4. «Смена Вех» и возвращение на Родину
Известно, что настроения, которые в конечном счете базировались на признании возможности
сотрудничества с Советской властью, затрагивали представителей разных слоев эмиграции с первых лет их пребывания
на чужбине. Еще в то время, когда заканчивалась гражданская война, среди эмигрантской интеллигенции возникло
сменовеховское, или, как его еще называют, нововеховское, течение.
Один из главных идеологов сменовеховства — Н. В. Устрялов, видный кадет, председатель восточного отдела
Центрального комитета «партии народной свободы», поддерживавший, по его собственным словам, омское правительство
Колчака «до последней минуты его существования», выпустил в Харбине после падения этого правительства сборник
своих статей. По мнению Устрялова, в сфере политической практики никогда ни в чем нельзя зарекаться: сегодняшний
враг может стать завтра другом, и наоборот. «После крушения власти адмирала Колчака и генерала Деникина русские
националисты очутились как бы над неким провалом... Начинать с начала то, что трагически не удалось при
несравненно лучших условиях и при неизмеримо богатейших данных, могут в лучшем случае лишь политические
Дон-Кихоты. Следовательно, нужно искать другой выход». Устрялов призывал пойти «на подвиг сознательной жертвенной
работы с властью (Советской. — Л. Ш.), во многом нам чуждой... но единственной способной в данный момент править
страной, взять ее в руки» [1].
Эта мысль повторялась и в выступлениях других сменовеховцев, притом находившихся в разных странах. «Мы
считаемся с тем, — заявил, например, в Париже бывший член Временного правительства и обер-прокурор Синода В. Н.
Львов, — что /64/ Советская власть представляет собой национальную силу русского народа. Наша политика сводится к
признанию того, во-первых, что факты остаются фактами; во-вторых, что советская организация сильна и
жизнеспособна» [2].
Почти все эти люди, прежде чем проситься в «союзники» к большевикам, попробовали счастья в лагере
белогвардейской контрреволюции. Разгром «белого движения» и разочарование в нем привели их к идейному кризису,
который кончился «сменой вех». Они увидели, что нет другого выбора, и вынуждены были возложить на большевиков все
свои надежды на возрождение былой мощи России. Жизнь заставляла их верить, что решить эту задачу могут только
новые силы, вышедшие из революции.
Пожалуй, главным отправным пунктом сменовеховской идеологии стало вот это признание силы Советской власти,
которой внутри России более не противостоят, по выражению Устрялова, «организованные, солидные элементы». Отсюда
делался вывод о необходимости «примиренчества» с Советской властью, о неизбежности совместной работы с
большевиками. Но сразу же в тактике сменовеховцев наметились две противоречивые тенденции.
С одной стороны, Устрялов призывал «русскую общественность» укреплять власть большевиков, «влиться в нее»,
поддерживать собирание и восстановление России как великого и единого государства, а с другой — надеялся на
процесс «внутреннего органического перерождения Советской власти».
Обобщением и развитием этих идей и настроений явился известный сборник «Смена вех», выпущенный в Праге в июне
1921 г. В качестве авторов помимо Н. В. Устрялова в нем выступили буржуазные профессора и публицисты Ю. В.
Ключников, С. С. Лукьянов, А. В. Бобрищев-Пушкин, С. С. Чахотин, Ю. Н. Потехин.
Появление сборника «Смена вех» вызвало многочисленные отклики и у нас в стране, и за рубежом. Вообще за многие
годы, по подсчетам калининского историка А. В. Квакина, появилось более 170 книг и статей, в которых так или
иначе оценивается это явление [3]. Квакин
правильно заметил, что изучение сменовеховства (нововеховства) позволяет лучше понять основные закономерности
привлечения буржуазной интеллигенции к участию в социалистическом строительстве, тенденции разложения лагеря
контрреволюции.в 20-е годы. Интересные материалы были опубликованы сразу же после выхода в свет этого
сборника.
В своем обзоре, напечатанном в журнале «Красная новь», известный партийный публицист Н. Мещеряков сравнивал
«Смену вех» с другим сборником, который под названием «Вехи» вышел в свет в 1909 г. [4] Тогда это был своего рода манифест кадетской интеллигенции,
уходившей от революции в лагерь контрреволюции, примирившейся с царским самодержавием. Авторы «Смены вех» — тоже
кадетские интеллигенты — /65/ двигались в обратном направлении. «Итак, мы идем в Каноссу, т. е. признаем, что
проиграли игру, что шли неверным путем, что поступки и расчеты наши были ошибочны», — писал С, С. Чахотин.
В то же время в высказываниях идеологов сменовеховства встречается масса противоречий. Некоторые из них
стремились доказать, что они все же были правы, когда боролись против большевиков. «Пока еще в начале революции,
— утверждал Ю. В. Ключников, — была надежда остановить революционный разлив... нельзя было не стремиться укротить
революцию... Но революция идет и идет. Растет. Ширится. Углубляется» [5]. И как бы продолжая эту мысль, Н. В. Устрялов разъяснял: «Не мы, а жизнь
повернулась на 180 градусов. И для того, чтобы оставаться верными себе, мы должны учесть этот поворот. Проповедь
старой программы действий в существенно новых условиях часто бывает наихудшей формой измены своим принципам» [6].
Выступая с позиций буржуазного патриотизма и великодержавности, авторы «Смены вех» рассматривали
интернационализм Советской власти как средство для достижения национальных целей России. Эти цели в
представлениях идеологов правого крыла сменовеховства мало чем отличались от великодержавных притязаний старой
русской буржуазии. Кажется, Устрялов в то время ввел в оборот выражение «национал-большевизм», с одной стороны,
подчеркивая этим отличие от подлинного коммунизма, а с другой — пытаясь представить это идейное течение
выразителем национальных интересов России.
Соединение идей интернационализма и славянофильства, отмечает советский историк С. А. Федюкин, было мыслью
утопичной, в конце концов реакционной. «Сменовеховцы не хотели понять, что сильная и могучая Советская Россия
никогда не сменит красную звезду на «щит Олега», что она действительно преследует не только национальные, но и
интернациональные цели, ибо задачей первого в мире социалистического государства являлось не только освобождение
русского и иных народов нашей страны, но и оказание помощи народам всего мира в их стремлении к свободе и
прогрессу» [7].
Рассуждения об особом предназначении России, о ее провиденциальной роли, мистические представления о русской
революции, приверженность «исторической идее великодержавности» сближали правых сменовеховцев с идеологами
евразийства — нового эмигрантского религиозно-философского течения. Как раз в то время, когда в Праге вышел
сборник «Смена вех», в Софии увидел свет первый евразийский сборник «Исход к Востоку». Его авторы — П. Савицкий,
Г. Сувчинский, Н. Трубецкой и Г. Флоровский в предисловии писали, что всякое современное размышление о грядущих
судьбах России должно определенным образом ориентироваться «относительно уже сложившихся в прошлом способов
решения, или, точнее, самой /66/ постановки русской проблемы...» [8]. В согласии со своим «историософическим принципом» они заявили, что вообще
невозможно определить раз и навсегда содержание будущей русской жизни. Авторы сборника писали о православной вере
и церкви, о спасающей силе религии, противопоставляя ее научному социализму. Они объявили бессильными и
кощунственными попытки разрешить научными средствами основные проблемы существования.
Пытаясь найти в русской истории, в самом расположении России между Востоком и Западом новый смысл, новое
объяснение революции, идеологи евразийства обнаруживают во всем «божественное начало», «орудие божие». «И
религиозно-просветленный взор, — писал один из авторов сборника, Г. Флоровский, — видит под конструктивной
преемственностью бытовых картин трагическую мистерию исторической жизни, воспринимает мир, как непрестанную
борьбу веси божией с градом антихриста...» [9]
Религиозно-мистические мотивы не мешали, однако, евразийцам пускаться в рассуждения о необходимости
«преобразования и развития советской системы». По словам одного из идеологов евразийства, П. Н. Савицкого, «сила
веры и навык государственного хозяйства» должны составить две созидающие силы. «Необходим их синтез, — утверждал
он. — Необходимо сочетание традиции с тем, что выдвинуто и утверждено революцией» [10]. Все это напоминало высказывания сменовеховцев об эволюции
Советской власти, о «перерождении тканей революции».
Утверждая, что результаты не всегда соответствуют поставленным целям, один из эмигрантских авторов вспомнил
даже Колумба, который плыл в Индию, а открыл Америку. Может быть, кредо сменовеховцев наиболее четко было
выражено в словах Бобрищева-Пушкина: «Революция была направлена против определенных категорий собственников, у
которых и нельзя было вырвать власти, не вырвав собственности. Но глубоко не соответствует действительности
утверждение, что собственности в России не существует. На собственности по-прежнему зиждется весь народный уклад,
весь быт... Король умер, да здравствует король! Таким образом все образуется — в России будет и собственность, и
частная инициатива, и торговля, и кооперация, не будет только выброшенных за границу прежних собственников» [11].
И не случайно решение XII Всероссийской конференции РКП (б) «Об антисоветских партиях и течениях» требовало не
забывать о наличии в сменовеховском течении (наряду с объективно-прогрессивной его ролью) сильных
буржуазно-реставраторских тенденций. «Сменовеховцам обща с меньшевиками и эсерами, — указывалось в решении, — та
надежда, что после экономических уступок придут политические в сторону буржуазной демократии и т. п.» [12]. /67/
Устрялов и другие авторы «Смены вех» строили прогнозы на будущее с точки зрения своих классовых позиций, в
расчете на то, что в России все кончится обычной буржуазной властью. «Враг стремится к тому, чтобы это стало
неизбежным, — говорил на XI съезде РКП (б) В. И. Ленин. — Сменовеховцы выражают настроение тысяч и десятков тысяч
всяких буржуев или советских служащих, участников нашей новой экономической политики. Это — основная и
действительная опасность» [13].
И внутри страны в некоторых кругах буржуазной интеллигенции, среди деятелей обанкротившихся политических
партий, представителей бывших эксплуататорских классов были еще тогда противники Советской власти — «внутренние
эмигранты», как их называли, которые выступали носителями буржуазно-реставрационных настроений. Яркую
характеристику «внутренних эмигрантов» дал один из видных партийных публицистов — В. П. Полонский. «Имея в своих
рядах, — писал он в журнале «Красная новь», — представителей так называемых социалистических направлений —
эсеров, народных социалистов, меньшевиков, а также кадетов и октябристов, не гнушаясь и «бывших» черносотенцев,
эта амальгама из остатков разгромленной буржуазии, помещиков и чиновничества образовала ту среду враждебных
революции элементов, которая, оставаясь в целом на почве пассивного сопротивления, питала тем не менее активную
контрреволюцию внутри республики. Перекликаясь с зарубежной эмиграцией, посылая ей воздушные поцелуи, пополняя ее
ряды «счастливчиками»... эта среда коротала день за днем, с каждым новым утром ожидая «чудесного» избавления от
большевиков и утешая себя сознанием, что вот-де она осталась хранительницей «исконных» интеллигентских традиций.
Мы имеем перед собой, таким образом, наиболее стойкую группу контрреволюционной интеллигенции, которой до
последнего времени не коснулись «кризисы» и «переломы»» [14]. По отношению к этой «внутренней эмиграции» Советское государство принимало решительные
меры вплоть до высылки за границу осенью 1922 г. группы профессоров, замешанных в контрреволюционной
деятельности.
Движение «смены вех» затронуло различные слои эмиграции. Оно было сложным, неоднородным, противоречивым. 10
марта 1922 г. московские «Известия» опубликовали открытое письмо члена ЦК партии народных социалистов В. И.
Игнатьева Н. В. Чайковскому. В 1918 г. Игнатьев входил в состав контрреволюционного Временного правительства в
Архангельске, возглавлявшегося Чайковским. Потом он активно участвовал в борьбе с Советской властью в Сибири.
Теперь Игнатьев писал о создании в России могущественной государственности, которая осуществляет наряду с
революционными задачами охрану национального достоинства России. Он писал о том, что новая экономическая политика
открыла простор для творчества и созидания. Поэтому, заявлял автор письма, совершенно отпали /68/ такие стимулы
«нашей прежней борьбы с Советской властью», как «воссоздание России» или необходимость ее экономического
возрождения.
Где же силы, спрашивал Игнатьев, с которыми предполагает русская эмиграция бороться против Советской власти?
Внутри страны их нет, отвечал он, и делал вывод: «Только на силу иностранных штыков может рассчитывать наша
эмиграция». Публикации в. газете было предпослано введение, написанное главным редактором «Известий» Ю.
Стекловым. Он имел, видимо, все основания заметить, что письмо привносит лишний штрих в картину психологического
перелома в рядах интеллигенции, вчера еще активно боровшейся против Советской власти.
Таких штрихов было много. Весьма примечателен, например, тот факт, что некоторые контрреволюционные деятели,
высланные из Советской России в 1922 г., оказавшись за границей, выступили там с важными признаниями. Бывший
министр Временного правительства А. В. Пешехонов заявил, что в России нет теперь ни одной организации, которая
решилась бы помериться силами с РКП (б). Кроме того, сказал он, имеется государственный механизм, достаточно
разносторонний и разветвленный, «спускающийся до самого низа и в общем работающий исправно» [15].
На выступления Пешехонова обратил внимание В. И. Ленин. В дневнике его дежурных секретарей есть запись от 30
ноября 1922 г. о том, что Владимир Ильич попросил дать ему № 763 «Последних новостей» от 13 октября, его там
интересовала статья «Беседа с А. В. Пешехоновым» [16]. Пешехонов потом печатал свои статьи, написал брошюру, в которой заявил: «Конечно, нужно
возвращаться... Нельзя долго оставаться в положении людей, лишенных отечества, — безнаказанно это не пройдет» [17].
Милюков и другие сторонники «новой тактики» резко отмежевались от сменовеховства, от всякого возвращенчества.
По их мнению, следовало считать абсолютно ошибочным «модный в эмиграции», продиктованный больше тоской по родине
взгляд, в силу которого рекомендуется вернуться в Россию. Нельзя сказать, чтобы совсем отсутствовал
реалистический подход, когда представители этих кругов говорили, что работать в России — значит подпирать нэп,
Советскую власть. Сменовеховцы были для милюковцев чуть ли не «агентурой» большевиков. Даже Пешехонов считался
человеком, находившимся по ту сторону баррикад [18].
Еще в ноябре 1921 г. парижская «демократическая группа» призвала к энергичному отпору сменовеховцам. Иначе «в
иностранных кругах, — говорилось в протоколе заседания этой группы, — создастся впечатление, что эмиграция
примиряется с большевиками». Члены группы с тревогой вынуждены были отметить большой интерес, проявленный в
эмиграции к сборнику /69/ «Смена вех». Первое издание этой книги (2500 экземпляров) разошлось очень быстро [19].
О настроениях, затронувших известную часть эмиграции, позже писала в личном письме Милюкову Е. Д. Кускова:
«Нет, Павел Николаевич, еще и еще раз убеждаюсь,- что против массовой психологии средств нет. А эта массовая
психология ориентируется не на нас, а на Россию в том виде, как она есть» [20].
Кускова, как известно, была выслана из СССР вместе со своим мужем С. Н. Прокоповичем. Они поселились на
окраине Праги, и их квартира превратилась в своего рода политический «салон», где по воскресеньям собирались
многие эмигранты и где велись горячие споры, высказывались взаимные обиды. Участник этих встреч Д. Мейснер
рассказывает: спорили обо всем — почему проиграло «белое движение», была ли неизбежной февральская революция,
потом Октябрьская, в чем основной смысл последней и есть ли перспективы перед эмиграцией в деле борьбы с
Советской властью и т. д. и т. п. [21]
Вот еще одно любопытное свидетельство — письмо Кусковой своему старому приятелю Б. Савинкову: «А в общем, друг
мой, — тяжело. И знаете что я поняла? Я поняла тягу в Россию, тягу, которая охватывает все более и более широкие
массы простых, немудреных людей. Смотрят они смотрят на то, как кругом собачится «единый фронт», и заявят: будьте
вы все прокляты. Там хоть большевики, да зато земля родная. А здесь — и земли нет и души нет, прогнила вся... Во
всяком случае, если бы я знала всю эту обстановку, ни за что бы не выбрала заграницу, когда нам чека предложила
на выбор — или губернский город, или высылку сюда. Ни за что! Гораздо лучше сидеть там, чем метаться тут...» [22]
Сменовеховские идеи затронули определенную часть эмигрантской молодежи. В конце декабря 1922 г. в Берлине
состоялась конференция зарубежного студенчества, вставшего на путь «смены вех». Она собралась как бы в противовес
Объединению русских эмигрантских студенческих организаций (ОРЭСО), которое находилось в Праге и занимало
откровенно антисоветские позиции. Правда, тут следует оговориться: два председателя объединения — сначала П. В.
Влезков, а потом Б. Н. Неандер — порвали с эмиграцией и объявили о признании советского строя.
В Берлин приехали русские студенты из Праги, Вены, Женевы, Брно, Лейпцига и других городов. Был здесь и
представитель пролетарского студенчества РСФСР, он приветствовал тех, кто заявлял о своей готовности служить
Советской России. На конференции подчеркивался факт распада эмигрантского студенчества, его политический раскол.
В принятом обращении говорилось, что огромный социальный переворот в России создал особые рамки для работы в ней,
новый уклад жизни, новые культурные и моральные ценности.
Обращая внимание «а неоднородность сменовеховского течения, /70/ советские исследователи отмечают наличие в
нем правого и левого крыла. Об этом писал И. Я. Трифонов, более широко эту проблему разработал С. А. Федюкин [23]. Если представители правого крыла
сменовеховства (Н. В. Устрялов и др.) делали ставку на возможность реставрации капитализма и перерождения
Советской власти, то те, кто относился к левому крылу, шли на честное сотрудничество с большевиками. У многих
военных специалистов, вступивших в Красную Армию, этот процесс начался еще в 1918 г. Чувство патриотизма,
стремление сохранить Россию как великую державу, желание служить народу руководили многими бывшими генералами и
офицерами, перешедшими на службу Советской власти. По сведениям, которые распространялись «не для печати» среди
врангелевских начальников, в 1921 г. 250 генералов бывшей российской армии состояли в списках Красной Армии на
ответственных должностях [24]. Все это
очень беспокоило белоэмигрантских руководителей.
В 1922—1923 гг. журнал «Новая Россия» («Россия»), выходивший в Петрограде, объявил себя органом «творчески ищущей
интеллигентской мысли». Здесь выступали некоторые авторы — представители той части сменовеховской интеллигенции,
которые старались отмежеваться от устряловских планов буржуазной реставрации, заявляли о своем намерении активно
защищать революцию, потому что были «пламенно убеждены в ее священной правде и великой правоте». В этом журнале
была напечатана статья крупного ученого в области энергетики профессора И. Г. Александрова «Русская интеллигенция
и ее современные задачи». Он резко выступил против пассивного отношения буржуазных специалистов к восстановлению
народного хозяйства. «Мало быть добросовестным «спецом», — заявил И. Г. Александров, — нужна инициатива,
устремление, творческая работа, искание новых путей. Нужно отрешиться от той трагической черты, которая лежала и
лежит до последнего времени между интеллигенцией и народом. Надо не только оценить и понять растущую личность
народа, но слиться с ним в одну общую массу, где есть люди с разными талантами и знаниями, но где нет каст и
перегородок, где существует взаимное понимание» [25].
«Смена вех» как процесс, причем не только в рамках общественного течения, но и сугубо индивидуальный, мог быть
довольно длительным. Ведь речь шла, справедливо указывает С. А. Федюкин, о пересмотре убеждений, о формировании
нового восприятия действительности. Пробуждение патриотических чувств всегда было началом, важным импульсом этого
процесса для тех, кто хотел вернуться на родину. Писатель Алексей Толстой, возвратившийся из эмиграции в 1923 г.,
объяснял, что два события положили начало перелому в его душе: война с белополяками в 1920 г., когда он
почувствовал, что стал желать победы красным войскам, и голод, когда он узнал, что детские трупики /71/
сваливаются, как штабеля дров, у железнодорожных станций.
А. Толстой называл разные пути, по которым мог идти русский эмигрант: пойти с иностранцами на Россию, взять на
свою совесть новые муки и новые потоки крови, взять измором большевиков, т. е. увеличить смертность в России и
ослабить сопротивляемость ее как государства; сидеть годами за границей (путь «устрицы, а не человека») и ждать,
когда «они падут» сами собою. Он отверг эти пути и выбрал тот, который ему подсказывали совесть и разум.
«Признать реальность существования в России правительства, называемого большевистским, — писал А. Толстой в
«Известиях» 25 апреля 1922 г., — признать, что никакого другого правительства ни в России, ни вне России — нет...
Совесть меня зовет не лезть в подвал, а ехать в Россию и хоть гвоздик свой собственный вколотить в истрепанный
бурями русский корабль». В то время это заявление известного русского писателя имело особое значение. «Известия»
ставили его в один ряд с такими литературными и гражданскими документами прошлого, как письма Чаадаева и
Белинского.
Те, кто, руководствуясь патриотическими чувствами, шел на признание Советской власти, не становились,
разумеется, после этого коммунистами. Но это сотрудничество открывало для них новые перспективы. Многие старые
интеллигенты пришли не только к признанию Советской власти, но и к постепенному восприятию коммунистической
идеологии. Политика же Коммунистической партии была направлена, с одной стороны, на борьбу с
буржуазно-реставраторскими тенденциями сменовеховства, с другой — на поддержку тех, кто понимал сменовеховство
как честное сотрудничество.
Партия требовала проявлять дифференцированное отношение к каждой отдельной группе или даже отдельному лицу. В
условиях Советской власти нужно было «переварить, перевоспитать» старую интеллигенцию. И было бы «до смешного
нелепо», писал В. И. Ленин еще в первоначальном варианте статьи «Очередные задачи Советской власти», если бы в
привлечении буржуазной интеллигенции усматривали «какое-то шатание власти, какое-то отступление от принципов
социализма, или какой-то недопустимый компромисс с буржуазией» [26]. В этих вопросах партия придерживалась твердой линии. Она была сформулирована
следующими словами В. И. Ленина: «...контрреволюцию отсекать, культурно-буржуазный аппарат использовать» [27] .
В советской исторической литературе подробно и всесторонне показана борьба, которую вела в начале 20-х гг.
Коммунистическая партия против сменовеховской идеологии реставраторства, великодержавного шовинизма и
буржуазно-националистических взглядов сменовеховцев, против их попыток использовать легальные возможности для
проведения своей тактики «обволакивания» и приспособленчества. В. И. Ленин считал политически /72/ очень
полезными откровенные заявления Устрялова, в которых он видел «классовую правду классового врага» [28]. Нужно было уметь ее различать. И об этом в то время
шел серьезный разговор на съездах и конференциях партии, в выступлениях партийных публицистов и литераторов.
В докладе «О национальных моментах в партийном и государственном строительстве» на XII съезде РКП (б) в апреле
1923 г. И. В. Сталин призывал к отпору сменовеховцам как выразителям великорусского шовинизма, проявления
которого в условиях нэпа стали основной силой, тормозящей дело объединения республик в единый союз. «Фронту
возрождающейся буржуазной идеологии, — писал видный деятель Коммунистической партии А. С. Бубнов, — мы должны
противопоставить могучий организованный натиск революционной идеологии коммунизма» [29].
Большую роль играли здесь газеты «Правда», «Известия», «Петроградская правда», журнал «Под знаменем
марксизма», другие органы партийной и советской печати. Резкой критике подвергались многие сменовеховские
издания, в том числе и газета «Накануне», выходившая в Берлине с марта 1922 по 15 июня 1924 г.
Как уже отмечалось, партия вела борьбу не со сменовеховством в целом, а с его антисоциалистическими
тенденциями, с его реставраторской идеологией. Взять, к примеру, газету «Накануне». Ее возглавляли представители
левого крыла, хотя на страницах газеты печатались статьи, отражающие взгляды и других направлений сменовеховства.
Газету не только критиковали за уклоны «во все стороны», но и поддерживали за те ее выступления, которые были в
пользу Советской власти, за призывы к возвращению из эмиграции. «На сегодня мы приветствуем всякого приходящего к
нам не с камнем за пазухой, — писал Эрдэ 19 июня 1922 г. в «Известиях», — а с жертвенной готовностью отдать свои
силы родному народу».
Газета «Накануне» активно вела просоветскую пропаганду, содействовала разложению белой эмиграции, защищала
интересы Советской республики на международной арене. И не случайно главный редактор газеты Ю. В. Ключников был
приглашен по рекомендации В. И. Ленина для участия в советской делегации на конференции в Генуе в качестве
эксперта. Редакцию газеты представляли также Г. Л. Кирдецов, С. С. Лукьянов, Б. В. Дюшен, Ю. Н. Потехин, С. С.
Чахотин. Литературное приложение редактировал А. Н. Толстой. В газете печатались наряду с произведениями
эмигрантских авторов фельетоны и рассказы М. Булгакова, В. Катаева, Е. Петрова, К. Федина, Вл. Лидина, других
советских писателей. Самолеты Дерулюфта регулярно доставляли газету в Москву, а в Большом Гнездниковском переулке
помещалось московское отделение редакции «Накануне» [30].
За границей издавались и другие сменовеховские газеты: /73/
«Новая Россия» (окт. 1922 — июль 1923) — в Софии, «Новости жизни» — в Харбине, «Путь» — в Гельсингфорсе,
«Новый путь» — в Риге. Редакторы двух газет (А. М. Агеев в Софии и Д. Н. Чернявский в Харбине) стали жертвами
белого террора. Александр Михайлович Агеев — редактор «Новой России», в прошлом — офицер, во время гражданской
войны служил в штабе Донской армии. Он был убит в ноябре 1922 г., после того как газета опубликовала документы о
подготовке белого десанта генерала Покровского. Незадолго до своей гибели Агеев побывал в Москве. Возвратившись в
Софию, он говорил, что «в эмиграции абсолютно никто не имеет правильного представления о новой России. За
границей все насыщено ложью и злобой» [31].
Волна «возвращенчества» в Советскую Россию после окончания гражданской войны захватила прежде всего солдат и
казаков. Их иногда называли «неполитическими массами» (в отличие от «политического возвращенчества»
сменовеховской интеллигенции). Возвращению на родину способствовала и объявленная Советским правительством в
честь четырехлетней годовщины Великой Октябрьской социалистической революции амнистия значительной части лиц,
участвовавших в качестве рядовых солдат в белогвардейских военных организациях. Декретом ВЦИК от 3 ноября 1921 г.
им была предоставлена возможность вернуться в Россию на общих основаниях с возвращающимися из европейских стран
на родину военнопленными. Позже декретом ЦИК и СНК от 9 июня 1924 г. амнистия была распространена на всех
находящихся на Дальнем Востоке, в Монголии и Западном Китае рядовых солдат белых армий [32].
Согласно данным справки «Русская армия и флот на чужбине», уже в первые месяцы 1921 г. около семи тысяч солдат
и казаков вырвались из врангелевских лагерей и вернулись на родину. В советских газетах время от времени
появлялись сообщения о возвращении бывших солдат белых армий. 6 апреля, например, «Правда» опубликовала заметку о
том, что турецкий пароход «Решид-Паша» доставил в Одессу 3800 пассажиров, в подавляющем большинстве казаков и
солдат из армий Врангеля и Деникина. Многие из прибывших бежали из Константинополя и пробрались на пароход
незадолго до его отплытия. Через месяц (10 мая) «Правда» сообщала: прибывшие несколькими партиями солдаты бывшей
врангелевской армии просили допустить их к участию в выборах Совета. Пленум одесского губисполкома предоставил
избирательное право семи тысячам бывших солдат. А всего в 1921 г. вернулось на родину самое большое число
эмигрантов — 121 843 человека за один год [33].
В разных странах, особенно в Болгарии, стали возникать «Союзы возвращения на Родину» («Совнарод»). Орган
такого /74/ союза в Софии газета «На Родину» в своем первом номере писала: «Мы зовем всех честных людей русской
эмиграции, которым чужды авантюристские похождения и дороги интересы родной страны, сомкнуть свои ряды под флагом
нашей организации и газеты и вместе с нами начать дело исправления наших ошибок, сознательно или бессознательно
нами совершенных, дело искупления наших грехов» [34].
Агитация за возвращение на родину врангелевских солдат, начатая Болгарской коммунистической партией (БКП),
приносила свои плоды. При ЦК БКП была создана специальная комиссия по агитации среди врангелевских солдат и их
вовлечению в «Союз возвращения на Родину». Комиссию возглавлял член ЦК, секретарь Софийского окружного комитета
БКП А. Иванов. В нее входили болгарские коммунисты Г. Зуйбаров и Б. Лозанов, а также несколько русских
эмигрантов. В ряде мест появились коммунистические группы, которые объединились в русскую секцию при БКП.
«Совнарод» открыл свои отделения но всей Болгарии, во многих пунктах, где были расквартированы остатки
врангелевской армии. Было зарегистрировано 65 местных групп «Совнарода», а его членами стало не менее 8500
человек [35].
Мы чутко прислушивались и жадно ловили всякое слово о том, что делается на далекой родине, вспоминал потом
бывший офицер врангелевской армии Л. Владимиров, в ноябре 1922 г. вернувшийся из Болгарии в Советскую Россию.
«Нас уже гораздо больше, чем все остальное, интересовали Нижегородская ярмарка, или сведения об электрификации
медвежьих уголков РСФСР, или что-нибудь в подобном роде, говорившее о возрождении русской промышленности и
торговли и об успехах насаждения цивилизации... Многие из нас с чувством глубокого удовлетворения читали о
поведении русской делегации на Генуэзской конференции и, в частности, о блестящих выступлениях тов. Чичерина. А
заключение Рапалльского договора рассматривали как проявление силы и могущества Российской Республики...» [36].
«Совнарод» распространял листовки, издавая газету, проводил собрания. Вот полный текст дошедшего до нас
печатного объявления отделения «Совнарода» в городе Стара Загора: «Вниманию русских! Сообщается всем русским
гражданам, проживающим в гр. Ст. Загора и его окрестностях, состоящим членами «Союза возвращения на Родину», о
получении правлением Ст. Загорского отделения Союза анкетных листов, каковые надлежит получить в канцелярии
правления для заполнения и отправки в центр в кратчайший срок. Лица, желающие отправиться с первыми пароходами,
благоволят получить таковые не позже как до 1 сентября 1922 г. Обращаемся ко всем русским людям и не состоящим в
Союзе: путь официального возвращения на Родину открыт. Все, кто не желает больше пребывать в изгнании, а хочет
служить ж работать на пользу русского /75/ народа, могут через получение анкетного листа получить разрешение
русского правительства тут, на месте, на беспрепятственное возвращение в Россию. На Родину к миру и труду!
Правление Ст. Загора отделения «Совнарод»» [37].
Это объявление было датировано 20 августа 1922 г., а в конце октября в Болгарию прибыла миссия советского
Красного Креста во главе с И. С. Корешковым. «Совнарод» был той организацией, через которую советская миссия
осуществляла всю работу по репатриации. 26 октября трудящиеся Варны во главе с коммунистами торжественно
провожали первую группу репатриантов — 472 человека. С красными знаменами под звуки «Интернационала» они прошли
по главным улицам города к пристани, где их ожидал пароход «Ало». С борта парохода, на котором был поднят
Государственный флаг РСФСР [38].
Возвращались, однако, не только солдаты и казаки, это движение захватило также определенную часть генералов и
офицеров. Среди вернувшихся были бывшие командиры корпусов генералы Я. Слащев и А. Секретев, бывший начальник
дивизии генерал Ю. Гравицкий и др. Большой резонанс среди военной эмиграции получило обращение «К войскам белых
армий» генералов А. Секретева, Ю. Гравицкого, И. Клочкова, Е. Зеленина, полковников Д. Житкевича, В.
Оржаневского, Н. Климовича, М. Лялина. Они оповещали всех своих боевых соратников, что отныне в качестве
российского правительства признают нынешнее правительство Российской Социалистической Федеративной Советской
Республики и готовы перейти на службу в Рабоче-Крестьянскую Красную Армию. Они открыто признавали полное крушение
идеологии «белого движения».
С другой стороны, авторы обращения заявляли, что пятилетнее существование Советской власти свидетельствует о
том, что эта власть признана русским народом и пользуется его всемерной поддержкой. «Наша Родина, — говорилось в
обращении, — вышла из полосы первоначального революционного хаоса и вступила на путь творческой, созидательной
работы. На международной политической арене Советское правительство являемся единственным защитником интересов
России и ее государственного суверенитета». В обращении признавались прошлые ошибки, открыто осуждались все
попытки отправить в Россию «десант, разведывательные партии и отдельных агентов для поднятия восстаний...».
Заканчивалось обращение призывом: «Ни одного солдата и офицера на новую авантюру!» [39].
Газета «Новая Россия» (она была создана в результате слияния газет «На Родину» и «Вестник земледельца»)
печатала отклики на это обращение, другие заявления и призывы. 15 октября 1922 г. было опубликовано письмо, под
которым стояло 62 подписи офицеров, среди них — генералов Семенцова и Николаева. «Мы, нижеподписавшиеся офицеры
белых армий, вполне разделяем все положения, изложенные в упомянутом /76/ воззвании. Мы открыто признаем
Советское правительство единственной законной российской властью, признанной народом и им поддерживаемой» [40].
Важное значение имела позиция, занятая Общеказачьим земледельческим союзом в Болгарии. Он выступил с
обращением к зарубежному трудовому казачеству. «Ни лживые речи «главнокомандующего», каждый месяц обещавшего всем
победоносный поход на Россию, — говорилось в этом обращении, — ни фальшивые взыванья к казачьей доблести ваших
атаманов, пресмыкающихся у ног Врангеля, ни десанты с целью снова поднять гражданскую войну в России — ничто уже
не может скрыть истину, обмануть вас и увлечь на старые пути. Довольно нам быть эмигрантами, бесправными
отщепенцами родины нашей, бездомными бродягами в глазах соседних народов и всего мира. Пора осознать себя сынами
новой, из революции рожденной России. Наш лозунг — назад в Россию!» [41]
В Болгарии были опубликованы и другие обращения, письма, заявления: декларация граждан 1-й Донской
Дольне-Ореховской станицы (77 подписей), письмо в редакцию газеты «Новая Россия» генерала И. Лукьянова — бывшего
начальника Донской офицерской артиллерийской, школы, воззвание к морякам (25 подписей), декларация чинов бывших
белых армий: генштаба генерал-майора А. Бабочкина, генштаба полковника А. Вохмина, 18 полковников, 14 войсковых
старшин, 7 есаулов, 7 капитанов и др. [42]
Разными словами, но все они писали примерно о том же: признавали Советское правительство, признавали свои
заблуждения, заявляли о стремлении вернуться на родину. В то время офицерская секция «Совнарода» приняла и
отправила на рассмотрение ВЦBИК 2 тыс. анкет и заявлений бывших белых офицеров с просьбой об амнистии.
По сведениям, которые приводят Г. И. Чернявский и Д. Да-скалов, в январе 1923 г. «Совнарод» приступил к
бесплатной репатриации больших групп эмигрантов. В первую группу, отплывшую на родину 5 января, было включено
1070 человек, во вторую (7 февраля) — 1036 человек. Третья группа отправилась в Советский Союз в конце марта,
четвертая — в начале мая. А всего в 1922 —1923 гг. с помощью «Совнарода» возвратились из Болгарии в СССР более 11
тыс. эмигрантов (по другим данным — около 14 тыс. человек, из них 70% казаков) [43].
Из Советской России поступали сообщения от вернувшихся на родину. Они разоблачали клевету, провокационные
слухи, которыми была наполнена белоэмигрантская печать. «Нравственным долгом перед Родиной считаем, — говорилось
в одном из писем в редакцию газеты «Накануне», — восстановление правды... мы, нижеподписавшиеся собственноручно
на подлиннике этого опровержения от имени 3360 лиц (в том числе 161 офицер, чиновник и священник), прибывших из
Болгарии, Сербии, Турции и Греции, категорически заявляем, что не только /77/ никто не расстрелян, но Советская
власть встретила и приняла нас с братским радушием, без тени упрека за ошибки и заблуждения прошлого» [44].
Из Одессы, Новороссийска, Киева, Минска репатрианты отправлялись во все концы Советской страны по своему
желанию.
Советское правительство сочло даже возможным зачислить на службу в Красную Армию некоторых бывших белых
офицеров и генералов, вернувшихся на родину. «Известия» поместили однажды сообщение, на которое многие тогда
обратили внимание. 27 апреля 1922 г., говорилось в небольшой информации, в переполненной аудитории
военно-научного общества, где собрались видные представители военно-политических кругов, состоялся двусторонний
доклад на тему «Оборона Крыма». Докладчиками выступили: с обзором событий со стороны белого командования — бывший
командир корпуса врангелевской армии Я. И. Слащев, со стороны красного командования — бывший начальник 46-й
дивизии Ю. В. Саблин. Исключительным по своему интересу было заседание, писала газета, где выступили два высших
войсковых начальника, в течение ряда месяцев командовавших противоборствующими силами [45].
Незадолго до этого генерал фон Лампе записал в своем дневнике: «Сомнений нет, генерал Слащев прельстился
предложениями большевиков... Удивительный период переживаем мы сейчас: с одной стороны, Устрялов, Ключников,
Бобрищев-Пушкин, с другой стороны, Слащев — человек, зарекомендовавший себя как активный противник большевиков».
В чем тут дело, задает Лампе риторический вопрос, просто ли это люди, «случайно приставшие к белой стороне
России», или это люди, «понимающие глубже нас...» [46].
А в это время в Болгарию в надежде вернуться оттуда на родину приезжали группы эмигрантов из Румынии,
Югославии, Греции, Италии и других стран. На некоторое время репатриационный лагерь был открыт в
Чехословакии.
Весной 1922 г. в Прагу приехал представитель РСФСР Мостовенко. Отсюда к осени того же года выехало в Советскую
Россию до 4 тыс. казаков.
Разные источники говорят о суровых преследованиях, которым подвергались эмигранты, собиравшиеся возвратиться в
Россию из Югославии. Врангелевское командование действовало здесь единым фронтом с правительственными органами.
Рассказывают о том, как был арестован полицией И. С. Хлусов — председатель инициативной группы по созданию в
Югославии «Союза возвращения на Родину». Он был обвинен в большевистской пропаганде, подвергнут пыткам, а потом
выслан в Болгарию [47]. В статье
«Врангелевский террор на Балканах» газета «Накануне» 17 января 1923 г. сообщала о сотнях русских беженцев,
которые томятся в тюрьмах Сербии и Греции. Сохранились приказы Врангеля об исключении со службы и лишении чинов
всех офицеров и генералов, подписавших опубликованное /78/ в софийской газете «Новая Россия» заявление о
признаний Советской власти.
И в Болгарии после фашистского переворота 9 июня 1923 г. обстановка коренным образом изменилась. Правительство
Цанкова прекратило репатриацию. Фашистские власти распустили Общеказачий земледельческий союз. Деятельность
«Совнарода» была прекращена, многие его участники подверглись жестоким репрессиям. 5 июля в Плевене был зверски
убит сотрудник миссии советского Красного Креста М. В. Шелапугин.
В Варне арестовали советского уполномоченного по репатриации, через несколько дней его труп обнаружили в
открытом море.
14 июля Советское правительство обратилось к Фритьофу Нансену — Верховному комиссару Лиги Наций по делам
русских беженцев — с посланием, в котором подробно излагались факты преследований советских представителей и
русских эмигрантов, стремящихся вернуться на родину, со стороны болгарских властей, действующих вместе с
врангелевцами. «...После того, как русский Красный Крест убедился, что его представители лишены каких бы то ни
было гарантий безопасности жизни, — говорилось в послании, — что буйство врангелевцев явно поощряется болгарскими
властями, желающими сорвать репатриацию, он вынужден дать распоряжение своей миссии в Болгарии немедленно
прекратить работу и вернуться в полном составе в Россию». Затем 9 августа и 13 сентября последовали ноты
Народного комиссариата иностранных дел СССР болгарскому правительству с требованием немедленно освободить членов
репатриационных организаций и наказать должностных лиц, виновных в злодеяниях [48].
И все же, несмотря на трудности и неудачи, борьба, которую вели болгарские коммунисты против реакции и
врангелевских штабов, деятельность «Совнарода» и возвращенческое движение принесли свои плоды. Значительная часть
солдат, казаков, некоторые офицеры врангелевской армии в начале 20-х гг. вернулись из Болгарии в Советскую
Россию.