Февральская революция 1917 г., свергнувшая династию Романовых, была стихийным взрывом недовольства масс, доведенных до отчаяния лишениями войны и явной несправедливостью в распределении жизненных тягот. Она была восторженно встречена и использована широкими слоями буржуазии и чиновничества, потерявших веру в систему самодержавного управления и особенно в самого царя и его советников. Первое Временное правительство состояло именно из представителей этой части населения. Революционные партии не участвовали непосредственно в осуществлении революции. Они не ожидали ее и вначале были поражены.

Петроградский Совет рабочих депутатов был создан в момент революции стихийно, группой рабочих, без руководства из центра. Это было возрождение Петербургского Совета, сыгравшего в революции 1905 г. короткую, но славную роль. Как и его предшественник, Совет был организацией беспартийной, избранной фабричными рабочими; в нем были представлены и социалисты-революционеры, и меньшевики, и большевики. Вначале он не стремился к власти, что отчасти объяснялось убеждением его лидеров в том, что Россия созрела только для буржуазной, а не для социалистической революции, а отчасти тем, что они не сознавали своей компетентности и готовности к управлению. Совет усматривал свою роль в том, что он, как впоследствии писал Ленин, «добровольно передает государственную власть буржуазии и ее Временному правительству» [2]. Однако тот факт, что предписания Совета признавались все большим числом рабочих и солдат, наделял его независимо от него самого властью, которую нельзя было игнорировать.

Так создалась почти случайно возникшая практическая основа так называемого двоевластия, установившегося в результате Февральской революции. Общественная власть была некоторым образом сосредоточена в руках двух органов – чье отношение друг к другу было противоречивым, колеблясь от соперничества к сотрудничеству, – Временного правительства, ставшего законным преемником царского правительства и признанного таковым за границей, и Совета рабочих депутатов, стихийно /75/ сформированного и, следовательно, революционного. По примеру Петрограда Советы создавались в Москве и других крупных городах, а несколько позже и в сельских районах . Это в свою очередь привело к созыву первого Всероссийского совещания Советов рабочих и солдатских депутатов в конце марта 1917 г.

Из двух фракций Российской социал-демократической рабочей партии вначале от Февральской революции больше выиграли меньшевики. Как и в 1905 г., обещание конституционного правительства, казалось, оправдывало их программу и дало им преимущество по сравнению с большевиками. Картина первого этапа революционного процесса рисовалась меньшевиками именно как буржуазно-революционный строй, который правоверные марксисты критикуют, но поддерживают, пока буржуазный капитализм не исчерпал своих возможностей и не настало время социалистической революции. В самом деле, двоевластие, рассматриваемое как законное сотрудничество между буржуазным правительством и пролетарской «легальной оппозицией», полностью соответствовало меньшевистской концепции. Главную трудность для меньшевиков представляло их отношение к войне, по которому между ними наблюдались разногласия. Казалось, однако, что если оказывать давление на буржуазное правительство, требуя, чтобы оно покончило с войной на основе демократической программы, и не вдаваться в конкретные детали относительно путей и средств прекращения войны, то такая политика в данный момент всех удовлетворит. Меньшевики скоро стали играть ведущую роль в Петроградском Совете: его первым председателем был грузинский меньшевик Чхеидзе.

Основными противниками меньшевиков были социалисты-революционеры. Вскоре Советы рабочих депутатов превратились в Советы рабочих и солдатских депутатов. По мере того как армии разлагались, превращаясь в отбивающиеся от немцев массы крестьян, жаждущих мира и земли и рассчитывавших на социалистов-революционеров, традиционную партию крестьянской революции, все выше восходила звезда социалистов-революционеров (или эсеров, как их обычно называли).

Казалось, меньше всего выиграли большевики. Из-за внезапности революции политику большевиков должны были определять три человека (двое из них были молоды и неопытны), отрезанные не только от партийного центра, который находился в Швейцарии, но и от других опытных партийных руководителей, сосланных в Сибирь. Положение было сложным. С одной стороны, тезисы Ленина и все, что он затем написал, обязывали их проводить вызывающую политику – которой, как известно, были недовольны даже многие большевики – призывов к гражданской войне и поражению своего отечества. С другой стороны, в партийной резолюции 1905 г. предусматривалось создание временного революционного правительства в результате демократической революции и признавалось, что участие большевиков в /76/ таком правительстве могло бы быть желательным «в целях беспощадной борьбы – со всеми контрреволюционными попытками и отстаивания самостоятельных интересов рабочего класса» [3]. Располагая лишь этими руководящими указаниями и не более, Шляпников, Залуцкий и Молотов, представлявшие Русское бюро Центрального Комитета, составили проект партийного Манифеста, который был выпущен в виде листовки 26 февраля 1917 г. и через два дня появился в качестве Прибавления к № 1 «Известий Петроградского Совета» [4].

Учитывая все вместе взятое, эта попытка была похвальной. Так как о создании временного правительства еще не было объявлено, вопрос об определении отношения к нему не возникал. Манифест призывал рабочий класс и революционную армию создать «Временное Революционное Правительство», которое установило бы республику, провело бы демократические реформы, как, например, 8-часовой рабочий день, конфискацию помещичьих земель, образование выборных органов на основе всеобщего избирательного права и тайного голосования, конфискацию и распределение запасов продовольствия. Манифест также призвал «войти в сношения с пролетариатом воюющих стран для революционной борьбы народов всех стран против своих угнетателей и поработителей... и для немедленного прекращения кровавой человеческой бойни, которая навязана порабощенным народам». Фабричных рабочих и восставших солдат призывали избирать своих представителей во временное революционное правительство. В конце обращения приветствовались «красное знамя революции», «Демократическая Республика», «революционный рабочий класс», «революционный народ и восставшая армия». Ленин, прочитавший отрывки из Манифеста в немецких газетах, когда был еще в Швейцарии и добивался выезда в Россию, отметил, как «особенно важна и особенно злободневна та совершенно правильная мысль нашего ЦК, что для мира необходимы сношения с пролетариями всех воюющих стран» [5].

Февральская революция устранила все препятствия – кроме нехватки работников – для воссоздания партийной газеты. Выпуск «Правды» возобновился 5 марта 1917 г. В редакционную коллегию входили: Молотов, который нес главную ответственность как член Бюро Центрального Комитета, Калинин, которого и тогда и впоследствии ценили, пожалуй, не столько за интеллект, сколько за его авторитет полезного члена партии крестьянского происхождения, и Еремеев, о котором известно довольно мало, за исключением его вклада в издание «Правды» в 1912 г.[7] Первый номер газеты распространялся бесплатно, второго было продано 100 тыс. экземпляров [7]. В первых семи номерах новой «Правды» выражались взгляды, о которых уже говорилось в партийном Манифесте. Осуждалось существовавшее Временное правительство как «правительство капиталистов и помещиков», и высказывалась мысль о том, что Советы должны созвать Учредительное собрание для установления «Демократи- /77/ ческой республики». По вопросу о войне 10 марта 1917 г. в газете была опубликована резолюция Бюро, призывавшая к превращению империалистической войны в войну гражданскую в целях освобождения народов от угнетения правящих классов, хотя газета пока воздержалась от прямого призыва к национальному поражению. Но были в ней и серьезные отступления. В том же номере, где была опубликована резолюция, появилась статья Ольминского, в которой в заключение говорилось:

«[Буржуазная] революция не закончена. Мы живем под лозунгом «вместе бить». Для своего партийного дела – каждая партия сама по себе. Для общего дела – все заодно».

Обстановка осложнилась с воссозданием местного Петербургского комитета партии, который, впервые став легальным, привлек много новых членов и отражал возникавшие между ними серьезные разногласия. В целом Петербургский комитет стоял ближе к правым, чем Бюро. Когда 5 марта 1917 г. молодой Молотов появился на одном из его заседаний в качестве делегата Бюро и представил на рассмотрение комитета резолюцию, направленную против Временного правительства как контрреволюционного и предлагавшую заменить его правительством, способным осуществить программу демократической революции, большинство членов комитета не поддержало его. Они приняли программу, предусматривавшую поддержку Временного правительства постольку, «поскольку действия его соответствуют интересам пролетариата и широких демократических масс народа» [8].

Эта запутанная ситуация еще больше осложнилась после возвращения в Петроград из Сибири 13 марта 1917 г., в день выпуска 7-го номера «Правды», Каменева, Сталина и Муранова. Каменев был опытным литератором, и на Пражской конференциив 1912 г. он был назначен редактором Центрального Органа партии – в то время это была «Рабочая газета». Сталин, который был членом Центрального Комитета партии с 1912 г., сменил Шляпникова и стал в Петрограде главным партийным руководителем. Муранов был одним из большевистских депутатов IV Думы. Все они были сотрудниками старой «Правды» [9]. Они сразу же приняли бразды правления от Шляпникова и его молодых коллег, и 15 марта 1917 г. в «Правде» было объявлено, что Муранов взял на себя руководство газетой, а Сталин и Каменев вошли в редакционную коллегию. По всей вероятности, бывшие члены редколлегии продолжали работать, однако их влияние и прерогативы уменьшились.

Эти мероприятия, как бы ни были они неприятны бывшим временным руководителям, которые хорошо справлялись в трудной ситуации, были вполне естественны [10] и не вызывали бы большого интереса, если бы вновь прибывшие не внесли в политику газеты перемен, порождавших споры. Короткая статья Сталина в «Правде» от 14 марта 1917 г. примечательна не столько тем, что в ней было сказано, сколько тем, что в ней было /78/ опущено. Она призывала рабочих, крестьян и солдат поддержать Советы как «органы союза и власти революционных сил России». Однако в ней не упоминалось ни о Временном правительстве, ни о войне, а осторожный призыв «удержать завоеванные права для того, чтобы добить старые силы и... двинуть дальше русскую революцию», был ближе к меньшевистской формуле подталкивания буржуазии, чем к большевистской идее руководства революцией [11]. В номере, выпущенном на следующий день, наряду с объявлением об изменениях в редакционной коллегии на первой странице было опубликовано обращение Петроградского Совета «К народам всего мира», в котором говорилось: «Мы будем стойко защищать нашу собственную свободу» и «Русская революция не отступит перед штыками завоевателей» [12]. Далее следовала статья Каменева:

«Когда армия стоит против армии, самой нелепой политикой была бы та, которая предложила бы одной из них сложить оружие и разойтись по домам. Эта политика была бы не политикой мира, а политикой рабства, политикой, которую с негодованием отверг бы свободный народ».

Свободный народ мог только «на пулю отвечать пулей и на снаряд – снарядом». Выраженный от всего сердца призыв к национальной обороне ясно подтверждал заявление Каменева в суде более двух лет назад, в котором он высказал свое несогласие с ленинской позицией [13].

По словам Шляпникова, единственного для нас в данном случае авторитетного источника, изменение политической линии «Правды» вызвало тревогу среди фабричных рабочих – большевиков, и состоялось заседание, на котором присутствовали члены Бюро, Петербургского комитета и те, кто вернулся из сибирской ссылки. В ходе дискуссии Сталин и Муранов выразили несогласие с взглядами Каменева, который, «подчинившись общему решению, занял в организации «умеренную позицию» [14]. Дискуссия, по-видимому, привела не к компромиссу, а к тупику, ибо, хотя «Правда» прекратила публиковать статьи, открыто призывавшие к национальной обороне (наподобие статьи Каменева), она в равной мере воздерживалась от какого бы то ни было решительного наступления на Временное правительство или его политику войны [15]. Более опытная и осторожная редакционная коллегия умерила боевой задор, проявленный в прежних номерах «Правды», заняла более удобную выжидательную позицию. Когда проводилась партийная конференция для решения вопроса о том, какой линии придерживаться на первом Всероссийском совещании Советов в конце марта 1917 г., предложение Сталина поддержать Временное правительство в его деятельности лишь в той мере, в какой оно идет по пути удовлетворения требований рабочего класса и революционного крестьянства, вряд ли отличалось по существу от формулировки, одобренной большинством меньшевиков на совещании Советов. Большевики в основном разделяли мнение Сталина о возмож- /79/ ности объединения «на почве решений, принятых в Циммервальде и Кинтале», с теми меньшевиками, которые выступали против национального «оборончества» [16].

Свыше семи лет спустя, в разгар спора с Троцким, Сталин признал, что совершил в то время ошибку. Заявив, что партия не могла ни стремиться к свержению Временного правительства, так как оно было связано с Советами, ни поддерживать его, так как оно было империалистическим правительством, он продолжал:

«Партия (ее большинство)... приняла политику давления Советов на Временное правительство в вопросе о мире и не решилась сразу сделать шаг вперед от старого лозунга о диктатуре пролетариата и крестьянства к новому лозунгу о власти Советов. Эта половинчатая политика была рассчитана на то, чтобы дать Советам разглядеть на конкретных вопросах о мире подлинную империалистическую природу Временного правительства и тем оторвать их от последнего. Но это была глубоко ошибочная позиция, ибо она плодила пацифистские иллюзии, лила воду на мельницу оборончества и затрудняла революционное воспитание масс. Эту ошибочную позицию я разделял тогда с другими товарищами по партии и отказался от нее полностью лишь в середине апреля, присоединившись к тезисам Ленина» [17].

Этот довод не особенно убедителен; приписывается тонкости намерений то, что было лишь следствием путаницы. Однако те, кто стремился выработать последовательную большевистскую политику в Петрограде в мартовские дни 1917 г., вызывают сочувствие. Тогда еще никто не оспаривал, что русская революция не была, да и не могла быть, ничем иным, кроме как буржуазной революцией. Таковы были прочные и признанные рамки теории, которым должна была соответствовать политика. Но в этих рамках трудно было найти убедительную причину для того, чтобы сразу же отвергнуть Временное правительство, несомненно буржуазное, или требовать передачи власти Советам, по существу пролетарским, или – хотя бы – осудить стремление к «демократическому» миру и призывать к гражданской войне и национальному поражению. Невозможно найти квадратуру круга. Ленину предстояло на глазах у изумленных сторонников вдребезги разбить эти рамки.

Прибытие Ленина на Финляндский вокзал в Петрограде вечером 3 апреля 1917 г. описано по крайней мере четырьмя очевидцами. В Белоострове, последней остановке перед Петроградом, Ленина встречала группа во главе со Шляпниковым, представлявшая Русское бюро Центрального Комитета. В поезде Ленин обратился к Шляпникову с вопросами «о положении дел в партии, о причинах переворота к оборончеству «Правды», о позиции отдельных товарищей». В Петрограде его приветствовали члены Центрального Комитета и Петербургского комитета, а /80/ также сотрудники «Правды». Среди них был Каменев, которого Ленин добродушно побранил: «Что у вас пишется в «Правде»? Мы видели несколько номеров и здорово вас ругали». Александра Коллонтай вручила букет цветов, которые Ленин нес неловко, и все последовали в бывший императорский зал ожидания. Там Ленина официально приветствовал Чхеидзе, председатель Петроградского Совета. В нескольких тщательно подобранных словах он выразил надежду, что произойдет «сплочение рядов всей демократии» в защиту «нашей революции». Ленин, слегка отвернувшись от официальных представителей в сторону собравшейся на улице толпы, обратился к ней со словами: «Дорогие товарищи, солдаты, матросы и рабочие!» Он приветствовал в их лице «победившую русскую революцию», заявил, что «грабительская империалистская война» является началом гражданской войны во всей Европе, и в заключение сказал:

«Не нынче-завтра, каждый день – может разразиться крах всего европейского империализма. Русская революция, совершенная вами, положила ему начало и открыла новую эпоху. Да здравствует всемирная социалистическая революция» [18].

Как отмечает Суханов, это выступление Ленина не было ответом Чхеидзе. Оно даже не вписывалось в «контекст» русской революции, как он воспринимался всеми – без различия – ее свидетелями и участниками». Ленин начал свою речь, и с первых слов он говорил не о буржуазной, а о социалистической революции.

На площади перед вокзалом состоялась массовая демонстрация большевиков, впереди которой шел броневик со знаменем партии. Затем Ленин, стоя на броневике, обратился к приветствовавшей его толпе с тем же призывом, а позже в тот же вечер он в течение двух часов выступал перед партийной аудиторией в штаб-квартире партии. Постепенно возраставшее удивление, с которым другие партийные руководители встретили слова Ленина, было отмечено одним из очевидцев 10 лет спустя:

«...Ждали, что приедет Владимир Ильич и призовет к порядку русское бюро ЦК, а особенно тов. Молотова, занимавшего особенно непримиримую позицию по отношению к временному правительству. Оказалось, однако, что именно Молотов-то и был ближе всех к Ильичу» [19].

На следующий день шли дискуссии на квартире сестры Ленина и в редакции «Правды»[20]. Днем он выступал на собрании социал-демократов – большевиков, меньшевиков и независимых – в Таврическом дворце, где Совет проводил свои сессии. Именно на этом собрании Ленин впервые огласил свои Апрельские тезисы, в которых были кратко изложены его взгляды. Богданов прервал его, крикнув: «Ведь это бред, это бред сумасшедшего!» – а другой бывший большевик, Гольденберг, заявил, что «Ленин ныне выставил свою кандидатуру на один трон в Европе, пустующий вот уже 30 лет: это трон Бакунина!» Стеклов, редактор «Известий», вскоре вступивший в партию, заявил, что речь /81/ Ленина состоит из «абстрактных построений», от которых он откажется, когда узнает обстановку в России. Речь Ленина подверглась нападкам со всех сторон. Только Коллонтай выступила в его поддержку. Ленин покинул зал и даже не использовал свое право на ответ [21]. В тот же вечер он снова прочитал свои тезисы на собрании руководителей большевиков(*[22]) и снова оказался в полной изоляции [23].

Тезисы «О задачах пролетариата в данной революции» были опубликованы в «Правде» 7 апреля 1917 г.[24] Ключ к пониманию ленинской позиции заключается во втором тезисе:

«Своеобразие текущего момента в России состоит в переходе от первого этапа революции, давшего власть буржуазии в силу недостаточной сознательности и организованности пролетариата, – ко второму ее этапу, который должен дать власть в руки пролетариата и беднейших слоев крестьянства».

Из этого тезиса следовал вывод об осуждении Временного правительства и его политики поддержки войны, а также об отказе от нелепого требования, «чтобы это правительство, правительство капиталистов, перестало быть империалистским». В то же время необходимо было объяснять массам, что «С.Р.Д. есть единственно возможная форма революционного правительства». Пока Совет «поддается влиянию буржуазии», то есть пока в нем большинство составляли небольшевики, работа по политическому воспитанию масс была главной задачей партии. Но цель была ясна:

«Не парламентская республика, – возвращение к ней от С.Р.Д. было бы шагом назад, – а республика Советов рабочих, батрацких и крестьянских депутатов по всей стране, снизу доверху».

Следовательно, Ленин подразумевал, что момент, когда большевики путем воспитания политической сознательности масс завоюют большинство в Советах, станет моментом перехода ко второму, или социалистическому, этапу революции. Эта суть была выражена в экономических тезисах, предусматривавших национализацию всей земли и превращение крупных поместий в образцовые хозяйства, контролируемые Советами, слияние существующих банков в единый национальный банк (более мягкая формулировка требования о национализации банков). К этому был добавлен третий пункт:

«Не «введение» социализма, как наша непосредственная задача, а переход тотчас лишь к контролю со стороны С.Р.Д. за общественным производством и распределением продуктов».

Тезисы заканчивались предложением пересмотра Программы партии и изменения ее названия с «социал-демократической» на «коммунистическую», а также требованием создания /82/ революционного Интернационала. Что касается точного момента перехода к социализму, то осторожные формулировки Ленина оставляли место для некоторой неопределенности, но не вызывало сомнений, что этот переход – главная цель, и именно по этому вопросу немедленно разгорелась борьба.

На следующий день после публикации тезисов «Правда» поместила, как бы от редакции, статью, написанную Каменевым. В ней подчеркивалось, что Ленин выразил только свое «личное мнение», и в заключение говорилось:

«Что касается общей схемы т. Ленина, то она представляется нам неприемлемой, поскольку она исходит от признания буржуазно-демократической революции законченной (*[25]) и рассчитана на немедленное перерождение этой революции в революцию социалистическую» [26].

В тот же день тезисы Ленина обсуждались на заседании Петербургского комитета партии и были отклонены большинством в 13 голосов при 2 против и 1 воздержавшемся [27]. Предстояло еще обсуждение на Петроградской общегородской партийной конференции 14 апреля 1917 г. и спустя 10 дней – на Всероссийской конференции РСДРП(б). Тем временем Ленин изложил свои взгляды в очередной статье в «Правде» и в двух брошюрах, вторая из которых была опубликована лишь через несколько месяцев.

Согласно ленинскому анализу, в период двоевластия было два различных правительства. Временное правительство было правительством буржуазии. Советы представляли собой диктатуру «пролетариата и крестьянства (одетого в солдатские мундиры)» [28]. Поскольку совершился переход власти к этим двум силам, «постольку» верно, что «буржуазная или буржуазно-демократическая революция в России закончена», пусть даже все необходимые буржуазно-демократические реформы еще не были выполнены: «Революционно-демократическая диктатура пролетариата и крестьянства уже осуществилась» («в известной форме и до известной степени», – осторожно добавил Ленин в примечании) [29]. Специфическая особенность ситуации заключалась в «переплетении» (Ленин употребил это слово несколько раз) буржуазной власти Временного правительства и революционной (потенциальной, если не фактической) диктатуры Советов. В будущем предстояла борьба между буржуазией и пролетариатом за влияние на крестьянские массы [30].

В тот период «факт классового сотрудничества буржуазии и крестьянства» был решающим. Советы, согласно взглядам меньшевиков, все еще оставались «придатком буржуазного правительства». Но если бы крестьянство овладело землей и тогда, когда оно овладело бы землей (что с точки зрения классовой означает, что крестьянство отделилось бы от буржуазии и стало союзником революционного пролетариата, а с точки зрения /83/ политической – что большевики завоевали бы большинство в Советах), «тогда это будет новый этап буржуазно-демократической революции» [31]. В своих убедительных доводах Ленин снова подводил к переходу к социализму, хотя прямо еще этого не провозглашал. Он еще считал преждевременным требовать свержения Временного правительства. Но он подчеркивал, что двоевластие могло быть лишь промежуточным этапом борьбы, который должен был закончиться победой одной из сторон: «Двух властей в государстве быть не может» [32]. Меньшевистская идея сотрудничества окажется несостоятельной. Рано или поздно Советы должны свергнуть Временное правительство или сами погибнуть.

Петроградская партийная конференция была в некотором роде репетицией Всероссийской партийной конференции, так что вопросы обсуждались дважды теми же участниками и с теми же результатами на менее и более представительных собраниях. При этом опять раскрылось огромное влияние Ленина на партию, влияние, основанное не на ораторском искусстве, а на ясности и точности доводов, покорявших исключительным пониманием ситуации. «Все товарищи до приезда Ленина, – заявил один из делегатов Петроградской конференции, – бродили втемноте» [33]. Теперь только Каменев последовательно отстаивал политическую линию, принятую всеми ведущими большевиками в Петрограде до Апрельских тезисов. Все свелось к вопросу о том, следует ли партии, как предлагал Ленин, бороться за передачу власти Советам или, как считал Каменев, ограничиться «самым бдительным контролем» над Временным правительством со стороны Советов. Каменев решительно отвергал любые предложения, которые могли быть истолкованы как призыв к свержению правительства. В ходе решающего голосования предложение Каменева было отвергнуто большинством в 20 голосов против 6 при 9 воздержавшихся [34].

Всероссийская партийная конференция (известная в истории партии как Апрельская конференция) состоялась спустя 10 дней в условиях назревания правительственного кризиса. Нота Милюкова от 18 апреля 1917 г. с обещанием соблюдать обязательства, данные союзникам царским правительством, вызвала бурю протестов, что привело к его вынужденной отставке. На конференции обстановка еще больше изменилась в пользу Ленина. Сталин коротко и Зиновьев более пространно поддержали его против Каменева [35]. Был момент, когда Ленин протянул Каменеву оливковую ветвь примирения, сказав, что хотя Временное правительство должно быть свергнуто, но «не сейчас и не обычным путем» [36].

Основные резолюции были приняты подавляющим большинством 150 делегатов. При только 7 воздержавшихся конференция объявила, что приход к власти Временного правительства «не изменил и не мог изменить» империалистического характера участия России в войне, и приняла решение способство- /84/ вать «переходу всей государственной власти по крайней мере нескольких воюющих стран в руки класса пролетариев и полупролетариев». Затем при только трех голосах против и восьми воздержавшихся была принята резолюция, в которой осуждалось Временное правительство за его «явное содействие» «буржуазной и помещичьей контрреволюции» и содержалось требование проводить активную подготовку среди «пролетариев города и деревни» в целях осуществления «успешного перехода всей государственной власти в руки Советов рабочих и солдатских депутатов или других органов, непосредственно выражающих волю большинства народа (органы местного самоуправления, Учредительное собрание и т.п.)» [37].

Самое сильное противодействие вызвала резолюция, содержащая анализ «текущего момента», ибо, даже поддержав ленинскую политику, партия, давно настроенная на концепцию буржуазной революции как ближайшей цели, все еще не решалась провозгласить переход к социалистическому этапу революции. В резолюции говорилось: «Объективные предпосылки социалистической революции, несомненно бывшие уже налицо перед войной в наиболее развитых передовых странах, назревали дальше и продолжают назревать вследствие войны с громадной быстротой»; «...русская революция является только первым этапом первой из пролетарских революций, неизбежно порождаемых войной»; лишь в результате совместных усилий рабочих разных стран можно гарантировать «наиболее планомерное развитие и возможно более верный успех всемирной социалистической революции». Далее приводился старый довод о том, что, хотя немедленное осуществление «социалистического преобразования» в России невозможно, пролетариат должен отказаться поддерживать буржуазию и взять на себя руководство проведением в жизнь практических реформ, которые должны привестик завершению буржуазной революции. Эта резолюция была принята большинством в 71 голос при 39 против и 8 воздержавшихся [38]. И никто не ответил на вопрос, поднятый, видимо, только Рыковым:

«Откуда взойдет солнце социалистического переворота? Я думаю, что по всем условиям, обывательскому уровню инициатива социалистического переворота принадлежит не нам. У нас нет сил, объективных условий для этого» [39].

Принятие на Апрельской конференции лозунга «Вся власть Советам!» хотя и не предвещало немедленных революционных действий, но впервые придало конкретную форму и конституционную значимость большевистской концепции революции. Несколько недоверчивое отношение Ленина к Советам в 1905 г. изменилось благодаря высокому авторитету, которым они пользовались даже после своего поражения. Весной 1906 г. он говорил о них как о «новых органах революционной власти»:

«Эти органы создавались исключительно революционными слоями населения, они создавались вне всяких законов и норм /85/ всецело революционным путем, как продукт самобытного народного творчества, как проявление самодеятельности народа» [40].

Их можно было, таким образом, рассматривать как примерное осуществление ленинской идеи революционно-демократической диктатуры пролетариата и крестьянства и считать «на деле зачатками Временного правительства» [41]. Но в последующий период реакции и разочарований память о Советах угасла, и они редко упоминались в партийных дискуссиях. Когда в январе 1917 г. Ленин выступал перед швейцарской аудиторией с длинной лекцией о революции 1905 г., о Советах он сказал три-четыре фразы, хотя он все еще признавал, что в некоторых местах Совет «действительно функционировал в качестве новой государственной власти» [42].

Таким образом, вполне понятно, что возрождение Петроградского Совета в феврале 1917 г., учитывая, что болыиинствов нем составляли меньшевики, не должно было особенно возбудить интерес у большевиков в столице: в первой большевистской прокламации, выпущенной 26 февраля, о нем не упоминалось. В связи с этим можно провести любопытную параллель между Марксом и Лениным. Идея Маркса о «диктатуре пролетариата» первые 20 лет после того, как она была сформулирована, оставалась абстрактной и лишенной конкретного воплощения идеей, пока Маркс в конце концов не обнаружил, что она нашла свое воплощение в институте, созданном людьми, которые большей частью не были его последователями и к которым вначале сам Маркс относился с едва скрытым недоверием, – в Парижской Коммуне. Ленин разработал все основы своей теории революции тогда, когда о Советах еще не было слышно. Он относился к первому Петербургскому Совету – беспартийному и, хуже того, делу рук меньшевиков – с таким же сомнением, как Маркс к Коммуне. Однако Советы в 1905 г. достигли вершин, бросив вызов самодержавию, а весной 1917 г. им суждено было стать носителями революционной власти, о которой мечтал Ленин.

В первом из своих «Писем из далека», написанном в Швейцарии в марте 1917 г. (единственном из них, которое было опубликовано до его приезда в Петроград), Ленин охарактеризовал Петроградский Совет как новое «неофициальное, неразвитое еще, сравнительно слабое рабочее правительство, выражающее интересы пролетариата и всей беднейшей части городского и сельского населения». Такая точка зрения подразумевала, по мнению Ленина, что уже наступает пора «перехода от первого к второму этапу революции» [43]. Таким образом, была подготовлена почва для Апрельских тезисов, где признание этого перехода ясно связывалось с лозунгом «Вся власть Советам!». Именно в это время Ленин назвал Советы «властью того же типа, какого была Парижская Коммуна 1871 года», – властью, источник которой – «не закон, предварительно обсужденный и проведенный /86/ парламентом, а прямой почин народных масс снизу и на местах, прямой «захват», употребляя ходячее выражение» [44]. Таким образом, Ленин победоносно пошел по пути Маркса, а Советы – по пути Коммуны. Советы были не только осуществлением «революционно-демократической диктатуры». Как и Коммуна, они были предвестниками марксистской диктатуры пролетариата [45].

Однако по одному вопросу позиция партии все еще оставалась неясной. В заключительных словах партийной Программы, принятой в 1903 г. и оставленной без изменений в 1917 г., содержалось требование о созыве «учредительного собрания, свободно избранного всем народом», а III большевистский съезд партии в 1905 г. снова призвал к «созыву революционным путем учредительного собрания на основе всеобщего, равного и прямого избирательного права с тайною подачею голосов» [46]. Правда, Ленин в то же самое время высмеивал тех, кто верил в «самопроизвольное зарождение» Учредительного собрания, и заявил, что «без вооруженного восстания учредительное собрание фантом, фраза, ложь, франкфуртская говорильня» [47]. Однако этот, в сущности буржуазно-демократический, институт тем не менее занимал главное место в ленинской теории революции. В апреле 1917 г. можно было бы утверждать, что эта установка партийной платформы относилась к периоду, когда буржуазная революция еще предстояла, и устарела, когда уже совершилась Февральская революция. Но такой довод никогда не приводился, несомненно, потому, что ни сам Ленин, ни тем более его последователи не были готовы утверждать, что буржуазная революция уже завершена. В резолюции Апрельской конференции в качестве потенциальных преемников власти назывались и Советы и Учредительное собрание и явного выбора между ними не делалось. В течение всего периода от Февральской до Октябрьской революции 1917 г. большевики вместе с другими левыми группами продолжали требовать созыва Учредительного собрания и осуждать Временное правительство, оттягивавшее этот созыв, не придавая значения несовместимости такого требования с сопутствующим ему лозунгом «Вся власть Советам!». Если бы были проанализированы причины этой непоследовательности или невозможности выбора, это могло бы пролить свет на истоки расхождений внутри партии по поводу Апрельских тезисов. Но в тот период подобная непоследовательность свидетельствовала не о различии мнений, а о неуверенности и отсутствии определенности у руководителей партии, включая Ленина, по вопросу о характере текущего революционного процесса. Последующие события должны были внести окончательную ясность.

С момента Апрельской конференции каждый ход на политической шахматной доске, казалось, был в пользу большевиков и оправдывал самые смелые расчеты Ленина. Нота Милюкова от 18 апреля была воспринята как пощечина не столько большевикам, сколько тем умеренным элементам в Совете, которые, отвергая призыв большевиков добиваться мира путем граждан- /87/ ской войны и национального поражения, тем не менее осуждали «империалистические» замыслы и настаивали на немедленном обеспечении «демократического» мира. Отставка Милюкова привела к падению правительства. В первом Временном правительстве Керенский был единственным министром-социалистом. Двусмысленность его позиции проявлялась в том, что он часто пытался снять с себя ответственность за действия других министров. В начале мая было сформировано новое правительство. И хотя Львов по-прежнему занимал в нем пост премьер-министра, в него также вошли шесть министров-социалистов в качестве представителей Совета: два портфеля получили эсеры, два – меньшевики и два – независимые социалисты.

Такое перераспределение мест в правительстве было произведено вроде бы для укрепления власти и престижа Совета путем усиления его контроля над деятельностью правительства. Результаты были совершенно иными. Новое правительство, еще зажатое в тисках административной машины, управляемой буржуазией и давно сформировавшимся классом чиновников, на которое давили союзники и перед которым стояла совершенно неразрешимая проблема установлений демократического мира, было почти не в состоянии удовлетворить нужды солдат и рабочих, все настойчивее требовавших доказательств того, что конец войны близок. Совет в то время представлял собой коалицию социалистических партий, созданную в целях защиты интересов рабочих против буржуазии. Теперь он уже не мог завоевывать у них авторитет путем оказания давления на правительство, в котором он сам был в значительной мере представлен [48]. В партиях эсеров и меньшевиков произошел раскол между теми, кто поддерживал министров-социалистов, и теми, кто выступал против них. А главное, большевики были теперь единственной партией, которая не скомпрометировала себя участием в немощной буржуазно-социалистической коалиции и предлагала ясно сформулированную политику – мир любой ценой. Процесс, в результате которого они в конце концов завоевали доверие огромного большинства солдат и рабочих и стали доминирующей силой в Советах, начался.

В начале мая произошло еще одно важное событие. Вместе с большой группой изгнанников, возвратившихся на родину в Петроград из Соединенных Штатов, прибыл Троцкий, задержанный на пять недель британскими властями. На следующий день после своего прибытия он выступил в Петроградском Совете, и его авторитет выдающегося деятеля первого Совета 1905 г. сразу же дал основание видеть в нем возможного лидера [49]. Он присоединился к небольшой социал-демократической группе под названием «объединенные социал-демократы» (более известной как «межрайонцы»), которая существовала в Петрограде с 1913 г. и заявляла о своей независимости и от большевиков и от меньшевиков. Живой ум и неугомонный характер приводили его в прошлом к тому, что он вступал в конфликт с любым партийным /88/ руководством. Но теперь он жаждал активных действий и понимал, что Ленин – единственный человек действия на политической арене; он равно презирал и эсеров, и меньшевиков, и тех мягкотелых большевиков, которые не решались откликнуться на призыв Ленина. Почти сразу по прибытии Троцкого стало ясно, что они договорятся. Сама Апрельская конференция признала важность «сближения и объединения с группами и течениями, на деле стоящими на почве интернационализма» [50]. 10 мая 1917 г. Ленин присутствовал на конференции «межрайонцев» и предложил им участвовать в работе редколлегии «Правды» и организационного комитета предстоящего съезда партии. Он намеревался предложить это и группе «меньшевиков-интернационалистов» во главе с Мартовым. Судя по заметкам Ленина, сделанным в то время, Троцкий отвечал, что согласен «постольку, поскольку русский большевизм интернационализировался», однако высокомерно добавил:

«Большевики разбольшевичились – и я называться большевиком не могу... Но признания большевизма требовать от нас нельзя» [51].

Встреча результатов не дала. Троцкий, верный своим старым принципам примирения всех вокруг, по сути дела, стремился к слиянию групп на равных условиях и под новым названием. Ленин же не намерен был ослаблять или растворять созданную им организацию: главенство и целостность партии должны сохраниться. Он мог позволить себе подождать.

Летом 1917 г. в Петрограде непрерывно проводились конференции. На Всероссийском съезде крестьянских депутатов в мае большинство составляли эсеры, и съезд твердо проголосовал за поддержку Временного правительства. Однако Петроградская конференция фабрично-заводских комитетов, состоявшаяся в конце того же месяца, была первым представительным органом, где преобладали большевики, – и это предвещало последующие события. В начале июня состоялся I Всероссийский съезд Советов. Среди 822 делегатов с правом решающего голоса насчитывалось 285 эсеров, 248 меньшевиков и 105 большевиков. Почти 150 делегатов принадлежали к различным мелким группировкам, 45 делегатов заявили, что они не принадлежат ни к одной партии – свидетельство того, что политическая платформа многих отдаленных Советов была неопределенной. Лидеры большевиков присутствовали в полном составе. Троцкий и Луначарский входили в число 10 делегатов «объединенных социал-демократов», оказавших твердую поддержку большевикам на протяжении всех трех недель работы съезда.

Самый впечатляющий эпизод произошел на второй день работы съезда во время выступления меньшевика Церетели, министра почтовой и телеграфной связи. Согласно официальным документам, он заявил:

«В настоящий момент в России нет политической партии, которая говорила бы: дайте в наши руки власть, уйдите, мы /89/ займем ваше место. Такой партии в России нет» (Ленин с места: «Есть».) [52]

Это требование, или угроза, не было воспринято вполне серьезно. Большевики составляли на съезде незначительное меньшинство, и главная речь Ленина часто прерывалась. Съезд постановил выразить вотум доверия Временному правительству и отверг резолюцию большевиков, которая требовала «перехода всей государственной власти в руки Всероссийского Совета Р.С. и Кр.Д.» [53]. К числу немаловажных решений съезда относится решение о принятии закона, регулирующего работу съезда. Он должен был собираться каждые три месяца, а для текущей работы был учрежден «центральный орган» – «Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет» (ВЦИК) [54], чьи решения были обязательны для всех Советов в периоды между съездами. Сразу избрали ВЦИК на основе пропорционального представительства: из 250 его членов 35 были большевиками [55].

Заявление Ленина о готовности большевиков взять власть в свои руки было объявлением войны Временному правительству и для этой цели предназначалось. Власть коалиции слабела: это был период, который Троцкий назвал «двоебезвластием» [56]. В качестве следующего шага нужно было проверить настроение рабочих и солдат в Петрограде. Большевики призвали своих сторонников выйти на демонстрацию 9 июня 1917 г., но отменили ее из-за возражений съезда. 18 июня 1917 г. съезд сам организовал крупную демонстрацию в поддержку Советов. Однако лозунгов, выражавших доверие Временному правительству, было мало, и говорили, что 90 % лозунгов были большевистскими [57].

Более серьезное массовое выступление состоялось 3 июля 1917 г., когда правительство под давлением союзников приказало начать широкое наступление в Галиции. Демонстрации продолжались в течение четырех дней и приняли угрожающий характер. Многие считали их началом серьезной попытки большевиков захватить власть, хотя лидеры партии настойчиво заявляли, что демонстрации стихийные и они сами их стараются сдерживать. Да и Ленин утверждал, что невозможно действовать, пока большинство народа все еще верит «мелкобуржуазной, зависимой от капиталистов политике меньшевиков и эсеров» [58]. Однако на этот раз правительство приняло вызов. В столицу были введены преданные ему войска, «Правда» была запрещена, и были выданы ордера на арест трех главных лидеров большевиков. Каменев был арестован; Ленин и Зиновьев ушли в подполье, а затем уехали в Финляндию.

В течение нескольких последующих дней наступление в Галиции провалилось, принеся тяжелые потери. Новый правительственный кризис привел к отставке Львова и назначению Керенского на пост премьер-министра. Троцкий и «межрайонцы» (примерно 4 тыс. человек) наконец присоединились к большевикам [59]. Затем последовала новая волна арестов. Троцкий, Луначарский и Коллонтай были арестованы. /90/

В конце июля 1917 г., когда Ленин и другие лидеры все еще скрывались или находились в тюрьме, в Петрограде состоялся VI съезд партии (первый после Лондонского съезда 1907 г.). Председателем был Свердлов. С основными политическими докладами пришлось выступить Сталину и Бухарину [60]. Руководящие указания Ленина были даны в небольшой брошюре под названием «К лозунгам» [61], написанной в подполье, в которой он призывал к отказу от лозунга «Вся власть Советам!», выдвинутого в то время, когда мирный переход власти к Советам, представлявшим пролетариат и крестьянство, еще казался возможным. После июльских беспорядков стало ясно, что буржуазия встала на путь контрреволюции, что она будет бороться; Советы, существовавшие в то время, были всего лишь орудием в руках буржуазии.

Съезд под умелым руководством Сталина провозгласил, несмотря на некоторое противодействие, что лозунг «Вся власть Советам!» был «лозунгом мирного развития революции, безболезненного перехода власти от буржуазии к рабочим и крестьянам» и что теперь ничто не помешает полному уничтожению контрреволюционной буржуазии. Когда Ногин, выражая сомнение, прежде высказанное Рыковым на Апрельской конференции, задал вопрос: «Неужели, товарищи, наша страна за два месяца сделала такой прыжок, что она уже подготовлена к социализму?», Сталин смело ответил: «...Было бы недостойным педантизмом требовать, чтобы Россия «подождала» с социалистическими преобразованиями, пока Европа не «начнет», и «Не исключена возможность, что именно Россия явится страной, пролагающей путь к социализму», – то есть был принят тезис Троцкого, сформулированный в 1906 г. В то же время было сделано предупреждение о том, что не следует дать себя вовлечь в «преждевременный бой» [62]. В условиях, когда партийные руководители были в изгнании, а сама партия в любой момент могла быть подвергнута официальным гонениям, съезд мог в основном лишь оценить обстановку.

Главным событием августа 1917 г. стало всепартийное Государственное совещание, организованное Керенским в Москве для обсуждения положения страны. В нем приняли участие более 2 тыс. представителей разных общественных органов и организаций; оно было многословным и потерпело фиаско. Вслед за этим в конце августа была сделана попытка военного переворота справа – корниловский мятеж. Хотя заговор окончился позорным провалом и удар не был нанесен, левые партии и группы всполошились. Даже Ленин призвал к компромиссу с меньшевиками и эсерами: большевики были готовы снова поддерживать Советы, если те в свою очередь порвут наконец с буржуазными партиями. Однако это ни к чему не привело [63]. В ответ на проходившее в Москве Государственное совещание меньшевики и эсеры созвали Демократическое совещание. На Демократическом совещании был создан Временный совет респуб- /91/ лики (так называемый «предпарламент»), который должен был функционировать до созыва Учредительного собрания.

К этому времени быстро всходила звезда большевиков. После корниловского мятежа большевики завоевали большинство в Петроградском и Московском Советах, хотя эсеры и меньшевики все еще преобладали во ВЦИКе. В стране, по мере того как солдаты самовольно демобилизовывались и возвращались в свои дома, проблема нехватки земли становилась все более острой, участились крестьянские беспорядки и захват помещичьих земель, а это вело к дискредитации эсеров, не сделавших ничего для улучшения положения крестьян, и к росту симпатий к большевикам, обещавшим сделать все. Быстро назревали условия, которые Ленин предвидел в Апрельских тезисах и которые подтверждали целесообразность перехода ко второму этапу революции.

Первой реакцией Ленина было возвращение к лозунгу «Вся власть Советам!». Это было сделано в статье, написанной в первой половине сентября и опубликованной 14 сентября 1917 г. в газете «Рабочий путь» [64]. Затем – 12, 13 и 14 сентября – Ленина охватило растущее беспокойство по поводу его вынужденного отсутствия, и он тайно направил одно за другим два письма в Центральный Комитет партии, утверждая, что настало время, когда большевики могут силой взять власть [65]. Троцкий, выпущенный из тюрьмы в середине сентября, был избран председателем Петроградского Совета, который стал главным боевым центром большевиков. В течение следующего месяца в новых условиях опять разгорелась борьба вокруг Апрельских тезисов. Первая схватка в Центральном Комитете произошла по поводу участия в Демократическом совещании. Каменев и Рыков его поддерживали, а Троцкий и Сталин требовали бойкота. В конце концов было решено принять в нем участие, что подверглось суровому осуждению Ленина, приветствовавшего позицию Троцкого [66].

Во второй половине сентября Ленин, все более взволнованный, исполненный решимости, переехал из Гельсингфорса в Выборг, чтобы быть поближе к месту событий. В короткой статье «Кризис назрел», напечатанной в газете «Рабочий путь», повторялись прежние доводы и добавился один новый: учитывая растущие беспорядки в воюющих странах и начинающиеся восстания в армии и флоте Германии, ясно было, что Россия стояла «в преддверии всемирной пролетарской революции» [67]. Но самой важной частью статьи был постскриптум, не предназначенный для публикации, а обращенный к членам Центрального Комитета. Ленин обвинял их в игнорировании его настояний и заявлял о своем выходе из Центрального Комитета, чтобы обрести свободу проводить агитацию среди рядовых членов партии, поскольку его «крайнее убеждение, что, если мы будем «ждать» съезда Советов и упустим момент теперь, мы губим революцию» [68]. /92/

Угроза Ленина, похоже, опять вызвала смятение среди членов Центрального Комитета и повергла их в молчание: нет сведений о том, что был дан ответ. Для преодоления инерции и скептицизма требовался личный контакт. 9 октября (*[69]) 1917 г. Ленин, изменив внешность, прибыл в Петроград и на следующий день появился на заседании, которому суждено было навсегда войти в историю. Его присутствие и упреки в «равнодушии к вопросу о восстании» оказались достаточными, чтобы перетянуть чашу весов. Большинством в 10 голосов (Ленин, Троцкий, Сталин, Свердлов, Урицкий, Дзержинский, Коллонтай, Бубнов, Сокольников, Ломов) против 2 (Каменев и Зиновьев, впервые объединившиеся в бесславном деле), ЦК принял решение начать подготовку к вооруженному выступлению и назначить Политическое бюро для осуществления этого решения. В Политбюро (которое впоследствии стало действовать постоянно) вошли семь человек: Ленин, Зиновьев, Каменев, Троцкий, Сталин, Сокольников и Бубнов [70]. Характерно, что при всем чувстве солидарности среди руководителей партии в то время, при всех требованиях партийной дисциплины двое проголосовавших против решения тем не менее, словно это само собой разумелось, были включены в его исполнительный орган. Через шесть дней Петроградский Совет создал Военно-революционный комитет во главе с Троцким, который был председателем Совета. Подвойский был назначен его полномочным заместителем. Именно этот орган скорее, чем Политбюро партии, осуществлял военную подготовку к революции [71].

Однако битва еще не была окончательно выиграна. 11 октября 1917 г. Каменев и Зиновьев распространили письмо, обращенное ко всем основным большевистским организациям, с призывом отказаться от «вооруженного восстания» [72].16 октября Ленин снова говорил о немедленном захвате власти, выступая на расширенном заседании Центрального Комитета, на котором присутствовали большевики из Петербургского комитета партии, военной организации Петроградского Совета, а также из профсоюзов и фабрично-заводских комитетов. После корниловщины, утверждал Ленин, массы встали на сторону партии. Но вопрос стоял не о завоевании формального большинства:

«Положение ясное: либо диктатура корниловская, либо диктатура пролетариата и беднейших слоев крестьянства. Настроением масс руководиться невозможно, ибо оно изменчиво и не поддается учету: мы должны руководиться объективным анализом и оценкой революции. Массы дали доверие большевикам и требуют от них не слов, а дел».

Ленин говорил о международной обстановке, особенно в Германии, подтверждавшей его вывод о том, что, «выступая теперь, мы будем иметь на своей стороне всю пролетарскую Ев- /93/ ропу». Дискуссия показала, что, хотя Центральный Комитет мог полностью подпасть под влияние личности Ленина, сомнения Зиновьева и Каменева все же разделялись более широкими партийными кругами. Зиновьев и Каменев повторяли свои возражения. Сталин и другие члены Центрального Комитета поддерживали Ленина. Сталин сказал:

«Тут две линии: одна линия держит курс на победу революции и опирается на Европу, вторая не верит в революцию и рассчитывает быть только оппозицией. Петроградский совет уже встал на путь восстания, отказавшись санкционировать вывод войск» [73].

Обсуждения не были конструктивными. Активная подготовка к революции проводилась Петроградским Советом и его Военно-революционным комитетом. Вопрос о военной подготовке не мог обсуждаться на таком заседании, и ни Троцкий, ни Подвойский не выступали, если вообще присутствовали. На заседании было принято решение (большинством в 19 голосов против 2) продолжать подготовку к немедленному вооруженному восстанию. За предложение Зиновьева дождаться II Всероссийского съезда Советов, созываемого на 20 октября (но впоследствии отложенного на 25 октября), проголосовало 6 человек, против – 15 [74]. В заключение состоялось закрытое заседание Центрального Комитета, на котором был избран Военно-революционный центр в составе Свердлова, Сталина, Бубнова, Урицкого и Дзержинского. Центр должен был стать частью Военно-революционного комитета Петроградского Совета [75]. Это любопытный пример объединения партийного и советского учреждения на раннем этапе революции. В документах нет дальнейших упоминаний о Центре. По всей вероятности, он был создан скорее как группа по установлению контакта, чем как отдельный орган. И так же, как и Политбюро, созданное на неделю раньше, он, видимо, никогда и не проявлял себя.

В конце заседания, состоявшегося 16 октября 1917 г., Каменев заявил о своем выходе из Центрального Комитета. Через два дня в «Новой жизни» (непартийной газете левого направления) было опубликовано его письмо, в котором он от своего имени и от имени Зиновьева опять протестовал против принятого решения. Это письмо означало не только нарушение партийной дисциплины (Каменев еще оставался членом партии), но и предательское разглашение всему миру решения партии. Впрочем, в том состоянии дезорганизации и бессилия, в каком находилось тогда Временное правительство, весть о подготовке вооруженного выступления против него могла, пожалуй, как вызвать решительные контрмеры, так и усилить панику.

Партия накануне решительных действий, которые должны были стать для нее критическим испытанием, оказалась перед угрозой серьезного внутреннего кризиса. После заседания 16 октября Ленин снова ушел в подполье. Но 18 октября, в день публикации статьи Каменева в «Новой жизни», Ленин написал /94/ письмо к членам партии, назвав в нем поступок Каменева и Зиновьева «штрейкбрехерством» и преступлением, и заявил, что больше не считает их товарищами и потребует их исключения из партии. На следующий день он направил более подробное письмо на ту же тему в Центральный Комитет [76]. Троцкий, пытаясь спасти положение, создавшееся в результате неосмотрительного поступка Каменева, публично отрицал в Петроградском Совете принятие какого-либо решения о вооруженном восстании [77]. Каменев, уверенный или притворяющийся уверенным в том, что Троцкий разделял его взгляды, заявил о своем полном согласии с каждым словом Троцкого. Зиновьев написал письмо в том же духе в партийную газету «Рабочий путь»; оно было опубликовано утром 20 октября 1917 г. В том же номере была помещена последняя часть статьи Ленина с гневным осуждением взглядов Каменева и Зиновьева, хотя он не называл их фамилий [78]. Сталин пытался умиротворить обе стороны, добавив следующее примечание от редакции:

«Мы в свою очередь выражаем надежду, что сделанным заявлением т. Зиновьева (а также заявлением т. Каменева в Совете) вопрос можно считать исчерпанным. Резкость тона статьи т. Ленина не меняет того, что в основном мы остаемся единомышленниками» [79].

Таким образом, страсти кипели, когда 20 октября 1917 г. в отсутствие Ленина состоялось заседание Центрального Комитета. Свердлов зачитал письмо Ленина, адресованное ЦК. После обсуждения была принята отставка Каменева (большинством в пять голосов против трех). Каменеву и Зиновьеву особо было предписано прекратить публичные выступления против решений Центрального Комитета или партии. Требование Ленина об их исключении из партии выполнено не было. В то же время Троцкий выразил протест не только против заявлений Каменева и Зиновьева, но и против редакционного примечания в «Рабочем пути», которое выглядело как оправдание их поступка. Сокольников заявил, что хотя он и член редколлегии, но не несет ответственности за это примечание и не одобряет его, а Сталин заявил о своем выходе из редакции. ЦК благоразумно решил не обсуждать этот вопрос и не принимать отставки Сталина и перешел к другим вопросам [80]. Это было первое открытое столкновение между будущими соперниками [81].

Наступал критический момент: было решено нанести решающий удар перед началом II Всероссийского съезда Советов, который должен был открыться вечером 25 октября. Накануне назначенного дня Центральный Комитет провел заседание, где были окончательно решены некоторые организационные вопросы, и Каменев (по-видимому, решение, принятое четырьмя дня: ми ранее, было пересмотрено или забыто) снова занял свое место. Троцкий предложил, чтобы члены Центрального Комитета были приданы Военно-революционному комитету Петроградского Совета для контроля над средствами почтовой, теле- /95/ графной и железнодорожной связи, а также за действиями Временного правительства . Дзержинскому было поручено контролировать железные дороги, Бубнову – почтовую и телеграфную связь, на Свердлова было возложено наблюдение за Временным правительством, в ведении Милютина были запасы продовольствия. Внутри партийного комитета обретал форму зародившийся административный аппарат. Рано утром 25 октября 1917 г. силы большевиков начали действовать. Они заняли ключевые позиции в городе; члены Временного правительства были арестованы или бежали. Днем на заседании Петроградского Совета Ленин объявил о победе «рабочей и крестьянской революции» [82], а вечером открылся II Всероссийский съезд Советов, провозгласивший переход власти по всей России в руки Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов [83]. Вечером 26 октября 1917 г. на втором, и последнем, заседании съезда были приняты Декреты о мире и о земле и утвержден Совет Народных Комиссаров, известный под названием Совнарком – первое рабоче-крестьянское правительство.

Осуществление почти бескровной победы революции 25 октября (7 ноября) 1917 г. является заслугой Петроградского Совета и его Военно-революционного комитета. Именно Военно-революционный комитет взял власть, когда она выпала из безжизненных рук Временного правительства, и возвестил миру о победе революции [84]. Как впоследствии сказал Сталин, съезд Советов «лишь принял власть из рук Петроградского Совета» [85]. Все очевидцы тех событий отдают должное энергии и организаторским способностям, которые проявил в то время Троцкий, а также его преданности делу революции. Но высшая стратегия революции проводилась Лениным с помощью созданного им инструмента – большевистского крыла Российской социал-демократической рабочей партии. Хотя победа была завоевана под лозунгом «Вся власть Советам!», победили не только Советы, но и Ленин и большевики. Ленин и партия, человек и организация, были теперь неразрывным целым. Триумф партии почти полностью явился, по-видимому, результатом успешного и последовательного руководства Ленина. Он целеустремленно вел за собой сподвижников, которые часто проявляли нерешительность. Высокий авторитет Ленина прочно утвердился. Таким образом были заложены основы единовластия в партии.

Ведутся бесконечные споры о связи ленинской политики с проблемами более широкого плана, поставленными революцией. Написаны целые тома комментариев и полемики, посвященные решению, предсказанному в Апрельских тезисах Ленина и проведенному в жизнь под его руководством шесть месяцев спустя, – решению о захвате власти на основе социалистической программы и незавершенной буржуазной революции. Это решение рассматривалось как дальнейшее движение по пути марксизма, по которому партия постоянно следовала с 1903 г., хотя /96/ от этого пути петроградские большевики в сумятице Февральской революции и в отсутствие своего вождя моментально отклонились – такова официальная точка зрения. Это решение также рассматривалось как окончательный отход Ленина и большевиков от марксистской линии, как прыжок, вопреки учению марксизма, в бездну социалистической революции, без прочного фундамента, созданного предшествующей буржуазной революцией, – такова была точка зрения меньшевиков. И это решение рассматривалось как основанная на подлинных марксистских принципах поправка, внесенная Лениным в последний момент и выправившая застарелый уклон, который образовался из-за чрезмерной приверженности партии формальной стороне марксистского учения о революции – так считал Троцкий.

Поскольку эти взгляды основывались на разных текстах марксистского учения, на разной интерпретации того, что Маркс подразумевал, и на разных мнениях о том, что требуется для применения к российским условиям из того, что имел в виду Маркс, спор оказался неубедительным и бесконечным. И в последующие годы шли жаркие споры между большевиками и меньшевиками о том, мог ли курс Ленина привести и привел ли к социалистической цели, – вопрос, также зависящий от интерпретации того, что подразумевалось под социализмом.

Однако за этими спорами, опиравшимися на традиционную марксистскую терминологию, стояла реальная проблема, с которой пришлось столкнуться организаторам Октябрьской революции. Вполне возможно, что – как, по-видимому, показало быстрое поражение Февральской революции – буржуазная демократия и буржуазный капитализм по западному образцу, к которым стремились и на которые надеялись меньшевики, не могли укорениться на российской почве, так что ленинская политика была единственно приемлемой с точки зрения текущей политики в России. Отрицать ее как преждевременную – значило повторять, как сказал однажды Ленин, «довод крепостников, говоривших о неподготовленности крестьян к свободе» [86]. Но задача, поставленная этой политикой перед теми, кто ее проводил, была не чем иным, как задачей непосредственного перехода от самых отсталых к самым передовым формам политической и экономической организации.

В политическом отношении такая программа означала попытку преодолеть пропасть между самодержавием» и» социалистической демократией без долгого опыта и воспитания гражданственности, которые буржуазная демократия, при всех ее недостатках, обеспечила Западу.

В экономическом отношении такая программа означала создание социалистической экономики в стране, где никогда еще не было того накопления основных орудий производства и подготовленных рабочих, какое имелось при капиталистическом строе. Победоносной Октябрьской революции еще предстояло преодолеть эти серьезные трудности. Ее история есть история достижений и неудач на этом пути.