался и весьма болезненных тем (высылка немцев) и остродискуссионных вопросов (законность и историческая обоснованность возникновения самостоятельного чехословацкого государства)». В общем, подрывал опоры национального самосознания.

Автор цитирует Петрусека, который пишет «справедливо разрушал». А Кара-Мурза подводит итоги: «подрывал опоры национального самосознания». Вопрос: нужно ли утверждать «национальное самосознание» за счет создания несправедливых мифов?

Вот интересно, когда в какой-нибудь соседней стране занимаются созданием «национальных мифов», нас это безумно раздражает, мы разражаемся потоками ругани в адрес «этих латышей», «проклятых евроцентристов» и т.д. Когда кто-то у нас осмеливается усомниться в справедливости утверждения превосходства русской нации над другими, начинаются крики о разрушении «национального самосознания», о проплаченных «манипуляторах» и пр. Старая добрая поговорка о бревне и соломинке совсем не впрок…

Какова была культурная ценность изданий? Петрусек пишет: «В первые месяцы после ноября 1989 г. предполагалось, что в государственных издательствах выйдет практически весь обществоведческий самиздат... Существуют договоры с издательствами, но книги не издаются, так как возник отчасти действительный, отчасти условный эффект негативной реакции на самиздат: вышла на поверхность тривиальная истина, что не все изданное в самиздате имеет долговременную ценность, не говоря уже о привлекательности для читателя». И в беллетристике также «действуют приведенные выше закономерности - издание части самиздатовских книг показало отсутствие к ним читательского интереса».

Иными словами, захват и присоединение аудитории в программе «Самиздат» достигался не высокой ценностью самого материала, а искусственно созданной приманкой - запретностью текста, так что авторы, издатели и распространители обращались к нон-конформистским, диссидентским стереотипам в сознании.

Думаю, это нагляднейший пример того, как автор вольно трактует те или иные цитаты согласно своему мировоззрению. Петрусек пишет, что «не все изданное в самиздате имеет долговременную ценность». А Кара-Мурза, вставив «иными словами», пишет уже о «не высокой ценности самого материала». Да еще прибавляет при этом, что запрет создавался «искусственно». Трактовать это надо так, что, видимо, в партийное руководство Чехословакии и всех других социалистических стран проникли ЦРУ-ушники, которые нарочно запрещали Самиздат. Везде враги, везде манипуляторы. Никуда от них не скроешься.

Ценность Самиздата Советская власть создала сама, подавив свободу слова. Возможно, что в тех исторических условиях, в которых действовали большевики, трудно было поступить иначе, но ТРУДНО – еще не значит НЕВОЗМОЖНО. И уж явно, в постсталинский период те ограничения свободы слова, которые имели место быть, не соответствовали культурному уровню развития общества.

---