В кн.: Выдающиеся отечественные этнологи и антропологи. М., Наука, 2004, С. 210-225, 230-232.
С. П. Толстов в течение всей своей научной жизни вел, как принято говорить среди этнографов и археологов, работу в поле, был полевым исследователем. Эта сторона его научной деятельности прекрасно показана в статье, написанном Ю.А. Рапопортом. Не ограничиваясь сбором фактического материала, С.П. Толстов занимался его систематизаций, обобщением. В этом нет ничего необычайного. Систематизаций и обобщением собранных фактических данных занимаются практически все этнографы и археологи. С.П. Толстов в своей работе широко использовал также и чисто исторический материал. Он был не только этнографом и археологом, но и прекрасным историком. В этом опять-таки нет ничего из ряда вон выходящего. Отличало С.П. Толстова от многих других историков, этнографов и археологов то, что он не просто систематизировал и обобщал фактический материал, строил не только эмпирические концепции, но и от эмпирического уровня научного познания поднимался до теоретического, занимался, теоретическими изысканиями, выдвигал новые идеи и, разрабатывая их, создавал гипотезы и теории, отображающие сущность изучаемых этнологией и исторической наукой явлений.
С чисто внешней стороны этнология возникла как наука о культурно-языковых общностях, обычно называемыми народами. Но реально с самого начала она изучала, во-первых, сохранившиеся к моменту ее возникновения отдельные конкретные первобытные общества (социоисторические организмые, сокращенно - социоры) [2], во-вторых, существовавший в недрах цивилизованных социоисторических организмов мир крестьянских общин и крестьянской культуры [3]. Теории крестьянского мира стали создаваться лишь в самое последнее время [4]. В этнологии первобытного общества теории начали возникать в последней трети XIX в. Первая из них была создана Л.Г. Морганом и изложена в его книге "Древнее общество" (1877). Она была эволюционистской.
Один из крупнейших отечественных специалистов по первобытности А.И. Першиц провел четкую грань между первобытным обществом, которое существовало до возникновения классовых (цивилизованных) обществ, и первобытными обществами, продолжавшими существовать рядом с цивилизованными социоисторическими организмами. Первое он предложил называть апополитейным (от греч. апо - до и политея, или полития, - государство), вторые - синполитейными (от греч. син - одновременный). [5]
Этнография располагает фактическим материалом только об синполитейных обществах. Но раскрыть сущность этих обществ можно только одним единственным способом - путем реконструкции развития апополитейного общества. образом, теория этнографии первобытности совпадает с теорией эволюции первобытного общества, каким оно было до возникновения классовых социоисторических организмов.
Книга Л.Г. Моргана "Древнее общества", в которой была изложена первая теория этнографии первобытности, положила начало новому разделу исторической науки. Наряду с уже давно существовавшей историологией цивилизованного общества, базировавшейся в первую очередь на письменных документах, появилась существенно отличная от неё историология первобытного общества, основанная на других источниках. Этнографические материалы не единственные источники, на которые опирается историология первобытности. Она использует также данные археологии, палеоантропологии, лингвистики, фольклористики, мифологии. Но любая теория истории первобытного общества может быть только этнологической и никакой другой.
Когда на Западе в конце XIX в. в этнологии воцарился антиэволюционизм, то тем самым эта наука практически оказалась без теории. В ней возобладал чистый эмпиризм. Теория в западной этнологии частично возродилась лишь вместе с неоэволюционизмом, что произошло в 50-60 гг. XX в. Но годы засилья эмпиризма не могли не сказаться и на характере этого течения. Поэтому неоэволюционистские концепции не смогли внести ничего существенно нового в эту науку.
В советской этнологии с самого начала был принят на вооружение исторический подход. Но для создания новых теорий мало было признать необходимость историзма. Овладеть искусством теоретически мыслить, а тем более создавать новые теории, далеко не просто. К тому же для этого нужна и определенная природная одаренность. Поэтому очень немногие советские этнологи оказались способными к такого рода деятельности. И одним из этих людей был С.П. Толстов
Пик созидательной деятельности С.П. Толстова в области теории этнографии и историологии первобытности, а также и историологии классового общества приходится на 1930-1935 годы. В это время одна за другой появились его большие теоретические работы: "Проблемы дородового общества" (написана в 1930 г., увидела свет в 1931 г.) [6], "Очерки первоначального ислама" (1932) [7], "Генезис феодализма в кочевых скотоводческих обществах" (1934) [8], "Военная демократия и проблема "генетической революции"" (1935) [9], "Пережитки тотемизма и дуальной организации у туркмен" (1935).[10]
Время это было далеко не простым. Начавшаяся в 1928 г. с печально знаменитого Шахтинского процесса первая волна репрессий вскоре докатилась и до представителей общественных наук.[11] Друг за другом последовали "Академическое дело" (1929-1931 гг.) [12] и "Дело славистов" (1933-1934), в результате которого были репрессированы многие этнографы и краеведы. [13] Выходили книги с такими, например, названиями, как "Этнография на службе классового врага" (М., 1932). В такой обстановке заниматься не только что разработкой теории, но и простым собиранием фактов было нередко опасно.
А если учесть уже отмеченные выше родственные связи С.П. Толстова (внук и племянник белоказачьих генералов), то можно только удивляться его смелости и энергии в области теоретизирования. Его мощный ум кипел, порождая и оттачивая все новые и новые идеи. Занятие теорией было его страстью, в чем он и сам отдавал себе отчет. В статье "Проблемы родового общества", говоря о необходимости реконструирования истории далекого прошлого человечества, он подчеркивал, что это требует и предполагает создание понятийных, концептуальных построений, высшей формой которых является теория. [14] За какую бы проблему не брался С.П. Толстов, пусть, казалось бы, самую частную, он с неизбежностью рассматривал ее во все более и более широком аспекте, его ум двигался от единичного к все более и более широкому общему, стремясь проникнуть во все более глубокую сущность исследуемых явлений. Он был прирожденный теоретик.
Но, к сожалению, в сложившейся обстановке он вынужден был исходить не только из внутренней логики научного поиска. Нужно был страховаться от обвинений в ревизионизме, в отходе от марксизма и т.п. грехах. И дело доходило до (если иметь в виду только внешнюю сторону) буквально до курьеза. На целой странице своей работы "Пережитки тотемизма и дуальной организации у туркмен" он прокламирует, что точка зрения Л.Г. Моргана и Ф. Энгельса, согласно которой корни экзогамии заключены в осознании вреда кровосмешения, совершенно верна и не может быть поставлена под сомнение. [15] А затем он же на следующих двух страницах подчеркивает, что экзогамия есть явление чисто социальное и ее появление может быть объяснено действием исключительно социальных факторов. [16] И далее излагается концепция возникновения экзогамии, которая не только не стыкуется с моргановской, но прямо противоположна ей. В этой же работе он выступает в защиту положения Моргана о кровнородственной семье как стадии развития человечества, специально подвергает критике (правда, совершенно неубедительной) аргументацию У.Х.Р. Риверса, выступившего с опровержением этого тезиса. [17] Но когда С.П. Толстов переходит к изложению собственной концепции, то моргановская кровнородственная семья фактически в ней полностью отсутствует.
Таким образом, С.П. Толстов в своей теоретической деятельности был во многом несвободен. И это не могло не сказаться, причем, разумеется, не лучшим образом, на ее результатах. Работа в области теории может быть по-настоящему успешной только тогда, когда исследователь имеет полную возможность руководствоваться лишь стремлением к истине, когда он может не оглядываться на то, как это скажется на его житейских делах, когда он в этом смысле полностью свободен. Увы, С.П. Толстову жить в таких условиях по существу не пришлось. Поэтому он сделал гораздо меньше, чем по своим способностям мог бы свершить
Тридцатые годы для любого советского ученого, даже естествоиспытателя, не говоря уже о гуманитариях, были временем риска. Любая его работа могла быть последней. Это сознавал и С.П. Толстов. Отсюда определенная спешка, которая отчетливо проявляется в ряде его работ. Идей у него много, но некоторые из них не всегда в достаточной степени разработаны. А если они и подвергаются разработке, то в ряде случаев дело не идет дальше создания гипотезы. Созданная гипотеза не всегда подвергается достаточно тщательной проверке. Иногда при этом привлекается не вся совокупность фактов, а лишь та часть их, которая поддается данной интерпретации. Остальные не принимаются во внимание. С.П. Толстову не всегда удается избегнуть и соблазна подогнать факты под гипотезу. В результате она так и не становится подлинной теорией. Недостаточную разработанность ряда своих идей понимал и сам ученый. "Автор, - писал он, например, в статье "Проблемы дородового общества", - далек от мысли дать законченную теорию. Это лишь фрагменты, предварительные наброски <...>". [18]
Но, несмотря на все отмеченные недостатки, работа С.П. Толстова в 30-е годы в области теории является необычайно яркой страницей истории нашей этнологической и исторической науки. Равного ему в этой сфере не было. По масштабу и уровню теоретической деятельности к нему приближался, пожалуй, один только А.М. Золотарев. [19] Когда речь заходит о советской этнографии 30-60-х годов, то обычно рядом с С.П. Толстовым ставят С.А. Токарева. Основания для этого, конечно, имеются. У последнего масса трудов, посвященных самым различным проблемам этнографии, причем их у него гораздо больше, чем у С.П. Толстова. [20] Но, на мой взгляд, С.А. Токарев был больше энциклопедистом, больше систематизатором науки, чем генератором новых идей, ученым-творцом.
С 1936 г. публиковать работы, в которых излагались бы новые теоретические идеи, С.П. Толстов на долгое время перестал. И это совершенно не случайно. После убийства С.М. Кирова в стране началась вторая волна репрессий, в известной степени даже более страшная, чем первая. В числе пострадавших от нее опять оказались многие этнографы, причем среди них видные, занимавшие руководящие посты. Первая волна террора затронула среди ученых прежде всего людей, научная деятельность которых началась еще в дореволюционной России и которые не испытывали особого желания приобщиться к марксистской методологии. В ходе новых чисток были репрессированы ученые, которые сформировались уже при советской власти и были полны искренней решимости вести исследования с позиций исторического материализма. Так как С.П. Толстов принадлежал к кругу новых, ориентированных на марксизм исследователей, то опасность была для него была более чем реальной.
Именно страх за свою участь побудил С.П. Толстова вместе с археологами А.В. Арциховским и М.В. Воеводским, археологом и историком С.В. Киселевым принять участие в написании статьи "О методах вредительства в археологии и этнографии", появившейся в самый разгар второй волны репрессий - в трагически знаменитом 1937 году - в журнале "Историк-марксист" (№ 2). В ней не только клеймился как "враг народа", "троцкистский бандит" один из ведущих деятелей тогдашней этнографической науки А.К. Пригожин, не только разоблачались "антимарксистские", "ревизионистские", "идеалистические", "вульгаризаторские", "расистские" и т.п. ошибки А.Н. Бернштама, Б.Л. Богаевского, Д.К. Зеленина, С.И. Ковалева, Е.Ю. Кричевского, И.И. Мещанинова, В.К. Никольского, В.И. Равдоникаса, З.А. Семенова-Заусера. Следуя печальным канонам того времени, авторы каялись в собственных идеологических грехах и отмежевывались. А.В. Арциховский, С.В. Киселев, С.П. Толстов признали свою вину в том, что они одно время занимали ликвидаторскую позицию по отношению к археологии и этнографии. Но если первые два ученых этим покаянием и ограничились, то С.П. Толстову пришлось признать за собой еще один серьезный идеологический вывих, заключавшийся в признании им в статье "Проблемы дородового общества" (1931) в качества особого этапа человеческой истории тотемистического общества. [21] Все это означало, что в силу своих занятий теорией из всех четырех авторов С.П. Толстов был ближе всех к краю пропасти.
И С.П. Толстов, по-видимому, решил больше не играть с огнем. Но его неуемная натура не могла ограничиться простой систематизацией фактов и изложением и переложением уже достигнутого наукой. И он, начиная с 1938 г., сocредоточился на раскопках Древнего Хорезма, которые навсегда прославили его имя.
В своих названных выше работах С.П. Толстов рассматривает довольно много различных проблем. Но главными среди них являются три. Первая - проблема перехода от животного к человеку. Вторая - проблема возникновения экзогамии и рода. Третья - проблема перехода от первобытного общества к классовому и первых форм классового общества.
Первому из этих вопросов посвящена работа "Проблемы дородового общества". В ней С.П. Толстов подвергает сокрушительной критике широко распространенный в то время взгляд, согласно которому первые люди были собирателями. Как он доказывает, никакой собирательской стадии в истории человечества никогда не существовало. К охоте перешли еще ближайшие предшественники человека и без этого люди бы никогда не возникли. Он рисует образ гипотетического предка человека, которого он называет прачеловеком. Это - происшедшее от человекообразной обезьяны существо, которое обитало не в лесу, а в саванном редколесье, ходило на задних конечностях, имело свободные верхние конечности и систематически занималось охотой, используя для этого естественные орудия - камни, палки и т.п. Не столько потребности самой охоты, сколько необходимость разделывания туш крупных животных вызвала переход к изготовлению орудий, что положило начало процессу антропогенеза. Такие прямоходящие и использующие естественные орудия предшественники человека было впоследствии действительно открыты и названы австралопитеками. Австралопитеки уже не были животными, но еще не были и людьми. Они - предлюди. Предлюди, таким образом, были, как когда-то планета Нептун, первоначально открыты на кончике пера.
Могут сказать, что остатки австралопитека были обнаружены Р. Дартом еще в 1924 г., т.е. за 7 лет до появления статьи С.П. Толстова. Но все дело в том, что тогда был найден всего лишь неполный череп детеныша. Истинная природа австралопитеков стала ясной исследователям лишь после новых находок, первые из которых были сделаны лишь в 1936 г. И только в 40-е годы ученые окончательно пришли к вводу, что австралопитеки были не человекообразными обезьянами, а прямоходящими существами, систематически использовавшими естественные предметы для охоты. [22]
Помимо всего сказанного, важным было и выделение С.П. Толстовым в качестве особого периода истории человечества эпохи становления человека, антропогенеза.
Уже в этой статье С.П. Толстов попутно заметил, что в группах становящихся людей с какого-то времени половые отношения были возможны лишь в течение определенного краткого периода времени. Это положение получило развитие в статье "Пережитки тотемизма и дуальной организация у туркмен". В ней развивается идея раздельного существования на какой-то ранней стадии развития первобытного человечества совершенно самостоятельных мужских и женских коллективов, встречающихся раз в году для полового общения, которая была выражена в романе крупнейшего российского этнографа В.Г. Богораза-Тана "Жертвы дракона: Роман из жизни первобытного человечества (эпохи позднего палеолита)", опубликованного в 1909 г. в 9-12 номерах журнала "Современный мир". Сам В.Г. Богораз-Тан не осмелился высказать эту идею в своих научных работах, но в послесловии к роману подчеркнул, что нарисованные им картины первобытной жизни, включая "разделение полов, весенние пляски и брачные оргии", имеют под собой прочную фактическую основу. "Я, - писал ученый, - ничего не сочинял, я только комбинировал". [23] На раздельное проживание супругов у целого ряда народов обратил внимание М.О. Косвен, назвавший это явление дизлокальным (дислокальным) браком. Но он рассматривал такого рода поселение супругов (именно супругов, а не просто половых партнеров) как позднее явление. [24]
Трудно сказать, был ли знаком С.П. Толстов с названным выше произведением В.Г. Тана-Богораза, но, во всяком случае, он впервые высказал эту идею в научной работе и главное - попытался раскрыть причину движения в таком направлении. Он поставил это в связь с появлением и развитием половых производственных табу, а происхождение последних объяснил как результат нарастания противоречий между беспорядочными промискуитетными половыми отношениями и потребностями развития производственной деятельности дородового коллектива. По его мнению, основная тенденция развития возникших в дородовом коллективе половых табу заключалась в полной ликвидации всех проявлений половой жизни внутри коллектива, вплоть до исключения бытовых отношений между мужчинами и женщинами. Развитие этой тенденции и привело на определенной стадии развития к распаду ранее единого двуполого коллектива на два однополых: мужской и женский, каждый из которых самостоятельно вел хозяйство. Изоляция этих коллективов нарушалась лишь один раз в году, когда на определенный срок снимались половые табу, и мужчины и женщины соединялись для полового общения. В период снятия табу производственные и иные функции отходили на второй план.
Эту гипотетическую форму социальной организации С.П. Толстов в статье упорно именует кровнородственной семьей, хотя с моргановской кровнородственной семьей она по сути дела ничего общего не имеет. Как известно, суть кровнородственной семьи Л.Г. Морган видел в запрете полового общения между людьми, принадлежавшими к разным поколениям, между родителями и детьми. Возникновение этой формы семьи, по Моргану, означало появление первой формы брака, а тем самым исчезновение промискуитета. У С.П. Толстова на этой стадии промискуитет продолжает существовать, он теперь лишь ограничен во времени. Ни о каком запрете полового общения между поколениями на этих страницах его статьи нет и речи. Нельзя в связи с этим не заметить, что тезис о существовании в прошлом человечества ограниченного во времени промискуитета, отстаивался в свое время целым рядом отечественных исследователей (К.Д. Кавелиным, М.И. Кулишером, М.В. Довнар-Запольским, А.Н. Веселовским). [25]
Следующим шагом, по Толстову, было возникновение экзогамии. Как известно, суть экзогамии заключается в абсолютном запрете половых (а тем самым и индивидуально-брачных) отношений внутри определенной человеческой группы, а именно рода, а затем и фратрии, возникшей в результате распада исходного рода на несколько новых. Поэтому я предпочитаю называть это явление акойтией (от греч. а - не, коитус - половой акт, половое общение). С.П. Толстов, разумеется, таким термином не пользовался. Но когда говорил о том, что экзогамия есть одна из форм половой табуации, он имел в виду именно запрет половых отношений внутри рода, а не производное от нее требование вступать в брак только вне рода (экзогамию в точном смысле слова, ведь греческое слово "экзо" означает вне, а "гамос" - брак).
Вряд ли можно согласиться с В.Г. Таном-Богоразом и С.П. Толстовым в том, что в истории первобытного человечества было время, когда существовали совершенно самостоятельные мужские и женские коллективы. Но современные данные археологии дают серьезные основания полагать, что во время, если не всех, то поздних палеоантропов, каждый человеческий коллектив (праобщина) состоял из двух относительно самостоятельных групп: мужской и женско-детской. [26] В жизни этого коллектива чередовались периоды действия половых производственных табу, когда половое общение внутри его было строжайше воспрещено, и периоды снятия этих табу, во время которых общение полов приобретало бурный оргиастический характер. По существу, в таком коллективе уже существовала акойтия, но она была неполной, временной.
Следующий шаг состоял в превращении временной акойтии в полную и тем самым праобщины в род. Однако взгляд на мужскую и женскую групп как совершенно самостоятельные коллективы, а не две обособленные части одного общества, помешали С.П. Толстову нарисовать сколько-нибудь убедительную картину становления экзогамии и рода. Но его вывод о том, что этот процесс завершился появлением дуально-родовой организации, которая была формой группового брака, является, на мой взгляд, совершенно правильным. Между этими двумя родами существовали определенные взаимные права и обязанности. Каждый из них не только запрещал половые связи между своими членами, но и обязывал их искать себе полового партнера исключительно в лишь в союзном рода. На это обстоятельство ученый обращал особое внимание. Само собой разумеющимся было, что этот групповой брак являлся дислокальным.
Как видного из сказанного, в статье "Пережитки тотемизма и дуальной организации у туркмен" С.П. Толстов вплотную подходит к новой трактовке группового брак, отличной от той, что содержалась в работах Л.Г. Моргана и его последователей. В их трудах групповой брак по сути понимался как своеобразная сумма, совокупность браков между индивидами. Но такого брака в истории человечества никогда не было. Это давало серьезные аргументы противникам концепции группового брака.
Существо новой трактовки группового брак состояла в том, что он понимался как союз не между индивидами, а только между их группами как целостными образованиями. Однако, эту точку зрения С.Т. Толстов до конца последовательно не выдержал. Характеризуя два рода, составляющие дуальную организацию, как "коллективных субъектов брака", ученый одновременно говорит и об индивидуальных "мужьях" и "женах", хотя и ставит два последние слова в кавычки. [27] В более поздней работе "Древний Хорезм. Опыт историко-археологического исследования" (1948), снова обращаясь к групповому браку, С.П. Толстов характеризует как более позднюю его форму полиандрию. [28] Это неверно. Полиандрия представляет собой не брак одной женщины с группой мужчин, а несколько одновременно существующих браков одной женщины с несколькими мужчинами. То же относится и к полигинии. Она не брак одного мужчины с группой женщин, а несколько индивидуальных одного мужчины с несколькими женщинами, взятыми по отдельности.
Как известно положение об огромном значении в ранней истории человечества дуально-родовой организации выдвигалось и отстаивалось в свое время Л. Файсоном, Э.Б. Тайлором и У.Х.Р. Риверсом. Не упоминая в своей статье первых двух ученых и осуждая (как уже указывалось) третьего за его критику концепции кровнородственной семьи, С.П. Толстов в то же время творчески развивает эту их идею, стараясь превратить ее в теорию. Как показывает он, дуально-родовая организация была универсальным явлением.
С.П. Толстов прослеживает процесс дальнейшего развития экзогамии и рода, в ходе которого исчезает требование вступать в половое общение только с членами другого рода, входящего в дуальную организацию (союзного рода) и остается лишь запрет вступать в половую связь внутри рода. А затем исчезает и данный запрет.
Помимо всего прочего С.П. Толстов ставит и по-своему решает проблему возникновение классификационных систем родства. Он категорически отвергает господствовавший, да и сейчас продолжающий господствовать в этнографии взгляд, согласно которому классификационные термины родства возникают в результате расширения индивидуальных терминов родства. Он подчеркивает, что классификационные термины родства возникают как коллективные, групповые и не представляют собой терминов кровного родства в привычном для нас смысле слова. Спустя два года сходная точка на классификационные термина родства была высказана и обоснована британским этнографом А.М. Хокартом в превосходной работе "Системы родства". [29]
Все изложенные выше положения С.П. Толстова представляют ценность для того направления этнологической науки, которое руководствуется историческим подходом к социальной организации отношений между полами, получившего начало в работах, прежде всего, Л.Г. Моргана, которое признает огромное теории. На Западе же сейчас господствует другое направление. Как уже отмечалось, западные этнографы на грани XIX - XX вв. отказались от эволюционизма, а тем самым и от реконструкций исторического развития и первобытного общества в целом и его отдельных социальных институтов. С их точки зрения брак между индивидами и основанная на нем семья существовали еще у животных предков человека и были унаследованы от них людьми. Никакого промискуитета и группового брака никогда не было и быть не могло. Сейчас эти положения рабски принимаются на веру повторяются многими российскими этнографами.
А между тем за прошедшие годы накопилась масса материала, находящегося в разительном противоречии с таким упрощенным антиисторическим пониманием. Выяснилось, например, что у крупных человекообразных обезьян нет ничего похожего на индивидуальный брак и семью. У орангутанов взрослые самцы вели одиночный образ. Единственной формой объединения была у них группа, состоящая из самки с детенышами. В объединениях горилл и шимпанзе, в которые входили животные любого пола и всех возрастов, существовали отношений, которые сами западные исследователи именуют "промискуитетными". [30]
Если понимать групповой брак не как сумму индивидуальных браков, а как союз между родами (и фратриями), регулирующий отношения между полами, то существование различных форм такого группового брака является неопровержимым фактом. Они хорошо известны этнографам под названиями обязательного билатерального кросс-кузенного брака, обязательного матрилатерального крос-кузенного брака и т.п. К прежним данным о народах, у которых еще в XVIII - начале XIX вв. совсем не было семьи (наяры Малабарского берега) добавились новые, в частности об обществе одного из народов Гималаев, носящего название на. [31] Не поддаются никакому объяснению с изложенных выше позиций и огромное количество фактов, свидетельствующих о существовании в былом человечества не просто промискуитета, а ограниченного во времени промискуитета. [32]
В этом отношении заслуживает внимания позиция уже упоминавшегося выше У.Х.Р. Риверса - последнего крупного западного этнографа, серьезно занимавшегося теоретической разработкой проблем социальной организации отношений между полами. Как уже отмечалось, именно он доказал, что кровнородственная семья и семья пуналуа никогда не существовали, а тем самым и не было в истории человечества и тех двух форм группового брака, на которых, по мысли Л.Г. Моргана, они базировались. Но, отрицая существование указанных двух форм группового брака, У.Х.Р. Риверс в то же время против самой идеи группового брака не выступал. Более того, он указывал, что без допущения бытия в истории человечества "организованного полового коммунизма" (так он называл групповой, дуально-родовой брак) совершенно невозможно объяснить происхождение классификационных систем родства. [33]
Прежде чем перейти к другим работам С.П. Толстова необходимо отметить, что в рассмотренной выше статье автором глубоко раскрыта сущность тотемизма, каким он быль при своем возникновении. "Тотемизм, - писал С.П. Толстов, - есть форма осознания связи коллектива, его единства, его противоположности другим коллектива <...>". [34] И возник он не вместе с родом, а задолго до его появления, еще на дородовой стадии развития человечества. Это взгляд находит все большее подтверждение в фактическом материале.[35]
Проблема перехода от первобытного общества к классовому и вопрос о характере раннего классового общества были впервые поставлены С.П. Толстовым в статье "Очерки первоначального ислама". Эту статью люди, относящиеся к С.П. Толстову с уважением, стыдливо обходят. Дело дошло до того, когда в конце 80-х годов готовился сборник теоретических статей С.П. Толстова (он так и не вышел, но будем надеяться, что это произойдет в недалеком будущем), то указанная работа в него не была включена. Понять составителей сборника можно. С.П. Толстов в этой статье заявляет, что Мухаммед в реальности не существовал, что он представляет собой мифическую личность. Мифическими персонажами объявляет автор статьи также трех "праведных" халифов (Абу-Бекра, Омара и Османа) и Али. Согласится с этим невозможно, хотя нельзя не отметить, что С.П. Толстов не был одинок. Подобные взгляды развивали и некоторые другие исследователи.
Но за экстравагантностью подобного рода заявлений многие не замечают содержащегося в таком подходе рационального зерна. По существу С.П. Толстов стремится отойти от сведения процесса становления ислама к деятельности Мухаммеда и его сподвижников и продолжателей, понять объективные причины и историческую неизбежность появления такого рода религии у населения Аравийского полуострова в середине первого тысячелетия нашей эры.
В статье помимо проблемы становления ислама поднимается еще целый ряд важнейших вопросов. Один из них -о природе общественного строя доисламских городов Аравии. Он не решен до сих пор. С. П. Толстов сопоставляет общественные порядки этих городов, которые он считает республиками, с социальным строем ранних греческих полисов. И в этом содержится определенное зерно истины.
С. П. Толстов заявляет, что арабские завоевания являются наряду с нашествиями германцев составной частью Великого переселения народов, сокрушившего Римскую империю. С этим вряд ли можно согласиться. Однако подобно тому, как при рассмотрении следствий вторжения германцев на территорию Западной Европы историки огромное значение придают романо-германскому синтезу, при выявление результатов арабских завоеваний необходимо больше внимания уделить исследованию арабско-аборигенного синтеза, который, несомненно, имел место.
С. П. Толстов проводит резкую грань между ранним и поздним Халифатом. Он рассматривает державу Омейядов как рабовладельческую, а Аббасидов - как феодальную. Это положение перекликается со взглядами некоторых современных исследователей. Так, например, по мнению известного специалиста по социально-экономической истории Ближнего Востока в средние века Э. Аштора, уход со сцены Омейядов и восшествие Аббасидов означало полную трансформацию общественного строя и смену классов, стоящих у власти. Феодализм, согласно Э. Аштору, стал господствовать на Ближнем Востоке только с конца первого тысячелетия н.э. [36]
В работах "Генезис феодализма в кочевых скотоводческих обществах" и "Военная демократия и проблема "генетической революции"" С.П. Толстов особое внимание уделяет переходу от первобытного общества к классовому. Он указывает, что этот переход - не кратковременный эпизод, а процесс, продолжавшийся в течении долгого времени, составившего целую историческую эпоху. Общество этого периода противоречиво сочетало в себе особенности как доклассового, так классового общества, или, как выражается сам С.П. Толстов, одновременно являлось последней стадией доклассового общества и первой стадией классового. Этот переходный период С.П. Толстов именует эпохой военной демократии. Такое же название он присваивает и переходному обществу.
Название это является не самым удачным, хотя бы уже потому, что во многих находившихся на данной стадии исторического развития конкретных обществах не было порядков, которые С.П. Толстов называет военной демократией. Вряд ли можно признать верным и отстаиваемый ученым взгляд, что во всех этих обществах шло становление рабовладельческого способа производства.
Но все эти детали не могут заслонить главного. С.П. Толстов по существу первым попытался обосновать выделение периода перехода от доклассового общества к классовому в качестве особой исторической эпохи, которую нельзя полностью отнести ни к собственно первобытному обществу, ни к одной из классовых общественно-экономических формаций. С.П. Толстов прямо не сделал такого вывода, но вся логика его рассуждений неизбежно ведет к признанию этого переходного общества межформационным, лежащим между общественно-экономическими формациями и не относящимся ни к одной из них. [37] Данное общество в литературе сейчас принято именовать предклассовым.
Но, пожалуй, самое важное, что содержится во всех без исключения рассмотренных выше работах С.П. Толстова, - привлечение интереса исследователей к связям между одновременного существующими обществами. В понятийном аппарате исторического материализма, каким он был создан К. Марксом и Ф. Энгельсом, в качестве не просто главных, но по существу единственных выступают связи между различными этапами развития тех или иных социоисторических организмов (социоров), связи внутрисоциорные "вертикальные", диахронные. Связи между сосуществующими обществами, воздействие этих обществ друг на друга, т.е. связи "горизонтальные", синхронные, межсоциорные, остаются при этом во многом в тени.
С.П. Толстов обращает особое внимание на рано, еще на стадии первобытности проявившуюся, неравномерность исторического развития, которая стала более чем зримой с появлением первых классовых обществ. Всегда с этого момента существовали цивилизованные центры и окружающая их варварская периферия. Передовые цивилизованные общества оказывали мощное влияние на социальный строй и историческое развитие первобытных социоисторических организмов, причем такое, без учета которого совершенно невозможно понять эволюцию последних. И С.П. Толстов во своих последующих работах пытается всесторонне учесть это воздействие. [38]
Поднятая С.П. Толстовым проблема стала теоретически разрабатываться только в самые последние десятилетия. Учет влияния капиталистических обществ Запада на развитие стран "третьего мира" лег в основу концепций зависимости, или зависимого развития (Р. Пребиш. Т. Дус-Сантус, Ф. Кардозу и др.) Важнейшими понятиями этих теорий стали категории центра и периферии. [39] Эти понятия были подхвачены мир-системным подходом (Ф. Бродель, И. Валлерстайн и др.), суть которого заключается в привлечении внимания к "горизонтальным", межсоциорным связям. [40] Возникла и получила разработку глобально-формационая концепция мировой истории, в которой всесторонне учитываются как внутрисоциорные, так и межсоциорные связи, в особенности воздействие передовых обществ на отставшие в своем развитии социоисторические организмы (социорная супериндукция). [41]
Прекратив в 1936 г. публиковать теоретические работы, С.П. Толстов наверняка не перестал создавать и обдумывать новые идеи. Для него не делать этого было невозможно. По рассказам людей, хорошо его знавших, он вечно делился и с ними, и со студентами новыми своими мыслями.
Приведу высказывание поэта и прозаика В.Д. Берестова, который с 1946 г. учился на историческом факультет МГУ, где слушал лекции С.П. Толстова, окончил в 1955 г. аспирантуру Института этнографии, где директором был С.П. Толстов и работал в Хорезмской экспедиции под его руководством. "Все, о чем он читал, - вспоминает В.В. Берестов, - было как бы заново проверено и обогащено его талантом. Читал он последовательно, методично, словно это было не сплошное новаторство, а нечто общеизвестное, утвержденное во всех инстанциях. Даже свою увлеченность новыми идеями, свой неукротимый темперамент Толстов искусно скрывал. Привычные в те времена связки "как известно", после чего шли мысли, высказанные впервые, "мы имеем", хотя сказанное часто знал и "имел" только он один, типичные для того времени "с одной стороны" и "с другой стороны" как бы убаюкивали рвение искателей крамолы. Да и сами студенты, прилежно записывая лекции, часто не подозревали, что в тексте каждой лекции есть то, что не найдешь ни в каких пособиях и ученых трудах". [42]
Сам я лично с С.П. Толстовым, к сожалению, знаком был очень мало. Долгое время я жил и работал в Сибири, в г. Красноярске и лишь в 1962 г. перебрался в г. Рязань, что позволило мне 1-2 раза в месяц бывать в Москве, а тем самым и в Институте этнографии. Поэтому мое общение с С.П. Толстовым ограничилось несколькими краткими разговорами в течение двух последних лет его научной деятельности (осень 1962 г. - лето 1964 г.), причем, к сожалению, не на теоретические темы. Но мне пришлось в это же время (замечу, что это было уже после того, как с ним случился первый инсульт) побывать на нескольких заседаниях, где он выступал, причем явно без всякой предварительной подготовки. Когда речь заходила о сложных научных проблемах, он буквально загорался. И эти его импровизации оставляли впечатления такой необычайной интеллектуальной мощи, которую мне больше никогда наблюдать не удавалось. Это был, несомненно, выдающийся ученый, который, повторю еще раз, так и не смог полностью реализовать все свои огромные творческие возможности.
В послевоенный период С.П. Толстов с определенной осторожностью возобновил публикацию работ, в которых он снова поднимал теоретические проблемы этнологии и историологии первобытности. Одной из первых была статья "К вопросу о периодизации истории первобытного общества" (1946). [43] Высоко оценивая созданную Л.Г. Морганом периодизацию истории первобытного общества, автор в то же время решительно выступал "против имеющих место тенденций фетишизации схемы Моргана во всех ее деталях, тормозящих развитие нашей этнографической и археологической науки, препятствующих освоению и марксистскому обобщению огромных фактических данных, накопленных после восьмидесятых годов XIX в.". [44] "Канонизация устарелых мест и ошибок в периодизации Моргана, - писал С.П. Толстов, - на руку только противникам его теории". [45] В качестве одной из фактических ошибок Л.Г. Моргана автор отмечает отнесение им полинезийцев к средней ступени дикости, в то время как они в действительности находились на высшей ступени варварства, т.е. вплотную подошли к грани, отделяющей первобытное общество от классового.
Но С.П. Толстов в своей статье занимается не просто обновлением моргановской периодизации. По сути, он предлагает совершенно новую периодизацию, в основу которой он кладет не развитие форм хозяйства, а изменение первобытных общественных отношений. Он выделяет три главных этапа. Первый - эпоха первобытного стада, время становление первобытного общества и самого человека. Она завершается возникновением человека современного физического типа (Homo sapiens) и дуально-родовой организации. Второй - эпоха первобытной (родовой) общины, время ее расцвета. Для этой эпохи характерно существования рода, причем обязательно материнского. Третий - эпоха военной демократии, время превращения первобытнообщинного строя в классовый. Эту свою периодизацию С.П. Толстов пытается в какой-то степени сочетать с моргановской, причем не всегда удачно. Обоснование предложенной С.П. Толстовым новой схемы мы находим и в других его работах. [46]
К тому времени С.П. Толстов уже и прямо отказался от моргановской схемы эволюции брачно-семейных отношений. Если раньше он, фактически отбросив концепции кровнородственной семьи, продолжал формально на ней настаивать, то теперь прямо признал ее несостоятельной. На дискуссии по проблеме экзогамии, состоявшейся 8 апреля 1947 г., С.П. Толстов открыто заявил, что аргументы против существования в прошлом человечества кровнородственной семьи, приведенные У.Х.Г. Риверсом и детально разработанные А.М. Золотаревым, неопровержимы. [47]
О том, что несостоятельность концепции кровнородственной семьи "была давно и очень прочно и основательно показана" наукой, С.П. Толстов писал и в 1952 в статье "Итоги перестройки работы Института этнографии в свете труда И.В. Сталина "Марксизм и вопросы языкознания"". [48] В этой же статье С.П. Толстов, используя как защитный талисман содержащиеся в указанной работе И.В. Сталина слова о том, что марксизм не признает неизменных выводов и формул, обязательных для всех эпох и периодов, что он является врагом всякого догматизма, выступает не только против моргановской схемы эволюции брачно-семейных отношений, но и подвергает еще более основательной критике периодизацию Моргана.. "Надо сказать, - пишет он, - что фетишизация моргановской схемы надолго затормозила развитие нашей этнографической и археологической науки".[49]
Не оставил в послевоенные годы без внимания С.П. Толстов и проблему происхождения и сущности экзогамии. Об этом свидетельствуют его выступления на уже упоминавшейся дискуссии по проблеме экзогамии (1947) и на совещании по проблеме происхождения Homo Sapiens (27-29 апреля 1949 г.), а также статья "Значение трудов И.В. Сталина по вопросам языкознания для развития советской этнографии" (1950). В выступлении на дискуссии (как видно из сообщения о ней) он подчеркнул, что взгляды на экзогамию, высказанные им в 1935 г. в работе "Пережитки тотемизма и дуальной организации у туркмен", требуют некоторого уточнения (в частности, в этой статье им было переоценено значение полового тотемизма), но в основных положениях остались неизменными. [50] А в упомянутой только что статье он четко сформулировал свою точку зрения по этому вопросу: "Несомненно одно: экзогамия неразрывно связана с развитием грубой и примитивной, но уже чисто человеческой половой морали, порожденной настоятельными потребностями упорядочения половой жизни локального хозяйственного коллектива, который с появлением экзогамии становится коллективом родовым - первобытная община отделяется от первобытного стада. Это упорядочение носит грубый и примитивный характер, выражаясь в полном запрете половой жизни в пределах хозяйственного коллектива, чем создается потребность в общении с представителями других коллективов. На этой почве возникает одно из интереснейших явлений первобытной истории - так называемая "брачно-классовая система" и "дуальная организация"". [51]
Придерживаясь своих прежних взглядов на сущность и происхождение экзогамии, С.П. Толстов в послевоенные годы нигде не только не отстаивает, но даже и не излагает свою старую конкретную схему ее возникновения. По-видимому, она его уже не устраивала. Но создать новую модель он по каким-то причинам не смог. В послевоенных работах С.П. Толстов По-прежнему отстаивает взгляд на классификационный (групповые) термины родства как на первичные, а на индивидуальные (описательные) - как поздние.
Но С.П. Толстов в послевоенных работах не ограничивался лишь повторением и уточнение своих прежних взглядов. Совершенно нов и интересен его вывод о том, что племя возникло не одновременно с родом, как полагали тогда все советские этнографы, а значительно позднее. [52] Нельзя не отметить, что положение о том, что племя - довольно позднее явление, да к тому же и не универсальное, к настоящему времени получило широкое признание.
До сих пор рассматривались лишь послевоенные статьи С.П. Толстова. Но в 1948 г. вышла в свет его замечательная книга "Древний Хорезм. Опыт историко-археологического исследования", в которой были подведены итоги предвоенных раскопок. В основной и большей части этого труда проблемы теории не рассматриваются. Древнейшее классовое общество Хорезма С.П. Толстов, руководствуясь взглядами, изложенными в уже рассмотренных выше работах, характеризует как рабовладельческое, которое в последующем, в первом тысячелетии н.э. трансформировалось в феодальное. Здесь он был совершенно не оригинален. От этих взглядов он не отступал и в последующих своих работах о Хорезме. Концепцию "азиатского способа производства" он, по-видимому, никогда не разделял.
Но в этой монографии есть раздел, специально посвященный проблемам теории этнографии и историологии. Он носит название "Экскурс III. Путь корибантов". В самом начале С.П. Толстов ставит вопрос о необходимости использования историками, изучающими восточные и античные общества, данных этнографии. Как указывает он, к этнографическим материалам при изучении истории цивилизованных обществ обращались К. Маркс и Ф. Энгельс. "К сожалению, - пишет автор, - приходится сказать, что наши историки древнего мира, за редкими исключениями, ни на шаг не продвинулись по этому пути по сравнению с тем, что было сделано более полувека назад Марксом и Энгельсом, ограничиваясь, как правило, лишь общеизвестными цитатами из основоположников марксизма и нисколько не задумываясь о том, что и в этом вопросе, как и во всяком другом "марксизм не - догма, а руководство к действию"". [53] Положение о том, что марксизм не догма, а руководство к действию, С.П. Толстов повторяет и в других своих послевоенных трудах.
В рассматриваемом разделе монографии С.П. Толстов, прежде всего, снова возвращается к излюбленной своей теме - проблеме места дуальной организации в истории человечества и широко ее освещает, привлекая обширный круг литературы. Здесь он, наконец, отдает должное трудам У.Х.Р. Риверса. Другой автор, на которого он часто ссылается - к тому времени уже покойный А.М. Золотарев (умер в 1943 г. в заключении).
Об отношениях С.П. Толстова и А.М. Золотарева ходили разные слухи. Они - ровесники, оба занимались теоретическими проблемами этнографии и первобытной истории. Говорили об их соперничестве, чего, конечно, исключить нельзя. Как известно, А.М. Золотарев сражался в рядах Красной Армии, попал в плен к немцам, бежал. После возвращения из плена был определен в запасной полк, где вел политработу. Однако вскоре по доносу одного из бывших военнопленных был арестован и в сентябре 1942 г. осужден "за измену родине" на десять лет. [54]
Существует слух (привожу один из его вариантов), что будто бы к С.П. Толстову, который после ранения на фронте и лечения в Красноярске вернулся к руководству Московским отделением ИИМКа, а с декабря 1942 г. стал директором Института этнографии, где-то то ли осенью 1942 г., то ли весной 1943 г. явился некий военный, который познакомился в исправительно-трудовом лагере с А.М. Золотаревым. Этот человек будто бы попросил С.П. Толстова написать от имени руководства Института письмо, в котором говорилось бы о научных заслугах репрессировавнного этнографа и желательности его освобождения. На эту просьбу С.П. Толстов якобы ответил, что ему для этого необходим оформленный по всем правилам запрос. На личные неофициальные просьбы дать официальный ответ он права не имеет. Этот слух никогда никем не был документально подтвержден, но его и сейчас многие принимают за правду. Мне он представляется мало достоверным. Это сомнение основывается на совершенно твердых фактах.
Фактом является, что в "Древнем Хорезме" С.П. Толстов постоянно ссылается на работу в то время еще не реабилитированного (это произошло лишь в 1957 г.) коллеги "Родовой строй и религия ульчей" (1939) [55], в которой широко разрабатывались проблемы дуальной организации. С чисто формальной стороны он мог бы этого и не делать без какого бы то ни было ущерба для своей научной репутации. Ведь ни о каком замалчивании приоритета не могло быть и речи, ибо статья С.П. Толстова "Пережитки тотемизма и дуальной организации у туркмен" появилась до работ А.М. Золотарева, посвященных этой проблематике.
К этому факту я добавлю еще два. Где-то в 1959-1960 гг. во время командировке в Москву я познакомился в архиве ИЭ с рукописью А.М. Золотарева, которая была написана до войны и носила название "Очерк истории родового строя". Это был макет учебника по истории первобытного общества. Совсем недавно я узнал, что экземпляр этой рукописи находился, по крайней мере, в первые послевоенный годы на кафедре этнографии исторического факультета МГУ, которой до 1952 г. заведовал С.П. Толстов, и широко использовался студентами в качестве учебного пособия. Об этом мне сообщил крупнейший специалист по этнографии и истории Сибири доктор исторических наук С.И. Вайнштейн, который учился на историческом факультете МГУ и, начиная с 1947 г., специализировался при кафедре этнографии.
В 1964 г. увидела свет большая монография А.М. Золотарева "Родовой строй и первобытная мифология", в которой в числе других проблем детально рассматривалось происхождение и развитие дуальной организации. [56] Она была закончена в 1941 г., незадолго до войны, и почти четверть века хранилась в архиве ИЭ. Я был достаточно хорошо знаком с редактором этой книги, в то время еще только кандидатом, а позднее доктором исторических наук Л.А. Файнбергом. Он мне рассказал, что издание было предпринято по инициативе С.П. Толстова, который лично поручил ему подготовить рукопись к печати, торопил его и обеспечил быстрое прохождение работы через все инстанции.
Кроме дуальной организации, С. П. Толстов в "Пути корибантов" обращается к групповому браку. Однако ничего нового по сравнению с тем, что было сказано в статье "Пережитки тотемизма и дуальной организации у туркмен", он не добавляет. Более того, как уже было показано, в этой книге он даже несколько отступает от уровня, достигнутого ранее, кое-где трактуя групповой брак по-старому, по-моргановски, те. как совокупность браков между индивидами. Однако годом раньше выхода книге в своем выступлении на дискуссии по проблеме экзогамии (1947) он последовательно проводил взгляд на группой брак как на такую форму социальной организации отношений между полами, которая возникла до брака между индивидами. [57]
Одна из сюжетов, к которому неоднократно обращался С.П. Толстов, - соотношение материнского и отцовского родов. Как известно, Л.Г. Морган, вслед за ним Ф. Энгельс, а затем и многие другие ученые считали материнский род первоначальным, а отцовский - более поздним явлением. С.П. Толстов не просто принимал положение о первичности материнского рода. Для него это был вопрос не только и не столько фактов, сколько принципа, который не может быть поставлен под сомнение.. Он рассматривал учение о первичности материнского рода как неотъемлемую составную часть материалистического понимания истории, а тем самым и марксизма в целом. Поэтому любое выступление против тезиса о первичности материнского рода С.П. Толстов расценивал как антимарксистское. Для западных этнографов это было, по его мнению, извинительным: они не были марксистами и не претендовали на это звание. Иным было его отношение к советским исследователям, которые, как он считал, обязаны были быть марксистами. Любые попытки наших этнографов пересмотреть взгляд на историческое соотношение материнского и отцовского родов он встречал в штыки и бросал им обвинение в отходе от марксизма.
В этом С.П. Толстов был совершенно не прав. Вопрос о соотношении материнского и отцовского родов есть проблема не исторического материализма, а исключительно лишь этнологии и историологии первобытности. Ни в постановке под сомнение тезиса о первичности материнского рода, ни в прямом отказе от него нет ничего антимарксистского, равно как нет ничего марксистского в признание его правильным. Вопрос состоит только в том, какое положение находится в соотвествии с Фактами и тем самым с исторической реальностью.
К сожалению этого С.П. Толстова не понимал. Таким образом, для него существовали не только внешние, но и внутренние барьеры. Его мысль не была вполне свободной, что сковывало ее потенции. И это была не столько вина С.П. Толстова, сколько его беда. Он был продуктом своей эпохи, которая не позволила ему полностью реализовать его огромный теоретический талант.
Но отнюдь не значит, что С.П. Толстов вообще не принимал во внимания факты, которые, по крайней мере внешне, вступали в противоречие со взглядами Л.Г. Моргана и Ф. Энгельса.. Как известно и тот, и другой связывали переход от материнского рода к отцовскому с зарождением индивидуальной собственности и имущественной дифференциации. Но впоследствии выяснилось, что отцовский род мог существовать и существовал у народов, находившихся на сравнительно ранних стадиях развития (например, у аборигенов Австралии), а материнский - в обществах, находившихся на стадии перехода от первобытного общества к классовому, и даже в классовых обществах. На основании этих фактов противники Л.Г. Моргана сделали вывод, что ни о каком приоритете материнского рода по отношению к отцовскому не может быть и речи, что материнский и отцовский роды представляют собой равноправные параллельные существующие варианты социальной организации. Данные, используемые ими, были неопровержимы, и поборникам идеи исторической первичности материнской филиации пришлось задуматься.
С.П. Толстов в "Пути корибантов" ни в малейшей степени не поставил приведенные выше факты под сомнение. Более того, он привел дополнительные материалы, свидетельствующие о бытии материнского рода на высоких уровнях общественного развития и существования отцовского - на более низких. И предложил этому объяснение. Согласно его гипотезе, типичное и закономерное исторические развитие не предполагает с необходимостью возникновение отцовского рода. В норме разложение материнского рода представляет собой одновременно и процесс исчезновения родовой организации вообще, на смену первобытному обществу приходит классовое общество, в которой род, если и сохраняется, то в виде пережиточного явления. Отцовский род возникает лишь у отставших в историческом развитии первобытных народов в результате воздействия на них более развитых обществ. Так, отцовский род у аборигенов Австралии возник, скорее всего, под влиянием европейской колонизации. [58] С.П. Толстов не настаивает на истинности своего предположения. Он ставит его на обсуждение в качестве одного из возможных решений проблемы. Эту точку зрения он в последующем излагал и в других своих работах. [59]
Трудно согласиться с С.П. Толстовым в том, что отцовский род у австралийцев возник в результате европейского влияния. Этнографические данные свидетельствуют о его несомненной древности. Да и в целом патрилинейный род встречается слишком часто, чтобы считать его возникновение исторической аномалией. Но достаточно интересна его попытка согласовать новые факты с положением о первичности материнского рода. И если выдвинутое им предположение вряд ли может быть принято, то это отнюдь не означает, что такого рода согласование вообще невозможно.
Во всяком случае, сейчас совершенно твердо установлено, что практически у всех австралийцев наряду с отцовскими родами существовали материнские роды. У них было то, что принято именовать двойной филиацией (double descent). А как был вынужден признать один из самых ярых противников тезиса о первичности материнского рода крупнейший западный этнолог Дж. Мердок, наличие в обществе двойной филиации неопровержимо свидетельствует о протекании в нем процесса смены материнского рода отцовским. [60] Это означает, что у всех австралийцев первоначальный род был матрилинейным. Кроме механизма смены материнского рода отцовским, вскрытого Л.Г. Морганом, существовал и другой, не предполагающий возникновения индивидуальной собственности и имущественного расслоения. [61]
Таким образом, С.П. Толстов был неправ, когда заведомо, в принципе исключал возможность опровержения тезиса о первичности материнского рода. Но само отстаиваемое им положение действительно до сих пор никем не опровергнуто и вряд ли когда-нибудь будет опровергнуто. Все данные, которыми к настоящему времени располагает наука, свидетельствуют об его истинности. [62]
1. Настоящая работа не первая на данную тему. Обзор теоретических трудов С.П. Толстова был в свое время дан А.И. Першицем в его совместной с М.А. Итиной статье "С.П. Толстов - этнограф, археолог, востоковед" (ЭО. 1997. № 1. С. 15-20)
2. Подробнее о понятии социоисторического организма см.: Семенов Ю.И. Философия истории от истоков до наших дней. Основные проблемы и концепции. М., 1999. С. 16-20; Он же. Философия истории. Общая теория, основные проблемы, идеи и концепции. М., 2003. С. 15-23. 27-35.
3. Подробнее об этом см.: Семенов Ю.И. Предмет этнографии (этнологии) и основные составляющие ее научные дисциплины // ЭО. 1998. № 2. С. 3-17.
4. См.: Семенов Ю.И. Общая теория традиционной крестьянской экономики (крестьянско-общинного способа производства) // Власть земли. Традиционная экономика крестьянства России XIX века - начала XX века. Т. 1. М., 2002. С. 6-175.
5. См.: Первобытная периферия классовых обществ. М., 1978. С. 5.
6. Толстов С.П. Проблемы дородового общества // СЭ. 1931. № 3-4. С. 69-103.
7. Толстов С.П. Очерки первоначального ислама // СЭ. 1932. № 2. С. 24-82.
8. Толстов С.П. Генезис феодализма в кочевых скотоводческих обществах // Проблемы генезиса и развития феодализма / Известия ГАИМК. Вып. 103. М.-Л., 1934. С. 165-190.
9. Толстов С.П. Военная демократия и проблема "генетической революции" // Проблемы истории докапиталистических обществ. 1935. № 7-8. С. 175-216.
10. Толстов С.П. Пережитки тотемизма и дуальной организации у туркмен //Там же. 1935. № 9-10. С. 5-41.
11. О репрессиях в СССР в 20-30 гг. и их причине см.: Семенов Ю.И. Россия: Что с ней случилось в двадцатом веке // Российский этнограф. Вып. 20. М., 1993.
12. Академическое дело 1929-1831 гг. Вып. 1. Дело по обвинению академика С.Ф. Платонова. СПб., 1993; Вып. 2. Дело по обвинению академика Е.В. Тарле. СПб., 1998; Перченок Ф.Ф. "Дело Академии наук" и "великий перелом" в советской науке // Трагические судьбы: репрессированные ученые Академии наук СССР. М., 1995. С. 201-235; Панеях В.М. О следственном деле Б.Д. Грекова. 1930-1931 гг. // Отечественная история. 2001. № 4. и др.
13. Ашин Ф.Д., Алпатов В.М. "Дело славистов": 30-е годы. М., 1994; Перченок Ф.Ф. Указ. раб.; Репрессированные этнографы. Вып. 1. М., 1999; Вып. 2. М., 2003.
14. Толстов С.П. Проблемы дородового общества...С. 74.
15. С.П. Толстов С.П. Пережитки тотемизма и дуальной организации у туркмен... С. 32.
16. Там же. С. 33-34.
17. Там же. С. 26.
18. Толстов С.П. Проблемы дородового общества.... С. 76.
19. См.: Артемова О.Ю. А.М. Золотарев: трагедия советского ученого // Репрессированные этнографы. Вып. 2.
20. См. статью С.Я. Козлова о жизненном пути и научном наследии С.А. Токарева в настоящем сборнике.
21. Арциховский А, Воеводский М, Киселев С., Толстов С. О методах вредительства в археологии и этнографии // Историк-марксист. 1937. № 2. С. 81-82, 84-85.
22. См. Якимов В.П. Ранние стадии антропогенеза // Происхождение человека и древнее расселение человечества / Труды Института этнографии. Новая серия. Т. XVI. М., 1951. С. 7-88.
23. Тан-Богораз В. Жертвы дракона // Жертвы дракона. Сборник. М., 1993. С. 601-602.
24. Косвен М.О. Матриархат // Революция права. 1929. № 6.С. 65-72; Он же. Материнский род и материнское право // На боевом посту. Сборник к шестидесятилетию Д.Б. Рязанова (1870-1930). М., 1930; Он же. Вновь открытая форма брака // Сообщения ГАИМК. 1932. № 3/4. С. 56-57.
25. Кавелин К.Д. Рец: Быт русского народа. Соч. Л. Терещенко в семи частях СПб., 1848 // Соч., Ч. 4. М., 1899. С. 181; Кулишер М.И. Кавелин и русская этнография // Вестник Европы. 1885. № 8. С. 664; Довнар-Запольский М.В. Исследования и статьи. Т. 1. Киев, 1909. С. 83; Веселовский А.Н. Три главы из исторической поэтики // Собр. соч. Сер. 1. Т. 1. СПб., 1913. С. 241, 258.
26. См.: Семенов Ю.И. На заре человеческой истории. М., 1989. С. 265-266; Он же. Как возникло человечество. Издание второе, с новым предисловием и приложениями. М., 2002. С. 733-734.
27. Толстов С.П. Пережитки тотемизма и дуальной организации у туркмен... С. 35.
28. Толстов С.П. Древний Хорезм. Опыт историко-археологического исследования. М., 1948. С. 320-327.
29. Hocart A.M. Kinship Systems // Anthropos. 1937. Bd. 32 Heft 3,4.
30. См.: Goodall J. Chimpanzees of the Gombe Streem Reservea // Primate Behavior: Field Studies of Monkeys and Ape. New York, 1965. P. 452; Shaller G.B. Behavior of Mountain Gorilla // Ibid. P. 352-353; Rodman P.S. Population Composition and Adaptive Organization among Orang-Utans of Kitai Reserve // Comparative Ecology and Behavior of Primates. Ed. by R.P. Michael and J.H. Crook.London, New York, 1973. P. 171K209; Lancaster J.B. Primate Behavior and the Emergence of Hunan Culture. New York, 1975. P. 31 etc.
31. Cai Hua. A Society without Fathers and Husbands. Cambridge, Mass., 2002.
32. Сводку матералов см.: Семенов Ю.И. Как возникло человечество ... С. 383-392, 732-733.
33. Rivers W.H.R. Social Organization. London, 1932. P. 55-59, 66-68, 183-184.
34. Толстов С.П. Пережитки тотемизма и дуальной организации у туркмен.... С. 26.
35. См.: Семенов Ю.И. Как возникло человечество... С. 527- 560, 736-737.
36. Ashtor E. A Social and Economic History of Near East in the Middle Ages. Berkeley, Los Angeles, London. 1976.
37. Подробнее см.: Семенов Ю.И. Введение во всемирную историю. Вып. 2. История первобытного общества. М., 1999. С. 147-176, 183-185.
38. См.: Толстов С.П. Предыстория Руси (палеоэтнографические этюды) // Советская этнография . Сб. статей . VI-VII. М.-Л., 1947. С. 39-59; Он же. Основные теоретические проблемы современной советской этнографии // СЭ. 1960. № 6. С. 10-21; Он же. Некоторые проблемы всемирной истории в свете данных современной исторической этнографии // ВИ. 1961. № 11. С.107-118 др.
39. См.: Prebisch R. The Economic Development of Latin America and its Principal Problems. New York, 1950; Пребиш Р. Периферийный капитализм: Есть ли ему альтернатива. М., 1992; Dos Santos T. The Crisis of Development Theory and Problem of Dependence of Latin America // Underdevelopment and Development. The Third World Today. Ed. by H. Bernstein. Harmondsworth, 1976; Кардозо Ф.Э., Фалетто Э. Зависимость и развитие Латинской Америки. Опыт социологической интерпретации. М., 2002 etc.
40. Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм XV-XVIII вв. Т. 1-3. М., 1986-1992; Валлерстайн И. Анализ мировых систем и ситуация в современном мире. СПб., 2001; Он же. После либерализма. М., 2003; Он же. Конец знакомого мира. Социология XXI века. М., 2003. и др..
41. См. Семенов Ю.И. Философия истории от истоков до наших дней: Основные проблемы и концепции. М., 1999. С. 120-150; Он же. Введение во всемирную историю. Вып. 3. История цивилизованного общества (XXX в. до н.э. - XX в. н.э.) М., 2001; Он же. Философия истории. Общая теория, основные проблеиы, идеи и концепции. М., 2003. С. 204-259.
42. Берестов В. С.П. Толстов (Шеф) // Избранные произведения. Т. 2. М., 1998. С. 398.
43. Толстов С.П. К вопросу о периодизации истории первобытного общества // СЭ.. 1946. № 1. С.25-30.
44. Там же. С. 25.
45. Там же.
46. См.: Толстов С.П. В.И. Ленин и актуальные проблемы этнографии (К 25-летию со дня смерти) // СЭ. 1949. № 1. С. 12-13.
47. См.: Золотаревская И. Дискуссия о проблеме экзогамии // СЭ. 1947. № 3. С. 153.
48. Толстов С.П. Итоги перестройки работы Института этнографии в свете труда И.В. Сталина "Марксизм и вопросы языкознания" // СЭ. 1951. № 3. С. 13.
49. Там же.
50. См.: Золотаревская И. Указ. раб. С. 152.
51. Толстов С.П. Значение трудов И.В. Сталина по вопросам языкознания для развития советской этнографии // СЭ. 1950. № 4. С. 17..
52. Толстов С.П. Вступление на совещании по проблеме происхождения Homo Sapiens // КCИЭ. 9. М.-Л., 1950. С. 61-62; Он же. Значение трудов И.В. Сталина по вопросам языкознания для развития советской этнографии.... С. 17-18.
53. Толстов С.П. Древний Хорезм. Опыт историко-археологического исследования. М., 1948. С. 281.
54. См.: Артемова О.Ю. Указ. раб. С.
55. Золотарев А.М. Религия и родовой строй ульчей. Хабаровск, 1939.
56. Золотарев А.М. Родовой строй и первобытная мифология. М., 1964.
57. См.: Золотаревская И. Указ. раб. С. 154.
58. Толстов С.П. Древний Хорезм... с. 329.
59. Толстов С.П. Некоторые проблемы всемирной истории в свете данных современной исторической этнографии... С. 108-111.
60. См.: Murdock G.P. Social Structure. New York, 1949. P. 216-218.
61. См.: Семенов Ю.И. Проблема перехода от материнского рода к отцовскому (Опыт теоретического анализа) // СЭ. 1970. № 5. С. 57-71. Он же. Происхождение брака и семьи. М., 1974. С. 215-219.
62. См. История первобытного общества. Эпоха первобытной родовой общины. М., 1986. С. 120-124.
